Ловушки. Пророки. SecureSite.net

Ловушки

Кому: Locke%erasmus@polnet. gov

От: Sand%Water@ArabNet. net

Тема: Приглашение на пирушку

Не упусти из виду вот что. Кемаль наверху думает, что заправляет всем, но когда начнут шахи с паками, стукнут из подвала, вот тут и будет фейерверк! Погоди, когда начнется внизу, до того шампанское не открывай.

– Джон Пол, – негромко сказала Тереза Виггин, – я не могу понять, что Питер здесь делает.

Джон Пол закрыл чемодан.

– Он этого и хочет.

– Мы собирались сделать это тайно, но он…

– Попросил нас об этом здесь не говорить.

Джон Пол приложил палец к губам, потом поднял чемодан жены вместе со своим и пошел к далекой двери кубрика.

Терезе оставалось только вздохнуть и пойти за ним. Казалось бы, после всего, через что они с Питером прошли, он бы уже мог быть в них уверен. Но нет, ему надо было играть в эти игры, где только он знает все, что происходит. Всего несколько часов прошло, как он решил, что они улетают ближайшим шаттлом, и, очевидно, это надлежало хранить в абсолютной тайне.

Так что же делает Питер? Просит каждого служащего на станции оказать какую‑ нибудь услугу, выполнить незначительное поручение и говорит «прошу мне потом сказать в 18. 00».

Они же не идиоты. Все знают, что в 18. 00 начинается посадка на шаттл, отбывающий в 19. 00.

Таким образом, эта великая тайна неявно сообщается всем, всему персоналу.

И все же он настаивает, чтобы об этом не было разговоров, и Джон Пол ему подчиняется. Что за дурость? Питер явно не был беспечен, слишком он систематически действовал, чтобы это было случайно. Он надеется поймать кого‑ то на передаче сведений Ахиллу? А что, если вместо этого они просто взорвут шаттл? Может быть, это и запланировано – взорвать шаттл, на котором они будут возвращаться домой? Об этом Питер подумал?

Наверняка. Это в его натуре – подумать обо всем.

Точнее, думать, что подумал обо всем.

В коридоре Джон Пол взял слишком быстрый темп, чтобы с ним можно было разговаривать, а когда она все‑ таки попыталась, он приложил палец к губам.

– Все в порядке, – сказал он еле слышно.

У лифта к оси станции, где стояли шаттлы, их ждал Димак. Это было необходимо, поскольку на их ладони опознавательный механизм лифтов не реагировал.

– Мне жаль, что мы так быстро с вами расстаемся.

– Вы нам так и не сказали, – напомнил Джон Пол, – где был кубрик армии Дракона.

– Все равно Эндер там не жил. У него была своя комната. Как у всех командиров. До того он был в нескольких армиях, но…

– Ладно, все равно уже поздно, – сказал Джон Пол.

Дверь лифта открылась. Димак вошел, придержал дверь для них, приложил ладонь к панели и ввел код нужной взлетной палубы.

И вышел.

– Извините, что не могу вас проводить, но полковник… то есть министр сказал, что я не должен об этом знать.

Джон Пол пожал плечами.

Двери закрылись, и лифт поехал вверх.

– Джонни П.! – сказала Тереза. – Если мы так беспокоимся, что нас подслушивают, то какого черта ты с ним так открыто говорил?

– У него глушитель, – ответил Джон Пол. – Его разговоры прослушиваться не могут. А наши могут, и в лифте наверняка есть жучки.

– Это тебе Апханад сказал?

– Идиотизмом было бы устанавливать систему безопасности в такой трубе, как эта станция, и не поставить жучки на люки, через которые все входят и выходят.

– Что ж, прости, что не умею мыслить как параноидальный шпион.

– Это одно из твоих лучших свойств.

Тереза поняла, что не может сказать ничего из того, что думает. И не только потому, что ее может подслушать система Апханада.

– Терпеть не могу, когда ты со мной «обращаешься».

– А что, лучше, если я буду тобой «руководить»? – чуть осклабился Джон Пол.

– Если бы ты не нес мой чемодан, я бы тебя…

– Пощекотала?

– Ты знаешь не больше меня, а ведешь себя так, будто знаешь все.

Гравитация быстро спадала, и сейчас Тереза держалась за поручень, подсунув ноги под рельс, идущий над полом.

– Кое о чем я догадался. А в остальном могу только доверять. Он мальчик очень умный.

– Не такой умный, как сам думает.

– Но куда умнее, чем думаешь ты.

– Я полагаю, твоя оценка его интеллекта совершенно справедлива.

– Как будто Златовласка сказала. А я сразу почувствовал себя… очень лохматым.

– А почему не сказать просто «медведем»?

– Так мне захотелось. Показалось, что так смешнее.

Дверь открылась.

– Понести ваш чемодан, мэм? – спросил Джон Пол.

– Если хочешь, но на чай не дам.

– Ну, ты действительно сердишься.

Она протиснулась мимо него, пока он выбрасывал чемоданы ординарцам.

Питер ждал у входа в шаттл.

– Ну как, точны мы?

– Сейчас восемнадцать ноль‑ ноль? – спросила Тереза.

– Без одной минуты.

– Тогда мы слишком рано.

Она проплыла мимо него в шлюз.

Голос Питера у нее за спиной спросил недоуменно:

– Что это с ней?

– Потом, – ответил голос Джона Пола.

Несколько секунд Тереза приспосабливалась к изменению обстановки. Она не могла избавиться от ощущения, что пол не там – «низ» стал «лево», «внутри» стало «снаружи», или что‑ то в этом роде. Но она, держась за поручни, подтянулась к креслам и нашла себе место. Возле прохода, приглашая других пассажиров в этот ряд не садиться.

Но других пассажиров не было. Даже Питера и Джона Пола.

Прождав пять минут, Тереза потеряла терпение.

Они стояли вдвоем посередине шлюза, смеясь чему‑ то.

– Вы надо мной смеетесь? – спросила она.

Вот пусть только скажут «да»!

– Нет, – тут же ответил Питер.

– Только слегка, – покаялся Джон Пол. – Здесь мы можем поговорить. Пилот прервал связь со станцией, и у Питера… у него тоже глушитель.

– Как это мило. Жаль только, что ни мне, ни твоему отцу такого не выдали.

– Мне тоже. Я взял у Граффа. Их не хранят пачками.

– Зачем ты всем сказал, чтобы встречали тебя здесь, когда мы улетаем? Очень хочешь, чтобы нас убили?

– Какая получается запутанная паутина, когда плетешь обман, – вздохнул Питер.

– Ты, значит, паук, – сказала Тереза. – А мы – нити? Или мухи?

– Пассажиры, – ответил Джон Пол.

А Питер засмеялся.

– Или вы мне объясните, над чем ржете, или, клянусь, я вас выброшу в космос.

– Как только Графф узнал, что на станции есть информатор, он тут же привез сюда свою группу безопасности. О чем не знал никто, кроме него: ни одно сообщение на самом деле ни со станции, ни на станцию не проходило. Но для обитателей станции казалось, что почта ходит нормально.

– И ты надеешься поймать кого‑ то за отправкой сообщения, на каком шаттле мы летим.

– На самом деле мы думаем, что никто вообще никакого сообщения не пошлет.

– Тогда зачем это все?

– Важно, кто именно не пошлет сообщения. – Питер осклабился.

– Ничего больше не спрошу, – сказала Тереза, – потому что ты лопаешься от гордости, какой ты умный. И какой бы у тебя ни был умный план, мой умный мальчик продумал его до конца.

– А люди еще называют Демосфена склонным к сарказму.

Чуть раньше она не понимала, а сейчас поняла. Что‑ то щелкнуло и встало на место. Включилась нужная передача, пошел правильный сигнал.

– Ты хотел, чтобы каждый думал, будто случайно узнал о нашем отлете. И дал каждому шанс послать сигнал. Кроме одного человека. И если он и есть тот один…

– То письмо не будет отправлено, – закончил за нее отец.

– Если только он не умен по‑ настоящему, – возразила Тереза.

– Умнее нас? – спросил Питер.

Они с Джоном Полом переглянулись. Потом одновременно качнули головой, сказали «Не‑ а» и рассмеялись.

– Очень приятно, что у вас такое взаимопонимание.

– Мам, не злись, – попросил Питер. – Я тебе не мог сказать, потому что если бы он узнал, ловушка бы не сработала, а он – единственный, кто слышит всех. Кстати, глушитель я получил только что.

– Все это я понимаю. Но твой отец догадался, а я нет.

– Мам, – сказал Питер, – никто тебя не считает тормозом, если ты об этом волнуешься.

– Тормозом? В каком пыльном ящике давно умершего преподавателя английского нашел ты это слово? Могу тебя заверить, что в самых худших своих кошмарах никогда не представляла себя тормозом.

– И хорошо. Потому что иначе ты бы ошиблась.

– Пристегнуться нам не надо перед взлетом?

– Нет, – сказал Питер, – мы никуда не летим.

– А почему?

– Компьютеры станции гоняют программу имитации, показывающую, что шаттл выполняет предполетные действия. Чтобы она была убедительной, мы отчалим и дрейфом отойдем от станции. Как только на причале останутся Графф и его внешняя команда, мы вернемся и вылезем из этой жестянки.

– Какая‑ то слишком утонченная схема для вылова шпиона.

– Ты меня воспитала утонченным, мамочка. Заложенное в детстве не выбить.

Ланковский постучал в дверь около полуночи. Петра уже час как спала. Боб вышел из сети, отключил компьютер и открыл дверь.

– Что‑ то случилось? – спросил он.

– Наш общий друг желает видеть вас обоих.

– Петра уже спит, – сказал Боб, но по ледяной манере Ланковского понял, что действительно что‑ то произошло. – Что‑ нибудь с Алаи?

– Спасибо, он пребывает в добром здравии. Пожалуйста, разбудите свою супругу и приведите ее как можно быстрее.

Через пятнадцать минут, промытые внутренним адреналином от остатков сна, они стояли перед Алаи – не в саду, а у него в кабинете. Алаи сидел за столом.

Он подтолкнул Бобу лежащий на столе одинокий лист бумаги.

Боб прочел.

– Ты думаешь, что я это послал.

– Или Петра. Я пытался объяснить себе, что ты, быть может, не дал ей понять, насколько важно хранить эту информацию от Гегемона. Но потом я понял, что думал в стиле очень старомодного мусульманина. Петра должна отвечать за свои действия. И она не хуже тебя понимала, насколько важно сохранять секретность в этом вопросе.

– Я это не посылал, – вздохнул Боб. – И Петра не посылала. Мы не только поняли твое желание сохранить тайну, мы с ним согласились. Вероятность, что мы бы послали информацию о твоих действиях кому бы то ни было, нулевая. Точка.

– И все же вот письмо, посланное с нашей собственной сети. Из этого здания!

– Алаи, – сказал Боб. – Мы – трое самых умных людей на Земле. Мы вместе прошли войну, и вы двое пережили плен Ахилла. И все же, когда такое случилось, ты абсолютно уверен, что именно мы предали твое доверие.

– Кто еще, кроме нас, это знал?

– Давай посмотрим. Все люди, присутствовавшие на совещании. Их подчиненные – у них штабы тоже не из одних идиотов состоят. Даже если им явно не говорили, они видят документы, слышат комментарии. Некоторые из них могли бы даже решить, что не будет нарушением режима сообщить весьма доверенному помощнику. И некоторые из командиров могут быть командирами лишь номинально, и потому им приходится информировать тех, кто в действительности выполняет работу.

– Я знаю всех этих людей.

– Не так хорошо, как нас, – ответила Петра. – То, что они добрые мусульмане и верны тебе, еще не значит, что они не могут быть небрежны.

– Питер строил сеть информаторов и корреспондентов еще с тех пор… с тех пор как был ребенком. Меня бы поразило, если бы у него не было информатора в твоем дворце.

Алаи сидел, уставившись на лежащий на столе лист.

– Очень неуклюжая попытка маскировки, – сказал он. – Я думаю, вы бы сделали куда лучше.

– Я бы его зашифровал, – сказал Боб, – а Петра вставила бы в какую‑ нибудь картинку.

– Я считаю, что сама неумелость письма должна тебе что‑ то сказать. Человек, который это написал, думает, что эту информацию надо скрыть только от людей, не входящих во внутренний круг. Он должен был бы знать, что если ты увидишь текст, то сразу поймешь, что «Ша» означает прежних правителей Ирана, «Пак» – Пакистан. Кемаль – прозрачный намек на основателя постоттоманской Турции. Как ты мог бы этого не заметить?

Алаи кивнул.

– Так что он шифровал письмо только от перехвата чужаками.

– Он не думал, что кто‑ нибудь просматривает его исходящие сообщения, – заключила Петра. – А мы с Бобом знаем, что нас прослушивают с самого нашего прибытия.

– Не слишком успешно, – чуть улыбнулся Алаи.

– Для начала тебе нужны следящие программы поновее, – предложил Боб.

– А если бы мы посылали письмо Питеру, мы бы ему открытым текстом предложили предупредить нашего друга в Индии не перекрывать дорогу китайским войскам наружу – только обратный путь.

– Другой причины говорить Питеру у нас просто не было, – сказал Боб. – Мы на него не работаем. И не слишком он нам нравится.

– Он не один из нас, – твердо добавила Петра.

Алаи кивнул, вздохнул, откинулся в кресле.

– Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – сказала Петра.

Боб подошел к окну и выглянул на лужайку, где разбрызгивалась очищенная вода Средиземного моря. Куда падало благословение Аллаха, там пустыня расцветала.

– Я не думаю, что от этого случился вред, – сказал он. – Если не считать наполовину бессонной ночи.

– Вы должны понимать, что мне тяжело подозревать ближайших моих сотрудников.

– Ты – Халиф, – ответила Петра, – но все равно ты еще очень молод, и они это видят. Они знают, что план у тебя блестящий, они тебя любят, они за тобой идут во всем. Но когда ты говоришь: держите это в полной тайне, они говорят «да», и даже искренне, но не принимают на самом деле всерьез, потому что ты, видишь ли…

– Еще мальчишка, – вздохнул Алаи.

– Со временем это пройдет. У тебя еще много лет впереди. В конце концов все, кто старше тебя, будут заменены.

– Теми, кто моложе меня, и им меньше можно будет доверять.

– Сказать Питеру – это не то же самое, что сказать врагу, – заметил Боб. – У него этой информации не должно было быть до начала вторжения. Но отметь, информатор ему не говорит, когда оно начнется.

– Говорит.

– Тогда я этого не увидел.

Петра снова встала и посмотрела на распечатку:

– Здесь ничего не говорится о дате начала.

– Оно было отправлено в день начала операции.

Боб и Петра переглянулись.

– Сегодня? – спросил Боб.

– Тюркская кампания уже началась, – сообщил Алаи. – Как только в Синьцзяне стемнело. Мы получили подтверждение, что нами захвачены три аэродрома и значительная часть энергосети. И пока что по крайней мере нет никаких признаков, что китайцам что‑ нибудь известно. Дело идет лучше, чем мы надеялись.

– Значит, началось, – сказал Боб. – И уже было слишком поздно менять планы для третьего фронта.

– Нет, не было. Мы послали новые приказы. Индонезийские и арабские военачальники были очень горды, что им поручено принести войну на родину врага.

Боб был ошеломлен.

– Но обеспечение… не было времени его спланировать!

– Боб! – сказал довольный Алан. – У нас давно были планы для сложной высадки морского десанта. С точки зрения обеспечения это был кошмар. Высадить три сотни независимых групп в разных точках побережья Китая, под прикрытием темноты, в течение трех дней, считая сегодня, поддержать их воздушными налетами и заброской – мои люди теперь могут это сделать даже спросонья. Это, друг мой Боб, было самым важным в твоей идее. Это был вообще не план, а ситуация, и весь план заключается в том, что каждый командир будет на месте искать способы выполнить поставленную задачу. Я им в приказах сообщил, что пока они продвигаются в глубь материка, сохраняют своих людей и максимально беспокоят китайцев, они свою задачу выполняют.

– Началось, – сказала Петра.

– Да, началось, – подтвердил Боб. – А Ахилла в Китае нет.

Петра посмотрела на Боба и усмехнулась:

– Посмотрим, что мы можем сделать, чтобы его туда не пустить.

– Вернемся к теме, – предложил Боб. – Поскольку мы не посылали Питеру этого конкретного письма, чтобы он обратился к Вирломи в Индии, можем ли мы это сделать теперь, по твоему разрешению?

Алаи поглядел на него, прищурившись:

– Завтра. Когда начнут поступать сообщения о ходе боев в Синьцзяне. Я тебе скажу когда.

Графф сидел в кабинете Апханада, положив ноги на стол, пока Апханад работал за консолью системы безопасности.

– Вот, сэр, готово. Они стартовали.

– И когда они прибудут? – спросил Графф.

– Не знаю, сэр. Вопрос траекторий и очень сложных уравнений, связывающих скорость, массу, гравитационное поле Земли, – если помните, я не преподавал астрофизику в Боевой школе.

– Да, кажется. Вы преподавали тактику действий малыми силами.

– И когда вы делали тот эксперимент с военной музыкой, чтобы ребята научились петь хором…

– Не напоминайте, – застонал Графф. – Что за глупая мысль была!

– Но вы сразу это поняли и позволили нам все это отменить.

– Да, черт побери. Командного духа мне, видите ли, захотелось.

Апханад нажал группу клавиш на консоли, и экран показал, что он вышел из системы.

– Все сделано. Я рад, что вы узнали про этого информатора в министерстве и отправили Виггинов при первой же безопасной возможности.

– А вы помните, как я обвинил вас, что вы позволили Бобу подсмотреть свой пароль входа?

– Помню, будто это было вчера. Я не думал, что вы мне поверите, пока Димак за меня не поручился и не предположил, что Боб ползает по системе воздуховодов и подглядывает в вентиляционные отверстия.

– Да, Димак был уверен, что при вашей методичности вы не могли бы нарушить свои привычки минутной небрежностью. И он был прав?

– Да.

– Урок я усвоил, – сказал Графф. – И с тех пор вам доверял.

– Я надеюсь, что заслужил это доверие.

– Много раз. Я не оставил при себе весь преподавательский состав Боевой школы. Конечно, были такие, которые сочли, что министерство колоний – слишком скромное поприще для их талантов. Но ведь это не вопрос личной преданности?

– Что именно, сэр?

– Мы должны быть преданны чему‑ то большему, чем отдельные личности, как вы думаете? Может быть, делу. Я предан не только человечеству – несколько высокопарно, не правда ли? – но и конкретному проекту, распространению генома человека на как можно большее число звездных систем. Чтобы само наше существование никогда больше не оказалось под угрозой. И ради этого я жертвовал многими личными привязанностями. Это сделало меня абсолютно предсказуемым, но и ненадежным, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Кажется, да, сэр.

– Так мой вопрос, друг мой, таков: кому верны вы?

– Делу, сэр. И вам.

– Информатор, который воспользовался вашим входом. Как вы думаете, он снова подглядывал за вами в отдушину?

– Очень маловероятно, сэр. Я думаю, гораздо правдоподобнее, что он проник в систему и меня выбрал случайно, сэр.

– Да, конечно. Но вы должны понимать, что раз на письме стояло ваше имя, мы должны были первым делом исключить вас как возможность.

– Это только логично, сэр.

– И когда мы отправили Виггинов домой на шаттле, мы постарались, чтобы каждый постоянный сотрудник станции знал, что они улетают, и получил полную возможность отправить сообщение. Кроме вас.

– Кроме меня, сэр?

– Я все время был с вами с того момента, как они решили лететь. Таким образом, если бы сообщение было отправлено, пусть даже от вашего имени, мы бы знали, что вы не тот, кто его послал. Но сообщение отправлено не было, и выходит, что вы – тот, кто его не послал.

– Не очень надежная схема, сэр. Кто‑ то мог не послать сообщение по каким‑ то своим причинам, сэр. Может быть, их отлет – не то событие, о котором необходимо было сообщить.

– Верно, – согласился Графф. – Но мы бы не обвинили вас в преступлении на том основании, что сообщение не отправлено. Перевели бы вас на менее ответственную работу, только и всего. Или дали бы вам возможность уйти в отставку.

– Вы очень добры, сэр.

– Нет уж, не считайте меня добрым…

Открылась дверь, и Апханад повернулся, явно этого не ожидая.

– Посторонним сюда нельзя! – сказал он вьетнамке, появившейся в дверях.

– А, это я ее пригласил, – пояснил Графф. – Вряд ли вы знакомы с полковником Нгуен из сил электронной безопасности МФ.

– Нет, – ответил Апханад, вставая и протягивая руку. – Я даже не знал, что существует такое подразделение.

Она не обратила внимания на его руку и подала Граффу лист бумаги.

– Ага, – сказал он, еще не прочитав. – Значит, в этом помещении все чисто.

– Сообщение ушло не от его имени, – сказала Нгуен.

Графф прочел. Письмо состояло из единственного слова: «Off». Отправлено от имени одного из грузчиков с причала.

Время отправления – всего пару минут назад.

– Значит, мой друг чист.

– Нет, сэр, – ответила женщина.

Апханад, явно вздохнувший с облегчением, был озадачен.

– Но я же его не посылал! Как бы я это сделал?

Нгуен не ответила ему. Она обращалась только к Граффу.

– Письмо отправлено с этой консоли.

Она подошла к консоли и начала вход в систему.

– Позвольте мне, – попросил Апханад.

Она обернулась – в руке у нее был парализатор.

– Встаньте к стене, – велела она. – Руки на виду.

Графф встал и открыл дверь в коридор.

– Входите, – сказал он. Вошли двое солдат МФ. – Обыщите мистера Апханада и отнимите, если найдете, оружие и все, что может им служить. Ни при каких обстоятельствах он не должен подходить к компьютеру. Есть риск, что он запустит программу, стирающую важные материалы.

– Я не знаю, кто и как это сделал, – произнес Апханад, – но насчет меня вы ошибаетесь.

Графф показал на консоль:

– Нгуен никогда не ошибается. Она еще более методична, чем вы.

Апханад смотрел.

– Она входит от моего имени… она использует мой пароль! Это незаконно!

Нгуен подозвала Граффа к экрану.

– Обычно для выхода из системы надо нажать две клавиши, видите? Но он еще нажал вот эту. Мизинцем, чтобы вы не заметили. Последовательность клавиш включила резидентную программу, которая послала письмо, используя случайный выбор имени среди персонала. И она также запустила стандартную процедуру выхода, так что для вас это было похоже, будто кто‑ то вышел из системы совершенно обычным способом.

– Так что он мог послать письмо в любой момент, – сказал Графф.

– Но послал его через пять минут после отлета.

Графф и Нгуен повернулись к Апханаду. По его глазам было видно: он знает, что его поймали.

– Ну, – сказал Графф, – так как Ахилл на вас вышел? Вы с ним, насколько я помню, не встречались. И наверняка он не заключил с вами какую‑ то сделку в те несколько дней, когда здесь учился.

– Мои родные у него в заложниках, – произнес Апханад и разрыдался.

– Ну‑ ну! Возьмите себя в руки, ведите себя как положено солдату! У нас очень мало времени, чтобы исправить вашу ошибку. В следующий раз будете знать: если кто‑ то к вам обращается с такой угрозой, вы идете ко мне.

– Они сказали, что узнают, если я вам скажу.

– Это мне тоже надо было сказать. Ладно, сейчас вы уже мне сказали. Так что попробуем обратить ситуацию в свою пользу. Что должно было случиться, когда вы пошлете это сообщение?

– Не знаю, – сказал Апханад. – Это все равно уже не важно. Она только что послала его снова. Получив одно и то же письмо два раза подряд, они поймут, что здесь что‑ то не так.

– Да нет, они ни одного письма не получат, – ответил Графф. – Эта консоль отрезана. Вся станция прервала все контакты с Землей. И шаттл тоже никуда не вылетел.

Дверь открылась, и вошли Питер, Джон Пол и Тереза.

Апханад отвернулся лицом к стене. Солдаты хотели было повернуть его обратно, но Графф махнул рукой: пусть его. Он знал, насколько горд Апханад, и такое унижение перед людьми, которых он пытался предать, для него невыносимо. Дадим ему время взять себя в руки.

И только когда Виггины уже сидели, Графф предложил Апханаду тоже сесть. Он послушался, понурив голову, как карикатура на побитую собаку.

– Сядьте прямо, Апханад, и ведите себя как мужчина. Это хорошие люди, они понимают, что вы не видели другого выхода, чтобы спасти своих родных. Вы поступили глупо, не доверившись мне, но это тоже можно понять.

По лицу Терезы было видно, что она совсем не так склонна понимать, как Графф полагал. Но он жестом попросил ее помолчать.

– Я вот что вам скажу, – продолжал Графф. – Обратим это себе на пользу. У меня есть пара шаттлов, выделенных для этой операции – спасибо адмиралу Чамраджнагару, кстати, – так что затруднение в том, какой из них послать, когда мы выпустим ваше письмо в сеть.

– Два шаттла? – спросил Питер.

– Нам надо угадать, как хотел Ахилл использовать эту информацию. Если он собирается напасть при посадке – что ж, у нас есть хорошо вооруженный шаттл, который сможет справиться со всем, что бросит против него Ахилл на земле или в воздухе. Но я думаю, что он решил сбивать шаттл ракетой над каким‑ нибудь регионом, куда он может доставить пусковую установку.

– И ваш вооруженный шаттл с этим тоже может справиться? – спросил Питер.

– Легко. Беда в том, что такой шаттл, как считается, не существует. Хартия МФ особо запрещает вооружение любого атмосферного судна. Он был спроектирован для колониальных планет, на случай, если уничтожение муравьеподобных не было полным и мы наткнемся на сопротивление. Но если такой шаттл войдет в атмосферу Земли и проявит свои возможности, сбив ракету, то об этом нельзя никому будет сказать, не подставив МФ. Так мы можем на нем безопасно доставить вас на Землю, но тогда никому и никогда не расскажем о покушении на вашу жизнь.

– Я думаю, вы это переживете, – сказал Питер.

– Только вам нет необходимости теперь лететь на Землю.

– Нет, – согласился Питер.

– Так что мы можем послать другой шаттл. Опять‑ таки о его существовании никто не знает, но тут нет ничего незаконного, потому что на нем вообще нет оружия. Хотя он очень дорог по сравнению, скажем, с базукой, но по сравнению с настоящим шаттлом он очень, очень дешев. Это болванка. У него тщательно соблюдены все внешние параметры и вид радарной отметки настоящего шаттла, но кое‑ чего не хватает – например, места для человека или возможности мягкой посадки.

– Так что вы отправляете его вниз, привлекаете огонь противника, а потом в бой вступает пропаганда.

– Мы попросим наблюдателей МФ следить за пуском ракет и накроем пусковую установку раньше, чем ее успеют разобрать – или хотя бы до того, как исполнители успеют скрыться. Укажут они на Ахилла или на Китай, но в любом случае мы сможем показать, что кто‑ то на Земле стрелял по шаттлу.

– Поставим их в очень плохое положение, – сказал Питер. – А мы объявим, что целью был я?

– Решим по их реакции и по тому, кто будет виноват. Если это Китай, я думаю, мы большего добьемся, представив это как нападение на Международный Флот. Если это Ахилл, его выгоднее будет представить политическим убийцей.

– Что‑ то вы как‑ то слишком свободно это обсуждаете в нашем присутствии, – сказала Тереза. – Наверное, потом надо будет нас ликвидировать?

– Только меня, – шепнул Апханад.

– Вас я вынужден буду уволить, – ответил Графф. – И вынужден буду отправить вас обратно на Землю, поскольку просто нельзя вам разрешить здесь оставаться. Людям тошно станет смотреть, как вы здесь жметесь по углам от чувства вины и собственной неполноценности.

Графф говорил достаточно непринужденно, чтобы Апханад не разразился слезами снова.

– Я слыхал, – продолжал Графф, – что индийскому народу нужны люди, готовые сражаться за свободу. Ваша преданность своему народу сильнее преданности министерству колоний, и я это понимаю. Так что идите туда, куда ведет вас долг.

– Это… это невероятное милосердие, сэр!

– Не моя идея, – ответил Графф. – Я думал судить вас закрытым судом МФ и расстрелять. Но Питер мне объяснил, что если вы виновны и выяснится, что вы защищали своих родных, сидящих в китайской тюрьме, то нехорошо будет так наказывать за преступление, состоящее в недостаточной лояльности.

Апханад посмотрел на Питера:

– Моя измена могла убить вас и вашу семью.

– Не убила ведь, – ответил Питер.

– Мне хочется думать, – сказал Графф, – что иногда Бог проявляет к нам милосердие и каким‑ нибудь несчастным случаем срывает наш план, исход которого был бы гораздо хуже.

– Я в зло не верю, – холодно возразила Тереза. – Я верю, что если ты приставляешь человеку ствол к голове, а пистолет дает осечку, ты все равно убийца в глазах Бога.

– Ладно, – согласился Графф. – Когда мы все умрем и если будем после этого существовать в том или ином виде, спросим тогда у Бога, кто из нас был прав.

Пророки

SecureSite. net

От: Locke%erasmus@polnet. gov

ПАРОЛЬ: Сурьявонг

Тема: Девушка на мосту

Надежные источники просят: не мешайте отходу китайцев из Индии. Но при использовании дорог для возврата или снабжения, блокируйте все существующие маршруты.

Сначала китайцы решили, что в провинции Синьцзян снова зашевелились повстанцы, уже много сотен лет ведущие партизанскую войну. В китайской армии все делается по уставу, и потому только в конце дня Хань Цзы в Пекине смог наконец сопоставить сведения и доказать, что это – серьезная наступательная операция, начатая за пределами Китая.

В сотый раз после занятия высокого поста в командовании у Хань Цзы опускались руки от невозможности что‑ нибудь сделать. Всегда было важнее проявить уважение к высокому статусу начальства, чем сказать ему правду и добиться, чтобы делалось дело. Даже сейчас, имея на руках свидетельства о таком уровне обучения, дисциплины, координации и снабжения, который был бы невозможен, если бы за синьцзянскими инцидентами стояли повстанцы, Хань Цзы должен был ждать, пока его просьба о встрече не пройдет через всех таких важных помощников, шестерок, функционеров и холуев, единственной обязанностью которых было напускать на себя занятой вид, стараясь делать как можно меньше дела.

В Пекине уже наступила ночь, когда Хань Цзы прошел через площадь, отделяющую секцию Стратегического Планирования от здания Администрации – еще один элемент совершенно дурацкой организации: разделить эти две структуры длинным пешим переходом по открытому воздуху. Их надо было поставить рядом, чтобы все время перекрикивались. А получалось так, что Планирование составляло планы, которые Администрация не могла выполнить, а Администрация постоянно не так понимала цель планов и билась против любой идеи, которая могла бы претворить их в жизнь.

«Как мы вообще завоевали Индию? » – подумал Хань Цзы.

Он отпихнул ногой копошащихся на земле голубей. Они отлетели на пару метров и тут же вернулись, будто под его ногами что‑ то скрывалось съедобное.

Одна только причина, по которой это правительство держится у власти: народ Китая – голуби. Можешь их пинать и отпихивать, и они вернутся за добавкой. А худшие из всех – чиновники. Чиновничество изобрели в Китае, и, начав здесь на тысячу лет раньше, чем в других местах, эта каста в искусстве создавать путаницу, строить царства и устраивать бурю в стакане воды дошла до таких высот, которые и не снились другим системам. По сравнению с Китаем византийская бюрократия – примитивнейшая вещь.

Как Ахилл добился своего? Чужак, преступник, безумец – и это все хорошо было известно китайскому правительству, – и все же он сумел пробиться через слои раболепных интриганов, готовых вонзить нож в спину, и выйти прямо на уровень, где принимаются решения. Мало кто знал, где вообще находится этот уровень, поскольку это уж точно были не прославленные верховные вожди, слишком старые, чтобы думать о чем‑ либо новом, слишком боящиеся потерять свои насесты. Они только и могли делать, что говорить своим подчиненным: «Сделай так, как считаешь мудрым».

Этот уровень лежал двумя этажами ниже. Решения принимались помощниками высшего генералитета. Шесть месяцев ушло у Хань Цзы, чтобы понять, что любая встреча с высшим начальником бесполезна, потому что придется встречаться сперва с его помощниками и каждый раз следовать их рекомендациям. Сейчас уже не пытался встречаться с кем‑ нибудь другим. Но чтобы организовать такую встречу, надо было послать изысканную просьбу каждому генералу, признавая, что, хотя тема встречи настолько важна, что решение следует принять немедленно, она все же так тривиальна, что генералу достаточно послать своего помощника на встречу с Хань Цзы.

Он так и не понял до сих пор, зачем был нужен этот изощренный спектакль: проявление должного уважения к традициям и форме, или генералы действительно верили этой ерунде и каждый раз решали: прибыть лично или направить помощника.

Конечно, вполне возможно, что генералы даже не видели этих писем, а за них принимали решения помощники. Но скорее всего его записки попадали к каждому генералу с примечанием: «Вопрос достоин присутствия благородного и достославного генерала» или «Ненужная потеря драгоценного времени героического вождя. Недостойный помощник будет счастлив сделать записи и сообщить, если будет сказано что‑ либо достойное ушей полководца».

Этим шутам Хань Цзы не был лоялен. Как только они принимали решения сами, всякий раз безнадежно ошибались. Те же, кто не был так подвластен традиции, служили только своему самолюбию.

Но Хань Цзы был до конца верен Китаю. Он всегда действовал в интересах Китая и дальше будет поступать так же.

Беда в том, что «интересы Китая» он зачастую определял так, что за это его бы тут же расстреляли.

Например, письмо, которое он послал Бобу и Петре, надеясь, что они поймут грозящую Гегемону опасность, если тот действительно считает своим источником Хань Цзы. Передача таких сведений определенно была изменой, поскольку авантюра Ахилла была утверждена на самом верху и потому стала политикой Китая. И все же она стала бы катастрофой для престижа Китая в мире, если бы стало известно, что Китай подсылает к Гегемону убийц.

Но этого никто не хотел понимать, в основном потому, что все считали Китай центром вселенной, вокруг которого вращаются прочие страны. Какая разница, если там будут считать Китай страной тиранов и убийц? Кому не нравится, что делает Китай, может сидеть дома и молчать в тряпочку.

Но нет непобедимых стран, и даже Китай может быть побежден. Хань Цзы это понимал, а другие – нет.

Легкость завоевания Индии сослужила дурную службу. Хань Цзы настаивал на разработке самых разных аварийных планов, если не удастся внезапная атака на армии Индии, Таиланда и Вьетнама. Но кампания дезинформации, проведенная Ахиллом, оказалась столь удачной, а оборонительная стратегия Таиланда столь эффективной, что индийцы полностью увязли, истощили свои запасы и боевой дух упал ниже нулевой отметки, когда китайские армии хлынули в страну, разрезая индийскую армию на части и глотая каждый кусок за считанные дни – иногда и часы.

Конечно, вся слава досталась Ахиллу, хотя это планы, составленные Хань Цзы с его персоналом из почти восьмидесяти выпускников Боевой школы, позволили разместить армии Китая именно там, где им надлежало находиться, и тогда, когда это было нужно. Нет, хотя приказы писала команда Хань Цзы, отдавала их Администрация, и потому именно ее сотрудникам достались все медали, а Стратегическое Планирование получило только групповой похвальный отзыв. Это было как если бы какой‑ нибудь подполковник им сказал: «Ничего, ребята, вы старались как лучше». И боевой дух подняло соответственно.

Что ж, пусть слава достается Ахиллу, поскольку, по мнению Хань Цзы, захват Индии был делом бессмысленным и обреченным на поражение – не говоря уже о том, что неправедным. У Китая нет ресурсов, чтобы решить проблемы Индии. Когда Индией правили индийцы, страдаюший народ мог обвинять только своих соотечественников. Но теперь, если что не так – а в Индии всегда что‑ нибудь не так, – виноваты будут китайцы.

На удивление, посланные из Китая администраторы не впали в коррупцию и работали усердно, – но факт есть факт: чтобы покорить страну, нужны подавляющие силы – или полное сотрудничество. Поскольку и думать не приходилось, что китайские захватчики смогут себе обеспечить второе, и не было надежды осуществить первое, то оставался единственный вопрос: когда сопротивление начнет создавать проблемы.

И это случилось вскоре после того, как Ахилл отбыл в Гегемонию, когда индийцы стали насыпать камни. Хань Цзы должен был отдать им должное, когда это движение стало всего лишь досадной помехой, но притом мощным символическим гражданским неповиновением: индийцы были истинными сыновьями и дочерями Ганди. И даже тогда чиновники не прислушались к Хань Цзы и дали втянуть себя в лавину ширящихся репрессий.

Так что… ведь не важно, что думает внешний мир? Мы можем делать, что хотим, потому что нет на свете силы или воли, которая бросила бы нам вызов. Разве не так?

Так вот, у меня на руках ответ на эту теорию.

– Что это значит, что они никак не реагируют на наше наступление? – спросил Алаи.

Боб и Петра сидели рядом с ним, разглядывая голографическую карту, где были показаны все синьцзянские объекты, взятые точно по плану, будто китайцы получили на руки сценарий и играли свою роль именно так, как попросила Лига Полумесяца.

– Я думаю, что все идет хорошо, – сказала Петра.

– До смешного хорошо, – мрачно сказал Алаи.

– Не будь нетерпелив, – предложил Боб. – В Китае все происходит медленно. И они не объявляют о своих трудностях публично. Быть может, они все еще считают это местным восстанием. Может, они ждут, чтобы объявить о событиях после своей сокрушительной контратаки.

– Как же, – отозвался Алаи. – Наши спутники сообщают, что они ничего не делают. Даже из ближайших гарнизонов войска не двинулись.

– У командира гарнизона нет полномочий посылать их в бой, – напомнил Боб. – Кроме того, они, вероятно, даже не знают, что что‑ то происходит. Твои войска взяли под контроль сеть наземных коммуникаций?

– Это была вторая цель. Они заняты этим сейчас, что бы что‑ то делать.

– Я поняла! – вдруг рассмеялась Петра.

– Что смешного? – спросил Алаи.

– Публичное заявление, – сказала она. – Ты не можешь объявить, что все мусульманские государства единодушно выбрали себе Халифа.

– Мы это можем объявить в любой момент, – раздраженно возразил Алаи.

– Но ждете. Ждете, пока китайцы заявят, что на них напало неизвестное государство. Только когда они признают свое неведение или предложат какую‑ то совершенно ложную теорию, ты выйдешь и скажешь, что на самом деле происходит: мусульманский мир объединился под властью Халифа и взял на себя задачу освобождения угнетенных наций от безбожного империалистического Китая.

– Ты должна признать, что так это прозвучит лучше, – сказал Алаи.

– Совершенно согласна. Я смеюсь не потому, что ты поступаешь неправильно. Ирония в том, что ты действуешь так успешно, а китайцы оказались так неподготовлены, что это и задерживает твое заявление! Но, друг мой, имей терпение. Кое‑ кто в китайском командовании знает, что происходит, и в конце концов остальные к нему прислушаются, начнут мобилизацию сил и что‑ то объявят.

– Придется, – сказал Боб. – Или русские нарочно неправильно поймут передвижения их войск.

– Верно, – согласился Алаи. – Но беда в том, что все записи моего обращения были сняты днем. Нам в голову не приходило, что они так долго будут тянуть с ответом.

– Знаешь что? – спросил Боб. – Никто ничего не возразит против того, что записи были сделаны заранее. Но еще лучше будет, если ты выйдешь к камере в прямом эфире и объяснишь, что твои армии делают в Синьцзяне.

– Тут есть опасность, что я проговорюсь. Скажу, например, что в Синьцзяне не главный удар.

– Алаи, ты можешь впрямую сказать, что это не главный удар, и половина китайцев решит, что это дезинформация с целью заставить их держать войска в Индии вдоль пакистанской границы. На самом деле я бы даже это посоветовал – ты заработаешь репутацию правдивого человека. Тогда последующая ложь будет действеннее.

Алаи засмеялся:

– Ты снял мои сомнения!

– Тебя мучают те проблемы, которые не дают спать любому полководцу в наш век быстрой связи. В прежние дни Цезарь или Александр находились прямо на поле битвы. Они смотрели своими глазами, отдавали приказы, принимали решения. Они были нужны. А тебе приходится торчать в Дамаске, потому что здесь сходятся все нити. Если ты будешь нужен, то именно здесь. Так что вместо тысячи вопросов, не дающих предаваться праздным мыслям, у тебя только приливы адреналина, который некуда девать. Я бы рекомендовал ходьбу по комнате.

– Ты в гандбол играешь? – спросила Петра.

– Спасибо, я вас понял. Я буду терпелив.

– И подумай над моим советом, – сказал Боб. – Выйти в прямой эфир и сказать правду. Твой народ еще сильнее тобой восхитится, увидев такую храбрость: просто сказать врагу, что ты будешь делать, и он тебя не сможет остановить.

– Мотайте отсюда оба, – ответил Алаи. – Повторяться начинаете.

Боб засмеялся и встал, Петра следом.

– После этого у меня для вас времени не будет, – сказал Алаи.

Они повернулись к нему.

– Как только это будет объявлено, станет известным, мне придется заниматься двором. Встречаться с людьми, решать споры, показывать, что я истинный Халиф.

– Спасибо тебе за то время, что ты до сих пор нам уделил, – сказала Петра.

– Надеюсь, нам никогда не придется быть противниками на поле битвы, – сказал Боб. – Как приходится быть противниками Хань Цзы.

– Запомните одно, – произнес Алаи. – Хань Цзы хранит верность многому. Я – только одному.

– Мы запомним, – обещал Боб.

– Салам. Да будет мир с вами.

– И с тобой мир, – ответила Петра.

* * *

Когда совещание закончилось, Хань Цзы так и не знал, поверили его предупреждению или нет. Ладно, если не верят сейчас, через несколько часов у них не останется выбора. Главные силы Синьцзянского вторжения непременно начнут наступление завтра перед рассветом, спутниковая разведка подтвердит то, что он говорил. Но это будет стоить еще двенадцати часов бездействия.

Но самое досадное было в конце совещания, когда старший помощник старшего генерала спросил:

– Если это начало большого наступления, что вы рекомендуете?

– Послать все доступные из имеющихся на севере войск – я бы рекомендовал пятьдесят процентов всех гарнизонных войск на российской границе. Подготовить их к действиям не только против этих конных партизан, но и против серьезной механизированной армии, которая вторгнется завтра.

– А наши войска в Индии? – спросил помощник. – Это лучшие наши солдаты, лучше всего обученные и наиболее мобильные.

– Оставить их там, где они сейчас.

– Но если мы уберем гарнизоны с русской границы, Россия на нас нападет.

Слово взял другой помощник:

– Русские никогда хорошо не дрались на чужой территории. Если к ним вторгнуться, они тебя разгромят, но если они полезут к тебе, их солдаты драться не будут.

Хань Цзы постарался не показать презрения к столь дилетантскому суждению.

– Русские будут делать то, что будут, и если они нападут, нам придется отвечать. Но получается, что вы не хотите отвлекать войска от обороны от гипотетического противника, чтобы обороняться от противника реального.

Все отлично было, пока старший помощник старшего генерала не заявил:

– Итак, я рекомендую немедленную переброску войск из Индии для борьбы с текущей угрозой.

– Но я не это хотел сказать… – начал Хань Цзы.

– Но я хотел сказать именно это.

– Я считаю, что это наступление мусульман, – сказал Хань Цзы. – Противник за пакистанской границей тот же, что напал на нас в Синьцзяне. Он надеется в точности на то, что вы предлагаете, и тогда главное его наступление имеет больше шансов на успех.

Помощник только засмеялся, и остальные подхватили.

– Слишком много лет провели вы в детстве вне Китая, Хань Цзы. Индия очень далеко. И какая разница, что там случится? Когда захотим, мы снова ее возьмем. Но захватчики в Синьцзяне – это в самом Китае. Русские нависли над нашей границей. Что бы там ни думал враг, именно это и есть угроза.

– Почему? – спросил Хань Цзы, отбрасывая к черту осторожность: он заспорил со старшим. – Потому что иностранные войска на китайской земле будут означать, что нынешнее правительство утратило расположение неба?

Вокруг стола раздалось шипение воздуха, вдыхаемого через сжатые зубы. Вспоминать старую идею расположения неба – это шло вразрез с политикой правительства.

Ну, уж если разъярять народ, так почему останавливаться на этом?

– Все знают, что Синьцзян и Тибет – не части ханьского Китая. Они для нас не важнее, чем Индия, – завоеванные территории, так и не ставшие до конца китайскими. Когда‑ то, давным‑ давно, мы владели Вьетнамом, и его тоже утратили, и ничего не случилось. Но если вы выведете войска из Индии, вы рискуете миллионными потерями наших людей в битве с мусульманскими фанатиками. И иностранные войска окажутся в ханьском Китае раньше, чем мы успеем сообразить, – а защищаться от них будет нечем.

Молчание воцарилось гробовое. Они ненавидели его, потому что он смел говорить им о поражении – и неуважительно сказать, что они не правы.

– Надеюсь, никто из вас этой встречи не забудет, – сказал он.

– В этом вы можете быть уверены, – ответил старший помощник.

– Если я ошибаюсь, я готов нести ответственность за последствия своей ошибки и признать, что ваши мысли вовсе не глупы. Что хорошо для Китая, хорошо и для меня, пусть я даже понесу наказание за свои ошибки. Но если я прав, тогда мы увидим, что вы за люди. Если вы настоящие китайцы, которые любят родину больше карьеры, вы вспомните, что я был прав, позовете меня и станете слушать, как должны были бы слушать сегодня. Но если вы коварные и себялюбивые свиньи, какими я вас считаю, вы постараетесь меня убить, чтобы никто никогда не узнал, что вы слышали предостережение – и не стали слушать, когда еще было время спасти Китай от такого страшного врага, какого не было во времена Чингисхана.

Какая славная речь! И как приятно было сказать ее в глаза тем, кому сильнее всего надо было бы ее услышать, а не проигрывать снова и снова в уме, злясь бессильной злобой, потому что ни одного ее слова нельзя произнести вслух.

Конечно, сегодня ночью его арестуют и, вполне возможно, расстреляют до рассвета. Хотя более вероятно, что его арестуют и отдадут под суд за попытку передать информацию противнику, обвинят в поражении, которое только он пытался предотвратить. Китайца, получившего хоть небольшую власть, такая ирония очень манит. Особое удовольствие есть в казни достойного человека за преступление, совершенное самим носителем власти.

Но Хань Цзы не станет прятаться. Еще сейчас он может покинуть страну и скрыться. Но не станет.

А почему?

Потому что не может покинуть свою родину в час беды. Пусть за это он заплатит жизнью – много солдат его возраста погибнут в ближайшие дни и недели. Почему ему не быть среди них? И всегда есть шанс, как бы он ни был мал и далек, что найдутся среди бывших на совещании достойные люди в достаточном числе, чтобы Хань Цзы остался жить до тех пор, пока не выяснится, что он прав. Может быть, тогда, вопреки всем ожиданиям, его призовут обратно и спросят, как спастись от катастрофы, которую они навлекли на Китай.

А пока что Хань Цзы проголодался, а поблизости был ресторанчик, где управляющий и его жена принимали Хань Цзы как родного. Им все равно было, что у него высокий чин и что он был герой из джиша Эндера. Они любили его ради него самого. Им нравилось, как он жадно поглощает еду, будто блюда самой лучшей кухни мира, – для него это так и было. И если у него остаются считанные часы свободы и даже жизни, почему не провести их с приятными ему людьми за едой, которая ему нравится?

Когда на Дамаск опустился вечер, Боб и Петра свободно шли по улицам, заглядывая в витрины магазинов. В Дамаске было много традиционных рынков, где продавалась самая свежая еда и работы местных умельцев. Но супермаркеты, бутики и сетевые магазины уже тоже добрались до Дамаска, как почти до любого места на Земле. Только выбор товаров отражал местный вкус. Хотя не было дефицита в предметах европейского или американского дизайна, но Бобу и Петре нравилась странность тех товаров, что никогда не нашли бы покупателя на Западе, но здесь пользовались спросом.

Они обменивались предположениями о назначении разных предметов.

Потом поели в ресторане под открытым небом, где музыка играла настолько тихо, что можно было разговаривать. Заказали они столь причудливую смесь местной и международной кухни, что даже официант покачал головой, но они были настроены доставить себе удовольствие.

– Завтра я все это выблюю, – сказала Петра.

– Может быть. Но тогда это будет лучше сделанная смесь…

– Прекрати! Я пытаюсь поесть.

– Но ты же сама начала.

– Я знаю, что так нечестно, но когда об этом говорю я, меня не тошнит. Это как щекотка – самого себя не пощекочешь, и от себя человека не тошнит.

– Со мной бывает.

– Не сомневалась. Наверное, свойство ключа Антона.

Так они продолжали болтать ни о чем, пока не услышали взрывы – сначала далеко, потом ближе.

– Это не может быть налет на Дамаск, – сказала Петра, понизив голос.

– Нет, это, кажется, салют, – ответил Боб. – Думаю, что это торжество.

Кто‑ то из поваров выбежал и разразился потоком арабских слов, которые Боб и Петра, конечно же, понять не могли. Сразу же все местные посетители вскочили и побежали – некоторые даже прочь, не заплатив, и никто их не пытался задержать.

Посетителям, не говорящим по‑ арабски, осталось только гадать, что же случилось.

Наконец вышел смилостивившийся официант и объявил на общем языке:

– Должен с сожалением сообщить, что ваши заказы задерживаются. Через минуту будет говорить Халиф.

– Халиф? – спросил какой‑ то англичанин. – Он разве не в Багдаде?

– Я думала, в Стамбуле, – сказала какая‑ то француженка.

– Уже много сот лет нет Халифа, – объявил японец профессорского вида.

– Очевидно, теперь есть, – рассудительно ответила Петра. – Интересно, пустят ли нас на кухню посмотреть.

– Ну, не знаю, хочется ли мне этого, – сказал англичанин. – Если они заполучили себе нового Халифа, то какое‑ то время настроение будет у них очень шовинистическое. Что, если они ради праздника решать повесить сколько‑ нибудь иностранцев?

Японский ученый возмутился таким предположением, и пока они с англичанином вежливо набрасывались друг на друга, Петра, Боб, француженка и еще несколько человек пробрались сквозь качающуюся дверь кухни, где на них едва ли обратили внимание. Кто‑ то принес приличного размера плоский экран и поставил на полку, прислонив к стене.

Алаи уже был на экране.

Правда, толку смотреть было немного – ни единого слова они не могли понять. Придется ждать, пока в сетях не появится полный перевод.

Но карта Западного Китая говорила сама за себя. Ясно, что Алаи объяснял, как объединились мусульманские народы для освобождения давно угнетаемых братьев в Синьцзяне. Официанты и повара почти каждое предложение встречали возгласами – Алаи будто знал, что так будет, потому что делал паузы в нужных местах.

Не имея возможности понять слова, Петра и Боб сосредоточились на других моментах. Боб попытался определить, идет ли речь в прямом эфире. Часам на стене верить было нельзя – их цифровое изображение могли бы вставить в момент вещания, и когда бы ни повторялась передача, время будет реальное. Он получил ответ, когда Алаи встал и подошел к окну. Камера последовала за ним и показала простор, залитый перемигивающимися в темноте огнями Дамаска. Шла прямая трансляция. И что бы ни говорил сейчас Алаи, показывая на город, он явно произвел нужный эффект, потому что сейчас только что радостно кричавшие повара и официанты плакали открыто, не стыдясь своих слез, прилипнув глазами к экрану.

Петра тем временем пыталась понять, кем кажется Алаи смотрящим на него мусульманам. Она очень хорошо знала его лицо, и потому попробовала отделить мальчика, которого она когда‑ то знала, от того человека, которым он стал. Сострадание, увиденное ею раньше, стало еще заметнее. Глаза Алаи были полны любви. Но были в них и огонь, и достоинство. Он не улыбался – как и положено в час войны предводителю нации, сыны которой гибнут в битвах и сами убивают. Но он и не произносил тирад, заводя толпу в опасный энтузиазм.

Пойдут ли эти люди за ним в бой? Да, конечно, поначалу, когда он может рассказать им легенды легких побед. Но потом, когда наступят трудные времена и фортуна от них отвернется, пойдут ли они за ним?

Наверное, да. Петра видела в нем не столько великого полководца – хотя можно было бы себе представить, что Александр был на него похож, или Цезарь, – сколько царя пророка. Саул или Давид. Оба они были молоды, когда пророчество призвало их вести свой народ на войну во имя Божие. Жанна д'Арк.

Хотя Жанна д'Арк погибла на костре, а Саул упал на собственный меч – нет‑ нет, это был Брут или Кассий, а Саул велел собственному солдату себя убить, кажется? Все равно плохой конец. А Давид умер в позоре, и Бог запретил ему построить святой храм, потому что он убил Урию, чтобы жениться на Вирсавии.

Тоже не слишком хорошие прецеденты.

Но до того как пасть, они знали славу.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒