Часть первая 13 страница

– Бог ты мой, – тихо сказал Баннерман. – Что все это значит?

– Помогите, – донесся снизу голос миссис Додд. – Помогите же…

– Она знала, – сказал Джонни. – Знала с самого начала, с первой жертвы. Он ей рассказывал. И она его покрывала.

Баннерман медленно вышел из комнаты и отворил соседнюю дверь. Взгляд его выражал растерянность и боль. Комната для гостей тоже была пуста. Он открыл дверь в чулан, но увидел там только плошку с крысиным ядом. Следующая дверь. Здесь, в еще не отделанной спальне, был такой холод, что у Баннермана пошел парок изо рта. Он огляделся. Ступеньки вели еще к одной двери. Туда он и направился. Джонни следовал за ним. Заперто.

– Фрэнк! Ты здесь? – Он подергал ручку. – Фрэнк, открой!

Ответа не было. Баннерман примерился и ударил ногой в стык, чуть пониже дверной ручки. Раздался треск, и в голове у Джонни зазвенело, словно железная тарелка упала на кафельный пол.

– О господи, – выдохнул Баннерман и осекся.

Джонни все видел поверх его плеча; видел более чем достаточно. Фрэнк Додд сидел на крышке унитаза – голый, если не считать блестящего черного дождевика, накинутого на плечи; капюшон (капюшон палача, мелькнуло у Джонни) свисал на водосливной бачок гигантским увядшим черным стручком. Фрэнк Додд умудрился перерезать себе горло, что показалось Джонни невероятным. На краю раковины лежала пачка «уилкинсоновских» лезвий. Одинокое лезвие с запекшимися алыми капельками жутковато поблескивало у ног. Все вокруг забрызгано кровью из вскрытой сонной артерии. Кровь была в складках плаща. И на клеенчатой занавеске, по которой в лодочках плыли утки под зонтиками. И на потолке.

На шее у Фрэнка Додда висела табличка с надписью, сделанной губной помадой: Я ПРИЗНАЮСЬ!

Голова болела невыносимо. Джонни нашарил рукой дверную ручку.

Он понял, шевельнулось в мозгу. Каким-то образом понял, увидев меня. Понял, что его песенка спета. Пришел домой. И вот конец.

Перед глазами, разбегаясь зловещей рябью, поплыли черные круги.

Джонни, господь наградил тебя редкостным даром.

(Я ПРИЗНАЮСЬ! )

– Джонни!

Откуда-то издалека.

– Джонни…

Расплывается. Все расплывается. Вот и прекрасно. А еще лучше, если бы я тогда не вышел из комы. Всем было бы лучше. Да, повезло, называется.

– Джонни…

Фрэнк Додд поднялся сюда и перерезал себе горло, что называется, от уха до уха, а в это время ветер снаружи завывал так, словно все темные силы вырвались из недр земных. Ничего себе фонтанчик, как сказал отец однажды зимой, лет двенадцать назад, когда лопнули трубы в котельной. Ничего себе фонтанчик. Уж это точно. До самого потолка.

Джонни казалось, что он тогда закричал, но он и сам не был уверен. Возможно, то был внутренний крик. Но как же ему хотелось крикнуть, вложить в этот крик весь ужас, и жалость, и боль, разрывавшие ему сердце.

Но тут Джонни стал падать ничком в черный провал, радуясь этому падению. Он потерял сознание.

«Нью-Йорк таймс», 19 декабря 1975 года:

ЭКСТРАСЕНС ИЗ МЭНА ПРИВОДИТ ШЕРИФА К ДОМУ ЕГО ПОМОЩНИКА – УБИЙЦЫ ПОСЛЕ ОСМОТРА МЕСТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

(Специально для «Таймс») Возможно, Джон Смит из Паунала никакой не экстрасенс, но не так-то просто будет убедить в этом шерифа Джорджа Баннермана из графства Касл, штат Мэн. Придя в отчаяние после шестого случая изнасилования и убийства в маленьком городе Касл-Рок на западе штата Мэн, шериф Баннерман позвонил Смиту и попросил помочь расследованию. Имя Смита вызвало широкий общественный резонанс в начале года после того, как он, проведя четыре с половиной года в бессознательном состоянии, вышел из глубокой комы. Еженедельник «Инсайд вью» объявил его шарлатаном, однако шериф Баннерман на вчерашней пресс-конференции был лаконичен: «У нас в Мэне не очень-то верят всяким нью-йоркским газетчикам».

По словам шерифа Баннермана, Смит облазил на четвереньках место в городском парке Касл-Рока, где было совершенно шестое по счету убийство. Дело кончилось тем, что он слегка обморозился, но установил личность убийцы – им оказался Франклин Додд, помощник шерифа, прослуживший пять лет в полиции графства Касл.

Ранее в этом году Смиту было видение, будто загорелся дом его лечащей сестры. Так оно и оказалось. Эта история вызвала разноречивые толки в его родном штате. На проведенной вскоре пресс-конференции один из репортеров потребовал, чтобы Смит…

«Ньюсуик», 24 декабря 1975 года, страница 41:

НОВЫЙ ГУРКОС

Кажется, в нашей стране объявился первый настоящий экстрасенс со времен ясновидящего Питера Гуркоса, выходца из Германии, который мог рассказать подробности частной жизни любого человека, коснувшись его руки, или кольца, или содержимого сумочки.

Джон Смит, застенчивый и скромный молодой человек, живет в Паунале на юге штата Мэн. В этом году он пришел в сознание после четырех с лишним лет глубокой комы – следствие автомобильной катастрофы (см. фото). По мнению невролога Сэмюэла Вейзака, лечащего врача, выздоровление Смита «представляется из ряда вон выходящим».

Смит, слегка обморозивший пальцы, пробыл четыре часа в бессознательном состоянии после неожиданной развязки, которая положила конец делу о целой серии убийств в Касл-Роке. Сейчас Смит поправляется и…

27 декабря 1975 г.

Дорогая Сара, сегодня пришло твое письмо, которому мы с папой очень обрадовались. Я в полном порядке, так что не волнуйся понапрасну, ладно? А вообще я тронут. В прессе сильно преувеличили мое «обморожение». Подумаешь, несколько пятнышек на кончиках трех пальцев левой руки. Я действительно потерял сознание, но это был всего лишь легкий обморок, вызванный, по словам Вейзака, «эмоциональной перегрузкой».

Да-да, он приехал собственной персоной и увез меня в Портлендскую больницу. Стоит, право же, заплатить за место в больнице, чтобы посмотреть на этого человека в действии. Он выбил у них и кабинет, и ЭЭГ, и оператора. Сэм говорит, что не обнаружил поражения новых участков коры головного мозга или ухудшения прежнего состояния. Он собирался провести ряд исследований, от которых сильно попахивает инквизицией – «Отрекись, еретик, не то мы всадим тебе в мозг электроды! » (Ничего шуточка, а? ) Короче, я отклонил великодушное предложение потерзать меня еще немного. Папа рассвирепел, мой отказ напоминает ему отказ матери принимать лекарство от гипертонии. Ну разве ему втолкуешь, что если Вейзак действительно что-то там нашел, то ничего он уже не сделает. Ставлю девять против одного.

Да, статью в «Ньюсуик» я видел. Они взяли фотографию, напечатанную после той пресс-конференции, только всю обкорнали. Представляешь, столкнулась бы с таким типом нос к носу в темной аллее, а? Ха-ха! Го-сс-поди (как любит говорить твоя подружка Анна Страффорд), понаписали на мою голову! Опять пошел поток бандеролей, открыток и писем. Я уже не вскрываю их, если обратный адрес мне незнаком, а просто пишу на конверте: «Вернуть отправителю». В них слишком много сочувствия, слишком много надежд и ненависти, веры и неверия, и все они почему-то напоминают мне маму.

Пойми меня правильно, я не собираюсь сгущать краски, все не так уж мрачно. Просто не хочется быть практикующим экстрасенсом, ездить с лекциями и маячить на телеэкране (один сукин сын из Эн-би-си разузнал каким-то образом наш телефон и предложил мне участвовать в их шоу. А что, гениальная идея? Дон Риклз смешает кой-кого с грязью, какая-нибудь старлетка продемонстрирует свои ножки, ну а я сделаю несколько предсказаний. А подаст это блюдо компания «Дженерал фудз»). Только на Х. Р. Е. Н. А мне все это? Мне бы вернуться в Кливс Милс учителем старших классов и жить себе в своей норке. И приберечь свои озарения для футбольных баталий.

Пожалуй, на сегодня хватит. Надеюсь, ты весело провела рождество вместе с Уолтом и Денни, и теперь вы (по крайней мере Уолт, судя по твоему письму) с нетерпением ждете года Великого Двухсотлетия и грядущих выборов. Рад был узнать, что твоего супруга выдвинули в сенат штата, но ты, Сара, стучи по дереву – 1976 год не обещает быть триумфальным для слонофилов. Благодарственные письма шлите слонику в Сан-Клементе^{^[13]}.

От папы привет и спасибо за карточку Денни, который, надо сказать, произвел на него впечатление. Я присоединяюсь. Спасибо за письмо и за излишние волнения (излишние, но очень трогательные). Я держусь молодцом и мечтаю поскорее снова впрячься в работу.

Всего тебе самого хорошего,

Джонни.

29 декабря 1975 г.

Дорогой Джонни, за шестнадцать лет моего пребывания на административном посту в школе ни одно письмо, пожалуй, не давалось мне с таким трудом и душевной болью. И не только потому, что Вы хороший друг, но и потому, что Вы – чертовски хороший преподаватель. Этим, правда, не подсластишь пилюлю, так стоит ли пытаться?

Вчера вечером состоялось специальное заседание школьного совета (по просьбе двух членов, чьих имен я не стану называть, – они входили в совет еще при Вас, так что Вы, думаю, догадаетесь, о ком речь), и пятью голосами против двух было решено ходатайствовать об аннулировании Вашего контракта. Основание: Вы слишком противоречивая фигура, чтобы быть хорошим преподавателем. Все это так гадко, что я сам едва не подал в отставку. Если бы не Морин и дети, скорее всего этим бы и кончилось. Вот ведь свинство. Похуже, чем запрещение романов «Кролик, беги! » и «Над пропастью во ржи». Куда хуже. Хоть нос затыкай.

Я им так и сказал, но с равным успехом я мог говорить с ними на эсперанто или на тарабарском языке. Им достаточно того, что Ваша фотография была в «Ньюсуик» и в «Нью-йорк таймс», а сама история в Касл-Роке освещалась телевидением на всю страну. Слишком противоречивая фигура! Да, эти пятеро ветхозаветных старцев – из тех, кого длинные волосы учеников занимают гораздо больше, чем их знания. Такие станут докапываться, кто из преподавателей балуется наркотиками, но и пальцем не пошевелят, чтобы достать современное оборудование для кабинетов.

Я написал резкий протест в Большой совет, и не исключено, что, если немного нажать на Ирвинга Файнголда, он тоже подпишет. Однако не хочу кривить душой: переубедить этих пятерых старцев нет ни малейшего шанса.

Мой вам совет, Джонни, наймите адвоката. Контракт – штука серьезная, и Вы наверняка сможете выжать из них все свое жалованье до последнего цента, независимо от того, переступите Вы порог класса в Кливс Милс или нет. И звоните мне без всякого стеснения. Поверьте, мне искренне жаль, что все так получилось.

Ваш друг

Дейв Пелсен

Джонни стоял возле почтового ящика и вертел в руках письмо Дейва. Он не верил своим глазам. Последний день уходящего 1975 года выдался ясный, с морозцем. Из носа у Джонни вырывались струйки пара.

– Ч-черт, – прошептал он. – Ах ты, ч-черт!

Еще до конца не осознав, что произошло, он нагнулся за остальной корреспонденцией. Как всегда почтовый ящик был забит до отказа. По случайности письмо Дейва торчало уголком наружу.

Обнаружилось сердитое извещение – от него требовали зайти наконец на почту за бандеролями (ох уж эти бандероли! ) Муж бросил меня в 1969 году, вот его носки, скажите мне, где он, чтобы я могла вытянуть алименты из этого подлеца. Мой ребенок умер от асфиксии в прошлом году, вот его погремушка, напишите мне, пожалуйста, попал ли он в рай. Я не успела его окрестить так как муж был против, и теперь у меня сердце разрывается. Нескончаемая литания.

Господь наградил тебя редкостным даром, Джонни.

Основание: слишком противоречивая фигура, чтобы быть хорошим преподавателем.

Внезапно им овладела ярость, и он стал лихорадочно выгребать из ящика открытки и письма, роняя их на снег. Как и следовала ожидать, головная боль начала сгущаться у висков, подобно двум черным тучам, которые иногда соединялись, замыкая мучительный обруч. По щекам текли слезы, застывая на леденящем холоде прозрачными сосульками.

Он наклонился и стал поднимать оброненные конверты; на одном из них черным карандашом было жирно выведено: ДЖОНУ СМИТУ ЭКС ТРАСЕНСУ.

Экс трасенс – это я. Руки у него затряслись, и он все выронил, включая письмо Дейва. Оно спланировало, как опавший лист, и приземлилось среди прочих писем, текстом вверх. Сквозь слезы Джонни разглядел горящий факел – эмблему школы, а ниже девиз: УЧИТЬСЯ, ПОЗНАВАТЬ, УЧИТЬ.

– Задницу свою учите, мозгляки хреновые! – вырвалось у Джонни. Он опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся письма, подгребая их к себе варежками. Ныли обмороженные пальцы – напоминание о забрызганном кровью с головы до ног стопроцентном светловолосом американце Фрэнке Додде, въезжающем в вечность на крышке унитаза. Я ПРИЗНАЮСЬ.

Он собрал все письма, и тут до него донесся собственный голос, повторявший снова и снова, как заезженная пластинка: «Доконаете вы меня, доконаете, оставьте меня в покое, вы меня доконаете, неужели не ясно? »

Он взял себя в руки. Нет, так нельзя. Жизнь не стоит на месте. Что бы ни происходило, жизнь никогда не стоит на месте.

Джонни возвращался в дом, теряясь в догадках, чем он станет теперь заниматься. Может, что-нибудь само собой подвернется? Как бы то ни было, он последовал завету матери. Если господь возложил на него некую миссию, то он ее выполнил. И разве так уж важно, что эта миссия превратила его в камикадзе? Главное, он ее выполнил.

Он заплатил сполна.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒