Часть вторая 5 страница

– Я тебе, сука, ударю! – Демка начал подниматься на ноги. – У меня отец в шестом десятке и мать в Ратном…

– А ну сядь! – рявкнул в ответ Дмитрий. – У Миньки спрашивай, это он на деда самострел поднимал, когда его Немой двинул, значит, готов был к бунту, а потом одумался. Хорошая затрещина в разум быстро приводит. И не у тебя одного родня в Ратном, на них, если мы взбунтуемся, еще так отыграются – толпа баб в гневе пострашнее стаи волков будет.

Мишка ухватил Демьяна за руку и после короткой возни усадил его на место. Матвей, воспользовавшись паузой, снова завел свое:

– Терпеть надо, терпеть…

– Теперь если не оставаться, а уходить, – продолжил Дмитрий. – Во‑ первых, остается в силе все, что я сказал о предательстве и о родне в Ратном. Во‑ вторых, уйти просто так не дадут, придется драться. В‑ третьих, через болото не уйти – там обозники, а здешних лесов мы не знаем, и согласится ли нас вести Стерв, мы тоже не знаем. Ну и то, что Роська нам тут поведал, тоже вилами по воде писано.

Дмитрий еще немного помолчал, как бы давая всем возможность обдумать сказанное, а потом совершенно неожиданно закончил:

– Однако если решим драться… будем драться! Я тебе, Минь, тогда старшинство верну, потому что приказ сотника нам будет уже побоку.

У костра повисла тишина, Дмитрий сначала сумел произвести на слушателей впечатление ушата холодной воды, а потом огорошил неожиданной концовкой своей речи. Даже Матвей перестал бормотать себе под нос, отвел взгляд от огня и уставился на нового старшину.

– Изрядно! – прервал паузу Илья. – Слышу слова, мужа достойные. Умственно и с предвидением.

– А сам‑ то что скажешь? – прервал комплименты Мишка.

– Сам? – Илья поскреб в бороде. – Расскажу‑ ка я вам, ребятушки, про один случай. Жил в Огневе человек, немолодой уже – за полвека ему перевалило…

– Митюха! – раздалось с края поляны. – Поднимай своих молокососов! Пора!

Над острогом стоял сплошной ор, слагающийся из детского плача, женских причитаний и мужской ругани – детей от четырех до десяти лет распихивали по телегам. Младшая стража пришла рановато, ничего еще оказалось не готово, и отрокам было велено ждать на другом берегу Кипени, не переезжая через мост.

Острог под ночным небом, усыпанным яркими звездами, с противоположного берега реки представлял собой прямо‑ таки кадр из какого‑ то сказочного мультфильма – темная громада, подсвеченная с одного бока луной, сияющая изнутри отсветом множества факелов и зеркально отражающаяся в водах Кипени. Только вот благостность этой картины начисто опровергалась звуковым фоном, более подходящим фильму о зверствах оккупантов на захваченной территории.

Ждать пришлось долго, что‑ то там в остроге у ратников не ладилось, и «господа Совет» снова собрались вокруг Дмитрия.

– Ты нам что‑ то рассказать хотел, – напомнил Мишка Илье.

– А, да! Так вот: жил, значит, в Огневе дед. Не так чтобы старый, но за полвека перевалило. И жил он не как все люди, а один с четырьмя бабами. За что уж ему такое наказание выпало, не знаю, а только всей семьи у него было: две внучки, теща и старшая тещина сестра. И еще скуповат он был, недаром же прозвание имел Брезетя[6]. Вот, значит… и сам‑ то Брезетя уже немолод был, теща его уж и совсем древней сделалась, а сестра ее старшая и вовсе ветхая. Да еще и страшна, как смертный грех, и замужем никогда не была, а через это и в уме повредилась – каждый день все жениха ждала, прихорашивалась да наряжалась.

Сами понимаете, что характер у Брезети от такой жизни был хуже некуда, а внучки, как на грех, красавицы писаные и в самой поре: одежа на них чуть не дымилась – так парни пялились. Брезетя же, однако, все сватовства заворачивал – все выгадать что‑ то хотел на замужестве внучек.

– Ну и каким боком это к нам? – поинтересовался Демьян.

– Сейчас, погоди, до сути дойду. Как девки обувку за ворота мечут, на суженого‑ ряженого гадая, знаешь?

– Ну в ночь перед Рождеством…

– Это сейчас перед Рождеством, а раньше… неважно, все равно зимой, давний обычай. Так вот: в ночь, когда это гадание свершаться должно было, у забора Брезети чуть ли не толпа гуляла – женихов собралось поболее десятка. По обычаю‑ то, прохожий случайным должен быть, да кто ж поверит‑ то, что столько народу случайно по нескольку раз туда‑ сюда по одному месту ходит, да еще ночью?

Пугнул Брезетя внучек, чтобы не высовывались, собрал по всему дому всякую старую, рваную обувку, заложил в каждую по полену, чтоб поувесистее было, и шумнул слегка за забором, вроде как девки гадать собрались. Женихи, конечно, к этому месту, как мухи на мед, а Брезетя высунулся и как начал в них обувку с поленьями метать! На улице крик, стон, женихи разбегаются, а Брезетя орет: «Куда ж вы, люди добрые? У меня еще много рванья осталось! Всем хватит, налетай! » Куда там, все разбежались, осталось только двое. Один сидит на снегу – за разбитый нос держится, другой без памяти валяется – в голову прилетело. Берет тогда Брезетя тещу и сестру ее, умом ущербную, и выводит на улицу. Подходит к тому, что за разбитый нос держится, и говорит: «Радуйся, человече, счастье‑ то какое тебе привалило! Выпало на тебя гадание, вот твоя суженая! » и указывает на тещу. Жених глазами похлопал‑ похлопал, а потом как вскочит да как дернет вдоль по улице, только снег, как из‑ под скакуна, в разные стороны.

К тому времени как раз и на голову ушибленный очухался – сел и оглядывается, видать, вспоминает: где он, что с ним и зачем? Подходит к нему Брезетя и говорит те же слова ласковые, что и первому, который с разбитым носом, но указывает уже не на тещу, а на сеструху ее. А та, дурища, обра‑ адовалась! Наконец‑ то и для нее жених сыскался! Запела чего‑ то и даже приплясывать принялась. Под женихом от такого зрелища аж снег подтаивать начал – мало того что поленом в сапоге по голове огреб, так еще и диво такое перед ним выплясывает! Как на грех, у тещиной сестрицы нога подвернулась, и она так на суженого‑ ряженого и обрушилась. Думаете, убилась? Ничего подобного! Целоваться полезла!

Тут‑ то жених и сомлел – глазки закатились, личико задумчивым сделалось, и прилег он обратно на снежок. А Брезетя говорит: «Не повезло, жених нынче робкий какой‑ то пошел – то сбежать норовит, то в беспамятство впадает. Не кручиньтесь, девоньки, скоро помрете, в Ирии снова молодыми станете, а женихов там видимо‑ невидимо. Даже и для тебя, убогая».

Вот так и вы, ребятушки, как те женихи, видать, самыми умными себя считаете да судьбу обмануть хотите. Те вместо светлых богов исход гадания предрешить пытались, а вы в соплячьем возрасте надумали полными ратниками стать, да еще уважения к себе требуете, как к смысленным мужам. А как жизнь вас поленцем приголубила, так все сразу наружу и вылезло: одному нос расквасило, так он крепость жечь собрался, а другому в голову прилетело, так он всех поубивать готов. Ну, Михайла, понял теперь, какого я от тебя слова и знака жду?

Не понял Мишка, откровенно говоря, ни черта, но многозначительно кивнул и собрался сказать что‑ нибудь о том, что время для столь серьезного разговора неподходящее и надо собраться попозже, все спокойно обсудить, а сейчас нечего пороть горячку и… что‑ нибудь еще, в том же духе. Понятно было, что ждут от него другого, что будут разочарованы, что по молодой горячности могут натворить глупостей, но надо было прежде всего разобраться в ситуации самому.

Слава богу, говорить ничего этого не пришлось – по настилу моста загрохотали копыта, и все, обернувшись на звук, увидели, что, заслушавшись Илью, пропустили момент, когда из ворот выехал десяток ратников, а за ним потянулись телеги. Гремел копытами по мосту конь Тихона – племянника Луки Говоруна, назначенного десятником временно, на один год. Тихон, опередив свой десяток, подъехал к отрокам и, высмотрев Дмитрия, начал давать указания.

– Так, Митюха, восемь человек сажай возницами на телеги. Там в каждой кроме детей по бабе посажено, для присмотра, их отгоните на самый зад телег, чтоб до возниц дотянуться не могли, и предупредите: если что, первый болт – их. Один десяток поставишь вперед, остальные… ох, туды тебя! Самострелы! Да стреляйте же!

С первой телеги, уже доехавшей почти до середины моста, соскочил мальчишка и, лихо перемахнув через перила, сиганул в воду. В него‑ то и приказывал стрелять Тихон, но стрелять было некуда – мальчишка нырнул и довольно долго не показывался над водой. Отроки держали самострелы наготове и внимательно вглядывались в освещенную ярким лунным светом поверхность реки. Кажется, никого из них особенно не волновало то, что стрелять придется в ребенка.

– Да стреляйте же, стреляйте! – повторял как заведенный Тихон – у него от неожиданности явно сдали нервы.

«Вот так, сэр, и отдаются идиотские приказы – первое самостоятельное задание в роли десятника, и в самом начале прокол. А срок, чтобы проявить себя, всего год. И лорда Корнея удовлетворить надо, и с подчиненными не разругаться. Сейчас вот, вместо того чтобы своих раззяв ругать, на нас окрысится, мол, стрелять не умеем. А у кого‑ нибудь из наших тоже нервишки сыграют, и не станет у Луки племянника».

– Спокойно! – заорал Мишка, снова забыв, что не он командует Младшей стражей. – Течение быстрое, вынырнуть он должен где‑ то в том месте, где тень от дерева. Видите? Троим держать на прицеле нижний край тени, еще троим – на шаг ниже по течению, еще троим – на два шага…

«Не успеют разобраться на тройки, а если мальчишка не дурак, то вынырнет под нашим берегом, мы его и не увидим. Нет, ратники на том берегу тоже луки достали…»

– Бей! – крикнул Дмитрий, но команда запоздала – несколько самострелов уже разрядились в сторону появившейся на поверхности воды головы.

С другого берега тоже свистнуло несколько стрел. Лучники выстрелили чуть позже отроков, потому что не следили за заранее вычисленным местом, а шарили глазами по всему руслу, к тому же стрелы были пущены по навесной траектории и потому долетели до места уже тогда, когда мальчишка снова нырнул. А вот болты… Было непонятно: попали или нет? Могли и попасть. Больше голова на поверхности не показывалась, но дальше русло было почти сплошь затенено кронами деревьев, так что даже если мальчишка и выныривал, то разглядеть бы все равно его не удалось.

– Попали! – с нажимом произнес Тихон. – Хорошо стреляете, молодцы!

Ответного «рады стараться» племянник Луки не услышал, да мог и не знать или не помнить, что в Младшей страже это является обязательным требованием, а вот Мишке молчание отроков сказало о многом. Судя по тому, как переглянулись Роська и Дмитрий, им тоже.

– Вас господин десятник похвалил! – рявкнул Дмитрий. – Не слышу ответа!

– Рады стараться, господин десятник, – нестройно протянули отроки.

– Отставить! Что за мычанье коровье? Еще раз!

– Рады стараться, господин десятник! – Теперь ответ прозвучал почти так, как и требовалось.

– Строго, я гляжу, у вас… – Тихон с интересом оглядел отроков, потом спохватился и продолжил давать указания: – Значит, возниц на телеги, баб упредить, один десяток впереди, остальные возле телег с обеих сторон…

От реки донеслись всплески и шипение – ратники кидали в воду факелы: луна светила хорошо, да и привлекать чье‑ нибудь внимание ярким светом не стоило.

«Будешь настаивать, любезнейший Тихон, что мы попали, для тебя это единственная отмазка. Вот вам и молокососы с игрушками – ратники промазали, а мы нет. Пруха, блин. А ведь ты, Тишка, сейчас Дмитрию позавидовал – тебе и не снилось в таком тоне с подчиненными общаться».

– …Мы пойдем сзади, если что, поможем, – закончил наставления Тихон. – Давайте шевелитесь! Быстрей доберемся – быстрей спать ляжете!

Племянник Луки развернул коня и погнал его к своим, а «господа Совет» разъезжаться не спешили, выжидающе глядя на Мишку. Что‑ то надо было говорить…

– Илья, а что с внучками Брезети сталось? – поинтересовался Мишка.

– Что? Ах с внучками! Так сказывали, что одна из дому сбежала с парнем, а вторая незнамо от кого понесла. А что дальше было, не знаю.

– Ага. – Мишка сделал вид, что ответ его полностью удовлетворил, и обвел глазами «коллег». – Ну сбегать нам некуда, да и не получится. Это мы уже обсудили. Придется подумать, как нам половчее забеременеть да что‑ то толковое родить, раз уж господин сотник нас девственности лишил. – Не бог весть какой перл красноречия, но ничего, кроме казарменного юмора, Мишке в голову не пришло. Вообще, он чувствовал себя каким‑ то туповатым, и думать было как‑ то… лень, что ли?

– Ты это к чему? – подозрительно спросил Илья.

– К тому, что подумать надо! – ответил Мишка и заторопил отроков: – Давайте‑ давайте, телеги стоят, нас дожидаются.

Вперед услали десяток Роськи, не понесший потерь во время похода, остальные отроки распределились вдоль восьми телег, в каждой из которых сидело по семь‑ восемь детишек и по одной бабе. Все бабы, как одна, были немолодыми и весьма дородными, наверное, специально подбирали наименее подвижных.

«Как все‑ таки отличается летнее конвоирование полона от того, что было в конце марта! Да, сэр, учиться вам еще и учиться, только на практике все эти нюансы и можно постигнуть. И как вам в роли захватчика и поработителя, сэр Майкл? Да еще и убийцы детей! Если ребята попали, то исключительно благодаря вашим усилиям, уважаемый. Блин, с волками жить – по‑ волчьи выть. И ведь даже не задумался, когда целеуказанием занимался… Попали или не попали? Хватит! Еще только мальчиков кровавых в глазах не хватало…»

– Молокососы попали, а вы нет! – донесся сзади голос Тихона. – Лука узнает – смеяться будет!

Ратники Тихона потихоньку отстали от каравана и держались шагах в тридцати позади.

– Михайла, Демьян! – Дмитрий говорил негромко, так, чтобы не было слышно другим отрокам. – Сотник приказал вам двоим около меня быть. Давайте‑ ка проедемся вдоль телег, посмотрим, что да как.

«Бережет нас дед? Да как тут угадаешь: где опасно, а где нет. Тогда я на передних санях ехал и царапиной отделался, а Демка на задних лежал – и продырявили, чуть не помер».

Дорога от острога к хутору шла почти на северо‑ восток, поэтому луна освещала сейчас левую часть дороги и деревья на левой обочине, а постепенно отклоняясь к западу, ночное светило будет находиться сначала в створе дороги, потом освещать ее правую часть. Практически весь путь караван должен был находиться на свету. Конечно, то тут, то там дорогу полностью перекрывали тени деревьев, но привыкшим к темноте глазам хватало света, чтобы ехать без факелов.

«Вот вам и еще один урок, сэр: с отъездом вовсе не задержались, а просто дожидались нужного времени, а то, что Младшую стражу вызвали раньше срока и заставили дожидаться на берегу, так это просто известный в любой армии мира «ефрейторский зазор», и в XII веке он тоже действует».

В каждой телеге сидело по пять – семь нахохлившихся и заплаканных детишек, одни провожали едущих по обочине троих всадников настороженными взглядами, другие, наоборот, отворачивались. Сидящие в задней части телег бабы прижимали к себе самых маленьких. Отроки Младшей стражи, поблескивая в лунном свете кольчугами и шлемами, маячили рядом с телегами, настороженно поглядывая на пассажиров. Пройдет немного времени, и, если ничего не случится, настороженность ослабнет, отроки перестанут напрягаться, а детишки, скорее всего, задремлют. Ехать часа два – два с половиной, коней никто особо не подгоняет, и они постепенно сами выберут темп шага, при котором и им удобнее, и возница не понукает – все, как всегда, ничего особенного, если не думать, что за краем дороги царит непроглядная тьма и за каждым деревом может кто‑ то прятаться. Но если думать об этом постоянно, с ума сойдешь и, сам того не желая, вдруг запустишь болт незнамо куда, хорошо, если никого не зацепишь…

– Мить. – Мишка поставил Зверя стремя в стремя с конем Дмитрия и негромко посоветовал: – Отроков бы менять местами время от времени, чтоб не осовели – сейчас подуспокоятся, втянутся в движение, и в сон поклонит.

– Угу. Через пару верст вместо первого десятка вперед пойдет второй, а потом его сменит третий. Из четвертого и пятого десятков возниц взяли, они пусть сидят, все равно десятки неполные.

Роська выслал вперед троих отроков, сам ехал с остальными и о чем‑ то негромко рассказывал, видимо смешное, потому что отроки время от времени тихонько фыркали. Нарушение, конечно, но лучше уж так, чем будут клевать носом в седлах – днем‑ то не отдохнули толком. Оглянувшись на подъезжающего Дмитрия, все умолкли. Новый старшина не стал упрекать за посторонние разговоры, а вполне добродушно поинтересовался:

– О чем беседуем?

– Да вот, – откликнулся ближайший всадник, – господин урядник рассказывает, как Матвей Тимку уговаривал палец отрезать.

– И чего ж тут смешного?

– Да Тимке средний палец на левой руке стрелой отсекло, – заново начал рассказывать Роська, – на ниточке висел, а совсем отрезать Тимка не дает, «обратно прирастет», говорит. Вот Матюха с ним, как с малым дитем, и начал: «Мизинец по размеру как раз подходит, чтоб в ухе ковырять, а указательный палец – в носу»…

«Чего они веселятся‑ то? То такие мрачно‑ решительные были: «крепость сжечь», «всех убить»… Или им достаточно оказалось вашего, сэр, «подумать надо»? А что? Как там в одной песенке пелось: «Не надо думать, с нами тот, кто все за нас решит! » Михайла чего‑ нибудь придумает, надо только подождать. Дети, блин. Интересно все‑ таки, как в тюрьме и на войне мгновенно слезают с людей все маски и обнажается суть характеров. Вон с Роськи всю набожность как рукой сняло, снова лихой пацан с туровских причалов. И подростковая классика: сбежать из дома и стать пиратом! М‑ да, правда, это классика начала ХХ века, а не конца – не те стали подростки… а ЗДЕСЬ – в полный рост.

И Артемий… Творческая личность, эмоции так и прут: нас обидели, давайте крепость сожжем! Но, черт побери, как это знакомо: «что делать – не знаю, но только не то, что делаешь ты! » – одна из любимых тем дерьмократов. Вот и сожгли крепость СССР. А если подумать, Дмитрий‑ то к его любимому детищу – оркестру – относится ой как скептически. Кажется, Троцкий говорил, что если как следует покопаться, то под любым принципом обнаруживается бутерброд. Врал, «политическая проститутка», – отцу предлагали остаться после ранения в учебном полку, а он ушел на передовую – под Сталинград. Где тут бутерброд? Но Артюха, несомненно, психует больше всех.

Хотя как сказать. Матвея вон вообще в какой‑ то кровавый мистицизм повело… но раненых лечит хорошо, вот и пойми тут. Или одно другому не противоречит? Не знаю, ни с одним врачом‑ мистиком знаком не был.

Демка. Да, классический «number two». Лояльный, надежный, но всегда второй. Наследственная черта Лавра, что ли? Правда, по сравнению с отцом мрачен и жесток, зато никаких изменений в поведении – каким был дома, такой и в походе.

Впрочем, и у Дмитрия тоже. Еще когда, сэр, вам пришло в голову, что в парне живет самурайский дух? Он тогда толковал, что не может стать настоящим воином, пока не отомстит за убийство семьи. Вот и сейчас: понимает, что бунт – затея безнадежная, но если я прикажу… и ведь не врал, видно было! Самурайский дух в Киевской Руси XII века, обалдеть!

М‑ да, если я прикажу… А что ж вы сами‑ то, сэр Майкл? Ну хорошо, в ответ на дедов наезд схватились за оружие… Дмитрий почему‑ то решил, что вы в деда стрелять собирались… неважно, решил и решил. Первая реакция на несправедливость – агрессия. Это – нормально и понятно, природный Лисовин вылез, давно не вылезал, кстати, но… нормально, вернее, привычно. А потом? Размазня какая‑ то, ни мысли, ни действия, можно подумать, что Немой своей затрещиной из вас всякую активность вышиб. А ребята ждали… Стыдобища, едрена вошь! »

Мишка беззвучно матюкнулся сам на себя и полез в подсумок за фигуркой бронзового лиса. Статуэтка там за что‑ то зацепилась, и Мишка, пока ее выковыривал, невольно прислушался к голосу Роськи, продолжавшего свой рассказ:

– …Тимка ему и говорит: «Что ж ты себе тогда средний палец не отрежешь, если он самый длинный, а торчит без толку? », а Матюха ему и отвечает: «Мне он для лекарских дел надобен, особенно когда баб пользую. Иногда ж и внутри кое‑ что пощупать надо».

Отроки опять принялись тихонечко фыркать и хихикать.

«Ну конечно, подростки, да еще в казарме, – самая животрепещущая тема. Молодец Матюха, знает, чем раненого отвлечь. Помните, сэр, служил с вами Вася Приходько, имевший несчастье окончить до призыва медицинский техникум? Как его деды изводили, заставляя рассказывать после отбоя всякие байки на, как бы поделикатнее выразиться, гинекологические темы…»

– Внимание! – Голос Роськи мгновенно изменился, став резким и повелительным. – Дозор остановился!

Впереди примерно метров триста пути было полностью затенено деревьями, кроны которых так разрослись, что образовывали над дорогой свод. Поучился темный туннель, в конце которого, правда, снова был виден участок дороги, освещенный луной. На фоне этого светлого пятна трое дозорных отроков выглядели черными силуэтами, но по их позам можно было догадаться, что они оглядываются назад, ожидая знака или команды от урядника.

– Господин старшина, как будем проходить? – спросил Роська.

Мишка открыл было рот для ответа, но его опередил Дмитрий:

– Темное место проходим рысью! Щиты на руку, самострелы к бою! Смотреть внимательно!

«Тьфу ты, черт, опять забылся! »

Мишка сунул бронзового лиса назад в малый подсумок и вслед за другими отроками рывком ослабил идущий наискось через грудь плечевой ремень, на котором висел за спиной легкий щит, изготовленный из вязового кругляша. Слегка склонившись влево, передернул плечами, и щит соскользнул со спины. Левая рука привычно проделась в локтевой ремень, и Мишка, не хватаясь за рукоятку, продвинул ее еще дальше, так, чтобы щит не мешал держать самострел за цевье. Все движения были отработаны на занятиях до автоматизма, но Мишка чуть отстал от остальных из‑ за возни со статуэткой.

Дмитрий, оглянувшись, убедился, что сзади, насколько было видно, все приготовились, махнул рукой дозорной троице и скомандовал:

– Рысью… вперед!

Темный участок преодолели без проблем, только в первой телеге громко заплакал ребенок. Было слышно, что едущий рядом с телегой отрок Варфоломей вполголоса ругается, требуя, чтобы женщина его успокоила, а та что‑ то едва слышно отвечает. Ребенок все плакал. Мишка придержал Зверя и, поравнявшись с телегой, спросил:

– Что тут у вас?

– Да вот, разорался… – начал было Варфоломей.

– Я не тебя спрашиваю! – оборвал его Мишка и переспросил у женщины: – Что с ним?

– У него ручка обожжена, а когда скакали, он ей об деревяшку ударился.

Мишка снова поднял глаза на Варфоломея и распорядился:

– Передай назад, чтобы Матвей подъехал, что, самому не догадаться было? – Снова повернулся к женщине. – Сейчас наш лекарь подъедет, посмотрит. – Вытащил из переметной сумы сухарь. – На, пусть пососет пока.

Женщина благодарно кивнула и склонилась над плачущим малышом.

– Что там? – спросил Дмитрий, когда Мишка снова его догнал.

– Ребенок обожженную руку зашиб, сейчас Матюха подъедет, глянет.

– Добро. – Дмитрий склонился к Мишкиному уху и прошептал: – Что ты со своей игрушкой, как дитя малое тетешкаешься? Отроки же смотрят!

– Больше не буду, извини.

«Ну Митька! Все замечает! А и правда, чего это я? Чуть что, за лиса хватаюсь? Раньше вроде бы за вами, сэр, такого не водилось, во всяком случае, до того, как вы его Нинее показали…»

* * *

Собственно, лиса Нинея увидела совершенно случайно, и история эта началась с пленного «смотрящего» Ионы. Однажды Мишка сидел на лавочке возле лазарета и старательно делал вид, что присел просто так, а вовсе не дожидается, не выйдет ли случайно Юлька. О чем‑ то задумался и вдруг услышал над головой ее голос:

– Слушай, Минь, а что ты с пленным делать будешь?

– Не знаю, а что?

– Я Илье сказала, чтобы он пленного из погреба вынул и в теплый подклет пересадил, а то он кашлять начал. Или ты его убить хочешь? Стерв говорил, что Алексей тебя еле удержал.

– Это я сгоряча, Юль. Иона падаль, конечно, и смерти заслуживает, но если сгоряча не убил, то теперь и не знаю. Так просто не смогу. На суд воеводе его отдавать не за что – он против нас ничего не творил, держать его у нас дальше незачем – все, что мог, он уже рассказал. Отпускать вроде бы глупо, да и не должны такие подонки жить. Не знаю. Вернется Алексей из Ратного, что‑ нибудь решим.

– А если пойдете за болото, может, его проводником взять?

– Я бы не взял, нельзя таким верить. А чего ты‑ то о нем так печешься? Хочешь, я его тебе для учебы отдам? Отрежешь чего‑ нибудь, подлечишь, опять отрежешь, а помрет…

– Дурак!

– На тебя не угодишь: и то тебе не так, и это не эдак.

– Минь, а отдай его Нинее.

– Нинее?

– Ага. Она говорила, что можно у человека часть жизни забрать и себе прибавить. Очень посмотреть хочется – выйдет у нее или нет.

«Нет, подруга, ты точно в медицине удержу не знаешь! Ну что у Нинеи выйти может? Хотя помнится, ТАМ одно время очень много писали об «энергетическом вампиризме», вроде бы старики потому так любят на детских площадках сидеть, что это дает им возможность «сосать» энергию из детей. Бред, разумеется. Здоровые детишки, конечно, энергетически избыточны… Стоп! Мы‑ то с Юлькой «сливаемся» и энергию из окружающей среды как‑ то черпаем, если я все правильно понимаю. А если и правда? То есть не кусок жизни себе «пересадить», а использовать другого человека в качестве дополнительного источника энергии… Постоянно держать его около себя и высасывать…»

– Юль! Это же медленное убийство! По капле жизнь из человека тянуть…

– А в погребе гноить – не медленное убийство? Или не ты сейчас говорил, что такие жить не должны? Он же людей на колья сажал, девок у родителей забирал! А что он еще творил? Думаешь, во всем вам признался?

– Юль, ну зачем тебе это?

– Как зачем? Представляешь, если этому научиться можно? Случись много тяжело раненных, так, что со всеми не управиться, берешь кого‑ нибудь из пленных поздоровее и привязываешь его рядом с тем, кто уже совсем от ран изнемог. И пусть поддерживает раненого, пока у лекаря руки до него не дойдут.

– Все равно как‑ то это… нехорошо, что ли…

– Да что ты мямлишь? Хорошо, нехорошо. Знала бы – так сама бы отвела, тебя бы не спрашивала!

– Сама бы пошла к Нинее?

– Ну не хочешь, как хочешь! – Юлька рассерженно фыркнула и скрылась за дверью лазарета.

«Тьфу ты господи! Ну как с ней разговаривать? И пошла – ни здрасте, ни до свидания! Другую бы… м‑ да. Может, и правда Иону к бабке отвести? «Для отчета».

ТАМ у Михаила был сосед по подъезду, который по выходным целыми днями сидел с удочкой на берегу реки Екатерингофки. Когда по пути домой ему попадался кто‑ то из знакомых и интересовался результатом рыбалки, любопытствующему демонстрировалась пол‑ литровая банка, в которой плавало нечто «ихтиологическое», зачастую кверху брюхом. На обычный в таких случаях вопрос: «Кошке несешь? » – следовал неизменный ответ, повергавший собеседника в изумление: «Жене! » – «Зачем ЭТО жене? » – «Для отчета! »

«Вот и приведу Иону «для отчета», а что Нинея с ним делать будет и как Юлька собирается наблюдать за результатами «эксперимента», не мое дело. Свистите, сэр, главное – самому решение принимать не придется, а не «отчет» и «эксперимент». Да, вот такое я… М‑ да‑ с. Но интересно же: получится у Нинеи или нет? »

В воротах Нинеиной усадьбы Мишку встретил старший внук волхвы Глеб.

– Здравствуй, Глеб! Бабуля дома? Я ей подарок привел. – Мишка кивнул на Иону, которого тянул на веревке позади Зверя.

– Здравствуй, Мишаня! Сейчас позову! – отозвался Глеб и вприпрыжку побежал к крыльцу.

«Ну вот: никакой телепатии – просто побежал позвать».

– Боярич, не губи! – заныл Иона. – Не отдавай колдунье. Ты же отпустить обещал!

– А ты сказал, что возвращаться не можешь, потому что смерть лютая тебя ждет, – парировал Мишка, спешиваясь. – Вспомни лучше, сколько ты сам душ невинных загубил.

– Так не своей же волей, боярич…

– Ну и сюда ты тоже не своей волей!

– Здравствуй, Мишаня, – раздался с крыльца голос Нинеи, – никак ты за болото ходил? С добычей тебя!

– Здрава будь, светлая боярыня! – На глазах у Ионы, Мишка на всякий случай решил соблюдать политес. – Благодарствую на добром слове, но добыча не моя – Стерва с сыном, хотя ходили они по моему приказу.

– Значит, обещание свое исполняешь? Хвалю, воевода, хвалю. А ко мне его зачем приволок? Сам с допросом не управился?

– Нет, светлая боярыня, управился, узнал все, что у него узнать можно было. А привел в подарок. Помнишь, ты как‑ то сетовала, что чуть у нищего суму не отняла? – Мишка сделал паузу, ожидая реакции Нинеи на напоминание о встрече с отцом Михаилом.

– Как не помнить? Помню. – Нинея построжела лицом. – Ну и что?

– Этот, – Мишка кивнул на Иону, – молодой, здоровый, а дел таких натворил, что любая казнь ему мала будет. Прими, Гредислава Всеславна, не побрезгуй.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒