Работа в Японии 4 страница

Кроме того, у Мияги было много случайных знакомых, от которых он время от времени также получал сведения, но нельзя считать кого‑ либо из них достоверным или регулярным источником информации. Поскольку Мияги переводил информацию Одзаки и раз за разом передавал мне донесения Одзаки, в последние годы я очень тесно сошелся с ним.

Я уже и ранее отмечал, что Мияги поддерживал контакты с помощниками Одзаки – Каваи, Мидзуно, так называемым " специалистом". Поэтому и этих людей иной раз нужно рассматривать в качестве источников информации Мияги. Как и с Одзаки, с Мияги у меня были близкие личные отношения".

Зорге утверждал: " Я убежден, что никто из людей, общавшихся со мной, имена которых появятся ниже, ничего не знали ни о моей подлинной миссии, ни о характере моей работы. Все они считали, что я только известный журналист".

Зорге, несомненно, проникся симпатией к Японии и японцам и искренне желал, чтобы эта страна оставалась в стороне от Второй мировой войны. Еще в начале января 1937 года Зорге писал в одной из статей: " В качестве сильнейших резервов энергии Япония располагает гордой и славной историей, огромной сокровищницей национального чувства и изумительным самопожертвованием. В душевной силе Японии, в национальной связи между императорской династией и нацией коренится одновременно надежда, что путь Японии и в будущем будет идти вверх".

" Мы – я и члены моей группы, – говорил на суде Зорге, – приехали в Японию не врагами этой страны. Смысл, который обычно вкладывается в слово " шпион", не имеет к нам никакого отношения. Шпионы таких стран, как Англия или США, пытаются выявить слабые места в политике, экономике и обороноспособности Японии и соответствующим образом атаковать. Мы же, напротив, в процессе сбора информации в Японии совершенно не имели подобных намерений".

На вопрос следователя Камэяма, признает ли обвиняемый Нотоку Мияги, что его информация в период от 5 мая 1941 года и позднее должна была причинить ущерб обороноспособности Японии, Мияги ответил: " …Мы считаем, что подлинной обороной страны является политика избежания войны".

В 1935 году в Советский Союз Зорге добирался через Америку. В спальне нью‑ йоркского отеля агент передал ему фальшивый австрийский паспорт, чтобы он мог миновать Западную Европу и прибыть в Москву, не оставляя отметок в паспорте на имя Рихарда Зорге. Он отправился через Францию, Австрию, Чехословакию и Польшу в СССР, спрятав подлинный паспорт в тайник в чемодане.

В " Тюремных записках" Зорге так рассказал о поездке 1935 года: " Моя поездка была короткой, всего только 14 дней. Я встретился с новым начальником четвертого управления Урицким (в апреле 1935 года Ян Берзин был смещен с поста начальника Разведупра и назначен заместителем командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной Армии стал арест в Копенгагене в феврале 1935 года сразу четырех советских резидентов, нерасчетливо встретившихся на одной конспиративной квартире, да еще устроивших шумное застолье, привлекшее внимание полиции. – Б. С. ) и работавшим у него в подчинении Алексом. Я доложил о своем опыте работы в Японии и о перспективах будущей деятельности в этой стране. Я выразил пожелание направить со мной в качестве радиста по возможности кого‑ нибудь вроде Себера или Клаузена, кого я знал еще с китайского периода работы. Я попросил, чтобы мне была предоставлена полная свобода в установлении любых контактов с германским послом, если в этом будет необходимость. Я намеревался превратить германское посольство в центр моей деятельности. Кроме того, в беседе с Урицким я попросил, чтобы Центр признал Одзаки непосредственным членом моей группы. Урицкий одобрил эти мои требования и другие важные предложения, которые я выдвинул. Он предупредил меня быть всегда крайне осторожным и совершенно не торопиться в работе. По моему впечатлению, Урицкий, как и Берзин, похоже, советовался с руководством партии при утверждении плана моей работы по возвращении в Японию. По крайней мере, несомненно, что я сам и представленные мной материалы и мои отчеты были тщательно изучены. Чувствуя мое трудное положение, он относился ко мне очень любезно. В четвертом управлении я встречался только с Джимом и Клаузеном из радиошколы, а также с представителями восточного и шифровального отделов. Именно в это время начался Международный конгресс Коминтерна, но мне было строго запрещено присутствовать на нем, о чем Мануильский твердо сказал по телефону. Куусинен только один раз заходил ко мне. Пятницкий болел, и его не было в Москве. Мне самому очень хотелось присутствовать на конгрессе, но требования конспирации не позволяли делать этого.

Я посетил ЦК и сделал там доклад, и в итоге это оказался мой прощальный визит. Визит был коротким, во время его были решены мои партийные проблемы и одобрен мой доклад. Смолянский по‑ дружески заходил ко мне. Он уже ушел со своего прежнего поста в ЦК. Во время пребывания в Москве мои контакты были довольно ограниченными. Однако я часто встречался с Клаузеном, и мы обсуждали совместную работу в Японии. Из Москвы я улетел на самолете.

Вообще говоря, по работе я поддерживал связь только с четвертым управлением, а через него и с другими организациями. После 1929 года у меня не было никаких отношений с другими организациями. Конечно, нет сомнений в том, что четвертое управление обсуждало с высшим руководством Красной Армии и членами Политбюро ЦК все военные и общеполитические вопросы, связанные с моей работой за рубежом. (Не знаю, была ли какая‑ либо связь с Наркоминделом. ) Думаю, что наверняка те доклады и материалы, которые я посылал начальнику управления из Японии, четвертое управление рассылало и другим адресатам. Новый начальник управления, как и его предшественник Берзин, был в тесных отношениях с руководителями партии. Будучи ветераном партии, он гордился, что Ленин, Сталин, Ворошилов были его старыми друзьями".

Вероятно, Зорге так и не узнал, что Ян Берзин (Петерис Кюзис), после возвращения из Испании в мае 1937 года вновь назначенный начальником Разведупра и произведенный в армейские комиссары 2‑ го ранга, уже в августе того же года был арестован, а 29 июля 1938 года расстрелян по обвинению в " троцкистской антисоветской террористической деятельности". Реабилитировали его в 1956 году, за 8 лет до официального признания Зорге героем.

В Японию Зорге на этот раз летел через Сибирь, на одном из первых германских самолетов, отправлявшихся на Дальний Восток. С помощью своих знакомых из германского посольства Зорге очень скоро стал одним из наиболее информированных и авторитетных журналистов, прекрасно разбиравшимся как в политических проблемах Японии, так и в проблемах японо‑ китайских взаимоотношений.

Но Зорге занимался не только сбором журналистской и разведывательной информации, но и научным исследованием Японии. Это было необходимо как для успешной разведывательной работы, так и для удовлетворения его собственной страсти к научным исследованиям, которые, возможно, оценят грядущие поколения. В предсмертных " Тюремных записках" Зорге утверждал: " Я не намеревался действовать только как почтовый ящик для информации, собираемой другими. Напротив, я считал абсолютно необходимым лично приобрести наиболее полное понимание проблем Японии… Моя научно‑ исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для моей разведывательной деятельности. Без этой работы и общего культурного базиса моя секретная миссия была бы невозможна, и мне никогда не удалось бы закрепиться в посольстве и германских журналистских кругах. Больше того, я никогда не смог бы пробыть безболезненно и спокойно в Японии в течение 8 лет. В этом смысле наибольшее значение имело именно мое основательное изучение и знание Японии, а не ловкость и не какая‑ либо специальная подготовка в московской разведывательной школе…

Знания, приобретенные мною в период проведения работы в Японии, ничуть не уступали тем, которые были получены мною в немецком университете. Ознакомившись с вопросами европейской экономики, истории и политики, я, кроме того, провел три года в Китае, изучил прошлую и современную его историю, его экономику и культуру, к тому же я занимался широкими исследованиями в области его политики.

Еще в период пребывания в Китае я, стремясь составить общее представление о Японии, написал несколько работ об этой стране… К моменту ареста в моем доме имелось от 800 до 1000 томов различных книг. По‑ видимому, они доставили немало хлопот полиции. Большинство книг относилось к Японии. Я собирал все книги японских авторов, переведенные на иностранные языки, все лучшие работы иностранных авторов, посвященные Японии, а также все лучшее из переводов выдающихся произведений Японии различных времен…

Я изучал древнюю историю Японии… политическую, социальную и экономическую историю древнего периода… Полученные знания помогли мне разобраться в вопросах японской экономики и политики современного периода. Поэтому я детально изучил аграрную проблему, затем перешел к проблемам мелкой и крупной промышленности и, наконец, тяжелой промышленности.

Поскольку в соответствии с законами все это держалось под строжайшим секретом, мои исследования не приносили желаемого результата, и проводить их стало даже опасно. Разумеется, я изучал также положение в японском обществе рабочих, крестьян и мелкой городской буржуазии… В свете знания древней истории Японии я смог лучше понять внешнюю политику современной Японии, то есть быстрее давать оценку вопросам внешней политики современной Японии.

Я интересовался также развитием культуры и искусства Японии. Изучал периоды Нара, эпоху Киото, Токугава, следы влияния различных китайских течений, а также период развития Японии после Мэйдзи…"

Зорге так охарактеризовал функции отдельных членов группы, которые удовлетворяли не только разведывательные, но и научно‑ аналитические запросы своего руководителя: " Вопрос распределения функций по сбору информации и разведывательных сведений, естественно, определялся людьми, составлявшими мою группу. Клаузен был целиком занят выполнением чисто технических задач и поэтому фактически не имел возможности участвовать в сборе информации и сведений. Одзаки добывал главным образом политическую и экономическую информации. Мияги собирал материалы по экономике и военным проблемам и, кроме того, отвечал за перевод всех документов с японского языка. Вукелич подучал информацию в основном от иностранных корреспондентов и знакомых французов, а также занимался фотографированием и другой технической работой. Сам я добывал информацию от иностранцев, главным образом от немцев.

Вообще члены группы знали о нашей работе только то, что я сам им рассказывал, и только о тех специальных заданиях, которые я им непосредственно давал. В то же время, когда кто‑ то из моих сотрудников приходил ко мне, мы вместе обсуждали проблемы, которые представляли интерес для нет или казались ему важными. Поэтому не только Одзаки, но также Мияги и Вукелич должны были добывать всю возможную информацию по политическим и экономическим вопросам, а Одзаки должен был делать то же самое в отношении военной информации. При распределении заданий я намеренно поступал гибко, стремясь получать информацию по возможности из самых широких областей. В случае с Мияги, например, для меня самым важным было, чтобы он, уйдя с головой в политические и экономические вопросы, не забывал о военной информации. В принципе каждый член группы все свои усилия сосредоточивал на поставленной разведывательной задаче, однако я сохранил за собой право в случае необходимости вносить в это правило некоторые изменения. Разумеется, я старался насколько возможно не менять правил, однако время от времени прибегал к коррективам.

В некоторых особых случаях, не придерживаясь персонального распределения задач, я всех членов группы нацеливал на ту или иную специальную проблему. Вот несколько подобных примеров.

Когда произошел известный инцидент 26 февраля 1936 года, я поручил всем членам группы сосредоточить усилия на сборе разнообразной информации, на основе которой я вырабатывал собственные заключения. Во время японо‑ китайского конфликта 1937 года (имеется в виду японо‑ китайская война, начавшаяся 7 июля 1937 года с инцидента на мосту Марко Поло (Лугоуцяо) в южном пригороде Пекина, начавшемся со спровоцированной японцами стычки японских и китайских войск. С этого дня Япония начала широкомасштабные боевые действия с целью покорения всего Китая. – Б. С. ) я дал указание своим сотрудникам в первые несколько недель особое внимание уделить вскрытию планов первичной мобилизации японской армии. Когда происходили бои на Халхин‑ Голе, я всех нацелил на выяснение планов военного усиления Японии в районах, прилегающих к государственным границам Монголии, и потребовал материалов, которые позволили бы сделать вывод о возможных пределах расширения конфликта. После нападения Германии на Советский Союз вся группа занималась сбором различных подробных данных о политической позиции Японии в отношении этой войны, а я в это время внимательно следил за масштабами и направлением (север или юг) начинавшейся в Японии широкомасштабной мобилизации. Когда же у меня созрела уверенность в том, что войны между Японией и СССР не будет, я дал указание всем членам группы переключить внимание на проходившие тогда в условиях обостряющейся обстановки японо‑ американские переговоры и тенденцию их развития в будущем.

Мост Марко Поло. Современный вид

Когда по информации, собранной членами разведывательной группы и мной лично, возникали вопросы, требовавшие, как представлялось, особого внимания, я нацеливал на них своих коллег. В случаях, когда те или иные проблемы не представляли важности для нашей работы или в результате обсуждения выяснялось, что по некоторым вопросам сообщается противоречивая информация, я дал указания искать более достоверные сведения и стремился вскрыть истинные причины событий.

Кроме того, я определял, какую часть информации, полученной лично мной или собранной по моему распоряжению, нужно сообщить в Москву по радио, какую необходимо после этого отправить курьерской почтой в более подробной письменной форме, а какую – вообще не докладывать.

Я не раскрывал своим сотрудникам, как я использовал полученные сведения и информацию. Только Клаузен, занимавшийся шифрованием, знал, что я передаю в Москву и как я дополняю полученную мною информацию (разумеется, время от времени я совещался с Одзаки, чтобы наиболее точно оценить и истолковать разнообразные сообщения и важные политические события). Я полностью засекречивал свои письменные доклады, независимо от характера содержавшихся в них сведений…

Я был единственным, кто имел непосредственную связь с основными членами разведывательной группы. Количество встреч было минимально необходимым, причем они проводились с чрезвычайной осторожностью.

Места встреч должны были, по возможности, каждый раз меняться, а сами встречи выглядеть случайными. Основные члены группы между собой не встречались или встречались только в очень редких случаях. Этот принцип был предложен мной, но соблюдать его с самого начала было не всегда легко.

Например, я часто встречался с Клаузеном, и скрывать это в течение длительного времени было невозможно. Необходимо было создать впечатление, что эти встречи являются естественными встречами двух людей, и не возбудить подозрений в их скрытых целях. Поводом к тому, чтобы отвести подозрения от наших частых встреч, было то, что мы оба принадлежали к немецкому клубу, то, что Клаузен прежде занимался торговлей мотоциклами и автомобилями, а также то, что когда в 1938 году я получил тяжелую травму в мотоциклетной аварии, он проявил настоящую заботу обо мне. Клаузен часто бывал у меня, даже когда дома была моя прислуга. Кроме того, при этом ему случалось встречаться и с другими приходившими ко мне немцами. Мы звонили друг другу и по телефону, не беспокоясь о том, что, возможно, телефоны прослушивались.

Мои отношения с Вукеличем держались в тайне. Иногда я говорил германскому послу, что мне, как немецкому журналисту, целесообразно до известных пределов поддерживать отношения с отделением французского информационного агентства " ГАВАС", чтобы совершенно не прерывать связей с корреспондентами стран‑ противников и стран антигерманской ориентации. Однако число наших встреч и способы их проведения мы сохраняли в секрете.

Сначала я часто приходил к Вукеличу домой и обсуждал с ним вопросы, относящиеся к нашей работе. Клаузен тоже в связи с работой нередко бывал у него. Этот дом знал и Мияги, который ходил туда несколько раз, чтобы встретиться со мной, передать материалы Вукеличу для фотографирования или согласовать с ним следующую встречу. Но после того как Вукелич вторично женился, я прекратил ходить к нему домой. Он приходил ко мне сам, предварительно договорившись о встрече по телефону‑ автомату. Вукелич поддерживал непосредственную связь с Клаузеном, несколько раз бывал у него дома, чтобы вернуть радиоаппаратуру, которую Клаузен хранил в его доме. Первая жена Вукелича нередко бывала у Клаузена дома с аналогичными целями. Я тоже заходил к нему в первое время, но в последние два‑ три года это бывало очень редко. Однако постепенно взаимоотношения между двумя‑ тремя иностранцами в группе стали неизбежными. Строгое соблюдение принципа, о котором я писал раньше, стало не только трудным делом, но и просто пустой тратой времени.

Гюнтер Штайн и его подруга во время пребывания в Токио имели связь только с Клаузеном и со мной. Клаузен использовал дом Штайна для своей работы, У Штайна не было непосредственных кон тактов с Вукеличем. В мое отсутствие, или когда я был болен, он устанавливал связь с Мияги или Одзаки, но встречались они не в его доме, а в ресторанах.

В добавление к сказанному отмечу, что я обеспечивал связь раздельно с Одзаки и Мияги. С 1939 но 1940 год мои встречи с ними проходили главным образом в ресторанах. Изредка Мияги посещал дом Вукелича и там встречался со мной. Мы старались использовать рестораны, в которых никогда раньше не бывали или бывали очень редко, однако спустя некоторое время стало совсем нелегко найти новый ресторан для новой встречи. Я редко посещал европейские рестораны, и если бывал там, то только с Одзаки. Я избегал отеля " Империал", опасаясь полицейской слежки.

С 1940‑ го или 1941 года я начал встречаться с Одзаки и Мияги у себя дома. С этого времени иностранцы, которые бывали один на один с японцами в японских ресторанах, стали привлекать внимание. Действительно, у Одзаки и Мияги стали спрашивать, кто я такой, или чем они занимаются, поэтому я рассудил, что будет разумнее избегать мест, посещаемых людьми. Поэтому и решил встречаться с ними у себя дома вечерами, после того как стемнеет. Начиная с этого времени, и Вукелич несколько раз посещал мой дом. Клаузен часто приходил ко мне, когда в доме были Одзаки или Мияги. Естественно, он несколько раз виделся с ними. Я могу ошибаться, но думаю, что Вукелич ни разу не встречался с Одзаки ни у меня дома, ни где‑ либо еще.

Во всяком случае, я не связывал Мияги и Вукелича с другими людьми и строго проводил линию, чтобы они встречались только со мной. С течением времени непосредственное общение между Одзаки и Мияги в ходе их работы стало неизбежным, поэтому я, под подходящим предлогом, организовал их встречу в доме Одзаки.

За двумя исключениями у меня не было контактов с рядовыми членами группы. В первом случае это был Мидзуно, с которым я встречался вместе с Одзаки в ресторане, во втором – Косиро, которого я видел один или два раза. Я не мог держать под своим контролем такие вещи, как способы, которые использовали Одзаки и Мияги для связи с рядовыми членами группы. Я не видел другого пути, кроме как доверять им действовать, полагаясь на свой опыт и способности. Но иногда я расспрашивал их о способах связи и обращал их внимание на необходимость соблюдать особые меры предосторожности".

Разумеется, если бы против кого‑ либо из членов группы у японской полиции появились бы серьезные подозрения и полицейские начали бы плотно проверять все его связи, провал группы становился неизбежен. Но до поры перечисленные меры конспирации срабатывали. Зорге и другие иностранцы из его группы не слишком выделялись из общей массы иностранных подданных, и у контрразведки не возникало поводов к их плотной проверке.

Также и автор специальной работы " Опыт организации и деятельности резидентуры " Рамзая" ", бывший начальник 7‑ го (агентурного японского) отделения 2‑ го отдела Разведупра Михаил Иванович Сироткин, в 1938–1955 годах не по своей воле отдыхавший в ГУЛАГе, подробно описал исследовательскую и аналитическую деятельность Зорге: " С первых же дней пребывания в стране он приступил к подбору и изучению необходимой литературы, приобретая все иностранные издания оригинальных японских работ, лучшие иностранные книги по Японии, лучшие иностранные переводы японских трудов. Лич‑ ная библиотека " Рамзая" к 1941 году насчитывала до 1000 книг. Кроме того, он широко пользовался библиотекой германского посольства и обширнейшей библиотекой германского Общества Восточной Азии, посещал академические собрания, лекции и доклады этого общества, тщательно изучал текущую японскую экономическую и политическую литературу, бюллетени и различные издания правительственных органов и т. п.

Начав с изучения древней истории Японии, этапов многовекового развития ее экономики, политики, общественных отношений, он последовательно перешел к проблемам современной Японии, уделяя особое внимание вопросам развития индустрии, аграрному вопросу, внутренней и внешней политике, истории японской культуры и искусства, современному быту. Не ограничиваясь лишь " кабинетным" изучением страны, он совершал многочисленные поездки по Японии (главным образом до 1938 г. ), которые позволили ему ближе и живее ознакомиться с населением, бытом и культурой страны и, по его выражению, " обеспечили ему прочную интуитивную основу" для изучения истории и экономики".

В " Тюремных записках" Зорге так конкретизировал свои исследования Японии: " Во время моего ареста у меня дома было от 800 до 1000 книг, что, похоже, явилось источником значительного раздражения для полиции. Большая часть этих книг была посвящена Японии. Создавая свою библиотеку, я собирал все издания японских книг на иностранных языках, которые мог достать; лучшие книги, написанные иностранцами о Японии, и лучшие переводы основных японских художественных произведений. Например, у меня были английский перевод " Ниппон сёки" (книга, высоко ценимая коллекционерами), английский перевод " Кодзики", немецкий – " Маньёсю", английский – " Хэй‑ ки моногатари", перевод выдающегося, с мировой славой произведения " Минамото‑ симоногатари" и др. Я с большим усердием занимался японской древней историей (к которой даже сейчас я испытываю интерес), древней политической историей, а также древней социальной и экономической историей. Я скрупулезно изучал эпохи императрицы Дзингу, Вако и Хидэёси, довольно многое написанное мной основано на материалах истории экспансии Японии с древних времен. В моих исследованиях очень пригодились многочисленные прекрасные переводы по древней японской экономике и политике.

Древнюю Японию изучали многие иностранцы, поэтому не приходилось особо усердствовать при поиске необходимых материалов. Думаю, что я смог собрать гораздо больше материалов, чем обычный иностранец.

Используя все это как отправную точку для исследований, мне было легче взяться за проблемы современной японской экономики и политики. Я тщательно изучил аграрный вопрос, затем мелкое и крупное производство и, наконец, перешел к тяжелой промышленности, хотя плотное покрывало секретности, обусловленной принятыми в последние годы законами, сделало мои исследования недостаточно результативными и даже опасными. Конечно, я также изучал социальное положение японских крестьян, рабочих и мелкой буржуазии, в начальный период у меня была возможность заниматься и этим. Я максимально, насколько мог, использовал оригинальные японские материалы, такие, как экономические журналы и публикации правительственных учреждений.

Прекрасные материалы для исследований предоставили бесчисленные внутриполитические конфликты между парламентской группировкой и правыми экстремистами по поводу недостатка зерна и инцидента 26 февраля 1936 года. Происходившие время от времени политические инциденты были так хорошо ясны человеку, прекрасно знающему старую японскую историю, как не могли и представить в тайной политической полиции. Можно было легко понять внешнюю политику современной Японии, если рассмотреть ее в свете старой японской истории. Поэтому, зная древнюю историю, можно было сразу дать оценку проблемам японской внешней политики.

Меня интересовало также и развитие японской культуры и искусства, я изучал эры Нара, Киото, Токугава, влияние различных китайских школ, а также современный период с эры Мэйдзи.

Кроме моей домашней библиотеки, я пользовался библиотекой германского посольства в Токио, личной библиотекой посла и библиотекой Восточно‑ азиатского общества в Токио, располагающего обширной научной литературой. Общество часто проводило научные собрания и лекции, где большей частью темой обсуждения была японская история. И я в той или иной степени поддерживал контакты и обменивался мнениями с немцами, проявлявшими интерес к этим проблемам.

Вскоре после моего прибытия в Японию для меня были сделаны переводы различных работ по истории Японии. У меня дома было очень много таких рукописей. Кроме того, для меня регулярно готовились выдержки из ряда японских журналов. Благодаря такому способу я мог детально изучать материалы по аграрному вопросу, появляющиеся в японских книгах и журналах (чтение этого раздела ‘‘Тюремных записок" позволяет понять, что соответствующий раздел доклада М. И. Сироткина был заимствован главным образом отсюда. – Б. С. ).

Мое изучение Японии основывалось не только на материалах, появлявшихся в книгах и журналах. Прежде всего я должен упомянуть мои встречи с Одзаки и Мияги. Эти встречи были не только обменом сведениями или простым обсуждением информации. Когда разговор касался каких‑ либо конкретных проблем в других странах, например в Китае, я менял тему разговора, распространял его и на историю и общественно‑ политическую ситуацию в Японии. Познания, которыми обладал Одзаки в области японской и иностранной политики, были чрезвычайно широки, и мои встречи с ним в этом смысле были очень ценными. Благодаря этим двум моим друзьям и сотрудникам я смог ясно понять специфическую роль японской армии в управлении государством, а также статус Совета старейшин " Гэнро" как советников императора, трудно объяснимый с юридической точки зрения. От них я узнал о доминирующей роли в средние века Вако и их влияний в периоды Хидэёси и Токугава. Однако благодаря им я не столько узнавал те или иные факты и исторические аналогии, сколько получал возможность достичь полного представления о предмете исследования и всестороннего его понимания. Так было в случае, когда я особо глубоко изучал инцидент 26 февраля и аграрный вопрос. По этим двум проблемам их частые советы и оценки были очень содержательны. Более того, думаю, что без Мияги я никогда не смог бы настолько, как сейчас, понять японское искусство. Мы часто встречались на выставках и в музеях, и не было ничего необычного, когда наши дискуссии по разведывательной или политической тематике отодвигались в сторону беседами о японском и китайском искусстве. Я делал все возможное, стараясь глубоко разобраться в важных проблемах, с которыми сталкивается Япония. Поэтому встречи с Одзаки и Мияги составляли важную часть моих исследований.

Частые встречи с послом Оттом и двумя‑ тремя сотрудниками посольства я также использовал для своего образования в области политики. Мы обсуждали текущую ситуацию, и это было очень важным при рассмотрении общей политической обстановки и выработке соответствующих выводов и при сравнении с предыдущими событиями. Посол Отт был проницательным, способным дипломатом, а его помощник Мархталер истолковывал текущие события, опираясь на историю и литературу. Из бесед с ними я нередко получал полезные идеи для своих исследований. В последнее время я часто встречался с посланником Кортом, который хорошо знал обстановку в Европе и вообще имел прекрасное образование, что и порождало мой живой интерес к разговорам и спорам с ним. В результате мне вздумалось еще раз изучить историю Европы, Америки и Азии.

В заключение я должен сказать, что и мои собственные многочисленные поездки, возможно, в какой‑ то мере также пригодились для исследования Восточной Лани. В последнее время из‑ за полицейских ограничений поездки стали совершенно невозможными, но ранее, примерно в 1938–1939 годах, путешествовать по Японии можно было сравнительно просто, поэтому я часто выезжал, но не для обычного осмотра мест, а для обследования важных городов и районов. Однако целью моих поездок была не разведывательная деятельность, а стремление узнать землю и ее народ. Я хотел к тому же сильнее развить в себе способность непосредственного восприятия как базу для изучения истории и экономики. Таким образом, я спланировал поездку на побережье Японского моря и объездил районы от Ниигата на запад. Кроме того, я часто посещал Нара и Киото, подробно осмотрел полуостров Кии. Через Кобе, Осаку, побережье внутреннего Японского моря, Сикоку я совершил турне по побережью острова Кюсю вплоть до Кагосимы. По воскресеньям я часто путешествовал пешком и попутным транспортом из Токио до Атами и западнее. Целью таких пеших походов было выяснение положения с урожаем риса в разных местах в различное время года. Результаты обследования были важны для моей работы в газете " Франкфуртер цайтунг" и журнале " Геополитик".

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒