Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Первая мировая война



 

Летом 1914 года Зорге вместе со школьной компанией отправился в Швецию. В Германию они вернулись в конце июля на последнем пароходе перед самым началом войны, которой никто не ожидал. А уже в ночь с 1 на 2 августа в Германии была объявлена мобилизация. Зорге не стал сдавать выпускные экзамены и в октябре 1914 года, не окончив реального училища (Высшей окружной школы Берлина), пошел в армию добровольцем. В тюрьме он вспоминал: " Если говорить о причине, побудившей меня решиться на такое бегство, то это горячее стремление приобрести новый опыт и освободиться от школьных занятий, желание освободиться от бездумной и совершенно бессмысленной жизни 18‑ летнего юноши, а также всеобщий ажиотаж, порожденный войной. Я не советовался ни со старшими, ни с матерью, ни с другими родственниками…

Сразу же после начала войны я прошел неполную шестинедельную подготовку на учебном плацу под Берлином, и тут же был отправлен в Бельгию, и принял участие в сражении на реке Изер. Можно сказать, что это был период перехода " из школьной аудитории на поле сражений", " со школьной скамьи на бойню".

Это кровопролитное, ожесточенное сражение впервые возбудило в сердцах – моем и моих товарищей‑ фронтовиков – первую и потому особо глубокую психологическую неуверенность. Наше горячее желание драться и искать приключений было быстро удовлетворено. Потом наступило несколько месяцев молчаливых раздумий и опустошения.

Я предавался всевозможным размышлениям, вытягивая из головы все свои исторические познания. Я осознал, что участвую в одной из бессчетных европейских войн и воюю на поле сражения, имеющем историю в несколько сотен или даже тысяч лет. Я думал: как бессмысленны эти бесконечно повторяющиеся войны! Сколько раз до меня немецкие солдаты сражались в Бельгии, стремясь вторгнуться во Францию! И наоборот, сколько раз войска Франции и других стран делали здесь то же, надеясь разгромить Германию. Знает ли кто из людей, какой же смысл в этих войнах прошлых времен?

Я старался осознать мотивы, которые лежали в основе новой агрессивной войны. Кто заново проявляет интерес к этим землям, шахтам, промышленности? Кто стремится захватить подобную добычу, невзирая на любые человеческие жертвы?

Никто из моих товарищей – простых солдат и не думал о каких‑ то аннексиях и оккупации. Никто даже и не знал, для чего все эти наши усилия. Никто не знал истинных целей войны, и тем более никто не разбирался в вытекающем отсюда ее глубинном смысле. Большинство солдат были людьми среднего возраста, рабочими и ремесленниками. Почти все из них были членами профсоюзов, а большое число – сторонниками социал‑ демократии. Но только лишь один человек из них был действительно левым. Это был пожилой каменщик из Гамбурга, и он тщательно скрывал свои политические взгляды, не раскрываясь ни перед кем.

 

Унтер‑ офицер германской армии Рихард Зорге

 

Мы подружились с ним. Он рассказывал о своей жизни в Гамбурге, о своем опыте преследований и безработицы.

Он был первым пацифистом, которого я встретил. Погиб он в бою в начале 1915 года, а вскоре после этого и я был впервые ранен. Уже сразу после начала войны я заметил, что мы, простые солдаты и офицеры, живем совершенно отдельной жизнью. За пределами службы мы имели очень мало контактов с офицерами. Офицеры общались только с офицерами. Я совсем не мог иметь чувства какой‑ то глубокой привязанности к ним".

То, что война, вопреки первоначальным планам воюющих сторон, оказалась затяжной и потребовала мобилизации всех сил и привела к невиданным прежде людским потерям, быстро излечило патриотический восторг первых месяцев. Зорге здесь не был исключением.

Первоначально он был направлен на западный фронт в составе полка полевой артиллерии. Под Диксмойде, во Фландрии, он получил боевое крещение.

Летом 1915 года в боях на германо‑ бельгийском фронте был ранен под Ипром в первый раз. Во время лечения в берлинском лазарете сдал экзамен на аттестат зрелости. Зорге вспоминал, ожидая в тюрьме исполнения смертного приговора: " Я вернулся в Германию для излечения после ранения. В стране становилось все труднее сохранять нормальный уровень жизни. Все определялось двумя вещами: дефицитом и черным рынком. Но если были деньги, на черном рынке можно было купить все, что угодно. Бедняки возмущались. Того воодушевления и духа самопожертвования, которые были в начале войны, больше не существовало. Начались обычные для военного времени спекуляции и подпольные сделки, а угар милитаризма постепенно стал улетучиваться. Напротив, полностью раскрылись чисто империалистические цели – прекращение войны в Европе путем достижения корыстных целей войны и установления германского господства.

Используя период реабилитации после лечения, я подготовился к выпускным экзаменам, поступил на медицинский факультет Берлинского университета и даже посетил две‑ три лекции. Но мне было не очень‑ то весело после возвращения в Германию, и я не знал, что делать. Я старательно изучал политическую деятельность и политические тенденции, но в условиях войны все это потеряло всякий смысл. И, не дожидаясь завершения срока реабилитации, я снова вернулся на службу.

По возвращении же в часть я увидел, что моих старых товарищей почти не осталось".

Получив звание ефрейтора, Зорге был направлен на восток – в составе части для поддержки в Галиции австро‑ венгерских войск в боях против русской армии, однако не прошло и трёх недель, как он получил новое осколочное ранение. Рихард вспоминал: " Факт, что хотя мы и поразили Россию в самое сердце, но войне по‑ прежнему не видно конца, был налицо, и многие стати бояться, что она будет длиться вечно".

После получения аттестата зрелости и второго ранения Зорге был произведен в унтер‑ офицеры 43‑ го резервного полка полевой артиллерии и награждён Железным крестом II степени. В 1916 году после госпиталя вернулся в свой родной полк, который на этот раз участвовал в боевых операциях под стенами крепости Верден.

В тюрьме Зорге вспоминал: " В начале 1916 года я во второй раз был ранен. Возвратившись на родину после длительной трудной поездки через оккупированную Германией русскую территорию, я увидел, что положение в стране критическое.

Через семьи моих товарищей‑ фронтовиков я знал людей различных классов. Среди них были семьи простых рабочих, относящиеся к средней буржуазии мои родственники, состоятельные друзья, поэтому я мог достаточно хорошо наблюдать экономическое положение различных социальных слоев. Буржуазия постепенно опускалась на положение пролетариата, но пыталась как‑ то избежать своей судьбы, цепляясь за теорию о моральном превосходстве Германии. Я не мог без отвращения относиться к тому, что делалось высокомерными и невежественными представителями так называемого " германского духа". Но среди политических лидеров появились люди, которые начали испытывать беспокойство в отношении войны. Это явилось результатом того, что внутренняя и внешняя политика стала жесткой и жестокой. Иными словами, реакция и империализм вовсю подняли голову. Я убедился, что Германия не может предложить миру ни новых идей, ни новых каких‑ либо действий, но и Англия, и Франция, и другие страны мира также не имеют возможностей внести свой вклад в дело мира. Никакие дискуссии о духовности и высоких идеалах не могли поколебать моей убежденности. С тех пор я не воспринимал всерьез утверждения об идеях и духе, которыми якобы руководствуются ведущие войну народы, независимо от их расы.

Моя неудовлетворенность выросла по сравнению с периодом первой моей реабилитации. И я вновь сразу же добровольно отправился на передний край. Я считал, что лучше сражаться в других странах, чем еще глубже погружаться в болото в своей стране.

Атмосфера в части стала в целом еще более мрачной, чем раньше. Однако появилось больше людей, проявлявших интерес к проблемам политики и завершения войны. Постепенно укреплялось мнение, что, кроме решительных политических изменений, ничто не может вывести нас из столь тяжелого положения. Я встретил двух солдат, которые были связаны с радикальными политическими организациями Германии. Один из них часто рассказывал о Розе Люксембург и Карле Либкнехте. Однако ни в наших беседах с ними, ни в моих размышлениях проблема прекращения войны не представлялась важной. Гораздо более серьезным был вопрос, как можно было бы устранить причины бессмысленных саморазрушительных и бесконечных войн в Европе. Нам казалось, что эта проблема куда более фундаментальна, чем окончание нынешней войны. Мы не были трусами, которые боялись бы продолжения войны или не отказались бы от любых средств, чтобы только ее закончить. Для нас было достаточно ясно, что, если только просто бросить оружие, это развяжет руки противникам Германии для достижения их империалистических устремлений. Более важным мы считали глобальное решение проблемы, решение в международном масштабе на длительный срок, но мы еще совершенно не знали способов достижения этого. Мы еще были довольно далеки от левого движения в Германии и других странах.

Политические организации националистического и империалистического толка вели бешеную пропаганду и посылали на фронт несчетное количество пропагандистских листовок. Под их воздействием мы вели оживленные дискуссии. Все эти организации пытались поднять моральный дух солдат, стремясь разъяснить обширные цели Германии в войне и раскрыть каждую из претензий, которые Германия должна предъявить другим странам для обеспечения своего постоянного превосходства. Но фактически результаты были абсолютно иными, чем те, на которые они рассчитывали. Что же касается леворадикальных элементов на фронте и внутри Германии, то их усилия были подобны бензину, который плеснули в огонь. Я обычно молча только слушал подобные дискуссии и иногда задавал вопросы, у меня еще не было какой‑ либо убежденности, знаний, решений. Однако постепенно пришло время, когда надо было отбросить позицию стороннего наблюдателя, которой я придерживался в течение длительного времени, и сделать окончательный вывод.

Как раз тогда я был в третий раз ранен. Это было очень серьезное ранение. В меня одновременно впилось много осколков снаряда, а два из них раздробили кости".

Таким образом, в апреле 1917 года Зорге был еще раз очень тяжело ранен на Западном фронте разрывом снаряда. Один осколок попал по пальцам руки, ещё два осколка – по ногам. Трое суток Рихард провисел на колючей проволоке. В лазарете Кёнигсберга он был прооперирован. После операции одна нога стала короче на несколько сантиметров.

Хотя он по‑ прежнему оставался солдатом и продолжал лечение, Зорге возобновил учебу в Берлинском университете. Позднее Рихард вспоминал в тюрьме, в ожидании казни: " В течение нескольких месяцев я вынужден был серьезно лечиться в полевом госпитале. Там я познакомился с интеллигентной и умной медсестрой и ее отцом. Он был врачом. Вскоре я узнал, что оба они тесно связаны с радикальным социал‑ демократическим движением. От них я впервые сумел подробно услышать о революционном движении в Германии, различных партиях и течениях, международном революционном движении. Тут впервые также я услышал о Ленине и его деятельности в Швейцарии. Я почувствовал, что если глубоко изучу коренные проблемы империалистической войны, о чем размышлял на фронте, то обязательно сумею найти и ответы на них. И я твердо решил найти эти ответы или хотя бы поставить вопросы. У меня уже появилось желание стать апостолом революционного рабочего движения. Период моего лечения в полевом госпитале оказался полезным и в другом смысле. Я впервые взялся за философию, последовательно изучил Канта и Шопенгауэра, обратился к истории, в том числе истории искусств, и, кроме того, у меня появился интерес к экономическим проблемам. Медсестра и ее отец снабжали меня соответствующей литературой в различных областях, которые я хотел изучать. Моя рана была очень серьезной, из‑ за чего в процессе лечения я испытывал страшные боли. Однако, несмотря на это, я был счастлив как никогда в последние годы. Моя тяга к исследованиям, которая время от времени проявляется и сейчас, сформировалась именно тогда.

Когда рана в основном затянулась, я, еще будучи солдатом, возобновил занятия в университете, но регулярно посещал полевой госпиталь для лечебных процедур. Я отказался от занятий медициной и решил специализироваться на изучении политологии и экономики. Я считал, что, изучив социальные, экономические и политические изменения в Германии и Европе, смогу удовлетворить свои интересы.

В то время летом и зимой 1917 года я начал особенно остро ощущать, что мировая война бессмысленна и бездумно все обрекает на запустение. С каждой стороны уже погибло по нескольку миллионов человек. И никто не скажет, сколько еще миллионов разделят их судьбу. Хваленая экономическая машина Германии лежала в руинах. Я чувствовал это на личном опыте, ощущая вместе с многочисленными пролетариями голод и растущий дефицит продуктов питания. Капитализм распался на свои составные элементы – анархизм и спекулянтов. Я видел крах Германской империи, которая, как считали, имеет прочный и незыблемый политический фундамент. Господствующий класс Германии, столкнувшись с таким положением, безнадежно растерялся и раскололся как морально, так и политически. В культурном и идеологическом плане нация ударилась в пустую болтовню о прошлом, в антисемитизм или романо‑ католицизм. И военно‑ феодальный правящий класс, и буржуазия оказались не способны указать курс для государства и способ спасения его от полного разрушения. И в лагере противников Германии было то же самое. Политические требования, выдвигаемые противниками Германии, и на будущее не оставляли другого способа решения конфликта, кроме применения оружия. Свежая и эффективная идеология поддерживалась революционным рабочим движением, и за нее развертывалась борьба. Эта наиболее сложная, решительная и полезная идеология стремилась устранить экономические и политические причины нынешней и будущих войн путем внутренней резолюции.

Я детально изучил эту идеологию в Берлинском университете, особенно старательно ее теоретический фундамент. Я читал и греческую философию, и оказавшую влияние на марксизм философию Гегеля. Я прочитал Энгельса, а затем и Маркса, что попадало в руки. Я изучал также труды противников Маркса и Энгельса, т. е. тех, кто противостоял им в теории, философских и экономических учениях, и обратился к изучению истории рабочего движения в Германии и других странах мира. В течение нескольких месяцев я приобрел фундаментальные знания и овладел основами практического мышления.

Развитие революции в России указало мне путь, по которому нужно идти международному рабочему движению. Я решил не только поддерживать движение теоретически и идеологически, но и самому стать на практике его частью. И с тех пор, какие бы выводы ни делались о моих личных и материальных проблемах, я встал на этот путь. И сейчас, когда третий год идет Вторая мировая война и развязана война между Германией и Советским Союзом, у меня еще более крепнет убеждение, что решение, принятое мною 25 лет назад, было правильным. Я могу так заявить, даже обдумав все, что случилось со мной в течение прошедших 25 лет, и особенно в последний год".

Таким образом, в последний год Первой мировой войны, когда надежд на победу Германии уже не осталось, Рихард Зорге пришел к марксизму, а затем, очень недолго оставаясь на его социал‑ демократической стадии, и к коммунизму. Надо сказать, что его примеру последовали сотни тысяч фронтовиков, что привело к значительному росту популярности компартии в послевоенной Германии.

В январе 1918 года Зорге был уволен с военной службы по инвалидности. По его собственному признанию, война привела к глубокому духовному перелому, в результате которого он сблизился в госпитале с левыми социалистами и стал марксистом. Поэтому закономерным стало его участие в германской революции, последовавшей после поражения Германии в Первой мировой войне. Благо, что в последние месяцы войны у отставного унтер‑ офицера свободного времени оказалось более чем достаточно.

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.