234. Мекк ‑ Чайковскому

Москва,

13 сентября 1884 г.

Милый, дорогой мой друг! Хотя я написала уже сегодня два письма, но всё‑ таки я хочу еще сказать Вам, что я безгранично рада, если Вам действительно нравится мое маленькое Плещеево. Но погода приводит меня в отчаяние, я именно от сентября ожидала много хорошего, а тут такое разочарование, и вред этой погоды сейчас оказывается на здоровье несчастного человечества. У моего брата заболел сын дифтеритом; это вдвойне неприятно: раз как болезнь, и два как болезнь отчасти заразительная, так что сношения с братом сделались очень затруднительными, а мне перед отъездом так много распоряжений надо оставить ему. Я назначила день выезда себе 22‑ го этого месяца. Еду я всё‑ таки в Вену, с остановкою для ночлега в Варшаве. Мне очень жаль, дорогой мой, что Вы не любите Вену, для меня же она имеет прелесть не только как хороший город, но с нею связано для меня дорогое, невозвратное воспоминание: в ней я видела в последний раз моего бедного Мишу и видела здоровым, веселым; они приезжали ко мне на рождественские праздники, и он был необыкновенно весел. Мы устроили маскарад, он был одет Мефистофелем и дурачился, шалил, как никогда, а вернувшись от меня, он в феврале заболел и уже не вставал больше с постели, и я не видела его больше на этой земле. Поэтому Вы поймете, милый друг мой, что Вена мне особенно дорога. Если бы я имела достаточно средств, я бы купила там дом, в котором я видела в последний раз своего ребенка, и каждый год приезжала бы на некоторое время пожить в тех комнатах, которые для меня полны дорогим воспоминанием.

Вчера приехала моя Саша с своим Манею, старшим мальчиком. Я так рада ее приезду. Да, я, кажется, не писала Вам еще и о том, что Соня также приехала; она не переменилась нисколько, всё такая же маленькая девочка, как и была. Они очень любят друг друга и пока очень счастливы. Меня беспокоит только Сонино здоровье, она такая малокровная, такая нервная, что я очень боюсь за нее и в особенности боюсь для нее петербургского климата.

Мне очень жаль бедненьких Колю и Анну, что у них разрушилась надежда на их мечту, но это, конечно, дело поправимое, легко вознаградимое, тем более, что Анна, находясь теперь при Александре Ильиничне, будет вполне хорошо сбережена.

Мне, по обыкновению, ужасно не хочется уезжать из России, но что делать: когда осталось так мало жить, так бережешь эти остатки жизни. Здесь, в Москве, невозможно пользоваться воздухом, потому что, во‑ первых, он везде нечистый, нездоровый, а во‑ вторых, по нашим тротуарам ходить невозможно.

Рассказывал ли Вам Сашок что‑ нибудь о Кавказе, милый друг мой? Вот богатая, роскошная страна, но какие первобытные нравы и обычаи. Они сделали очень хорошую экскурсию, побывали даже в Баку, на Каспийском море.

Будьте [здоровы? ] мои дорогой, несравненный друг. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф. ‑ Мекк.

Р. S. Вам, конечно, известно также, что Татьяна Львовна теперь в Каменке.

Все что Вы пишете, дорогой мой, по поводу “Хованщины” Мусоргского и “Парсифаля” Вагнера, я чувствую точно так же. Мусоргский мне противен потому, что он не только нигилист, но он циник в музыке, как, должно быть, был и в жизни. Вагнер меня восхищает как музыкант, но мне противны его тенденции. Это человек, которого природа наделила богатым, гениальным даром, и он вместо того, чтобы пользоваться им просто, благородно и изящно, всё старается придумать что‑ нибудь небывалое, удивить публику каким‑ нибудь кунстштюком, ломается и кривляется, чтобы отличиться. Его сказки, конечно, неинтересны и не могут трогать сердца, хотя преобладающий характер, особенность его героев, как Парсифаль, Лоэнгрин, мне чрезвычайно симпатичны. Эта идеальная чистота, которою они обладают, есть мой культ.

Еще раз желаю Вам доброго здоровья, дорогой мой.

⇐ Предыдущая 816 817 818 819 820821822 823 824 825 Следующая ⇒