гОнКа сОюЗа

гОнКа сОюЗа

ГЛАВА 20

ЧУДОВИЩА: СНАРУЖИ И ВНУТРИ. ДВА ВРАГА НЬЮ-КРОБЮЗОНА: СОГЛЯДАТАЙ И ПРЕДАТЕЛЬ. НОЧЬ СТЫДА.

Газеты разразились осуждением. Проклятия тому, что уже окрестили Мятежами в День Небесного Глаза, набирались самым крупным шрифтом. Передовицы пестрели гелиотипами мертвецов, забаррикадированных в магазинах и задохнувшихся в дыму, разбившихся при падении из окон, застреленных.

В следующую пяльницу Ори ждал, что в «Зазнобе бакалейщика» соберется целая толпа, но никто из «бешеных» не пришел. Он стал заходить туда каждый день, в надежде встретить кого-нибудь знакомого. Наконец в пыледельник Ори увидел вязальщицу, которая собирала деньги и шепталась о чем-то с хозяином.

— Джек, — окликнул ее Ори.

Женщина обернулась и посмотрела на него с недоверием, но, узнав его, слегка смягчилась.

— А, Джек… Говорить придется быстро. Мне надо идти. Закажи вина и выкладывай. Что, в штопор вошел? — усмехнулась она, показав на угольно-черные спирали на его одежде Они теперь повсюду. Со стен перешли на одежду. Каковая шпана в такой щеголяет. Нувисты, радикалы. Какой в них смысл?

— Это связующее звено, — ответил Ори осторожно. — С Джеком-Полмолитвы. Я знаю человека, с которого все началось.

— Я, кажется, о нем слышала…

— Он мой друг. Я хорошо его знаю.

Наступило молчание. Оба пригубили вино.

— Собрание пропустил… — продолжил Ори.

— Какие теперь собрания? Ты спятил, Ори… то есть Джек? — Женщина с ужасом поглядела на него. — Прости меня, Джек, прости, пожалуйста. Курдин сказал мне, как тебя зовут. И где ты живешь. Не стоило, конечно, но он считал, что я должна доставить тебе экземпляр «ББ», если понадобится. Я никому не говорила.

Ори не подал виду, что неприятно поражен, и покачал головой.

— Так что с собраниями? — спросил он, и женщина мигом забыла о раскаянии.

— Зачем они нам, когда такое творится? — Ори снова покачал головой, и та издала звук, похожий на всхлип. — Джек, Джек… Джаббера ради. Чем ты занят? Разве тебя там не было?

— Проклятье, конечно, был. Я был на Ручейной стороне. Я… — Он понизил голос. — А что это за Разношерстная Армия, хотел бы я знать? Я как раз защищал несчастных хепри, которых ваш чертов безмозглый простой народ пытался изничтожить.

— Разношерстная? Скажи, если бы ты был ксением и никто не отстаивал твои интересы, кроме ублюдков-компрадоров из департамента Разных Тенденций, разве ты не поискал бы новых друзей? И не смей презирать народ. Дикобразы не народ, а отребье, и ты это знаешь. Твой друг Петрон и тот знает; не смотри на меня так, Джек, его имя всем известно, он — один из гибких. И хотя мне не очень по душе все эти глупости, которыми занимаются нувисты, — наряжаются зверюшками, и тому подобное, — но Петрону я доверяю. Чего не могу сказать о тебе, Джек, и это грустно, ведь цель у нас, как мне кажется, одна. Я в этом уверена. Но я не доверяю твоему суждению. По-моему, ты просто глупец, Джек.

Ори даже не рассердился. Он привык к заносчивости «бешеных». Он просто глядел на женщину холодно и раздраженно, хотя по-прежнему с толикой уважения — в память о Курдине.

— Притворяясь пророком, Джек, — сказал он, — не забывай держать глаза открытыми. Когда я сделаю свой ход… ты об этом узнаешь. У нас есть план.

— Говорят, Железный Совет возвращается.

Лицо женщины засветилось радостью.

— Он возвращается, — повторила она.

Все, что мог сказать по этому поводу Ори, было и без того очевидно. Ему не хотелось оскорблять собеседницу, и он попытался придумать что-нибудь, но не смог.

— Это сказка, — заявил он.

— Вовсе нет.

— Легенда. Никакого Железного Совета нет.

— Это они хотят, чтобы ты так думал. Раз никакого Железного Совета нет, значит, мы никогда не будем у власти. Но если Совет есть — а он существует, — значит, мы уже делали это раньше, сделаем и опять.

— Джаббер всемогущий, да ты себя послушай…

— Ты хочешь сказать, что никогда не видел снимков? Или они, по-твоему, ненастоящие? Думаешь, они специально построили поезд и заставили людей топать за ним, а впереди пустили женщин, шлюх? Да еще и детишек на крышу посадили?

— Что-то, конечно, было, я не спорю, только давно. Была обычная стачка, которую разогнали. А они все давно умерли…

Женщина засмеялась.

— Ничего ты не знаешь. Они хотели задушить Совет, они и сейчас хотят того же, но он возвращается. Кто-то из Союза отправился за ним. Мы получили известие. А для чего им туда идти? Сказать Совету, чтобы он возвращался, только так. А граффити, ты что, их не видел? Они же повсюду. Вместе с твоими спиралями и завитушками. ЖС-Я. Железный Совет — Я. Жду Свидани-Я. Он возвращается, и знать об этом — уже вдохновляет. Железный Совет нужен народу, и народ найдет его и будет верить в него, Джек… А вот чего ты не знаешь, — продолжала она и даже перестала сердиться, — мы тоже делаем шаги. Слышал бы ты, что говорит Союз.

Женщина пригубила вина и подняла на Ори глаза, даже с некоторым вызовом. «Она молиться готова на свой треклятый Союз», — подумал тот. Собрание мятежников, которое объединяло различные их группировки и неприсоединившихся.

— Многие в Парламенте уже зачесались, — продолжила она. — Они не хотят этого признавать, но на некоторых фабриках мы решаем, выходить людям на работу или нет. И наверху готовы вести с нами переговоры. Парламент больше не правит Нью-Кробюзоном единолично. В городе двоевластие.

Вязальщица протянула через стол руку.

— Мадлена, — сказала она отчетливо. — Ди Фаржа.

Он пожал ее ладонь, тронутый таким доверием.

— Ори, — сказал он, как будто женщина не знала.

— Вот что я тебе скажу, Ори. Мы все бежим наперегонки со временем. Союз торопится, чтобы все было готово в срок. Остались считаные месяцы, а может, недели. И мы не ходим вокруг да около, мы мчимся прямо к цели. Мы же не дураки какие-нибудь. Мы спешим построить то, без чего нам не обойтись, — канал… — она оглянулась, — канал для передачи приказов, информации. Прошлой ночью был дан старт. Путь впереди долгий, но начало уже есть. Говорят, война выходит нам боком. На улицах полно калек. Если уж тешане смогли послать эту… — она зажмурилась и затаила дыхание, вспоминая пережитой ужас, — эту штуку, небесного соглядатая, то кто знает, на что они еще способны? Времени… вот чего нам не хватает, времени. А Железный Совет возвращается, — повторила она. — И когда люди об этом узнают, тут-то все и закрутится.

«Может, мы и впрямь в одной команде, — подумал Ори с грустью, которая озадачила его самого. — А гонка Союза — это и наша гонка».

— Все мы куда-то бежим, — сказал он вслух.

— Верно, только некоторые — не в ту сторону.

И тогда Ори задумался о том, как все будет. О том миге, когда все обездоленные, все трудяги, простой народ, если ей так больше нравится, узнают, что мэра, главы партии Жирного Солнца, повелителя Нью-Кробюзона, больше нет. Как все будет тогда?

— Хочешь вдохновения? — сказал он. Маниакальное упорство Мадлены снова его разозлило. — Я тебе его дам. Еще благодарить меня будешь, Джек. Мы задумали такое, такое… Людей пора будить.

— Они уже проснулись, Джек. Только ты этого не видишь.

Ори покачал головой.

Клипейский гвардеец Бертольд Сулион утратил веру в город, в мэра, в закон, которому присягал. Об этом рассказал Барон.

— Была, да вся вышла, вера то есть, — так он сказал. Клипейцам тоже не слишком доверяют. У них в присяге так и написано: «Я вижу и слышу лишь то, что мне позволяют мэр и мои обязанности». Так что Бертольд знает мало. Разве лишь то, что войну мы проигрываем. А еще он видит, какие сделки проворачивает правительство, пока его бывшие однокашники сражаются и гибнут. Наверху все прогнило. Вот и его верность: была, да сплыла.

Барон тщательно выбирал слова.

— Верность — такая штука… Она внутри тебя, как кровь. — Он постучал себя пальцем в грудь — А когда верность загнивает, как кровь при заражении, то вытекает из человека капля за каплей. И ее место занимает что-то еще, или остается пустая оболочка. Сулион сейчас — как раз такая оболочка. Он мечтает выложить все, что знает, и для отвода глаз просит много денег, но дело-то не в деньгах. Просто он хочет стать предателем. И хочет, чтобы мы ему в этом помогли. Хотя сам этого, может, и не подозревает.

На Худой стороне никого не было.

«Ключи здесь, — гласила записка, приколотая к стене двузубым кастетом. — Встречаемся на новом месте». Ниже — адрес. Енох и Ори прочли записку и уставились друг на друга. Енох всегда был туповат, но сейчас и Ори разделял его недоумение.

— Плитняковый холм?

На краю города, в конце главной ветки, уходившей от Вокзала потерянных снов на север, лежал Плитняковый холм. Там жили банкиры, промышленники, чиновники, знаменитые артисты. Вдоль широких проспектов стояли роскошные дома, за которыми раскинулись общественные сады. Цвели разные деревья, баньяны выбрасывали узловатые ползучие ветви, которые укоренялись, превращались в стволы и давали новые побеги, пробивавшиеся меж черных плит мостовой.

Много лет посреди Плитнякового холма зияла гнойная язва трущоб — результат хаотичного градостроительства. Двести лет назад мэр Тремоло Реформатор велел застроить склоны холма, давшего название всему району, дешевыми домами для ветеранов Войны с пиратами, чтобы они, по его выражению, жили рядом с теми, за кого сражались. Местные богачи не жаловали новых поселенцев, и мэрский план «стирания межклассовых границ» подняли на смех. Без должного финансирования то, что задумывалось как скромное жилье, превратилось в трущобы: штукатурка отвалилась, черепица попадала. Маленькая община здешних бедняков добиралась до работы и обратно на поездах, а соседи предпочитали надземке собственные двухколесные экипажи и ждали, когда обнищание соседей достигнет критического предела. Что и случилось пятнадцать лет назад.

Бедняков выдворили из их ветшающих жилищ и поселили в бетонных десяти- и пятнадцатиэтажках Эховой трясины и Пряной долины. Тогда их бывшие соседи любопытства ради скупили заброшенные, пустующие хибары, и деньги наконец пришли в трущобный район. Часть домов подновили, соединили по два и по три и стали продавать нуворишам: скоро жить в перестроенных «коттеджах для бедноты» стало модно. Но несколько улиц в самом сердце безымянного квартала решено было сохранить, законсервировать, превратив в музей трущоб.

Туда-то и направились Енох и Ори, предварительно приведя себя в порядок и облачившись в лучшие свои костюмы. Ори никогда не видел этого огромного памятника нищете. Конечно, отбросы на улицах там не валялись, и никакой вони не чувствовалось уже больше десяти лет. Но в стеклах по-прежнему зиял и дыры (еле видимые скобы поддерживали их острые края, не позволяя появляться новым трещинам), а стены покосились и облезли от сырости (специальные подпорки и магия удерживали их от полного разрушения).

Все дома, как и положено экспонатам музея, были подписаны. Бронзовые таблички рассказывали историю трущоб и живописали условия, в которых жили когда-то люди.

«ЗДЕСЬ, — прочел Ори. — ВИДНЫ СЛЕДЫ ПОДЖОГА И СЛУЧАЙНЫХ ВОЗГОРАНИЙ, КОТОРЫЕ ПОСТОЯННО СЛУЧАЛИСЬ НА ЭТИХ УЛИЦАХ, ОТЧЕГО МНОГИЕ ИХ ОБИТАТЕЛИ ЖИЛИ СРЕДИ ОБГОРЕВШИХ РАЗВАЛИН».

Дом был прокопченным и черным, как антрацит. Его обугленную поверхность покрывал для сохранности слой бесцветного лака.

В некоторые комнаты и отхожие места можно было войти.

«ЦЕЛАЯ СЕМЬЯ ИЗ ШЕСТИ ИЛИ ВОСЬМИ ЧЕЛОВЕК МОГЛА ЮТИТЬСЯ В ТАКИХ УЖАСНЫХ УСЛОВИЯХ».

Следы трущобной жизни оставались на своих местах, смотрители каждый день стерилизовали все это и заново покрывали пылью.

«КАЖЕТСЯ НЕВЕРОЯТНЫМ, ЧТОБЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ МОГЛА БЕСПРЕПЯТСТВЕННО СУЩЕСТВОВАТЬ ТАКАЯ НИЩЕТА».

Дом, к которому они направлялись, оказался классическим образцом местной архитектуры: большой, красивый, выложенный мозаикой из раскрашенного галечника. Ори подумал, уж не ошиблись ли они адресом, но ключи подошли. Енох нахмурился.

— Я здесь уже бывал, — сказал он.

Дом был пуст. Он оказался муляжом. Все комнаты и портьеры на окнах были белы, как кость. Ори раздражал трепет Еноха перед этим строением и садом за ним.

На улицах Плитнякового холма попадались прохожие, мужчины в дорогих костюмах и женщины в шарфах — в основном люди, но не только. Тут были каналы для состоятельных водяных: их тоже можно было видеть на улицах. Одетые в легкую водонепроницаемую одежду, с виду совсем как мужской костюм, они ползли, рывками подтягивая задние конечности, и жевали сигары, которые люди курят, а водяные едят. Какты попадались редко — среди них преуспевали немногие. Даже конструкты, механические слуги на паровом ходу, дребезжали здесь по улицам, и этот звук напомнил Ори дни его детства, когда они были везде. Богатые обитатели Плитнякового холма могли приобрести лицензии, подтверждающие, что их агрегаты прошли тщательную проверку, введенную после Войны конструктов. Хотя теперь даже богачи предпочитали големов.

Эти пустоглазые куклы из глины, камня, дерева или проволоки, изображавшие мужчин и женщин, двигались с нечеловеческой осторожностью. Они перетаскивали тяжести, носили своих хозяев, и все время тупо смотрели то в одну, то в другую сторону, подражая человеческим движениям, как будто и впрямь могли видеть, а не повиновались выданным инструкциям без всякого вмешательства мозга и органов чувств.

Все тороанцы прибывали с одни и тем же вопросом на устах:

— Что мы тут делаем?

Явился Барон, одетый шикарно, как все местные. Костюм из шерсти ягненка, рубашка из тончайшего хлопка и шелковый галстук идеально сидели на нем. Все вытаращили глаза.

— Ах да, — сказал он — чисто выбритый, подстриженный, с тонкой сигаретой в пальцах. — Вы теперь мои слуги. Так что привыкайте.

И, сев спиной к стене непривычной, огромной, пустой комнаты, он рассказал о Бертольде Сулионе.

Торо был с ними. Ори понял это внезапно. Он не знал, как давно масляная лампа освещала странный силуэт в углу, отбрасывая на стену дрожащие силуэты рогов. Наступил вечер.

— Зачем мы здесь, Бык? — спросил он. — И где Уллиам?

— Уллиам не сможет часто приходить сюда. Переделанный на этих улицах — большая редкость. А вы здесь потому, что я вам велел. Закрой рот, и узнаешь зачем. Я дам вам денег. Купите себе одежду. Отныне вы — слуги. Для любого постороннего вы — дворецкий, лакеи, горничные. Держите себя в чистоте. Вы должны соответствовать.

— А что, Худая сторона под подозрением? — спросила Руби.

Торо не сидел, а как бы полулежал в воздухе, опираясь на что-то невидимое. Ори чувствовал магическое напряжение, исходившее от его рогов.

— Наша цель вам известна. Вы знаете, чего мы хотим, Ради чего строим. — Неестественно низкий голос Торо поражал, как заряд статического электричества. — Председатель находится в Парламенте. На острове Страк. Посреди Реки. В воде подходы к нему стерегут водяные, берег патрулируют какты, в каждой комнате охрана. Лучшие в городе маги ставят глушилки, злоуловители и капканы из заклинаний. Туда нам не попасть. Но есть еще Штырь и Вокзал потерянных снов. Сами-знаете-кто проводит много времени внутри Штыря — командует милицией. Или на вокзале: в посольском крыле, на высокой башне.

Вокзал был не просто точкой, куда стекались все нью-кробюзонские поезда. Он был трехмерным городом под кирпичной оболочкой. Говорили, будто размеры этого архитектурного сооружения бросали вызов законам не только стиля, но и физики.

— Когда наша будущая жертва там, то противостоять приходится не одним охранникам вокзала.

Но и с ними нелегко было справиться. Бойцы специального подразделения милиции, защищавшие здание, были прекрасно вооружены и обучены.

— Куда бы ни шел наш председатель, клипейские гвардейцы везде следуют за ним. Они — наша головная боль. Вы спросите, а может, в городе? Когда вы в последний раз видели кого-нибудь из Жирных произносящим речь? Они слишком напуганы и заняты переговорами с Тешем. Значит, нам нужна другая стратегия.

Настала долгая пауза.

— Сами-знаете-кто совсем рядом, у своего близкого друга, некоего судьи. Судью зовут Легус. Они видятся каждую неделю. Об этом все болтают, надо только знать, у кого спросить. Встречаются в собственном доме Легуса, где он живет как обычный гражданин и может побыть самим собой. Там они чувствуют себя свободно. Иногда не расстаются до самого утра… Встречи происходят раз в неделю, иногда два раза. В доме судьи… В соседнем доме.

Шум и крики.

— Как ты узнал? — кричал один.

— Не может быть! — вторил другой.

— А это чей дом? Где ты взял ключ?

И тому подобное.

Ори силился вспомнить — точнее, уклонялся от воспоминания, которое маячило в дальнем углу памяти, то исчезая, то возвращаясь вновь. Ори видел, что и остальные тоже кое-что припоминают, только не знал, что именно, ведь для него самого еще не все прояснилось.

— Не так-то просто было узнать подлинное имя владельца, — продолжал Торо. — Но я это сделал. Времени ушло много. И все же я его выследил.

Звуки его голоса долетали до Ори, точно сквозь завесу.

— Это же тот дом… — начал было Ори и умолк.

Никто его не услышал, и он был рад этому. Он не знал, чего ему хочется сделать. И не понимал, что чувствует.

«Это тот дом, в котором жила престарелая чета. Я слышал о них несколько месяцев тому назад, вскоре после того, как отдал тебе деньги. О них тогда кричали все газеты. Их убил ты, или Старая Вешалка, или кто-то из наших, и не за связь с милицией. Они были богаты, но убивать только за это ты бы не стал. Дело было не в богатстве, а в том, где они жили. Если бы они исчезли, ты смог бы купить их дом. Вот на что пошли деньги Джейкобса».

Ори показалось, будто ему дали под дых. Он часто открывал и закрывал рот.

Все его инстинкты противились услышанному только что. Мозг кипел. Ори вспомнил свою былую неуверенность, отчаянную жажду знаний, а потом знания придавили его своей тяжестью, идеи стали расплывчатыми, и с этой постыдной путаницей в голове он пришел в Союз, где перепробовал все фракции и течения в поисках твердой почвы, политического приюта, которым позднее стала для него банда Торо — Торо с его злостью и анархическим запалом. Неуверенность нахлынула на Ори с новой силой. Он осознавал свои чувства — произошло нечто ужасное, он ошеломлен, — но тут вспомнил призывы «союзников» не рассматривать события в отрыве от контекста.

«А если одна смерть предотвратит десяток других? Если смерть двоих спасет целый город? »

Ори молчал. Он понял, что ничего не знает в точности, что ему надо многому научиться, что лучше ему оставаться в этой команде и что надо сперва понять суть происшедшего, а уж потом судить. Торо наблюдал за ним, затем повернулся к Вешалке. Ори видел, как тот скривился. «Они поняли, что я знаю».

— Ори, послушай…

Остальные смотрели, ничего не понимая.

— Да, — промычал Торо.

Ори вдруг почувствовал себя слабым и неловким — ученик перед учителем. Его едва не затошнило от страха. Магический гул, исходящий от Быка, пробирал его до костей.

— Да, — повторил Старая Вешалка. — Это тот самый дом. Они были старыми, богатыми и одинокими, без наследников, дом все равно выставили бы на продажу. Но нас это не устраивало. И не думай, Ори, будто никто не чувствовал боли и вины. Стоит нам попасть в дом по соседству, и наше дело сделано… Мы победим. Победим.

И тут, перебивая старого какта, заревел Торо. Звериный рев постепенно перешел в треск электричества и прогибающегося железа. Негромкий, он целиком заполонил комнату и голову Ори, а потом стих, и Ори обнаружил, что смотрит прямо в стеклянные светящиеся глаза Торо.

— А когда мы победим, весь город будет наш, — сказал Старая Вешалка. — Снимем одну голову с плеч. Сколько других будут спасены?

Один за другим, тороанцы соображали, в чем дело.

— Думаешь, мы не пробовали другие средства? Дом судьи под надежной охраной. Там не устроить засаду. Даже рогам босса не прорвать защитный барьер. И сами мы не можем пройти. Оружие тоже бессильно: ни пуля, ни взрывчатка, ни камень не пробьют его стены, дом прямо-таки набит заклинаниями. А все из-за того, кто приходит в гости.

— Канализация кишит упырями — через нее никак. У нас просто не было выбора. Подумай как следует. Ты еще можешь выйти из дела.

«Как вышло, что именно мне задают этот вопрос? А остальные, им что, не надо решать? » Но все смотрели только на него. Даже до Еноха дошло, в чем дело, и он с открытым ртом думал о том, что происходило в ту ночь за его спиной, пока он стоял на карауле. Барон и Старая Вешалка не сводили с Ори глаз. От напряжения какт вытянулся в струнку и застыл. Барон, напротив, расслабился. Уйти ему, конечно, не дадут — Ори знал это. Если он откажется пойти с ними, то он мертвец. Если согласится, то, может быть, тоже. Вдруг они решат, что ему нельзя доверять?

Надо так надо — это был девиз всех инакомыслящих. Однако сперва следовало доказать, что это действительно надо, победив в жарком споре. Но ведь они так близки к цели… Они нашли лазейку туда, где их жертва окажется наконец без защиты, одинокой и уязвимой, и желание принести свой дар Нью-Кробюзону перевешивало все прочие соображения. Всего две смерти отделяют их от цели… так вправе ли Ори стоять на пути у истории? Что-то в нем дрогнуло. «Надо так надо», — подумал он. И склонил голову.

Стена на втором этаже, отделявшая дом от участка судьи Легуса, была предварительно подготовлена. Сняли несколько дюймов штукатурки и деревянной дранки. Под стеной устроили подкоп.

— Глубже нельзя, заклинания сработают, — сказал Старая Вешалка.

С невероятной осторожностью он коснулся открытого нутра стены, глядя на Ори. Лицо того застыло: он слушал. Торо готовился несколько недель. «А другие банды у тебя есть? — думал Ори с непостижимым для него самого чувством. — Или мы единственные? На чье имя записан дом? Вряд ли ты купил его сам, правда? »

Барон говорил что-то со свойственной ему механической четкостью. «Надо бы мне послушать, — сообразил Ори, — Похоже, это план».

— Сулион у места взрыва. Так мы выигрываем две вещи: узнаём, кто где находится и что собирается делать, и делаем первый шаг. Если его там не будет, мы покойники.

«Милицейская тактика, — подумал Ори. — Вот чему я учусь сейчас». И он снова подумал о том, сколько милиционеров вернулись с войны, переполненные такой же злобой, о том, на что они способны. Наблюдая за Бароном, Ори понял, что тот всем своим существом стремился к этому мигу, что для него не существовало никакого «потом», что он жил только местью.

«Эпидемия убийств. Вот что нас ожидает. Если все эти самовольщики и ветераны не найдут другой отдушины. А еще их будут вербовать Дикобразы. Они с радостью возьмут таких, как Барон».

«Помоги нам Джаббер». И Ори снова захотелось обезглавить правительство, прямо сейчас, немедленно. «Скоро, — подумал он. — Уже скоро».

У него было такое чувство, будто он сбился с пути. Пришлось несколько раз повторить себе, что он находится именно там, где должен.

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒