нАсТуПаТеЛьНоЕ. ОтСтУпЛеНиЕ

нАсТуПаТеЛьНоЕ

ОтСтУпЛеНиЕ

ГЛАВА 17

— Вот оно. Здесь. Это его край. Край какотопического пятна.

Задолго до этого канюки прервали свой плавный полет и рассеялись в воздухе. Ягуар споткнулся, осторожно крадучись, на полушаге и был таков. Исчез. Пыль и черный дым распугали зверей. Казалось, сотни лет прошли с тех пор, как здесь впервые раздался этот громкий грубый звук.

По открытой ране земли, словно бацилла, крохотная палочка, отравляющая кровь, полз Железный Совет, загрязняя местность вокруг себя. Коптящий и чадящий металлический бог для животных. И, как много лет назад, одни люди клали перед ним рельсы, другие заметали его следы, а третьи брали дорогу сзади и переносили ее вперед, чтобы та легла под колеса грохочущей машины.

Куда бы он ни направлялся, везде он был незваным гостем. Состав нигде не становился частью пейзажа. Он был проклятием истории в редколесье на склонах холмов и среди густого покрова настоящего леса, в межгорных долинах и на изрезанных каньонами плато, кое-где пронзенных рогами твердых скальных возвышенностей. И в зловещих местах, где природа взбунтовалась, вроде медленно движущихся холмов, гейзеров дымного камня, фульгуритовых статуй и застывших электрических бурь он тоже был как бельмо на глазу.

Город-призрак. Город, все жители которого, и мужчины, и женщины, были заняты лишь тем, что выравнивали землю и клали на нее рельсы. Все они были непрошеными гостями.

Как их предки, первые члены Совета, — некоторые еще находились среди них, — они были мускулисты, загорелы и знали свое дело. Переделанные, нормальные, какты и прочие стали виртуозами строительства: одни, вооруженные клещами, тянули рельсы, другие укладывали шпалы — и все это под стук забивающих костыли молотов, такой ритмичный, что хоть танцуй.

Для тепла они носили шкуры; платья и штаны делали из перешитых мешков. Они украшали себя отслужившими свое кусками железа и распевали убогие кричалки, бравшие начало от старых рабочих песен, да недавно сложенные баллады о самих себе.

На запад мы пошли,

Местечко там нашли,

Живем себе, не тужим,

Между собою дружим,

Свободные, поем.

В центре человеческого муравейника, где сотни людей только и делали, что обслуживали его многочисленные нужды, охраняемый стражей и дозорными — на вершинах холмов и деревьев, а также в небе, — полз он, причина всего, поезд. Время не пощадило его. Он стал иным. Он одичал.

Скотобойни, спальные места, орудийная башня, библиотека, зал для собраний, рабочие кабины, старые вагоны — все было на месте, и все стало другим. Все покрылось зубцами, обросло башенками и надстройками. Между новыми башнями протянулись веревочные мосты, которые то провисали, то натягивались, как струна, если поезд шел по кривой. Осадные орудия были привязаны к крышам. В стенках вагонов появились новые окна. Некоторые вагоны, словно старые церкви, покрылись плющом и другими ползучими растениями, а орудийной башни просто не было видно за листьями и стеблями. Две платформы целиком отвели под огороды, где росли всякие съедобные травы. Две другие тоже покрывала земля, но трава на ней росла только между могильными плитами. Несколько полудиких демонов движения игриво покусывали паровоз за колеса.

Появились новые вагоны. Один, построенный целиком из отполированных водой бревен, с заделанными смолой щелями, покачивался на тонких колесах, то ли недавно отлитых, то ли отремонтированных. Это были вагоны для представителей иных рас, присоединившихся к Совету: передвижные бассейны для водяных жителей. Поезд был длинный, паровозы тянули и толкали его с двух сторон — два впереди, два сзади. Дымовые грубы их с металлическими фланцами были все в охристых разводах, изображавших языки пламени. Первым шел огромный старый паровоз с ярко выкрашенной решеткой, над которым самодеятельные художники так потрудились за прошедшие годы, что он, казалось, распух и готов был лопнуть от переизбытка деталей.

Его прожекторы, как и следовало ожидать, стали глазами в обрамлении толстых проволочных ресниц, а решетка — ртом с выпирающими зубами. Зубы были настоящие — огромные клыки диких животных, где привязанные, а где и привинченные. Огромный нос был приварен спереди к утолщению на дымовой трубе, из-за которого она выглядела дурацким придатком. Заточенные поручни походили на рога. За этой неуклюжей физиономией громоздились трофеи и тотемы. Целый зверинец черепов и высушенных головных панцирей скалился в смертельной ярости с боков машины: зубастые, с разинутыми ртами, плоские, безглазые, рогатые, с ртами-присосками и зубами-ресничками, с костяными гребнями, до ужаса похожие на человеческие и совсем ни на что не похожие. Там, где на трофеях сохранилась шкура, она потемнела от дубильных веществ и выгорела на солнце, кости и зубы покрылись сеткой трещин и копотью. Обезображенный паровоз нес на себе останки, точно огнедышащий охотничий бог.

Они прокладывали путь по едва заметному следу былой дороги. Иногда она пропадала из виду — а может, это ландшафт за десятилетия сдвинулся с места и поглотил ее. Иногда в холмистом краю, на берегу озера они часами долбили скалу, чтобы найти вход в ущелье. А там, прорубаясь через кусты ежевики и заросли молодых деревьев, встречали среди ползучих сорняков призрак железнодорожной насыпи — пронизанный корнями растений земляной вал, по которому они когда-то проехали в другую сторону. Они находили запасы изъеденных временем рельсов и шпалы — некоторые даже лежали на своем месте, — укрытые брезентом, земля под которым пропиталась машинным маслом. И тогда новые рельсы клали встык к старым, дождавшимся хозяев.

— Это мы их тут оставили, — говорили старики, чьи руки укладывали этот путь. — Теперь я вспомнил. На всякий случай. Как знать, подумали мы тогда, вдруг доведется вернуться.

Оставленные про запас рельсы ускоряли движение — подарки из далекой молодости, завернутые в промасленный брезент и оставленные среди скал.

Иуда Лёв учил Каттера укладывать рельсы.

Когда потрепанный отряд впервые появился в степи, он вошел в нее неслышно. Измученные путники достигли цели и не верили своим глазам. Помрой и Элси молчали, мастер шепота Дрогон поглубже надвинул на глаза шляпу, невидимый, но осязаемый Курабин устал и съежился от постоянного разведывания местности и вызнавания секретов. Каттер подходил к Иуде при каждом удобном случае. Когда мог, брал его за руку.

Куда ни глянь, под небом в завитках облаков всюду колосилась возделанная степь. Засеянные злаками поля граничили друг с другом, все вместе обведенные, точно изгородью, железным овалом дороги. За ней тоже были поля, но не сплошь, а вперемежку с зарослями диких трав.

Проводники вели их внутрь, травяные волны расступались и снова сходились у них за спиной. Путешественники видели людей, которые трудились на полях. Там, где раньше не было ничего, оказалась плодоносная земля. Путники молчали, и только Иуда беспрестанно улыбался и шептал: «Слава». Мужчины и женщины сновали по тропкам, соединявшим крытые дерном придорожные избушки: все как в обычной деревне, только дорога тут была железной и по ней ходил поезд.

Иуда всматривался в лица местных, а когда они подходили ближе, с хохотом восклицал:

— Слава!

Те кивали в ответ.

— Привет, привет, привет, — сказал Иуда, когда к ним подошел какой-то малыш, чей отец точил серп, время от времени поглядывая на сына.

Иуда присел на корточки.

— Ну, здравствуй, маленький товарищ, сестренка, хавер, — сказал он и поднял руку, благословляя. — Как жизнь, а?

А потом он отпрянул и издал звук счастья. Не заговорил, не запел, а завопил от восторга, услышав металлический скрежет и увидев облака сажи, когда степные травы расступились, пропуская поезд под названием «Железный Совет». Из глубины степей, дрожа деревянными и металлическими башнями, покачивая веревочными мостами, к ним приближался город на колесах.

Всю свою поклажу они сбросили наземь.

— Железный Совет, Железный Совет! — восклицали они, увидев клыкастый паровоз.

И вот он подошел, поезд, следующий по кольцевому маршруту, как делал уже давно, — не бродяга, но домосед, обходящий дозором свою страну. Остановился.

— Я Иуда Лёв, — закричал Иуда. И шагнул к поезду, как будто собирался войти на остановке. — Я Иуда Лёв.

Кто-то вышел из кабины паровоза, и Каттер услышал крик: слов он не разобрал, но Иуда побежал к паровозу, твердя чье-то имя:

— Анн-Гари!

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒