Биверли Бирн 17 страница

Роберт посмотрел в окно на порт. Там, буквально мачта к мачте, стояло множество судов.

– А вот эти не в Вест‑ Индии, – тихо сказал он. – Нельсон находится сейчас в нескольких милях отсюда, а испанская и французская флотилии здесь, в Кадисе.

– Сам знаю, не слепой, видел. – Лиам поднялся, подошел к окну и встал рядом с братом. – А чего они дожидаются, как ты думаешь?

Всякого рода военные приготовления, у Лиама, кроме отвращения, ничего не вызывали. Он был сугубо штатский человек и к тому же не отличался смелостью рискованного мужчины. Но сейчас, при виде мощных, красивых кораблей, в его голосе почувствовалось подавляемое внутри восхищение.

– Боже мой, они и впрямь выглядят непобедимыми!..

– А вот чего они дожидаются, этого я не знаю. Но корабли эти дьявольски хорошие, Лиам. Я сам заплатил за постройку пятнадцати кораблей, которые стоят в этой бухте.

– Пятнадцати? Пятнадцати кораблей, готовых хоть сейчас напасть на Англию? Нет, ты превратился в испанца, что бы ты мне ни говорил. Тогда я пошутил, а вот теперь вижу, что это вполне серьезно.

– Не смотри ты на меня так. Садись и сначала выслушай. Поэтому я и послал за тобой. Не мог я обо всем написать в письме. Я стоял перед выбором, Лиам, и я его сделал.

– Лучше Испания, чем Англия?

Роберт грохнул кулаком по столу.

– Лучше дом Мендоза, чем все народы земли и чем созданная Богом сама она… Вот в чем дело и об этом мы с тобой должны потолковать, Лиам. В этом наше предназначение, независимо от того по душе оно нам или нет. Испания – союзник Франции в этой войне, именно поэтому она была обязана сделать свой вклад в виде военных кораблей, которые сейчас стоят вот там. И если выиграет Наполеон, то выиграем и мы.

– Все зависит от того, кого называть этим «мы», не так ли? – не унимался Лиам. – Я тоже готов бы сказать, что если выиграет Англия, то выиграем и мы, английские Мендоза.

Роберт понимал, что это замечание Лиама справедливо, но и соглашаться с ним не собирался. Ему тоже здесь одному приходилось не сладко. Он вел это сражение с самим собой несколько месяцев, прежде чем пришел к такому решению. Тогда, после самоубийства Пабло и взятия Наполеоном власти в свои руки, как и пророчила Мария Ортега, Роберт крепко задумался над сложившейся ситуацией. Проведя многочисленные встречи с Мануэлем де Годоем, Хавьером и братом Илией, он, наконец, сделал свой выбор, ибо наградой за его участие в этом деле было нечто такое, устоять перед чем было просто невозможно. Мендоза – это один и тот же дом, – говорил он своему брату.

– Одна семья, одно единство. И… – он замолчал, набрал в легкие воздуха и высказал наконец то, что долго в себе сдерживал. – Если мы победим здесь, то нам предоставят полномочия для создания Национального банка Испании.

Лиам уставился на него, не в состоянии понять то, о чем он говорил. Размах, значимость только что сказанного потрясли его.

– Ты уверен в этом? – прокаркал, запинаясь, он.

Казалось, он теряет дар речи.

– Уверен. У меня есть письменное подтверждение человека, который взойдет на трон Испании и аналогичное согласие будущего нового императора.

– Да, но ведь эти пятнадцать кораблей, – повторил Лиам. – Ты заплатил за постройку всех?

– Да, за все пятнадцать. Четыре из них – трехпалубные, вооруженные сотней орудий.

– Великий Боже! Сколько же это стоило?

– Около двухсот миллионов реалов. Больше трех миллионов фунтов стерлингов. Кстати, отец предоставил мне деньги для того, чтобы дать их в долг королю Испании. Но меня убедили в том, что Чарльз IV – не тот человек, которому следовало бы давать деньги в долг.

– Но остальные деньги? Ведь для того, чтобы их собрать, тебе бы пришлось заложить все?..

Перед Лиамом постепенно открывался весь масштаб этой рискованной операции, и голова у него шла кругом. А соотнося эти гигантские суммы к стране, которая вскормила и его и брата, ему стало вообще страшно…

– Все остальное уже серьезного значения не имело. Сделав этот выбор и ввязавшись в эту кампанию, я поставил на карту практически все. Все наши доходы были обеспечены золотом и серебром, которое поступало из испанских колоний. Я заложил и их.

Лицо Лиама приобрело пепельно‑ серый оттенок.

– Все? – переспросил он свистящим шепотом. – Каждый фартинг нашего дома будет служить для…

– Для обеспечения нашего обозримого будущего, – оборвал его Роберт. – Мне удалось более или менее равномерно распределить риск по банкам Швейцарии, Пруссии и Италии. Но если я проиграю, то от Кордовы ничего не останется. Ради Христа, Лиам, да выпей же ты. И держи себя в руках. Мне необходимо было все это сделать, понимаешь? Не существовало другого способа заставить деньги расти. Не мог я испрашивать разрешения на это ни у отца, ни у тебя, не было у меня времени на это. Особенно после того, когда я прослышал про налоги. Но подумай же, Лиам, ведь мы сможем получить Испанский банк. В наших руках будет удавка, которую мы сможем накинуть на владельца любого ценного груза, который ляжет на наши причалы. Это же полный контроль над национальным кошельком!..

– А если ты проиграешь?

– Почему ты все время твердишь «ты»? Если мы проиграем, так будет правильнее.

Лиам принялся трясти своей гривой, пытаясь Роберта разубедить. В ней появилась первая проседь. И вообще он выглядел старше своих тридцати шести лет…

– Нет, ты не прав. Ты принял это решение на свой страх и риск. Ты не посоветовался ни с отцом, ни со мной и…

– Да не мог я посоветоваться! Черт возьми, Лиам, как ты не можешь этого понять? Письма идут неделями, иногда месяцами. Да и как писать о том, что здесь затевается?.. А вдруг эти письма попали бы… – Роберт в отчаянии махнул рукой. – А мне решать надо было. Понимаешь ты хоть что‑ нибудь?..

– Ты не посоветовался с нами, – продолжал Лиам, будто его никто не перебивал.

– Но ты не один, Роберт, ты не, – он запнулся, подыскивая нужное слово. – Не какой‑ то там Медичи или восточный монарх. Ты не можешь управлять всем по божественному наущению или по своему собственному усмотрению.

Роберт отмахнулся от него.

Лиам поднялся, весь его облик, казалось, зримо отражал оскорбленное достоинство.

– Очень хорошо, ты принял решение. Я ничего не смогу предпринять для того, чтобы остановить его исполнение. Там корабли и твои, и наши, и Нельсона. Нам остается лишь смотреть за тем, как будут развиваться события, не так ли? – Он повернулся и собрался уходить.

– Лиам, останься здесь, – предложил ему Роберт. – Я распорядился, чтобы тебе приготовили комнату. Я ду…

– Благодарю, но я считаю, что мне следует предпочесть общественное место, – перебил его Лиам. – Да и то лишь на несколько дней, чтобы успеть подготовиться к еще одной поездке через континент, – он кивнул в сторону порта, где стояли на якоре военные корабли. – Не думаю, что представится возможность добраться домой морем.

– Лиам, послушай меня. Я располагаю надежным источником информации. Что бы ни произошло, мы узнаем обо всем первыми и сможем использовать это в наших интересах. Здесь находится один карлик, его имя Гарри Хоукинс. Этот человек пользуется моим безграничным доверием. На одном рыболовном суденышке я послал его за несколько миль от берега. Он сможет своими глазами увидеть, как будут развиваться события и прислать мне донесение.

– Я не думаю, что это будет полезным для меня, – холодно возразил Лиам. – А Хоукинса я помню. Отец выставил его из дома в тот год, когда родился ты. И хотя я был тогда шестилетним карапузом, но его запомнил хорошо: он не из тех людей, которых быстро забываешь. Несчастное создание, надеюсь, ты его не подвергаешь смертельному риску.

Четыре дня спустя, едва забрезжил рассвет, по улице, ведущей из порта к складам Мендоза, несся гонец. Это был мальчик лет десяти. Его доставило в порт быстроходное одномачтовое судно. За этим суденышком следовали и другие суда, – в ту ночь вблизи Трафальгарского мыса было много всяких морских судов. Карлик уверял Роберта, что если он, Гарри Хоукинс, не найдет способа раньше всех сообщить дону Роберту кто победил, то он может его высечь розгами.

Мальчишка задыхался, когда он вбежал в огромные ворота склада, с него градом катил пот. Несмотря на ранний час, несколько человек занимались перестановкой бочонков с вином.

– Где идальго? Есть срочное послание для него!

– Здесь, – Роберт выступил из темноты.

За эти четверо суток ему удалось поспать всего несколько часов. Этой ночью он следил за погрузкой вина из хересских бодег – он специально занял себя работой, чтобы хоть как‑ то подавить в себе нервозность ожидания вестей.

– Давай сюда, – потребовал он, приглядываясь к мальчику.

Тот лез из кожи, лишь бы выглядеть взрослее и значительнее, но кошмар пережитого им все еще стоял в его глазах.

– Ну как, плохи дела? – чуть слышно спросил Роберт.

Мальчик кивнул.

– Это ужасно, дон Роберт. Везде кровь, даже море красное.

Роберт уже открыл рот, чтобы спросить, кто же победитель в этой бойне, но передумал. В конце концов, мальчик мог и ошибиться. В такой битве как эта вряд ли десятилетний ребенок мог различить, чьи корабли шли ко дну, а чьи продолжали сражаться. Кроме того, узнать, как в этот раз распорядилась фортуна, желательно было без свидетелей.

– Отлично сработано, малыш, – только и сказал Роберт, – ты будешь вознагражден.

Он обратился к одному из работников.

– Проследи, чтобы его накормили и напоили. Я буду наверху и не хочу, чтобы меня беспокоили.

– Хорошо, дон Роберт.

Он поднялся вверх по ступенькам в свои апартаменты и, перед тем, как пойти к себе в кабинет и прочитать письмо, решил смыть с лица складскую пыль. Письмо было завернуто в клеенчатую непромокаемую бумагу. Четыре исписанных убористым почерком Гарри листка бумаги.

…«Обоих противников мы видим очень хорошо. Сто двадцать кораблей Нельсона и объединенные силы, представленные тридцатью тремя кораблями Вильнева и адмирала Гравины. Сам Нельсон находился на борту «Виктории». В подзорную трубу я его видел так же близко, как вас. Он был при всех наградах. На всех судах добавили парусов и мы знали, что это не займет много времени. Позже, уже около одиннадцати, один человек, который понимал сигнал!:.! фляжками, объяснил мне, что «Виктория» рассылала такое обращение на все британские корабли: «Англия ждет от вас, что вы, каждый, выполнили свой долг» – вот что там было сказано, сэр. Я не мог их слышать, глядя в подзорную трубу, я лишь видел, как они кричали: «Ура! ». Трудно было не восхититься ими, сэр. Но на нашей стороне ничего подобного не было. Хотя у нас и было преимущество в кораблях и пушках, но люди не выглядели так, будто они рвались в бой. Я думаю, что все произошло именно поэтому ».

Роберт прервал чтение и стал смотреть на гавань. Погода переменилась, и сильный ветер за ночь разогнал дым орудий над горизонтом. Атлантика блестела в лучах восходящего солнца. Каким мирным все выглядело сейчас.

А ведь он был так уверен, даже убежден в том, что риск этой кампании не такой уж и большой, как казался. И что бы он ни говорил Лиаму, он знал, что сама мысль о том, что он мог проиграть, так и не сформировалась в его голове. Одним эффектным приемом он намеревался превратить дом Мендоза в Кордове в средоточие такой власти, которая станет достоянием будущих поколений не только в самой Испании, но и в целой Европе. Он даже подумывал над тем, не прибрать ли к рукам и Северную Америку… И вот все ушло, ускользнуло от него и власть, и победа. Стоит ли дочитывать письмо Хоукинса до конца? Но Роберт хотел испить свою горькую чашу до самой последней капли.

…«Я почти уверен в том, что Нельсон погиб, но то, что они выиграли битву, в этом сомнений нет. Девятнадцать наших кораблей окружены, сэр. Остальные затоплены. Храни нас Бог, сэр Роберт. Да благослови Бог дом Мендоза. Вы поступили правильно, сэр. Я в этом уверен. И хотя все сейчас выглядит очень плохо, я уверен в том, что Бог видел, что вы действовали правильно и не обойдет вас своим благословением.

Ваш вечный смиренный слуга под Богом Иисусом Христом.

Гарри Хоукинс.

Роберт аккуратно сложил листки и снова завернул их в непромокаемую бумагу. Потом он надел плащ и отправился в гостиницу, где остановился Лиам. Брат сидел за завтраком, он был совершенно один. От англичанина шарахаются, как черт от ладана, подумал он.

– Вот, можешь прочесть и возрадоваться, – с этими словами он бросил письмо на стол. – Эта новость скоро разлетится по всему свету. Пока шел сюда, я уже видел, как в гавань устремилось множество суденышек. Но это лишь первая ласточка.

– Нельсон победил? – прохрипел Лиам.

– Да. И, соответственно, ты вместе с ним, если исходить из того, как ты на это смотрел во время нашего последнего разговора. Банка здесь не предвидится, но и Наполеон не отважится после этого напасть на Англию. Более того, Британия снова правит морями уверенно и надежно. Полагаю, что на веки вечные.

– Роберт, послушай, я сожалею о том, что произошло. Я понял, что ты делал то, что считал необходимым. А что же теперь? Что будет с Кордовой?

– Кордова мертва. И это надолго. Большинство из моих должников длительное время будут неплатежеспособны. Кровь будет сочиться по каплям, и труп положат в удобный гробик. Дворец и почти вся собственность в Андалузии вне опасности, но Кордова мертва.

– Ты ведь вернешься домой? Отец захочет узнать, как и что.

– Не думаю, чтобы этого захотел отец. И видеть меня, после такого провала, для него радость небольшая.

– Ты неправ, ты всегда был его любимцем. И одна твоя ошибка его отношения к тебе не изменит.

Роберт покачал головой.

– Нет, может. Да и вообще, не хочу я домой. Уж лучше останусь здесь и буду сидеть у смертного одра. Это старый испанский обычай, Лиам, сидеть возле покойника, пока он не похолодеет и потом не начнет разлагаться. Это один из тех обычаев, которые я решил перенять у испанцев.

Следующие три дня Роберт пил. Потом, когда уже был не в силах вливать в себя ни коньяк, ни вино, он забрался в свои апартаменты над складом и потерял сознание.

Очнулся он раздетым, в полной темноте. Полог кровати и тяжелые гардины на окнах были задернуты. Так как Роберт не помнил, что с ним происходило, то ему осталось предположить, что в постель уложил его слуга. Роберт отдернул полог кровати и шатаясь, поднялся на ноги. Боже, какая головная боль! Кое‑ как он добрался до окна, потянул шнурок гардин и раскрыл створки. В комнату проник свет. Судя по всему стоял полдень и довольно теплый день. Сделав глубокий вдох, он почувствовал, как от свежего воздуха ему стало легче.

– Индаленсьо! – хрипло прокричал Роберт. Дойти до звонка и вызвать им слугу он был не в силах. – Индаленсьо, иди сюда, ты мне нужен!

– Сеньор, я здесь.

– Ванну, ванну, старина, от меня уже воняет. И чего‑ нибудь выпить.

– Ванна уже готова, дон Роберт, я не давал ей остыть.

Хотя лакей был вдвое ниже Роберта, он попытался взять идальго за руку и помочь ему дойти до ванной комнаты.

Роберт воспротивился этому.

– Я могу сам идти, Индаленсьо.

Он добрался до комнаты, где переодевался. Большой медный чан с горячей водой дожидался его прихода. Он висел над угольями в очаге. Теплый, влажный воздух маленькой комнаты успокоил его до того, как он опустился в воду.

– Вот, так лучше, намного. Индаленсьо, теперь принеси мне выпить. Я тебя уже об этом просил, но ты, очевидно, не понял меня.

– Я приготовил вам выпить, сеньор. – Маленький человечек держал в руке кубок.

Роберт взял его и стал недоверчиво принюхиваться.

– Судя по запаху это шерри. Олоросо. Но оно теплое.

– Да, дон Роберт, херес с сырым яйцом.

– Опохмелка, – пробурчал Роберт, – то, что мне сейчас нужно.

Он залпом опрокинул содержимое кубка в рот.

Полчаса спустя Роберт, посвежевший и одетый во все чистое, сидел в кресле. Физически он чувствовал себя значительно лучше. Что же касалось остального, то горячая ванна не могла, естественно, отвлечь его от мыслей трехдневной давности. Может быть, прогулка отвлечет и сдует паутину с его мозгов.

Еще только смеркалось, но улицы были уже пусты. Обычно в этот час испанцы прогуливались, приветствуя и рассматривая друг друга, молодые мужчины посылали восхищенные взгляды вслед женщинам и молодым сеньоритам, украдкой из‑ под своих пушистых вееров отвечавших на эти знаки внимания. Роберт заметил, что на площади, где обычно проходила коррида, навешивали гирлянды из фонарей. Ах, да, праздник Святого Рафаила на носу, – вспомнил он. Вряд ли поражение испанской флотилии могло помешать этому празднику. Но позвольте, какая же коррида в темноте? – недоуменно пожал Роберт плечами. Неподалеку, на одной из упиравшихся в площадь узких улиц, сидел на перевернутом ящике человек. Он преграждал идущим дорогу.

– Что здесь происходит? – спросил у него Роберт.

– Концерт, идальго. Для того чтобы послушать, надо заплатить один реал. Всем, даже благородному сословию, – добавил мужчина, явно наслаждаясь своей властью над миром.

Роберта слишком разбирало любопытство, поэтому он, не вступая с мужчиной в препирательства, выудил из кармана монетку и отдал ее ему. В конце площади была возведена деревянная сцена, где обычно, во время корриды, восседал президент и его свита. Сейчас там сидели двое мужчин. В руках одного из них была гитара, другой держал бубен, но они не играли. Откуда‑ то раздавался стук кастаньет.

Она еще не показалась на сцене, а кастаньеты уже звучали. Это привлекало внимание толпы, которая сразу же приумолкла. Люди с интересом смотрели туда, откуда должна была появиться певица. Тем временем к кастаньетам прибавился бубен и через мгновение пальцы гитариста забегали по струнам и в вечернем воздухе поплыла томная, возбуждающая мелодия.

Она медленно шла, и музыка рождалась из‑ под ее пальцев. На ней было надето платье в андалузском стиле: в обтяжку, красное с черным, а у ног, как волны, бушевали пышные складки юбки. Большой черный гребень держал ее волосы, чуть ниже, за ухом рдели розы.

Он уже видел ее, в этом он не сомневался, хотя не мог издали ее разглядеть, но…

Она запела и ее голос, неземной, восхитительный, необыкновенной чистоты заставил его вспомнить все.

– Я не мог и подумать, что девочка‑ цыганка, которая пела на постоялом дворе близ Севильи и донья Софья – одно и то же лицо… – говорил он ей позже, когда они неспешно прогуливались по одной из улиц позади причалов.

Софья не улыбнулась.

– В какой‑ то степени и мне это трудно представить, даже теперь. Та девочка была частью одного мира, женщина идальго – другого.

– Но вы соединили их обе в себе.

– Да, когда оказалась перед необходимостью.

– Извините меня.

– За что? – не поняла она.

– Мне никогда не могло прийти в голову, что вы когда‑ нибудь будете в чем‑ то нуждаться. Я думал, что Пабло все же как‑ то позаботится о Вас.

Как ей было объяснить этому человеку, в чем она нуждалась? Разве он мог даровать ей отпущение всех грехов? Или смыть кровь Карлоса и Пабло с ее рук? Нет, объяснить все это ему она не могла тоже.

– Вы ни в чем не виноваты, – сказала она. – Да и я не была в такой уж нужде. У меня был свой дом в Мадриде, много украшений. Мне ничего не грозило, я не голодала, дон Роберт. Вы не должны чувствовать никакой вины передо мной.

– Пожалуйста, вот о чем я хотел бы вас попросить. Ведь мы вместе пережили многое. Разве мы не можем быть друг для друга Робертом и Софьей? А если вы не нуждались, то тогда почему… – Он не закончил свой вопрос.

– Вы хотите спросить, почему я пою для публики и избегаю приличное общество? – закончила она его вопрос. – Нет, не смущайтесь, я могу понять, почему вы это спрашиваете. Но, согласитесь, иметь статус любовницы, пусть даже самого Мендозы, это не совсем в правилах приличного общества.

У него мелькнула мысль о Марии Ортеге, но Софья продолжала говорить и он ее упустил.

– Кроме того, конечно, была и нужда, но дело не только в недостатке средств, это не то, что вы думаете.

– Что же тогда?

– Потребность стать независимой и надеяться ни на кого‑ нибудь, а на самое себя, самой обеспечивать свое будущее.

– Значит, вы вернулись к тому, чтобы петь как на постоялых дворах, – в его голосе послышалась неуверенность, и Софья заметила это.

– Нет, – не уступала она. – Не таким способом, как делала это тогда, когда вы меня впервые увидели. Теперь я езжу с двумя музыкантами, но их я наняла для себя, а не наоборот. Пою я, только добившись приемлемых условий ангажемента и только на самых значительных праздниках и ярмарках в Испании. Роберт, я не вымаливаю монет после концерта. Зрители платят за то, чтобы увидеть меня.

– Как матадору, – попытался пошутить он и тут же пожалел, что воспользовался именно этой аналогией. – Извините, я не подумал.

Она полсала плечами.

– Все это было, Бог знает, как давно. Вы имеете полное право забыть.

– А вы нет?

Софья повернулась к нему, изучая его лицо в белом, ярком лунном свете и пытаясь угадать, знал ли он о Карлосе или просто догадывался.

– Бог знает, как давно, но крови пролито было очень много, – тихо произнесла она. – Нет, я поняла, что забыть это не смогу.

– Матадоры рискуют жизнью, выходя на арену. Да и Пабло Луис с самого начала своей жизни стал одержимым человеком, человеком навязчивой идеи. Ни в том, ни в другом случае никакой вины на вас нет.

– Может и нет.

Он заметил, что она поежилась и плотнее завязала шаль.

– Вам холодно. Не следовало бы мне на улице затевать этот разговор. Вы остановились в гостинице?

Софья кивнула, они повернулись и направились обратно в город.

– Когда я вас вновь могу увидеть? – спросил он ее, когда они прощались.

– Завтра вечером у меня последнее выступление в этом городе. Потом я уеду. На той неделе я должна снова выступать, я думаю, в Кордове, если получится.

– Вы не поужинаете со мной после завтрашнего выступления?

– Если вы этого желаете.

– Да, желаю, Вы для меня как глоток свежего воздуха, Софья. Я считаю, что сейчас мне это очень нужно.

– У вас какие‑ то неприятности, ведь так? – спросила она. – Поражение адмирала Гравины и его кораблей оказало на ваши планы, обратное воздействие, да?

Роберт был поражен ее проницательностью.

– Можно сказать, что да, – признался он. – Но у нас есть более приятные темы для беседы. Итак, до завтрашнего вечера, Гитанита.

Она протянула ему руку, он прикоснулся к ней губами, поклонился и зашагал прочь.

Волочась за этой женщиной, он обретал отдохновение от своего сокрушительного поражения. Его жизнь сейчас представляла собой обломки надежд и иллюзий. Скалы Трафальгарского мыса пробили солидную брешь в его доселе несокрушимом корабле, именуемом домом Мендоза. Да, он жаждал ее, жаждал унять эту агонию поражения, унять огнем… Огнем чего? Похоти? Нет, не совсем, наверное. При желании это могло сойти и за победу.

– Софья, отправьте ваших музыкантов вперед, а мы поедем в Кордову вдвоем. И мне и вам нужно туда, так почему нам не поехать вместе?

– А вы разве не остаетесь в Кадисе?

Он улыбнулся и подлил ей вина из стоящего на столе графина. Они сидели в столовой его апартаментов над складами.

– Мне незачем теперь здесь оставаться.

Она испытующе смотрела на него. Он выводил ее из равновесия. Его присутствие смущало ее уже тогда, когда он стоял на Плаза Майор рядом с ней в день первой корриды Карлоса, и она объясняла ему, английскому кузену Пабло, все тонкости боя быков.

– Вы много потеряли из‑ за лорда Нельсона?

– Да.

– Это очень неприятно, тем более, что он ваш соотечественник.

– Был таковым. Мне сообщили, что Нельсон погиб во время битвы.

– Вас это утешает?

– Нет, почему это должно меня утешать? – Он поигрывал вилкой, подцепив на нее кусочек оленины, зажаренной с грушами и грибами.

– У меня нет и никогда не было к нему никакой личной неприязни. Все это исключительно деловые интересы, они и были затронуты.

– Но ведь вы – англичанин и он был тоже англичанином, – сказала Софья.

– Я – Мендоза.

Софья уткнулась в тарелку.

– Вы имеете в виду дом? – тихо спросила она. – Семью? Это же, по‑ вашему, самая сильная степень преданности, так?

Интересно, а кому ей быть преданной? Кому она обязана своим рождением? Где?

– Для меня – да. По крайней мере, так было.

– Пабло был лишен этого чувства.

– Я знаю, и это трагедия для него. Мой кузен так и не смог занять свое место или жить тем, для чего он был рожден. Он пытался заменить родственные узы, заботы о состоянии чем‑ то другим, но это привело к тому, чему вы были свидетельницей.

Софья покачала головой.

– Вы не совсем правы в отношении Пабло. Все было гораздо сложнее. Что касается состояния и происхождения – не знаю. Не уверена, – добавила она.

– Оставим Пабло, – вы ведь знали его лучше меня. Но о происхождении побеседуем. Почему вы говорите, что не уверены? Разве вы не вернулись туда, откуда пришли?

Она попыталась рассмеяться, но смех вышел горький.

– Я знала, что вы подумаете. Но вы ошибаетесь. Сейчас я не больше цыганка, чем вы.

Роберт начал возражать Софье. Он напомнил ей о своих впечатлениях, которые сохранились в нем с того давнего вечера на постоялом дворе, когда он впервые ее увидел и услышал. Она доверилась ему и рассказала свою личную историю. Выслушав ее, он заключил:

– Все дело в том, что быт цыган – единственное, что вы помните. Следовательно, ваше происхождение вытекает из этого мира и он один вправе вас в чем‑ либо обвинять.

Софья приложила руку к сердцу.

– Но я этого здесь не чувствую.

Потом, прежде чем он успел что‑ то сказать, она поднялась, взяла веер и шаль.

– Уже поздно, я должна идти, – произнесла она.

– А как мое предложение? Вместе поедем в Кордову?

– Хорошо, поедем вместе.

Через день они путешествовали по центральной, тускловато‑ золотой Андалузии. День стоял солнечный, и Софья ощущала его тепло, но по‑ настоящему ее кровь грело не солнце. Она вся погрузилась в человека, который сидел напротив нее в этой роскошной розово‑ голубой карете дома Мендоза и смотрел на нее теплым, согревающим ей душу взглядом своих карих глаз, от которого у нее перехватывало дыхание, кружилась голова, и охватывало желание…

Первую ночь они провели на каком‑ то постоялом дворе, не отличавшемся ни комфортом, ни каким‑ либо своеобразием. Роберт, осматривая это подобие гостиницы, вопросительно взглянул на Софью. Она хотела его и уже почти согласилась. И все же, как можно легкомысленнее поинтересовалась:

– Две свободных комнаты они для нас уж как‑ нибудь найдут, кроме нас здесь никаких гостей не видно.

Их путь продолжался. Впереди показалась Севилья.

– Еще не совсем стемнело, – сказал Роберт. – Может потерпим часок и доедем до Кармоны? Там я знаю небольшую гостиницу, она очень мила.

– Хорошо, – согласилась Софья, – давайте поедем туда.

Гостиница оставляла действительно приятное впечатление, небольшая, без претензий на дурную роскошь, она весьма оригинально прилепилась к берегу речки.

– Здесь красиво, Роберт, – отметила Софья.

– Вам когда‑ нибудь приходилось тут петь?

– С Пако? Нет, не думаю.

Роберт отправился отдать распоряжения лакеям и посмотреть лошадей. Софья подошла к хозяину.

– Две комнаты, пожалуйста, одну для сеньора и одну для меня.

В глазах хозяина отражалось презрение. Настоящая госпожа не может пускаться в путешествие с мужчиной, который ей ни муж, ни брат. Софья не опустила своих глаз и прямо смотрела на него, словно ожидая его реакции.

– Да, сеньорита, – и это были его единственные слова.

Ее комната находилась в мансарде, о чем свидетельствовали покатые стены. В ней имелся балкон, с которого отлично виделась речка. Пологие холмы опоясывали Кармону, а на них расположились беленькие, словно вымытые, домики. Софья пробыла на балконе до ночи и затем легла в постель. Она лежала и думала о том, как много мужчин и женщин, которые сейчас легли в своих домах в кровати и стали заниматься любовью. Комната Роберта находилась напротив Софьиной. За шторами у него еще горел свет. Она представила его, сидящего в постели и что‑ нибудь читающего. Интересно, а какая на нем рубашка? Шелковая или полотняная? А, может, он спит обнаженным? Ведь выяснить это сейчас ничего не стоило. Надо лишь незаметно проскочить по коридору и легонько постучать в его дверь. Он, несомненно, обрадуется ей. Что же ты со мной делаешь, англичанин? А что я позволяю тебе? За окном заунывно ухала сова.

Она не стала завтракать с ним вместе, а попросила принести жареный хлеб и кофе себе в постель. После завтрака Софья распорядилась приготовить ей ванну. Горничная пыталась было капризничать, дескать, с такими постояльцами хлопот не оберешься, еще никто до них ванны не требовал, но Софья настояла и ванну приготовили. Когда пришло время собираться в дорогу, она достала из дорожного сундука синее платье с голубой накидкой. Софья хорошо знала, что оно прекрасно сочетается с цветом ее глаз и очень ей идет. Когда она спускалась вниз, карета ее уже дожидалась.

– Доброе утро, Софья! Вы хорошо спали?

– Хорошо, Роберт, надеюсь, вы тоже? – его взгляд поддразнивал ее, будто он догадывался о ее ночных бдениях.

⇐ Предыдущая 12 13 14 15 161718 19 20 21 Следующая ⇒