Биверли Бирн 5 страница

Цыганскому табору, путешествовавшему пешком или, в лучшем случае, на осликах верхом, требовалось около четырех дней, чтобы покрыть расстояние между Кордовой и Севильей. Для богатого же человека в карете, запряженной четверкой резвых коней, это дело было каких‑ то шестнадцати часов. Пабло прибыл на ранчо, спустя три дня после того, как Карлос впервые вошел к быку в загон.

«Я не могу разобрать, или он дурак, или самый храбрый человек, которого я когда‑ либо встречал», – поведал ему загонщик, как только Пабло прискакал на ранчо. «Он там, тот молодой паренек, который делает вид, что не понимает о ком идет речь».

При виде юноши у Пабло захватило дух. Всегда было так, что при виде любого, кто по своим природным данным был матадором от Бога – высоким, стройным, красивым, широкоплечим и узкобедрым – в Пабло сначала возникала ненависть к этому мужчине, которая сменялась чувством, похожим на ревностную любовь. Эти чувства олицетворяли собой все, что в представлении Пабло являлось радостью жизни. Он приучил себя, и уже давно, укрощать этот шквал противоречивых эмоций.

– На него приятно смотреть, – согласился Пабло с загонщиком, – но ты, явно, говоришь о чем‑ то другом. – Судя по интонации, с которой были произнесены эти слова, загонщик не сумел убедить Мендозу. – Слишком смело ты о нем говоришь…

– То, что я видел – это больше чем смелость, – не успокаивался загонщик. – У него есть внешность и что‑ то неясное… Но и тебе и мне известно, что именно это, что невозможно объяснить, и делает из человека матадора. Когда он был в загоне, он… – Мужчина запнулся, подыскивая слова. – …Он был, ну… как Бог. Он был великолепен – по‑ другому не могу это назвать. Смотреть на него было все равно, что видеть как вдруг перед тобой оживает музыка… Вот почему я думаю, что он станет великим матадором.

Пабло пристально смотрел на загонщика прищуренным взглядом. «Никогда от тебя не слышал таких поэтических излияний, друг мой. Возможно, и мои чувства при виде этого юноши на арене будут подобными. Посмотрим».

– Понимаешь, – затараторил загонщик, – он никогда в жизни не держал в руках плаща. Он научился за то время, пока мы ждали тебя, и сейчас конечно не сможет продемонстрировать грацию, какую покажет в один прекрасный день.

– Плаща, говоришь, не держал? Нет, я хочу видеть то, что видел ты. Этого парня и быка.

– Без всего? Дон Пабло, прости меня, но это же самоубийство! Он уже делал так, клянусь тебе, клянусь душой моей матери.

– Я не сомневаюсь в твоих словах, я хочу сам посмотреть.

Загонщик с минуту молчал, потом пожал плечами.

– Карлос, подойди сюда, – позвал он цыгана.

Карлос подошел. Загонщик ошибся – этого человека из Кордовы Карлос знал. Софья описала его ему, рассказывая о том, как вместе с Фантой встретила его на Калле Иудихос. И сейчас этот человек был в той же одежде, что и тогда: широкополая плащ‑ накидка черного цвета, которая наполовину скрывала горб на спине и искривленную руку и черное широкополое сомбреро, надвинутое на лоб.

Карлос, разумеется, не стал сообщать этому дону, что ему известно кое‑ что о Мендозе‑ младшем. Он дождался, пока загонщик его представит, затем поклонился.

– Здравствуйте, дон Пабло. Я к вашим услугам.

– Мой друг, загонщик, сказал, что ты цыган. А из какого ты табора? – поинтересовался Мендоза.

Карлос ответил не сразу. Лишь немногим чужакам было известно о существовании таборов, для них все цыгане были все одно – мошенники, воры и бродяги. Но Софья говорила, что дон Пабло производил впечатление человека, хорошо осведомленного об образе жизни цыган, он даже знал о «большом фокусе».

– Я из табора Зокали, – наконец ответил Карлос. Он решил, что это не сыграет какой‑ нибудь роли, коли он сообщит Мендозе Пабло откуда он. Ведь от покровительства этого человека теперь для него зависело многое.

– Ага… Понятно. Теперь скажи‑ ка мне вот что: не было ли в вашем таборе молодой девушки с замечательным голосом? Мне приходилось раз или два слышать, как она пела. Насколько я помню, у нее были синие глаза.

Карлос отрицательно покачал головой. «Такой цыганки в нашем таборе нет. Мне она незнакома, дон Пабло». Он никогда не станет говорить с чужаком о других цыганах.

Дон Пабло пожал плечами.

– Ладно, неважно. Теперь к делу. Я прослышал о том, что ты здесь вчера показывал. Ты можешь еще раз все продемонстрировать мне? Как и тогда, без плаща и оружия, – добавил он.

Карлос недоумевающе посмотрел на загонщика. Тот ему сказал, что дон Пабло будет смотреть его выступление с плащом. И что он был знатоком корриды, который сразу заметит – этот парень с плащом еще не умеет обращаться как следует. Взгляд загонщика ничего не выражал. Если этот цыган желает рискнуть своей жизнью, пожалуйста, дело добровольное, как бы выражал такие мысли его взгляд. Карлос понял в чем дело.

– Конечно. Я готов доставить вашей светлости такое удовольствие, – с наигранной легкостью сказал юноша.

Бык, который дожидался в стойле, был другой. Что касалось боя, то этот бык, сразись с ним Карлос во второй раз, прикончил бы его в два счета. Не в правилах корриды позволять человеку сражаться на поле дважды с одним и тем же быком. Быку достаточно одного раза, чтобы раскусить все уловки тореро, и тогда этот бык был непобедим. А тот черный, который был вчера, теперь годился лишь для откорма и затем на убой. Этот, который ждал поединка сегодня, был поменьше и не черный, а красновато‑ коричневый.

– Ну как, нравится тебе этот бык? – спросил дон Пабло Карлоса, когда тот шел к стойлу.

Загонщик предпочитал не смотреть на парня.

– Конечно, это хороший бык, – ответил Карлос.

Пабло хмыкнул. Он понимал, что цыган лжет. Этот бык был потрусливее черного и без готовности постоянно атаковать. Но на этой неделе Мендоза уже потерял великолепного быка и он не собирался приносить в жертву этому безумному цыгану еще одного из своих лучших быков.

Ладно, будь, что будет. Юноша сам сделал свой выбор и если уж этот Карлос желал его, Пабло, покровительства, то должен показать себя достойным его.

Пабло ждал и смотрел, что произойдет. Внутри его кипели обычные чувства. Их источником была ненависть к этому цыгану, умевшему делать то, о чем он мечтал всю жизнь; он желал, чтобы этот бык убил парня, потому что любил зрелища но, с другой стороны, ему хотелось победы Карлоса над быком – он ценил храбрость тореро, и особенно безумную.

Юноша перепрыгнул через забор и встал в позицию. Все было так, как и говорил ему загонщик. Что‑ то произошло в тот момент, когда Карлос очутился перед быком. Он сразу изменился. Юноша больше не принадлежал к простым смертным. Мендоза знал это и почувствовал незримую нить между собой и тореро. Теперь благодаря этой магической связи, их эмоции, их страх, надежды, триумф, беды стали общими для одного и другого. Он почувствовал знакомый прилив удовольствия. Но нет, сегодня это было не просто удовольствие от зрелища, а нечто большее – истинное наслаждение им.

Долю секунды Карлос, повернув голову, смотрел на человека, который наблюдал за ним. Их взгляды буквально сцепились, но через мгновение вниманием Карлоса целиком завладел бык.

«Бычок, – негромко позвал он. – Я здесь, ну, достань меня».

Уже через несколько секунд Пабло знал, что это будет такое зрелище, которое он не сможет забыть до конца своих дней. Все оказалось гораздо интереснее, чем ему рассказал загонщик. Карлос выдержал три атаки: в первый раз поворотом головы отвел рога быка в сторону, а в двух других, стоя к быку спиной, каждый раз отпрыгивал в сторону в самый последний момент, когда казалось, что рогам быка некуда было деваться, как вонзиться в спину смельчака. Все его пируэты были весьма грациозны. Теперь бык и цыган сходились в четвертый раз. Рассвирепев, животное ринулось в безудержную атаку. Карлос ждал момента, когда еще будет не поздно увернуться от быка. Казалось, что юноша просчитался и что рога быка подбросили его вверх, но это было не так… Он и не пытался на этот раз увернуться, а подпрыгнул в воздух и, совершив воздушный пируэт, приземлился позади быка.

– Дьявол, – вырвалось у Пабло.

– Готовься, – раздался крик загонщика; для него, как и для Мендозы, все происходящее было необычным и захватывающим зрелищем. – Смотри, Матерь Божья, он еще раз собрался.

Карлос приманивал быка опять. Будь это бык покрупнее, удача не изменила бы ему и на этот раз и он стал бы героем. Но этот бык рыцарем не был. Он решил, на сей раз, атаковать не по правилам. В последний момент он мотнул головой и ударил Карлоса рогом в бок. Огромный бивень вошел Карлосу чуть ниже грудной клетки и вышел наружу около позвоночника. Какое‑ то мгновение юноша был надет на рог быка и висел на нем, как кусок мяса на вертеле. Затем бык, словно пытаясь стряхнуть с себя горечь поражения, мотнул головой и юноша упал на землю.

Он был еще в сознании, когда его принесли в дом. И странно, он был счастлив – ведь он не показал себя трусом. Не таким, как его считали и Зокали, и Хоселито, и все остальные… Они были не правы. Пабло склонился над ним.

– Карлос, ты меня слышишь? – Цыган слабо кивнул головой. – Молодец. Ты был просто неподражаем. Если ты выживешь и у тебя останется храбрости для корриды, я буду твоим опекуном.

«Жди меня, Софья, – думал Карлос – Помолвка кончится через два года, не забывай меня. Я достану денег и вернусь к тебе». От потери крови Карлос потерял сознание.

Софья продолжала надеяться вплоть до того дня, когда должна была состояться свадьба. До того момента, когда женщины табора Зокали надели на нее белое платье и Фанта воткнула красивый большой гребень ей в волосы, прикрепив к нему длинную фату, она не верила, что действительно выходит замуж за Пако. Софья внушала себе, что Карлос вернется. Не о чем было беспокоиться: прежде, чем ее отдадут замуж за Пако, Карлос посватается за нее. Он уже спас ее однажды, спасет и на этот раз. Все будет хорошо, когда вернется Карлос, но было уже поздно.

Софья стала женой Пако, когда цветущий миндаль покрыл нежно‑ розовым ковром Андалузию. Это было в феврале, в четверг, за три дня до наступления карнавала в канун Великого поста 1799 года. Их помолвка окончилась неделей раньше – Зокали не стал упорствовать, но церковь не давала согласия на освящение этого брака в период Великого поста, длившегося сорок дней. Пако не желал ждать полных два месяца, которые грозили затянуться на три с лишним.

Свадебные торжества длились два дня. Здесь, среди гостей, можно было встретить цыган как из далекой восточной Гранады, так и из Кадиса, что на западе. Они приехали на свадьбу к Зокали, который слыл одним из самых уважаемых предводителей, прослышав о той огромной цене, которая была заплачена за чужачку и ожидали торжества, пышность которого соответствовала бы этому огромному выкупу. И Зокали их не разочаровал.

Женщины табора зажарили на вертелах сорок козлят и приготовили жаркое из сотни ежей. Мужчины где‑ то украли свинью и разделали ее, затем обобрали капусту с целого поля и сварили ее вместе со свежей свининой. Натушили двадцать котлов риса с рыбой, пойманной в Гвадалквивире, а двадцать других заполнили кукурузной кашей. В то время кукуруза являлась привозным деликатесом, который, однако, трианские цыгане уже успели должным образом оценить. Осушались бесчисленные бочки вина, звучали песни, танцевали все.

– Можно подумать, что замуж выдают любимую дочку Зокали, а не какую‑ то чужачку, – ухмылялся Хоселито.

– Но это правда, что за невесту он получил две сотни реалов? – спросил кто‑ то.

Хоселито согласно кивнул.

– А почему Пако согласился столько заплатить?

– Пако – старый дурак. У него меж ног свербит, поэтому и согласился, – с недовольным видом заявил Хоселито.

Мужчина, который спрашивал, молча пожал плечами, значит правда, как ни трудно в это поверить. Но по нему было видно, что все это никак не укладывается в его голове: две сотни реалов за чужачку или Пако совсем уж действительно потерял из‑ за нее голову…

Ни жениха, ни невесты на свадебном торжестве не было. По старым цыганским обычаям невесте полагалось последние сутки перед свадьбой провести в одиночестве. Затем являлся жених и свадебная церемония начиналась. Кое‑ кто из стариков эти свадьбы помнил, но молодежь их уже не видела. В последние годы церковь и инквизиция заставляла и цыган, как прочих испанцев, венчаться в церкви и тех, кто осмелился бы вместо католического ритуала следовать своим национальным обычаям, ожидало суровое наказание.

Пако и Софья венчались в часовне церкви Святой Анны. Обряд начался утром и прошел быстро – всего несколько минут. Когда церемония венчания закончилась, Пако препроводил свою молодую жену к себе в пещеру. Весь табор тем временем уже вовсю пировал. Новобрачные были одни, за исключением старой Фанты, которая отвела Софью в церковь и сопровождала молодую пару назад в Триану.

За целое утро Софья не произнесла ни слова, она не обращалась ни к Фанте, ни к Пако. В церкви, на вопрос пастора выходит ли она, раба Божья, замуж по собственной воле и берет ли в мужья Пако, в ответ слышался едва различимый шепот. Сейчас Софья тупо смотрела на вход в пещеру Пако и не обращала внимания на присутствие Фанты. О чем ей было с ней говорить? Старуха не помогла ей раньше, а теперь было поздно уже. Женщина‑ цыганка, ослушавшаяся мужа, могла быть изгнана из табора и ей оставалась лишь улица.

– Здесь теперь твой дом, – пробормотала Фанта. – Будь счастлива и роди своему мужу много детей.

Софья по‑ прежнему молчала. Вход в пещеру Пако мало чем отличался от других входных щелей, но Софья подозревал, что внутри эта пещера отличается от многих. Фанта сняла мантилью с головы невесты и подала Пако. Улыбаясь до ушей он, едва взяв ее, сразу исчез в пещере. Софья уже было пошла за ним, но Фанта ее остановила. «Погоди, ты должна пойти к мужу в том виде, в котором появилась на свет». Старыми ревматическими пальцами Фанта стала быстро расстегивать застежки на свадебном платье Софьи. Та и оглянуться не успела, как старуха раздела ее догола.

«Вот теперь иди к нему. Когда я услышу, как ты кричишь и когда он вернет мне фату с пятнами крови, вот тогда я буду знать, что ты не нарушила наш закон», – сообщила ей Фанта.

Крики не заставили себя долго ждать и стихли далеко не сразу. Прошло не меньше часа, когда Пако наконец‑ то появился и подал мантилью Фанте в руки.

«Не смотри на меня так, старуха. Мне пришлось ей как следует поддать. Страх – лучшее средство для женщины. Он учит ее подчиняться».

Фанта пригляделась к нему. На бороде у него поблескивали капли пота, массивная грудь вздымалась и от него несло потом как от зверюги. Но свою службу старуха знала. Единственным ее вопросом был: «Она девственница и она удовлетворила тебя? »

«Да», – прозвучал ответ.

Фанта кивнула и удалилась. На ее лице от озабоченности даже морщин стало больше. Старая гадалка направилась туда, где вовсю катил пир горой. Весь праздник происходил напротив пещеры Зокали, на ровной поляне меж двух холмов Трианы. Она пробралась через расщелину в известняке и остановилась, чтобы осмотреться.

Воздух был наполнен дымом костров, на которых варили и жарили пищу. Повсюду звучала музыка. Аккорды десятка гитар, большого числа тамбуринов, неистовый перестук кастаньет, пение – все сливалось в огромный разноголосый оркестр.

Глазам было на что посмотреть: там и тут развевались ярко‑ красные, синие, зеленые одежды женщин – все кружилось в неудержимом вихре постоянно сменяющих друг друга красок. У мужчин преобладали сдержанно темные тона, они расхаживали в окружении женщин, как Боги.

Завершив путь от пещеры Пако к празднующей толпе, Фанта ощущала прилив гордости. Но, обернувшись назад и посмотрев на новое обиталище Софьи, она почувствовала в сердце тоску. Крики девушки, совсем ребенка, до сих пор стояли в ее ушах. Старуха позволила себе даже нечто вроде сожаления по поводу алчности и бессердечия мужчин. И Зокали, мудрый Зокали не был исключением. И вот она с высоко поднятой головой и победным кличем устремилась навстречу толпе, размахивая своим окровавленным трофеем. Что ни говори, закон оставался законом и правила его должны соблюдаться.

– Добро пожаловать, Роберт, – этими словами приветствовал Доминго Мендоза своего двоюродного брата. – Добро пожаловать в родной дом в родной стране. Мне говорили, что ты прекрасно говоришь по‑ испански, поэтому я могу повторить это на своем родном языке.

Роберт Мендоза обнял своего кузена скорее формально, нежели тепло и уселся в предложенное ему кресло. Ореховое с обивкой из красного бархата, оно было покрыто искусной резьбой. Но ягодицы Роберта, впрочем, как и его спина, не ощутили того привычного комфорта, который он ощущал, сидя в родном лондонском кресле. Почти все испанское представлялось ему изготовленным скорее для того, чтобы ублажать глаза, но не ради удобства. Но только не эта комната. Она была небольшой и почти лишенной каких‑ либо украшений, за исключением, пожалуй, уставленных книгами в прекрасных переплетах полок. Меблировка ее ограничивалась двумя креслами, в которых сидели его кузен и он, и разделявшим их внушительных размеров столом.

Скрыть свой оценивающий взгляд от Доминго, молодой человек не смог. «Ты сейчас размышляешь о том, что все, что тебе пришлось слышать о дворце Палаццо Мендоза ложь, не так ли? – спросил он. – Но эта часть дворца не типична для него – это место предназначено исключительно для решения деловых вопросов. Сейчас мы находимся в самом старом крыле здания, эта часть дворца никогда не разрушалась и не перестраивалась». Доминго огляделся. – «Это, быть может, прозвучит смешно, но иногда мне приходит в голову, что мои предки выбирали для своих переговоров именно это помещение и никакое другое».

Точная дата постройки дворца никому известна не была. До Роберта доходили полуфантастические истории о том, что их род происходил от древних финикийцев. Может быть, в этих россказнях не было и доли правды, но одно обстоятельство ни у кого сомнений не вызывало – Мендоза были старейшими жителями города.

Доминго недавно исполнилось пятьдесят лет. Выглядел он значительно моложе: ни на голове, ни в бороде не было ни одного седого волоса, его лицо, фигура источали энергию и уверенность в себе. Он, конечно, щеголь, – подумал Роберт, – одет, как одеваются французы, несколько легкомысленно, скажем так: синий широкий сюртук из поплина поверх вычурного алого шелкового жилета и красные штаны до колен. Далее следовали белые чулки и туфли с бросающимися в глаза золотыми пряжками. Попугай, да и только, как и все эти, с континента. Впрочем, и среди англичан таких сейчас хоть пруд пруди… Черт возьми, не должен мужчина уподобляться павлину. Роберт невольно взялся за отворот своего темного сюртука, под которым виднелась рубашка с белым стоячим воротничком. Его кузен все еще что‑ то говорил.

– Позже у тебя будет возможность детально осмотреть весь дворец. Не думаю, что ты будешь им разочарован. Но сейчас нам лучше побыть здесь. Прислуга сюда не допускается, а то, что нам предстоит с тобой обсудить – не для чужих ушей. Первое, я могу называть тебя Роберто? Ведь так звучит твое имя на нашем родном языке.

– Если тебя не затруднит, то я предпочел бы, чтобы ты меня называл все‑ таки Роберт.

Доминго кисло улыбнулся.

– Хорошо, Роберт, так Роберт. Как поездка прошла?

– Признаться, она оказалась слишком долгой. Благодаря нашему «другу» Наполеону, мне пришлось пересечь Канал на рыбацкой шхуне, а остаток пути проделать по суше.

– Ах, да, Наполеон. Вот какая досада, – согласился Доминго. – Он вмешивается в судоходство, следовательно в торговлю. Может рано или поздно он поймет, что правительство должно заниматься делом, а не военными авантюрами.

– Он ваш союзник, – сухо заметил Роберт.

Это замечание, казалось, Доминго слегка озадачило.

– Наш? Мой? Я не знаю этого человека… Ах, ты имеешь в виду – он союзник Испании?

– Именно.

– Малыш, – мягко произнес Доминго, – твой отец мне много раз говорил, что твой ум – ум не молодого человека, а гораздо более старшего. Не уверен, что сделав это заявление ты хорошо подумал.

«Черт возьми, не надо было его задевать», – понял свою оплошность Роберт.

– Я лишь имел в виду… – попытался он сгладить невольную резкость, но испанец сделал протестующий жест рукой.

– Я понимаю, что ты имел в виду. Шесть лет назад ваш мистер Питт втягивал Испанию в войну против Франции. Затем, три года спустя, этот идиот Чарльз IV, который, да поможет нам Господь Бог, имеет возможность стать королем Испании, заключил сепаратный мир с этим выскочкой Бонапартом и объявил войну Англии, – Доминго пожал плечами. – А как в войну оказались втянутыми остальные?.. Россия, Австрия, Неаполь…? Полагаю, что это одному Богу известно, а что касается меня, то я перестал в этой кутерьме разбираться. – Он усмехнулся. – Даже за то время, пока мы здесь с тобой беседуем, ситуация может измениться.

– Это спорные вопросы, – тон Роберта не смягчился.

Настроение Доминго резко изменилось и он стукнул кулаком по столу.

– Семья. И это – единственный спорный вопрос для нас… Я не испанец, мой дорогой кузен, а ты… Ты можешь настаивать, чтобы тебя называли Робертом, но англичанин из тебя все равно не получится. Мы – Мендоза, а это вещь гораздо более важная, она переживет и генералов, и королей и всех остальных дураков, которые, сами того не ведая, пляшут под чужую дудку.

Доминго помолчал немного, затем поднялся и возложил обе свои руки на плечи молодого человека.

– Ты понимаешь о чем я говорю?

Роберт кивнул. Он все прекрасно понимал, но не головой – она у него была до отказа набита патриотизмом и гордостью за свою великую державу, как и у остальных англичан, – а душой. Именно поэтому Роберт не стал отказываться, когда отец решил послать его в Испанию. Англия и родина его предков Испания могут воевать друг с другом, но две ветви рода Мендоза – этой мощной империи – не имели права себе этого позволить.

– Да, дон Доминго. Прости меня.

– Да нечего прощать, малыш. Ты молод и тебя обязали восхищаться героями вроде адмирала Нельсона. Ведь вся Англия им восхищается, не правда ли?

Роберт решил вытянуть ноги перед собой, но у него ничего не получилось. Черт бы побрал это проклятое кресло, оно не предназначалось для таких поз. Высоченное, какое‑ то худосочное…

– Да, Англия от него в восторге, это правда. Все просто в экстазе от его побед. – Роберт осекся, опять ляпнул невпопад. – Ведь последним таким триумфом стала победа над испанским флотом у Санта‑ Круса на Канарских островах.

Доминго опять успокоил его жестом руки. Бог ты мой, у него на пальцах, по меньшей мере, три перстня – рубины и два изумруда, – в очередной раз отметил про себя Роберт. Несомненно, это попугай, однако надо его послушать, он, кажется, собирается прочесть мне еще одну нотацию.

– Роберт, у тебя такой обескураженный вид. Не надо, прошу тебя. Как я только что сказал, все эти победы, поражения нас не должны касаться. – Он снова рассмеялся. – Кроме всего прочего Мендоза – патриоты и поддерживают испанский престол. Мы дали в долг Чарльзу денег, чтобы он починил корабли, в которых ваш Нельсон наделал столько пробоин. И Наполеон брал у нас в долг. Да и в Англии время от времени в банках выдаются наличные по выписанным нами чекам. Понимаешь, если есть ум, то даже война может приносить выгоду. – Еще один жест руки предвосхитил перемену темы разговора. – Расскажи мне лучше об Англии, вашем доме. Это куда интереснее и важнее.

Роберт вздохнул свободнее и даже слегка расслабился. Ну, теперь хоть есть твердая почва, под ногами.

– Мой брат женился на женщине толстой словно колбаса. Через три месяца она должна родить ему ребенка. У отца все хорошо. За исключением, пожалуй, того, что мать умоляет его уехать из Лондона. Она спит и видит, как поменять бы Кричард Лейн на какое‑ нибудь грандиозное имение в деревне. Отец об этом и слышать не хочет.

– Я целиком и полностью его поддерживаю. Да, в деревне дышится легко, но дела делаются в городах, а на первом месте всегда должно быть дело. Именно поэтому и мы остаемся здесь, в сердце Кордовы. – Доминго наполнил два массивных бокала тяжелым, сладким хересом и подал один из них молодому человеку. – Давай выпьем за нашу встречу и еще раз: добро пожаловать в Испанию.

Роберт поднял свой бокал.

– У меня тоже есть тост. За шерри, [5] которое нас объединяет. Доброго тебе здоровья и успехов, идальго!

Прежде чем выпить, Доминго добавил:

– Спасибо тебе за тост но, прости, нас объединяет нечто большее, чем херес, Роберт. И это – наша кровь.

– Понимаю. Именно поэтому я здесь.

– Хорошо, а теперь выпьем.

Оба осушили свои бокалы одним глотком и Доминго их вновь наполнил.

– До твоего отъезда ты обязательно должен осмотреть виноградники и погреба в Хересе. Ты не будешь разочарован. Четыре года подряд был отличный урожай винограда, хвала Деве Марии.

Англичанин ответил не сразу. И уж, конечно, не перекрестился, как этот набожный испанец.

– Пути древних сохранились, – вкрадчиво сказал Доминго.

Роберт пристально посмотрел Доминго прямо в глаза. Они у него были того же золотисто‑ коричневого оттенка, что и у англичанина, но слегка поблекшие от времени.

– Если мы говорим начистоту, идальго – это очень хорошо. Среди нас набожных людей нет. Но на каком‑ то уровне, я не могу точно объяснить это тебе, пути древних в нас действительно сохранились. И, пока я здесь, за это я спокоен. Я пришел не ради того, чтобы быть для тебя своего рода инквизитором.

– Я не совсем это имел в виду, – задумчиво произнес дон Доминго. – Да и инквизиция сегодня не такая зубастая, как раньше. Большинство инквизиторов ныне посвятили себя тому, чтобы выявлять людей, читающих книги, стоящие в их проскрипционных списках. Конечно, они по‑ прежнему не спускают глаз с «заблудших» евреев – «марранос» – свиньи, так они их называют. Но вот уже минуло сорок лет с тех пор, как их жгли на костре в последний раз. Такого уже не было с 1759 года.

– Но они вполне могут обречь их на самосожжение, если пожелают, – высказался Роберт.

– Несомненно, – согласился Доминго. – Но, скажу откровенно, инквизиция никогда не обнаружит «марранос» в моем доме. Вы, английские Мендоза, имеете возможность прикидываться протестантами, а втихомолку считать себя евреями. Здесь, в Испании, это не пройдет никогда. Даже если мы все этого очень захотим. А что касается лично меня, то я никогда особенно о Боге не задумывался, но коль скоро он существует, то я предпочитаю обретать его в лоне католической церкви. И, что особенно важно, Роберт, так это то, что Испания, страна, являющая собой образец религиозности и веры всему христианскому миру. Здесь религиозные ритуалы соперничают по своей важности с хлебом насущным у всех сословий, кончая самым беднейшим крестьянином.

Настал вечер, солнце клонилось к закату. Доминго подошел к окну, выглянул на улицу, после чего закрыл ставни и вновь обратился к гостю.

– Я хочу рассказать тебе одну историю, – начал Доминго. – В шестьдесят шестом году в Сарагосе вспыхнул мятеж. Сотни людей высыпали на улицы – они грабили, поджигали дома. В разгар мятежа через город шествовала религиозная процессия, во главе которой шел епископ, несший святые дары. Все до единого мятежники вмиг прекратили то, чем бы они ни занимались, и опустились на колени. Когда процессия миновала их, они поднялись на ноги и решили продолжить мятеж, да было поздно. К тому времени городские власти Сарагосы собрали солдат, которые погасили мятеж. Вероятно такая история была бы невозможной где‑ нибудь, но не здесь, не в Испании. Я думаю, мы оба понимаем друг друга, мой молодой кузен?

Роберт кивнул головой.

– Меня это радует. Ну, а теперь о деле Месты. – Вдруг Доминго осекся и схватился за грудь. Роберт быстро налил ему еще вина и тот с благодарностью его принял. – Ничего страшного, – спустя немного времени произнес Доминго, – наверное я уже не так молод, как когда‑ то. Мне хотелось бы знать, насколько подробно твой отец объяснил тебе ситуацию?

– Относительно Месты? Это гильдия, контролирующая торговлю шерстью.

Доминго смотрел куда‑ то в сторону, его пальцы сосредоточенно барабанили по столу.

– Да, каждая овца, остриженная где угодно, будь то Арагона или Андалузия, отдает свою шерсть на милость Месты и так повелось с незапамятных времен. Не случайно ваш лорд канцлер восседает на мешке с шерстью. Шерсть наравне с золотом – показатель благосостояния нации.

Роберт откашлялся.

– Шерсть когда‑ то была показателем благосостояния нации, идальго. Все уже давно не так.

Доминго резко повернулся к своему кузену и направил на него острый взгляд.

– Но ты, надеюсь, не думаешь, что меня интересует лишь их шерсть. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Я не подвергаю сомнению ваши слова, дон Доминго.

«Это лишь свидетельство того, что ты не глуп, и я был не прав, приняв тебя за глупца». – Доминго наклонился к нему. – Бенджамин говорил мне, что по уму ты вдвое старше. Твой отец, видимо, имеет все основания так думать. И я скажу тебе то, чего бы никому не стал говорить. Даже твоему отцу. Кое‑ кто в Мадриде, в чьих руках власть, были бы не прочь отделаться от Месты, но при этом остаться в тени. Я был их… Ну как бы это сказать…

– Подставным лицом, – подсказал Роберт.

– Ну да… А они, в свою очередь, если бы мне все удалось, конечно, предложили мне своего рода награду. – Взгляд Доминго встретился со взглядом Роберта. – Право образовать сеть банков при поддержке королевского двора. Официальный испанский банк, у которого не путались бы в ногах всякие там частные банки.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒