9. БЮРОКРАТИЯ

Зейн отправился на работу – ликвидировать отставание. Он понемногу набирался опыта и теперь уже чувствовал, когда кто‑ то готов отдать душу, даже не прибегая к помощи Часов Смерти. К тому же он обнаружил, что все чаще задумывается о природе своей должности. Смерть была не бедствием, а необходимой частью жизни, переходом к Послежизни. Трагедия заключалась не в смерти как таковой, а в преждевременной смерти, приходящей раньше, чем нить дарованной жизни завершится естественным путем. Очень многие люди сами укорачивали отпущенный им срок – например самоубийством, совершенным в состоянии наркотического опьянения или в результате вмешательства черной магии. Да и сам он был настолько глуп, что пытался покончить с собой из‑ за ухода женщины, которая, в сущности, его уже не интересовала.

Зейн осознал, что он на самом деле не жил, пока оставался живым. В смерти он родился заново.

Теперь, втянувшись в новую работу – работу Смерти, – он стал верить, что в состоянии выполнять ее хорошо. Дело было даже не в расширившихся способностях, а в намерениях. Возможно, предшественник Зейна мог работать и лучше – но не стремился. Зейн был хуже подготовлен, зато очень хотел все делать правильно. Он не собирался быть жутким, вызывающим ужас призраком; он попытается сделать необходимый переход от жизни к Послежизни легким для всех. Почему этого нужно бояться?

Конечно, Зейн все еще проходил свой испытательный срок. Если высшие силы не одобрят его работу, личное соотношение добра и зла в Зейне пострадает, и, после того как он покинет свою должность, его будет ждать Ад. Но, насколько было известно Зейну, ни одна из сил не может сместить его с занимаемой должности. По крайней мере до тех пор, пока он будет осторожен. Так что, если он хочет погубить свою душу, он может продолжать в том же духе до бесконечности, выполняя работу хорошо.

Да, это было так.

– Чертова Вечность! – ругнулся Зейн. – Я прав и делаю то, что должен. Пускай Бог меня проклянет или Сатана благословит, но я хочу знать, что вершу правосудие честно.

Неожиданно Зейн почувствовал себя гораздо лучше; сомнения были побеждены.

Нынешний клиент Зейна находился под землей неподалеку от Нэшвилла, столицы музыки кантри. Для Морта, способного свободно проходить сквозь землю, не составило ни малейшего труда доставить наездника в нужное место. Зейн увидел слой песка, гравия и разных пород камня, прежде чем добрался до наклонной шахты, прорезающей угольную жилу, и дошел до небольшого штрека, в котором недавним обвалом замуровало двоих горняков. Для них не осталось никакой надежды. Воздуха было мало, а спасателям требовался не один день, чтобы пробиться к тем, кого застиг обвал.

В шахте царила непроглядная темнота, но Зейну все было хорошо видно. Похоже, новая должность придала Зейну магическое зрение, так что обычная темнота не могла помешать ему видеть, что творится вокруг. Шахтеры лежали у образованной завалом стены, сберегая силы и дыхание. Они знали, что отсюда выхода нет.

– Привет, – сказал Зейн, чувствуя себя очень неловко.

Один из шахтеров повернул голову. Его зрачки расширились в усилии что‑ нибудь рассмотреть, и, конечно, Зейн магическим образом стал видимым.

– Ни черта не видно, – пробормотал шахтер, – но, похоже, мы скоро сведем счеты с жизнью.

Второй, разумеется, посмотрел в ту же сторону и увидел Зейна.

– Череп под капюшоном! Это Смерть!

– Да, – сказал Зейн. – Я пришел за одним из вас.

– Ты пришел за нами обоими, – сказал первый шахтер. – У нас осталось воздуха на час, а может, и меньше.

Зейн взглянул на свои часы:

– Меньше.

– О Господи, как не хочется умирать! – сказал второй шахтер. – Я понял, что надежды нет, как только услышал обвал. Так или иначе, мы давно уже жили взаймы, ведь компания не обращала внимания на нарушения правил техники безопасности. Было бы у меня побольше ума, я бы уже давно послал к чертям эту работу!

– Ну и куда бы ты пошел? – спросил первый шахтер.

– Да никуда, – вздохнул второй. – Сам виноват – не приобрел никакой другой профессии. – Он снова взглянул на Зейна. – Сколько времени осталось?

– Девять минут, – ответил Зейн.

– Хватит, чтобы исповедоваться.

– Что?

– Исповедуй меня. Это последнее таинство моей религии. Я никогда не был хорошим верующим, но я хочу попасть на Небеса.

Второй шахтер хрипло рассмеялся:

– Я знаю, что я туда не попаду!

Зейн присмотрелся к камню греха.

– Ты попадешь на Небеса, – сказал он первому шахтеру. – А ты под сомнением. Поэтому я должен забрать твою душу лично.

– Под сомнением? А что это значит?

– Твоя душа балансирует между добром и злом, потому точно не определено, пойдешь ты на Небеса, в Ад или будешь некоторое время пребывать в Чистилище.

Шахтер рассмеялся:

– Это уже хорошо!

– Хорошо?

– По крайней мере я хоть куда‑ нибудь денусь. Я не боюсь Ада. Я его заслужил. Я обманывал жену, обворовывал правительство… Назначь цену. Я готов платить.

– Ты не боишься Ада?

– Я боюсь лишь одного – оказаться навечно замкнутым в ящике вроде этого, когда воздух уходит, а ты совершенно беспомощен. Я буду находиться здесь еще час, но не вечно. Меня не волнует, что еще со мной произойдет, если только я выберусь отсюда.

– А меня волнует! – сказал первый шахтер. – Я так напуган, что скоро не смогу говорить внятно!

Зейн задумался. Он понял, что умирающий нуждается в том, чтобы кто‑ нибудь поддержал его в этот момент, не оттолкнул. Зейн решил попытаться помочь.

– Я пришел сюда за одним из вас, находящимся на чаше весов, однако полагаю, что другой больше нуждается в моих услугах.

– Да, лучше помоги ему, – посоветовал клиент, пребывающий в неустойчивом положении. – Не скажу, что мне нравится умирать, но, думаю, я как‑ нибудь с этим справлюсь. Я знал, на что иду, когда нанимался на эту работу. Может быть, мне понравится в Аду.

Зейн присел рядом с первым шахтером.

– Чем я могу тебе помочь?

– Я же сказал – исповедуй меня. Это будет лучшая помощь.

– Но я не священник. Я даже не принадлежу к твоей церкви.

– Ты – Смерть. Ты можешь это сделать!

Возможно, возможно…

– Тогда я буду слушать и судить твои прегрешения – хотя и так уже знаю, что они невелики.

– Один грех, – беспокойно заговорил шахтер. – Один грех не дает мне покоя многие десятилетия. Моя мать…

– Твоя мать! – произнес Зейн, содрогнувшись.

– Я думаю, что убил ее. Я… – шахтер запнулся. – Эй, Смерть, с тобой все в порядке? Ты выглядишь бледным даже для Смерти.

– Я понимаю, что значит убить мать, – ответил Зейн.

– Это хорошо. Она… Я был тогда подростком… Она попала в больницу, и…

– Я понимаю, – повторил Зейн и взял шахтера за руку. Он знал, что его одетые в перчатки руки на ощупь кажутся костями скелета, но шахтер не отдернул руки.

– У нее был рак, и я знал, что она испытывает сильную боль, но…

Зейн сжал его руку.

Успокоившись, шахтер продолжал:

– Я приходил к ней, и однажды она попросила меня выйти из комнаты и прочитать, что там написано, – ну, знаешь, что пишут на двери. Я вышел и посмотрел, и там было что‑ то написано, но я не мог прочитать. Наверно, это была латынь. Я пошел обратно и сказал ей об этом, и она спросила, не такое ли слово написано, и произнесла его по буквам. Я подтвердил, что действительно такое, и удивился, откуда она это знает, и она поблагодарила меня. Я думал, она довольна.

Шахтер судорожно вздохнул.

– А на следующее утро мать была мертва. Врач сказал, что она словно сдалась ночью и умерла. Никто не знал, почему это произошло, ведь она так упорно сражалась за жизнь. Но я задумался и вспомнил о слове на латыни, которое я сказал ей, – оно значило «неизлечима». Я сказал, что ей больше не на что надеяться, и она перестала пытаться выжить. Я убил ее.

– Но ты же не знал! – попытался возразить Зейн.

– Я должен был знать! Я должен был…

– Тогда ты оказал ей услугу. Остальные скрывали от нее правду и заставляли несчастную продолжать жить и терпеть боль. Ты избавил ее от сомнений. – Говоря это, Зейн обращался скорее к себе, чем к шахтеру. – Это не грех.

– Нет! Я не должен был допускать, чтобы она узнала!

– Ты бы предпочел продлить ее жизнь при помощи лжи? – спросил Зейн. – И тогда твоя душа была бы чище?

– Если бы ты был на моем месте…

– Да перестань же! – вмешался второй шахтер. – Ты виноват только в невежестве, и ни в чем больше. Я даже не уверен, что там было написано именно это латинское слово, а не другое.

– Откуда тебе знать? – огрызнулся первый шахтер. – Ты на моем месте не был!

– Пожалуй, не был, – с кривой усмешкой согласился второй шахтер. – Я вообще не знаю, кто моя мать.

Первый шахтер запнулся.

– Может, и так, – уступил он. Похоже, сделав эту уступку, он в то же время представил себя на месте другого. Он хотя бы знал свою мать и заботился о ней.

– Нет, я не философ, – сказал второй шахтер. – Я всего лишь грешник. Но не исключено, что если бы у меня была такая мать, как у тебя, то и я мог бы быть лучше. Так послушай же того, кто не имеет никакого права это говорить: ты должен вспоминать свою мать не с чувством горя или вины, а с благодарностью за всю ту радость, которую она дала тебе, пока была жива, и за то, что она направила тебя к Небесам, а не к Аду.

– Для грешника ты удивительно глубоко понимаешь суть вещей! Но если бы только я мог помочь ей прожить подольше…

– Подольше жить в ящике, из которого уходит воздух? – спросил другой.

– Я согласен, – кивнул Зейн. – Ее жизнь подошла к концу. Подобные вещи идут путями, недоступными пониманию смертных. Твоя мать знала об этом, хотя ты и не знал. Если бы существовала возможность выжить, она могла бы продолжать сражаться – ради своей семьи, ради всего того, что она могла еще сделать на земле. Но этой возможности не было, и она предпочла больше не мучить себя. Она отложила жизнь в сторону, как ты мог бы отложить испорченный инструмент, вышла из мрака глубин собственной души и взошла к сиянию Небес.

– Я не уверен…

Дыхание первого шахтера стало судорожным – в воздухе оставалось мало кислорода. Похоже, он тяжелее переносил мучения, чем его товарищ. Зейн не испытывал никаких затруднений; очевидно, магия поддерживала его и здесь. Он все еще продолжал делать открытия, касающиеся работы Смерти.

– Ты встретишься с ней там, – промолвил Зейн. – Там, на Небесах. И она поблагодарит тебя.

Шахтер не ответил. Зейн отпустил его руку и повернулся к другому, который был его настоящим клиентом.

– Ты уверен, что я ничего не могу для тебя сделать?

Шахтер на мгновение задумался.

– Знаешь, я – циник, но, думаю, я всю жизнь искал в жизни какого‑ то смысла или, по крайней мере, пытался ее понять. В голове у меня крутится одна песня, и она вроде как держит меня. Наверно, это что‑ то значит, да только не знаю, что именно.

– Я не слишком искусен в разгадывании тайного смысла, – сказал Зейн. – Но попробовать можно. Что за песня?

– Я не знаю ее названия и вообще ничего о ней не знаю. По‑ моему, это какая‑ то старая песня китобоев. Может быть, в моих жилах течет их кровь. Там поют, насколько я помню, что‑ то вроде: «…и кит взмахнул хвостом, и лодочка разбилась, и я потеряла своего милого, и он никогда не приплывет обратно, о великий Боже! И он никогда не приплывет обратно». Вот это «великий Боже» почему‑ то берет за душу. На самом деле Бог мне без разницы, но я чувствую душевное волнение, а почему – не знаю.

Зейн заподозрил, что шахтер думает о Боге гораздо больше, чем признается даже самому себе, однако оставил это объяснение при себе.

– Песня выражает крик души, – сказал Зейн, заинтересовавшись услышанным отрывком. В нем действительно было чувство, напоминающее горькие рыдания убитой горем вдовы. – Это протест. «Великий Боже! » Почему так случилось? Кораблекрушение или обвал в шахте. Великий Боже!

– Великий Боже! – эхом отозвался первый шахтер.

– Но почему песня китобоев привязалась ко мне сейчас, когда я похоронен в темной вонючей дыре? – настойчиво спросил второй шахтер.

– Должно быть, какие‑ то личные ассоциации, – пробормотал Зейн. – Я не умею истолковывать…

– По‑ моему, ты объяснил достаточно ясно, – сказал первый шахтер. – Утони в глубинах моря, задохнись в глубинах земли, и твоя жена будет горевать.

– Ну, может, и будет, – кивнул второй шахтер, и его лицо прояснилось. – Хотя не думаю, что дело в этом. В песне словно бы есть какой‑ то тайный смысл, и мне хочется разгадать его.

Шахтер щелкнул пальцами, словно пытаясь вызвать тайный смысл наружу, и звук эхом отдался под сводом штрека.

– Послушай, Смерть, если ты хочешь что‑ нибудь сделать для меня, то расскажи мне историю об этой песне. Какую угодно, лишь бы в ней был смысл.

Оба шахтера уже начали задыхаться. Времени оставалось мало. Зейн должен был с уважением отнестись к просьбе шахтера, даже если из этой попытки ничего не выйдет. Он подумал несколько секунд и заговорил – и сам поразился своим словам.

– Жила однажды молодая китиха по имени Вилда – плавала в океане и была счастлива в обществе себе подобных. Когда Вилда достигла надлежащего возраста, она решила, что ей пора вступить в брак, как это делают все киты, выносить детеныша и воспитать его. Но потом пришли охотники на своих огромных лодках и убили отца Вилды, и ее мать, и ее друга, и вытащили их из воды, и от них не осталось ничего, кроме крови и внушающих ужас частей тел, которые тут же сожрали акулы. Вилда спаслась, потому что училась магии; она изменила свое тело так, чтобы оно походило на рыбье, и уплыла прочь.

Вилда горевала и пела китиную песню боли и утраты, но, кроме этого, она была разгневана и смущена. Зачем эти маленькие существа, живущие на суше и называющие себя людьми, приходят и убивают китов, которые не причинили им никакого вреда? Полная бессмыслица!.. Вилда сознавала, что у нее нет никакой надежды найти решение этой проблемы, если она не поймет, что движет ее врагами. Тогда Вилда превратилась в человека и пришла в рыбачью деревушку, где жили китобои.

Некоторые люди смеялись над ней – она явилась нагой и ничего не знала об их обычаях. Но юноша по имени Хэнк взял Вилду в свой дом, потому что она была красивой. Хэнк жил вместе с матерью‑ вдовой. Вдвоем они одели Вилду и научили ее своему языку.

Вилда училась быстро, ведь она была умной китихой и действительно хотела понять природу этих странных существ. Она узнала, что Хэнк китобой и время от времени охотится на китов – так он зарабатывает себе на жизнь. Здесь, на суше, пища была не так доступна, как в море. Люди не могли просто плавать, открывать рты и глотать сочный планктон. А когда холодало, они не могли перебраться на юг, в теплые воды – путешествовать по суше было трудно. Людям приходилось работать и зарабатывать золото, а это золото они использовали, чтобы покупать все, что требовалось для жизни на суше.

Теперь Вилда поняла. Дело заключалось не во враждебности. Люди жили в более тяжелых условиях, чем киты, и жизнь вынуждала их так поступать, а кроме того, они не считали китов разумными существами. Возможно, если бы люди получили представление о культуре и о чувствах китов, положение вещей изменилось бы и эти ужасные убийства прекратились бы. Вилда попыталась объяснить это Хэнку, но он думал, что она шутит. В конце концов, его отца убил кит ударом хвоста, и матери пришлось растить Хэнка одной. Великий Боже! Как иначе можно относиться к китам? Он попросил Вилду выйти за него замуж, потому что ему нужна была женщина и потому что он верил, будто Вилда послана ему Небесами.

Вилде стало еще труднее – она полюбила Хэнка, хоть он и не принадлежал к ее народу. Тогда она привела юношу на берег моря и вернула себе свой настоящий облик, думая, что, как только Хэнк увидит, что она действительно китиха, он сразу почувствует к ней отвращение. Но Хэнк стал просить, чтобы она вернулась, и извинился за то, что не верил ей, и пообещал, что больше не убьет ни одного кита. В конце концов Вилда поверила ему, и его любовь преодолела непонимание ее природы.

Но теперь Вилда снова стала созданием моря, и зов моря был силен. Как она могла навсегда покинуть соленую воду и жить на суше? И она увидела другого кита, красивого и сильного самца, и подумала, что могла бы вступить с ним в брак. Но кит сказал, что он на самом деле кальмар, который принял эту форму, чтобы узнать, зачем киты поедают его сородичей, не сделавших им ничего плохого. Вилда была изумлена и глубоко огорчена – она никогда не думала, что эти существа обладают чувствами или что они разумны. Как же она могла их истреблять? И стало ей ясно, что смерть – всего лишь цепь событий типа «ешь и сам будешь съеден», и что в этом нет никакой справедливости, а есть только сила, необходимость и случай, и что в этом отношении ее народ ничем не отличается от людей или кальмаров. Все зависит лишь от точки зрения.

Вилда извинилась перед китом‑ кальмаром, вернулась на сушу, вновь приняла облик девушки и вышла замуж за Хэнка, решив таким образом свою проблему.

– И, возможно, – подвел итог Зейн, – если бы мы, люди, приняли подобный взгляд на наше существование, мы тоже смирились бы с природным ходом вещей, хотя иногда это и причиняет нам боль, особенно если мы умираем преждевременно.

Он остановился, ожидая, что ответят шахтеры. Но в воздухе осталось слишком мало кислорода, и оба шахтера уже были без сознания. Зейн забрал душу своего клиента и вернулся к Морту, сильно сомневаясь, что поступил правильно.

Теперь у него была другая забота. Женщину, которую он знал, собирались забрать раньше времени, а Зейн, в отличие от Вилды, не собирался покорно мириться с судьбой. Но как он может добиться понимания, в котором нуждается?

Природа говорила о существующих способах мышления. Первым был линейный способ, самый распространенный из всех. Может ли он ему пригодиться?

Каков простейший способ получить информацию? Последовать примеру Вилды и спросить того, кто информацией владеет. Кто же это? Да кто, если не компьютер Чистилища!

Ликвидировав отставание от графика, Зейн специально остановился в Чистилище.

– Я хотел бы просмотреть документы, – сказал он девушке‑ секретарше.

Секретарша отправила его в крыло, ведающее поступлениями. Там оказался еще один компьютерный центр, где был приготовлен терминал для Зейна. Зейн сомневался, что это тот самый компьютер, с которым он имел дело прежде, однако полагал, что все терминалы подсоединены к одной центральной машине.

Зейн сел и включил терминал.

На экране загорелась зеленая надпись:

«Чем могу быть полезен, Смерть? »

«Я хочу просмотреть статус Луны Кафтан», – набрал Зейн.

«Этот терминал запрограммирован на устный ввод команд, – уведомил его экран. – Луна Кафтан, немертвая, соотношение между божественным и злым началами на настоящий момент равно 35 к 65. Грехопадение находится в пределах, соответствующих самостоятельному переходу в Ад после смерти».

– Точно, – сказал Зейн, удивившись, как компьютер настолько в курсе дел души, которая формально еще не готова к окончанию земного пути. Но, конечно же, в Чистилище должны знать подобные вещи, чтобы составлять для Смерти график работ. – Она обманула своего отца и забрала часть его зла, чтобы он смог попасть на Небеса.

Едва сказав это, Зейн тут же понял, что ошибается. Маг Кафтан искал не пути на Небеса, а свидания со Смертью. Он легко мог бы отдать Луне чуть большую часть своей ноши грехов и наверняка попасть на Небеса, однако вместо этого так все рассчитал, чтобы Смерть пришла за ним лично и представилась возможность поболтать с нею о всяческой чепухе. Точно так же, как Природа вызвала Зейна, чтобы поболтать о своем. Зачем эти могущественные личности заходят так далеко ради подобных мелочей?

«Законы предопределения имеют свои лазейки», – признал экран.

– Если бы ты заправлял Вечностью, то положение вещей изменилось бы? – с усмешкой поинтересовался Зейн.

«Ответ утвердительный», – и на экране возникла карикатурная улыбающаяся рожица, образованная крохотными точками.

– И все же предполагалось, что у Луны будет время на исправление баланса, – продолжил Зейн. – Почему она внесена в список тех, кого ждет безвременная кончина?

«Данная информация в файле отсутствует».

– Человека существенно характеризуют его побуждения, – попытался возразить Зейн. – Чтобы определить, склоняется душа ко злу или к добру, обязательно надо учитывать ее побуждения. Поскольку баланс определяет, кого из людей ждет безвременная кончина и буду ли я, Смерть, заниматься им лично…

«Побуждения клиента фиксируются. Не фиксируются побуждения того, кто запланировал безвременную кончину».

– А кто запланировал?

«Информация в файле отсутствует».

– Как могут подобные распоряжения быть безымянными? – возмутился Зейн.

– Как можно безответственно относиться к делам подобной важности?

«Обычно такие указания действительно подписываются, – согласился экран.

– Но это не подписано. Предположение: произошла ошибка».

– Ты хочешь сказать, что распоряжение недействительно?

Зейн почувствовал, что его сердце забилось быстрее. Луна может остаться в живых!

«Пауза для проверки… Отмена не обнаружена».

– Но ведь подписи нет? Не следует ли отложить выполнение, пока не выяснится, от кого исходит приказ?

«Не существует инструкции, оправдывающей подобную бездеятельность».

Зейн понял, что машина не намерена брать на себя ответственность за изменение приказа. Бюрократическая система строилась таким образом, чтобы позволить своим составляющим частям избегать ответственности. Нужно было попробовать добиться цели окольными путями.

– Кто обладает достаточной властью для того, чтобы отдать подобный приказ?

«Уточните вопрос».

Ах да. Он не уточнил, о каком приказе идет речь – о том, который приговаривал Луну к безвременной смерти, или о том, который может отменить первый приказ.

– Кто в состоянии решить, что данная личность должна умереть досрочно?

«Все личности умирают в должный срок».

– Прекрати осторожничать со мной, компьютер! Луна Кафтан может прожить еще не менее сорока лет, а при благоприятных обстоятельствах и больше. Почему она неожиданно и загадочно внесена в список смертников?

«Причины, которыми был вызван этот приказ, в мой файл не занесены», – напомнил экран.

– От кого исходит приказ?

«Информация в мой файл…»

– Это отговорка? – в лоб спросил Зейн.

«Да».

Зейн ошеломленно замолчал. Он недооценил способность компьютера воспринимать все буквально.

– Эй, ты! Объясни!

«Я не обладаю информацией, которую, насколько мне известно, вы разыскиваете».

Зейна заинтересовал подобный подход. А не пытается ли машина таким образом ему помочь?

– Что за информация?

«Источник, из которого исходит приказ о преждевременной кончине Луны Кафтан».

– И причина, вызвавшая этот приказ, – подытожил Зейн. – Можешь ли ты получить эту информацию, если я правильно сформулирую вопрос?

«Ответ отрицательный».

Однако появлению этих слов на экране предшествовала некоторая пауза. Любопытно…

– Я некорректно сформулировал вопрос? – без особой надежды спросил Зейн.

«Ответ утвердительный».

Очень интересно! Значит, какой‑ то способ обойти препятствие существует, надо лишь его разгадать. Обычные каналы здесь не годятся.

– Как я должен сформулировать вопрос, чтобы получить требуемую информацию?

«Ответ отрицательный».

Отрицательный. На мгновение Зейн задумался. А не значит ли это, что компьютеру не позволено отвечать утвердительно, хотя он может отвечать отрицательно? Ну и как же в таком случае должен звучать вопрос? Имеет ли смысл спрашивать, кто не отдавал этот приказ, или не имеет? Возможно, стоит попытаться.

– Кто не отдавал вышеупомянутый приказ? – спросил Зейн и мысленно затаил дыхание.

«Никто из естественных сил».

А сюда входят многие! И кто же остается, не считая сверхъестественных сил? Воплощения частично сверхъестественны, но они не определяют линию поведения Вечности, а лишь являются ее орудиями. Выходит, остаются Бог и Сатана. Но зачем ранняя смерть Луны могла понадобиться Богу? С другой стороны, Сатана…

– Кто из сверхъестественных сил не имеет причин отдавать подобный приказ?

«Бог».

Исчерпывающий ответ. Но почему Сатана собирается это сделать?

Зейн решил, что ответ таков: Луна не была бы обречена попасть в Ад, поскольку, если бы она прожила подольше, у нее появилась бы возможность спастись. Сатана должен заполучить ее сейчас либо потерять.

Но почему компьютер не мог сказать этого открытым текстом?

Зейн присел и задумался. Что‑ то здесь не сходится. Машина действовала так же, как и Природа, никогда полностью не выражая свою сущность. Какова же причина?

Маг Кафтан прямого отношения к делу не имел. Он старался не упоминать Сатану, чтобы не привлекать внимания Князя Зла. Компьютер Чистилища вряд ли боялся Сатану, как Кафтан, но, возможно, машине было приказано не печатать его имя именно из этих побуждений. Поэтому компьютер и мог давать ответ только от противного.

Если за всем этим стоял Лукавый, если подложный приказ исходил от него

– главной движущей силы всяких ужасов, уступающей в могуществе лишь Богу,

– то кто или что в состоянии противостоять ему? Уж конечно, не компьютер Чистилища! Если он навлечет на себя гнев Сатаны, то может однажды обнаружить, что его заменили другой машиной. Это событие не должно вызывать у компьютера никаких эмоций, однако скорее всего разум не стремится к самоуничтожению.

Но если у Сатаны достаточно могущества, чтобы прервать человеческую жизнь, преждевременно обрезать нить, почему он в открытую не затребует Луну? Зачем ему морочить всем голову и скрывать свою причастность к этому делу?

Подобная скрытность наводит на мысль, что здесь что‑ то не так. Сатана, конечно – Отец Лжи, так что ему это свойственно. Но он забирает Луну очень сложным способом; так имеет смысл делать только в одном случае – если он не может получить ее никак иначе.

Подчиняется ли Сатана каким‑ нибудь правилам? Наверняка – да, иначе он бы просто заграбастал весь мир и утащил его в Ад – в прямом смысле слова!

– без всяких формальностей. Бог и Сатана противостояли друг другу целую вечность и будут противостоять вечно, и ни один из них не может позволить себе растрачивать силы хаотично. Так что правила обязательно должны существовать, если не сформулированные, то хотя бы подразумеваемые, и образ смерти любого человека наверняка определяется ими.

Зейн решил пока что не заострять внимание на этом вопросе. Если Сатана затеял какой‑ то обман, со стороны Смерти благоразумнее не возражать – до тех пор, пока он не разберется во всем полностью. Естественно, Сатана не изменит своих планов только потому, что кто‑ то на Земле возражает против них. Зейн не собирался откладывать это дело в долгий ящик, но ему нужно было сделать этот ящик герметичным.

В конце концов, сложившаяся ситуация затрагивала его напрямую, ибо имела отношение к смерти человека. Природа поставила Зейна в известность, что каждое из воплощений обладает преимуществом в тех вопросах, которые подпадают под его юрисдикцию. Компьютер подсказал ему путь, которым можно разузнать побольше, оставаясь при этом в стороне. Теперь следует свести все воедино и отыскать способ вопреки Сатане добиться исполнения своего желания. Конечно же, он не сможет одолеть Сатану, если слепо ринется напролом.

– Спасибо, компьютер, – сказал Зейн. – Ты очень… – тут экран замигал, словно собираясь выключиться, и это напомнило Зейну, что у машины могут быть неприятности, если обнаружится, что она ему помогла, – …необщителен, – закончил он.

На экране вспыхнула надпись: «В любое время, Смерть», и возникла картинка, изображающая песочные часы.

Зейн покинул Чистилище и включил свой таймер. Всякий раз, если ему приходилось ненадолго отвлечься, его сумка оказывалась переполнена, но теперь он уже к этому привык. Интересно, как Судьба ухитряется составить для своих клиентов такой график, что они бывают готовы именно тогда, когда готова Смерть? Разве может кто‑ то наперед знать, когда Смерть решит на несколько часов устроить перерыв? Очевидно, все организовано весьма сложно, а Зейн видел лишь внешнюю сторону, да и то мельком.

Кому известно будущее? Ну конечно же, Хроносу!.. Понимание обрушилось на Зейна вместе с легкой вспышкой возбуждения. Он сумел увидеть действие системы изнутри. Очевидно, Хронос не просто слоняется без дела. Время постоянно стоит на страже, отслеживает события и предупреждает Судьбу о том, какое расписание следует составить. Хронос отлично осведомлен о деятельности Смерти, как в прошлом, так и в будущем, и подает знак, когда Зейн слишком долго не включает Часы Смерти.

И компьютер подписался словами «В любое время» и изображением песочных часов Времени. Это была не просто подпись, это была ссылка на Время. Наверняка воплощение знало, что будет происходить, и могло сказать об этом Зейну.

А что толку? Спросить у Хроноса о будущем и получить подтверждение, что через месяц Луна попадет в Ад и опекающий ее демон заполучит девушку на всю оставшуюся вечность? Ничего себе открытие!

Сейчас Зейн приближался к очередному клиенту, ведя машину через район трущоб Нью‑ Йорка. Он почувствовал запах дыма и несколько мгновений спустя увидел объятый пламенем многоквартирный дом. Камень указывал именно туда; клиент Смерти был застигнут пожаром в этом доме.

Зейн уже опоздал – красная стрелка на таймере коснулась нуля. Зейн поплотнее запахнул свой защитный плащ и шагнул в огонь. Пламя не могло причинить ему вреда; единственное неудобство заключалось в том, что следовало подняться по лестнице, чтобы добраться до клиента, а лестница уже горела и была довольно ненадежной. Огонь не мог остановить его, но вот как насчет падения?

«Поддержи меня», – пробормотал Зейн нечто вроде заклинания и зашагал тверже. Он снова вспомнил замечание Природы: никому из воплощений нельзя помешать в выполнении своих функций, если оно само этого не позволит.

Человек, запутавшийся в постельном белье, бился на кровати, которая превратилась в пылающую преисподнюю. Очевидно, он – хотя в данный момент Зейн даже не мог сказать, был ли его клиент мужчиной или женщиной, – пытался укрыться от огня под кроватью. Но простыни загорелись, а от них вспыхнули волосы и кожа жертвы.

Зейн понимал, что смерть в огне – самая болезненная из всех возможных; он быстро пересек комнату и схватил душу. Охваченное огнем тело расслабилось, когда боль резко покинула его. На этот раз клиент благословил Смерть, принесшую ему избавление от мук. Но что в том хорошего, если душе предназначено пройти сквозь прижизненное пламя к вечному пламени Ада? Боль жизни ограничена во времени, боль Ада – нет.

По пути к следующему клиенту Зейн осмотрел душу. Он постоянно практиковался в этом, на ходу классифицируя не меньше половины своих клиентов, и стал таким сведущим в обширных категориях греха, что мог не только сказать, много ли грехов отягчает данную душу, но и определить, что это за грехи.

Душа принадлежала десятилетнему мальчику, отягощенному серьезным сексуальным грехом.

Зейн запнулся. В таком возрасте?

Он более внимательно проверил душу и свел всю историю воедино. Она была обычна для трущоб, где несколько семей или несколько ветвей одной семьи живут рядом. Здесь встречались случаи пылкой дружбы и не менее пылкой вражды. Зейн понял, что такая скученность имела тенденцию усиливать присущие людям черты, а в данном случае она дошла до крайности. Достаточно естественное мальчишеское любопытство пробудило скрытые механизмы взрослой любовной истории. Он задал наивный вопрос зрелой женщине, которая, как считалось, присматривала за ним, пока его родственники были на работе. Женщина, будучи неудовлетворенной собственной жизнью, ухватилась за возможность просветить мальчика и подошла к этому вопросу с редкостной тщательностью.

Зейн задумался. Когда взрослый мужчина соблазняет девочку, это считается преступлением; но когда взрослая женщина соблазняет мальчика, это почему‑ то считается великодушием. Зейн понимал: вряд ли здесь имело место принуждение. Но, очевидно, груз греха лежал на мальчике в той же степени, что и на женщине, особенно если ребенок чувствовал, что эта связь порочна. Личность зрелой женщины подавила мальчика; страх разоблачения смешался с эротическим удовольствием, которое она ему доставляла. Он оказался в ловушке; человек постарше вполне мог бы выбраться из нее, но мальчику не хватило мужества, а возможно, опыта. Все понятно. Мальчик пал жертвой обстоятельств – но все же грех лег на обоих.

Этот случай обеспокоил Зейна. Ему казалось, что ребенка заставили отвечать за случившееся как взрослого, и, на его взгляд, это было несправедливо. Как мужчина, когда‑ то бывший мальчиком, он мог оценить привлекательность доступных женщин в любом возрасте. Он сам в свое время очень хотел побольше узнать о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, однако ему было отказано: он попытался купить заклинание, позволяющее вызывать суккуба, но продавец отказался вручить подобную магию мальчишке. Зейн до сих пор сожалел об этом; хотя суккубы были не людьми, а духами секса, зато он мог бы многому научиться, не втягивая в это дело тех, с кем стоит считаться. Но, конечно же, в обществе существовали законы, и они имели четко выражающуюся тенденцию к дискриминации детей. Теоретически они должны детей защищать, на самом же деле получалось так, что быть молодым – наказуемо, и законами радостно пользовались те, кто давно вышел из младенческого возраста.

Во всяком случае, Зейн глубоко сожалел, что забрал этого парнишку, которому пришлось отвечать за побуждения, вложенные в него Природой. Зеленая Мать могла сделать это с любым – Зейн сам недавно убедился. Так что грех мальчика являлся всего лишь техническим фактом и вовсе не свидетельствовал о его испорченности. Необходимо изменить определение в сторону большей реалистичности. Но, конечно же, Зейн был бессилен. Он всего лишь Смерть и выполняет свою работу.

– Черт бы побрал эту работу! – отрывисто выругался Зейн. – Почему я должен участвовать в том, что считаю неправильным?

Природа показала ему другой аспект своей мощи, вернув к жизни девушку, умершую во время танца. Смерть не была окончательной. Не может ли и этот мальчик быть отвергнут подобным же образом? Зейн подумал о том состоянии, в котором сейчас находится тело мальчика, о сгоревшей коже, и содрогнулся. Возвращать душу в такое тело бессмысленно!

А что, если обратиться к Хроносу? Может быть, инкарнация времени способна поместить его в тот момент, когда пожар еще не начался, и он предупредит мальчика, чтобы…

– Отвези меня к Хроносу, – приказал Зейн Морту, останавливая таймер.

Великолепный жеребец замедлил шаг, потом остановился на поле и принялся пастись. Сбитый с толку Зейн огляделся вокруг:

– Я не вижу…

– Тогда обернись. Смерть, – раздался голос Времени. Голосу вторило некое эхо, будто слышно было, как сыплется песок в песочных часах.

Зейн обернулся. У него за спиной стоял Хронос в белом одеянии.

– Мне нужна твоя помощь, – сказал Зейн. – Мне нужно, чтобы ты проявил свою силу, если это не приведет к парадоксу.

– У меня есть сила, и я люблю парадоксы, – ответил Хронос.

– Я только что забрал душу мальчика, – пояснил Зейн, показывая душу. – Я хочу вернуть ее, причем так, чтобы у него появилась возможность поправить свой жизненный баланс. Можешь ли ты это устроить?

– Доставь меня на место, и я дам тебе время, – спокойно сказал Хронос.

– Это правда, что воплощениям небезопасно вмешиваться в дела друг друга, но тебе я могу оказать помощь – мы с тобой при необходимости действуем совместно.

Как все оказалось просто!.. Хронос сел на коня позади Зейна, и Морт взлетел.

– Теперь, когда мы полностью ограждены конем бледным, – сказал Хронос,

– объясни, что ты на самом деле от меня хочешь.

– Ограждены? – переспросил Зейн. – Ты имеешь в виду, что здесь нас никто не может подслушать, даже?..

– Не произноси это имя, чтобы не накликать его, – предостерег Хронос. – Морт защищает тебя лучше, чем ты сам думаешь, но ничто не защитит от глупости.

– Ну да, конечно, – недовольно согласился Зейн.

– Ты нашел хороший предлог для того, чтобы прийти ко мне, так что у него не будет причин для подозрений.

Зейн об этом не думал, когда шел сюда, но и в самом деле не прочь был расспросить Хроноса.

– Когда я интересовался у компьютера Чистилища статусом Луны Кафтан, он поместил на экране твой символ.

– Очень любопытный случай, – сказал Хронос, некоторое время помолчав, словно припоминал подробности. – Судьба предупреждала меня, что она заметила очень многозначительные нити. Примерно через двадцать лет Луна Кафтан станет орудием…

– Но она же через месяц умрет! – воскликнул Зейн.

– Это так, – согласился Хронос.

– Тогда каким образом она может?..

– История изменчива. Если Луна Кафтан будет жива, она займется политикой…

– Но она художница!

– Уинстон Черчилль тоже был человеком искусства, а Адольф Гитлер учился живописи. Артистический склад характера не препятствует политической действительности.

Зейн подумал о Черчилле и Гитлере, о двух лидерах, противостоявших друг другу во время второй мировой войны между союзниками и странами Оси, когда в ход шла и магия, и наука, и все закончилось первым ядерным взрывом. Зейну не понравилась эта ассоциация. Ядерное оружие в состоянии уничтожить все живое!

– Значит, если Луна останется жива – а такая вероятность существует, – она займется политикой и?..

– И станет инструментом, сорвавшим попытку Безымянного внедрить самого ненавистного из его ставленников в высшие политические сферы Соединенных Штатов Америки.

– Но зачем ему… этой сущности желать политической власти? – спросил сбитый с толку Зейн. – Ведь его царство не от мира сего.

– Как и царство другой сущности. Ни один из них не контролирует полностью предмет спора и поле сражения – мир живых, – хотя каждый извлекает оттуда средства к существованию. Если выражаться языком денег, мир – капитал, а покидающие его души – проценты с этого капитала. Важно, сколько душ получает каждый из них. Сейчас победу одерживает тот, что наверху, но реальные перемены в ориентации живущих, проявившиеся после массового ухода в Вечность, могут сместить баланс сил к надиру. Тогда…

– Меня это мало волнует, – сказал Зейн, пожав плечами. – Ты говоришь, Луна предотвратит изменение баланса?

– Да – если будет жива.

– Теперь я понимаю, почему кое‑ кто желает ее смерти!

– Похоже на то.

Морт добрался до Нью‑ Йорка и остановился перед горящим зданием, которое уже превратилось в тлеющие руины. Пожарные приехали слишком поздно, как зачастую случалось в этом районе, и потушили пожар при помощи заклинания, перекрывающего доступ воздуха к огню. Теперь они извлекали из руин тела погибших. Те, кто уцелел, еще не оправились от потрясения. Зрелище было печальное.

Хронос перевернул свои песочные часы. Внезапно время застыло, как это произошло, когда Зейн нажал на центральную кнопку таймера. Клубы дыма повисли на месте, а люди замерли, образовав скульптурные группы. Только Хронос, Зейн и Морт сохранили способность двигаться.

Потом струйка песка заструилась из нижней чашки часов в верхнюю. Это вовсе не было похоже на то, что часы перевернули, поместили в антигравитационное поле или наложили на них заклятие левитации. Просто время двинулось вспять; песок поднимался с холмика внизу, струйка его сужалась, проходя сквозь тоненькое горлышко, и попадала в верхнюю часть. Зейн был очарован.

Струйка песка потекла быстрее, куда быстрее, чем это могла бы объяснить любая естественная причина. Уровень песка в верхней половинке часов ощутимо повысился. Но внимание Зейна было приковано к тому, что происходило вокруг.

Стоящие люди стремительно закружились и поспешно разбежались спинами вперед. Пожарные так же поспешно набились в свою машину и дали задний ход. Внезапно забушевало вырвавшееся из‑ под контроля пламя. Но это был необычный пожар – огромные оранжево‑ желтые языки огня втягивались обратно в окна и двери. Дым собрался с бескрайнего ночного неба, клубами понесся вниз и впитался в пламя. Жильцы, пятясь, подошли поближе к зданию, неся в руках предметы мебели, одежду или еду. Некоторые спиной вперед начали прыгать в огонь, их лица выражали сильнейшее возбуждение. Все происходило с утроенной или учетверенной скоростью.

Вскоре пламя ослабело, втягиваясь в здание, исчезла последняя струйка дыма. Окна снова стали целыми – осколки взлетели и превратились в стекла,

– и огонь скрылся внутри.

Время замедлилось, затем остановилось, затем опять двинулось. Песок вновь потек из верхней половины часов в нижнюю, уже с нормальной скоростью.

– У тебя две минуты, Смерть, – сказал Хронос, спешиваясь. – Пользуйся на здоровье.

Зейн еще секунду изумленно смотрел на это проявление мощи Хроноса. Как может кто‑ либо противостоять воплощению, которое способно обращать вспять произошедшие события?

Зейн спрыгнул с коня и помчался к двери. Та была заперта, но открылась от его толчка. Зейн взбежал по лестнице в комнату мальчика, чувствуя его душу в своей сумке. Она по‑ прежнему у него или обратный ход времени вернул ее в тело? Его, Зейна, этот реверс не коснулся; он не потерял ничего из своего опыта, но мальчик был участником событий, так что душа, наверное, вернулась к нему. Так что же произошло на самом деле?

Зейн запустил руку в сумку и обнаружил, что душа находится там. Впрочем, она немедленно вырвалась у него из руки и полетела вперед. Когда Зейн увидел спящего мальчика, душа погрузилась в тело и скрылась из виду.

Зейн встал над кроватью.

– Просыпайся! – крикнул он. – Просыпайся, или умрешь!

Мальчик проснулся и увидел маячивший над ним призрак Смерти. Он закричал, метнулся в сторону и скатился с кровати, потом вскочил и бросился к открытому окну.

Зейн прыгнул ему наперерез. Стоило ли спасать мальчишку из огня лишь для того, чтобы тот от испуга совершил самоубийственный прыжок из окна? Зейн попытался вмешаться в работу Судьбы, и результат был спорным – разве что Судьба знала об этом деле и не возражала.

Зейн раскинул руки – руки скелета – и преградил мальчику путь.

– Откажись от этой женщины, – сказал он, помня о грехе, который довел мальчишку до такого критического положения. – Иди и живи праведно.

Мальчик изумленно посмотрел на Зейна, потом в ужасе попятился.

Откуда‑ то потянуло дымом. Начинался пожар.

– Прочь отсюда! – крикнул Зейн. – Беги на улицу. Живи – и помни.

Мальчик пустился наутек, и мгновение спустя его крики разбудили других жильцов.

– Вставайте! Вставайте! Я видел Смерть! Настоящую Смерть! Бежим на улицу!

Это подействовало. Вскоре жильцы, спасаясь от огня, толпой сбежали по лестницам и выскочили наружу, унося в охапках свое имущество. Многие из тех, кто при первом прокручивании этих событий умерли, при переигрывании остались живы. Мальчик действительно их спас.

Зейн прошел между людьми, никем не замеченный. Он вернулся туда, где оставил коня, и хотел поблагодарить Хроноса, но тот уже исчез.

Что ж, возможно, у Времени были другие дела. Придется поблагодарить Хроноса при следующей встрече. Возможно, он тоже сумеет оказать ему какую‑ нибудь услугу. А теперь ему нужно заняться своими делами. Зейн включил таймер и настроил его на клиента, которого он на некоторое время отложил.

Зейн проработал весь день, ликвидируя отставание, но мысли его были заняты Луной и ее судьбой. Теперь он знал: Сатана хочет оборвать жизнь девушки до срока, чтобы в будущем она ему не помешала. Более того, остальным инкарнациям это известно. Но никто из них не попытался что‑ нибудь предпринять! То ли они были бессильны помешать воле Сатаны, то ли их это не волновало.

А почему, собственно, это должно было их волновать? Если кто и вмешается в дело, так только он сам. Но пока что Зейн ничего не мог придумать. Даже заняться ее переходом он не мог, ведь душа девушки была обречена попасть в Ад. Если бы у Луны оставалось больше времени для того, чтобы восстановить баланс и спасти свою душу…

Может ли он воззвать к Богу? Зейн сомневался – Бог, все еще уважая Конвенцию о невмешательстве, редко принимал участие в делах живущих. Обманом занимался только Сатана – а Сатана вряд ли откликнется на мольбу отказаться от своих усилий.

Зейн почувствовал, как в нем поднимается гнев. Выиграет ли Сатана божественную войну благодаря тому, что он прибегает к обману, а Бог – нет? Однако если Бог сможет противостоять Сатане, лишь прибегнув к обману, то Он сам станет злым и Зло одолеет. Бог не может быть подвержен порче! Следовательно, это действие не может исходить от Бога.

Зейн управился со своим списком и решил навестить Луну.

Девушка не пользовалась камнями‑ помощниками. Знание того, что она проклята и ее ждет близкая смерть, взяло свою мрачную дань; лицо Луны было бледным, на нем проступили морщинки, волосы превратились в спутанную копну, под глазами залегли тени. Девушка была ненакрашена, да в этом и не было смысла – она явно плакала.

У Зейна перехватило дыхание – он понял, что любит ее. Он обнял Луну и прижал к себе. Ему хотелось успокоить ее, однако он знал, что ему нечего предложить Луне, кроме своей боли.

Зейн поцеловал девушку; она отстранилась.

– Не надо, – сказала она, зная, к чему он клонит.

– Не надо?

– Камни говорят – нет.

Зейна мало беспокоило, что там говорят камни, но он не хотел ни в чем нарушать ее волю.

– Тогда позволь мне держать тебя за руку.

Вместо ответа Луна принялась напевать какую‑ то мелодию.

Зейн наморщил лоб:

– Я что‑ то не то сделал?

По лицу Луны промелькнула улыбка, на мгновение осветив ее красоту.

– Это просто народная песня. Извини. Я по рассеянности не заметила, что пою вслух. Я сейчас в плохой форме – камни не могут справиться с горем, они лишь оттягивают его, так что иногда приходится страдать за все разом. В любом случае хочется испытывать естественные чувства, когда речь идет о моем отце или обо мне.

– А что за народная песня?

Луна сделала знак, означавший «сейчас покажу», потом вышла на середину комнаты и запела:

– Я потеряю тебя, потеряю; я должен взять тебя за руку.

…Я должен танцевать с тобой.

…Мы все будем танцевать с тобой.

Они никогда больше не увидятся, потому что она умрет!.. Прилипчивая мелодия, но навевает слишком мрачные мысли. Луна действительно была расстроена, а Зейн не мог облегчить ее горе.

– Я потеряю тебя, потеряю, – снова запела Луна. – Так позволь же мне кружиться в танце…

Луна изящно закружилась, и ее юбка вспорхнула волнами. А Зейну вспомнилась девушка‑ калека, оказавшаяся пленницей магических туфелек. Луна танцевала прекрасно, но в ее танце не было настоящей радости.

Зейн нерешительно шагнул к Луне. Она снова пропела первый куплет, потом завела припев: «Мы все будем кружиться…» На этот раз Зейн присоединился к ее танцу.

Потом поймал Луну за руку и повел ее к кушетке. Они почти час просидели молча, держась за руки, и за это время расцветающая в Зейне любовь к Луне проникла во все поры его существа. Девушка, которую направил к нему камень любви, была выдуманной, а Луна – настоящей. Как он сможет жить без нее?

– Я пойду с тобой, – неожиданно сказал Зейн.

Луна слабо улыбнулась:

– Немногое посмели бы предложить такое, и я благодарна тебе за это. Но ты не должен попасть в Ад…

– Еще как должен – я нарушаю законы, которым обязан подчиняться, находясь в этой должности!

– Ты нарушаешь их в лучшую сторону. Но даже если ты действительно вскорости умрешь и попадешь в Ад, Сатана не даст нам быть вместе и, конечно, не позволит мне увидеться с отцом. Ад существует для того, чтобы в нем страдали.

– Твой отец не в Аду. Он в Чистилище, заслуживает свое спасение.

– Но есть ли для него возможность попасть на Небеса?

– Конечно, есть! Он ведь хороший человек!

Луна улыбнулась:

– Спасибо тебе.

В должное время Зейн покинул Луну. Теперь он еще сильнее хотел спасти ее, еще сильнее, чем раньше, хотя до сих пор не знал, как это сделать. Он

– всего лишь Смерть, должностное лицо. Не ему определять правильность подбора клиентов – а Луна даже не была его клиентом. Пока что не была.

Но, черт возьми, Сатана прибегнул к обману! И это несправедливо! Неужели в Вечности нет справедливости? В какой суд можно послать апелляцию, представить подлинные документы?

Зейн выключил таймер. Морт, не дожидаясь приказа, повернул в Чистилище

– конь знал, чего хочет хозяин.

– Ну конечно, Смерть, вы вправе подать петицию, – сказала девушка‑ секретарша в административном корпусе Чистилища. – Она будет рассмотрена Советом Бессмертных на следующем заседании, и комитет назначит…

– Когда состоится следующее заседание?

Секретарша заглянула в вечный календарь:

– Через десять земных дней.

– Но ошибка происходит сейчас! – воскликнул Зейн. – Через десять дней может быть поздно!

– Правила устанавливаю не я, – ответила секретарша тем раздраженным тоном, которым чиновники дают понять посетителям, что те могут быть свободны.

Зейн вздохнул. Бюрократы повсюду одинаковы!

Он заполнил заявление и оставил его секретарше. Может, еще успеет… Луна обречена на смерть в течение месяца, а из этого месяца прошло только пять дней. Шансы на проигрыш – десять к двадцати пяти, и пятнадцать к двадцати пяти – шансы на выигрыш. В общем, пока соотношение в его пользу.

Зейна очень беспокоило, что будет делать Сатана.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒