Глава вторая 3 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 18Следующая ⇒

– Скажите, ведь вы были в тот день вместе с Антошей?

Нестеров кивнул, и тогда она тихо продолжила:

– Мне сказали, что это был несчастный случай. Скажите, это правда?

Нестеров снова кивнул и, чуть помедлив, ответил:

– Да, Татьяна Ивановна, это был несчастный случай. Дикий, нелепый…

Она перебила его;

– Неужели совсем ничего нельзя было сделать?

– Нет… Простите нас, Татьяна Ивановна. Простите, если сможете, – с этими словами он мягко высвободил руку и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, быстрым шагом направился к автобусу. Смотреть в глаза этой несчастной, в одночасье высохшей от горя, седой женщине он был не в состоянии.

Через минуту его нагнал Ладонин:

– Александр Сергеевич?

– Слушаю тебя, Игорь.

– Разве мы знакомы?

– Нет, но Антон мне в свое время про тебя рассказывал, – ответил Нестеров.

– Мне про тебя он тоже говорил, хотя, я знаю, у вас это не поощряется… Ну, да сейчас не об этом. Александр Сергеевич… Кстати, ничего что я на ты?

– Да за ради бога…

– Ты действительно уверен в том, что гибель Антона это несчастный случай?

– Нет. Это было убийство.

– Есть доказательства или это исключительно интуитивные соображения?

– Скорее второе, – усмехнулся Нестеров. – Но, к сожалению, в нашей системе в расчет они не принимаются.

– А ты не мог бы поделиться со мной этими своими соображениями? Пойми меня правильно, я вовсе не прошу сливать какую-то конфиденциальную служебную информацию…

– Да перестань ты, – перебил его Нестеров. – Какое тут к черту «сливать»? … Я готов поговорить, вот только где? Сейчас меня уже ждут. Вон там, видишь, наш автобус. Мы собираемся поехать помянуть Антона, так что если есть желание, можем поехать вместе.

– Не уверен, что это будет лучший вариант, – ответил Ладонин. – К тому же я должен отвезти Татьяну Ивановну обратно в Лугу. У нее там осталась больная сестра и в нынешнем состоянии ей бы не хотелось надолго оставлять ее одну… Поэтому давай лучше сделаем так. Вот моя визитка, здесь адрес и телефон центрального офиса, если будет такая возможность, то подъезжай завтра, часиков, скажем, в одиннадцать… Да, если тебе по служебным причинам нецелесообразно посещать мой офис, то мы можем встретиться где-нибудь на нейтральной территории, например, в кафе…

– Я, Игорь, слава богу, нахожусь в том возрасте, когда могу самостоятельно оценивать целесообразность собственных поступков… И, кстати, не надо преувеличивать возможности нашей конторы.

– Мой брат меня учил, что всегда лучше переоценить возможности противника, чем недооценить их.

– Насколько я знаю, в подлиннике эта фраза звучит как: «Лучше перебздеть, чем недобздеть». Однако в данном случае есть одно маленькое «но» – я тебе не противник… Хорошо, на том и порешим – у тебя, завтра в одиннадцать.

Ладонин кивнул, они пожали друг другу руки и разошлись. Первый шаг к заключению тайного союза был сделан.

Для поминок Антона сняли небольшой зальчик в относительно недорогом заведении на Загородном с символическим опушным названием «От заката до рассвета». Как всегда в таких случаях, было очень мало закуски, но очень много водки. Времена изменились. Это раньше родина заботилась о своих офицерах и платила им достаточно много для того, чтобы они не умерли с голоду, и достаточно мало, чтобы они не спились. Теперь же офицерской зарплаты хватало исключительно на выпивку, а денег на жратву, как правило, уже не оставалось.

Раньше всех остальных напился Ваня Лямин. Он вообще был малосведущ в питейных делах, а тут еще сыграла роль и сама обстановка – давящая и мрачная. За каких-то полчаса Ваня выпил грамм сто пятьдесят и вкупе с ранее употребленным на кладбище дошел до состояния невменяемости. После чего он быстренько уснул, положив голову на стол. (Благо, салатов заказано не было, а то получилось бы исключительно классически. )

А Паше Козыреву, наоборот, очень хотелось, но никак не удавалось захмелеть. Водка шла как вода и желаемого эффекта «погружения в забытье» не достигалось. За длинным общим столом напротив него, в окружении теток из установки, сидела Полина. Павел смотрел на нее и размышлял о том, что мистическое начало в нашей жизни, наверное, все-таки присутствует. Ведь в том самом своем недавнем сне он видел именно ее, хотя тогда и предположить не мог, что Полина будет работать в их экипаже. Все в этом сне сложилось одно к одному: офицер, похожий на Гурьева, Козырев, Полина, Ташкент… Воспоминание о последнем заставило Козырева вздрогнуть. Он взял в руку столовый нож и подумал о том, что, доведись ему когда-нибудь встретить Ташкента, он не стал бы медлить, а просто ударил бы его этим самым ножом. «Нож, ну на фига я тогда взял с собой нож? – с тоской прошептал Козырев. – Не скажи Лямин Антону, что у меня есть нож, он сегодня был бы жив». Вот вам и еще одно мистическое совпадение – Паша в последнее время никогда не носил с собой ножа. Пару лет назад к нему на улице прицепились менты и при личном досмотре нашли у него выкидуху, которую армейский товарищ подарил ему на день пограничника. Тогда, чтобы отмазаться, Козыреву пришлось отдать пэпээсникам всю свою наличность – около трехсот рублей. С тех пор он зарекся носить при себе что-либо острее ключей, однако именно в тот роковой день нож с собою взял – надоело питаться во время службы одними бутербродами, поэтому Паша с утра швырнул в сумку банку шпрот и ножик, которым эту банку можно было открыть. «Это из-за меня, из-за меня Антон погиб», – в который уже по счету раз занялся самоедством Павел и решительно налил себе еще один стакан. Рядом с ним мирно сопел Ваня Лямин. Пожалуй, среди всех присутствующих ему одному сейчас было относительно хорошо.

Через пару минут Полина, которая все это время сидела с отрешенным лицом и фактически не принимала участие в разговорах, порылась в своей сумочке, выудила из нее сигареты и направились в курилку. Козырев собрался было последовать за ней, но его опередили. Из-за стола поднялся кадровик Шлемин и, немного пошатываясь, потащился туда же, на ходу вынимая из кармана изрядно помятую пачку «Парламента». Такие сигареты во всем управлении могли позволить себе только кадровики. Почему? А бог их знает, почему. Тоже, наверное, что-то связанное с мистикой. Как бы там ни было, огорченный такой прытью, Козырев остался сидеть на месте.

Ольховская не собиралась ехать на поминки, да девки уговорили. И теперь она ругала себя за то, что послушалась – никто не нужен был Полине сейчас, да и здесь, среди малознакомых ей мужиков из наружки, она чувствовала себя чужой. Правда, на кладбище пытался с ней заговорить новый старший – Нестеров, спрашивал ее о чем-то, в том числе, и про Гурьева (неужели что-то знает про них? ). Однако там, на кладбище, Полина снова была близка к полуобморочному состоянию, а потому отвечала Нестерову односложно, а несколько раз, как ей потом вспоминалось, кажется, еще и дерзко. «Все, надо ехать домой, – подумала она, щелкая зажигалкой. – Вот сейчас покурю, успокоюсь немного и поеду». Но успокоиться ей не дали. В курилку вкатился пьяненький Шлемин, смачно икнул, попросил «пардона» и плюхнулся рядом с ней.

– Вы позволите, Полиночка, присесть рядом с вами?

– А зачем вы спрашиваете, Олег Петрович, если вы уже и так присели? – неприветливым тоном сказала Полина, надеясь, что Шлемин поймет ее состояние и отвалит. Однако тот не отвалил:

– Ну зачем вы так, Полиночка? Какой же я вам «Петрович»? Если мне не изменяет память, у нас с вами разница в возрасте всего два года, так что для вас я – Олег.

– Ваша осведомленность, Олег Петрович, заслуживает самого искреннего восхищения…

– Ну вот, опять – «Петрович», – Шлемин сделал вид, что обиделся. – А что касается моей осведомленности, то это вполне естественно – работа у меня такая.

– Да? И о чем же вы еще, позвольте узнать, осведомлены?

– О многом, Полиночка, о многом. Например, я знаю, где вы родились, где учились, кто ваши родители – это из общей части вашего личного дела. А есть еще часть особая, секретная, так что если хотите, могу как-нибудь на досуге с вами посекретничать… Единственное, о чем я не осведомлен, так это о том, что вы, Полиночка, делаете в этой дыре с громким, но не более того, названием «оперативно-поисковое управление»?

– А вы сами в ней что делаете?

– Вообще-то, если между нами, конечно, – доверительно подмигнул ей Шлемин, – я здесь долго не задержусь. А во-вторых, я-то, по крайней мере, служу не где-нибудь, а в кадрах. А кадры, как вам известно, Полиночка, решают все.

– И что же они, к примеру, могут решить?

– Я ж вам и толкую, Полиночка, все: кого казнить – кого помиловать, кого повысить – кого понизить. Кому Гималаи, а кому – геморрои.

– Да вы просто страшный человек, Олег Петрович! Прямо вершитель судеб людских, – насмешливо сказала Полина.

– Вот вы иронизируете, Полиночка, – вздохнул Шлемин и, словно забывшись, опустил руку на ее колено – а я, между прочим, действительно мог бы поспособствовать вашему переводу в более приличное место. Например в штаб, или к нам, в кадры. У нас сейчас как раз вакантное местечко наклевывается… Вот объясните мне, пожалуйста, на кой ляд вам эти заморочки с наружкой? Бессонные ночи, вечно на ногах, холод, жара. А контингент какой? Алкоголики, матершинники, люди без высшего образования. Плюс сопляки, навроде того, что сейчас в зале за столом уснул. Тот даже водку пить не умеет. А этот, бригадир ваш новый, Нестеров…

– А что Нестеров?

– Почти двадцать лет в наружке, подполковника умудрился получить. Да он бы уже давно мог на месте того же Фадеева быть, а сам, стыдно кому сказать, до сих пор в старших смены ходит. Вот потому я вам и советую, Полиночка, бегите оттуда. Это же болото, оно и вас затянет, если вы сейчас не одумаетесь… К тому же, теперь, как я понимаю, вам все равно уже нет резона в наружке служить.

– Что вы имеете в виду? – вызывающе спросила Полина, начиная догадываться, что имел в виду Шлемин, говоря об особой части ее личного дела.

– Да что имею, то и введу, – скабрезно хохотнул Шлемин, заговорщицки подмигнул ей и, наклонившись к ее уху, прошептал: – Гурьева-то нет больше, значит, в Сибирь вроде как и ехать не за кем, а, декабристка вы наша?

– А не пошли бы вы, Олег Петрович, на хуй! – тщательно подбирая слова, вполголоса произнесла Ольховская и залепила ему увесистую пощечину. «Ах, ты…», – подскочил как ошпаренный Шлемин, однако закончить фразу не успел – в курилку вошел-таки терзаемый сомнениями Паша Козырев. Полина тут же обернулась к нему: «Паша, ты не мог бы меня проводить до метро? А то я этот район плохо знаю». (Ольховская, конечно же, лукавила. За пять лет службы в разведке она превосходно изучила город, а уж этот район особенно, поскольку он входил в зону ее ответственности. Но женское чутье ей подсказало, что Козырев на такое ее предложение обязательно согласится. ) И она не ошиблась.

– Я только сумку свою заберу и пойдем, хорошо? – обрадовался Паша и метнулся в зал.

– Хорошо, я тебя на улице подожду, – ответила Полина и повернулась к Шлемину: – До свидания, Олег Петрович, спасибо вам за содержательную беседу.

– До свидания, – злобно буркнул кадровик и, потирая покрасневшую щеку, ретировался за стол.

Окрыленный оказанным ему доверием, Паша вернулся в зал, нашел там Нестерова и сообщил, что уезжает.

– Это правильно. Давай, Пашка, действительно поздно уже. Завтра работаем с двух часов, так что смотри, чтоб в форме был, – попрощался старший и, спохватившись, добавил: – Да, и вот что еще. Ты давай-ка Лямина с собой забирай, нечего ему тут разлеживаться – народ смешить. А то он завтра и к обеду не оклемается.

Козырев попытался было возразить, мол, нам же с ним в разные стороны ехать, но Нестеров недовольно его оборвал:

– И что ты предлагаешь? Мне его на себе потом переть? Или дежурную развозку для него организовать? Иди, попроси Нечаева, раз ты такой умный, может, он тебе и не откажет.

Паша обреченно вздохнул, подошел к Лямину, встряхнул его пару раз (эффект нулевой) и чуть ли не волоком потащил к выходу. Тот, скорее на автопилоте, нежели осознанно, засеменил ногами, еще более осложняя Козыреву процесс транспортировки.

Завидев эту сладкую парочку, Полина не могла удержаться от смеха.

– Да, хороши. Похоже, это мне вас надо провожать до метро. Впрочем, в таком состоянии в метро вас не пустят, это точно.

Паша виновато улыбнулся, хотя на душе в этот момент скребли здоровенные кошки: «Надо же, такой случай, а этот гаденыш Лямка взял и нажрался. И ведь не оставишь его здесь – и правда, менты заберут».

– Ладно, делать нечего, придется машину ловить, – сказала Полина.

«Вот черт, у меня и денег до Светлановского не хватит, а потом еще надо как-то до дома добраться», – подумал Паша, однако эта проблема решилась сама собой. Остановленный Полиной частник категорически отказывался вести Лямина на север, не без оснований опасаясь за чистоту своего салона.

– Ну хотя бы до Лиговки добросьте, здесь езды-то всего пять минут, – попросил Козырев, приняв решение везти Ваню к себе. Совместными усилиями водилу удалось уговорить, и они действительно за пять минут долетели до Обводного канала. Здесь пути Ольховской и Козырева окончательно разошлись: Полину частник повез домой на Петроградку, а Паша, взгромоздив на себя близкое к бездыханному тело Лямина, поперся к себе в коммуналку.

Он еле успел. Едва Козырев закрыл входную дверь, как Ваня ощутил жуткую потребность посетить уборную. В течение десяти минут его выворачивало наизнанку, а поскольку снайперскими качествами Лямин никогда не блистал, то после его визита уборная в соответствии со своим названием потребовала уборки. Паша уложил Лямку на диван и кинулся замывать следы преступления, благо время было уже позднее и соседи в эту пору означенным заведением пользовались редко. За этим делом его и застала Михалева, которая, как обычно, полуночничала.

– Ого, господа офицеры изволили хорошо погулять? – поинтересовалась она, проходя на кухню с чайником в руках. – Помощь не требуется?

– Нет, Людмила Васильевна, спасибо.

– Ну, когда закончишь – заходи ко мне, я тебя чаем угощу с бергамотом. При этих делах, говорят, здорово помогает.

Через двадцать минут Козырев уже сидел в комнате Михалевой. Людмила Васильевна была в курсе несчастья, которое произошло с его коллегой, а потому, видя состояние Павла, не докучала ему разговорами, как это обычно у них происходило. Первым молчание нарушил сам Козырев:

– Я, Людмила Васильевна, наверное, уйду из наружки.

– Позволь поинтересоваться, куда?

– Переведусь в уголовный розыск. Или в РУБОП. Понимаете, я хочу найти этого гада, ну, который Антона задавил.

– А зачем же тебе нужен перевод в другую службу?

– Как вы не понимаете? Там я смогу заниматься настоящей оперативной работой, а не как сейчас – сходил, посмотрел, отписал и все. Что будет дальше, как это будет использовано, пригодится это или нет – мы же никогда ничего не знаем. Вроде бы и менты, а вроде как и нет. Работаем, действительно, как грузчики – подай-принеси, а иногда еще и «кушать подано»: оттаскали, дотащили – пожалуйте, крепите. И на этом все. Опять нас нет. Получается, что мы – никто. А как «никто» может заниматься розыском?

– Ты не никто. Во-первых, ты – офицер, а это, согласись, уже немало и ко многому обязывает. Во-вторых, ты, мон шер, филер. А слово «филер», если ты не знал, происходит от французского Fileur, что переводится как «сыщик». А чем по-твоему должен заниматься сыщик, как не поиском, а?

– Да, но ведь это когда было…

– Не перебивай старших, – назидательно сказала Михалева. – Ты уже всю свою дурь высказал, теперь позволь сказать мне. Ты никогда не задумывался о том, почему ваша служба, зародившаяся много веков назад, наряду с агентурной работой, до сих пор остается востребованной? И не только у нас, но и во всем мире. Да потому, что человечество всегда будет подсматривать и подслушивать, так как это самый надежный и самый простой способ получать информацию. И эта работа не менее важна, чем оперативная, как ты ее называешь. Или ты думаешь, что ваша деятельность менее полезна, чем обирание пьяных в метро и на улицах, или охота на водителей с последующей торговлей штрафными квитанциями? Запомни одно – наружка стара, как мир. И если она до сих сохранилась, значит этот мир без нее обойтись пока не может. Тем более, что в этом мире мало что кардинально изменилось.

– Ну, так уж и мало, – буркнул Козырев, несколько озадаченный столь неожиданным поворотом темы. В «планетарном масштабе» о наружке он еще никогда не думал.

– Хорошо. Приведу такой пример: помнишь, как на кухне у тебя заголосила радиостанция и твои напарники обратились к тебе как к «грузчику»? («Еще бы не помнить», – подумал Паша, вспоминая сколько тревожных минут ему тогда довелось пережить. ) Так вот, я заинтересовалась происхождением этого термина, порылась в наших архивах и обнаружила, что еще в начале прошлого века на сленге Охранного отделения начальники розыскных ведомств именовались «хозяевами», филеры – «приказчиками», а лица, за которыми велось наблюдение – «товаром». Так что нынешнее твое руководство, Паша, далеко не изобретательно. Все это, как говорится, мы уже проходили.

– Что, правда что ли? – не поверил Козырев.

– Вот смотри. – Михалева сунула ему под нос ксерокопию телеграммы, датируемой октябрем 1914 года. Текст был следующим: «Благоволите принять товар Гламурный тчк выехали москвы петроград курьерским № 3 тчк». А вот и ответ, читай: «Товар Гламурный сдан петроградским покупателям тчк товар смирный упакован хорошо тчк».

– Так это они его в Питере, в смысле задержали, что ли?

– Получается, что так. Некто, проходяший под кличкой Гламурный, был арестован, то бишь, по-вашему, упакован… Эх, а какие красивые клички раньше давали!.. Гламурный… Это тебе не какой-нибудь там Жора-Хмырь.

– И это действительно подлинные телеграммы? – восхитился Козырев.

– Историческими мистификациями не занимаюсь, – гордо произнесла Михалева и, потрепав Пашу по волосам, заговорщицки спросила: – Ну что, Павел Александрович, посеяла я в вашу душу зерна сомнений?

– Посеяли, – признался Козырев.

– Вот и хорошо. А теперь идите-ка спать, господин офицер, а заодно проверьте, как там ваш боевой товарищ. Вдруг ему необходимо очередное внехирургическое вмешательство?

Ладонин приехал в офис в половине одиннадцатого. Он поднялся в свой кабинет, первым делом сменил легкомысленную футболку с Масяней на накрахмаленную рубашку, повертел в руке галстук и после некоторых колебаний решил, что по случаю жары сегодня сойдет и так. После всех этих нехитрых манипуляций он опустился в большое кожаное кресло и вызвал к себе секретаршу.

– Доброе утро, Игорь Михайлович.

– Здравствуй, Лена. Запиши: к одиннадцати часам должен подойти человек по фамилии Нестеров. Предупреди охрану, что документы у него проверять не надо, пусть сразу ведут ко мне. После того, как он придет, меня нет. Ни для кого! Это понятно?

– Понятно. А если… Если позвонит Анатолий Борисович? Сегодня ведь крайний срок…

Ладонин в задумчивости постучал пальцами по столу и решительно сказал: «Пусть ждет». И, заметив, как удивленно вскинула брови Леночка, добавил: «Ничего страшного. Пусть ждет – я больше ждал».

– И еще, Леночка. Принеси, пожалуйста, бутылку водки, минералку и сделай каких-нибудь бутербродов.

– Сколько стаканов?

На этот раз пришла очередь удивляться Ладонину:

– Ну, конечно же два. Лена, ты меня удивляешь. Неужели ты готова поверить в то, что ваш начальник способен в половине одиннадцатого утра, по такой жаре, в одиночку, глушить водку? …

Через несколько минут распоряжение Ладонина было исполнено. Оставшись в кабинете один, Игорь Михайлович профессиональным движением скрутил пробку «Гжелки», плеснул себе грамм сто пятьдесят и выпил, не закусывая. Затем он подошел к окну, раздвинул бархатные шторы, всмотрелся в перспективу, где за окном несла свои воды Нева. Впрочем, не такие уж и свои – Ладожские воды…

Ладога… Когда незадолго до гибели брат рассказал Игорю о том, как он ловко упрятал их с Гурьевым на Север, Ладонин-младший очень сильно обиделся. Несколько недель со старшим не разговаривал и даже подумывал уйти от него и начать собственный бизнес. Много позднее, когда Ладоги уже не стало, Игорь наконец понял, что брат тогда спас его и Антона Гурьева и от вероятной тюрьмы, и от возможной смерти. От такой смерти, какую Ладога нашел сам, заплатив своей яркой, хотя и непутевой жизнью за нынешнее благополучие, в котором жили теперь его мать и младший брат.

В 1992 году Ладонин и Гурьев окончили школу, и многие учителя тогда, помнится, перекрестились. Антон и Игорь не были дураками, просто они категорически не желали учиться. Перед выпускным экзаменом по физике они подошли к преподавателю и доброжелательно заявили, что если им поставят по тройке, то они немедленно и навсегда исчезнут. А если нет, то на экзамене они будут вынуждены отвечать, а в этом случае даже и «кол» станет преувеличенной оценкой их знаний – а кому это надо?! Физичка настолько оторопела от подобной наглости, что уступила. Впоследствии такая же штука была проделана с химичкой и англичанкой.

Вот так со здорова «ты бык – а я корова» они получили аттестат и (кто бы мог подумать? ) выяснили, что никто не собирается платить за них взятки ни в какие вузы. А без этого нема дураков их туда принимать. А на глупых от природы найдутся специально обученные в военкомате, которые с удовольствием примут их в иной университет жизни. С этим опасением, имеющим под собой реальную основу, они побежали к Ладоге. А он уже ждал этого, а до того, как ждать, крепко подумал. Ладога не походил на бандитов эпохи новой экономической революции. Он не был спортсменом, не был стремящимся к воровским традициям. Он был собой и более всего походил на гангстера. Но тем не менее занимался тем же, чем и все – обкладывал данью, брал под защиту, решал вопросы. К нему прибились дзюдоисты из клуба, что на проспекте Кима, под ним стал ходить Кузя со своей коммерческой хваткой. С ним рядом было и несколько засиженных, которые могли при необходимости на стрелках нажать на «блатную педаль». Так что Ладога не бедствовал и хотя давно состоял уже на иных учетах, еще ни разу не был задержан.

Между тем времена начинали пахнуть бертолетом: от рукопашных единоборств братва переходила к отстрелам, и Ладога почувствовал, что очень скоро начнется серьезная пальба. Он-то свой путь выбрал давно, так что теперь «на войне как на войне», но вот братишка… А тот всегда был на подхвате, а с ним еще и неразлучный Антоха Гурьев. В принципе, ничего особенного они не делали – где шашлыки посторожат, где помогут Кузе «кур мороженых разгрузить», где дверь кому-нибудь сожгут. Однако уже после экзаменов Ладога вдруг случайно услышал от Игоря: «… Прикинь, подходит пеликаньей походкой – целится мне в харю своим туканьим клювом и всей своей хавеллой изображает душевное волнение…» Неважно почему и в отношении кого это было сказано. И дело не в том, что с явным перебором в метафорах. А просто Ладога вдруг понял: еще немного, и брат тоже будет руководствоваться в жизни принципом – «на войне как на войне». И еще представил Ладога: один в могиле, а второй в тюряге. Представил мать, которую он обожал и… аж комок к горлу подступил! И тогда Ладога решил: «Вот уж хрен! Бери все на себя – за группу больше дают! »

А тут, для полноты впечатлений, прибавилось еще одно: Гурьев где-то надыбал гранату РГД и принес Ладоге.

– Зачем? – равнодушно спросил Ладога, хотя знал зачем, и что не помешает.

– Пусть будет, – объяснил десятиклассник Антон Гурьев.

«И этого туда же, – подумал тогда Ладога. – Как в „Джентльменах удачи“: чем больше сдадим – тем меньше дадут! ». С этого момента он говорил двум друзьям-закадыкам, что решает проблему, и постоянно нагонял «цену»: мол, по жизни мне будете должны! А сам нашел язык с помощником военкома, да еще и отблагодарил. Офицер очен-но удивлялся – ведь обычно наоборот бывает! И он так живо стал отрабатывать свои деньги, что в самом скором времени оба приятеля в одно утро были сняты с адресов и под конвоем препровождены в Северный флот на три года. Эта мысль пришла в голову Ладоге уже напоследок: служить – так на всю катушку. Ребятам же Ладога объяснил сей «конфуз» так: «Пацаны, мусора мстят! Ничего – вернетесь – все будет правильно! Держитесь друг дружки – это на всю жизнь память! »

Черные ленты – на них якоря!.. В отстойнике на призывном пункте Антон и Игорь с горя достали шесть бутылок дешевого вермута, что в просторечие звался «Верою Михайловной» и упились так, что через много лет от одного запаха дорогого «Мартини» обоих воротило. На следующее утро товарищ, отвечающий за призыв, встретил их следующими словами: «Какого цвета наш флаг, призывники?! Красного! А что такое красный цвет?! А это кровь, которую вы еще не пролили! » Впрочем, в учебке двум молодым матросам-карасям мичман сказал уже совсем иное: «Что, касатики, кручинитесь? Вы на Северном флоте, а у него одна дорога – славная! » И добавил: «Веселитесь! Не горюй, Антоха – заживем неплохо! Игореша, жуй опилки – ты директор лесопилки! »

И действительно, служить с мичманом было весело. Многое там было, многое запомнилось на всю жизнь. Одно слово – флот. Попали они в страну летающих собак, то есть в поселок Гремиха, что на острове. Ветры там были уж точно не сухопутные. Поначалу несли «собачьи» – ночные вахты, где ночью не поспишь и днем не выспишься. Впоследствии на гражданке оба частенько приговаривали: спать хочется, а Родину жалко. А первая речь начальника БЧ, помнится, тогда была следующей: «Поднимите руки, кто имеет спортивные разряды, умеет петь, рисовать, чертить. А теперь запомните: если заместитель (замполит) узнает об этом – я вам эти руки оборву»…

Погруженный в свои воспоминания Ладонин, не заметил, как в кабинет вошла секретарша:

– Игорь Михайлович, Нестеров здесь.

– Да-да, пусть заходит, – он задернул штору и быстрым шагом прошел к своему креслу.

После вчерашнего Нестеров выглядел довольно помято, поэтому к предложению Ладонина «перекусить» отнесся благосклонно. Они еще раз помянули Антона, съели по бутерброду с икрой, после чего приступили к делу. Времени было не так много – через пару часов смена Нестерова должна была заступать на работу. Александр Сергеевич подробно рассказал Ладонину о последнем дне Гурьева, умолчав лишь о некоторых специфических приемах работы наружки, а также о том, что связь из «Магриба» была человеком заказчика. Игорь Михайлович слушал внимательно, не перебивая, некоторое оживление на его лице произошло лишь тогда, когда Нестеров упомянул кличку Ташкент. В этом месте он прервал бригадира, уточнил полное имя объекта и пометил его себе в записной книжке. После того, как Нестеров закончил свой рассказ, Ладонин плеснул в стаканы еще по чуть-чуть. Выпили не чокаясь, помолчали.

– У меня к тебе, Александр Сергеевич, есть деловое предложение. Короче, я хочу, чтобы вы попытались найти Ташкента.

– Что-то подобное я от тебя и ожидал услышать, – признался Нестеров. – Однако, Игорь Михайлович, ты, похоже, не учел, что наши возможности, мягко говоря, ограничены. Для тебя правильнее было бы подрядить на это дело каких-нибудь детективов частных. Или гласные службы материально заинтересовать, то же ОРБ или УУР. Опять-таки, насколько я понимаю, у вас есть собственные возможности выйти и на представителей, скажем так… – Нестеров немного замялся.

– Ну, что же ты? Начал – так договаривай. Ты хотел сказать «на представителей криминала», да? Понимаешь, Сергеич, я действительно имею такую возможность, но, как говорится, не имею такого желания. Во-первых, ваши же коллеги, да и мои недоброжелатели, только и ждут, чтобы меня подловить на чем-то подобном. Мол, яблоко от яблони недалеко падает. А во-вторых, не люблю я, Александр Сергеевич, быть обязанным. Если бы все только на деньгах держалось, тогда, конечно – базара нет. Но когда услуга за услугу, то выходит немного стремно. Услуги, они ведь разные бывают. Особенно там, где рупь за вход, а выход – два… Что же касается детективов… Есть у меня и детективы собственные, и в Главке люди специально прикормленные – каждый месяц вторую зарплату в конвертике исправно получают. Вот только не верю я им. Деньги возьмут, отчеты бумажные регулярно поставлять будут: мол, проверили то, исполнили это, потратили столько, а требуется – еще больше… Но мне не отчеты, мне результат нужен.

– А мне, получается, ты веришь больше?

– Тебе – да. Знаешь почему? Мне понравилось как ты говорил об Антоне вчера на кладбище. Но и это не главное. Просто я вижу, что и у тебя есть личная заинтересованность в этом деле. Тебе ведь тоже хочется найти Ташкента? Найти и отомстить?

– Не отомстить. Наказать.

– Может быть, вы и хотите наказать. А мне-то ответить надо! Я не смог отомстить за брата, время было такое, сам чудом в живых остался. Но сейчас, чувствую, что такая возможность есть. Тем более, что после брата у меня никого ближе Антона не было. Понимаешь?

Нестеров молча кивнул.

– Ну так что, возьметесь?

– Попробовать можно, – выдержав долгую паузу, ответил Нестеров. – Вот только с информацией у нас не густо. Зацепок-то почти никаких нет.

– Почему никаких? А машина?

– Слишком много времени прошло. Машина уже наверняка либо на разборе, либо в другой регион отогнана. А если и здесь, то скорее всего стоит в каком-нибудь гараже и хрен ты ее сыщешь.

– Ч-черт, согласен, ваша правда. А связи? Тот, который подсел к нему в Выборге – есть что-то по нему?

– Олег Моромов? Он был посредником. Его задача заключалась в том, чтобы свести Ташкента с покупателем, получить свои комиссионные и отвалить. Сделка не состоялась и едва ли он знает, где сейчас прячется Ташкент. Можно, конечно, поставить его телефон на прослушку, но я сомневаюсь, что это что-нибудь даст.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒