Глава первая 1 страница

Глава первая

Гурьев

…Если наблюдаемый начинает оглядываться, то филер должен определить, почему именно он начал оглядываться: потому ли, что намеревается посетить какое-либо конспиративное место, и боится чтобы его не заметили, или потому, что сам заметил наблюдение…

из Инструкции по организации филерского наблюдения

Водитель «девятки», от которой отъехали милиционеры, потянулся, разминая плечи. Потянулся со смаком, так, что сиденье под ним затрещало.

– Вот работенка! Пятый час глядим в погасшие окна. Утром сменят – придешь к бабе и соврать нечего – мол, опасная и секретная у нас служба! – преодолевая зевоту, пробурчал Антон Гурьев.

Гурьев был капитаном. Он отслужил в «НН» шесть лет, стал крепким профессионалом, однако в последнее время его взгляды на этот мир – мир погасших до пересменки окон, – менялись. Причем менялись с катастрофической быстротой. Нет, Гурьева перестала устраивать даже не зарплата, о которой можно (и лучше) не говорить. Его перестало устраивать то унизительное состояние, когда нормальные люди стараются двигаться, крутиться в меру своих запросов и характеров, а он, Гурьев, в это время должен стоять на незримых рубежах отчизны и следить. А если что – его нет. И не в тщеславии дело, а в том, что связей, контактов элементарных нет… этого нет… того нет.

– Ни хуя нет! – вслух произнес Антон.

– Так спит еще – рано, – не понял коллега, полагая, что Гурьев имеет в виду объект.

– Потому что нормальный – вот и спит! А ебанутые на голову с ОВОшниками собачатся по ночам, – огрызнулся Гурьев.

Ему ответили понимающим молчанием, хотя, если честно, двое из троих не поняли ничего. Старший смены, а на их языке бригадир, понял, но лаяться не стал. Он развернул плитку заморского шоколада, отломил кусок и протянул через плечо Гурьеву. Гурьев взял, нервно засунул весь кусок в рот, прожевал.

– Вкусный, – с набитым ртом похвалил он.

– Мне очень давно один летчик сказал, что быть бомбардировщиком – это часы скуки, перемежающиеся минутами ужаса, – успокоил его старший.

Бригадиром в смене был Александр Нестеров. Мама Нестерова была легендой наружного наблюдения. Нестеров с детства слышал шуршание радиостанций. Он работал девятнадцатый год и сам стал легендой. Нестеров был болен наблюдениеманией (не путать с вуайеризмом! ). Он плохо понимал, почему солнце постоянно исчезает с неба, но мог срисовать номер квартиры, в которую зашел объект, даже если того со всех сторон окружали телохранители. Когда Нестеров разговаривал, то наклонял голову к левому плечу. Эта привычка выработалась с годами от разговоров по радиостанции. Своего рода благоприобретенный миазит.

– Ыщо есть! – улыбнулся молодой Лямин, перебирая фирменные упаковки с провизией.

А получилось так: около 23. 00 они таскали объект в Калининском районе, где последний заехал в универсам и набрал целую тележку снеди. Объект имел условное наименование – «Пингвин» (надо отметить, что наружка дает прозвища чрезвычайно точно). Когда объект выкатил покупки на автостоянку и стал перегружать их в багажник, кто-то позвонил ему на мобильник. Разговор был долгий, нервный, матерный. Объект дерганно пингвинил вокруг своей блестящей «Ауди», бил ластами по ушам и, наконец, прыгнув в авто, сорвался с места. Мало того, что сотрудники наружки слышали весь текст, так еще и, наблюдая за ним, заметили, что часть корзины с продуктами сиротливо осталась на стоянке. Первая машина стартанула за объектом, а на позывной сотрудника из второй – только что пришедшего работать в систему Вани Лямина, – поступил не терпящий возражений приказ: «Грузчик! [3] Что стоишь – клювом щелкаешь? Хватай товар – неси до базы! ». Несколько секунд Ваня переваривал это сообщение, а затем схватил тележку и, пронесясь с чужим добром через проезжую часть, сумел практически на ходу закинуть оставшиеся продукты в свою машину. Больше всего в этот момент он напоминал чем-то напуганную, мечущуюся мамашу с малышом в коляске.

Естественно, после такого случая настроение у находившихся внутри второй машины заметно поднялось, поскольку на подобные сорта пива у них денег не хватало, не говоря уже об остальных покупках. Однако и в первой машине сидели далеко не мальчики, и они тут же передали зашифрованным текстом: «Грузчики, не распаковывайте товар – мы видели накладные! » Что означало: мы видели, сколько и чего вы скоммуниздили – делим поровну.

Объект довели до гостиницы «Прибалтийская», и здесь его, как самый молодой, потащил Лямин. Стоя у лифта в холле, погруженный в свои мысли объект вскользь зацепил взглядом незнакомого парня (имя которому было Лямин), увлеченно пытавшегося вскрыть упаковку редкого французского сыра. В голове у объекта мелькнула мысль, что именно такой сыр он купил час назад. То, что это и был его сыр, объект, конечно же, не знал.

Между тем юный разведчик привлек к себе внимание стоявшего неподалеку от него охранника. Тот уже собрался подойти к Лямину (и далеко не с гостеприимными намерениями), как вдруг у Вани предательски и как всегда не вовремя зашумела радиостанция. Сотрудник службы безопасности «все понял» и, глядя на коробку из-под сыра, подумал: «Контрразведка за каким-нибудь фирмачом… а в коробке, видать, видеокамера». А Ваня Лямин, в свое время приехавший в Питер из Костромы, до того как коробка не поддалась, и сам не знал, чего он такое вскрывает. Он так удивился! Он думая, что обнаружит в ней что-то страшно экзотическое… клешни португальского омара, к примеру… Лямин мечтал попробовать что-нибудь португальское… Почему именно португальское – он не знал. Может быть, потому, что совсем недавно в Португалии прошел очередной чемпионат Европы по футболу? И тут на тебе – такой облом. У них в Костроме сыра этого как на гуталиновой фабрике! А этот еще и испорченный – заплесневел видать, пока везли…

Ну, а потом, пока торчали под адресом объекта, успели сожрать и все остальное.

– Скоро перейдем на банальный ночной грабеж, – проворчал Гурьев, допивая из банки темное ирландское пиво. Потом он рыгнул и заявил: – За такие деньги мог бы ящик «Толстяка» купить.

– Действительно! – откликнулся Нестеров, поворачиваясь к Лямину. – Лямка, чо не посоветовал этому тюленю педальному, пока в универсаме за ним крутился?

– Я там рекламу по телеку глядел – Олейникова со Стояновым! – мечтательно произнес Лямин.

– Замечательно! – крякнул Нестеров. Все заржали. Гурьев даже прослезился.

Около восьми утра пост сменили. Нестеров и компания добрались до конторы, после чего Гурьев покатил в гараж ставить на прикол оперативную машину, а остальные пехотинцы[4] вошли в незаметную дверь, рядом с которой красовалась вывеска: «Филиал № 2 фабрики игрушек». Любой прохожий, желая проявить свои аналитические способности, сделал бы глубокомысленный вывод, мол, если есть филиал фабрики № 2, значит где-то существует и филиал № 1. Данное умозаключение, в принципе, логично, однако на практике абсолютно неверно. С таким же успехом база «НН», которая на сленге ее обитателей зовется «кукушкой», могла бы именоваться и «Трест столовых № 37», и «СевЗапГлавСнабФлотПрод». Одним словом, «Рога и копыта» – 2.

Смена принялась отписывать сводку наблюдения. Вернее, так: Лямин, как самый молодой и к тому же обладающий красивым почерком, писал, а его бригадир, он же наставник Нестеров, стоял над душой, подгонял и, мягко говоря, ворчал, поучая:

– Не «гостиница „Прибалтийская“», а «гостиница „Прибалтийская“, расположенная по такому-то адресу»… Не просто «дыр-дыр-дыр», а добавь чуть детектива. Заказчику[5] интересней – он же нас оценивать будет. Да и нашему руководству приятней… Но и не перебарщивай!.. Мать твою, Лямка, чего ты городишь? «В течение часа объект пил пиво в баре „Корсар“, периодически совершая проверочные действия». Это он периодически в сортир бегал! Имеет право, между прочим, с четырех-то кружек…

Лямин торопился, нервничал, выходил за поля не предусматривавшего приливы графомании казенного бланка и совершал орфографические ошибки при написании названий улиц и питейных заведений (толком изучить город он еще не успел).

Причины торопиться у Нестерова были. И не только потому, что после ночной смены хочется как можно быстрее добраться до дома, перехватить кусок-другой чего-то съестного и отправиться давить подушку. Дело в том, что сменный наряд, к вящему неудовольствию его участников, не может работать как часы. Оно хорошо, конечно, когда восемь положенных по КЗОТу оттаскал объекта, а потом заводской гудок и всё: концерт окончен – скрипки в печку. А если сменщики опаздывают (пробки, инструктаж затянулся, на заправку по дороге заскочили)? А если объект за это время уже до государственной границы доехал? А если… Много всяких таких «если» бывает. Так что пока в контору вернешься, пока отпишешься – гля, еще пару часиков и натикало. Причем своих, законных, которые тебе, естественно, никто дополнительно оплачивать не станет. Ведь, в конце концов, не за деньги служим – Родине! А кроме того, есть такая старая «ОПУшная» мудрость: отработал – не светись. В смысле, без видимых причин по конторе не слоняйся. Иначе нарвешься на начальство, а у него, у начальства, всегда неразрешимая дилемма – кого-бы еще для массовости отправить на: пятикилометровый кросс, встречу с ветеранами, хозработы, оформление боевого листка (или просто – на хрен, ежели настроение располагает). И тогда пиши пропало:

– Иди-ка сюда, голубь мой ненаглядный!

– Дык, Пал Палыч, я ж только сдался. Я ж с ночи! Ни спамши, ни емши, ни срамши.

– Все понимаю. А мне, думаешь, легко? (…виноватое молчание – лучший способ доставить начальнику удовольствие. )

– Вот видишь. А если не ты – укажи кто? …

А на какого показывать? – Дурных нема. Заслышав грозные шаги командора, все уже давно по щелям, по углам разбежалися. И если ты один такой тормоз оказался, то винить, кроме себя самого, некого. Так что вперед – на мины.

Естественно, всех этих премудростей молодой Лямин в полной мере пока не уловил, а потому каждый раз очень болезненно воспринимал неудовольствие наставника по поводу темпов сочинения им сводки «НН». И это при том, что сам Нестеров сводки писать не любил (насочинялся в свое время), предпочитая перекладывать это занятие на плечи подчиненных. Конструктивной помощи от него в этом процессе тоже ждать не приходилось. На вполне уместный вопрос: «А как вот это написать? », аксакал разведки, как правило, покровительственно похлопывал вопрошающего по плечу и ответствовал: «Как-как? Пиши хорошо. А плохо оно само получится».

Когда к десяти утра Гурьев добрался домой, его очередная временная сожительница по имени Тома сонно встретила его вопросом: «Чего интересного случилось? » Тома была девушка любознательная и очень любила задавать вопросы. По большей части, глупые. Тем более, что в свое время Гурьев нагнал Томе пурги, рассказав, что работает по слежке (так ей было проще понять) за коррупционными депутатами и генералами. А вообще Антона всегда страшно раздражал приказ, согласно которому он не имел права что-либо рассказывать о своей работе в принципе. Никому, даже самым близким родственникам. Такая вот классика жанра – о драконах ни слова! Утешало одно – близких у Гурьева было лишь двое: мама да тетка в Луге, куда пару лет назад, выйдя на пенсию, мать и перебралась. А так круг его знакомств, в силу понятных причин, ограничивался ребятами из конторы плюс изредка возникающими на постельном горизонте барышнями. Что же касается Иглы, то бишь бывшего старшины второй статьи, а ныне вице-президента финансовой корпорации «Российский слиток» Игорехи Ладонина, то на него ведомственное информационное табу, естественно, не распространялось.

– Том, тебе как на духу! Около пяти нуль-нуль стоим, глядим в окна объекта. Глаз, как обычно, отвести не можем, потому как нарушение присяги. Вдруг треск-грохот, стекла кусками наземь! А из окна вылетает мужик и с криком: «Государю-императору УРА!!! » как… – Гурьев сделал вид, что не хочет материться.

– Разбился! – окончательно проснулась Тамара.

– Не-а… Улетел куда-то, гаденыш! – безразлично ответил Антон и зашагал в душ.

– Куда улетел?! – всплеснула руками Тома. Между прочим, трудилась Тамара при делопроизводстве. И не где-нибудь, а в самом (! ) Законодательном собрании. Тамара очень дорожила этой должностью и частенько напоминала Антону, что ей о своей работе говорить не положено. Самое печальное, что говорила она это на полном серьезе.

– Не разглядели, – включая воду, ответил Гурьев. – Сейчас этим региональный разведцентр ФСБ занимается.

– Ну тебя! – дошло наконец до девушки. Настроение у Антона было самое паршивое.

И хотя он понимал, что Тома близка к тому, чтобы обидеться, он уже не мог перестать издеваться. (Такая вот защитная реакция организма: одни мужики под плохое настроение бабу бьют, другие – смехуёчками ее доводят. )

– Том! – позвал Гурьев из-за занавески в ванной. – Ты только никому не говори – информация секретная. Я подписку дал о неразглашении.

– Какую подписку? – насторожилась Тамара. У ее первого мужа когда-то уже была подписка. О невыезде.

– Ну… как тебе объяснить… я на Литейном случайно подслушал, в секторе контрразведки по внеземным агрессивным посещениям планеты. Короче, они подозревают, что это нечистая сила… Разработка получила кодовое название: «Последний прыжок Пингвина», – Гурьев увлеченно развивал тему, фыркая под водой от удовольствия. – Вроде, демоны завелись.

– Ой, а я тут как раз по телевизору смотрела про «Храм судьбы»… – затараторила было Тамара, но Антон прервал ее более прозаическим:

– А фрикадельки остались в холодильнике?

Через некоторое время до Тамары наконец дошла ирония Антона и она, разозлившись, сказала: «Шутить над собой могут только…»

– …Только состоявшиеся пингвины в Мариинском дворце, – закончил за нее фразу выходящий из ванны Антон. Тамара хотела сказать иначе, однако Гурьев уловил суть абсолютно верно, поэтому она просто надулась и промолчала.

– Вот и правильно… Мы что? Так, шла собака по роялю… Чего, говоришь, у нас с фрикадельками-то?

Фрикадельки внутри были холодными. Гурьев устало поглощал их и смотрел на Тамару. В отличие от героев известного детского стишка, Тамара была ему не парой. И он это знал. Девушка Тамара была из категории мопсов – с маленькой головой и такими же интересами. Самое большое, о чем она мечтала в этой жизни – это о ПРЕЗЕНТАЦИИ, на которой бы все ее узнавали. Идеалом для нее служили Андрей Данилко и мужчины из депутатского корпуса. Причем все без исключения. Однажды, когда Тамара с плохо скрываемым волнением рассказывала Гурьеву о том, как в день ее рождения сам главный депутат с рыбьими глазами и красивой цветочной фамилией подарил ей шоколадку, Антон, заметив знакомую поволоку в Тамариных глазах, всерьез испугался, что она сейчас вдруг возьмет да и кончит.

Докатился! Каким женщинам он мстит Тамарами? Наверное тем, которые не смогли жить с ним. А почему? Да потому что еще пять лет назад он был совсем другим. Он был настоящим мужиком. Способным на поступок, способным, ну если не на подвиг, то хотя бы на рекорд. А сейчас? Сейчас – едва ли.

Рекорд Гурьева в конторе помнили многие, а поставлен он был следующим образом: смена Антона таскала объект около станции метро «Площадь Восстания». Объект что-то почуял, потяжелел[6] и нырнул в метро. Пехота, соответственно, за ним. В вагоне сотрудник поставил радиостанцию в режим передачи и через несколько секунд в машине Гурьева раздался торжественный металлический голос: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция „Владимирская“». Вектор был задан, и Антон рванул в этом направлении, ориентируясь по периодически объявляемым названиям станций. Половина седьмого вечера. Сколько транспорта на питерских дорогах в это время? Так вот, когда объект доехал и вышел на «Кировском заводе», машина Гурьева уже стояла на Стачек напротив станции метро. Уж многое повидал Нестеров, но тут ахнул: «Это рекорд! » Правда, прежде чем ахнуть, Нестеров промчался в машине с Гурьевым и во время этой, с позволения сказать, поездки так сжимал ногтями сумку с аппаратурой, что на ней навсегда остались следы от ногтей. И это при том, что в деле игнорирования правил дорожного движения наглее наружки никого нет, а в качестве пассажира оперативного транспорта Нестеров катался уже второй десяток лет.

Рекорд Гурьева в ОПУ стал легендой. Начальник отдела Нечаев на совещании слезно попросил: «Парни, я знаю, что некоторые из вас народ до профессиональных мулек тщеславный. Но умоляю! Не старайтесь побить время Гурьева! Вы мне еще нужны живыми»…

– Вот каким я был! – подумал Антон. – А сейчас?! Фрикадельки!

Уже примерно с год, как Гурьев собирался уходить. Все это время его мысли, так или иначе, сводились к одному: послать всех к чертовой матери и свалить из конторы, из системы (ну и от Томочки заодно – так уж, чтоб всё до кучи). Причем, не просто свалить, а напоследок по возможности еще и громко хлопнуть дверью. Антон частенько представлял себе, как однажды он сядет и напишет рапорт на имя министра внутренних дел (ни больше ни меньше! ) примерно следующего содержания:

«Товарищ министр, я, капитан милиции Гурьев, отслужил в „НН“ шесть лет. Родина мне дала все, но частенько во время службы мой организм был вынужден испражняться. Посему уведомляю Вас, что многие парадные северной столицы я цинично обоссал. В содеянном раскаиваюсь и прошу поднять этот злободневный вопрос на повестке очередной коллегии МВД в подпункте „разное“. Позаботьтесь если не о нас, то хотя бы о россиянах, о жителях великого города, который взрастил для нашей страны плеяду замечательных людей – от Михаила Ломоносова до президента Путина».

Однако решиться было непросто. И дело тут совсем не в будущем трудоустройстве – в последние годы проблем с работой на гражданке как раз не было. В том числе и по нынешней его специальности. Время быков-телохранителей ушло, а посему озабоченные личной безопасностью и безопасностью своего бизнеса новоявленные капиталисты бросились разыскивать бывших сотрудников бывшей девятой службы КГБ[7] – за руль бронированным иномаркам требовались сотрудники наружки. Они и водилы первоклассные, и поляну секут. А ее, родимую (то бишь, поляну), сечь ой как надо, дабы успевать заблаговременно срубать хвосты, которые нынче ставят не только слуги государевы, но и недруги-конкуренты. Причем на последних все чаще пашут все те же сотрудники «НН». Как бывшие, так порой и действующие.

Так что ни с работой, ни с деньгами проблем не предвиделось. Каких-то особых угрызений совести Гурьев также не испытывал: государству он уже давно ничего не должен (скорее, это оно задолжало ему), а ребятам из отдела и объяснять ничего не нужно – и так всё понимают: как говорится, не он такой первый, не он последний. И все равно – что-то ведь держало, что-то заставляло оттягивать, отсрочивать этот самый хлопок дверью. И вот это «что-то», не поддающееся логическому объяснению, больше всего раздражало и злило Гурьева.

Лучший друг Антона по прозвищу Игла (ИГорь ЛАдонин) был персоной в мире бизнеса и финансов, причем не самой последней персоной. Около года он обрабатывал Гурьева и, чувствуя, как нелегко тому решиться, терпеливо держал для него место, не торопя и не понукая, давая понять, что окончательный выбор все равно будет за самим Антоном.

– Мне же ты не как семерошник[8] нужен. Мне доверенное лицо нужно! У меня подчиненных дивизия! А ты их хари видал? Им доверить можно только долларов триста, так как на трехсот тридцати сломаются. Хуже только в Госдуме и на Вологодской пересылке!

Гурьев пошарил в карманах, достал пачку «Явы» (обычной, не «золотой») и, подхватив спички, вышел на балкон. Закурил. Наличие «Явы» свидетельствовало о том, что получка была уже давно. У Антона не было пристрастия к определенной марке сигарет: в первые дни после зарплаты он покупал относительно дорогой «Честерфильд», неделю спустя переходил на «Петра», а примерно за неделю до Дня разведчика, [9] как правило, был вынужден довольствоваться пяти-семи рублевыми сигаретами или папиросами. Словом, Гурьев курил все, что дымилось. Исключение составляли разве что сигары, которые он еще со школы на дух не переносил. С этими самыми сигарами у них с Игорехой Ладониным когда-то приключилась целая история.

…Ладонин и Гурьев родились в одном родильном доме на Большом проспекте Васильевского острова. Причем родились с разницей всего в несколько дней и даже роды у их матерей принимал один и тот же врач. Впрочем, мама Гурьева познакомилась с родителями Ладонина много позже, когда им с Игорехой было лет по восемь. Татьяна Ивановна Гурьева, равно как и несколько других матерей, была убеждена, что во всех грехах ее малолетнего сына виновата компания, в которой верховодил Ладонин-старший по прозвищу Ладога. Татьяна Ивановна была недалека от истины – в компанию эту Антон действительно входил. И как следствие – в скором времени вместе со своим дружком Игорем попал на учет в детскую комнату милиции, на котором Ладога уже стоял давно и прочно.

Произошло это в далеком 1984-м году. Игорь и Антон, которым было по десять лет и которые учились тогда (страшно подумать! ) аж в третьем классе, захотели купить коробку сигар. Разумеется, кубинских – ведь иных тогда и быть не могло. Сигары продавались на Седьмой линии, в табачной лавке рядом с кинотеатром «Балтика» и стоили целых пять рублей коробка. Но юным пионерам так захотелось этих самых сигар, что они не выдержали и в один прекрасный день попросили в долг у Ладоги. Это было равносильно тому, как если бы в наше время двое третьеклашек попросили в долг у старшего товарища долларов так сто. Ладога им отказал, но не только. К тому времени семнадцатилетний Ладога для своего возраста был уже тертым калачом, а потому доступно объяснил детишкам, как она устроена, наша жизнь.

– Вы очень хотите покурить сигары? – спросил он.

– Очень, – ответили пионеры хором.

– А почему?

– Потому что их Фидель курит, – объяснил Антоша.

– Ферштейн… Фидель это голодаевский? – пошутил Ладога, намекая на шпану с острова Голодай, что на картах называется островом Декабристов. С голодаевскими тогда гаванские постоянно враждовали.

– Фидель живет на Кубе… – не вкурив юмора, затараторил было младший брат.

– Ну тогда это все меняет!.. А почему же мы на него стараемся походить? – перебил Ладога.

Антон по-школярски подтянулся, глянул на небо и заученно произнес:

– Потому что он в Великую Отечественную войну…

– Обалдеть! – заржал Ладога и переспросил: – Что в Великую Отечественную?

– Второй фронт придумал! – выпалил Игорек.

– Нечем крыть. Тут без сигар ни туда и ни сюда! Посему слушайте внимательно: на катке ВМФ к ночи в субботу остается много посуды. Заправляет там Кузя с Наличной. Посему, если попадетесь – то огребете! А не попадетесь – за выходные на сигары бутылок насобираете. Мне доли не надо. Так что, братишки, запомните: чтобы что-нибудь сделать, надо, как минимум, что-нибудь сделать. Это жизнь.

Пацаны внимали молча, без недовольства. Ладога манерно закурил сигарету «ТУ–134» по тридцать пять копеек пачка и под конец сжалился:

– Если к стенке прижмут, мной прикройтесь – скажите, я отвечу!

Затем он ухмыльнулся и ушел, думая про себя, что попадутся точно, «… но если Кузя подкатит с предъявой, то я напомню ему об одиннадцати рублях, которые он зажал. Кузя-то слюнил, что менты фотоаппарат отобрали, а опер по детям недавно Ладогу подкалывал за объектив „Зенит“. А если и после обозначения его имени Кузя пацанам ухи оборвет, то будет повод нос ему сломать – давно руки чешутся. Заодно и долю с катка стеклянную отберу. И вообще – скользкий он…». После этого Ладога решил заглянуть в гости к ребятам во дворы Смоленки, но тут вспомнил заповедь отца – речного капитана и несколько переиначил ее: «Если мусора знают где ты находишься – не находись там». Посему Ладога зашагал в ДК Кирова. Там был вечер «Кому за тридцать», а в туалетах выпивали всегда те, кому до двадцати. Причем выпивали с захватывающими приключениями.

А Игорь и Антон отправились разведать обстановку на катке ВМФ, что напротив Смоленского кладбища по Малому проспекту, и для Гурьева это стало первым оперативным мероприятием в жизни. В результате наблюдения выяснилось, что пустые бутылки собираются во время хоккейных матчей подручными Кузи и складируются в туалете теплой раздевалки. Друзьями было принято решение: Ладонин-младший незаметно проникает в сортир типа «Мэ и Жо» и передает бутылки через вентиляционное окошечко Гурьеву, который должен будет скрыться с ними в неизвестном Кузе направлении. Эта, в общем-то, немудреная задача осложнялась тем, что дверь в помещение туалета постоянно открывалась из-за сквозняка и с грохотом возвращалась на место. Кроме того, там вечно шныряли какие-то «портвейные» парни и молодые спортсмены. Но тут уж ничего не поделаешь – каток, он и в Ленинграде каток. Но раз решено – делаем.

Операция началась в ближайшую же субботу. Работали слаженно, быстро, однако на четвертом десятке грязных и липких бутылок «заштормило море». В туалет заглянул пацан из ватаги Кузи с охапкой пустых из-под «Золотого колоса». По глазам Игоря, которые, моргая, отбивали морзянку: «Я что – я ничего…», он мгновенно просек ситуацию. Пацан издал возмущенно-испуганный хрип, переводимый как: «Ку-у-зя, гра-а-а-бю-у-т! » Игорь, услышав этот возглас, крикнул в окошко товарищу: «Линяй! », а сам с боевым кличем: «Не разбей тару! » лобешником сшиб подручного Кузи. При этом лоб вошел именно в батарею «Золотого колоса». Промчавшись несколько метров по раздевалке, Игорь схватил чью-то лыжную бамбуковую палку и напоследок зачем-то огрел ею ни в чем не повинного хоккеиста команды «Смена». Размахивая палкой, он так и скрылся из виду и от погони, которой, впрочем, и не было. Обнаружив в заранее условленном месте Антона, он первым делом проверил содержимое большого отцовского рюкзака, снятого с антресолей специально для этой вылазки.

– Целехенькие! – с облегчением констатировал Игорь, отдышавшись.

– Как ты?! – взволнованно спросил Антон.

– Каком кверху! – улыбнулся Игорь. – Хорошо – на пути никто не попался – зарубил бы!

Антон, восхищаясь своим товарищем, даже и спрашивать не стал – а чем зарубил-то?

На вырученные ими четыре восемьдесят и ранее скопленные двадцать копеек они пошли покупать сигары. Но поскольку знали, что им в магазине не продадут, стояли у входа и караулили подходящего мужика, чтобы попросить, объяснив просьбу враньем, что это, мол, брату на день рождения, подарок. И надо же такому случиться, что нарвались они на Кузю и его корешей, которые отняли у них пятерку. При этом ребята не сомневались в том, что Кузя появился здесь неспроста и справедливо рассудили, что еще легко отделались. Но Кузя сотоварищи в данном случае появился именно «спроста».

Оба снова поплелись к Ладоге.

– Пятерку я с них вытрясу. Раз вас на месте не застукали, значит наше дело правое, – пообещал Ладога. – А вот привет ему вы сами должны передать.

– Это как? – не понял Ладонин-младший.

– Ты же слышал, как Фидель второй фронт открывал? – ухмыльнулся Ладога и, не дождавшись ответа посоветовал: – Фидель американцам все стекла ночью повыбивал – вот они и присмирели…

Этим же вечером ребята подошли к дому Кузи, жившего на втором этаже в пятиэтажной «хрущевке». Родители, похоже, отсутствовали, потому что на кухне стоял гомон его дружков, перекрываемый бобинным магнитофоном «Комета», который надрывался голосом Аркаши Северного: «… раз заходим в ресторан – Гаврила в рыло – я в карман!.. »

Юные гавроши подыскали на помойке кирпичи и вооружились. Первый же кирпич, пущенный Антоном, залетел на излете в окно первого этажа. Обидно – и Кузя не услышал, и пришлось срочно ретироваться. Но, выбежав на Малый, они сразу же налетели на патрульную машину. А тогда времена были построже и милиция после девяти вечера таких вот оглоедов, как правило, задерживала на предмет «а где мама с папой? ». Когда Антона с Игорем доставили в отделение, к этому времени с «02» уже пришла заявка о разбитом стекле. Опер был опытный и углядел измазанные кирпичом ладони пацанов. Когда же выяснилось, кто у Игоря старший брат, подытожил: «Все ясно! » Потом потеребил мозги вокруг адреса заявки и рассмеялся, довольный своей проницательностью: «Вас Ладога послал Кузе окна выбить, так?!! » В любом другом случае юные пионеры, конечно, сознались бы – все-таки впервой в мусарне, но услышав имя Ладоги, решили выстоять все пытки. Их, естественно, никто не бил (только пообещали выпороть), но ребята все равно молчали, краснели и неумело и невпопад врали. Закончилось все составлением каких-то карточек. А уже затем их поставили на учет. Крику в семьях было! А Ладога тогда сказал: «Уважаю, парни, – из вас будет толк! Держитесь друг дружки! » и вручил им пятерку.

На этот раз коробку сигар они купили. После залезли на крышу одного из домов, долго не могли открыть коробку и в конце концов раскололи ее. Потом они долго пытались раскурить сигары и при этом парочку нечаянно разломали. Наконец покурили – желудочным соком часа полтора рвало обоих. С тех пор ни Гурьев, ни Ладонин не могли даже находиться там, где хоть кто-нибудь закуривал сигару, а к Игорю с подачи брата на всю жизнь приклеилось прозвище «Второй фронт». Иглой он позволял называть себя только Гурьеву…

Антон выбросил окурок, вернулся на кухню, допил остывший чай и отправился спать. Сегодняшний день обязательно следовало запомнить, поскольку именно сегодня ночью, когда они стояли под окнами и охраняли мирный сон гражданина Пингвина, Антон, наконец, понял – вот он, его край. Все накопленное, передуманное и вконец остопиздевшее за этот год достигло критической массы и сформировалось в однозначное законченное решение. Его мужское решение. Самое удивительное, что после этого на душе у Гурьева впервые за многие дни стало столь же удивительно спокойно. С этим спокойствием он и заснул. Впрочем, нет. Перед тем, как заснуть, Антон все-таки успел подумать о том, что напрасно не дал подзатыльник Лямину. Крутясь в универсаме за объектом, Лямке и в голову не пришло, что можно было раздобыть образцы следов пальцев рук объекта. Ведь наверняка кучу товаров в магазине Пингвин лапал просто так. И дело даже не в том – нужны были эти пальцы или нет. Просто Лямин об этом не подумал!.. Эх, уйду – и хлебнет с ними Нестеров по полной. Хотя… Хотя в свое время Нестеров и с ним хлебал. Их опыт, как сухой шашлык: жуй-плюй – передай другому. А вообще-то Лямин парнишка неплохой. И улыбается так… солнечно…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒