Валентина (Ирина) Мельникова 14 страница

Что же произошло с ее любимым с того момента, когда они вошли сюда поутру, и до его просьбы перед вечерним чаем постелить ему в другой комнате. Возможно, он продолжал заботиться о ее репутации, но что ей из того, если она уже приготовилась разделить с ним постель? Только Фаддей пренебрег ею и без объяснения причин ушел в другую комнату и сразу же плотно прикрыл дверь за собой. Неужели завтра утром он сообщит ей о том, что раздумал жениться?

Она изобретала один хитроумный способ задругам, чтобы выведать у него, что случилось, что нарушило их взаимопонимание и возрастающую с каждым часом привязанность. И каждый из этих способов был прекрасен, если бы она смогла отважиться и откровенно спросить его о причинах так внезапно возникшей холодности.

Настя набрала полную грудь воздуха. Будь что будет! Сколько бы она ни медлила, сколько бы ни страшилась услышать неприятные для себя вещи, но она должна выяснить до утра, какие сомнения грызут его душу и намерен ли он вообще жениться на ней! Она сглотнула застрявший в горле сухой и колючий комок. Во рту пересохло, и вдобавок зубы стали выбивать весьма неприятную дробь. Настя перекрестилась, решительно открыла дверь и шагнула через порог...

***

Сергей не спал. Еще минуту до этого он метался по комнате, словно загнанный в клетку дикий зверь. Потом не выдержал, бросился на разобранную постель и уткнулся головой в подушку. Судьба отмерила ему слишком короткие сроки, чтобы расставить все точки над " i" и окончательно определиться со своим будущим. Несомненно, он не мыслил его без Насти, но уже не был уверен, что она согласится стать его женой, когда поймет, каким чудовищем он оказался, лживым и неискренним чудовищем!

Будь он самым тупоголовым из всех живущих на этой планете, и то бы заметил, что Настя без памяти влюблена в него. Она, не стесняясь, с нежностью смотрела на него все утро. Но постепенно, по мере того, как он мрачнел, задумываясь над тем, что ждет его сегодняшним вечером, ее чудесные глаза тускнели. Настя весь день пыталась поймать его взгляд и, когда поняла, что ее старания напрасны, вся словно осунулась, а румянец и улыбка окончательно погасли на ее лице.

- Что случилось, Фаддей? - быстро спросила она его за ужином, но он лишь пожал плечами, хотя все в его душе перевернулось. Он понял, что мучило его весь день.

Его имя - СергейИ ему совсем не хочется, чтобы его называли Фаддеем!

Разум подсказывал ему, что он должен непременно объясниться с Настей и выслушать приговор, каким бы ужасным он ни был. Сергей никогда не считал себя трусом, но нынешнее свое поведение не чем иным как трусостью, причем самой низкопробной, не мог объяснить. Поэтому он и попросил хозяйку, чтобы ему приготовили постель в другой комнате, хотя еще утром думал, что не доживет до вечера, до той долгожданной минуты, когда они останутся наедине...

Он изо всех сил двинул кулаком подушку и заскрипел зубами от ярости. Как сопливый гимназист, вместо того чтобы с честью и достоинством найти выход из ситуации, он прячется в кусты, все оттягивая и оттягивая объяснение с Настей.

Как же ему хотелось изобразить из себя подлеца и совратить эту милую девочку, и в конце концов он почти преуспел в этом. Осталось сделать всего лишь шаг, но он никогда не решится на него, как и на тот, чтобы честно и откровенно поведать ей о своем грязном плане...

Эти дни не только перевернули всю его жизнь. Они заставили измениться его самого! Стоило ему оказаться рядом с Настей, и все его постыдные намерения самым странным образом сменялись желанием защитить ее, оградить от нынешних и грядущих испытаний и неприятностей.

И впервые за последние двадцать лет ему захотелось отчаянно, по-детски зарыдать, но слезы не приходили, и от этого было еще тяжелее, невыносимее и больнее.

Сергей перевернулся на спину и вздрогнул от неожиданности. Худенькая девичья фигурка возникла на фоне окна, сделала несколько робких шагов по направлению к его кровати... Господи, он даже не расслышал, когда открылась дверь и Настя перешагнула порог его спальни!

- Фаддей, я пришла! - торопливо прошептала девушка. Ее голос дрожал от волнения, а глаза в темноте казались неестественно огромными и глубокими. Не прогоняй меня...

Он молча бросился ей навстречу, принял ее слегка дрожащие ладони в свои... И весь мир перестал существовать для них, взорвавшись радужными всполохами и подарив ни с чем несравнимую радость обладания друг другом. С пересохшими от страсти губами он вновь и вновь шептал ей слова, о которых и не помышлял, когда запрыгивал на подножку кареты, увозившей его невесту в неизвестные дали. Сергей нежно поглаживал упругую грудь, удивляясь необыкновенной шелковистости ее кожи, целовал ее высокую шею и плоский живот, исследовал языком ее чудесное гибкое тело, и, если Настя вдруг сжималась от смущения, он вновь припадал к ее губам и покрывал их сумасшедшими поцелуями. И Настя тотчас же обнимала его за шею, ласково шептала его имя. И хотя душа Сергея разрывалась на части от дурных предчувствий, он вновь любил ее, и она любила его. И до самого утра, с безрассудством людей, живущих последний день на земле, они не могли насытиться друг другом. И, только когда стало светлеть небо за окном и запел первый петух, Настя свернулась калачиком под боком у любимого и заснула сладким безмятежным сном усталого, но счастливого человека, уверенного, что все теперь будет хорошо, ведь все ее сокровенные мечты уже исполнились.

Сергей лежал рядом, его рука обнимала горячее от ласк тело любимой, уже не невесты, уже жены, пусть и не венчанной, но самой любимой и желанной для него женщины. Его единственной и неповторимой женщины, из-за которой он готов вытерпеть и унижения, и оскорбления, и обвинения во всех смертных грехах, но ни за что и никому ее не отдаст! Он ласково поцеловал Настю в щеку, убрал с ее лица растрепавшуюся прядку волос, печально улыбнулся и тоже уснул.

Глава 22

Глафира Дончак-Яровская и Дарья Пискунова с противоположной стороны Дворянской улицы с нескрываемым изумлением наблюдали за сценой прощания, развернувшейся на крыльце гостиницы. Глафира и в этот раз оказалась на высоте, предотвратив нечаянную встречу с Фелицией Лубянской, выплывшей в своем сногсшибательном наряде из дверей гостиницы как раз в тот момент, когда обе дамы собирались пересечь улицу. Широко раскинув руки, она остановила подругу. И, приложив палец к губам, сердито шикнула на нее, когда Дарья поинтересовалась, чем вызвана столь стремительная остановка.

Но тут верная сподвижница уже и сама заметила даму в пестрых одеждах и, дважды перекрестившись, прошептала:

- О господи! Каким ветром ее сюда занесло?

- Понятия не имею! - сердито заявила Глафира. - Неужели она пронюхала о скандале?

- Это невозможно! - Дарья всплеснула руками. - Кроме нас, никто не знает о побеге Насти с графом Ратмановым.

- В том-то и дело! - Глафира задумчиво проследила за каретой, увозящей Лубянскую, и вдруг скомандовала:

- За мной!

И обе дамы, подобрав юбки, помчались к экипажу Дончак-Яровской. Через некоторое время они нагнали заинтересовавшую их легкую карету, которая неспешно миновала две улицы и остановилась у парадного подъезда трехэтажного каменного дома. Навстречу карете выскочил молодой человек в темной ливрее и, согнувшись в низком поклоне, приветствовал появление Фелиции Лубянской.

Глафира проводила ее по-прежнему задумчивым взглядом, наморщила глубокомысленно лоб и изрекла:

- Возможно, это рука судьбы! Фелиция всегда появляется в тот момент, когда вот-вот грянет гром. Только сейчас я поняла, какая это удача, что она оказалась здесь не раньше и не позже. И теперь младшему Ратманову встречи с ней вряд ли удастся избежать, конечно, если он здесь появится. И я думаю, это произойдет в присутствии его дорогой невесты! Интересно будет наблюдать, как поведут себя обе семейки, если Настя узнает, что имя Фелиции самым недвусмысленным образом связано с братьями Ратмановыми, и в первую очередь с ее женихом.

- Да, - зачарованно прошептала Дарья, - действительно, очень странно, что эта девица ни с того ни с сего приезжает в Самару, - она преданно посмотрела на Глафиру. - И куда мы теперь направляемся?

Глафира улыбнулась.

- Полагаю, мы должны присоединиться к Ольге и поддержать нашу добрую подругу в трудные для нее минуты жизни.

***

- Ну, вот, ангелы небесные, это и есть лучшая городская гостиница, Дмитрий Алексеевич натянул поводья, и коляска остановилась в нескольких шагах от гостиничного крыльца. - Тут вы без труда снимите себе номер, - он улыбнулся. - Приветствую ваше решение остановиться здесь на пару-другую дней. После того, как обвенчаетесь, вам никакая погоня не будет страшна. Побудьте друг с другом, пока никто над душой не стоит! И пароходы за это время не перестанут по Волге ходить, и Казань, как стояла на своем месте, так и будет стоять, никуда от вас не убежит!

- Огромное вам спасибо, Дмитрий Алексеевич! - Сергей обнял старика, потом склонился к руке Марии Егоровны и поцеловал ее. - Вы самая замечательная из всех женщин, которых я когда-либо знал!

Мария Егоровна погрозила ему пальцем.

- Не льстите, дорогой! Если мужчина говорит женщине, что она самая замечательная, и при этом не боится получить нахлобучку от собственной невесты, значит, она по возрасту годится ему если не в бабушки, то в престарелые тетушки! И не спорьте, пожалуйста! Приберегите лучше все красивые слова для Настеньки! Сегодня ее день! - Она обняла Настю и поцеловала в щеку. - Будьте счастливы, дорогая! - И добавила шепотом:

- И не забудьте одну простую истину: все, что ни делается в этом мире, делается ради любви. И порой даже ошибки, которые мы совершаем, тоже вызваны нашей любовью. Просто в это время человек не всегда дает себе отчет в своих поступках. Запомните это, Настя!

- Ну, достаточно, матушка! - Дмитрий Алексеевич положил ей руку на плечо. - У нас в распоряжении всего два часа, и нужно и подругу твою навестить, и к венчанию в церковь успеть. Поехали уже! Еще будет время пошептаться, ангелы мои небесные!

Коляска скрылась за углом, и Сергей посмотрел на Настю. Она взяла его под руку и прильнула к его плечу.

- Дорогой мой, ты не представляешь, как я счастлива!

- Настя, родная! Я люблю тебя сильнее, чем ты это представляешь, Сергей с жадностью смотрел в дорогое лицо. - Я и не предполагал, что встречу когда-нибудь женщину, в которую всего за четыре дня влюблюсь до безумия. А ведь я давно оставил всякие надежды и не верил, что такое может со мной случиться.

- Надеюсь, ты теперь не жалеешь, что вскочил в мою карету?

- Я ни о чем не жалею с первой минуты нашей встречи, Настенька. Сергей торопливо огляделся по сторонам и быстро поцеловал ее в губы. - Жду не дождусь, когда опять наступит вечер! Но прежде нам надо с тобой серьезно поговорить! - он кивнул в сторону скамьи под ближайшим деревом. - Давай присядем на лавочку, и, пожалуйста, выслушай меня, не перебивая.

Настя обеспокоенно посмотрела на него.

- Ты хочешь сказать мне что-то неприятное, Фаддей?

Он совсем уже собрался поправить ее, сказать наконец, что его зовут не Фаддей, а Сергей, но в это время к крыльцу гостиницы подъехал экипаж, и они слегка посторонились, чтобы не попасть под колеса.

- Ваше сиятельство? Граф Ратманов? - прочирикал вдруг звонкий женский голосок, и из кареты выпорхнула высокая, похожая в своих ярких одеждах на экзотическую птичку, женщина с маленькой собачкой на руках. Она с восторгом оглядела вмиг поникшего графа и молоденькую девушку, которая посмотрела на нее с невыразимым удивлением, а потом перевела взгляд на Сергея. - О, это, вероятно, и есть ваша очаровательная невеста? - продолжала щебетать женщина, совершенно не заботясь о том, что молодые люди с настоящим ужасом и одновременно с отчаянием смотрят друг на друга.

- Послушай, Настя, - Сергей почувствовал, что не в состоянии справиться с собственным голосом, и он предательски дрожит, - я только что решился все тебе объяснить...

- Что объяснить?.. - прошептала она и в ужасе отступила от него на шаг.

Сергей ощутил внезапное головокружение. Господи, ну почему все так плохо?! Если сейчас он попробует объясниться с Настей, если она узнает правду, находясь в явном смятении, ничего хорошего из этого не получится! Он навсегда погибнет в ее глазах! И откуда только взялась эта проклятая Фелиция? Он с яростью взглянул через плечо в знакомое, радостно улыбающееся лицо и прошипел, задыхаясь от злости:

- Немедленно оставьте нас, Фелиция! Разве вы не видите, что мне необходимо поговорить с моей невестой! - Он подхватил Настю под руку. - Нам надо спешить, Настя!

Сердце его колотилось как бешеное, словно во время охоты, только сейчас он был не охотником, мчащимся верхом по полям в погоне за лисой. Он был как раз этим бедным, загнанным в угол зверем, стремящимся во что бы то ни стало спасти свою жизнь. Ведь спасение любви было для него равнозначно спасению жизни.

Настя отвела его руку, повернулась к женщине и растерянно спросила:

- Фелиция? Какая Фелиция? - И когда он вновь взял ее за руку, попросила:

- Подожди, Фаддей, я ничего не понимаю!

- О господи! Фаддей?! - Женщина откинула голову назад так, что полностью обнажилась ее длинная шея, и расхохоталась:

- Так, значит, это правда, граф? Я слышала, что вы похитили свою собственную невесту, но посчитала это очередной сплетней или злой шуткой! Вы что, с ума сошли? Назваться именем своего лучшего друга! Никак не ожидала от вас подобного остроумия, мой дорогой! - Женщина с очевидным злорадством оглядела съежившуюся девичью фигурку. - А ваша невеста действительно очаровательна. Я, каюсь, думала, что за столь великие деньги вам непременно подсунут какую-нибудь дурнушку!

Граф схватил Настю за руку и привлек к себе.

- Настя, уходим немедленно, если не хочешь, чтобы все закончилось катастрофой, - проговорил он, задыхаясь.

- О боже! - раздалось вдруг с крыльца. - Настя, милая! Граф! Мы уже и не ожидали встретить вас здесь! - Ольга Ивановна Меркушева, опираясь на руку Фаддея Багрянцева, быстро спускалась по ступеням навстречу беглецам. - Иди ко мне, доченька! Иди скорее, дорогая! Я так о тебе беспокоилась!

Сергей глубоко вздохнул, как гладиатор перед последним, возможно смертельным для него, боем. Настя вгляделась в людей, внезапно окруживших ее и Фаддея, среди которых было только два незнакомых ей человека. Один высокий, черноволосый, она уже знала - был старшим братом графа Ратманова, а второй... И Настя с ужасом поняла, что и слова незнакомой дамы, и ее дорогой маменьки не послышались ей, не приснились. И этот приветливо улыбающийся человек гораздо больше похож по описанию на поэта Багрянцева, чем ее дорогой Фаддей!

- Простите меня. - Все еще надеясь на чудо, она подошла к этому человеку, который был чуть ли не в два раза крупнее ее, и прошептала, с трудом выговаривая слова от волнения:

- Вы мой бывший жених граф Ратманов?

- Я никогда не был вашим женихом, Настенька, - мягко сказал этот человек и посмотрел на другого человека, которого она любила. Он стоял рядом с лицом мрачнее тучи и молчал.

- Настя, подойди ко мне! - Ольга Ивановна обняла дочь за плечи и прижала ее голову к своей груди. - Успокойся, дорогая, он не стоит твоих слез!

- Я не плачу! - Настя решительно отстранилась от матери и протестующим жестом остановила ее, когда та вновь захотела ее обнять. - Подожди, мама, я должна немедленно во всем разобраться!

Она услышала, как человек, которого она любила больше жизни, назвал ее по имени сначала резким тоном, потом ласково, совсем как прошедшей ночью. Он вновь взял ее за руку, но взгляд его был мрачным и подавленным. Он сказал, что они должны немедленно подняться в гостиницу и поговорить обо всем наедине, а не на виду у всего города. Действительно, вокруг собралась уже целая толпа зевак, и желающих поглазеть на бесплатное зрелище прибавлялось с каждой минутой.

- Ты помнишь, я только что хотел все тебе объяснить? - спросил ее тот, которого она четыре дня и четыре ночи называла Фаддеем. Своим любимым Фаддеем!..

Настя вырвала руку и отшатнулась от него, словно от всплеска пламени, грозившего опалить ей лицо.

- Вы... граф Ратманов? - еле слышно произнесла она, уже не замечая, что слезы непрерывным потоком текут по ее щекам, не давая как следует разглядеть лицо человека, которому она так безоглядно поверила. Наконец-то все прояснилось! Наконец-то до ее сознания дошла вся правда и ужас ее положения. - Вы граф Ратманов? - повторила она снова, как будто подтверждая открывшуюся ей истину, - Вы... мой жених?! Вы, который все эти четыре дня сомневались, стоит ли жениться на мне, и всячески наговаривали на самого себя. Почему?.. Почему вы сделали это?.. Я ведь люблю вас! - Она остановилась, покачала головой и с горечью произнесла:

- Нет, это уже не имеет никакого значения! - Настя показала на поэта и рассмеялась. И смех этот даже ей самой показался немного истеричным. - На самом деле я люблю Фаддея! А Фаддей Багрянцев - он, если я опять не ошибаюсь!..

- Настя, послушай, пожалуйста! - взмолился граф. - Я совершил страшную ошибку!

- А как же Казань? - продолжала Настя. - А как же экспедиция, в которую мы собирались отправиться вместе? Вы издевались надо мной, посмеивались над жалкой дурочкой, когда сетовали на свою бедность и с пафосом заявляли, что отныне будете зарабатывать на жизнь более достойным трудом, чем сочинительство стихов. Вы отвратительнейший из всех лицемеров, граф, и самый бессовестный лжец! - выкрикнула она с отчаянием. - Что за дьявольскую игру вы затеяли, что за мерзкие планы вынашивали в своем лживом сердце? Я... я только могу подозревать, какой бестолковой и наивной дурочкой вы считали меня все это время! Да, я такая, какая есть! А вы - повеса и развратник! О боже! - прошептала она и закрыла руками лицо. - Какой же я была дурой! Какой дурой!..

Она со всех ног бросилась вверх по ступенькам. Мать догнала ее, обняла за плечи, и обе женщины опять спустились вниз к большому экипажу, подъехавшему за это время к крыльцу. Из него выглянуло сердитое лицо Райковича. Антиквар вышел из кареты, что-то сухо сказал Ольге Ивановне и, взяв Настю за руку, помог зайти в карету, потом вскарабкался сам и только потом подал руку Меркушевой.

Сергей рванулся следом, но до сих пор молчавший Андрей схватил его за руку и велел не пороть горячку. Карета с его любимой медленно отъехала от крыльца. А он стоял и растерянно смотрел на то, как его счастье и любовь исчезают вдали, впервые в жизни по-настоящему понимая, что такое отчаяние!

- Как мне вернуть ее? - Сергей с мольбой посмотрел на брата. - Ты же всегда все знаешь!

- Не имею представления! - произнес тот и вдруг схватил его за грудки. - Мерзавец! Ты еще спрашиваешь?..

Толпа, окружавшая их, испуганно ахнула и отхлынула назад. Андрей оглянулся, и первыми ему попались на глаза две почтенные дамы, которые поистине со сладострастным любопытством наблюдали за разгорающимся, как степной пожар, скандалом.

- Пошли прочь отсюда, - произнес он сквозь зубы от ярости и непомерной досады и повторил:

- Пойдем в гостиницу! Там я тебе покажу, сукин сын, где раки зимуют!

- Да, попал ты в переделку, Сережа! - Поэт хлопнул его по плечу и сочувственно произнес:

- Недаром говорят, что от женщин сплошные неприятности! И только поэтому я никогда не женюсь!

- Фаддей Ильич, - произнес вдруг за их спиной умильный женский голос, не соизволите ли расписаться в моем альбоме. В нем я храню все ваши стихи.

Высокая худая дама с неестественно черными волосами подобострастно улыбнулась и подала поэту пухлый бархатный альбом. Багрянцев тяжело вздохнул и принял альбом в свои не менее пухлые руки, предоставив братьям выяснять отношения один на один.

И никто не обратил внимания на двух пожилых людей, с грустью проводивших взглядом Настю, а потом Сергея.

- Что тут поделаешь, - развел руками Дмитрий Алексеевич и с огорчением посмотрел на жену, - сам виноват, голубь сизокрылый! Ему вчера еще следовало перед Настей повиниться, а не тянуть до церковного порога! Вот господу это и не понравилось! Ох, дети малые, непутевые! - Он хлестнул кнутом лошадей и, покачав головой, посмотрел на Марию Егоровну. - Да, не расстраивайся ты так, Машенька. Граф хотя и голубых кровей, но мужик-то российский! А мы ведь такие: если что захотим, то лбом стену прошибем, камня на камне не оставим, а своего добьемся!

Глава 23

Прошло две недели. Две недели горьких слез и полного отчаяния. Настю тяготили ежедневные визиты московских знакомых, странным образом проведавших о происшествии и пытавшихся успокоить бедную мать и ее безвинно пострадавшую дочь. Чуть ли не трижды в сутки появлялись Глафира с неразлучной Дарьей с самыми свежими новостями.

Каждый вечер Ольга Ивановна заводила разговор о том, что пора прекратить злоупотреблять гостеприимством Райковича и ехать обратно в " Вишневое". Настя уже определила свое будущее. Она вновь будет учиться в Париже, а Ольга Ивановна после отъезда дочери вернется в Красноярск и займется делами мужа. Вот такие планы женщины строили по вечерам, но уже утром забывали о них, проводили весь день в своих комнатах, встречаясь лишь за обедом и ужином. Райкович, предоставив в их полное распоряжение свой московский особняк, удалился на дачу в Сокольниках, откуда ездил в свой магазин, и лишь иногда по вечерам заглядывал к Меркушевым, с сердитой миной выслушивал последние новости, потом запирался с Ольгой Ивановной в кабинете и мучил ее советами, как прекратить ежедневные визиты старшего и младшего графов Ратмановых.

Братья появлялись с завидной регулярностью каждое утро поодиночке и никогда вдвоем, просили через дворецкого принять их и выслушать наконец. Но их каждый раз отсылали прочь. Затем приносили почту, и большую часть в ней опять составляли послания, подписанные уже известными именами. Поначалу письма уничтожались, потом дворецкий стал складывать их в аккуратную стопочку на столе в гостиной, и сразу же после этого мать и дочь уносили каждая свою долю к себе в спальню.

Настя не знала, читала ли мать адресованные ей письма, по крайней мере, они ни разу это не обсуждали, но уже не раз она замечала заплаканные глаза матери. И хотя Ольга Ивановна объясняла это головной болью или внезапным насморком, Настя не сомневалась - мать плакала после очередного письма графа Андрея. Что писал ей суровый старший брат ее бывшего жениха, знать Настя не могла, но то, что он настаивал на разговоре с гораздо большей настойчивостью, чем Сергей, было очевидно. С Настей он тоже пытался поговорить. И хотя она терзалась от желания узнать, какие же доводы он приведет в защиту младшего братца, все-таки отказала ему в визите.

Вчера она впервые позволила себе небольшое отступление от собственных принципов и распечатала письма.

Все они были полны извинений и объяснений. Сергей признавался, что был всего лишь жалким глупцом и его поступок был совершен в гневе, который, конечно же, был вызван не ею, а бесстыднейшей клеветой в его адрес. Но он не должен был лгать, в этом его несомненная вина, и он горит желанием приложить все свои усилия, чтобы вернуть ее любовь и доверие. Он любит ее до умопомрачения, потерять ее для него равнозначно смерти, и ради всего святого на земле просит позволить ему упасть перед ней на колени и сказать еще раз, как сильно он ее любит и как глубоко осознал собственную низость.

Кроме писем, телеграмм и записок, Сергей присылал ей ежедневно одну, а то и две корзины цветов, которые Настя с упорством, достойным лучшего применения, каждый раз велела отсылать обратно, затем стала отдавать слугам, а потом оставлять себе. И вскоре особняк Райковича с низкими потолками и узкими окнами, такой же унылый и угрюмый, как и его хозяин, стал напоминать оранжерею или филиал цветочного магазина. На смену запахам сырости и старой, слежавшейся по углам пыли пришли цветочные ароматы, такие же навязчивые и приторные, но гораздо более приятные, чем прежние. Цветы были повсюду! Пришлось заполнять ими не только многочисленные вазы, как оказалось позже, весьма древние по происхождению, но и ведра, и даже глиняные горшки для молока и кваса.

Но разве могла Настя любоваться ими (разве только иногда, нечаянно), зная, что их прислал негодяй по имени Сергей Ратманов.

Сумеет ли она простить его?

Сейчас ни в коем случае!

А чуть позже? - вкрадчиво спрашивал внутренний голос и тут-же, почувствовав, что хозяйка не сопротивляется, принимался пытать ее с упорством и настойчивостью средневекового инквизитора: любит ли она графа до сих пор? Хочет ли бежать к нему, нет, лететь на крыльях, чтобы вновь увидеть дорогое лицо? Мечтает ли выйти за него замуж?

Да! Тысячу и тысячу раз да!

Всего три слова " Я тебя прощаю! " могли бы избавить ее от страданий, но не от сомнений. Можно ли выходить замуж за человека, который столь жестоко обманул ее? Зачем обрекать себя на ожидание очередной подлости или гнусного поступка? Возможно, он никогда не решится на повторение подобного, но ее жизнь все равно будет навсегда отравлена, и счастье, которое было таким очевидным две недели назад, никогда не постучится в их дом!

Доводы разума были слишком убедительными и подавляли голос совести и сострадание, стучавшиеся в ее сердце и робко предлагавшие хотя бы выслушать бедного графа.

Глафира Дончак-Яровская с постоянством дятла, долбящего сухое дерево, сообщала о том, что Сергей Ратманов с каждым днем выглядит все хуже и хуже и своим видом напоминает сейчас больного в последней стадии чахотки: осунулся, пожелтел, глаза ввалились...

Несколько дней назад в одной из московских газет кто-то под псевдонимом Гарун напечатал длинный стихотворный памфлет, в котором некий джигит крадет бедную девушку, обещая ей несметные богатства за ее любовь. И когда доверчивая горянка отдается ему, оказывается, что он - бедный пастух и, кроме рваной бурки на плечах, ничего не имеет. И хотя эта жалкая писанина весьма отдаленно напоминала действительные события, он тут же стал известен каждому, кто смел причислить себя к столичному бомонду и с невыразимым наслаждением смаковал в будуарах, гостиных и модных салонах очередной скандал.

Настя узнала об этом, но памфлет читать не стала, газету порвала и с тайной благодарностью и даже с некоторой долей гордости узнала о том, что ее бывший жених дал новый повод для сплетен. Сергей Ратманов пришел в редакцию и, не требуя объяснений, просто-напросто отвесил редактору пару затрещин. После чего на следующий день в газетенке появилась пространная статья о том, что редакция приносит искренние извинения господину Р. за необдуманное решение напечатать материалы, оскорбляющие его честь и достоинство. Помимо этого, сообщалось об отказе сотрудничать с неким господином, который пишет под псевдонимом Гарун, и вдобавок ко всему редактор призывал остальные издания не иметь с этим автором дело.

Вечером приехал Райкович и за ужином не преминул упомянуть о поступке графа, оценив его как очередное безрассудство. Его пощечины позволили свету теперь уже не шептаться о его сомнительных похождениях, а говорить об этом во весь голос. Не обрати он внимания на этот гнусный пасквиль, возможно, все обошлось бы малой кровью и меньшим по размаху кандалом.

- Что касается меня, то я очень благодарна графу за этот поступок, неожиданно для всех произнесла Ольга Ивановна, перебив гневную тираду Райковича, - не сделай он этого, я сама непременно поехала бы в эту паршивую газетенку и, уж будьте уверены, показала бы этим жалким писакам, почем фунт лиха! Не хватало, чтобы мою дочь выставляли алчной охотницей за чужим состоянием, которая за деньги готова кинуться на шею любому! - Меркушева отбросила в сторону салфетку и встала из-за стола. Гордо вздернув подбородок, она окинула взором притихшую дочь, удивленного Райковича и с вызовом произнесла:

- Ратибор, мы с Настей еще некоторое время намерены пользоваться твоим гостеприимством. С завтрашнего дня мы начинаем выезжать в свет. Я никому не позволю трепать имя Меркушевых самым непозволительным образом! Тем более не хочу прятаться за чьей-либо спиной!

- Твои решения, как всегда, противоречат всякой логике, - недовольно пробурчал Райкович, не поднимая глаз от бокала с вином. - Они постоянно расходятся со здравым смыслом. Если бы ты послушалась меня и отказала в свое время Ратмановым, ничего бы подобного не случилось!

- Не стоит гадать, что случилось, а что не случилось бы. Теперь это уже не имеет никакого смысла. Но мы должны показать свету, что нам наплевать на все эти пересуды, и, возможно, Настенька, ты встретишь более порядочного человека, чем...

- Мама! - вскрикнула Настя и тоже вскочила со своего стула. - Никого мне не надо! - Она выбежала из-за стола и вновь закрылась в своей комнате.

Она сидела у окна и вытирала слезы быстро промокшим насквозь платком. Они весь вечер наворачивались на глаза и теперь обильными потоками текли по щекам, но, как она того ни желала, заставить себя успокоиться не могла.

С момента приезда Меркушевых в Москву почти беспрестанно лил нудный осенний дождь. По небу кружили в бесконечном хороводе темные, располневшие от избытка влаги тучи. Облетевшие листья липли к мостовой, мохнатыми бородами висли на колесах экипажей и пестрым лоскутным одеялом укрывали озябшую от заморозков траву в парках и скверах. Мокрые и унылые галки усеяли не менее унылые и серые деревья и, растеряв прежний, летний еще запал и азарт, скрипуче переругивались между собой.

Настя вздохнула. Погода была под стать ее настроению и лишний раз подтверждала, что жизнь окончательно загублена, надежды уничтожены, а единственным радостным событием в ее положении является известие, полученное сегодняшним утром от собственного организма. Слава богу, она не забеременела после той сумасшедшей ночи, о которой, как ни силилась ее забыть, вспоминала почему-то все чаще и чаще.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒