Историческая справка 29 страница

Песочные часы стояли на столике рядом со стулом, на котором я сидел. Не сводя глаз с Бальфура, я перевернул их левой рукой.

— У вас есть полминуты, — холодно сказал я, — чтобы назвать настоящее имя Мартина Рочестера, иначе я вас застрелю. Мне кажется, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы сомневаться в серьезности моих слов.

Я ожидал, что он окажется слабаком, но не думал, что до такой степени. Он рухнул на колени, словно у него ноги подкосились. Он открыл рот, чтобы просить о пощаде, но не мог вымолвить ни слова.

Я решил не проявлять ни малейшего милосердия. Он не дождется от меня никакого знака, что я способен проявить снисходительность, видя его отчаяние. Полминуты на песочных часах истекли. Я взвел курок и прищурился, чтобы защитить глаза от вспышки пороха.

От ужаса он потерял дар речи. Думаю, в глубине души я ему сочувствовал, сам себе в этом не признаваясь. Нам всем снились сны, в которых с нами происходит что-то ужасное и мы пытаемся закричать, но не можем издать ни звука. Бальфур был объят именно таким ужасом. Он глотал воздух, будто в горле у него застряла кость, и наконец ему удалось, широко открыв рот, исторгнуть пронзительный вопль:

— Я не знаю!

Вопль такой громкий, словно он вложил в него всю силу своих легких. Какое-то время мы оба молчали — сперва оглушенные его криком, а затем напуганные последовавшей тишиной. Возможно, потому, что ему удалось произнести эти слова, возможно, потому, что тридцать секунд истекли, а он был в живых, сам не знаю почему, — но он наконец обрел дар речи.

— Я не знаю, кто он, — сказал он тихим голосом. — Клянусь. Никто не знает.

— Но вы украли для него акции «Компании южных морей», принадлежащие вашему отцу. — Это не был вопрос.

Его голова упала, как безжизненный череп у скелета, который я однажды видел на Варфоломеевской ярмарке.

— Откуда вы это узнали? — тихо спросил он.

— А кто еще мог это сделать? — Пускай лучше думает, что я пришел к этому выводу аналитическим путем, чем объяснять, что я выбил эти сведения у одного слабака. — Если они исчезли, кто-то должен был их взять. У кого были все возможности сделать это, кроме вас? В конце концов, акции потеряли бы свою ценность, если их не перевести на другого человека. А перевести их было невозможно, так? Они были фальшивыми и не нужны никому, кроме тех, кто хотел их уничтожить, а именно — Рочестеру или «Компании южных морей». Я предполагаю, что за их кражей стоял Рочестер. Потом через своего человека в Компании он изменил записи, чтобы выглядело так, будто ваш отец продал свои акции задолго до смерти.

Бальфур опередил мой вопрос:

— Он прислал мне банковский билет через посыльного, на сто фунтов, за то, что соглашусь сделать это. Еще триста фунтов были обещаны после того, как он получит акции. Мои отец уже был мертв, но прежде я понятия не имел, что они планировали убийство. А после того как они его убили, ничего нельзя было изменить. Я ни пенни от него не получил, почему было не воспользоваться возможностью?

Мне показалось, Бальфур убеждал скорее себя, нежели меня, ища оправдания. Я заметил, как менялось выражение его лица: вместо напускного стыда на нем появилась надежда, как у человека, который верит, что он будет прощен.

— Если вникнуть в суть дела, я не сделал ничего плохого.

— Кроме того, что были подручным убийц вашего отца, — сказал я. — Хотелось бы вновь вернуться к вопросу о вашем идиотизме. Видите ли, Бальфур, я ничуть не сомневаюсь, что вы не принимали непосредственного участия в убийстве вашего отца. Я считаю, для этого вы слишком малодушный человек.

Не могу выразить, с каким удовольствием я произносил эти оскорбительные слова. Он ощетинился, услышав обвинение в малодушии, но вряд ли стал бы утверждать, будто достаточно смел, чтобы пойти на отцеубийство.

— Я полагаю, вы неплохо нажились на смерти своего отца и были пособником его убийцы. Чего я не понимаю, так это зачем вы просили меня отыскать человека, который убил вашего отца. Вы велели мне обратить особое внимание на пропавшие акции. Получается, вы наняли меня, чтобы я вас и разоблачил. Зачем вы это сделали?

— Затем, — прошипел он, разозленный моей наглостью, — что я не верил, будто вам удастся когда-либо узнать то, что вы узнали! Я чувствовал себя в безопасности.

— Это не объясняет — зачем, Бальфур. Зачем?

— К черту вас, Уивер, грязный еврей! Я не стану отвечать на ваши вопросы. Стоит мне позвать слуг, и они откроют дверь, скрутят вас и отведут в суд.

— Вы уже их звали, слуги вас не услышали. Знаете, эти городские дома так крепко построены, такие толстые каменные стены и крепкие двери.

— Тогда я буду ждать. Я не верю, что вы можете меня застрелить. Я буду ждать, и, клянусь, ваша рука устанет прежде, чем мне надоест ждать.

Я улыбнулся и убрал пистолет в карман.

— Вы правы, сударь. Я не стану в вас стрелять. Пистолет лишь прибавляет ситуации драматизма. Я скажу вам, что я действительно намерен сделать. Я сломаю вам пальцы, один за другим. Я буду задавать вам один и тот же вопрос и ломать очередной папец, не получив ответа. Я дам вам десять шансов, или у вас не останется ни одного целого пальца на руках. С пальцами на ногах я связываться не стану, они менее чувствительны к боли. Однако в этой комнате полно предметов, с помощью которых можно размозжить ноги. Думаю, колени тоже. Скажем, все, что можно сломать, будет сломано, а я не получу ответа на интересующий меня вопрос. Тогда останется только ваш череп. Вас найдут бездыханным, как тряпичную куклу, и никто не будет знать, что с вами случилось.

Бальфур изо всех сил старался не зажмуриться.

— Но, — радостно добавил я, — по-моему, всего этого не понадобится. Знаете, что я думаю? Что вам будет довольно и одного сломанного пальца. Проверим мое предположение на практике? Или вы ответите на мой вопрос?

Бальфур молчал, как мне показалось, целую вечность. Я понимал, о чем он мог думать. Он искал способ избежать ответа на мой вопрос. Он думал, как избежать кары человека, которого будет вынужден выдать. Думаю, он оценивал ситуацию с разных точек зрения, но в данный момент мог думать только о том, как избежать мучений. Он решил, что о мучениях, которые предстоят ему в будущем, успеет подумать потом.

— Мне заплатили, чтобы я вас нанял, — сказал он наконец. — Это был человек, который не знал, что я отправил акции отца Рочестеру. Он нанял меня, считая, что будет естественным, если я закажу такое расследование. Это была не моя идея нанять именно вас. Я просто хотел на этом заработать. Подумал, что если можно еще немного заработать на смерти отца, зачем отказываться. Я не верил, что вы когда-нибудь узнаете о моем участии.

— Кто этот человек, что нанял вас? — спросил я. Не знаю, какое имя могло бы меня удивить. Если бы он сказал, что это прусский король, архиепископ Кентерберийский или набоб Бенгалии, я бы не удивился.

Бальфуру заплатил Джонатан Уайльд, чтобы он нанял меня провести расследование.

Я встал и взглянул на Бальфура — тот явно колебался, какое выражение изобразить на лице: униженной мольбы или праведного гнева.

— Рочестер заплатил вам обещанные деньги? Бальфур помотал головой:

— Нет, он их так и не прислал.

— Очень хорошо.

Я ударил его по лицу со всей силы. Я хотел, чтобы у него осталась отметина на память о нашей встрече, чтобы каждый раз, когда его будут спрашивать, откуда она, его ложь напоминала ему о собственной порочности и трусости.

Глава 32

Следующие два дня были для меня мрачными. Я узнал столько всего, я раскрыл великий заговор, как и предсказывал Элиас. И все это, как ни странно, с помощью философии. Я знал, кто убил моего отца, почему и каким образом. Но Рочестер был неуловим. Он с самого начала знал, что переходить дорогу «Компании южных морей» — опасное занятие, и принял все меры к тому, чтобы враг никогда не нашел его.

Я исчерпал все возможности, но не смог даже, пошатнуть замка, который Мартин Рочестер воздвиг для своей защиты. Я было подумал снова приняться за его троих подручных, но убедил себя, что этого делать не стоит. Рочестер так тщательно прятался, что вряд ли раскрыл бы свое настоящее имя наемным убийцам, которые могли продать его при первой же возможности. Более того, громилы Рочестера были осведомлены о том, что я знаю, кто они, и скорее всего скрылись из города, по крайней мере на ближайшие несколько недель.

Мне требовалось поговорить с Элиасом, но он был занят последними приготовлениями к постановке своей пьесы. Он должен был срочно переписать несколько сцен, но уверил меня, что Рочестер никуда не денется. После премьеры я мог всецело рассчитывать на его помощь.

Не зная, как скоротать время, я просиживал все дни в кофейне «У Джонатана», пил слишком много кофе и надеялся, что мне удастся услышать что-нибудь интересное. Сарменто больше не попадался мне на глаза, а дядя случайно упомянул, что обеспокоен тем, что клерк уже третий день не показывается в пакгаузе. Я посчитал не своим делом сообщать ему то, что мне стало известно.

Мы с Мириам полностью отдалились друг от друга после нашего короткого поцелуя. Ее попытка тогда, в коридоре, наладить отношения была смелой, но жест доброй воли, даже такой искренний, не мог покончить с неловкостью, которую мы испытывали при встрече друг с другом.

Днем перед премьерой элиасовской пьесы мы сидели в гостиной дяди. После той встречи на постоялом дворе мы впервые остались наедине, и я обнаружил, что могу выносить ее присутствие, лишь постаравшись полностью выбросить из памяти тот инцидент. Она, напротив, чувствовала себя спокойно, углубившись в роман под названием «Чрезмерная любовь». Я листал сочинения о Банке Англии и финансовых компаниях и другие брошюры, которые попадались под руку, украдкой бросая на нее взгляды. Я почти ничего не понимал из прочитанного, И занятие это было бесполезным. Я надеялся найти какое-нибудь упоминание о Рочестере, но знал, что не найду ничего.

Я смотрел, как Мириам читает, изучал удовольствие на ее лице, когда ее глаза скользили по строчкам этого глупого романа.

— Мириам, — сказал я, прервав молчание, — вы действительно решили не выходить за меня замуж?

Она подняла голову, посмотрев на меня со страхом, но, вероятно, увидела что-то забавное в моем лице и не могла не рассмеяться. Она смеялась не надо мной, а над абсурдностью того, что между нами произошло. Она смеялась так заразительно, что я тоже засмеялся. И так мы смеялись вместе, заражая друг друга, пока у нас не заболели животы.

— Вы нелепо прямолинейны, — наконец сказала она, задыхаясь от смеха.

— Думаю, это правда, — согласился я, отсмеявшись. — Поэтому буду с вами прям, — сказал я серьезно. — Какие теперь у вас планы? Что вы собираетесь делать со своими деньгами?

Она зарделась, словно ей было неловко говорить о деньгах. Возможно, только об этих деньгах.

— Мне нужно найти кого-нибудь, кто бы помог мне, кого-то, кому я могла бы доверять. Наверное, я их вложу во что-нибудь. Если сделать все правильно, я смогу получать с них пять процентов, а на эти деньги, да с моим вдовьим наследством в придачу, сумею-найти какое-нибудь приличное жилье.

Я почувствовал разочарование и стыд. Я был разочарован, что Мириам переедет в свое жилье и станет независимой. Пока она подчинялась дяде, мне казалось, что добиться ее легче. Теперь она окажется действительно выше меня. Мне стало стыдно от своего эгоизма.

Я приготовился произнести речь, хотя не знал, что сказать, — и до сих пор не знаю, — но судьбе это не было угодно. Открылась дверь, и в комнату вошел Исаак с карточкой на серебряном подносе.

— К вам посетитель, мистер Уивер, — объявил Исаак. — Дама.

Я посмотрел на карточку — на ней красивым шрифтом было напечатано: «Сара Деккер».

— Она сказала о цели своего визита?

— Мне показалось, она хочет нанять вас, — ответил Исаак.

Браться за новое дело мне не хотелось, но расследование ввело меня в огромные расходы, и я подумал, что не мешало бы немного подзаработать. Вдобавок я уже где-то слышал имя Сары Деккер. Я не мог вспомнить, где именно я его слышал, но был уверен, что кто-то упоминал его совсем недавно,

Мириам извинилась и вышла, а Исаак ввел посетительницу. Я обрадовался, что не отказался ее принять, поскольку она была необычайно хороша собой. У нее были блестящие золотистые волосы, красивые брови и круглое личико с правильными чертами. На ней было платье цвета слоновой кости с синей нижней юбкой и такого же цвета капор. Она обладала благородными манерами, но было видно, что чувствовала она себя неловко, нанося визит такому, как я, господину и в таком районе, как Дьюкс-Плейс. Я предложил ей сесть и спросил, не желает ли она выпить чего-либо. Она отказалась.

— Меня привело к вам трудное дело, — сказала она. — Долгое время я думала, что ничто не может улучшить мое положение, но, когда мне вас рекомендовали, мистер Уивер, я подумала, что вы моя последняя надежда.

Я поклонился:

— Если я могу вам чем-то помочь, сочту за большую честь служить вам.

Она улыбнулась, и я почувствовал, что ради такой улыбки готов служить ей всем, чем только мог.

— Мне неловко говорить об этом, сэр. Я надеюсь, у вас хватит терпения выслушать меня.

Мне вскоре было нужно отправляться в театр, но я сказал ей, что она может не спешить.

— Дело касается сэра Оуэна Нетлтона. Полагаю, вы его знаете.

Я кивнул:

— Да, я должен с ним встретиться в театре сегодня вечером.

— Вы считаете его человеком чести?

Это был деликатный вопрос, и на него следовало отвечать осторожно.

— Я считаю сэра Оуэна джентльменом, — сказал я.

— Вы выполняли поручение для него, правда? Он упоминал вам мое имя?

Теперь я вспомнил, откуда мне было знакомо ее имя. Сэр Оуэн говорил, что собирается жениться на Саре Деккер.

— Сэр Оуэн говорил о вас в самых лестных словах, — сказал я. — Могу я поинтересоваться, почему вы спрашиваете?

Она покачала головой.

— Боюсь, я не смогу объяснить, — сказала она. — Я надеялась, что вы сможете с ним поговорить и убедить его объясниться. Не знаю даже, что еще можно предпринять. Я говорила с юристом, но никакого преступления сэр Оуэн не совершил. Мой брат сказал, что вызовет его на дуэль, но я знаю, что сэр Оуэн лучше владеет шпагой, чем мой брат, и я не вынесу, если с братом что-нибудь случится из-за меня.

— Мадам, — сказал я, — вы должны мне объяснить, в чем именно ваша проблема. Вы и сэр Оуэн порвали отношения?

— В том-то все и дело, — сказала мисс Деккер, — что между нами не было ничего, что можно порвать. Я встречала его несколько раз в обществе, беседовала с ним, но мы едва знакомы. Однако он говорит направо и налево, будто мы собираемся пожениться. Я не понимаю, для чего он это делает. Все, кто знаком с ним, считают, что он вполне здрав во всех других отношениях.

— Он наносил вам визиты? Пытался увидеться с вами в свете?

— Нет. Он только публично говорит о нашей помолвке.

Я искренне сожалел, что мисс Деккер отказалась от угощения, поскольку сам остро нуждался в подкреплении сил.

— Ничего не понимаю, — сказал я, — он говорил мне о вас в самых лестных словах. У меня не было никаких сомнений, что ваша с ним помолвка дело решенное. Более того, он даже поделился своим опасением, что помолвка может показать его в невыгодном свете, поскольку его жена скончалась совсем недавно. Может быть, эта его фантазия насчет женитьбы на вас… не вызвана ли она горем недавней утраты?

— Но сэр Оуэн никогда не был женат. Он говорит об усопшей жене, и никто не знает, как реагировать, ведь у сэра Оуэна не было никакой жены.

— Вот так-так! — воскликнул я. «Что же я тогда искал для него? » — чуть было не сказал я вслух. — Для чего сэру Оуэну рассказывать подобные небылицы? У вас есть какие-нибудь соображения?

Мисс Деккер покачала головой:

— Вы должны понять, мистер Уивер, что я не знаю и уже не хочу ничего знать. Его ложь наносит вред моей репутации. Она отпугивает джентльменов, которых мой отец считает достойными поклонниками. Но он отказывается что-либо предпринять, а мой брат не видит другого выхода, кроме применения силы. Я надеялась, что более холодная женская голова могла бы найти какое-то иное решение, например обратиться к посреднику наподобие вас. Только бы это прекратилось. Мне не пристала связь с таким человеком, как сэр Оуэн, он ведь не более чем обычный биржевой маклер.

— Не более чем что? — вскочил я со стула. Мисс Деккер в страхе отпрянула.

Я опустился на место.

— Я не хотел напугать вас, но я никогда не слышал, как бы это сказать… я не знал, что сэр Оуэн имеет дело с фондами.

Она кивнула:

— Он этого не афиширует, опасаясь, что это может повредить его репутации, но все знают. Мне кажется, я слышала, что, когда он занимается брокерскими операциями, он пользуется фальшивым именем, как будто это может защитить его репутацию от позора маклерства.

Я затаил дыхание:

— Какое имя он использует?

— Не знаю, — сказала она, — но надеюсь, вы понимаете, что я не хочу иметь ничего общего с этим человеком. Вы можете мне помочь?

Я позвонил в колокольчик и, встав, принялся ходить по комнате взад-вперед.

— Я помогу вам, мадам. Уверяю вас в этом. Вошел Исаак, и я попросил его подать мне плащ, так как я собирался уходить тотчас.

Мисс Деккер была в растерянности. Она достала веер и начала нервно обмахиваться.

— Я обидела вас чем-то, мистер Уивер?

— Мадам, не обращайте внимания на мое возбуждение. Вы сообщили мне очень важные сведения, касающиеся одного дела, которым я занимаюсь.

— Ничего не понимаю, — пролепетала она. — Так вы поговорите с сэром Оуэном?

— Обязательно. — (Вошел Исаак и помог мне надеть плащ. ) — Я сделаю так, что он никогда больше не будет упоминать вашего имени. Даю вам слово.

Я попросил Исаака проводить мисс Деккер, а сам направился в театр, куда, как я знал, должен был отправиться и сэр Оуэн в поисках вечернего развлечения.

Глава 33

Когда я приближался к театру на Друри-лейн, мне пришло в голову, что у меня нет никаких доказательств, чтобы вызвать констебля, но мне не терпелось призвать сэра Оуэна к ответу. Он убил Кейт Коул, потому что она могла его опознать, и, по всей видимости, готов пойти на новое убийство, чтобы сохранить свою тайну. В конце концов, терять ему было нечего. Если его поймают, его могут повесить лишь однажды, независимо от количества жертв на его совести.

Мое сердце учащенно билось, а мысли путались. В моем воображении сэр Оуэн был в моих руках, и я бил его снова и снова, пока он не признавался в своих злодеяниях, пока не начинал молить меня о прощении за содеянное. Но мне не следовало поддаваться эмоциям, ведь если бы я напал на баронета без какого-либо повода с его стороны на глазах толпы перед театром, последствия для меня могли быть ужасающими. Но какой у меня еще был выбор? Я мог отдать его в руки «Компании южных морей», сказав, что этот человек и есть изготовитель фальшивых акций. У меня, впрочем, не было уверенности, что они его накажут. Им было бы достаточно выслать его из страны, взяв обещание держать язык за зубами. Конечно, были другие варианты. Я мог погубить репутацию сэра Оуэна, напечатав памфлет и выведя его на чистую воду как убийцу и маклера. А если эти средства окажутся неэффективными, я знал немало головорезов, которые с радостью согласились бы причинить ему более существенный вред в обмен на доброе слово, несколько шиллингов и обещание содержимого кошелька, найденного на теле сэра Оуэна.

Я с радостью отметил, что театр был полон, — отчасти это объяснялось заявленными на первую часть представления немецкими фокусниками и канатоходцами. Несдержанная половина зрителей находила удовольствие в том, чтобы с улюлюканьем забрасывать немцев тухлыми овощами, тогда как другая половина с удовольствием наблюдала за этим зрелищем. Ради Элиаса я надеялся, что зрители окажут комедии более теплый прием, чем тот, который они оказывали соотечественникам своего короля. Когда я прибыл в театр, первая часть представления уже окончилась, и зрители занимались светским общением в ожидании «Доверчивого любовника».

Партер был заполнен как представителями низшего лондонского сословия, которые не могли себе позволить билетов дороже, так и молодыми джентльменами, которые, ценя предоставляемую партером свободу, приходили веселиться и безобразничать.

Темпераментом сэр Оуэн не уступал этим юнцам, однако в его возрасте подобные вольности считались непозволительными. Человек его ранга, без сомнения, не пойдет в партер. Я протиснулся сквозь толпу в первый ярус, довольно грубо, как мне показалось, расталкивая всех, кто попадался на пути. Игнорируя правила приличия, я заглядывал во все ложи подряд. Проходы были заполнены джентльменами и щеголями, дамами и кокетками, мало или вовсе не заинтересованными в происходящем на сцене; они увлеченно обсуждали последние сплетни и пользовались возможностью покрасоваться друг перед другом. Театр был и остается сегодня модным местом, где можно завязать новые знакомства и повидать знакомых. То, что там, внизу, актеры и актрисы играют для их удовольствия, было лишь приятным дополнением, а для некоторых, напротив, досадной помехой.

Мне нужно было соблюдать осторожность, чтобы подойти незаметно, но, должно быть, моя нервозность и выражение лица выдали меня, так как тот, кого я искал, увидел меня в ту же секунду, когда я увидел его. Он был в ложе напротив с еще одним джентльменом и двумя модными дамами. Наши взгляды на миг встретились, и я тотчас понял: он знает, что мне все известно и что я не намерен позволить мельнице нашего малоэффективного правосудия перемолоть это дело в своих жерновах.

Я ринулся через вестибюль, насколько это было возможно в толпе, и смело вошел в ложу сэра Оуэна. Должно быть, я представлял собой ужасную картину: платье растрепано, волосы взъерошены, лицо красное от бега. Компаньоны баронета смотрели на меня с ужасом и изумлением, словно к ним в ложу ворваяся тигр. Одна из дам, миловидная женщина с волосами цвета меди, одетая в черное с золотом платье, закрыла рот рукой.

— Какая неожиданность, — запинаясь произнес сэр Оуэн. Он встал и начал нервно стряхивать с себя пылинки. — Разве мы договаривались о встрече? — спросил он, понизив голос. —Вероятно, я забыл. Простите меня. Мы не могли бы встретиться в другой раз?

— Мы встретимся сейчас, — сказал я, не обращая внимания на его попытки избежать скандала. — Вашим друзьям лучше знать, кто вы на самом деле.

Я знал, что напугал женщину в черном с золотом платье. Она засунула в рот свои обтянутые перчаткой пальцы ипокусывала их. Другой джентльмен, скрюченный подагрой, слишком старый для молодой дамы, которую сопровождал, был напуган не меньше, чем представительницы слабого пола. Он делал вид, будто высматривает кого-то среди зрителей, бормоча себе под нос, что мошенника нигде не видно.

— Полно, Уивер. — Сэр Оуэн нервно переводил взгляд то на меня, то на своих друзей. — Мы можем обсудить все это позже. Я приду к вам утром.

— Да, — сказал подагрический старик, который осмелел, видя самообладание сэра Оуэна. — Соглашайтесь.

Я не придал его словам никакого значения.

— Сэр Оуэн, — прошипел я, с трудом обуздывая гнев, — вы пойдете со мной сейчас же!

— Пойти с вами? — спросил он удивленно. — Вы с ума сошли, Уивер, если думаете, что можете приказывать мне. Куда я с вами пойду?

— В «Компанию южных морей», — сказал я.

Я вовсе не собирался вести его туда, но мне было важно, чтобы он знал: мне известно о его связи с этим учреждением.

— Вряд ли! — хохотнул он. — Я полагаю, лучше держаться подальше от подобных мест. Уверяю вас.

— И тем не менее, — сказаля, — вы пойдете со мной туда.

Сэр Оуэн попал в ловушку и прекрасно это понимал. Он отчаянно пытался выпутаться и не знал как.

— Вы забываетесь. Я — джентльмен, и я в компании джентльмена и дам. Если у вас ко мне дело, для этого есть свое время и место. В данный момент я не намерен терпеть вспыльчивых евреев. Уходите, я посещу вас, если сочту нужным.

В этот миг я чувствовал только всепожирающую ярость. Признаюсь, читатель, я едва не схватил за горло этого напыщенного негодяя и не задушил на месте. Я не мог стерпеть такого обращения со стороны злодея, повинного в смерти моего отца, Думаю, гнев отразился на моем лице, и сэр Оуэн его увидел. Он понял, что творится у меня на душе, и знал, что он на волосок от гибели.

Одним словом, он побежал.

Хорошо, что сэр Оуэн не был молодым или прытким, и поэтому, несмотря на сильную боль в ноге, я мог за ним угнаться. Он нырнул в толпу, грубо оттолкнув несколько джентльменов и дам, и думаю, именно в тот миг, поведя себя на публике столь бесцеремонно, он решил, что обратного пути нет. Иначе как бы он оправдал такое поведение? Эта мысль только ожесточила его, и он с усиленной грубостью расталкивал людей на своем пути, стремясь к выходу, словно это были врата к освобождению. Я же, напротив, старался вести себя обходительно, но, без сомнения, и на мне лежит доля ответственности за некоторые из тех синяков и шишек.

Комедия «Доверчивый любовник» началась, но стычка на ярусе уже привлекла внимание партера. В первой сцене Элиаса главный герой и его друг громко жаловались друг другу на свои неудачи в любовных отношениях, но даже я, занятый погоней, не мог не уловить ноты отчаяния в голосах актеров, которые почувствовали, что внимание зрителей отвлекло что-то, не имеющее никакого отношения к их игре.

Я не знал, куда бежал сэр Оуэн, как, подозреваю, не знал этого и он сам; вскоре он оказался в конце галереи, где не было никаких ступеней. Идти было некуда. Позади него был я, а под ним, в тридцати футах внизу, — сцена. Охваченный паникой, он достал из кармана жилета богато украшенный золотом и жемчугом пистолет. Мой пистолет тоже был при мне, но я не решался стрелять в таком многолюдном месте.

Увидев у него в руках оружие, ближайшие к нам дамы истошно завизжали, и по театру волной начала распространяться паника. Я слышал внизу топот ног. Половина партера глядела вверх, а вторая половина пыталась протиснуться поближе, дабы рассмотреть, что происходит. Понимая безнадежность своего положения, сэр Оуэн решил красноречием защититься от осуждения публики.

— Уивер, — закричал он, — почему вы преследуете меня? — Он обращался к зрителям, которые стали успокаиваться. Сэр Оуэн упер ладонь в бедро и выпятил грудь. Возможно, он подумал, что, если все внимание приковано к нему, ему следует изображать трагика. — Этот человек умалишенный. Ему место в Бедламе, а не в театре.

— Ваше место уж точно не здесь, — сказал я спокойно, — такая плохая игра не пристала даже Друри-лейн.

Эта острота вызвала смех у публики, но вконец разозлила сэра Оуэна.

— Не забывайте, кто перед вами, — прошипел он, размахивая пистолетом, — и как ко мне положено обращаться!

Зайдя в тупик, я решил, что будет лучше выложить все карты на стол и посмотреть, что будет.

— Как вы и предполагали, — во всеуслышание произнес я (во времена моих выступлений на ринге я научился форсировать голос), — мне стало известно, что вы есть тот самый Мартин Рочестер, пресловутый мошенник и биржевой маклер. Следовательно, мне известно, что вы ответственны за несколько убийств, а именно: Майкла Бальфура, Кейт Коул, уличной девки, вероятно, Кристофера Ходжа, книготорговца, и, конечно, моего отца Самуэля Лиенцо.

По залу прошел гул. «Как? Сэр Оуэн и есть Мартин Рочестер? » Я видел, как внизу молодые люди показывали на него пальцами. Знакомые дамы утратили дар речи от изумления. У всех на устах было два слова: «убийство» и «маклер».

Сэр Оуэн ответил на это обвинение как нельзя плохо. Он был загнан в тупик, ничего не мог придумать. Я вывел его на чистую воду перед всем Лондоном. Возможно, если бы он сказал, что все это ложь, и высмеял мои заявления как абсурдные, он сохранил бы имя и репутацию, по крайней мере на этот вечер. Но он повел себя как человек, доведенный до последнего градуса отчаяния. Он в меня выстрелил.

После выстрела наступила тишина, в воздухе запахло порохом. Каждый, включая несчастных актеров на сцене, проверял, цел ли он. Мне повезло, что сэр Оуэн не был метким стрелком и промахнулся, однако ливрейный лакей, стоявший позади меня в десяти футах и глазевший на наш спор с баронетом, оказался менее удачлив. Свинцовая пуля попала ему прямо в грудь. Он зашатался и сел. С немым изумлением он смотрел на кровавое пятно, расползавшееся по его ливрее. Это выглядело так, будто кто-то опрокинул бутылку вина на скатерть и никто не знал, что делать. С четверть минуты он разглядывал свою рану, а затем, не проронив ни звука, повалился и отошел в мир иной.

Стало очень тихо, лишь со сцены доносились голоса актеров, несмотря ни на что произносивших свои реплики. Однако эта тишина длилась недолго. Миг — и люди бросились к выходу, спасаясь от обезумевшего сэра Оуэна; закипела настоящая паника. Я бросился вперед, сам не зная еще, что предприму. Возможно, я хотел избить его до потери сознания и отволочь к мировому судье. Сказать по правде, у меня не было плана, и я не знал, что буду делать дальше.

Сэр Оуэн истерически попытался съездить мне по лицу горячим после выстрела пистолетом, но я с легкостью увернулся и нанес точный удар в его толстый живот. Как я и ожидал, он согнулся от боли и выронил свое ставшее бесполезным оружие. Но он не сдался. Он был в отчаянии и собирался биться, пока не освободится от меня или пока у него не кончатся силы.

⇐ Предыдущая 24 25 26 27 28 293031 32 33 Следующая ⇒