Историческая справка 27 страница

Блотвейт рассмеялся в очередной раз.

— Сарменто, — сказал он, словно декламируя первое слово стихотворения. Потом он взял в руки перо. — Мои взаимоотношения с мистером Сарменто такие же, как с вами, сударь. — Он посмотрел на меня долгим взглядом, прежде чем продолжить: — Иными словами, он делает для меня то, что мне от него нужно. Желаю вам удачного дня, сударь.

Блотвейт вернулся к своему документу, а я вышел в коридор с осознанием того, что мне надо поторапливаться, если я не хочу его поколотить.

Глава 30

Была пятница, и дядя вернулся из своего пакгауза рано. Я встретился с ним в гостиной, и мы выпили по бокалу мадеры. Вино помогло мне успокоиться после разговора с Блотвейтом и вдобавок придало смелости задать дяде неприятные вопросы. Он был добр ко мне, дал мне кров, предложил денег и помогал в расследовании. И тем не менее у меня не было уверенности, что я могу ему доверять. Также я не понимал, почему он утаивает от меня сведения. Я даже не знал его мотивов.

— Незадолго до смерти, — начал я, — мой отец связывался с Блотвейтом. Вы знали об этом, сэр?

Я смотрел дяде прямо в глаза, чтобы ему было труднее лгать. Я наблюдал за выражением его лица и видел, что он испытывает неловкость. Он отвел глаза, стараясь уйти от моего испытующего взгляда, но я не позволил ему сделать это.

Он молчал.

— Вы знали, — повторил я. Он кивнул.

— Вы знали, какую роль сыграл Блотвейт в его жизни и в жизни моей семьи. Вы видели этого отъявленного негодяя на похоронах отца. И тем не менее ничего мне не сказали. Я должен знать почему.

Дядя долго молчал, прежде чем ответить.

— Бенджамин, — начал он, — ты привык говорить что хочешь, никого не бояться. В мире, в котором ты живешь, тебе бояться некого. Я живу иначе. Мой дом, мое дело, все, что я имею, у меня могут отнять, если я прогневаю не того человека. Займись ты коммерцией, как я, ты бы разбогател, но вдобавок понял бы, как опасно быть богатым евреем в этой стране. Нам запрещено владеть недвижимостью, определенные виды бизнеса для нас закрыты. Несколько столетий они вынуждали нас заниматься их финансами и ненавидели нас за то, что мы делали с их же позволения.

— Но чего вы боитесь?

— Всего. Я не более нечестен, чем любой коммерсант-англичанин. Я привожу небольшие партии контрабандной ткани из Франции, я иногда продаю их через сомнительные каналы. Такова природа коммерции, но если эти вещи станут известны, то наша семья, да и вся община окажутся под угрозой. — Он вздохнул. — Я ничего не сказал о Блотвейте, потому что боялся его гнева.

Он прятал от меня глаза. Я не знал, как ответить.

— Но вы же хотели, — проговорил я наконец, — чтобы я узнал правду о смерти моего отца.

— Хотел, — поспешно отозвался он. — Конечно, я хочу этого. Бенджамин, мистер Блотвейт не убивал твоего отца. Но я знаю, что он за человек. Он мстителен и предан своему делу. Больше всего на свете я бы желал, чтобы ты держался от него подальше, чтобы ты узнал, кто убийца, не переходя ему дорогу.

— А как насчет Адельмана? Вы не отзывались о нем плохо тоже из страха перед ним?

— Я должен быть осторожен с ними обоими, сам понимаешь. Но еще я хочу восстановить справедливость по отношению к Самуэлто. Знаю, ты считаешь меня трусом, но я вынужден балансировать, как канатоходец. Я хочу справедливости и сделаю все, чтобы убийцы Самуэля понесли наказание. Если при этом тебе и остальным я буду казаться трусом — что ж, пусть так. Другого пути я не знаю.

Это признание в трусости прозвучало с неким своего рода достоинством, которое не могло не вызывать симпатии. Образцом для подражания дядя не выглядел, но мне казалось, я его понимал.

— Тогда между нами, — сказал я, — поскольку вы знаете, что мне можно доверять. Что вы думаете об Адельмане? И о «Компании южных морей»?

Он покачал головой:

— Теперь я не знаю, что и думать. Когда-то мне казалось, что Адельман человек чести, но эти его махинации говорят об обратном. Скажи, что думаешь ты.

— Что я думаю? Я думаю, Адельман хочет мне внушить, будто все эти преступления состряпаны Блотвейтом. А Блотвейт сообщает мне только то, что считает нужным, дабы я продолжал расследовать деятельность «Компании южных морей».

— Потому что само расследование, не обязательно раскрытие правды, наносит вред Компании?

— Точно. Блотвейт сообщал мне ровно столько, чтобы я мог двигаться дальше. Не удивлюсь, если отцовская рукопись, которую вы мне дали, тоже была подделкой.

— Это не подделка, — уверил меня дядя. — Я знаю почерк Самуэля.

— Позвольте мне задать еще один вопрос, — продолжал я, надеясь, что, видя мое доверие, он почувствует себя более раскованно. — Сарменто. Вы знали, что у него свои дела с Блотвейтом?

Дядя рассмеялся:

— Конечно. Всем это известно. Блотвейт нанял его следить за Адельманом, но Сарменто действует настолько грубо, что только глупец этого не видит.

— Почему тогда Блотвейт продолжает пользоваться его услугами?

— Потому что, — сказал дядя с усмешкой, — если Адельман осторожен с Сарменто, возможно, он не осторожен с кем-нибудь другим. Даже если у Блотвейта нет никого, кроме Сарменто, тот, несмотря на всю свою глупость, напоминает о присутствии Блотвейта.

Мы сделали по глотку вина и долго молчали. Я не знал, что чувствует дядя. Думаю, я с трудом понимал, что я сам чувствую.

— А что если расследование так ни к чему и не приведет? — спросил он. — Что если ты так и не узнаешь, кто все это совершил да и был ли здесь вообще злой умысел?

— От проигрыша никто не застрахован, — сказал я. — Мои враги могущественны. Проигрывать я не хочу, но, если придется, я не должен впадать в отчаяние.

— Ты не думал о моем предложении? — тихо спросил он.

Я обдумывал ответ. В отношении заговора, приведшего к смерти отца, дядя был в моих глазах, считай, оправдан — но не в отношении состояния Мириам. И я решил его испытать.

— Допустим, дядя, я принял ваше предложение и женился на Мириам. А если со мной что-то случится? Что станет с Мириам?

Дядя напрягся. Этот вопрос напомнил ему о гибели его сына. Возможно, было ошибкой даже предполагать такое.

— Я понимаю причины твоей тревоги. Это хорошо, что ты думаешь о подобных вещах, но Мириам всегда желанна в этом доме.

— Но разве у нее нет права жить самостоятельно? А что насчет вас? Разве потеря судна с товаром не станет катастрофой для вашего финансового положения?

— Это было бы для меня катастрофой во многих отношениях, но только не в финансовом. Я всегда страхую свои товары, чтобы не пострадать, если произойдет какой-нибудь несчастный случай. — Он поставил свой бокал на стол. — Ты хочешь знать, что произошло с состоянием Мириам? — В его голосе была холодность, которой я не слышал с момента, когда мы начали это расследование. — Ты хочешь знать, сколько монет окажется у тебя в кармане, если ты на ней женишься?

— Нет, — сказал я тихо. — Вы меня неправильно поняли. Простите, что не оказал вам чести своей прямотой. Меня интересует, что случилось с состоянием Мириам не ради моих интересов, а ее.

— Ради ее интересов? — спросил он. — Почему тебя это интересует? Эти деньги у меня. Она их получит, если снова выйдет замуж.

— А если она не выйдет замуж? Он засмеялся:

— Тогда я буду хранить эти деньги для нее, пока она живет в моем доме. Если она будет не замужем к моменту моей смерти, я устроил так, что ее деньги будут храниться в трасте.

— Почему вы не отдаете ей эти деньги? — спросил я.

— Эти деньги формально ей не принадлежат, — покачал он головой. — Аарон вложил их в товары, а когда судно пропало, я получил страховку. Теперь трудно сказать, чьи это деньги. Но Мириам никогда не будет ни в чем нуждаться, пока остается под моей опекой или пока не выйдет замуж за человека, которого я одобрю.

— А если ей не нужна ваша опека, — продолжал я, — или она захочет выйти замуж за человека, которого вы не одобрите?

— Бенджамин, ты подозреваешь меня в низости? Думаешь, я ограбил вдову моего сына ради нескольких тысяч фунтов?

К моему облегчению, в его голосе не было негодования. Он так был уверен в правильности своего поступка, что не воспринимал подобные обвинения серьезно.

Тем не менее я воспринимал их серьезно. Поскольку он был виновен, но не в злом умысле.

— Я не допускал мысли, что у вас был злой умысел, — сказал я. — Я полагаю, вы взяли себе право решать за Мириам.

— А теперь это право берешь на себя ты?

Его голос опять стал сердитым. Я затронул какое-то чувствительное место.

— Я никогда этого не сделаю, — сказал я, — но я опасался, что вы не станете ее слушать. Я надеялся, что вы выслушаете меня.

— Это глупо с ее стороны, — сказал дядя, — Мириам давно живет в моем доме. Если я сделал что-то, что ей не нравится, я сделал это ради ее блага.

— Как вы можете решать такие вещи вместо Мириам? — спросил я. — Вы с ней когда-нибудь советовались?

— Глупо советоваться с женщинами по такому поводу, — ответил он. — Ты узнал, что я забрал деньги Мириам, и решил, что я сделал это из жадности? Я поражен, Бенджамин. Возможно, теперь ты обвиняешь меня в отсутствии либеральности, но я много раз видел, как женщины тратят состояния. Я лишь хочу сохранить деньги Мириам в целости и сохранности для нее самой и для ее детей. Если дать ей право распоряжаться деньгами, она потратит их на платья, экипажи и дорогие развлечения. Женщинам нельзя доверять в подобных вопросах.

Я покачал головой. Он явно плохо знал свою невестку, если так говорил о ней.

— Есть женщины, которые так бы и поступили, но только не Мириам.

Он засмеялся, смягчившись:

— Когда у тебя будут жена и дети, мы поговорим снова на эту тему.

Он поднялся и вышел из комнаты. Я не понял, хотел ли он этим показать, что разговор окончен или что он сдался.

Дядя ни о чем меня не просил, так как обещал, что ни о чем просить не будет, но наверняка предпочел бы, чтобы я прервал свое расследование на время шабата. Я так и сделал, чтобы выказать уважение к его дому, а вдобавок мне требовалось обдумать все последние события. Разговора насчет Мириам он не продолжал, я тоже предпочитал отмалчиваться. У меня не хватало мужества обсудить наш конфликт. По крайней мере пока. Странно, что я переехал к дяде, надеясь, что он окажется человеком, каким никогда не был мой отец. Наверное, я ожидал от него слишком многого, иными словами, что он будет по всем вопросам думать так же, как я. Однако я несколько успокоился, узнав, что он не дает деньги Мириам не из злого умысла, а из-за предрассудков в отношении ее пола.

Дядя мудро решил не приглашать ни Адельмана, ни Сарменто на вечернюю трапезу в пятницу. Однако он пригласил соседей: супружескую чету, примерно одного возраста с дядей и тетей, и их сына с женой. Я был рад компании, поскольку мне было необходимо отвлечься, а присутствие женщин освобождало меня от тяжелой необходимости вести разговор с Мириам.

После молитвы в синагоге на следующий день я снова встретился с Абрахамом Мендесом. Для меня было странно, что человек, который казался тупым головорезом в присутствии своего хозяина Джонатана Уайльда, при других обстоятельствах умел вести себя в обществе. Я сам удивился, что мне стало приятно, когда я увидел, как он направляется в мою сторону.

Мы с Мендесом обменялись традиционным для шабата приветствием. Он справился о самочувствии домочадцев, а потом обратил свое внимание на меня:

— Как идет ваше расследование, если не секрет?

— Разве, говоря о подобных вещах во время шабата, мы не нарушим законы Божьи? — спросил я.

— Нарушим, — согласился он, — но воровство — тоже нарушение этих законов, поэтому лучшене касаться наших грехов.

— Расследование идет из рук вон плохо, — пробормотал я. — И если вам безразлично, расстроит это Бога или нет, то, может быть, вам небезразлично, что это расстраивает меня. Я не в настроении обсуждать данную тему.

— Очень хорошо. — Он улыбнулся. — Но если желаете, я могу сказать о ваших трудностях мистеру Уайльду. Возможно, он сумеет оказать помощь.

— Даже не вздумайте! Мендес, мне пока трудно судитьо степени ваших злодеяний, но что касается вашего хозяина, сомнений у меня нет. Пожалуйста, не упоминайте при нем моего имени.

Мендес отвесил поклон иудалился.

Вернувшись в дом дяди, я понял, что по-прежнему сторонюсь Мириам. Мы оба старательно избегали друг друга после нашего неудачного разговора. В субботу после синагоги Мириам объявила, что у нее болит голова, и провела оставшуюся часть дня в своей комнате. Не скрываю, что я испытал облегчение.

Поздно вечером, поднявшись наверх, я обнаружил ее в коридоре у своей комнаты. Ома ждала меня.

— Бенджамин, — сказала она мягко.

Дядя с тетей спали на верхнем этаже. Они могли услышать наши голоса, если мы не предпримем меры предосторожности.

Я не знал, следует ли подойти к ней поближе или отойти подальше. Стоять неподвижно было глупо, но легче, чем принять какое-то решение.

— Мне надо вам что-то сказать, — прошептала она, почти неслышно.

Я сделал шаг вперед, протянув руку. Она отступила на шаг.

— Это касается вашего отца.

Я весь напрягся и замер как вкопанный. Но слишком много я пережил, чтобы теперь пугаться.

— Что это?

— Я должна вам кое-что сказать, что-то важное. Ваш отец…— Она замолчала и, сжав губы, глубоко втянула воздух носом, как матрос, прежде чем броситься в море. — Ваш отец не был хорошим человеком.

Я едва не рассмеялся. На самом деле впору было загоготать, но я был слишком растерян.

— Думаю, мне это известно.

— Вы не поняли, — закусила она губу. — Однажды вы сказали мне, что чувствуете вину, испытываете раскаяние, считаете, что совершили ошибку. Может быть, вам стоит думать так. Может быть, вы совершили ужасиую ошибку, убежав из дому, и еще большую, когда не вернулись домой. Но все это не означает, что вы были не правы, во всяком случае не в полной степени. Вы можете корить себя, если хотите, но он тоже виноват.

Я непрерывно качал головой, едва замечая, что делаю это.

— Ваш отец знал, где вы были. Ему стоило только прочитать газету, чтобы узнать, где вы выступали. Он мог прийти к вам, но не сделал этого. Он не сделал этого, потому что не умел быть добрым. Я видела его с вашим братом. С Жозе он обращался так же жестко, как с вами, но, в отличие от вас, был в большей степени удовлетворен его поведением. Ваши воспоминания о нем — не вымысел, а правда. Вероятно, то, что делало его хорошим коммерсантом, делало его плохим отцом. Но я думаю… — У нее сорвался голос. — Вы излишне себя корите, — произнесла она. — Вы этого не заслужили.

От ее слов я будто заледенел. На меня обрушилась такая буря чувств, что я совершенно в них запутался.

— Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, Бенджамин, — сказала она после паузы, вероятно, чтобы прервать мое молчание. — Понимаете?

Я молча кивнул.

— Тогда завтра мы можем разговаривать, как прежде.

Она улыбнулась так мило, так робко. Я думал, мое сердце разорвется. Затем она поднялась вверх по лестнице, оставив меня одного в коридоре, где я стоял, пока снизу не донесся бой часов. Тогда я пошел в свою комнату, качаясь, как пьяный.

Было около часа пополудни, когда я подошел к дому сэра Оуэна, и был приятно удивлен, узнав, что он проснулся, был полностью одет и готов меня принять через четверть часа после моего появления. В отличие от неприятного человека, каким я видел его в последний раз, он снова был самим собой.

— Уивер, — радостно закричал он, входя в гостиную, — рад вас видеть! Чем вас угостить? Бокал вина?

— Нет, благодарю вас, сэр Оуэн, — сказал я, наблюдая, как он налил себе портвейна. Я был так возбужден, слишком обескуражен, что не рискнул даже пригубить вина.

— Я слышал, этот ваш шотландский хирург, Гордон, собирается ослепить Королевский театр на Друри-лейн новой комедией. Как вы знаете, я никогда не пропускаю новой комедии, а тем более когда комедия написана человеком, который вылечил меня от триппера. Передайте ему, пожалуйста, что я буду на премьере.

— Я полагаю, было бы еще лучше, если бы вы пришли на авторский бенефис, — сказал я с теплотой.

Если я собираюсь добиться чего-либо от сэра Оуэна, он не должен догадываться о моем состоянии. Он засмеялся.

— Ну, если оно того стоит, я готов прийти в театр еще раз. Знаете ли, я всегда считал своим долгом посещать авторские бенефисы. Это самое малое, что человек может сделать, дабы поддержать хорошую пьесу.

— Он будет счастлив услышать об этом. — Я помолчал немного, сэр Оуэн тоже умолк, задумчиво болтая утренний портвейн в бокале. — Я пришел, чтобы сообщить вам новость, которую, я думаю, вам следует знать, — сказал я. — Я подозреваю, что Кейт Коул была убита.

— Убита! — Он чуть не выронил бокала. — Бог мой, сударь, я слышал, она повесилась. — Он хотел поставить бокал на стол, но передумал и сделал большой глоток.

Меня поразило, что он вообще слышал об этом.

— Значит, вы уже знали?

— Да, конечно, — сказал он. Он осушил бокал и наполнил его вновь. — Вы уверены? Нет? Видите ли, предстоящее судебное расследование причиняло мне большое беспокойство. И, знаете ли, у меня есть кое-какие связи. Я получил записку от друга, который знаком с комендантом Ньюгетской тюрьмы. Он сообщил мне о ее смерти и ясно дал понять, что женщина повесилась. Я был поражен, когда вы сказали об убийстве.

— На самом деле я лишь подозреваю, что это убийство, — признался я, — в связи с другим делом, которым я обеспокоен.

— Что это за дело? — спросил он. — Насчет вашего отца? Каким образом эта женщина с ним связана?

— Трудно сказать, — сказан я. — Мне едва удается сложить все вместе. В деле замешано столько игроков.

Сэр Оуэн прищурился:

— Я могу вам чем-нибудь помочь? Вы знаете, у меня есть кое-какие связи, и если вам что-нибудь нужно, только попросите.

Такие друзья, как сэр Оуэн, не могли не внушать мне отвращения. Он был готов пожертвовать мной, когда на его репутацию грозило упасть пятнышко, а теперь, когда бояться ему было нечего, предлагал пустить в ход всю свою влиятельность.

— Вы очень добры. — Я задумался. Сэр Оуэн мог обладать любым количеством позорных недостатков, но это же не повод, чтобы не воспользоваться его связями. — Не хотелось бы втягивать вас в это дело — я на собственном опыте убедился, сколь оно опасно. Однако есть одна вещь, с которой вы могли бы мне помочь, оказав этим неоценимую услугу. Вам доводилось когда-нибудь слышать такое имя — Мартин Рочестер?

— Рочестер… — повторил он и задумался. — Имя вроде бы знакомое, но кто это — убей бог, не помню. Может, я слышал его в каком-нибудь игорном заведении… — Он потер глаза и отпил из бокала. — Он связан со смертью этой потаскухи?

— Да, — сказал я. — Думаю, Рочестер распорядился ее убить, поскольку она могла опознать его. Видите ли, я выяснил, что Рочестер — это псевдоним человека, который совершил несколько ужасающих преступлений. Если я узнаю, кто это, я смогу их наконец раскрыть.

Сэр Оуэн отпил из бокала.

— Это трудно?

— Рочестер очень умен. У него есть как друзья, так и враги, которые заметают его следы. Когда используют вымышленное имя из удобства, это нормально, но с Рочестером все обстоит иначе. Он создал вымышленного человека, — сказал я, размышляя вслух, — своего рода образ биржевого маклера, подобно тому как бумажные деньги являются образом серебра.

— Похоже, дело очень запутанное, — весело проговорил сэр Оуэн. — Не могу сказать, как я рад, Уивер, что эта шлюха больше не доставит нам неприятностей. Я хотел бы вас отблагодарить. Возможно, если бы вы рассказали побольше об этом Рочестере, я мог бы и помочь. А то столько людей приходится встречать или слышать о них — всех и не упомнишь.

Я не знал, как много хотел бы рассказать сэру Оуэну.

— Мне трудно представить, при каких обстоятельствах вы могли бы встретиться, — сказал я наконец. — Он маклер-аферист, который каким-то образом связан с «Компанией южных морей».

Похоже, сэр Оуэн что-то припомнил. Он наморщил лоб и поднял глаза к потолку.

— И все это как-то связано с делом Бальфура и вашего отца?

— Да.

— Могу я спросить, — нагнулся он ко мне, — при чем тут Рочестер?

— Точно не знаю, — осторожно сказал я. — Могу только сказать, что это имя часто называют в связи с этими двумя смертями, и, пока я не найду его и не поговорю с ним, мне не удастся узнать больше.

— Поскольку, похоже, это законченный злодей, я лишь могу пожелать вам удачи. А возможно, это ему следует пожелать удачи. Я поражен вашими способностями в подобных делах.

— Вы слишком добры, — сказая я и отвесил чинный поклон.

Неожиданно сэр Оуэн щелкнул пальцами, в глазах его зажегся радостный блеск.

— Бог мой, вспомнил! Как вам известно, все в городе говорят о вашем расследовании. Естественно, всякий раз, когда речь заходила на эту тему, я с интересом слушал, поскольку наши судьбы тесно переплелись в последнее время. И сейчас, когда я стал об этом думать, я вспомнил, что имя Рочестер было названо в одном из таких разговоров. Я помню, в каком контексте, ибо имя для меня было совершенно новое. Один человек, с которым я не знаком, говорил о нем — черт! если бы я помнил, что он сказал, — но он назвал это имя в связи с другим именем. Еврейское имя. Как же это… Сардино? Нет, скорее, Салмоно? Что-то, мне кажется, похожее на название рыбы.

— Сарменто? — сказал я тихо.

— Точно! — щелкнул он пальцами. — Был бы рад сказать что-нибудь еще, но, бог мой, больше я ничего не запомнил. Надеюсь, это вам хоть как-то поможет.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал я и вежливо удалился.

Задание предстояло не из приятных, но я должен был его выполнить. Поэтому я отправился на квартиру к Сарменто неподалеку от Темз-стрит, почти у самого собора Святого Павла. Он снимал комнаты в довольно приятном, хоть и простоватом доме, который находился неудобно далеко от дядиного пакгауза.

Когда домовладелица провела меня в гостиную, я обнаружил, что там уже есть один посетитель, который, видимо, поджидал другого квартиранта, поскольку это был священнослужитель Англиканской Церкви. Он был молод и, видимо, только что окончил учебу, так как производил впечатление человека, недавно рукоположенного в сан и полного энтузиазма. Мне приходилось иметь дело со служителями Церкви. Как правило, это были тихие, вежливые люди или же необузданные натуры, вспоминавшие о религии, лишь когда им было абсолютно необходимо выполнять свои обязанности. В обоих случаях мне казалось, что Англиканская Церковь породила систему, позволявшую ее служителям воспринимать свое положение на манер конторских клерков, то есть как средство заработать деньги, и всё.

— Доброе утро, сударь, — сказал он, широко и радостно улыбаясь.

Я пожелал ему доброго утра и сел. Он достал из кармана часы и посмотрел на них.

— Я ожидаю мистера Сарменто уже довольно долго, — сказал он. — Не знаю, когда он придет.

— Вы ожидаете мистера Сарменто? — спросил я, не скрывая удивления.

Я понимал, что это было невежливо, но сказал так вполне сознательно — непотому, что мне не нравились священники, но потому, что хотел вынудить его сказать больше, чем он намеревался. Священник воспринял мою невежливость по-своему.

— Он мой добрый знакомый и прилежный ученик, — улыбнулся он. — Я советовал ему написать мемуары. Мне кажется, что истории вновь обращенных чрезвычайно вдохновляющие.

Моему удивлению не было предела.

— Боюсь, я вас не понимаю. Вы хотите сказать, что мистер Сарменто — выкрест?

Священник покраснел:

— Бог мой, надеюсь, я не выдал никакого секрета. Я понятия не имел, что его знакомые не знали, что он был иудеем. Пожалуйста, не ставьте это ему в упрек. — Он нагнулся и понизил голос, будто собирался поведать какой-то секрет. — Уверяю: его обращениесовершенно искреннее, и по опыту знаю, что вновь обращенные всегда самые благочестивые христиане, им ведь приходится думать о религии не так, как нам.

Признаюсь, я был поражен, возможно даже напуган. Одно дело — соблюдать ритуалы с пятого на десятое, как это делал я, но даже нарочито игнорирующему традицию Адельману не хватало мужества серьезно думать о переходе в другую религию. Мои читатели-христиане, возможно, не понимают, что если приверженцы различных христианских конфессий (скажем, англикане, паписты, пресвитериане или диссентеры) могут с равным успехом считать себя британцами, то иудей — это одновременно и национальная, и религиозная принадлежность. Для еврея переход в другую религию — это отказ от самого себя, причем до ужаса всеобъемлющий. Это означало не «я больше не буду таким», по скорее «я никогда таким не был». В этот момент я понял, что Сарменто способен на все.

— Когда совершилось обращение? — спросил я, с трудом изобразив вежливую улыбку.

— Не более полугода назад, я уверен, — радостно сказал он. — Но задолго до этого мистер Сарменто приходил ко мне за наставлениями. Как многие его соплеменники, он не сразу отбросил старые предрассудки. Подобные вещи часто требуют длительной работы.

Я не понял, что он имел в виду, и не успел подумать, так как в этот момент в гостиную вошел Сарменто. Он остановился у двери и в удивлении посмотрел на нас. Он ничего не сказал, видимо оценивая понесенный урон. Наконец обратился ко мне:

— Уивер, что вы здесь делаете?

— Я пришел поговорить с вами по делу, сударь. — Признаюсь, я наслаждался его растерянностью. — Но если вы предпочитаете сначала поговорить с вашим исповедником…

Сарменто открыл рот, потом снова закрыл. Он знал, что преимущество на моей стороне, и ненавидел меня за это. Возможно, он ненавидел священника тоже.

— Мистер Норбет, — наконец вымолвил ои, — не хочу показаться невежливым, по мне необходимо поговорить с мистером Уивером наедине.

Казалось, оскорбление ничуть не задело священника, но, возможно, ему было неловко оттого, что он сказал лишнее. Он улыбнулся ивстал, взяв свою шляпу.

— Я приду, в более удобное время, сударь, — Он поклонился нам обоим и исчез.

Я даже не пошевелился, чтобы встать со своего стула. Сарменто стоял. Я наслаждался властью, которую давала мне его растерянность.

— Я не знал, что вы принадлежите Англиканской Церкви, — сказал я спокойным и непринужденным тоном. — Что об этом думает мой дядя?

Сарменто сжимал и разжимал кулаки.

— Вы застали меня врасплох, Уивер. Вы правильно думаете, что ваш дядя ничего не знает. Не думаю, что он смог бы это понять, но я обрел дом в Церкви и не позволю судить меня вам, человеку, которому вовсе неведомо религиозное чувство.

— Я отлично помню, — сказал я насмешливо, — как вы упрекали меня в том, что я слишком похожу на англичанина в своих речах. «Мы так не говорим», — говорили вы мне. Вы хотели запутать меня своим обманом?

— Именно так, — резко сказал он.

— Хотелось бы знать: вы с такой же легкостью и других обманываете? Поймите, сударь, я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать с вами религиозные вопросы. Мне все равно, во что вы верите и кого почитаете, хотя мне не все равно, что вы играете в игры с совестью моего дяди. — Он хотел меня перебить, уверен, чтобы сказать что-то оскорбительное, но я не позволил ему этого сделать. — Я пришел спросить вас, сударь, почему вы были в толпе зевак давеча, после маскарада.

— С какой стати, — резко сказал он, — я должен отвечать на ваши оскорбительные вопросы?

— С такой, — сказал я, вставая и поворачиваясь к нему, — что я хочу знать, были вы замешаны в убийстве моего отца или нет.

Его лицо посерело. Он отпрянул, словно я ударил его по лицу. Он был похож на марионетку в кукольном театре в Смитфилде. Его рот беззвучно то открывался, то закрывался, а глаза вылезли из орбит. Наконец он обрел дар речи и начал лопотать:

— Вы же не думаете… вы не можете допустить, что… — Потом что-то в нем щелкнуло, как в шестеренке механизма. — Для чего мне было бы убивать Самуэля Лиенцо?

— Так что вы делали в толпе зевак на Хеймаркет? — потребовал я.

— Если вы подозреваете всех, кто был в толпе, — сказал он запинаясь, — вам придется потратить немало времени, чтобы переговорить с каждым. И какое отношение эта толпа имеет к убийству вашего отца?

— Толпа меня не интересует, — сказал я грубо. — Я подозреваю вас.

— Полагаю, многие в королевстве сильно удивятся, узнав, что, по еврейскому поверью, каждый, кто обращается в христианство, совершает убийство.

— Не изображайте передо мной ненавистника евреев, сударь. — Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу. — Мне эта риторика слишком хорошо знакома, чтобы считать ее оскорбительной, особенно когда она исходит из ваших уст. Что вы там делали, Сарменто?

— Как вы думаете, что я мог там делать? Искал Мириам. Я знал, что она подвергает себя риску с этим подлецом. Я хотел удостовериться, что он не посмеет сделать ничего порочащего ее репутацию. Случайно нас разъединили, и я оказался в толпе, окружившей человека, которого вы убили. Я видел, как вас схватили констебли, но я мало что мог для вас сделать. Трудно быть вашим защитником, когда столь нелестно о вас думаешь.

— Вы уверены, что это единственная причина, приведшая вас на Хеймаркет в тот вечер?

— Естественно, я уверен. Прекратите ваши докучливые вопросы.

— Ваше присутствие там никак не связано с моим расследованием?

— К черту ваше расследование, Уивер! Мне плевать, что вы расследуете — «Компанию южных морей» или деньги Мириам. Почему бы вам не перестать совать всюду свой нос?

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒