Историческая справка 1 страница

Глава 2

В то время занятие мое было мне в новинку. Мой опыт насчитывал менее чем два года, и я еще постигал секреты профессии. В последний раз я выходил на ринг около пяти лет назад, тогда мне было двадцать три года. Когда моя карьера столь трагично закончилась, я находил, разные способы заработать себе на жизнь или, правильнее было бы сказать, на пропитание. Не могу гордиться большинством из этих способов, но они меня научили многому из того, что оказалось полезным впоследствии. Одно время я служил по найму на судне, которое курсировало между южным побережьем Англии и Францией, но судно это, как догадался мой проницательный читатель, не принадлежало флоту его величества. После того как капитана судна арестовали за контрабанду, я сменил несколько профессий и занимался даже, стыдно признаться, тем, что грабил дома и промышлял разбоем на большой дороге. Подобные виды деятельности полны романтики, но едва ли прибыльны, и к тому же надоедает постоянно видеть своих друзей с петлей на шее. Поэтому я поклялся себе, что вернусь в Лондон и буду искать честный способ зарабатывать на жизнь.

Жаль, что я не сумел предвидеть возможности, которыми в наши дни пользуются ушедшие с ринга бойцы — например, известный Джек Бройтон, — открывая школы кулачного боя, где обучают молодых ребят, идущих им на смену. Бройтон поистине проявил изобретательность; придумав специальные толстые рукавицы, смягчающие удар, которые он называет боксерскими перчатками. Я видел такие и думаю, что, если вас ударит человек, на руках которого такие перчатки, вы почти не почувствуете удара.

Я не был так умен, как Бройтон, и подобными идеями похвастать не мог, но у меня в кармане было несколько неправедно заработанных фунтов, и я думал подыскать компаньона, чтобы вместе открыть какое-нибудь пивное заведение или что-нибудь в сходном роде. Именно в то время, когда я однажды возвращался домой поздно ночью, мне случилось оказать помощь одному пожилому человеку, на которого напала банда молодых богатых бездельников. Эти головорезы, выходцы из знатных семей, известные в те времена как «могавки» — что оскорбительно для американских аборигенов, — больше всего любили шататься по лондонским улицам, наводя ужас на людей более скромного достатка, отрубая у них конечности, отрезая уши или носы, скатывая с горок пожилых дам и даже совершая время от времени самое гнусное из преступлений — убийство.

Я читал об этих напыщенных молокососах и давно ждал возможности ответить им их же оружием. Не зпаю, чего тут было больше — протеста против высокомерия этих юнцов или сочувствия к их немолодым жертвам. Могу только сказать, что я действовал в тот момент не задумываясь.

Четверо «могавков», одетых в атлас и кружева, в масках итальянских повстанцев, окружили пожилого человека, который сидел посреди улицы, поджав под себя ноги, как ребенок. Его парик слетел с головы и валялся поодаль. Тонкая струйка крови текла из глубокой раны на голове. «Могавки» хихикали, один отпустил какую-то шутку на латыни, которая вызвала бурный взрыв хохота у остальных.

— Теперь, — сказал один из них, обращаясь к пожилому мужчине, — ты должен сам сделать выбор. — Он достал кинжал и с привычной лихостью рассек воздух, прежде чем направить оружие в лицо жертвы. — Желаешь попрощаться с ухом или кончиком носа? Решай скорее, не то получишь оба приза за свои старания.

Наступила тишина, было слышно лишь прерывистое дыхание пленника и журчание сточной воды в канаве посредине улицы.

Перелом ноги, пресекший мою карьеру на ринге, лишил меня бойцовской выносливости, но, несмотря на это, я чувствовал, что способен справиться в короткой уличной драке. «Могавки» были слишком опьянены своей жестокостью, не говоря о вине, чтобы обратить на меня внимание, поэтому я бросился на помощь жертве, сразу свалив одного из хулиганов мощным ударом в шею сзади. Прежде чем его приятели заметили, что я вступил в драку, я схватил второго и бросил его о стену так, что он ударился головой, после чего не был способен ни на какие злодеяния.

Пожилой человек, выглядевший по-женски беспомощным, увидел, что неожиданно шансы сравнялись, вскочил на ноги, бросился на угрожавшего ему противника и выбил кинжал у того из рук; оружие со звоном упало в темноту. Я бился на кулаках с одним из двух оставшихся в строго хулиганов, а мой напарник, которому гнев, должно быть, придал силы, выдержан несколько мощных ударов по лицу, отважно превозмогая боль. Кровь текла ручьем из свежей раны над его левым глазом, но он оказался храбрым бойцом и продолжал драться, пока ночной сторож прихода не появился в конце улицы с фонарем в руках. Увидев сторожа, «могавки» решили прервать свою забаву; двое стоявшие на ногах подобрали поверженных товарищей и убрались восвояси залечивать раны и придумывать истории, которые объяснили бы появление синяков и ссадин.

Когда ночной сторож приблизился, я подошел к соратнику и помог ему принять более устойчивое положение. Подняв усталые, залитые кровью и потом глаза, он пристально посмотрел на меня, и его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Бенджамин Уивер! — воскликнул он. — Лев Иудеи! Не помышлял, что мне удастся снова увидеть, как ты бьешься. И уж, конечно, не в таком месте.

— Я тоже этого не планировал, — сказал я, тяжело дыша. — Но я рад, что смог оказать помощь человеку в трудной ситуации.

— Ты не подозреваешь, как ты будешь рад, — заверил он меня, — потому что, будь я проклят как прислужник сатаны, если не отблагодарю тебя за твою храбрость, как она того заслуживает. Дайте мне вашу руку, сударь.

Несчастный представился как Хоси Бохан и просил посетить его на следующий день, чтобы он смог выразить свою благодарность. В это время к нам подошел, ночной сторож — тощий мужчина, едва ли подходящий для выполнения своих обязанностей. Упустив нападавших, ночной сторож решил, что неплохо наказать хотя бы их жертвы за нарушение комендантского часа, но мистер Бохан назвал несколько имен своих друзей, включая лорд-мэра, и спровадил ночного сторожа.

На следующий день я обнаружил, что мне повезло, так как я оказал важную услугу чрезвычайно богатому купцу из Ост-Индии. В своем шикарном доме этот благодарный человек вознаградил меня суммой в сто фунтов и обещанием при случае оказать мне ответную услугу. И он действительно оказал мне услугу, поскольку история о том, как на него напали хулиганы и как ему на помощь пришел Бенджамин Уивер, попала в газеты. Вскоре после этого ко мне стали обращаться другие люди — и аристократы, и бедняки. Один джентльмен собирался в свое загородное поместье и пригласил меня в попутчики, чтобы защитить и его самого, и багаж от разбойников с большой дороги. Другой был владельцем лавочки, которому регулярно досаждали мошенники. Он хотел, чтобы я какое-то время провел в лавочке в ожидании злодеев и наказал их. Еще один хотел, чтобы я получил долг у неуловимого ловкача, которому удавалось избегать встречи с судебным приставом больше года. Возможно, самый важный заказ, благодаря которому мое имя снова попало в газеты, я получил от разорившейся женщины, чью единственную дочь, которой не было и двенадцати, обесчестил матрос. Были свидетели происшествия, но женщина не могла их отыскать, как не могла отыскать и самого матроса. Вскоре я обнаружил, что не так уж трудно задавать вопросы, внимательно слушать, что тебе говорят, и идти по следам, оставляемым бездумными преступниками. Как, возможно, известно моему читателю, матрос был обвинен в изнасиловании и, к моему удовлетворению, повешен в Тайберпе.

Так я начал работать защитником, охранником, судебным приставом, констеблем по найму и охотником за ворами. Именно последний из перечисленных видов деятельности был наиболее прибыльным, поскольку, отдавая преступника в руки правосудия, я получал вознаграждение не только от того, кто меня нанял, но также изрядную сумму в сорок фунтов от государства. Три-четыре такие премии в год составляли неплохое жалованье для человека моего положения.

С гордостью признаюсь, что я быстро завоевал репутацию своей честностью, поскольку всем известно, что охотники за ворами слывут ужасными негодяями, которых не заботит, виновен бедолага, приведенный к мировому судье, или нет, их интересует лишь полагающаяся за поимку вора награда. Основывая свое предприятие, я сразу дал понять, что не буду иметь ничего общего с уловками охотников за ворами, и занимался только ловлей преступников и поиском похищенных товаров. Я поступал подобным образом не только, чтобы избежать неприятностей или проблем с законом, мне хотелось быть человеком, которому могла довериться жертва воровства.

Однако мне не повезло: к тому времени, о котором я веду свой рассказ, подобных заказов почти не стало, так как в роли лучшего охотника за ворами прославился отъявленный мошенник по имени Джонатан Уайльд. Для многочисленных жертв грабежа Уайльд был просто волшебником: он мог разыскать едва ли не любого вора в Лондоне и вернуть владельцам едва ли не любую украденную вещь. Как мы теперь хорошо знаем и как многим было известно в то время, Джонатан Уайльд творил подобные чудеса благодаря тому, что на него работали практически все воры Лондона. Когда человек обнаруживал кражу, ему было проще заплатить ворам, чтобы они вернули украденное, чем обращаться к такому человеку, как я, который не мог гарантировать стопроцентного успеха. Уайльд, впрочем, никаких гарантий тоже не давал — он изображал обыкновенного гражданина, который предлагает помощь, но я не слышал, чтобы ему не удалось вернуть украденного. По сложившейся традиции жертвы воровства помещали объявления в газете «Дейли курант», в которых сообщали, какие вещи они хотели бы вернуть. Жертвам не приходилось долго ждать мистера Уайльда, который объяснял, что мог бы оказать желаемую услугу, если добропорядочный господин или добродетельная госпожа согласны заплатить похитителю половину или три четверти стоимости украденной вещи. Это было несправедливо, но покупать новую вещь взамен похищенной было еще дороже. Так жители Лондона получали назад утраченные вещи и превозносили того, кто их украл. Уайльд же выручал за награбленное добро гораздо больше, чем если бы ему пришлось его скупать и перепродавать самому. Он так разбогател, что, по слухам, имел агентов чуть ли не во всех английских городах и владел целой флотилией, суда которой постоянно курсировали между Англией, Францией и Голландией, груженные контрабандным товаром.

Несмотря на все его успехи, находились люди, которые знали, чем занимается Уайльд, и не хотели иметь с ним дела. Сэр Оуэн Нетлтон был именно таким джентльменом. Он обратился ко мне с просьбой всего лишь за два дня до моего знакомства с мистером Бальфуром. Сэр Оуэн был обаятельным человеком, и я моментально проникся к нему симпатией. Он появился у меня в приемной, гордый и веселый, слегка полноватый и слегка навеселе. Некоторые стеснялись приходить ко мне из-за района, в котором я жил. Возможно, потому что Ковент-Гарден был далеко не фешенебельным местом. Или же они не хотели, чтобы видели, как они входят в дом, где живет еврей. Сэр Оуэн никоим образом не скрывал своего визита. Оставив свою видную карету — золото, бирюза и фамильный герб — прямо напротив дома миссис Гаррисон, он смело вошел в дом, готовый назвать свое имя любому, кому потребуется.

Лет ему было около сорока, но его платье и расположение духа делали его моложе как минимум лет на десять. Он был воплощением ярких цветов, серебряного шитья и тонкой вышивки, а его веселое лицо казалось еще шире и румянее из-за огромного белоснежного парика до плеч. Удобно устроившись на стуле перед моим столом, он пересказал все городские сплетни и выпил почти всю бутылку мадеры, прежде чем хотя бы намеком дал понять, что пришел ко мне по делу. Наконец он поставил стакан и подошел к окну, перед которым располагался мой стол, и внимательно осмотрел улицу. Он стоял так близко, что у меня закружилась голова от аромата его духов, которыми он щедро пользовался.

— Прекрасный воскресный день для октября, не правда ли? Прекрасный воскресный день.

— Прекрасный день, — согласился я, сгорая от нетерпения, когда же сэр Оуэн приступит к делу.

— День так прекрасен, — объяснил он, — что я не могу посвятить в суть моего дела в помещении. Полагаю, нам нужен свежий воздух, мистер Уивер, и солнце. Давайте сделаем кружок по Сент-Джеймскому парку.

Я ничего не имел против, и мы спустились вниз, представ перед любопытными взорами моей домовладелицы и трех ее подруг, таких же, как она, дородных и едких, коротавших время за игрой в пикет по маленькой. Миссис Гаррисон открыла от изумления рот, увидев, как мы с сэром Оуэном садимся в его богатый экипаж.

Я прожил в Лондоне почти всю свою жизнь и сотни раз видел, как погожим воскресным днем в Сент-Джеймском парке прогуливается публика, но из-за социального отчуждения, которое сопровождает еврея скромного достатка, я даже не помышлял, что когда-нибудьбуду принимать в этом участие. Но вот я прогуливался по парку в сопровождении баронета, наслаждаясь солнечными лучами, ласкавшими мое лицо, среди модно одетых дам и джентльменов. Я льстил себе, что не потерял голову от живописности картины, но наблюдать за всеми этими поклонами и ухаживаниями, демонстрацией последних стилей камзолов и причесок, париков и лент, шелков и кринолинов было крайне увлекательно. Думаю, сэр Оуэн был идеальным человеком для введения меня в этот мир, так как был знаком с доброй половиной дам и джентльменов. Он раздавал поклоны направо и налево, и с ним тоже раскланивались, но его знакомые не были столь многочисленными, чтобы нельзя было сделать и шага. Итак, мы прогуливались в окружении бомонда под ласковыми солнечными лучами уходйщего лета, и сэр Оуэн поведал мне о своих проблемах.

— Уивер, — начал он, шагая рядом со мной, — я не такой человек, чтобы скрывать свои чувства, и скажу напрямик: вы мне нравитесь. Я чувствую, что могу вам доверять.

Я про себя улыбнулся его манере выражаться.

— Я сделаю все, чтобы оправдать ваше доверие.

Сэр Оуэн остановился и пристально посмотрел на меня, поворачивая голову из стороны в сторону, изучая мою физиономию.

— Да, вы мне нравитесь, Уивер. Вы одеваетесь как человек со здравым складом ума и ведете себя тоже как человек со здравым складом ума. Я бы даже не принял вас за еврея, хотя нос, пожалуй, слегка великоват для англичанина. Но какое это имеет значение! Я возобновил ходьбу, надеясь, что движение поможет сэру Оуэну приступить к сути разговора.

— И вы, похоже, азартны, — продолжал он. — Держу пари, вы — человек, который любит развлечения. Уверяю вас, я их просто обожаю. Буду с вами откровенен. Я люблю азартные игры, и я люблю шлюх. Я очень люблю шлюх, сэр.

Поддерживая его настрой, я сказал:

— А они вас любят, сэр Оуэн?

На мгновение меня охватил испуг, что я обидел его, но он разразился громогласным хохотом.

— Они невероятно любят мои деньги, мистер Уивер. Уверяю вас. Они их любят так же, как владельцы игорных домов. Потому что все мужчины, и женщины тоже, любят деньги. Я люблю деньги… — Он замялся, потеряв мысль, когда мимо прошла группка молодых симпатичных особ, которые звонко смеялись по поводу сломавшегося зонтика от солнца.

— …как шлюх, — подсказал я.

— Совершенно верно, — щелкнул он пальцами-. — Как шлюх. И, видите ли, из-за моей любви к шлюхам у меня, боюсь, возникли некоторые небольшие неприятности. — Он залился смехом, вспомнив какую-то шутку. — Но мне не нужен врач. Мои неприятности другого рода. Во всяком случае, не в данный момент. Видите ли, вчера вечером у меня было любовное свидание со шлюхой, которой мало быть простой шлюхой, мало зарабатывать себе на жизнь честные деньги честным совокуплением. Наверное, я выпил слишком много вина, и эта маленькая шлюшка обобрала меня дочиста.

Сэр Оуэн оборвал свое повествование, чтобы отвесить низкий поклон чересчур ярко накрашенной даме в роскошном зелено-желтом платье, с волосами, поднятыми наверх в ганноверском стиле. Она кивнула баронету и прошла мимо. После этого сэр Оуэн продолжил свой рассказ. Он сказал, что шлюха выманила его на прогулку, что он был размягчен алкоголем, выпив по ее настоянию гораздо больше, чем он обычно делал, и что, когда он очнулся в переулке, у него не было ни камзола, ни часов, ни туфель, ни шпаги, ни кошелька, ни бумажника.

— Я не из породы скряг, — заверил он меня. — Пускай все эти безделушки остаются у нее, но мне необходимо вернуть бумажник. Некоторые записи очень ценны для меня, причем для меня одного. Я обязательно должен вернуть их как можно скорее.

Я подумал немного:

— Вы знаете, как зовут эту шлюху и где я могу ее найти?

Он ухмыльнулся:

— Когда я был молод, приходской священник всегда говорил мне, что мое пристрастие к распутницам меня погубит, но в данном случае оно оказалось полезным. Я знаю имя этой женщины, поскольку видел неоднократно, как она занималась своим промыслом, хотя до вчерашнего вечера я не был знаком с ней, как бы это сказать, близко. Думаю, учитывая ее манеру обхождения с мужчинами, они редко пользуются ее услугами повторно. Ее зовут Кейт Коул, и я встречал ее много раз в таверне «Бочка и тюк». Полагаю, она снимает там комнату, но не уверен.

Я кивнул. Мне не приходилось слышать об этой потаскушке, но подобных ей в Лондоне были тысячи. Вероятно, даже такой человек, как сэр Оуэн с его энтузиазмом, не мог знать их всех.

Я разыщу для вас эту Кейт Коул.

Он подробнейшим образом описал ее внешность, снабдив меня сведениями, совершенно излишними для того, чтобы найти женщину в одежде.

— Полагаю, — сказал он, понизив голос, — нет необходимости объяснять, как важно сохранять осмотрительность. Естественно, представитель вашей профессии понимает потребности человека моего положения.

Я заверил его, что отлично его понимаю, хотя подумал: зачем он разгуливает со мной по парку, если печется о секретности?

Сэр Оуэн удивил меня тем, что прочитав мои мысли.

— Нет ничего предосудительного в том, что свет узнает, что я посещал вас. Или даже в том, что я просил вас помочь вернуть украденные вещи. Но ничего более. Никто не должен знать, что было украдено или как это произошло.

— Я вас отлично понимаю, — заверил я, кивнув для убедительности. — Думаю, все, с кем я имел дело прежде, могут подтвердить мою осмотрительность.

— Великолепно. Если кому-то захочется посплетничать насчет того, какие у меня могут быть с вами дела, пожалуйста, — сказал он заносчиво. — Если кто-то посмеет очернить мое имя, он за это ответит, но ни один человек в Лондоне не решится нанести мне оскорбление. Я отличный фехтовальщик, уверяю вас, — сказал он, театрально схватившись за рукоять своего клинка, — и мне приходилось неоднократно встречать рассвет в Гайд-парке, защищая свою честь.

— Я понимаю, — сказал я, хотя совершенно не понимал, что он имел в виду. Было ли это бахвальство или угроза? — У меня есть еще вопрос, — продолжил я. — Сэр Оуэн, можно вас спросить, почему вы не обратнлись к мистеру Джонатану Уайльду, поскольку именно к нему чаще всего обращаются по поводу украденных вещей. — И он, без сомнения, вернет вещи, и очень быстро, добавил я про себя, так как эта шлюха скорее всего работала на него, как и многие другие шлюхи в Лондоне, занимавшиеся воровством.

— Уайльд — вор, — сказал он спокойно, — и все в Лондоне это знают, если они не круглые дураки. Вы, я уверен, тоже знаете. Полагаю, эта шлюха — одна из его воровок, и будь я навеки проклят, сэр, но ни за что на свете не стану платить деньги за то, что принадлежит мне по праву, причем платить негодяю, который отнял у меня эту вещь. Я вам скажу: мне плевать, что Лондон считает его общественной фигурой, когда он просто жулик, обобравший полгорода своими хитрыми махинациями. — Лицо его стало багровым. Почувствовав, что слишком разволновался, он сделал паузу, чтобы успокоиться. — Скажите мне, — сказал он уже более спокойным голосом, — сколько мне будет стоить возврат бумажника?

— В бумажнике были банкноты? — спросил я.

— Да, я думаю, около двухсот пятидесяти фунтов.

— Обычно, сэр Оуэн, я беру одну гинею за такой предмет, как бумажник, плюс десять процентов от стоимости банкнот. Округляя, мое вознаграждение составляет двадцать пять фунтов.

— Примерно столько же взял бы Уайльд, но он ничего не получит. Я заплачу вам в два раза больше, чем запросил бы Уайльд, потому что я хочу, чтобы мои деньги достались честному человеку. Вы найдете мне эту шлюху и вернете мой бумажник и его содержимое, и я заплачу вам пятьдесят фунтов. Что на это скажете, сэр? Уверен, такой боец, как вы, не побоится встать поперек дороги Уайльду.

Я сильно обрадовался при мысли о столь щедром вознаграждении, поскольку, как у многих других в Лондоне, да и во всей стране, у меня было много долгов. Подобно Эрлу Стенхоупу, нашему первому лорду казначейства, я научился рассчитываться с кредиторами то тут, то там, не доводя дело до банкротства и продолжая вести образ жизни, который, строго говоря, я не мог себе позволить. Пятьдесят фунтов позволили бы мне рассчитаться с самыми насущными долгами, и от одной мысли о таких огромных деньгах у меня закружилась голова, но внешне я оставался спокойным и решительным.

— Я с удовольствием померяюсь силами с Уайльдом, — пообещал я.

Хотя наши пути пересекались только однажды, конкуренция между нами была отчаянная и ничто не доставляло мне такого удовольствия, как находить вещи, украденные его людьми. Я взял себе за правило, когда это было возможно, не выдвигать обвинения против воров, работавших на Уайльда, хотя их хозяин был менее щепетилен в этом вопросе, и мое милосердие в отношении этих воришек снискало некоторую благодарность.

Сэр Оуэн широко улыбнулся.

— Мне нравится ваш настрой, — сказал он и схватил мою руку столь энергично, что чуть ее не вывернул.

Я улыбался, пытаясь высвободить свою руку из энергичного рукопожатия сэра Оуэна.

— Я приложу все усилия, чтобы вернуть вам вашу вещь поскорее, и свяжусь с вами, как только у меня будут какие-нибудь новости.

Сэр Оуэн сошел с дорожки, чтобы дать пройти нескольким симпатичным парам.

— Вы мне нравитесь, Уивер, — сказал он, — я никогда не был фанатиком в вопросах религии и теперь понимаю почему. Какое имеет значение, ест человек свинину или нет? Верните мне мой бумажник, и я скажу, что вы ничем не хуже других и даже лучше, чем многие.

Я понял, что могу быть свободен, поэтому поклонился сэру Оуэну и позволил ему отойти к группе джентльменов, его знакомых. Я направился домой, подогреваемый страстным желанием решить проблему сэра Оуэна как можно быстрее и эффективнее. Я был уверен в своих способностях и считал, что его бумажник уже у меня в кармане. Уверенный в успехе, я не мог представить, что дело окажется таким опасным.

Глава 3

А дело представлялось легким. Я оделся как джентльмен — нарядный кафтан и шпага, пышный парик и серебряные пряжки на туфлях. Я научился искусно изображать из себя джентльмена, когда, будучи менее щепетилен, в течение нескольких лет ездил по стране, зарабатывая па жизнь в качестве, как мы тогда называли, «элегантного мошенника». Я представлялся домовладелице как джентльмен и нанимал меблированную квартиру под гарантию своей внешности, а затем забирал из квартиры все, что представляло какую-нибудь ценность. Теперь у меня были более благородные мотивы — мне нужно было вернуть украденную вещь, и для этого я должен был изображать из себя состоятельного человека. Эта задача требовала определенного образа. Поэтому я с помощью подушки округлил себе живот, чтобы выглядеть человеком, скорее склонным к полноте, чем мускулистым. Зная, что придется пить много спиртного и что пьянеть мне нельзя, я укрепил свой организм, как мог. Сначала я выпил побольше сливок, так как сливки помогают абсорбировать алкоголь. Потом прополоскал горло вином и специально разлил немного вина на одежду, чтобы произвести впечатление человека, который уже изрядно выпил. После этих приготовлений я нанял экипаж, который отвез меня в нужную таверну. Я устроился за столом в хорощо освещенной части зала и громким голосом попросил вина.

Таверна «Бочка и тюк» была типичным заведением для этой части города. Она располагалась у реки неподалеку от школы подготовки барристеров «Темпл», но ее постоянными посетителями были грузчики и подмастерья, среди которых изредка встречались студенты «Темпла», приходившие сюда отдохнуть от штудирования права. Я выделялся среди этой публики, но не привлекал особого внимания. Постоянные посетители видели подобных мне не впервые. Они видели сэра Оуэна. Итак, под прицелом немногих любопытных глаз, не считая тех, чьи обладатели думали, как бы поближе познакомиться с содержимым моего кошелька, я сидел за столом и наблюдал за тем, что происходит вокруг. В таверне было много народу, и хоть и не набито битком, как это часто случается в подобных местах, но она так пропахла запахом грязных тел, дешевых духов и густого табачного дыма, что можно было задохнуться. Музыкантов не было. Зато слышались визгливый женский смех, и крики мужчин, и стук костяшек по крышке стола. Раненый солдат каждые пятнадцать минут вскакивал на стул, чтобы спеть непристойную песенку об одноногой испанской шлюхе. Он орал во всю глотку, безбожно перевирая мотив, пока приятели не стаскивали его со стула и не принимались весело и задорно дубасить, как это принято у подобной публики, чтобы он затих.

Мои утонченные читатели могут знать о подобных заведениях из газет, но мне не раз приходилось бывать в таких мрачных местечках, и, невзирая на бедлам вокруг, я не испытывал особых затруднений. У меня было дело, и, поскольку баронет подробно описал нужную мне женщину, я внимательно рассматривал зал, изо всех сил стараясь выглядеть пьяным, ищущим себе компанию. Вероятно, я слишком старался, так как мне пришлось отказать нескольким дамам, которые промышляли тем же ремеслом, что и Кейт Коул. Такой мужчина, как я, очевидно состоятельный и, скажу без ложной скромности, значительно более привлекательный, чем обычные посетители, ищущие себе спутницу, всегда пользуется дамской благосклонностью.

Той, которую я искал, судя по описанию сэра Оуэна, было не больше девятнадцати, у нее были ярко-рыжие волосы, светлая кожа с веснушками и крупная родинка на переносице. Наконец я ее увидел. Она сидела за столом, занятая беседой с грозного вида парнем, который, судя по внешности, мог бы сам неплохо выступать на ринге. Он был высоким, широкоплечим и мускулистым, с угрюмым лицом. Я заметил у него на тыльной стороне руки клеймо, и значит, он по крайней мере однажды побывал в руках правосудия, без сомнения в связи с воровством. Однако не верилось, что на его счету это единственное преступление.

Трудно было угадать, какое отношение шлюха имеет к этому головорезу, и я опасался, что они могут провести за беседой весь вечер. Но я подумал, что вряд ли такая женщина позволит долго ждать джентльмену с тугим кошельком, поэтому при помощи взглядов и улыбок я дал ей понять, что она мне нравится и я надеюсь, она сможет вскоре завершить беседу, невзирая на ее предмет.

Мои надежды оправдались менее чем через четверть часа. Головорез встал и вышел, а я стал бросать на Кейт неприлично сладострастные взгляды. Ее это ничуть не смутило, и в мгновение ока она оказалась за моим столом, сев очень близко от меня. Положив руку на мою ногу, она наклонилась и прошептала, щекоча мое ухо своим дыханием, что желает вина.

С неподдельной готовностью к обильным возлияниям, хоть и имевшей несколько отличную природу от той, на которую она рассчитывала, я велел принести бутылку пойла, напоминавшего кислую мочу, которое подавалось в «Бочке с тюком».

Рассмотрев Кейт вблизи, я увидел, что она не лишена очарования для джентльменов, которые были соответственно расположены, но на ней стояла печать уличной жестокости и низости, и этого было достаточно, чтобы остудить мою кровь. Я не питал нежных чувств к женщинам, которые могли умыкнуть мой кошелек, стоит мне лишь задремать. Более того, Кейт давно не мылась, а на ее платье, хоть оно и подчеркивало ее соблазнительные формы, остались многочисленные следы общения с клиентами. Муслин, имевший когда-то цвет слоновой кости, стал желтовато-коричневым, а простой коричневый корсаж был такой затасканный, что грозил рассыпаться.

— Ты очень симпатичная девушка, — сказал я ей заплетающимся языком: чтобы думала, будто я уже изрядно набрался. — Я не мог не обратить на тебя внимания, милашка.

— И на что ты обратил внимание? — жеманно спросила она.

Признаюсь, в молодые годы я был изрядным распутником, и, несмотря на то что у меня было дело, я не мог побороть искушения понравиться этой женщине. Полагаю, это было моей слабостью. Многие мои друзья стремились покорять только сердца дам, которых они считали очаровательными, для меня же главным было, чтобы дамы находили очаровательным меня.

— На что я обратил внимание? — эхом отозвался я. — На твои алые губки, на твою белоснежную шейку и на твой очаровательный подбородочек, — я дотронулся до ее лица, — и на твои очаровательные щечки. Ты выглядишь так прекрасно и соблазнительно, как ангелы на картинах итальянцев.

Кейт посмотрела на меня искоса:

— Большинство джентльменов говорит, что им нравится моя задница.

— Ты сидела на ней, когда я тебя заметил, — объяснил я.

Кейт удовлетворило мое объяснение. Она засмеялась и вернулась к своему стакану.

Я тоже присоединился к ней и выпил свое вино залпом, не сопротивляясь, когда Кейт настаивала, чтобы я выпил еще. Даже когда я пью в больших количествах, я редко теряю голову, но сливки в моем желудке тоже помогали не пьянеть. К моему ужасу, сливки начали скисать, и мне стоило немалых усилий удерживать эту гремучую смесь внутри. Я сжал зубы, чтобы не показать, что испытываю неудобство, и продолжал разыгрывать пьяного дурака, громко крича, запинаясь на каждом слове и даже раз свалившись со стула.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒