Донна Леон 5 страница

И все же он обратился к Вьянелло:

— Завтра утром получите в больнице ключи и заглянете в его квартиру.

— А что мне там искать?

— Понятия не имею, — ответил Брунетти. — Посмотрите, может, найдете записную книжку, письма, имена друзей или родственников.

Брунетти был так поглощен своими размышлениями, что не заметил, как они повернули, и лишь мягкий удар катера о причал квестуры дал ему понять, что они уже на месте.

Они поднялись на причал. Брунетти взмахом руки поблагодарил Бонсуана, который возился с катером, закрепляя швартовы. Они с Вьянелло под дождем проследовали к входной двери в квестуру, которую открыл перед ними дежурный офицер. Не успел Брунетти поблагодарить его, как молодой человек сообщил:

— Вице-квесторе хочет видеть вас, комиссар.

— Он еще здесь? — удивился Брунетти.

— Да, синьор. Он сказал, чтобы я передал просьбу, как только вы приедете.

— Спасибо, — поблагодарил Брунетти и, обратившись к Вьянелло, сказал: — Придется поскорее идти наверх.

Первый пролет лестницы они одолели вместе, и ни тот, ни другой не желали строить предположения, что могло понадобиться от комиссара Патте. На первом этаже Вьянелло направился по коридору в отдел, где царил Боччезе — криминалист, человек бескомпромиссный, неторопливый и не желающий считаться со званиями и регалиями.

А Брунетти нехотя подошел к кабинету Патты. Синьорина Элеттра сидела за столом и, когда он вошел, подняла глаза. Она жестом подозвала его к себе, поскольку в это самое время взяла трубку и нажала на кнопку. Через секунду она произнесла:

— Брунетти здесь, синьор вице-квесторе, — и, выслушав Патту, ответила: — Конечно, синьор. — После чего положила трубку.

— Должно быть, он хочет попросить вас об услуге. Это единственная причина, почему он весь день не жаждал вашей крови, — успела сказать Элеттра перед тем, как дверь открылась и появился Патта.

Его серый костюм, как заметил Брунетти, был из кашемира, а галстук отличался прямо-таки английской респектабельностью. Хотя весна выдалась дождливой и холодной, красивое лицо Патты было гладким и загорелым. Он носил очки овальной формы в тонкой оправе. Это были пятые по счету очки, которые Брунетти видел на Патте за те годы, которые тот проработал в квестуре. Стиль и форма очередных очков всегда на несколько месяцев предвосхищали то, что все остальные начинали носить позже. Однажды Брунетти, не имея под рукой очков для чтения, взял со стола Патты его очки и надел их, чтобы рассмотреть фотографию, и только тогда обнаружил, что в оправу вставлены не линзы, а обычное стекло.

— Я как раз передала комиссару, что вы его ожидаете, синьор, — произнесла синьорина Элеттра.

Брунетти заметил, что на ее столе лежат две папки и три листа бумаги, которых, он был в этом уверен, еще минуту назад там не было.

— Да, и в самом деле, входите, синьор Брунетти, — сказал Патта, протягивая руку с таким выражением, что Брунетти невольно почудилось тревожное сходство с тем жестом, которым Клитемнестра выманивала Агамемнона из его колесницы. Он успел только бросить прощальный взгляд на синьорину Элеттру, тут Патта схватил его за руку и мягко втянул в свой кабинет.

Патта закрыл дверь и направился к двум креслам, которые он разместил перед окнами. Подождал, пока Брунетти подойдет к нему, предложил сесть, затем сел сам. Дизайнер интерьера назвал бы место, где стояли кресла, «уголком для разговоров».

— Я рад, что вы смогли уделить мне время, комиссар, — сказал Патта.

Услышав в его словах оттенок сарказма, Брунетти даже почувствовал облегчение.

— Мне надо было отлучиться, — объяснил он.

— Я думал, вы собирались уйти утром, — сказал Патта, теперь уже не забывая улыбнуться.

— Да, но потом мне пришлось отлучиться также и днем. Все произошло так неожиданно, что у меня не было времени дать вам знать.

— А разве у вас нет мобильного телефона, синьор комиссар?

Брунетти, ненавидевший мобильники и отказывающийся носить с собой телефон — это, конечно, было глупостью, неким луддитским предубеждением, ^{^[9]} — лишь ответил:

— У меня его при себе не было, синьор.

Ему хотелось спросить Патту, зачем он его вызвал, однако предупреждения синьорины Элеттры было достаточно, чтобы ни о чем не спрашивать и сохранять невозмутимое выражение лица, как если бы они были два незнакомых человека, ожидающих одного поезда.

— Мне нужно поговорить с вами, комиссар, — начал разговор Патта, откашливаясь. — Это касается… э-э… моих личных проблем.

Брунетти изо всех сил старался сохранять маску невозмутимости. На его лице нельзя было прочесть ничего, кроме вежливого пассивного интереса.

Патта откинулся на спинку кресла, вытянул ноги и скрестил лодыжки. Мгновение он пристально разглядывал свои до блеска начищенные ботинки, затем подобрал ноги и наклонился вперед. Пока он проделывал все это, Брунетти с удивлением осознал, что Патта, оказывается, уже в годах.

— Вернее, проблем моего сына, — произнес наконец вице-квесторе.

Брунетти знал, что у Патты два сына, Роберто и Салваторе, поэтому спросил:

— Которого, синьор?

— Роберто, малыша.

Брунетти прикинул, что Роберто, должно быть, теперь уже года двадцать три. Что ж, его собственная дочь Кьяра, хотя ей сейчас пятнадцать, все еще была его «малышкой» и, конечно, всегда ею будет.

— Он ведь учится в университете, синьор?

— Да, на финансово-экономическом, — ответил Патта, опять замолчал и уставился на свою ногу. — Он там уже несколько лет, — пояснил он, когда поднял глаза на Брунетти.

И вновь Брунетти был вынужден прилагать усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. Он не хотел проявлять любопытство в отношении семейных дел Патты, при этом должен был казаться в меру заинтересованным и признательным за то, что вице-квесторе его в эти дела посвящает. Он кивнул, желая таким образом расположить начальника к откровенности, — тот же прием он использовал при допросе нервных свидетелей.

— Вы знаете кого-нибудь в Джезоло? — вдруг спросил Патта.

— Прошу прощения, синьор?

— В Джезоло, в тамошнем полицейском участке. Вы знаете кого-нибудь?

Брунетти на мгновение задумался. У него были связи с представителями полиции на материке, но он не знал никого с побережья Адриатики, где находилось огромное количество ночных клубов, отелей и дискотек. В Джезоло, курортном местечке, расположенном в получасе езды от исторического центра Венеции, клубилось множество туристов, останавливающихся в городке и каждое утро пересекающих на катерах Лагуну. В полиции Градо работала одна женщина, с которой он учился в университете, но в Джезоло у него не было знакомых.

— Нет, синьор, не знаю.

— А я так надеялся! — не смог скрыть разочарования Патта.

— Извините, синьор. — Брунетти проанализировал свои возможности, глядя на неподвижно сидящего Патту, который снова разглядывал ботинки, и решил рискнуть. — А почему вы спрашиваете, синьор?

Патта поднял на него глаза, отвел их, посмотрел снова. Наконец он сказал:

— Вчера вечером мне звонили из тамошней полиции. На них работает один человек — ну, вы понимаете, — информатор. Несколько недель назад он сообщил им, что Роберто продает наркотики.

Патта замолчал.

Когда стало понятно, что вице-квесторе не собирается посвящать его в подробности, Брунетти спросил:

— Почему они звонили вам, синьор?

Патта продолжал, словно не услышал вопроса Брунетти:

— Я подумал, возможно, вы знаете кого-то из сотрудников участка, кто мог бы дать нам более подробную информацию о том, что происходит: кто этот информатор и как далеко зашло расследование. — Брунетти помалкивал, и Патта добавил: — Вот такие дела.

— Да, синьор, сожалею, но я действительно никого там не знаю. — После минутной паузы он предложил: — Я могу спросить у Вьянелло. Он надежный человек и отличный офицер, на него можно положиться.

Патта еще посидел, глядя мимо Брунетти, и устало покачал головой, отклоняя возможность принять помощь от человека в форме.

— Это все, синьор? — сказал Брунетти и положил руки на подлокотники кресла, демонстрируя готовность уйти.

Заметив движение Брунетти, Патта заговорил, понизив голос:

— Роберто арестовали. — Он посмотрел на Брунетти. Тот не стал задавать вопросов. — Вчера вечером. Мне позвонили около часа. В одной из дискотек была драка, и, когда полиция приехала туда, чтобы навести порядок, задержали и обыскали нескольких человек. Должно быть, осведомитель подсказал им, чтобы они обыскали Роберто.

Брунетти хранил молчание. Если улики настолько явные, то ход дела уже не остановить, оно будет двигаться своим чередом — он знал это из своего многолетнего опыта.

— В кармане его куртки полицейские нашли конверт с экстази. — Он наклонился к Брунетти и спросил: — Вы ведь знаете, что это такое, комиссар?

Брунетти только кивнул, пораженный тем, что Патте могло прийти в голову, будто полицейский может этого не знать. Он чувствовал, что слова сейчас не нужны: если он попробует заговорить, Патта собьется и, подобно улитке, спрячется в свою раковину. Комиссар расслабился, насколько это было возможно, снял одну руку с подлокотника кресла и устроился в более удобной позе.

— Роберто сказал им, что кто-то, очевидно, подложил конверт в карман его куртки, когда увидел, что появилась полиция. Такое часто случается.

Брунетти знал это. Он знал также и то, что не менее часто этого не случается.

— Им, конечно, известно, чей сын Роберто, поэтому они позвонили мне и отпустили его под мое поручительство. На обратном пути он рассказал мне о конверте. — Вице-квесторе замолчал, Брунетти показалось, что теперь он сказал все.

— Они оставили конверт у себя как улику?

— Да. Кроме того, у него взяли отпечатки пальцев, чтобы сравнить их с теми, которые найдут на конверте.

— Если он вынул его из кармана и отдал, то его отпечатки обязательно там найдут, — сказал Брунетти.

— Я понимаю, — произнес Патта. — Поэтому пока не беспокоюсь. Я даже не потрудился вызвать своего адвоката. Нет никаких весомых улик, даже если на конверте окажутся отпечатки его пальцев. Возможно, Роберто действительно сказал правду: конверт попросту подбросили.

Брунетти кивнул в знак согласия, однако отметил про себя, что Патта говорит об этом лишь как о возможности.

Патта откинулся на спинку кресла и задумчиво посмотрел в окно:

— Сегодня утром, после того как вы уехали, мне позвонили из Джезоло.

— Так вы поэтому хотели меня видеть?

— Нет, сегодня утром я хотел спросить о другом. Теперь это уже неважно.

— И что вам сообщили? — спросил Брунетти.

Патта отвел глаза от вида за окном:

— В конверте полицейские обнаружили сорок семь маленьких пакетиков, и в каждом из них лежала таблетка экстази.

Брунетти попытался прикинуть вес и стоимость наркотика, чтобы определить срок возможного наказания. Хорошо еще, что дури не так уж много и, если Роберто действительно влип в историю и ему кто-то подложил конверт в карман куртки, серьезное наказание ему не грозит.

— Его отпечатки пальцев были и на маленьких пакетиках тоже, — тихо проговорил Патта. — На всех.

Брунетти искренне сочувствовал расстроенному Патте, ему даже захотелось подойти и положить руку тому на плечо, но, выждав несколько мгновений, он только пробормотал:

— Мне очень жаль, синьор.

По-прежнему не глядя комиссару в глаза, вице-квесторе кивнул — то ли в знак признательности, то ли в благодарность за сочувствие.

После длинной минуты тишины Брунетти спросил:

— Это было в самом Джезоло или в Лидо?

Патта посмотрел на Брунетти и встряхнул головой, как боксер, пропустивший удар:

— Что?

— Где это произошло? В Джезоло или в Джезоло-Лидо?

— В Лидо.

— А где он был, когда его… — начал было Брунетти, но не смог произнести слово «арестовали» и сказал: —…задержали?

— Я только что сказал вам, — резко ответил Патта, — в Лидо-ди-Джезоло.

— Но в каком месте, синьор? В баре? В дискотеке?

Патта закрыл глаза, и Брунетти задался вопросом, сколько же времени его начальник, должно быть, провел, размышляя об этом случае, вспоминая события из жизни своего сына.

— В дискотеке. Заведение называется «Луксор», — наконец выговорил Патта.

Короткое «ох» сорвалось с губ Брунетти, и Патта открыл глаза:

— Что?

Брунетти объяснил:

— Когда-то я знавал человека, который имел к ней отношение.

Возникшая было надежда исчезла, и Патта потерял к этому интерес.

— Вы звонили адвокату, синьор? — спросил Брунетти.

— Да. Донатини.

Брунетти скрыл свое удивление за коротким кивком: адвокат, которого нанимали главным образом для защиты обвиняемых, связанных с мафией, будет оказывать юридическую помощь сыну вице-квесторе Патты!

— Хотел бы вас просить, комиссар…

Тут Патта замолчал, обдумывая, как ему лучше выразиться.

— Не стоит даже говорить об этом, синьор, — заверил его Брунетти. — Разумеется, я буду молчать.

Как бы он ни относился к тому, что делал Патта, он не хотел ставить начальника в неловкое положение, выслушивая просьбу никому не проговориться об их разговоре.

Патта немного успокоился, поднялся, проследовал вместе с Брунетти до двери и открыл ее перед ним. Он не предложил руки, однако произнес короткое «спасибо» и закрыл дверь.

Брунетти увидел, что синьорина Элеттра все еще сидит на своем рабочем месте, хотя вместо папок и бумаг у нее на столе лежало нечто объемное и глянцевое. Подойдя поближе, он обнаружил, что она изучает весенний выпуск журнала «Вог».

— Его сын? — спросила она, отрывая взгляд от журнала.

Вопрос был задан неожиданно, и Брунетти не нашелся что ответить и пошутил:

— Вы установили в кабинете начальника подслушивающее устройство? — И тут же подумал, а не сболтнул ли он лишнего.

— Нет. Сегодня утром ему позвонил молодой человек, он был очень взволнован, потом позвонил кто-то из полиции Джезоло. И когда вице-квесторе поговорил с ними, то попросил меня найти номер телефона Донатини.

Брунетти не в первый раз задумался о том, не предложить ли синьорине Элеттре бросить секретарскую работу и присоединиться к полицейскому корпусу — стать профессиональным детективом. Но он понимал, что она скорее умрет, чем наденет форму.

— Вы знаете его? — поинтересовался Брунетти.

— Кого — Донатини или молодого человека?

— И того и другого.

— Я знаю их обоих, — сказала она. И решительно заключила: — Оба они — дерьмо, но Донатини лучше одевается.

— Он вам что-нибудь объяснил? — кивнул Брунетти в сторону кабинета начальника.

— Нет, — равнодушно отозвалась первая красавица квестуры. — Но если бы мальчишка кого-нибудь изнасиловал, то это попало бы во все сегодняшние газеты. Поэтому предполагаю, что он запалился с наркотиками. Донатини должен будет все уладить.

— Вы думаете, он способен на изнасилование?

— Кто, Роберто?

— Да.

Она задумалась на мгновение и затем произнесла:

— Нет, мне кажется, нет. Он высокомерный, с большим самомнением, но не совсем уж испорченный.

Что-то заставило Брунетти спросить:

— А Донатини?

Тут синьора Элеттра без колебаний ответила:

— Этот способен на все.

Она разглядывала фотографии весенних моделей, лениво переворачивая страницы.

— Я и не знал, что вы знакомы с ним.

— Да, знакома.

И она перевернула очередную страницу.

— Он попросил меня помочь ему.

— Вице-квесторе?

Она удивленно подняла глаза.

— Да.

— И вы возьметесь за это?

— Если смогу, — ответил Брунетти.

Она внимательно посмотрела на него, затем вновь занялась журналом.

— Не думаю, что серый цвет долго будет в моде, — задумчиво произнесла она. — Мы все уже устали от него.

Синьорина Элеттра была одета в шелковую блузку персикового цвета и модный черный жакет с высоким воротом, элегантность которого способен был оценить даже неискушенный глаз комиссара Брунетти.

— Наверно, вы правы. — И он, пожелав ей хорошего вечера, вернулся в свой кабинет.

Ему пришлось позвонить в справочную, чтобы узнать телефон «Луксора», но, когда он набрал номер дискотеки, человек на другом конце провода сообщил ему, что синьора Берточчо здесь нет, и наотрез отказался дать номер его домашнего телефона. Брунетти не сказал, что он из полиции, еще раз позвонил в справочную, и ему без всяких проволочек назвали телефон квартиры Луки.

— Самовлюбленный дурак, — пробормотал Брунетти в адрес недоверчивого собеседника, набирая номер.

После третьего гудка низкий голос с хрипотцой произнес:

— Берточчо.

— Ciao, Лука, это Гвидо Брунетти. Как жизнь?

Официальный тон тут же сменился на дружеский.

— Чао, Гвидо! Прекрасно. От тебя целую вечность не было вестей. Как ты, как Паола, дети?

— Все отлично.

— Наконец-то ты решил принять мое предложение и прийти потанцевать до упаду?

Брунетти посмеялся над этой шуткой, которой был уже добрый десяток лет:

— Боюсь, что снова буду вынужден разочаровать тебя, Лука. Кому как не тебе знать, как сильно я мечтаю протанцевать до рассвета в компании таких же молодых людей, как мои собственные дети! Потому-то Паола и отказывается меня отпускать.

— Опасается сигаретного дыма? — предположил Лука. — Думает, что это плохо скажется на твоем здоровье?

— Скорее она опасается грома музыки. Боится, что у меня голова лопнет.

— Наверное, она права. — И, поскольку шутка исчерпала себя, Лука спросил: — Так почему ты звонишь? Насчет того парня, которого арестовали?

— Именно, — ответил Брунетти, нисколько не удивившись осведомленности Луки.

— Он сын твоего босса, так ведь?

— Да ты, похоже, все знаешь.

— Человек, в ведении которого находится пять дискотек, три гостиницы и шесть баров, должен знать все, особенно о людях, которых арестовывают в каком-нибудь из этих мест.

— Что ты еще о нем знаешь?

— Только то, что рассказали мне полицейские.

— Какие полицейские? Которые его арестовали или те, что работают на тебя?

Пауза, последовавшая за этим вопросом, дала понять Брунетти не только то, что он зашел слишком далеко, но и то, что, хотя Лука его давний друг, он всегда будет относиться к Брунетти как к полицейскому.

— Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Гвидо, — произнес наконец Лука. Его речь прервал приступ кашля, который бывает у заядлого курильщика.

Берточчо кашлял довольно долго, Брунетти ждал, когда приступ пройдет, после чего сказал:

— Извини, Лука. Это была плохая шутка.

— Ничего страшного, Гвидо. Поверь мне, всякий, чья работа связана с людьми, нуждается в помощи со стороны полиции. И они в свою очередь рады получить любую возможную помощь от меня.

Брунетти, думая о маленьких пакетиках, осторожно передаваемых из рук в руки на разных молодежных тусовках города, спросил:

— И чем ты можешь им помочь, Лука?

— Тем, что держу на парковках дискотек частных охранников.

— Для чего? — Брунетти представились грабители и их жертвы — беспечные подростки, которые шатаются по дискотекам до трех утра.

— Чтобы забирать у молодых болванов ключи от машин, — последовал неожиданный ответ.

— И никто не жалуется?

— А кто должен жаловаться? Их родители? На то, что я не даю им уехать в стельку пьяными или выбиваю из их мозгов наркотики? Или полиция, потому что я делаю все возможное, чтобы они не врезались в деревья по краям автострады? Копы страшно довольны, что их не будят в три ночи для идентификации тел, которые надо вырезать из автомобилей. Можешь мне поверить, полиция рада оказать мне любую посильную помощь. — Он сделал паузу, и Брунетти услышал резкий звук чиркающей спички — Лука прикурил сигарету и сделал первую глубокую затяжку. — Так что ты хочешь, чтобы я сделал, — замял это дело?

— А ты мог бы?

Брунетти чуть ли не увидел воочию, как Лука пожимает плечами.

— Я не готов ответить на этот вопрос, пока не пойму, хочешь ты, чтобы я помог тебе, или нет.

— Помощь мне нужна, но не для того, чтобы замять дело, — в смысле вообще закрыть его. Я бы хотел, чтобы ты пока не сливал информацию газетам, если это возможно.

Лука некоторое время раздумывал.

— Я трачу огромные деньги на рекламу… — помолчав, произнес он.

— Это понимать как «да»?

Лука громко рассмеялся и смеялся так долго, что смех перешел в приступ кашля. Отдышавшись, Лука проговорил не без некоторого восхищения в голосе:

— Ты всегда стремишься к полной ясности, Гвидо. Уж и не знаю, как Паола выносит тебя.

— Мне так легче живется.

— Как полицейскому?

— Нет, как обычному человеку.

— Ну что ж. Тогда понимай это как «да». Я могу попридержать и не давать материал в местные газеты, а крупные издания вряд ли заинтересуются этой информацией.

— Патта — вице-квесторе Венеции, — возразил Брунетти в порыве патриотической гордыни.

— А для парней из Рима он — мелкая сошка, — охладил его пыл Лука.

Брунетти обдумал его слова:

— Полагаю, ты прав. — И быстро сменил тему разговора. — Что полицейские говорят о парнишке?

— Они взяли его в полубессознательном состоянии. Его отпечатки пальцев были на всех маленьких пакетиках.

— Ему уже предъявили обвинение?

— Нет. По крайней мере, мне так кажется.

— Чего они ждут?

— Хотят, чтобы он сказал им, от кого получил таблетки.

— А разве они не знают?

— Конечно знают. Но знать — не значит доказать, и я уверен, что ты в состоянии это понять.

Последнее замечание было произнесено не без иронии.

Брунетти порой казалось, что Италия — это страна, где все знают всё и всех, вот только рот открывать никто не хочет. У себя в гостиной любой итальянец в состоянии со знанием дела и подробностей прокомментировать тайные действия политиков, главарей мафии, кинозвезд. Но в ситуации, когда эти комментарии могли бы иметь юридические последствия, Италия превращается в государство немых.

— Лука, а ты-то знаешь, кто дал мальчику наркотик? — спросил Брунетти. — Ты мог бы назвать его имя?

— Мог бы, но не стану. Это никак не поможет. Над этим парнем есть кто-то еще, а над тем — еще. — Брунетти услышал, как он прикуривает следующую сигарету.

— Как ты думаешь, мальчик расколется?

— Будет молчать, если ему дорога жизнь, — ответил Лука и тут же прибавил: — Это, конечно, преувеличение. Скажем так: если не хочет, чтобы его серьезно покалечили.

— Даже в Джезоло? — спросил Брунетти. Неужели преступность из больших городов добралась уже и до этого сонного городка на Адриатике?

— Особенно в Джезоло, Гвидо.

— Так что будет с парнишкой дальше? — спросил Брунетти.

— Ты лучше меня должен знать ответ на этот вопрос, — сказал Лука. — Если это первое правонарушение, его пожурят и отпустят.

— Он уже дома.

— Мне это известно. Я говорю абстрактно. И тот факт, что его отец — полицейский, не навредит.

— Не навредит, если история не попадет в газеты.

— Я обещал тебе. На этот счет можешь быть уверен.

— Надеюсь, — отозвался Брунетти.

Поскольку тема была исчерпана, после затянувшейся паузы Брунетти осведомился:

— А что у тебя? Как ты сам, Лука?

Лука откашлялся, и от этих хрипов Брунетти стало не по себе.

— Все так же, — выговорил он наконец и снова стал кашлять.

— А как Мария?

— Эта корова? — рассердился Лука. — Все, что ей надо, — это мои деньги. Ее счастье, что я позволяю ей оставаться в доме.

— Лука, она мать твоих детей! — пробормотал Брунетти, чувствуя, что Берточчо еле сдерживается, чтобы не обрушить на него свой гнев. И он прав: зачем было лезть в его личную жизнь?

— Гвидо, я не буду с тобой это обсуждать.

— Прости, Лука. Ты знаешь, я говорю это только потому, что вы мне не чужие.

— И я это знаю, но все меняется. — Они помолчали, а когда Лука снова заговорил, голос его звучал отчужденно. — Я вообще не хочу говорить об этом, Гвидо.

— Понимаю, — согласился Брунетти. — Извини, что не звонил так долго.

Памятуя о дружбе, которая продолжалась много лет, Лука вежливо отозвался:

— Но ведь и я не звонил.

— Это неважно.

— Да, это неважно, — добродушно, со смехом согласился Лука, и смех перешел в приступ кашля.

Переждав приступ, приободренный Брунетти спросил:

— Если ты узнаешь еще что-нибудь, сообщишь мне?

— Конечно, — пообещал Лука, явно собираясь положить трубку.

И тогда Брунетти решился на последний вопрос:

— Лука, ты сказал, что знаешь и того, от кого мальчик получил наркотики, и тех, кто повыше?

В голосе Луки снова появилась настороженность:

— Что ты имеешь в виду?

— Занимаются ли они… — Брунетти был не вполне уверен, как назвать то, чем они занимаются. — Занимаются ли они этим бизнесом в Венеции?

— Ох, — вздохнул Лука. — Насколько я понимаю, в Венеции им негде развернуться. Население слишком старое, а молодежь, если нужно, едет на материк.

Безусловно, это было эгоистическое чувство, но Брунетти обрадовался услышанному. Да и любой человек, у которого двое детей-подростков, независимо от того, насколько он уверен в их сознательности и предпочтениях, будет рад узнать, что в городе, в котором они живут, в обороте не так уж много наркотиков.

Интуиция подсказала Брунетти, что больше никакой информации он от Луки не получит. Да и знание имен людей, которые продают наркотики, ничего не изменит.

— Спасибо, Лука. Береги себя.

— Ты тоже, Гвидо.

Вечером, после того как дети пошли спать, он рассказал Паоле об этом разговоре и о вспышке гнева Луки при упоминании имени его жены.

— Я знаю, тебе он никогда не нравился, — констатировал Брунетти, словно извиняясь за поведение Луки.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Паола.

Они сидели на противоположных концах дивана и отложили свои книги, когда Гвидо начал разговор. Брунетти долго думал над ее вопросом:

— Мне кажется, что ты на стороне Марии и сочувствуешь скорее ей, чем Луке.

— Но Лука прав, — сказала Паола. — Она корова.

— А я думал, она тебе нравится.

— Она мне действительно нравится, — уверила Паола. — Однако это не мешает мне согласиться с Лукой, когда он говорит, что она корова. Но виноват в этом он сам. Когда они поженились, она была стоматологом, а он потребовал, чтобы она оставила работу. И потом, после рождения Паоло, Лука сказал, что зарабатывает достаточно денег, чтобы достойно содержать семью.

— И поэтому, — перебил Брунетти, — он несет ответственность за то, что она превратилась в корову?

— Да! — Паола, вспомнив старые обиды, нанесенные подруге, говорила теперь жестко и отрывисто. — Это он перетащил семью в Джезоло, потому что так ему было удобнее следить за клубами. И Марии пришлось поехать.

— Никто не приставлял к ее голове пистолет, Паола.

— Конечно, никто не приставлял. Но она была влюблена. — Она заметила его недовольство и поправилась: — Хорошо, они были влюблены, поэтому она уехала из Венеции в захолустный курортный городок и стала домохозяйкой и матерью.

— Это не так уж плохо, Паола.

Несмотря на его гневный взгляд, она осталась при своем мнении:

— Я знаю, что это не плохо. Но она бросила профессию, которую любила и в которой преуспела, и заперла себя в четырех стенах, чтобы воспитывать детей и заботиться о муже, который слишком много пил, курил и волочился за каждой юбкой.

Брунетти по опыту знал, что в такой ситуации лучше не подливать масла в огонь. Он молча ждал продолжения обличительной речи.

— И вот теперь, после того как прошло больше двадцати лет, она превратилась в корову. Она толстая и скучная, и, кажется, все, о чем она способна говорить, это ее дети или ее стряпня. — Паола горячилась, однако Брунетти по-прежнему хранил молчание. — Сколько времени прошло с тех пор, как мы с ними виделись? Два года? Помнишь, как скучно нам было? Она все суетилась, спрашивая, не хотим ли мы добавки, или демонстрируя фотографии их совершенно ничем не выдающихся детей?

Брунетти вспомнил: вечер действительно был тягостный. Одна Мария, казалось, не замечала, насколько ее поведение раздражает окружающих. Брунетти осторожно спросил жену:

— Разве это не веский аргумент в пользу того, что виноват не только Лука?

Паола откинула голову на спинку дивана и громко рассмеялась:

— Нет! Ты меня не поймаешь! А если говорить серьезно, уверена, даже мой тон выдает, как мало я испытываю к ней симпатии. — Она взглянула на мужа, ожидая реакции на свое признание. — Существует множество вещей, которыми она могла бы заняться, но не захотела. Она не стала приглашать няньку, а ведь могла работать хотя бы неполный день. Отказалась от членства в стоматологической ассоциации и, постепенно теряя интерес ко всему, что не имело отношения к ее мальчикам, растолстела как корова!

Брунетти понял, что жена высказала все, что лежало у нее на сердце, и в ответ заметил:

— Уж не знаю, как ты к этому отнесешься, но твои высказывания подозрительно напоминают аргументы, которые я слышал от многих неверных мужей.

— Аргументы, оправдывающие их неверность?

— Да.

— К этим аргументам стоит прислушаться. — В ее голосе чувствовалась непреклонность, но не раздражение. — Жизнь предлагала Марии несколько вариантов, и все могло быть совсем по-другому, но она сделала свой выбор. И никто, как ты справедливо выразился, не приставлял к ее голове пистолет.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒