Часть третья 2 страница

И это мы еще не погружались в недра!

Потому что если китайцу нужно что-то построить, а никакой возможности задействовать уже существующие дома нет, будьте уверены: он начнет строить под землей. На подземных уровнях, которые возникли под городом, не был никто из моих знакомых. Но говорят, что там находятся вполне приличные клиники, рекреационные зоны и даже – представьте себе – стадион. Я, правда, не знаю, зачем китайцам стадион. Разве только для того, чтобы превратить его в рынок.

Барыга

Мой проводник шел за мной – может быть, потому, что хорошо понимал, что если первым пойдет он, я могу отстать и потеряться в том лабиринте, по которому он меня вел. Наш путь в сердце квартала начался забавно – мы подошли к административному зданию, по виду – школе или, скорее, ее остаткам, которые успели обрасти четырьмя дополнительными этажами. И вот, сверху, с уровня крыш, спускалась лестница из бамбуковых жердочек. Я полез наверх по этой хлипкой лестничке, ступеньки которой были где-то прибиты гвоздями, где-то примотаны лоскутами ткани, где-то – уже шатались и обещали вот-вот сломаться под твоим весом. Метров через пятнадцать — двадцать лестница кончилась.

Оказавшись под сводами этого старого здания, я даже охнул от красоты: внизу настоящей небесной симфонией догорал закат. Солнце уже зашло, но небо было окрашено бесчисленным количеством цветов и оттенков, от желтовато-красного до бархатисто-зеленого. Апельсиновый перламутр облаков отражался в оббитых жестью крышах домов центра, по улице Кирова плавно, будто времени для него не существовало, полз трамвайчик, слева торчала игрушечная телевышка, справа горделиво высились башни вокзала, похожие то ли на кремовый торт, то ли на сувенир с собственным изображением. Мне стало тоскливо – Ирка, Ирочка, если бы ты могла вместе со мной увидеть это, милая моя. Осматриваясь вокруг, я чуть не попал под движущийся на большой скорости велосипед: как я понял, весь уровень, на котором я остановился, был предназначен для велосипедистов.

Китаец уже махал мне рукой – мол, отойди! А в сторону вела даже не дорожка – перекладина шириной в две доски. Она соединяла «велосипедную» дорожку с чем-то вроде улицы: домишки, лавочки, а рядом с ними – тротуар, который без всяких перил, обрывался в бездну: двадцать метров лететь, если вдруг оступишься. Я совсем взмок и жалобно улыбнулся своему проводнику: смилуйся! Но он на мою улыбку не ответил. Он не мог понять, почему я застрял и не двигаюсь дальше. Ступая маленькими шажками, я пересек эту перекладину и, все время оборачиваясь – туда ли я иду? – протиснулся по опасному узенькому тротуарчику. Все время держался за стены домов по левую руку, чтобы случайно не покачнуться и не свалиться в пропасть. Тротуар уперся в стену, к которой была прислонена еще одна лестница. На этот раз лезть было не высоко, буквально метра два — и открылась оживленная пешеходная улица, которая шла под большим наклоном вверх, а нам нужно было подниматься туда, еще выше. Вокруг были десятки тысяч лиц, равнодушных, раздраженных, задумчивых, и я ощутил, что кто-то быстро ощупал мои карманы, но я, наученный вчерашним происшествием, надежно придерживал кошелек рукой.

Через двести метров мой проводник меня окликнул и показал снова жестом: сворачиваем. Тут был темный переулок. Под ногами гремел металлический настил. Я с удивлением обратил внимание, что настил состоял из больших железных щитов, из которых раньше делали коммерческие киоски. Из той же жести были построены и косые домики, в которых тут жили и торговали. Как они зимой в них не дубеют?

Это была гастрономическая улица: по обе стороны тянулись прилавки со свежим карпом, среди огромных кусков льда отдыхали сомы, извивались похожие на мелких ужей угри. Рядом размещались передвижные кухни – большой поднос на колесах, газовая горелка, много масла и копоти, — и живые глазки поваров: попробуй, не пожалеешь! Тут пекли рыбу, коптили свинину, жарили картошку. Ароматно тянуло от торговцев мома[15], скворчала соевая лапша. Рядом, под целлофановым навесом, — целый амфитеатр белых пластиковых табуреток, усевшись на которые жадно поглощали еду клиенты кухни.

Мы прошли насквозь этот импровизированный ресторан, свернули в тупичок, и тут мой проводник поднял лист жести, под которым оказалась неосвещенная лестница. Мы полезли по ней вниз, я очень боялся упасть, поскольку не видно были ни зги, и вот впереди стал различим свет лампочки, а за ней – еще одна. Перпендикулярно от лестницы открывался проход, что-то вроде коридора. Он был освещен цепью разноцветных лампочек, свисавших с электрического провода. Коридорчик был узенький, а его «стены» представляли собой груды коробок с товаром, похоже – чаем, женьшенем, какими-то травами. Странно, но даже на этой скрытой подземной «улице» нам встретилось несколько «прохожих». Здесь появление белого уже было встречено с удивлением – они вежливо улыбнулись и шутливым тоном сказали что-то моему сопровождающему.

Проход вывел нас к круглой площади метров пятнадцати в диаметре. «Крыши» и каких-либо надстроек над ней не было, над головой мерцало уже ночное небо, и гулял студеный высотный ветер. Я поднял голову, увидел в прорехах туч блеклое из-за городского засвета созвездие Медведицы, а также дюжину далеких, и потому выглядящих будто сделанными из соломки, переходиков и мостков между уровнями где-то наверху. Они были так высоко над головой, что, казалось, предназначены для того, чтобы ходить от одного созвездия к другому.

Посредине площадки был маленький прудик с золотыми рыбками – и скоро, если начнутся ночные заморозки, их нужно будет переселять в аквариумы, но Шанхай — место чудес, и потому нельзя исключать, что вода в прудике подогревается. Провожатый отрыл дверь одного из домиков, окруживших площадь, и, войдя в дом вслед за ним, я снова охнул от удивления.

Это была чайная, причем, судя по всему – не из дорогих. Обои с золотым тиснением, низкие деревянные сидения без спинок. За ближайшим ко входу столиком (красное дерево, витиеватая резьба – драконы и волшебные птицы), сидел китаец лет сорока. Лицо немного одутловатое, одет в стилистике бренда Jesus Christ: широкая льняная рубаха или хламида сероватого цвета без ворота, просторные штаны. Ладонью он указал мне место напротив, и я присел на неудобный низенький табурет. Парню, который меня сопровождал, мужчина отдал несколько отрывистых команд на китайском, и тот встал у двери.

Перед человеком на небольшой горелке закипал терракотовый чайник. Он налил сначала мне, потом – себе. Это был китайский жасминовый чай. Мы сделали по глотку, и только тогда он заговорил. Без свойственной китайцам вежливости, даже наоборот – с подчеркнутым нажимом. И что странно, говорил он на мове и очень чисто. Без всякого акцента, значительно лучше меня самого. — Вы никогда не будете хозяевами собственной земли! – выдав это, он еще раз глотнул чая, внимательно всматриваясь в выражение моего лица. Может быть, на это нужно было что-то ответить, но я не знал, что и как. Поэтому просто сделал глоток – причмокнув, поскольку в китайской традиции это означает, что питье нравится гостю. Моего собеседника, судя по всему, отсутствие реакции раздражило еще больше. Он продолжил. — Не пришли бы мы – пришли бы русские. Или литовцы! Или венесуэльцы! Или катарцы! Вы, — он защелкал пальцами, пробуя подыскать верное слово, – вы просто ге-не-тически неприспособлены к достойной жизни. Исторически вы всегда были рабами. Вами заправляли то поляки, то русские. И вы привыкли. Терпеть и повиноваться. А когда есть седло, найдется и всадник!

Я пожал плечами – может, так и есть, если он так говорит. Мне хотелось как-то перейти к делу, но я знал, что именно таким образом китайцы обычно к делу и переходят. Правда, начинать с оскорблений не входит в их обязательную программу. — Вам нравится, когда вами помыкают, – продолжил он. – Раньше я думал, что это такой общенациональный мазохизм. Но, повоевав тут, я понял, что это всего-навсего лень, – испытывающе разглядывая меня, он глотнул еще чая. – Вы неспособны отстаивать свое. Столкнувшись с мало-мальски серьезным вызовом, вы прячетесь. Когда вам наносят оскорбление, когда надо либо погибнуть самому, либо уничтожить того, кто вас унизил, вы просто бежите, замираете, думаете, что надо переждать. Всех ваших героев убили. Предали, обманули. Может быть, честь не позволяла им давать отпор теми же средствами, которые пускались в ход против них. Может быть, они в чем-то даже стоили нас. Может быть, нам они дали бы бой. А вы… — он снова с ненавистью блеснул глазами, – вы никогда не поднимете головы. Об этом свидетельствуют Времена Скорби – чего тогда с вами только ни делали, а вы все терпели и ждали. Вы – не люди. Вы… — он снова не находил слов и замолк, обдумывая метафору.

Я глотнул еще раз, снова со звуком, думая, этот этой вежливый жест заставит его немного успокоиться и перейти к делу. — Вы – вода! – крикнул он. – Вы не люди, вы – вода. Схватишь вас, попробуешь удержать, а вы просачиваетесь сквозь пальцы. Я оскорбляю тебя. Почему ты меня не ударишь? Почему продолжаешь пить чай с человеком, который тебя оскорбляет? Я пожал плечами. Поскольку он явно ждал ответа, я выдавил из себя: — Мне интересно вас слушать, – я сказал это без всякого вызова, просто чтобы дать понять, что драться я с ним не собираюсь. Сложно придумать что-то более глупое, чем влезть в драку с генералом триад на территории, которую они же и контролируют? Но мой собеседник услышал в этом ответе больше запала и достоинства, чем я вкладывал. — Вот это – именно то, о чем я говорю! Это и есть вода! «Мне интересно вас слушать! » Воду невозможно уничтожить! Стреляй в нее, режь ее – она останется водой. Даже если выпарить ее, как вас выпарили в советское время, вы все равно выпадете дождем и останетесь водой. Немцы, русские, советы, китайцы – все пробовали с вами бороться. Уничтожили лучших. Думали, что победили! А воде не нужны герои. Сопротивление воды – сама ее природа.

Он налил мне еще кипятка с жасминовым ароматом и сказал, на этот раз – вежливо и спокойно: — Мое имя Чу Линь. Я четыреста тридцать два[16], моя позиция — Мастер благовоний в братстве «Светлый путь», которое контролирует Минск. — «Светлый путь? » — переспросил я и хмыкнул. — Да, «Светлый путь». А что? — Да просто странно звучит для тутэйшего уха. Как название… — я хотел сказать, «как название колхоза», но понял, что после такой фразы могу погибнуть на месте, – как название населенного пункта. — Да, «Светлый путь». Мы одна из древнейших триад Гонконга. Здесь же нам сначала противостояли «Красные драконы» из Тайваня, но они проиграли войну и ушли с этой территории. Это – наша земля, – последнее он произнес очень веско. Ну да, с этим не поспоришь. Конечно, это их земля. Не наша же. — Но за что я удостоился встречи с Мастером благовоний? – спросил я, продемонстрировав знания, почерпнутые из одного глянцевого журнала. – Вы предложите мне выпить вина, смешанного с кровью у статуи Guan Yu, принести клятву «синего фонаря»[17], а потом пройти под аркой из сабель?

Мой собеседник поморщился. Я сразу вспомнил фразу из того же журнала – о том, что триады внимательно следят, чтобы в СМИ попадала информация только о тех церемониях инициации, которые уже не практикуются. Наверное, я сказал несусветную глупость или бестактность, потому что Мастер благовоний замолчал на несколько минут, а потом неожиданно выдал: — Мы пьем зеленый чай уже несколько тысяч лет. Значительно дольше, чем вы пьете свою водку. Дополнять вкус зеленого чая допустимо только двумя вкусами. Первый – жасмин. Второй – лотос. Все остальное – для лаоваев. У вас же чай – это какой-то компот. Куда крошат лимонную цедру, сушеные фрукты, ромашку, даже розы. Когда хочешь понять какой-то народ, посмотри, какой чай он пьет.

Его взгляд снова стал жестоким. По какой-то непонятной для меня причине, он все время упрекал нас, русских, во всех возможных грехах. Как будто мы ему лично что-то плохое сделали. Или это снова была какая-то проверочка? — Но пойдем, – он три раза хлопнул в ладони и встал из-за стола, – чай пьют, чтобы познакомиться. А чтобы подружиться – вместе ужинают.

Он распрямился и по-военному обтянул свой костюм, который больше напоминал наряд хиппи, чем одежду руководителя триады уровня трех чисел[18]. Я понял, почему до сих пор не определил тип его личности. Выражение его лица менялось каждую минуту. Он напоминал то отстраненный портрет Мао Цзэдуна, то становился агрессивным и напористым, как герой Dino Bigioni, то загадочным, как персонаж Tru Trusardi.

Молодой Adidas Basics, который сопровождал меня сюда, распахнул обнаружившиеся в глубине чайной торжественные двустворчатые двери из золотистой рисовой бумаги, где танцевали создания, в которых любой читатель русских сказок безошибочно опознал бы жар-птиц. За дверьми была темнота. Мы вошли в нее и через несколько метров остановились. Зрение привыкло к тьме. Мы стояли посреди уютного дворика у искусственного водопада. Крыши домов тут были крыты настоящей керамической черепицей, той самой, слово для обозначения которой составляет один из иероглифов слова «мо-ва». На коньках крыш виднелись расписные фаянсовые фигурки божеств, и все это великолепие загадочно искрилась в темноте. Над головой снова было звездное небо. Только китайцы могли создать такое чудо на высоте семидесяти метров над уровнем города, в котором появились совсем недавно. — Вот дом, в котором я вырос, Сережа, – сказал Чу Линь очень тепло. – Ему шестьсот лет, когда-то он находился в провинции Шаньси. Его разобрали, по бревнышку переправили сюда. При этом каждый столб, каждый чайничек, каждое живописное полотно и фрагмент каллиграфии на стенах, даже те столики из чайной – настолько старинные и ценные, что находятся под охраной китайского государства. А мы без всяких проблем перевезли его в Минск, укрыли в чайна-тауне, вознесли на высоту, ориентировали по сторонам света и восстановили в точности в его первоначальном виде. А они говорят, что контролируют перемещение товаров через границы, – он рассмеялся – так легко и беззаботно, будто был совсем другим человеком, чем тот, который последовательно оскорблял русских в своих едких рассуждениях.

Мы прошли дальше, и оказались в очень колоритном домике, освещенном десятками свечей. Благодаря их трепещущему свету акварели на стенах казались подвижными. Туманы плыли над горами, на крючковатых деревьях, росших на скалах, трепетала листва. Мы прошли мимо кровати, вытесанной из огромного отполированного столетиями дерева, и каменного стола для семейных трапез. Мастер благовоний зажег ароматные палочки перед алтарем предков и быстро о чем-то спросил у юноши, который все это время молча следовал за нами.

Тот обогнал нас и с мягким шорохом распахнул перед нами двери, прошел в другую комнату, быстро вернулся и ответил Мастеру с легким поклоном. Чу Линь со вздохом объяснил. — Там, за этими дверьми, должна быть река. Но понятное дело, что реку у порога родного дома здесь обустроить не можем даже мы. А если бы реку и организовали, всю провинцию Шаньси сюда не притащишь.

Вместо реки «за порогом» оказалась довольно скромно обставленная комната: стены из бамбука, большое зеркало (зачем оно здесь? ). Освещалась она тоже свечами и потому утопала в полумраке. В ее центре стоял низкий стол, накрытый холодными китайскими закусками. Табуретов не было – есть нужно было сидя на циновках. — Любой человек, который скопил денег в галимый Таиланд, – Чу Линь действительно сказал слово «галимый», — знает, что hot pot – это когда пища готовится непосредственно на месте, в специальной кастрюльке.

Я уже привык к тому, что разговора как такового мы не ведем, просто он говорит, а я слушаю и в лучше случае мычу в знак согласия. — Но мало кто знает, что hot pot – это одна из четырех основных черт эротической кухни Китая. Приятного аппетита!

Он сел, поджав под себя ноги, взял палочки и принялся уплетать нарезанные пластинами огурцы со свиными ушами. Я присмотрелся и заметил, что тарелок на столе не было, еда была просто навалена на него плотными слоями. Более того, он казался подвижным. Когда я пристроился рядом с Мастером, подрагивания стола стали более частыми, и только тогда с немым удивлением я заметил среди блюд в торце стола красивое женское лицо. Глаза были закрыты – девушка, очевидно, стеснялась. Чу Линь заметил, как меня передернуло, когда я понял, что это за стол, и еще больше смутил меня, подхватив палочками нарезанные соломкой ананасы, прикрывавшие грудь девушки. Оголился сосок – коричневый и напряженный. Мне стало совсем неловко. — Чего не ешь? Брезгуешь?

Он снял кусочек манго рядом с пупком, и красавица подернулась от щекотки. Ее губы тронула улыбка – ей было смешно, а мне – странно, странно до потери сознания. Я взял палочками кусочек персика и неуверенно положил в рот. Персик был теплый. А еще у него был аромат, нет, даже не аромат, а скорее легкий привкус молодого цветущего тела. Я раздавил фрукт языком, загипнотизированно глядя на ее грудь – ощущение было скорее эротическим, чем гастрономическим. Как поцелуй при cold sex, который мы практиковали с Иркой.

Красавица ощутила, что к трапезе подключился я, и снова стала дышать чаще и глубже. Я густо покраснел и, может быть, почувствовав, что я смущен, она перестала смущаться. Открыла глаза и снова улыбнулась, уже именно мне. Я снял дольку апельсина с ее бедра – снова ощущение поцелуя во рту – теплая сочная плоть, взрывающаяся на языке тысячей разных вкусов. Нет, этот процесс был не таким вульгарным, как мне показалось поначалу.

Я подобрал виноградину с ее плеча и еще одну – с шеи. Там, где мои палочки снимали с нее закуски, открывалась кожа. Я будто поедал платье, охраняющее ее наготу. Она смотрела на меня во все глаза – с жадным интересом, возможно, потому, что в таком ритуале впервые участвовал тутэйший. Я не мог выдержать ее взгляд, но рассматривать ее обнаженное тело тоже казалось чем-то неуважительным, потребительским, животным. Ну и, конечно, я ощутил сильное сексуальное желание, и в этом было что-то вдвойне извращенное, поскольку рядом со мной «с девушки» ел какой-то хмурый мужик.

— Давай, давай. Не стесняйся! – командовал он с набитым ртом. От еды его губы лоснились. Каждый вдох порождал жадное сопение – если бы я не знал, что в Китае прожорливость и громкое чавканье за столом считаются проявлением уважения к повару (в этом случае, может быть, еще и к «столу»), я бы подумал, что он – не очень воспитанный человек.

Скрипнула дверь, и в помещение вошел весьма примечательный тип. Личность – помесь рекламы Hummer и Camelot. Волосы стрижены под «бокс», бугристый лоб с выразительными надбровными дугами. Скулы – как у винтажного актера Арнольда Шварценеггера. Даже под камуфляжем, в который он был одет, были заметны мышцы. Все его тело будто состояло из корней деревьев – таким иссушенно-перекачанным был мужик. И самое главное – он был местным! Русским! Не китайцем. Когда этот тип зашел, Мастер благовоний лишь сухо кивнул. Но через секунду – поднялся и низко поклонился зеркалу, висевшему на стене. А камуфляжный стал на стражу у зеркала, буквально превратившись в статую.

Появление третьей персоны, которая не участвовала в нашем ужине, еще больше меня смутило. Я отложил палочки и спросил:

— Правду ли говорят, что весь наркотрафик в минских триадах контролирует некая Элоиза?

Чу Линь поднял голову от еды и громко рассмеялся. На мой взгляд, смеялся он немного дольше, чем того требовала вежливость. Страшный камуфляжный, кстати, нарушил неподвижность и тоже хмыкнул. Во рту у него промелькнула стальная фикса. Эта цаца, наверное, нужна ему, чтобы рвать жилы врагам, которых он не смог задушить голыми руками.

Хозяин заметил, что я закончил есть. Несколько секунд он вдумчиво ковырялся у себя во рту, а потом будничными тоном сказал, кивнув на девушку:

— Ну что, давай. — В смысле? – переспросил я. Он смахнул с живота красавицы закуски и небрежным жестом, будто кукле, развел ей ноги. Девушка снова закрыла глаза. — Ужин по ритуалу hot pot обычно заканчивается тем, что все, кто в нем участвовал, по очереди выказывают благодарность хозяйке. Гости – первыми. — Нет, нет! – я напуганно замахал руками. — В чем дело? – жестко спросил он. – Тебе не понравилось угощение? — Нет, мне было вкусно, – поспешил уверить его я. — Тебе не понравилась девушка? – с нажимом уточнил он. — Нет, она очень красивая, – я хотел как-то выказать почтение ее красоте и поклонился, но ее глаза все еще оставались закрытыми. — Тогда в чем дело? – он снова взял тот прокурорский тон, которым начал встречу. – Тебе понравилась еда. Тебе понравилась девушка. В чем проблема? Ты, Сережа, что, импотент? Может, принести тебе змеиной настойки? Я виновато молчал. Он ждал ответа. — Ну просто… Неудобно. Мы же с ней незнакомы. Как так можно? — А, так вы с ней незнакомы! – продолжил он и быстро повернулся к зеркалу, будто бы объясняя именно ему: видишь, какой ты чудак, тутэйший! Какой, понимаешь ли, невинный мальчик! – А мне казалось, что вы тут, будто кролики, совокупляетесь! Что это у вас вроде философии? Нет?

Я молчал, но камуфляжный тихо сказал ему что-то по-китайски. Тот, услышав эти слова, быстро изменил линию. Чу Линь крикнул, и из-за дверей вяло-напуганной походкой вышел молодой Adidas Basics. Мастер протянул ему палочки, которыми ел. Юноша сделал странное: он засунул палочки себе в ноздри, стал на колени и оперся на кулаки, наклонившись вперед. Он стал похож на египетского сфинкса, у которого из носа внезапно выросли бивни. Проделав все это, проводник закрыл глаза и весь как-то сжался, будто ожидая удара. — Знакомься, – сказал мне Чу Линь, небрежно указав на юношу. – Это – Цинь. Он – сорок девять[19], солдат, синий фонарь, вчера получил задание. Он должен был сорвать с тебя рюкзак, в который мы положили очень ценный для нас предмет. По какой-то причине он не смог этого сделать. А потерпев поражение, он, вместо того, чтобы вытащить пистолет, подойти к тебе и отнять наше сокровище, просто сел на мотоцикл и уехал. Он повел себя, как трус. Этот шаг непростителен и карается смертью. Но он частично исправил ситуацию. Он выследил тебя и привел сюда. Теперь, собственно, выбор.

Мастер благовоний вытянул вперед кулаки, затем потянулся вверх, до хруста в суставах. — Первый вариант. Мы сейчас едем к тебе. В твою квартиру в Зеленом луге на улице Колоса. Ты там передаешь ту вещь, которая тебе не принадлежит. И тогда Цинь останется жить. Второй вариант. Ты отказываешься ехать с нами в твою квартиру в Зеленом луге на улице Колоса. Что мы будем делать с тобой, пока ты не вернешь вещь, которая принадлежит нам, я тебе расскажу чуть позже. Пока же я объясню, что такой твой шаг будет значить для Циня. Смотри! Он пощелкал пальцами по палочкам, вставленным в ноздри сорок девятому. Тот дернулся. — Я сожму его голову левой рукой, а правой ударю по этим палочкам. Они, смазанные его соплями, легко, будто на саночках, въедут ему в мозг. Примерно на десять сантиметров. По прошлому опыту могу сказать, что будет дальше. Цинь вскочит, уже слепой, потому что зрение у него отключится в первую очередь. Сделает несколько шагов, перепугает нашу красавицу, — Мастер по-хозяйски похлопал девушку по бедру, — упадет где-то вот там, а потом начнется его агония, которая будет выглядеть очень неаппетитно. Но трусость надо наказывать. Что скажешь? Жить Циню или умирать? Тебе достаточно сказать «едем» или «не едем».

«Едем», — ответил я, хотя ситуацию можно было решить и иначе, быстрее и проще. Но категоричный тон Мастера благовоний не оставлял мне времени для объяснений: любая потеря времени могла убить – сначала Циня, потом меня. К тому же искать книгу в доме у свежеиспеченного покойничка для этих решительных людей, как мне казалось, было более привычно, чем о чем-то «договариваться» с лаоваем и предлагать выбор. «Едем», — повторил я, и хозяин одним движением вырвал палочки из носа сорок девятого. Тот облегченно поник.

Мастер достал маленькую рацию и по-белорусски приказал приготовить транспорт и сопровождение. По топоту и лязгу оружия, которые долетали со всех сторон, я понял, что «поезд» за книгой собирается основательный. Когда мы покидали комнату, мне захотелось сказать девушке что-то хорошее. Проходя мимо нее, я наклонился и с теплотой сказал.

— Спасибо! Ты очень красивая, – но, конечно, она не поняла ни слова.

Я хотел добавить еще что-то, но осознал бессмысленность слов. Она – существо из другого мира, света безмолвной красоты. Для нее мои попытки рассказать ей о ее утонченности – бессвязное рычание. Совершенно ненужное, лишнее. В принципе, примерно нечто подобное я ощущал и с Иркой, и со всеми немногими девушками, которых знал.

Джанки

Три шага отделяют обычного котлетного быдло-гражданина от конченых мова-наркотов, которыми вас пугают по сетевизору:

— первое употребление;

— второе употребление;

— самостоятельный поиск и приобретение мовы.

Si vous voulez, это идеальная схема любой привязанности – от так называемой, описанной в старинной литературе «любви» до зависимости от курения. Сначала пробуешь. Потом пробуешь еще раз, случайно. Потом понимаешь, что понравилось. И хочешь повторить. Пропаганда говорит, что есть еще четвертый шаг – зависимость. Но мы договорились, что от мовы зависимость не наступает, поскольку она имеет несубстанциальную форму. От любви — может, потому что совокупление является физическим процессом. А мова – это чистое, дистиллированное искажение сознания. Это как торчать от иного способа мышления. А вы говорите — зависимость.

Так вот. Как я искал? Я начал, как любой тупой новичок, с сайтов объявлений. «Продам Ауди 100», «котята говорящие, ласковые», «Медали Второй мировой войны, с ветеранами. 2-я генетич. копия. Расскаж. про войну интересн. », «Продам карту чайна-тауна с обознач. кладами», «телескоп, пианино «Львив», форма для запекания, керамическая. Вместе дешевле», «Окажу услуги сексуального характера. Китайцев просьба не беспокоить».

Я начинал с раздела «Строительные материалы» и внимательно вчитывался в частные объявления «керамическая плитка», «черепица» или «металлочерепица». Я искал любое совмещение этого слова со словом «чернила». Что интересно, я действительно нашел одно объявление, где в долгом перечислении встретились «строительные чернила» (интересно, что это), кирпич и черепица. С замирающим сердцем, я набрал номер, взволнованно ждал ответа. Но попал на диспетчера крупной торговой сети, которая действительно торговала всем. И чернилами, и черепицей. И гашишем для строителей-узбеков, которые без гашиша не работают.

Время шло, а желание повторить нарастало. Идти в Шанхай я боялся. И тогда что-то подтолкнуло меня изучить не раздел «Строительство», а раздел «Разное». Как я до этого дошел – разговор отдельный. Вы меня знаете: более циничного и прожженного типа вы не найдете на этой хемисфере. Но время от времени даже я в том, что касается мовы, становлюсь когнитивно диссонированным мистиком.

Я понимаю, почему, например, валенки-укурки, которые висят на каннабисе, выдумали себе бога Джа. Который якобы является «душой» травы и при должном к себе уважении всегда убережет от копов (когда-то каннабис еще был под запретом), а также не обделит разумом, счастьем и под занавес — раком легких. Так вот, подобная «душа» есть и у мовы. Потому что были, абсолютно точно были ситуации, когда мне что-то помогало на нее выйти. Или, наоборот, берегло от негативных последствий. И да, это говорю я, человек с отличным образованием, полученным в престижных университетах Китая.

Так вот, фильтруя шлак в «Разном», я наткнулся на режущее глаз, даже вызывающее: «Чернила, черепица, курсы изучения иностранного языка». И – адрес в сети. Я быстро накропал приветствие – мол, здрасьте, я тут ищу чернила для черепицы, не много, только для одной крыши. Мне долго не отвечали, и я начал было параноиться. Подумал, достаточно ли одного такого запроса в comm-программе, чтобы закрыть человека на десяточку по подозрению в употреблении?

Но через день в ответ мне пришел какой-то странный текст, с ошибками и повторами, что-то вроде: «Ты хочешь чернил ты черепицы Хочешь? Тогда прихади давай тада сиводня сечас через пятнадцать минут приходи на вокзал старый вокзал под часы где под ними встречаются люди. Стой пад часами, стой, двести это будет».

Я быстро собрался, взял такси, полетел на вокзал. На горизонте, у нового вокзала, ходит печальный мент. Скучает. По походке заметно, что мне ничего не угрожает. Вообще, лучшее средство от паранойи – наблюдение за походкой милиционеров. По тому, как они ходят, сразу можно понять, произойдет ли вскоре что-то существенное или нет. Если да – походка их становится упругой, энергичной. Именно так они вышагивают в роликах социальной рекламы. А в повседневной жизни они волокут ноги, как зомби, ищут, что б где у кого отжать.

Короче, я простоял где-то полчаса, уже хотел уходить, как молодая мамаша с ребенком в коляске, которая кого-то ждала рядом, спросила меня:

— Это ты чернилами интересовался?

Я присмотрелся к ней: одета она была характерно. Шерстяной свитер, черная юбка, крашеные волосы медного цвета. Лицо по фактуре и оттенку, как чернозем. Цыганку можно было, пожалуй, спутать с русскими из Краснодара и Кавказа, которые торгуют дынями и арбузами на рынках. Я достал приготовленную купюру в 200 юаней, но она меня остановила.

— Не тут давай. Иди за мной давай.

Вместе мы прошли в скверик у трамвайного кольца, она достала из коляски ребенка и начала его перепеленывать.

— Деньги в коляску положь, – скомандовала мамаша, и я кинул купюру младенцу на подушку.

Женщина быстро перетряхнула пеленки, и из них выпал маленький цветной сверточек. Я нагнулся, чтобы его поднять, а молодая мать швырнула ребенка в коляску и мгновенно рванула с места.

— Каждый вторник и четверг я тут, вторник и четверг, – сказала она, не поворачиваясь ко мне. – Хочешь чаще – покупай больше, чтобы чаще. Мне не пиши, ищи тут, вторник и четверг.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒