Глава VII 3 страница

По окончании ужина дамы объявили, что желают ехать домой. Пока Гюнтер ходил распорядиться насчет экипажей, Жиро, немного отставший с Беранже, вполголоса заметил:

– Однако, у господина Бертрана хорошая невестка!.. Ха! ха! ха!.. Я и не знал, что «La joie des garcon» (La joie des garcon (франц. ) ‑ радость для холостяков. ) вышла замуж с тех пор, как я ее потерял из вида.

– Бертран – мой товарищ по коллегии. Семейство же его я очень мало знаю, – холодно ответил маркиз, так как ему показалось, что к их разговору прислушиваются Алиса и Марион. – Кажется, я слышал, что ее звали Лажуа д'Арсон, но такой смешной каламбур я слышу в первый раз.

Беранже нанял карету и отправился с женой прямо на виллу. Переезд был совершен в глубоком молчании. Алиса забилась в угол экипажа и закрыла глаза. Маркиз курил с остервенением и нервно кусал свои усы. Когда они приехали домой, он объявил, что ему нужно писать письмо и ушел в свой кабинет. Алиса же удалилась в спальню. Надев пеньюар и причесавшись на ночь, она отпустила камеристку.

Ей хотелось остаться одной и разобраться во всем, что она почувствовала сегодня. Гневное раздражение, поддерживавшее ее целый день, сразу упало и сменилось полным отчаянием. Откуда она возьмет силы долго выносить такую ненормальную жизнь, оскорбительную для ее женского достоинства? Она горько сожалела, что уступила Марион и согласилась с нею ехать.

Разве она не шпионила в некотором роде за Беранже и не заставила его ради себя бросить любовницу? При одной мысли об этом в ней восставала вся ее гордость. Ни за что на свете она не хотела делить мужа с куртизанкой и оспаривала его у нее. Тысячу и тысячу раз лучше совсем отказаться от него!

Углубившись в свои думы, Алиса не заметила, как приподнялась портьера и на пороге появился слегка смущенный Беранже. Молодая женщина действительно была прекрасна. Целый хаос разнородных мыслей отражался на ее ясном и подвижном лице, придавая ему совершенно новое для него выражение.

В одно мгновение ока маркиз очутился около нее, обнял рукой ее талию и пробормотал, прижимая к своей груди:

– Алиса, дорогая моя, выслушай меня! Обстоятельства говорят против меня, но я сейчас все объясню тебе.

– Нет, нет, оставь меня, – сказала молодая женщина, стараясь высвободиться из его объятий.

Слезы повисли на ее длинных ресницах, между тем, как во взгляде попеременно отражались грусть, гнев и упрек.

– Алиса! Клянусь тебе, ты вообразила больше, чем…

– Тсс!.. Замолчи, Беранже! Ты ничего не можешь сказать мне, кроме лжи. Если же я услышу правду от тебя самого, я вынуждена буду тотчас же бежать. Я бы должна была сделать это и сейчас, так как я совершенно лишняя в твоей жизни.

– Что ты говоришь! Клянусь тебе, я люблю тебя!.. И никогда – слышишь ли – никогда я не позволю тебе оставить меня.

Маркиз покрыл, ее поцелуями, клялся, лгал, уверял в своей любви, так что наконец, разбитая и утомленная, Алиса опустила голову и перестала протестовать. Видя страшное утомление жены, маркиз выказал большое беспокойство, заставил ее принять успокоительные капли и сидел с нею, пока она не заснула. Тем не менее, Беранже не был доволен. Он хорошо понял, что молчание молодой женщины было не более, как покорность своей судьбе, а вовсе не прощение, идущее от сердца.

Глава V

На следующее утро маркиза ждала новая неприятность. Он получил от дяди письмо, в котором тот извещал, что окончив курс лечения в Карлсбаде, он рассчитывает быть дней через восемь в Верделе и привезет с собой инженера и архитектора, так как ему очень хочется еще осенью начать разборку развалин, чтобы уже в следующем году можно было бы приступить к постройке завода.

Взбешенный Беранже бросил письмо в ящик стола. Приезд барона, конечно, стеснит его в любовных сношениях с Мушкой. Если же разборка развалин задержит дядю до конца осени, то он окажется пленником до своего возвращения в Париж. Однако делать было нечего. Наследство дяди стоило небольшой неприятности. Поэтому Беранже решил немедленно же отправиться к своей любовнице, чтобы уговориться с ней относительно предосторожностей, какие необходимо будет предпринять в будущем, чтобы скрыть их отношения от наблюдательного взора старого барона. Итак, тотчас же после завтрака маркиз под предлогом прогулки уехал к своей Мушке. Та еще отдыхала после бешеного припадка ярости и приказала никого не принимать. Но Беранже не принадлежал к числу людей, способных подчиниться такому распоряжению. Оттолкнув камеристку, которая не хотела его впустить, он без всякого стеснения вошел в спальню, где Мушка читала, лежа на диване, в полном неглиже.

При виде маркиза новый приступ ярости овладел куртизанкой.

– Негодяй! Подлец!.. Ты поставил меня в смешное положение и заплатил за мою любовь тем, что

отрекся от меня перед своей маркизой! – прорычала она, бросая ему в голову книгу, которую читала.

Затем за книгой в маркиза полетели туфли, веер, флакон – одним словом, все, что только попадало ей под руку.

– Неблагодарное чудовище! Ты опозорил меня перед Бертраном и Казимирой!.. Ты отнял у меня их уважение!.. Убирайся вон!.. Чтобы я больше никогда не видала тебя!.. – кричала она пронзительным голосом.

Атака эта была так неожиданна, что Беранже с минуту стоял пораженный, машинально закрываясь руками от этих импровизированных метательных снарядов. Но вдруг лицо его вспыхнуло.

Подбежав к дивану, он грубо схватил Мушку за руку и крикнул отрывистым голосом:

– Прекратишь ли ты этот скандал и свои вопли! Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать твои глупости!.. Понимаешь!.. Я не шучу!..

С этими словами он грубо встряхнул ее.

Мушка вскрикнула и, заливаясь слезами, упала на кушетку. Она стонала и уверяла, что он сломал ей руку. Маркиз же присел к столу и стал флегматично перелистывать какой–то журнал. Когда он, наконец, убедился, что его любовница начала понемногу успокаиваться, он отложил в сторону журнал и дружески сказал:

– Будь же рассудительна, Мушка! Перестань кричать и поговорим толком. Ты знаешь, что я люблю тебя, но знаешь также и то, что я обязан соблюдать известные приличия, так как я женат. Итак, довольствуйся тем, что я даю тебе моим сердцем и моим карманом. Маркизе же принадлежит мое имя, мой титул и мое уважение. Я уверен, что она охотно поменялась бы с тобой местами, чтобы обладать моей любовью, как обладаешь ею ты.

Мушка вскочила с дивана, и сев на колени к Беранже, обняла его за шею.

– Милый!.. Дорогой мой!.. Прости меня! Ты знаешь, что ревность и боязнь потерять тебя положительно отнимают у меня рассудок. Я чувствую, что она, эта презренная, похитившая у меня мои права и мое законное положение, захочет также отнять у меня и твое сердце.

– Успокойся! Маркиза слишком горда, чтобы оспаривать у тебя что бы то ни было. Теперь же забудь этот случай. В другой раз мы будем ужинать в кабинете. Вообще, в будущем нам нужно скрывать наше счастье от посторонних глаз.

Затем маркиз рассказал ей об ожидаемом приезде дяди и о тех предосторожностях, которые им придется принять, чтобы не шокировать «старого дурака с отсталыми взглядами». Мушка кривлялась, полузакрыв глаза. Наконец, она прошептала со страстной улыбкой на губах:

– Поклянись мне, что ты не любишь маркизу и что она тебе не нравится! Она красива, хотя, правда, глупа и без темперамента, но вы, мужчины, так легкомысленны и изменчивы, что вам никогда не следует доверять.

– Ты не имеешь права жаловаться, моя дорогая Мушка, и тебе нечего ревновать меня к маркизе, этому наивному ребенку. Она не может соперничать с тобой, так как не понимает любви, как мы понимаем этот культ высшей чувственности. Для этого нужно, чтобы в жилах у женщины текла кровь, а не молоко.

Мушка горячо поцеловала своего любовника. Взгляд ее пылал, ноздри раздувались. Все ее существо дышало той грубой и беспорядочной страстью, которая опьяняла Беранже и заставляла его забывать про существование невинной маркизы де Верделе. Маркиз страстно прижал куртизанку к своему сердцу.

Однако с этого дня Беранже сделался осторожнее и не выставлял напоказ своей позорной любви. Зато он еще чаще стал отлучаться из дома, под предлогом дел, вызванных скорым приездом дяди. Кончилось тем, что Алиса стала довольно равнодушно переносить вечные отлучки мужа. Она отлично понимала, что значат эти многочисленные записочки, дождем сыпавшиеся на виллу. Иногда ею овладевало сильное отвращение и тогда она бежала к Марион. Здесь она встречалась с Гюнтером, никогда не выходившим из своей почтительной сдержанности. Но иногда в глазах моряка светилось такое теплое и красноречивое выражение, что молодая женщина чувствовала себя согретой и утешенной.

Известие, что неожиданное дело удерживает барона на неопределенное время в Париже, очень обрадовало маркиза. Точно сорвавшись с цепи, он с новым увлечением стал вести прежнюю беспорядочную жизнь. Алиса оставляла его в покое, и только вид велосипеда возбуждал в ней чувство глухой вражды. Это орудие передвижения было так близко связано с оскорбительным поведением ее мужа, что казалось ей почти личным врагом.

У госпожи Лаверди царило теперь большое оживление. К ней приехали мачеха и ее сестра, госпожа де Сервиньи. Затем неожиданно прибыл ее муж с графом Нерваль, чтобы отдохнуть немного. Праздники и вечера следовали один за другим. Марион постоянно приглашала Алису, а иногда приезжала сама за ней и увозила ее, желая развлечь свою подругу, впавшую в глубокую меланхолию.

Алиса позволяла увозить себя. Одиночество иногда становилось ей положительно невыносимым, и она чувствовала какое–то влечение, в котором сама не могла отдать себе отчета, к месту, где жил Гюнтер. Ее уважение и симпатия к молодому моряку все возрастали по мере того, как она сравнивала его с легкомысленными и циничными мужчинами, с которыми ей приходилось сталкиваться. Теперь она сделалась тонкой наблюдательницей и с отвращением видела, сколько любовных интриг, измен и лжи таилось под наружностью порядочного общества, собиравшегося в гостиных Марион.

Все эти женщины, такие щепетильные и добродетельные, имели любовников. С двусмысленными улыбками передавали они друг другу юмористические истории о похождениях своих мужей. А эти мужья и отцы семейств, такие почтенные с виду и с таким неодобрением говорившие о пороках и деморализации общества, сами содержали любовниц и подавали пример этой деморализации своим женам и детям.

Алиса чувствовала себя неловко в этом обществе. Ее новые знакомые также относились к ней недоверчиво и даже враждебно, так как она никогда не сплетничала, не интриговала и не имела любовников. Жиро, убедившись, что место при Марион занято, обратил свои взоры на маркизу и начал настойчиво за нею ухаживать. Но видя, что его ухаживание принимается с ледяным презрением, тотчас оставил ее и завязал другую интригу. Один Гюнтер оставался верен Алисе, тщательно наблюдая, чтобы на нее не пала какая–нибудь тень. Молодой моряк от всей души жалел это юное существо, брошенное без всякой поддержки и руководства среди рифов и бурных волн супружеской жизни. Но он был слишком честен, чтобы воспользоваться смущенными чувствами молодой женщины, чтобы подстерегать минуту слабости или злобный порыв оскорбленной гордости. Гюнтер не хотел соблазнять Алису и увлекать ее в адюльтер, так как для этого он слишком уважал и любил ее.

Между тем, Беранже продолжал развлекаться. Будучи слишком развращен, чтобы довольствоваться одной Мушкой, иногда даже надоедавшей ему, маркиз быстро завязал интригу с одной красивой дамой, с которой встретился у Марион, так как, чтобы сохранить ввиду скорого приезда дяди известный декорум, он стал время от времени сопровождать жену к госпоже Лаверди. Алиса уловила подозрительные взгляды между мужем и этой дамой. Она не хотела следить за ними, но однажды пустой случай превратил ее подозрение в уверенность.

Как–то, она случайно нашла на бюро мужа великолепную брошку с изумрудами и предположила, что она предназначается для Мушки. Но каково же было ее удивление, когда в один прекрасный день она увидела эту брошку на госпоже Б., которая без всякого стеснения всем показывала ее, как подарок своего крестного отца.

Алиса не могла удержаться, чтобы не рассказать Марион про этот случай. Та с сожалением посмотрела на нее.

– Боже, как ты глупа, Алиса! Ты находишь подобную драгоценность и не берешь ее себе?

– Как? Взять вещь, которая не мне предназначена? Положительно, ты сама не знаешь, что говоришь, – ответила маркиза, густо покраснев и нахмурив брови.

– Напротив, это ты не думаешь о том, что делаешь. Если твой негодный маркиз желает делать подарки своим любовницам, то пусть он прячет их где–нибудь в другом месте, а не дома. Я дала урок в этом роде моему дорогому Феликсу. Я тоже однажды нашла у него великолепный браслет. Понятно, он предназначался не мне и стоил вчетверо дороже скромных подарков, приготовленных для меня. Я забыла тебе сказать, что это было накануне годовщины нашей свадьбы. Я без стеснения надела браслет на руку. Затем я побежала к мужу, бросилась к нему на шею и поблагодарила за чудный подарок, извиняясь, что нашла его раньше. Был ли он доволен!!.. Не знаю. – Марион откинулась на спинку кресла и расхохоталась, как безумная. – Но сказать он ничего не мог и браслет остался у меня.

Алиса тоже не могла удержаться от смеха. Затем, успокоившись, заметила с презрением:

– Нет, Марион! Ни за что на свете я не прикоснусь к вещи, предназначенной подобной твари. Ради этих драгоценностей они продают свое тело и душу. Было бы слишком унизительно для меня обокрасть куртизанку и проявить жадность, которая бы низвела меня до нее.

– Но она гораздо больше обкрадывает тебя, а поэтому оба они заслуживают наказания, как сообщники. Было бы уже слишком позволять так открыто грабить тебя, чтобы наряжать свою любовницу!

– Что делать! С этим надо примириться. Я ничегоне требую от Беранже, а также не стану оспаривать у его любовниц ни его особы, ни его подарков.

– Гм! Такая уступчивость может завести тебя далеко.

– Я посмотрю, до каких пор я буду в состоянии идти в этом направлении.

Таково было положение дел, когда неожиданно приехал барон де Верделе. Алиса была одна, так как Беранже, по обыкновению, был в отсутствии. Приезд бывшего опекуна очень обрадовал молодую женщину. Она от всей души любила этого прекрасного человека, заменившего ей отца. Он одарил ее как дочь и думал составить ее счастье, соединив со своим племянником и наследником. Что вышло иначе – была не его вина. Поэтому молодая женщина хотела избавить доброго старика от горького разочарования.

Но пожилой джентльмен был слишком хорошим знатоком человеческого сердца. После непродолжительного разговора он понял, что на вилле не все было в порядке. От его внимания не ускользнуло, что Алиса похудела и изменилась, и что она уклончиво отвечает на все вопросы, касающиеся ее мужа.

– Отчего, дорогое дитя мое, ты не подождала Беранже? Я вовсе не так голоден, – с улыбкой заметил он, когда доложили, что обед подан.

– Беранже не будет сегодня обедать дома, – ответила молодая женщина, отворачиваясь, чтобы отдать какое–то приказание экономке.

– Как? Где же он обедает?

– Не знаю, право! Вероятно, у господина Бертрана, – сказала Алиса, краснея.

Барон нахмурил брови, но воздержался от всякого замечания в присутствии слуг. Когда же они остались, наконец, одни в будуаре, он сел рядом с племянницей и сказал дружески серьезным тоном:

– Поговорим, дочь моя, и поговорим откровенно. Я нашел тебя очень изменившейся. Ты имеешь убитый вид, грустна и не смеешься больше, как прежде. Ты вовсе не похожа на веселую и оживленную новобрачную. Такая перемена должна иметь причину, и я, как твой родственник и лучший друг, имею право знать ее.

Яркий румянец залил тонкое и выразительное лицо Алисы, и несколько слез, которых она не могла сдержать, тихо скатились с ее длинных ресниц. Тем не менее, она мужественно ответила:

– Нет, нет, дядя! Это вам только так показалось. Я счастлива.

Барон покачал головой. Его подозрение еще более утвердилось. Поэтому он начал допрос с другой стороны, и ему нетрудно было выпытать от молодой женщины большую часть истины.

По мере того как он убеждался, что его племянник вместо того, чтобы остепениться, пренебрегал даже простыми приличиями, что он открыто бравировал общественным мнением и уважением, с которым обязан был относиться к своей жене, лицо барона де Верделе все больше омрачалось. Гнев и презрение светились в его глазах.

– Бедное дитя! – сказал он наконец, прижимая к себе молодую женщину и ласково проводя рукой по ее опущенной голове. – Бедное дитя мое! Я вижу, что ты много страдала и что я очень дурно исполнил просьбу твоего покойного отца: сделать тебя счастливой. Но я дождусь возвращения моего достойного племянника и прочту ему такую проповедь, что, поверь, он долго будет помнить ее.

Алиса быстро выпрямилась.

– Нет, нет, дядя! Если вы меня любите, вы ничего не скажете Беранже. Да и ждать его бесполезно, так как он вернется не раньше как в четыре или пять часов утра. Если вы станете упрекать моего мужа за его поведение, то этим только унизите меня, ничего не изменив и не улучшив. Вы понимаете, дядя Эрнест, что ревновать к кокотке такого низкого сорта, как его любовница, было бы ниже моего достоинства. Кроме того, я не хочу любви, которая явилась бы как результат вашей проповеди. Умоляю вас, дядя, не показывайте вида, что вы все знаете и не изменяйте своего обращения с Беранже. Обещайте только, что вы не откажете мне в вашей помощи и протекции, когда я обращусь сама к вам, если мое положение сделается невыносимым.

– В этом я клянусь тебе, дитя мое! Какова бы ни была помощь, которую ты потребуешь от меня, я немедленно окажу ее тебе.

После минутного молчания он прибавил:

– Я исполню твое желание и ничего не скажу маркизу о том, что думаю о его непозволительном поведении. Я не хочу своим неуместным вмешательством еще больше ухудшить положение вещей. Я буду только наблюдать. Но знай, дочь моя, что ты более не одна со своим горем и что во всякую минуту, когда ты найдешь это нужным, ты можешь прибегнуть к моей помощи и защите, а что они будут действительны, в этом ты можешь быть уверена.

Чтобы развлечь молодую женщину, барон переменил разговор. Он сообщил ей, что привез с собой инженера и архитектора. Они остались в городе, но завтра приедут, чтобы вместе с ним осмотреть развалины замка и аббатства и выбрать место для фабрики.

Барон напал на удачную мысль. Как только он упомянул о развалинах, Алиса оживилась и принялась передавать ему слышанные ею легенды и странные намеки Сузанны. Потом она рассказала ему свое собственное видение, но вдруг умолкла с недовольным видом, видя, что ее собеседник громко расхохотался.

– Дорогое дитя мое! Ты была жертвой галлюцинации, вызванной россказнями экономки и несчастного сумасшедшего, о котором ты мне говорила. Твои возбужденные нервы сыграли с тобой плохую шутку. Но во всяком случае это еще раз доказывает, что необходимо уничтожить эти руины с их привидениями и мрачными воспоминаниями.

– Нет, несмотря на все, мне жаль этих почтенных развалин, полных поэзии! При мысли, что они будут уничтожены, мне делается тяжело на сердце, – сказала со вздохом Алиса. – Особенно мне жаль аббатства, где так хорошо мечтать, и церкви с могилой рыцаря де Савари. Оскорбить могилу – это будет даже святотатством!

– Успокойся, моя романтическая головка! Мы благоговейно сохраним надгробную плиту. Что же касается развалившихся стен, за которыми некогда жили почтенные отцы бенедектинцы, то в настоящее время они служат жилищем только для сов и должны уступить место лихорадочной деятельности современной промышленности.

– Но если ты хочешь выстроить фабрику на месте аббатства, то к чему уничтожать развалины замка? – продолжала настаивать Алиса.

– Потому, что на очищенном холме я построю дома для служащих, магазины и амбары. Таков, по крайней мере, мой план, если только архитектор найдет его исполнимым. Ты сама должна сознаться, что промышленное заведение, которое дает работу и хлеб сотне людей, гораздо полезнее этих поэтических памятников грубого произвола и умственного обскурантизма. (Обскурантизм – крайне враждебное отношение к науке и просвещению: мракобесие. )

Около одиннадцати часов барон, под предлогом усталости, удалился в отведенные ему комнаты, окна которых выходили в сад, теперь ярко залитый лунным светом. Оставшись один, он в сильном раздражении стал ходить по комнате.

– Бедная Алиса! – пробормотал он. – Что за несчастная мысль явилась у меня соединить тебя с этим лицемерным негодяем, который уверял, что любит тебя, и который через несколько недель после свадьбы изменил тебе ради какой–то посетительницы кабаков (Алиса ничего не сказала ему про письмо, найденное ею во время свадебной поездки, которое доказывало, что связь ее мужа с куртизанкой тянулась уже давно).

Затем барон занялся писанием писем и изучением плана завода, причем время от времени посматривал на решетку сада, откуда должен был появиться его племянник. Ему хотелось видеть, когда тот вернется домой. Пробило три часа, а Беранже все еще не было. Тогда мрачный и нахмуренный барон лег в постель.

Маркиз вернулся домой около пяти часов утра. Когда он узнал от своего лакея о приезде дяди, гнев и смущение овладели им. Он с шумом вошел в спальню, желая разбудить Алису, чтобы расспросить ее и сорвать на ней свое дурное расположение духа. Но молодая женщина, не желавшая говорить с ним, упорно притворялась спящей.

Беранже долго не мог заснуть. Когда же утром он очнулся после легкого забытья, маркиза была уже одета и собиралась выйти из комнаты.

– Мне кажется, ты могла бы дать мне знать, что приехал дядя! – тотчас же вскричал он недовольным тоном.

Алиса остановилась и смерила мужа холодным взглядом.

– Дать тебе знать? Куда? Ты не сказал мне, где будешь, а адрес госпожи Лажуа д'Арсон мне неизвестен.

С этими словами Алиса быстро повернулась и вышла из комнаты. Страшно покрасневший Беранже онемел и окончательно растерялся.

Когда маркиз вышел к завтраку, к нему вернулся весь его апломб. Он радостно приветствовал дядю, и казалось, не замечал легкой холодности, с какою тот принимал его излияния. Только легкий румянец окрасил его бледные щеки, когда барон заметил, пытливо смотря на него:

– Какой у тебя нехороший вид! Даже в самые бурные времена твоей холостой жизни я не видал тебя таким бледным, и я сказал бы, увядшим! Что с тобой?

– Положительно ничего! Уверяю вас, дядя.

– Очевидно, здешний воздух ничего не стоит! Алиса тоже очень похудела. Мне кажется, было бы полезно, если бы ты, вместо того, чтобы вернуться в Париж, прокатился бы с женой в Алжир.

– Твой план великолепен, и я непременно последую ему. Это принесет пользу моей дорогой женушке и развлечет ее, – ответил Беранже, делая вид, что он в восторге от этой поездки, но в душе посылая ко всем чертям и эту поездку, и ее изобретателя.

Затем разговор перешел на приезд архитектора и на постройку завода.

– Твоя мысль великолепна, дядя Эрнест! Бертран, которому я говорил об этом и который дока в подобных делах, сулит нам огромные барыши! – самодовольно вскричал маркиз. – Кстати, о разборке развалин. Я хотел предложить тебе начать ее с того места, где, по общей молве, зарыты сокровища одним из наших предков, который, как гласит легенда, был колдуном и умел делать золото.

– Именно легенда. Только легенда может утверждать подобную вещь, – с насмешливой улыбкой ответил барон. – Я считал тебя рассудительней, Беранже, и не думал, чтобы ты мог верить таким пустякам. Будь уверен, если бы все знали, где зарыто сокровище, его искали бы до тех пор, пока не нашли, а не стали бы ждать для этого сотни лет.

– Все это так, дядя! Тем не менее, общая молва подтверждает существование этого клада. Здесь живет даже один старик–крестьянин, который рассказывает по этому поводу очень любопытные вещи. Так, например, он утверждает, что точно знает место, где зарыт клад. Я сегодня же пошлю за ним, и мы его расспросим. Потом, мне хотелось бы проверить всю эту историю.

– Конечно, проверь! Если сокровище существует, оно по праву принадлежит роду Верделе. Откуда же начнутся работы, для меня совершенно безразлично. Мне самому очень интересно видеть человека, о котором ты говоришь, так как все, что касается прошлого нашего рода, интересует меня. Кроме того, ты знаешь, что я страстный археолог.

Немного спустя после завтрака, приехали оба специалиста, приглашенные бароном. Разговор сделался серьезным. Затем мужчины отправились осматривать развалины замка и аббатства, чтобы решить вопрос о ходе работ. Осмотр отнял гораздо больше времени, чем предполагалось. Усталые и голодные мужчины вернулись только к обеду. Едва они вышли из–за стола и перешли на террасу пить кофе, как к вилле подъехало три экипажа. Это явилась Марион со всем своим обществом, думавшая, что Алиса, по обыкновению, скучает в одиночестве.

Узнав, что разборка руин скоро начнется, Марион воздела руки к небу и горячо вскричала:

– Барон! Вы вандал, вы выродившийся Верделе, если настаиваете на уничтожении древнего родового гнезда ради постройки какого–то противного завода! Что же вы будете выделывать? Галоши, может быть? И это там, где некогда звенели рыцарские шпоры и развевались знамена! Боже, какое падение!

Эта выходка всех рассмешила. Беранже же объявил, что для успокоения душ всех рыцарей и их дам он непременно даст бал, проектированный Марион.

– Средневековые костюмы будут обязательны для всех приглашенных. Как пламя отбрасывает более яркий свет прежде, чем угаснуть, так и древний замок в последний раз блеснет роскошью и наполнится радостью и весельем прежде, чем кануть в вечность! – объявил маркиз, с комической важностью копируя горячность Марион.

Все были очень веселы и оживлены, когда слуга доложил Беранже, что человек, за которым он посылал утром, пришел и ожидает его приказаний.

– Милостивые государыни и милостивые государи! Не угодно ли будет вам выслушать рассказ очевидца–свидетеля существования огромных богатств, зарытых в Башне Дьявола?

– О, конечно! Что за праздный вопрос! Покажите нам скорее этого интересного человека, – раздалось со всех сторон.

– Приведите сюда этого старика! Как зовут его?

– Дядя Гаспар – Гаспар Сюро, господин маркиз, – ответил слуга.

Несколько минут спустя на террасе появился крестьянин, одетый в чистую блузу, со старой черной фетровой шляпой в руках. Увидя многочисленное и изящное общество, он на минуту, казалось, был смущен, а потом вежливо поклонился, без особенной робости. Это был высокий и крепкий старик, с открытым и добрым лицом. Вся его фигура с первого же взгляда располагала к себе. Седые волосы и длинная серебристая борода придавали ему какой–то особенно почтенный вид.

– Подойдите сюда, дядя Гаспар, – добродушно сказал Беранже. – Если это не тайна, то расскажите нам, что вы знаете о сокровищах, зарытых в земле?

– Господин маркиз! Это всем известно здесь. На десять лье в окружности каждый ребенок скажет вам, что в подвале замка, недалеко от Башни Дьявола, злой владелец замка, продавший нечистому душу, зарыл свое сокровище.

– Как же так случилось, что никто не попытался овладеть этим кладом, если каждому известен даже подвал, где он зарыт? – заметил барон де Верделе.

Старик перекрестился.

– Не всякий отважится рискнуть погубить свою душу, предпринимая попытку, которая на виду у всех стоила жизни моему деду! Кроме того, всем известно, что это был бы потерянный труд. Рыцарь–колдун стережет свои сокровища и уничтожает всякого, кто пытается ими овладеть.

– Однако, пора бы моему предку избавиться от такой жадности. И кто знает? Может быть он пожелает вручить свои богатства законному наследнику? Одним словом, дядя Гаспар, я хочу попытаться поискать их, если только вы согласитесь указать место, где они зарыты, – объявил Беранже.

– О! С большим удовольствием. Только вы ничего не найдете. Потом я слышал, что хотят уничтожить эти развалины; если бы я смел…

Старик умолк, видимо не решаясь говорить дальше.

– Говори откровенно, Гаспар!

– Хорошо, господин маркиз. Итак, я хотел сказать, что не годится трогать эти старые стены: на них лежит проклятие. Тревожить же злых духов и прикасаться к месту, которое они посещают – всегда приносит несчастье.

При этих словах, облако беспокойства скользнуло по подвижному лицу Алисы.

– Слышишь, дядя Эрнест?

– Конечно, слышу, дитя мое, только не разделяю опасений дяди Гасиара. Всем давно известно, что в каждой развалине замка зарыты сокровища, которые охраняются адскими духами, что умершие владельцы их прогуливаются при свете луны со своими дамами и что беспокоить их приносит несчастье, – с улыбкой ответил барон.

– Не смейтесь, господин, – торжественным тоном заметил старик. – Что здесь зарыты сокровища, которые призрак барона–колдуна охраняет и уничтожает всякого, кто пытается овладеть ими, это до такой степени верно, что мой дед, а до него его прадед собственными глазами видели его, так как каждые сто лет людям дано видеть этот призрак и его сокровище. Только это приносит несчастье. Мой дед умер на другой же день после этой ужасной ночи.

– Что ты рассказываешь, старик? Твой дед видел этот призрак? Не был ли он в тот день немного навеселе? – с недоверчивым видом сказал барон.

– Ах, дядя. Как ты можешь вечно сомневаться? Я сама, собственными газами видела тень алхимика, а я–то, конечно, уж не была навеселе! – вскричала Алиса, покраснев от неудовольствия.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒