Андрэ Нортон, Лин Маккончи 11 страница

Элири прикинула, сколько у неё осталось стрел, и затрепетала. Если она слезет с лошади, той, возможно, удастся убежать. Если нет, обе погибнут. Будь она уверена, что преследователи хотя бы на время оставят её в покое, если лошадь погибнет — накинутся на свою добычу, дав Элири возможность убежать, — она бы её убила. Любовь к этой маленькой лошадке, с такой готовностью носившей её на себе, не помешала бы девушке пожертвовать ею ради того, чтобы выжить. Мгновенный удар ножом — и та даже не будет страдать.

Но Элири не питала никаких иллюзий. Даже если она убьёт лошадь, расти сожрут тело за считанные минуты. К тому же, кто‑ то из них, как обычно, не станет принимать участия в пиршестве и продолжит погоню. Похоже, трапезничали они по очереди. Хватало ума понимать, что иначе другая добыча улизнёт. Тогда какой смысл в этом убийстве? Лошадь в очередной раз споткнулась, её копыта оказались всего лишь в нескольких ярдах от острых зубов, обнажившихся в предвкушении кровавого пира.

Ладно, выхода нет, решила Элири. Когда расти догонят лошадь, она убьёт её одним ударом и бросится прочь в поисках места, где можно будет хоть немного передохнуть. Что ни говори, большая часть тварей не устоит перед искушением принять участие в пиршестве, что позволит Элири выиграть несколько очков в этой схватке. Хай! Она предстанет перед богами как воин.

Её губы искривились, приняв выражение, характерное для воина, готового к бою. Пусть подходят — первый, кто доберётся до неё, первым и погибнет. Элири сумела справиться со страхом; вместо него ярость затопила всё её существо. Уровень адреналина резко подскочил, когда она вскинула лук, собираясь пустить в. ход последние стрелы.

Внезапно со стороны ближайшего холма послышались новые звуки. Чувствительные носы Тарны и Хилана вывели Кеплиан точно туда, куда следовало. Их ноздри оглушали зловоние гибнущих расти, крови, пота и ужаса. Запах же сообщил им о том, насколько выбилась из сил лошадь Элири. И вот преследуемая и те, кто гнался за ней, показались внизу у подножья холма, теперь уже в поле зрения Кеплиан. Им тут же стало ясно, что скакать нужно не по той тропе, которая вывела их сюда, а наперерез — только тогда остаётся шанс успеть.

Расти нагоняли Элири. Тарна и Хилан по прямой мчались вниз, с каждым прыжком опускаясь все ниже. Преследователи были настолько увлечены погоней, что никому из них даже в голову не приходило поднять взгляд и заметить тех, кого тоже нельзя было сбрасывать со счётов. Теперь Хилан с матерью скакали по тропе, удачно проходившей в нижней части холма. Скорость возросла ещё больше, огромные тела, казалось, летели, неумолимо приближаясь к цели.

Внезапно расти, наконец, заметили Кеплиан — и бросились к ним. Увидев это, Элири мысленно метнула во врагов сгусток своей боевой ярости, который обрушился на них, точно разящий меч. Кеплиан молниеносно обменялись мыслями и приняли решение. Оно противоречило всему, что они знали, но в данный момент их это мало заботило. Друг, названая сестра погибнет, если не помочь ей. Без сомнения, она сделала бы для них это — и даже больше.

Копыта яростно цокали, когда Кеплиан покрывали расстояние, оставшееся до девушки. Они издавали мысленные «вопли» предостережения, от волнения скорость передачи заметно возросла по сравнению с обычной. Один последний прыжок, и Тарна оказалась рядом со спотыкающейся лошадью, Хилан — с другой стороны; мощные тела Кеплиан поддерживали её на бегу. Сознание Хилана выплеснуло мысленный приказ, обращённый к Элири. От удивления девушка чуть сама не упала. Он уверен? Да! Тарна слегка приотстала и с остервенением выбросила копыта. Когда вожак расти упал, его товарищи защёлкали зубами, закружились в водовороте, стремясь успеть и урвать кусок, и броситься в погоню снова. Но Кеплиан мчались быстрее любого расти. Лошадь все ещё держалась, не только потому, что чувствовала опору с обеих сторон, но и от ужаса, заставившего её перешагнуть за пределы своей обычной выносливости.

Сидя верхом на жеребце Кеплиан, Элири, трепеща, уносилась прочь, оставляя позади свою смерть. Она низко пригнулась к холке Хилана, чувствуя, как огромные мышцы перекатываются под ней. Совершенно бессознательно её сознание потянулось к нему в поисках того единения, которое девушка всегда находила с лошадью.

И оно пришло, сопровождаемое мощным потоком образов и силы. Ощущение было примерно такое, какое мог бы испытать человек, который потянулся к воде и обнаружил, что пьёт вино. Их единение потрясло и Хилана. Для него это было Свет, вспышка которого осветила все закоулки его сознания и открыла то, для чего у него не было слов. Он чувствовал, как Свет пронизывает всё его существо, очищая и исцеляя. Он вспомнил кошмар, который ему пришлось пережить сразу после рождения, и своё непонимание того, зачем те люди причиняли ему боль, не подпускали к матери, и ненависть, которую они вызывали у него. Теперь он понял, что ими руководил страх, возникший от неведения. Ведь для них он принадлежал Тьме, а Тьму следовало уничтожать, как только встретишься с ней.

Рядом с ним бежала выбившаяся из сил лошадь. Хилан ощущал по отношению к ней только жалость, а ведь прежде он презирал её как бледную копию того величия, которое воплощали собой Кеплиан. Сейчас он сожалел об этом; бедняга, она никогда не испытает того, что сейчас переживал он, не ощутит бегущего через тело потока силы и Света, спаявшего два существа в одно. А он ещё не хотел сажать Элири себе на спину, боялся, что это заставит его почувствовать себя униженным! Хилан вскинул голову и заржал — дикий, первобытный звук прозвучал, точно трубный глас победы. Всадница не связала его — она его освободила; не опустошила, а наполнила. И, пронизанный Светом, теперь он твёрдо знал, что был его созданием.

Они свернули и понеслись по еле заметной тропе в сторону каньона. Соприкоснувшись с сознанием сына, Тарна испытала бледное эхо того экстаза Света, которым одарила его всадница. Мелькнула грустная мысль — а те, кто нёс на себе Тёмных, тоже испытывали такое наслаждение? Если да, то становилось понятнее, почему они приняли Тьму. Отторгнутые Светом, они предпочли стать больше того, чем могли быть сами по себе. Тарна скакала вслед за сыном, копыта глухо стучали по каменистой тропе. В следующий раз она сама понесёт свою названую сестру и тоже испытает, что это такое — единение со Светом. Но нужно быть великодушной. Эта мысль позабавила её. Да, нужно быть великодушной и позволять Хилану тоже носить на себе всадницу — иногда.

Когда они добрались до входа в каньон, расти уже остались далеко позади. Руны вспыхнули ярче, чем когда бы то ни было прежде. Они все разгорались и разгорались, пока не стали напоминать факелы, свет которых можно разглядеть даже днём. Голубовато‑ зелёный оттенок медленно сменился золотистым, пронизанным серебряными жилками — как в нижних слоях тумана. В этом сиянии ощущалась радость и нежность, оно притягивало, но… Сейчас не время, сказала себе Элири. Бедная лошадка так измучилась, пока несла её, выкладываясь изо всех сил. Разве хорошая наездница не бросится первым делом помочь ей прийти в себя, разве оставит лошадь взмыленной, под седлом и сбруей? Девушка спрыгнула с Хилана и прильнула к нему головой. Протянув руку к кобыле, притянула её к себе, и на мгновение все трое слились воедино.

— Я понимаю, на что ты пошёл ради меня. Тарна взволнованно шевельнулась:

«Он не сделал ничего такого, чего и я не сделала бы. В следующий раз я понесу тебя. Я — твоя боевая сестра; так будет справедливо».

Элири почувствовала в этом заявлении еле заметную вопросительную нотку.

— В следующий раз непременно, названая сестра. Вы оба будете носить меня, когда пожелаете. Кто предпочтёт скакать на лошади, если есть возможность испытать нечто гораздо большее?

Она чувствовала, что сумела выразить словами то, что испытывали все они. Может быть, Тарна права. Может быть, именно для этого Великие и создали Кеплиан.

Потом Элири разомкнула их единение.

— Лошадь… Я должна посмотреть, как она, — объяснила девушка в ответ на мягкий упрёк со стороны Кеплиан.

Последовало неохотное согласие. В сопровождении Тарны и Хилана она подошла к маленькой лошадке, еле стоящей на ногах от усталости. Пока девушка ухаживала за ней, мать с сыном стояли рядом, сопровождая все происходящее насмешливыми комментариями. В конце концов у Элири возникло чувство, что это немного чересчур — так подшучивать над совершенно выдохшимся животным. Она повернулась к Кеплиан с серьёзным выражением в глазах.

— Выслушайте меня. Я знаю, что она не Кеплиан. Я знаю, что у неё нет вашего разума — ни способности говорить, ни большого ума, — нет вашей скорости и красоты. Но она всегда выкладывается полностью. Сегодня, спасая меня, она убегала бы, пока не свалилась бы замертво. Она добрая, старательная, честная, и я ценю все это. Что вовсе не означает, будто других моих друзей я ценю меньше. — Девушка замолчала, не сводя с них пристального взгляда и выжидая.

Последовала долгая пауза. Лошадь отошла и принялась щипать траву. Хилан вскинул голову:

«Ты права. Ты ценишь её за то, какая она есть, — как ты всегда ценила нас. Мы больше, но… »

Его мать подхватила:

«Но никто не отказывается есть мох только потому, что трава сочнее. Оба съедобны и поэтому ценны для того, кто голоден».

Девушка кивнула:

— Вот именно. Теперь, как вы считаете, стоит ли рассказать всем остальным о том, что сегодня произошло?

Кеплиан посовещались, соприкасаясь носами. Потом Тарна подняла на подругу большие глаза:

«Пусть узнают. Разве нам есть чего стыдиться? Если я понесу на себе свою названую сестру, то лишь потому, что таково наше общее желание, её и моё. — Она вскинула голову, горделиво выгнув шею дугой. — Я ни у кого не собираюсь спрашивать позволения; и уж конечно, этого не станет делать мой сын, который самый главный среди них. Пусть узнают. Нас это не волнует! »

Элири знала, что надо делать дальше. Она легко вспрыгнула на лоснящуюся спину кобылы и вцепилась в её гриву. Головы всех Кеплиан разом изумлённо поднялись, когда Тарна летящим галопом проскакала через весь каньон. Когда они добрались до тумана, он заволновался; золотистое мерцание, казалось, манило к себе. Сделав круг, кобыла поскакала обратно, туда, где росла трава. Обхватив её за шею, Элири негромко запела древнюю песнь, связывающую всадницу и лошадь воедино. Не понимая языка немунух, Тарна тем не менее прекрасно чувствовала любовь, заботу и нежность, которую несли в себе слова этой песни.

Два сознания потянулись друг к другу, соприкоснулись, слились — так тесно, как никогда прежде. Это… Это было им предназначено. Только вместе они восторжествуют. Элири почти физически ощущала, как качает кровь огромное сердце Тарны, какую радость кобыла испытывает от быстрого бега своих мощных ног; да что там — она стала кобылой, а кобыла ею.

Тарна тоже прислушивалась к возникшим у неё новым, удивительным ощущениям — казалось, разум её внезапно и необыкновенно мощно расширился. Прежде ей была недоступна концепция времени как такового — она всегда жила только в «здесь и теперь». Сейчас это произошло. Она увидела возможные варианты будущего, все эти туманные миры — они только могут быть, но реальным станет лишь один. Если… Пристально вглядываясь в них, она старалась понять, вникнуть, разобраться. До неё впервые дошло, насколько сравнительно хрупка её подруга. Элири нужно запасать пищу на зиму, укрываться от холода. Девушка была не в состоянии передвигаться так быстро, как Кеплиан, — вот почему она так ценила свою лошадь. Ах! Все это Тарна поняла только теперь.

Она видела их различие и их сходство. Чувствовала М ток дружеского тепла, циркулирующий между ними. Остановившись, она замерла, пытаясь «переварить» новые впечатления. Как всё‑ таки странно! Оказывается, люди были несравненно более хрупкими созданиями по сравнению с Кеплиан, Серыми, даже просто животными. Именно это порождало у них необходимость думать о завтра. Делать оружие, изменять землю, чтобы сделать её пригодной для своего обитания. Находить или строить укрытия, без которых они не могли жить, шить одежду, запасать пищу на тот случай, когда, может быть, они не смогут её добывать, а рядом не окажется никого из близких.

Тарна чувствовала себя странно, очень странно. Её разум расширился, наполнившись новыми мыслями и идеями, все привычные цепочки логических представлений распались, чтобы переформироваться совершенно по‑ иному. Она стояла, свесив голову, и, по мере того, как в сознании устанавливались новые связи, по всему её телу волнами пробегала медленная дрожь.

Хилан мягко коснулся матери носом:

«С тобой всё в порядке? »

Она очнулась и слегка попятилась:

«Все хорошо, сын мой. Просто так много нового, такого, что ещё надо обдумать».

Смех Элири проник в сознание обоих Кеплиан, вызвав у них приятное ощущение, схожее со щекоткой.

— Я тоже узнала кое‑ что, о чём прежде не задумывалась. Твой разум — настоящее сокровище, названая сестра.

Эмоции, переполнявшие всех троих, достигли наивысшего накала, стали почти непереносимы. Элири разорвала контакт, соскользнув с широкой спины. И рысью припустила по траве к своему древнему дому. После всех событий этого дня ей ужасно хотелось есть и пить. И ещё — хорошенько выспаться. Кеплиан, глядя ей вслед, поняли, чем она будет сейчас заниматься. Не разговаривая даже друг с другом, они ушли; им тоже хотелось и напиться, и пощипать траву.

Этой ночью Элири спала как убитая. Сказать, что день был утомительный, значило ещё ничего не сказать. Полное слияние с Тарной настолько истощило её, что она чуть не уснула ещё до того, как смочила пересохшее горло и поела. Девушка спала так глубоко, что лежала в постели как каменная, не шелохнувшись.

И во сне ей явился человек. Высокий и худой, с глазами серо‑ зелёного оттенка, с чёрными волосами. Резкие черты его лица находились в некотором противоречии с мягкой формой рта, но вполне соответствовали решительному подбородку. Он был плохо одет, а бледность кожи свидетельствовала о том, что его держали в плену, но в посадке головы и все ещё не утраченной гибкости движений ощущался гордый характер.

Висящий на шее Элири кулон Кеплиан ожил. Во сне она обхватила его пальцами. Человек открыл рот, как бы желая что‑ то сказать, и девушка вся превратилась в слух. Ничего. Он говорил, но до неё не долетало ни звука. Как будто их, точно стена, разделяло толстое стекло. Словно обладая самостоятельной волей, её пальцы поднялись и начертили в воздухе знак. Спустя мгновение на этом месте вспыхнул голубовато‑ зелёный огонь, и Мужчина протянул руку, чтобы коснуться руны. Огонь стал ярче.

После этого до неё стали доноситься звуки. Очень слабые, пришлось изо всех сил напрягать слух, чтобы расслышать их. К тому же казалось, что каждое слово опустошает говорящего. Вспомнив язык жестов, которому её учил Кинан, Элири быстро просигналила, что лучше попытаться использовать руки. Он кивнул и торопливо задвигал пальцами, из чего девушка сделала вывод, что он опасается быть замеченным и поэтому у них мало времени. Она знала его имя, но заколебалась, когда он попросил сказать, как зовут её. В мире снов имена имели силу, может быть, даже большую, чем наяву. Он понял её мысль и кивнул. Элири усмехнулась. Вовсе не обязательно сообщать ему своё настоящее имя. Вот хотя бы…

Она дотронулась до своей груди:

— Тсукуп.

На языке немунух так называли опытных воинов. Тех, кто был достаточно мудр, чтобы уметь вычислить, как полетит и куда упадёт стрела. Конечно, даже это имя давало возможность притянуть её к себе, но не слишком сильно, поскольку оно всё‑ таки не принадлежало ей лично, а относилось ко всем немунух. Потом Элири пристально посмотрела на своего ночного гостя, дожидаясь, когда их взгляды встретятся. Беззвучно, одними губами произнесла его имя. Он тут же задал вопрос, и Элири, кажется, поняла его.

Её руки принялись летать в быстром грациозном танце. Ага, он кивнул. Значит, понял, что ей стало известно о нём от его сестры. Вот так постепенно и не без трудностей, но они всё‑ таки сумели кое‑ что сообщить друг другу. Однако всё это время знак, висящий между ними, медленно таял. Внезапно он исчез — а вместе с ним и Ромар. Его последний взгляд был полон отчаяния, как будто говорил — что толку, если даже они чего‑ то и добились? Как спасти вспыхнувшую надежду, если Тьма в любой момент может погубить её?

Элири проснулась, села на постели, скрестив ноги, и задумалась. Теперь она знала о Ромаре больше. На портрете был изображён юноша, но человек, который явился ей этой ночью, юношей не был. Мужчина, воин — вот каким он предстал перед ней. В чертах лица того юноши явственно проступали чувствительность и богатое воображение. Более зрелый Ромар, может быть, и сохранил эти качества, но теперь они были похоронены в глубине его души.

Мысли Элири вернулись к тому, что он успел сообщить ей. Ромар действительно находился в плену в Тёмной Башне, но кто — или что — его пленил, сказать не мог. Его использовали как… единственное определение, которое ей пришло на ум… как силовую установку. Тот, кто захватил его, с помощью энергии Ромара подпитывал свою волю, чтобы подчинять себе Серых и тех жеребцов‑ Кеплиан, которые служили ему. В последнее время выкачивание сил из пленника заметно усилилось, и тот слабел буквально с каждым днём. Если в самое ближайшее время он не обретёт свободу, от него останется только лишённая разума оболочка. Отчаяние, которое владело им, было проникнуто безнадёжностью, Элири явственно ощутила это.

Она тщательно всё обдумала и пришла к выводу, что все её первоначальные соображения по‑ прежнему не утратили своей силы. Более того — сейчас, когда она знала больше, их весомость даже возросла. Из намёков Ромара ей стало ясно, что Маурин в принципе тоже могла быть использована с той же целью. А если бы Тьме удалось захватить их обоих, то связь между ними как близнецами позволила бы извлечь из них даже больше энергии, чем из каждого по отдельности. Но от Элири в этом смысле никакого толку не было бы. Она была с Ромаром не одной крови и даже происходила не из этого мира. Да, в какой‑ то степени она обладала тем, что здесь называли силой. Но интуиция подсказывала ей, что эта сила была другой и поэтому не могла быть обращена Башней против неё. Элири маршировала под бой других военных барабанов, и песни, которые она пела, были песнями людей, связанных с другой землёй, другими силами.

Будет лучше, если она не станет торопиться. Враг силён, и допусти она хоть малейшую промашку, он тут же воспользуется этим. Сначала надо выяснить, что можно сделать. Тут все дело, конечно, в здешних силах. Может быть, Тарна сможет рассказать что‑ нибудь о них? Поездки в замок будут продолжаться. Маурин, которая сама обладала небольшим даром, тоже может просветить Элири в этом смысле. Потом, когда картина станет яснее, имеет смысл попытаться вызвать Ромара. Одна голова хорошо, а две лучше. Может быть, вместе они и смогут найти способ освободить его, но только после того, как она побольше узнает и будет готова.

Однако к тому времени, когда Ромар снова явился ей во сне, Элири всё ещё была не готова. Он похудел, в глазах застыла усталость. Следя за его пальцами, быстро мелькающими туда и обратно, и стараясь вникнуть в смысл его слов, девушка спрашивала себя, зачем он тратит силы на то, чтобы устанавливать связь с ней? И поняла, что воин, который во время их прошлой встречи предостерегал её от неосторожных действий, в глубине души был полон страха. К тому же он находился в изоляции, оторванный от семьи и друзей. Он приходил к ней, подталкиваемый одиночеством, приходил как к единственному человеку, до которого был способен дотянуться, приходил потому, что ему страстно хотелось с кем‑ нибудь поделиться своими переживаниями.

— Серые боятся тебя, — просигналил Ромар.

— Да, уж мы постарались. А что твой хозяин? Ему известно о вражде между нами и Серыми? Ромар задумчиво кивнул. Тому, кто использовал его, об этом, конечно, было известно, но не сильно беспокоило. Он не сомневался в своей власти и силе. Гибель Серых — пустяк. Погибнут одни, останутся другие.

Элири усмехнулась:

— Может быть, и нет. Может быть, в конце концов, мы убьём столько Серых, что в один прекрасный день он забеспокоится.

— Это, конечно, было бы неплохо, но может привести к тому, что он обратит на вас внимание и попытается захватить. Лучше не высовываться.

Элири кивнула. Рассуждения воина. Сохранить равновесие — в этом был смысл. Убить как можно больше врагов, но не столько, чтобы это заставило их владыку насторожиться. Разговор перешёл на другие темы. Ромар горел желанием услышать, как обстоят дела в замке.

— Ты не говорила им?

— Нет, это не казалось мне разумным. — Он прикусил губу, но не произнёс ни слова. — Не сомневайся, если им будет грозить опасность, я немедленно сообщу об этом. Мы подружились. Дело просто в том, что… — Она оборвала себя, пожав плечами.

— Дело в том, что ты боишься реакции Маурин. Думаешь, если ей станет известно обо мне, она тут же станет требовать, чтобы вы штурмовали Башню вот так сразу, без серьёзной подготовки?

— Да, — призналась Элири. Ромар задумчиво наклонил голову.

— Вероятно, ты права. Ладно, держи это в секрете, только не оставляй меня, умоляю тебя.

Последние слова он выдавил сквозь стиснутые губы, и Элири была тронута, хотя не позволила себе показать этого.

— Нет, нет, конечно. Пока я не предпринимаю никаких действий, потому что хочу собрать как можно больше сведений и проверить, насколько хорошо владею силой. Мы с тобой уже способны разговаривать дольше и с большей лёгкостью. Всё, что я сейчас делаю, может пригодиться, когда мы придём, чтобы освободить тебя. Соберись с силами и жди. Может быть, это время уже не за горами.

Знак между ними растаял, а вместе с ним и Ромар. Элири села на постели, на сердце у неё было тяжело. Она надеялась, что он выдержит. Прежде чем нагадать на Башню, нужно узнать о ней как можно больше. Но по правде говоря, если уж быть совсем честной, Элири вовсе не была уверена, что даже потом захотела бы рисковать всем, что имела. Неизвестно почему, но её тянуло к Ромару, однако это вовсе не причина для того, чтобы проливать ради него кровь. Ведь он даже не приходился ей родственником. Элири покачала головой. Плен плохо сказывался на нём, это ясно. Она будет разговаривать с ним, когда бы он ни появился. Это — самое большое, что она может сделать для него и сделает.

Девушка легла и расслабилась. Сон снова овладел ею, спокойный, безо всяких сновидений. Проснулась она освежённой и тут же отправилась на охоту.

Следующая ночь прошла спокойно, но потом снова появился Ромар. Он рассказывал ей о боли и унижении, которые ему приходилось испытывать.

— Именно так я всегда представлял себе изнасилование. Когда не только посягают на тело, но и ранят дух. Когда «оно» использует мою силу, я отступаю как можно глубже внутрь самого себя. Однако с каждым разом пространство этой моей внутренней свободы уменьшается, и когда‑ нибудь «оно» вырвет из меня всё, что я собой представляю. Тогда не останется ничего, кроме оболочки, которая ходит и говорит, но напоминает меня только внешне.

Элири с горечью и страхом восприняла эти слова, понимая, что за ними стоит. И тут же, не раздумывая, принялась рассказывать о себе. Пусть знает, что не только ему выпало на долю пройти через такие испытания; она тоже подвергалась оскорблениям и съёживалась, замирая от ужаса. Девушка подробно рассказала ему о своих дяде и тёте. Об их ненависти к людям её крови.

Рассказ захватил Ромара.

— Значит, в том мире, который ты покинула, ты чем‑ то отличалась от остальных?

— Так они считали. Но я человек, как и все те, кто принадлежит моему народу. Ничего плохого мы не хотели — просто сражались за свою землю, за то, чтобы жить той жизнью, которая нам по душе. Всего лишь. — Движения её рук замедлились. — На свете слишком много ненависти; ненависть существует всегда и везде. Почему люди не могут жить в мире? Почему они всегда домогаются того, что принадлежит другим?

Ромар устало улыбнулся:

— Именно потому, что они люди. Я иногда думаю, что желание завладеть, отнять, захватить является неотъемлемой частью всех нас. Чтобы жить и развиваться, животным приходится вести непрестанную борьбу за территорию. — Он бросил быстрый взгляд на знак. — Давай обсудим это завтра ночью. Все лучше, чем без конца думать о своих собственных страданиях и опасениях.

Потом он исчез, и Элири снова уснула. Однако спустя две ночи она снова увиделась с ним и тут же задала вопрос, который обдумывала всё это время:

— Как тебя захватили?

— Не знаю. Я почти ничего не помню. Может быть, потому, что получил удар по голове? Я охотился. Помню место, где у меня был привал, я лежу и сплю; потом провал, и я оказался там, где нахожусь сейчас. По‑ видимому, меня захватили во сне. Я понятия не имел, что кто‑ то снова поселился в Башне, и поэтому заночевал неподалёку от неё. — Он пожал плечами. — Глупо, конечно. Но охота оказалась долгой, и мой конь очень устал. Я устроил привал, чтобы дать ему возможность отдохнуть. Вот из‑ за этого оба мы и оказались в беде. Пальцы Элири снова пришли в движение.

— Нет смысла ругать себя. Расскажи лучше, что тебе известно о Башне. Или о том, кто использует тебя.

— Здесь сосредоточена очень большая сила Тьмы. Это место как будто притягивает тех, кто служит ей, обещая им, что они станут могущественнее. В результате они, по большей части, гибнут, но при этом всегда становятся другими… Но меня зовут, доброй тебе ночи. — Он исчез, и Элири заснула, как обычно.

Ночи приходили и уходили одна за другой. Иногда вместе с ними появлялся Ромар, и они с Элири вели долгие разговоры. Размышляли над философскими проблемами, рассказывали друг другу о своей жизни и даже начали шутить по мере того, как возрастала их дружба. Девушка понимала, что её общество даёт ему силы держаться. Может быть, даже какая‑ то часть её жизненной энергии просачивалась сквозь барьер, восполняя его запасы. Как бы то ни было, после всех этих ночей, заполненных дружеским общением, Ромар выглядел менее измотанным. Теперь они чувствовали себя друг с другом как старые друзья — и обоим это было приятно.

И всё же Элири по‑ прежнему колебалась. Она понимала, что эта вновь возникшая дружба предъявляла к ней определённые требования. Но то же самое относилось и к дружбе с Тарной и Хиланом, дружбе, имеющей к тому же больший срок давности. Имела ли она право рисковать ими, а заодно, возможно, и всеми остальными, кого они приютили под своим кровом? Тёмная Башня вызывала ужас даже у своих верных слуг. Насколько же опаснее прямое столкновение с ней для тех, кто принадлежал Свету?

И всё же в глубине души Элири отдавала себе отчёт в том, что именно сдерживает её. Страх, самый обыкновенный страх — даже не страх смерти, а страх потерять всё то, что она обрела здесь. Чем яростнее она отгоняла эту мысль, тем настойчивее та возвращалась и, в конце концов, прочно обосновалась в глубине сознания, не давая девушке покоя. Сомнения раздирали её, но в итоге решение было принято. Она подождёт. Много лет назад ей приходилось слышать, как шутили по поводу решений такого сорта. Дескать, так поступают в надежде, что проблема либо разрастётся до таких масштабов, когда не предпринимать ничего станет просто невозможно, либо разрешится сама собой. Как бы то ни было, приняв это решение, Элири стала чувствовать себя с Ромаром более свободно. Она этого не знала, но он видел происходящую в ней душевную борьбу и понимал её.

Он не станет требовать от неё большего, чем то, на что она способна. Понадобилось немало времени, прежде чем до него дошло, что она из тех, кто только сам может выбрать свою тропу. Пытаться заставить Элири действовать против воли означало лишь укреплять её в решении не выполнять просьбу. К тому же, никаких прав на это Ромар не имел. Она была ему не родня и, более того, вообще пришла сюда из другого мира.

Они разговаривали, а он в это время приглядывался к ней. Элири казалась ему такой красивой… Ох, пусть и не в соответствии с какими‑ то дурацкими стандартами, но ему никогда не нравились пухленькие и глуповатые красотки. Он восхищался быстротой и гибкостью её движений, стройным телом, гордостью, сквозившей в каждой его линии. Если бы какой‑ то мужчина владел оружием так же хорошо, как она, у Ромара наверняка возникло бы чувство соперничества, но в отношении неё он ничего подобного не испытывал. Элири относилась к тому типу женщин, которые способны обеспечить мужчине надёжный тыл, встать с ним на равных плечом к плечу, что имело немаловажное значение в этой стране, где жизнь была нелегка. С ней не нужно было притворяться и следить. за своим языком из боязни нарушить душевный покой неясной хрупкой женщины.

Поначалу Ромара тянуло к ней просто из‑ за острой потребности в дружеском общении. Теперь это было нечто большее. Может быть, у него нет завтра, нет будущего, но если бы оно было, он хотел бы разделить его с ней. Пока он не позволял себе никаких проявлений чувств — ни желания, ни понимания. Не стоило осложнять её и без того нелёгкую жизнь. Он видел, как Элири боролась сама с собой и своими страхами, как она колебалась между желанием помочь ему и опасением потерять всё, что было с таким трудом завоёвано.

Потом Башня снова начала интенсивно выкачивать из него силы, и на протяжении многих ночей Ромар вынужден был оставаться один. Элири догадывалась, что именно по этой причине он перестал являться ей во сне.

За пределами каньона Серые нападали на расти все чаще. Те, в свою очередь, как будто просто остервенели от ярости, так что на некоторое время Элири оставила их в покое. Воин не сражается с тем, кто настолько поглупел, что перестал быть достойным противником. Но сердце её трепетало от желания отбросить все соображения о необходимости проявлять осторожность и ждать. Чтобы успокоиться, девушка напоминала себе рассказы Фара Трейвелера, в которых постоянно возникал мотив того, какими бедами чревата порывистость, свойственная молодости. Но Элири никак не удавалось погасить страстное желание вновь увидеть этого человека, который незаметно стал ей другом. Узнать, о чём он думает, поделиться с ним своими мыслями… Нет. Слабость — тот же глупый противник, сражаться с которым недостойно воина. А сердце пусть подождёт до тех пор, пока ей встретится тот, у кого больше шансов уцелеть.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒