Annotation 15 страница

От северных ворот донесся вой тревожной сирены. Послышались крики. Я не слышал выстрелов, поэтому предположил, что все еще более или менее в норме. Как и прочие зеваки, я тут же побросал все дела, что, возможно, и к лучшему. Кажется, я имел все шансы на то, чтобы в третий раз врезать молотком по пульсирующему от боли пальцу, и сейчас слезы бы точно пролились. Это бы изрядно позабавило Тревиса. Кажется, парень был абсолютно убежден в том, что у меня отсутствуют слезные железы. Создатели рекламных роликов для канала Hallmark[68] будут рады узнать, что на самом деле это не так, но эту тайну я унесу с собой в могилу.

К тому времени, когда я добрался до ворот, там уже столпилось человек шестьдесят-семьдесят. Добрая четверть всего населения комплекса. Странно, что сюда не сбежались все, но приятно было осознавать, что часовые на воротах и на сторожевых башнях не побросали своих постов. К тому же многие все еще не пришли в себя от первоначального шока. Некоторые были напуганы настолько, что не выходили даже за едой – провизию приходилось доставлять им на дом.

Я пробрался в первые ряды, пытаясь понять, что тут происходит. Ни зомби, ни живых захватчиков не наблюдалось. Мне даже подумалось, что кто-то случайно нажал на кнопку тревоги. Это был бы не первый случай. К счастью, до синдрома мальчика, кричащего «Волки! », мы еще не дошли. Пока.

Протолкавшись в первый ряд, я сжал звенья проволочной сетки. Когда я наконец понял, что взволновало аборигенов, моя хватка стала судорожной. В поле, напротив нашего маленького убежища стояло то, что я мог назвать не иначе как Вестником Рока. Оно олицетворяло все те кошмары, что обрушились на наш мир в последние дни. Это было воплощение самой смерти. Четверо всадников апокалипсиса в одной упаковке. Передо мной стояла та самая зомби-дева, что убила Сплиндера. Когда-то она была папиной маленькой принцессой со смешными хвостиками, в нарядном платьице. Из конфет и пирожных, из сластей всевозможных, с кукольным домиком Барби и Кена. А теперь стала средоточием вселенского зла.

Она стояла в поле, в двух сотнях ярдов от меня, и все же от ее близости леденело сердце. Ее рваные лохмотья развевались на несуществующем ветру, как будто она была центром сверхъестественного урагана. Толпа, поначалу тревожно шумевшая и гомонившая, затихла, как и я сам. Всех нас ужаснуло дыхание надвигающегося рока. Единственным звуком был шорох одежды – каждый пытался протиснуться вперед, чтобы получше разглядеть происходящее. Некоторым, впрочем, увиденного хватило. Они отделялись от толпы, возможно, для того, чтобы рассказать остальным, что Бугимен реален, и что это не «он», а «она». Часовой на воротах поднял ружье, чтобы пристрелить монстра, но отчего-то застыл в нерешительности. Похоже было на то, что он не прочь сбежать с остальными, и я не мог его за это винить.

Когда зомби подняла руку и указала на нас, у меня перехватило дыхание. Я ощутил такой холод, словно в грудь мне вонзили заиндевевший ледоруб. От этой фантомной раны по телу растекалась ледяная кровь. Меня не покидало ощущение, что она указывает на меня, но разве для зомби все люди не выглядят одинаково? В смысле, я же не отличу одну корову от другой. По мне, они все хороши на вкус. Не хочу сказать, что все мы скоты, но ведь для зомби так и есть, верно? Я обнаружил, что медленно, почти неосознанно смещаюсь назад и вправо. Конечно, мы встречались с этой тварью в прошлом, но это не значит, что мне хотелось будущих встреч. По крайней мере с ней… с этим… чем бы оно ни было. Даже с такого расстояния ее рука, с прямым, словно стрела, указательным пальцем отслеживала мое замаскированное отступление. И, мать вашу растак, к моему большому сожалению, это не прошло незамеченным. Проклятый часовой, который должен был сразу пристрелить ходячий кошмар, проследил за тем, куда нацелен палец зомби.

– Тальбот? – сказал он, разворачиваясь и глядя на меня. – Кажется, она указывает на тебя.

На секунду я застыл на месте, надеясь, что она опустит указующий перст. Но не тут-то было. Часовой схватил меня за руку и снова вытащил вперед. Я трясся и потел одновременно. Крайне неприятное ощущение.

– Это ведь зомби, так? – спросил караульный.

Голос все еще не вернулся ко мне – он затерялся где-то между шоком и благоговейным ужасом.

– Но как это возможно? Ради всего святого, она же показывает, а зомби не умеют показывать. Верно? Но я отсюда чувствую ее вонь. И то, как она движется – люди так не ходят.

Не знаю, к кому он обращался. Я даже не понимал, существует ли он. Все мое внимание было сосредоточено на ней… на этом. Сосредоточено настолько, что я и по сей день не понял, было ли это игрой света или какой-то ворожбой. О том, что произошло дальше, я могу сказать лишь, что мое сознание внезапно дернули так сильно, что я оказался в нескольких футах от зомби. Указующий жест превратился в призывный, «иди сюда» – и я мог сказать, что для нее это было сложным маневром, поскольку тело зомби-девы было сковано трупным окоченением. Усилие, необходимое для того, чтобы согнуть и разогнуть палец, заставило ее морщиться от напряжения. Ее губы шевельнулись, сложившись в слово: «Приди». Я был рад и тому, что там присутствовало лишь мое сознание, а не тело. Я видел ее дыхание, и оно не имело ни малейшего отношения к холоду. Все инстинкты приказывали мне бежать, но странное притяжение, заставляющее идти к ней, было еще сильнее.

– Открой ворота, – сказал я часовому.

Я не узнал собственный голос, таким тихим и далеким он мне показался. Караульный даже взглянул на меня, проверяя, вправду ли это я заговорил. Или, может, он слышал отчетливо, но решил, что у меня поехала крыша?

– Открой ворота, – чуть настойчивее произнес я, но это все равно прозвучало едва ли громче шепота.

Теперь, по крайней мере, я знал, что часовой услышал меня, потому что он ответил:

– Ни за какие коврижки, чувак.

«Чудесно, – подумал я. – Похоже, мне все же не придется выходить наружу, чтобы встретиться с собственным кошмаром наяву».

Мне даже захотелось расцеловать часового, хотя он явно был не в моем вкусе.

– Папа, куда ты идешь? – с тревогой спросил Тревис.

Но я был способен отвечать ему так же, как и контролировать собственные движения. Зачем я вскарабкался на изгородь? Что со мной не так? Неужели два десятка лет общения с травкой не прошли бесследно? Следовало внимательней прислушиваться к тому, что говорилось в фильмах о съехавших с катушек торчках. В тот момент они показались мне актуальными как никогда. И почему этот придурок-часовой не пытается стащить меня с изгороди? Чудак на букву «Эм»!

К счастью – или, наоборот, к несчастью – колючей ленты не хватило на то, чтобы обнести ею ворота. Мы компенсировали это большим количеством вооруженных людей, но этот факт вряд ли мог остановить меня. На секунду я задержался на изгороди – относительно безопасный приют нормальности с одной стороны, безумное, чудовищное и бессмертное воплощение всего порочного и мерзкого – с другой.

– Я сейчас позову маму! – выкрикнул Тревис в надежде, что эта старая угроза вырвет меня из когтей одержимости.

Как бы не так.

Если бы не холодные и острые навершия решетки, грозившие пронзить мои любимые неназываемые органы, я мог бы задержаться там и подольше. Однако я слез вниз. Когда я зашагал по полю, часовой швырнул сквозь решетку небольшой «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.

– Возьми это, – умоляюще прокричал он.

– Не думаю, что от этого будет какой-то прок, – сказал я и уставился прямо ему в глаза, все еще надеясь, что он найдет какой-нибудь способ остановить меня.

Чертовы предательские ноги – еще никогда ни одна из частей тела настолько не подводила меня… не считая того случая в колледже (но это совсем другая история). Я медленно, тяжело пошагал к зомби-деве. Она наконец-то опустила руку. От улыбки, появившейся на ее лице, каждый волосок на моем теле встал дыбом. Я выглядел так, словно в меня ударила молния. Нельзя сказать, что страх прокрался в мою душу, нет, он властвовал там безраздельно. Она не принадлежала этому миру, по крайней мере, его надземной части.

Как это было возможно, что мои конечности двигались не по моей воле? Что могло ЗАСТАВИТЬ меня добровольно подойти к ней? Разум работал на холостых оборотах, в то время как ноги упрямо шагали вперед. Со стороны я, вероятно, и двигался как зомби.

«Зомбаки в ночи мне строят глазки»… «Зомбаки в ночи» на мотив «Странников в ночи» Синатры. Не то чтобы я не уважал Фрэнки, но именно это крутилось у меня в голове.

Болезнь не была милосердна к нашей гостье. Подойдя ближе, я ясно увидел оккупировавших ее тело разнообразных паразитов. Караван личинок следовал из дыры в ее левой щеке к макушке наполовину оскальпированного черепа. Мороз почти не скрывал омерзительного запаха ее плоти. Темные глаза стали почти неразличимы, ввалившись в черные дыры глазниц. В том, что я видел, не было ни крупицы милосердия. Глубины этих глаз вели лишь в одно место, и там было намного холодней, чем в здешних краях.

Это было безумием. Зачем я шел к ней? Под гипнозом? Из любопытства? Или, может, меня подспудно одолевало желание умереть? Я использовал все силы своего существа, чтобы остановить предательские шаги. Это было ужасно трудно. Улыбка зомби померкла. Этого напугало меня даже больше, чем все остальное и у меня намертво сжалось очко. Эй, слушайте, описывая все это, я испытываю не больше гордости, чем вы – удовольствия при чтении. То, что прежде казалось лишь холодным змеиным взглядом хищника, заприметившего добычу, теперь наполнилось злобой. Словно в душу мне разом заглянули все призраки преисподней. Хорошо еще, что мою задницу надежно замкнуло, а не то я вполне бы мог посоперничать ароматом с зомби. Повторяю, я этим не горжусь.

Я мог остановить свое продвижение вперед. Способность развернуться на сто восемьдесят градусов, однако, по-прежнему ускользала от меня. Зомби-дева внимательно наблюдала за тем, как я пытался восстановить контроль над собственным телом. Ее рука вновь поднялась. И снова палец куда-то указывал, но на этот раз не на меня. На сей раз он развернулся в направлении гор. Какого черта это значило? Ее рука медленно навелась на меня, а затем снова повернулась к вершинам.

– Что? Я? – спросил я, как всегда, показывая себя блестящим собеседником. – Ты хочешь, чтобы я шел к горам?

А затем это произошло. Безжизненный голос мертвых, призрачное, чуть слышное стенание вырвалось из провала ее рта.

– Иди, – прошипело существо.

Это больше смахивало на ядовитые испарения, вырвавшееся из глухо запечатанного склепа, чем на человеческую речь.

– Ты хочешь, чтобы я ушел? Ушел куда? Отсюда? – зачастил я.

Думаю, я задавал столько вопросов потому, что не хотел слышать ее ответное сипение. Скрип сухих ногтей по меловой доске был неизмеримо приятней, чем еще один звук из уст этого чудовища.

– Могу я взять с собой семью?

Но ее рука по-прежнему указывала на запад.

– Могу я взять с собой друзей?

Да ладно, даже я понимал, что это бесполезно. Она пришла сюда не за первосортной недвижимостью. Она явилась за первосортным мясом. И по какой-то причине, которую я даже вообразить себе не мог, она давала мне уйти. Кто знает, может, она считала, что я окажусь слишком жилистым или, что более вероятно, с душком. У меня не было ни тени сомнения, что это разовая акция, и что она распространяется только на меня. Если я развернусь и пойду обратно к комплексу, никаких сделок больше не будет.

– Но почему я?

В моем голосе прорезались нотки мольбы. Ее молчание лишь усилило мое замешательство.

– Я не могу.

Слабый призрак того, что могло бы сойти за улыбку, исчез. Когда ее рука опустилась, я почувствовал, что предложение больше недействительно. Женщина медленно приблизилась. Я отказался от свободы, превратившись в кусок мяса. Разум отчаянно призывал меня к бегству, абсолютно игнорируя ту часть, где говорилось про сражение. Это не было поединком воль – я ощущал себя совершенно беспомощным. Словно замерший от страха сурок, я ждал, когда орел с криком спикирует с неба и вонзит когти в мою плоть. Мне не хватало сил даже на то, чтобы закрыть глаза. С возрастающим ужасом я наблюдал за ее приближением. Быстрой смерти ждать не стоило. Мой мочевой пузырь вопил во весь голос, мечтая опорожниться. Но даже в последнем праве на публичный конфуз мне было отказано. В ноздрю зомби заползла муха. Она обратила на это не больше внимания, чем на вшей, копошившихся в ее грязных спутанных волосах. Из небольшой ранки на шее выполз жук, волочивший крохотный ошметок мяса – неизвестно откуда добытый трофей. Единственное, что еще исправно работало в моем теле – обонятельные рецепторы. Наверное, так и было задумано. Содержимое желудка тщетно стремилось покинуть свою обитель и выплеснуться наружу. Запах гниения стал почти осязаемым – я мог видеть его, я чувствовал его вкус. Подобно непротертым супам «Кемпбеллс», он был настолько густым, что я мог бы есть его вилкой. Да, способность к сарказму она мне тоже оставила.

Тонкие полоски плоти, что прежде были губами, раздвинулись, обнажив черные искрошенные зубы с застрявшими между ними волокнами гнилого мяса. Ее пепельно-серый язык высунулся и прошелся по зубам, пытаясь подцепить самые лакомые кусочки. Она стояла лицом к лицу со мной – между нами не было и шести дюймов. С меня градом лился пот. Я трясся от бессилия, но затем и это прошло. Что ж, я не умру в бою, но хотя бы умру стоя. Слабое утешение. Все равно, что выиграть утешительный приз за участие в матче Малой бейсбольной лиги. Всем наплевать.

Интересно, каково это, когда тебе зубами раздирают лицо? Почувствую ли я боль? Вряд ли. Мало что можно было прочесть по ее почти застывшему лицу, но, тем не менее, я чувствовал, что происходящее доставляет ей некое извращенное удовольствие. Она придвинулась еще ближе – и будь у меня мятная жвачка, я бы обязательно ее угостил. Зомби по-прежнему держала мои глаза открытыми, но придвинулась уже так близко, что ее черты размылись. На мое глазное яблоко села муха. Это было самое отвратительное, что случалось со мной за всю мою жизнь. Однако зомби-дева тут же побила рекорд: она поцеловала меня.

Внутри меня все взвыло от протеста, желудок скрутило, словно в стиралке на режиме отжима. Казалось, если мне не разрешат открыть клапаны и спустить пар, все это вырвется у меня из груди, как Чужой из Рипли. Поцелуй оказался очень холодным, что, в принципе, не удивительно – но еще (что как раз удивительно) очень нежным. Это был, в буквальном смысле, поцелуй смерти, полученный от мертвой. Куда уж ироничней, правда? Губка для мытья посуды, обернутая наждачкой и вращающаяся со скоростью сто девяносто оборотов в минуту под струей кипятка не поможет бы мне вновь ощутить себя чистым. Срань Господня, я был по-настоящему осквернен. Меня целует зомби! Она что, не читала моей биографии? Да я почетный член клуба гермафобов! Когда мертвая отстранилась, между нами осталась слабая связь в виде нити темной и вязкой жидкости.

Муха наконец-то слетела с моего глаза и приземлилась на этот хрупкий мост. Язык зомбачки, невероятно длинный, выстрелил изо рта и затащил насекомое в щель между резцами. Клянусь, я услышал чуть уловимый хруст тонкого экзоскелета. Отжим в моей внутренней стиралке работал вовсю. Изо рта мертвой повело воздухом, пахнущим покойницкой. Она смеялась – она полностью осознавала, что сделала, и находила в этом темное удовольствие. Зомби-дева отошла еще на фут и «отпустила» меня.

Забившись в ужасных судорогах, я рухнул на землю. Обхватив себя руками, я свернулся в позе эмбриона. Везувий наконец-то прорвало. Горячая рвота исходила паром на ледяной земле. Тихий свист воздуха, сопровождавший веселье зомбачки, продолжался. Что ж, рад был ее позабавить. Долгие минуты я попеременно то опорожнял желудок, то судорожно втягивал большие глотки морозного воздуха. Не знаю, как долго это длилось. Боль постепенно утихала, потихоньку, по доле градуса. Каждый новый вдох давался легче, чем предыдущий, но разница была едва ощутима. Может, это длилось минуты или целые дни – я потерял всякое представление о времени, хотя щека, прижимавшаяся к земле, быстро замерзала, а от лужи блевотины перестал подниматься пар.

– Майк?

Слабый, как комариный писк, голос пытался пробиться сквозь паралич безумия, постепенно охватывающий мой разум.

– Майк?

И снова этот бестелесный голос, произносящий лишенное смысла слово.

– Берись за ноги, я возьму его голову.

Я почувствовал, как меня поднимают – а затем благословенная темнота отняла у меня способность мыслить. Я парил в белой пустоте. Но я больше не боялся – я был свободен, свободен от бремени, от греха, от ответственности… а потом, кажется, меня снова вырвало. Не то чтобы я это ощутил, просто услышал крик отвращения, вырвавшийся у одного из несущих меня людей. Это показалось мне смешным, примерно так же, как сумасшедшему кажется забавным размазывать дерьмо по стенам. Да и велика ли разница? Я подошел слишком близко к краю, может, даже сделал один рискованный шаг за грань, и теперь оказался во власти гравитации. Меня затаскивало прямо в бездну. Еще не было изобретено такого лекарства, которое спасло бы этот тонущий корабль. Я по спирали несся вниз. Белизна стала чернотой, а связная мысль – пустой иллюзией.

Глава 19
Дневниковая запись Трейси 1

Возвращение Майка 12/17

Привет, читатель, с вами Трейси. К журналу Майка не прикасались уже три дня, с тех пор, как он вернулся ко мне, ко всем нам. Лишь теперь мне хватает мужества и сил на то, чтобы записать события, что произошли с тех пор, как эта тварь сделала с Майком то, что сделала.

В то судьбоносное утро Джастин наконец-то встал и, кажется, ему стало лучше. После того, как прошел первоначальный восторг, на нас с двойной силой обрушился стресс от всего происходящего. Я отправилась в гараж, чтобы попытаться успокоить расшатанные нервы. Майк раз или два заставал меня за курением, но, похоже, до него даже не дошло, чем я занимаюсь. Он выглядел так, словно боролся с собственными кошмарами. В результате я решила пойти в клуб и раздобыть немного рому. Либо это, либо пришлось бы высосать еще одну пачку сигарет, чтобы унять дрожь в руках.

Кончилось тем, что я наткнулась там на компанию других жен. Женщины сидели у камина и попивали шабли. Между ними шел оживленный разговор. Поначалу мне не слишком хотелось к ним присоединяться, но, как оказалось, беседа и вино имеют успокоительный эффект. Часы за разговором пролетали незаметно, мы обсудили массу разных тем, и, к счастью, ни одна из них не имела отношения к командным видам спорта. Я была уже почти счастлива, когда услышала громкий шум. У клуба творилось что-то непонятное. Мимо медленно проехал пикап, и трое мужчин, стоявших в кузове, пытались привести в чувство какого-то беднягу, который лежал там без сознания. Я встала, и стакан, выпавший у меня из пальцев, разбился об пол.

– Майк! – крикнула я.

Не знаю, как я это поняла, но я совершенно точно знала, что это он. Я кинулась к дверям.

Женщины уставились мне в спину.

– Ах, глядите-ка, королева мелодрамы, – сказала одна из них.

Кажется, это была Синди, коренастая шатенка. Я понадеялась, что она курит. Уж я сдеру с нее двойную цену.

«Сука», – в ярости подумала я.

Они продолжали болтать, но я уже вылетела из дверей навстречу завываниям ветра. Для меня имело значение лишь одно – то, что произошло с Майком. Как я и предполагала, пикап остановился у нашего дома. Трое мужчин выпрыгнули из кузова. Один из них откинул задний борт, а двое других вытащили бесчувственное тело моего мужа. Я чуть не упала в обморок прямо там, а потом увидела, что Майк весь белый, как мертвец. Положа руку на сердце, я решила, что он мертв. Холодный воздух обжигал мои легкие. Черные точки плясали перед глазами, но я изо всех сил старалась держаться. Когда я подошла ближе, мой первоначальный ужас прошел – я заметила, как Майк шевелит губами. Однако тут же накатил новый страх. Майк бормотал молитву, что само по себе пугало, учитывая, что он не заходил в церковь больше тридцати лет. Но хуже всего было то, что он произносил ее ЗАДОМ НАПЕРЕД! НА ЛАТЫНИ! У меня душа ушла в пятки.

– Что он говорит? – спросил один из тех, кто нес его.

– Понятия не имею. Наверное, он сильно приложился головой, когда потерял сознание. Это какая-то околесица, – ответил второй.

Но я заметила, что он как раз понимает – это не околесица. Ритм и тон молитвы превращали ее в истинное богохульство, и, даже если этот человек не знал, что происходит, он все равно что-то чувствовал. Им хотелось как можно скорее избавиться от своего груза – словно Майка окружил нечистый ореол зла.

– Что с ним случилось?! – выкрикнула я, распахивая входную дверь.

Носильщики поспешно протолкнулись мимо меня и положили Майка на диван. Оба бессознательно вытерли ладони о куртки, словно стирая какую-то скверну. Отвечая мне, они пятились к выходу, однако я сумела уловить суть истории, прежде чем их желание поскорее убраться наконец-то было удовлетворено.

Я спросила, не укусили ли его, но то, что он находился в нашем комплексе, уже было ответом на этот вопрос. Никаких физических повреждений на его теле я не нашла, не считая странной, похожей на смолу субстанции, прилипшей к его губам. Вазелин, теплая вода, мыло и полотенце помогли избавится от этой клейкой дряни, но меня не покидало ощущение, что Майка отравили. Но кто отравил и зачем, я не могла даже вообразить. Какой яд может заставить вас говорить на совершенно незнакомом языке? Я узнала латынь лишь потому, что шесть лет провела в католической школе. Я никогда не рассказывала Майку о том времени и ничем не показывала, что читаю и говорю на латыни. Да и какой был бы в этом смысл? Латынь – мертвый язык… Или язык мертвых? И тут меня – «эврика! » – пронзило одно из этих внезапных озарений.

Лицо Майка чуть порозовело, но то скорее был лихорадочный румянец, чем признак здоровья. Три дня мой муж балансировал на грани смерти, а затем медленно отступил от края. Неведомый загробный ветер касался его, и каждое прикосновение, казалось, отнимало у него все больше и больше сил. Мы с детьми постоянно дежурили у его кровати; и каждый из нас в какой-то момент попрощался с ним.

Томми все это время хранил молчание. Видимо, даже Райан Сикрест не знал, чем все закончится. К счастью, Майк больше ни разу не произносил ту молитву, думаю, я не смогла бы выдержать это вновь. Чем ближе смерть подступала к моему мужу, тем ближе ко мне подступало безумие. Наши дети оказались в полушаге от того, чтобы остаться сиротами – Майк покинул бы их в физическом смысле, а я в душевном. Три раза за эти кошмарные три дня температура у Майка подскакивала до сорока с половиной градусов, и каждый раз, когда жар спадал, он выкрикивал одно слово. Поначалу я не догадалась сложить их вместе, но даже когда я это сделала, фраза оставалась для меня бессмысленной… по крайней мере, до недавнего времени.

Она.

Сама.

Смерть.

Майк прокричал слово «Смерть! » и сел в кровати как раз в тот миг, когда раздался первый выстрел боя за Литл Тертл. Взгляд моего мужа метнулся по комнате, он пытался понять, где находится. Как, должно быть, не похожа обычная гостиная на врата забвения. Однако его взгляд блуждал вокруг, не узнавая ничего. Пока не остановился на мне. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем остекленевший взгляд Майка сфокусировался.

– Трейси? – неуверенно спросил он.

Я судорожно вздохнула. С губ невольно сорвался всхлип.

– Трейси? – переспросил он.

Он все еще пребывал в море небытия, и я пока не бросила ему спасательный круг. Горло сжалось от нахлынувших эмоций. Мне удалось лишь выдавить пару слов в подтверждение того, что это и в самом деле я. Я увидела, как туманы той битвы, что шла внутри Майка, пронзил луч маяка надежды. С изумлением и восторгом я смотрела на то, как Майк, дюйм за дюймом, отползает от края бездны.

Я яростно обняла его. Я нежно его поцеловала. Я понукала его, заставляя двигаться вперед, мягко шептала ему на ухо и даже кричала, когда казалось, что он вновь сползает в небытие. Медленно, словно скалолаз, карабкающийся из пропасти, он тянулся ко мне. Казалось прошли, тысячелетия. Словно по беззвучному приказу, все дети сбежались, чтобы стать свидетелями необычайной сцены.

Майк прорвался сквозь завесу, словно утопающий сквозь тонкую корку льда, выныривая из глубин зимнего озера. С его уст сорвалась тонкая струйка пара, хотя дом был протоплен до двадцати с лишним градусов. Его легкие судорожно вдыхали и выдыхали воздух, как у человека, только что пробежавшего полуторакилометровую дистанцию с рекордной скоростью. Пот промочил простыню и плед, которыми он был укрыт. Несколько секунд его зубы громко клацали. На миг мне показалось, что сила реакции может его убить. А затем все кончилось – он заглянул мне прямо в глаза, нет, в самую глубину души. Слава Богу, это был Майк… и все же не совсем он. Я не могла точно сказать, что не так. Он либо потерял, либо приобрел что-то в ходе той внутренней войны, что кипела в нем целых три дня. «Ужасы войны – ничто пред горем поражения», спросите у Led Zeppelin[69].

– Спасибо, – тихо шепнул он, нежно целуя меня в губы.

Потом Майк встал, не проявляя ни малейших признаков головокружения или слабости.

– Мальчики, берите винтовки.

И на этом все было кончено. Он поднялся наверх, чтобы переодеться.

Пройдет еще много дней, прежде чем мы решимся обсудить произошедшее. Ему не хотелось возвращаться к тем событиям, даже мысленно, это я знала наверняка. В любом случае, надо было разбираться с неотложными делами, и у нас просто не было времени на то, чтобы спокойно посидеть и поговорить друг с другом. Выживание отнимает все силы, и его нельзя отложить на потом.

Глава 20
Дневниковая запись 17

Бойня начинается

Когда-нибудь я расскажу вам о том, что происходило со мной во время странствий по глубинам небытия, но это зависит от того, что будет в ближайшем будущем. После своего неестественного забытья я очнулся в удивительно приличном состоянии. Я не заметил никаких негативных последствий. Возможно, они проявятся позже. Конечно, я немного похудел и хотел пить, как никогда прежде, но, высосав три огромных стакана воды, почувствовал себя совершенно здоровым, и даже более того. Да, я понимаю, что это прозвучит странно, но первое слово, которое приходит мне в голову – «сила». Может, «здоровый» и лучшее определение, но не такое точное и не настолько значительное. Не знаю. Сейчас у меня нет времени размышлять об этом.

Одеваясь, я выглянул в окно. Предо мной предстало неприглядное зрелище, от которого все внутри меня должно было похолодеть. Тысячи и тысячи мертвецов ковыляли к нашему пристанищу. Винтовочные выстрелы, которые еще несколько минут назад были редкими и звучали вразнобой, превратились в непрерывную безжалостную пальбу. Зомби падали сотнями. Но что толку? Это было все равно, что выжигать муравьев увеличительным стеклом: убей одного, и его место займет тысяча других. Происходящее больше смахивало на пустую трату патронов. Большая часть подстреленных зомби все еще шевелилась. В голову попадали только опытные стрелки, а большинство стрелявших в жизни не нюхали пороха. Дело не шло даже у опытных охотников – раньше им приходилось метить по пятисотфунтовым лосям, а не в двадцатифунтовые человеческие головы. Несмотря на то, что нападавшие были ходячими мертвецами, моим товарищам было все еще очень трудно заставить себя целиться в человека. Чаще они стреляли в корпус, это, по крайней мере, было менее заметно, а, значит, более терпимо.

Единственное, что играло нам на руку – это то, что стоило подстреленному зомби грянуться о землю, как он с большой вероятностью превращался в фарш под ногами орды, бездумно топчущей неудачника. Итак, я принял решение. Я останусь и буду сражаться до тех пор, пока не решу, что бой проигран окончательно. Насчет судьбы Литл Тертл я уже не сомневался, но оставалось проверить, сумею ли я вытащить своих близких невредимыми из этой заварухи. Однако долг, и, что хуже, честь обязывали меня помочь местным и сделать для них все, что в моих силах. Я не собирался бросать их.

Джастин сумел встать с постели, хотя это практически полностью его обессилило. Я застал его, когда он натягивал носки.

– И куда же ты собрался идти? – строго спросил я.

Он поднял лицо, и я невольно сделал шаг назад. Черты Джастина заострились, и это еще больше подчеркивали темные круги под глазами. Кожа на лице местами натянулась, а местами обвисла. Общее впечатление, им производимое, по силе действия равнялось удару под дых.

– Помогать, – ответил он, пытаясь отдышаться после того, как натянул правый носок.

– Единственное, чем ты сможешь помочь – это втянуть нас в неприятности.

Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали настолько черство, но так уж вышло. Если бы речь зашла о состязании по ходьбе между зомби и Джастином, куда разумней было бы поставить на мертвеца.

Глаза Джастина расширились от обиды и боли.

– Я просто хочу помочь, пап. Хочу позаботиться о том, чтобы с мамой и Николь ничего не случилось.

– Я тоже этого хочу, Джастин. Но еще меня беспокоит судьба Тревиса, Брендона, Томми, твоя и всех остальных. Ты ведь понимаешь, верно? Я не уверен, что тебя не свалит отдачей при первом же выстреле.

Это его нисколько не утешило. Он смотрел все так же понуро.

– Джастин, если ты унесешь эту коробку с патронами, – сказал я, кивнув на коробку, которую держал в руках, – то я подумаю насчет того, чтобы позволить тебе пойти с нами.

Я все равно не собирался ничего ему позволять, но почему было не дать ему шанс?

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒