Книга вторая 3 страница

– Нет, не согласен.

– Нет? – взорвался потрясенный Кинг. – Мне ведь надо что‑ то заработать на сделке. Что, черт возьми, вы хотите получить? Сразу наличными?

– Я не хочу ничего, – ответил Питер Марлоу.

– Ничего? – Кинг устало сел, ошарашенный.

Питер Марлоу был озадачен.

– Вы знаете, – сказал он нерешительно, – я не понимаю, почему вас так волнуют некоторые вещи. Этот способ обработки не мой, и я не могу его продавать. Это простой туземный способ. Я не могу ничего с вас брать. Это было бы не правильно. Совершенно. И в любом случае я... – тут Марлоу запнулся и быстро спросил:

– Вы хотите, чтобы я вам сейчас его показал?

– Минутку. Вы имеете в виду, что ничего не просите у меня за показ способа? Ведь я предложил вам сделку шестьдесят на сорок! Ведь я сказал вам, что могу заработать на сделке! – Марлоу кивнул. – Это сумасшествие, – беспомощно заключил Кинг. – Что‑ то не так. Я не понимаю.

– Нечего понимать, – сказал Марлоу, едва заметно улыбаясь – Считайте, что у вас солнечный удар.

Некоторое время Кинг рассматривал его.

– Ответите вы прямо на прямой вопрос?

– Да, конечно.

– Это из‑ за меня, не так ли?

Слова повисли в жарком воздухе.

– Нет, – сказал Марлоу, нарушая тишину.

Оба они говорили друг другу правду.

* * *

Часом позже Питер Марлоу следил за тем, как Текс приготавливает вторую партию табака. На этот раз Текс делал это без его помощи, а Кинг кудахтал вокруг как старая курица.

– Вы уверены, что он положил достаточно сахара? – беспокойно спросил Кинг у Марлоу.

– Совершенно достаточно.

– Через какое время табак будет готов?

– Ты как считаешь, Текс?

Текс улыбнулся Марлоу и распрямился во весь свой нескладный рост, равный шести футам трем дюймам.

– Через пять, может, через шесть минут.

Марлоу встал.

– Где у вас тут «одно место»?

– Уборная? Сзади, – показал Кинг. – Но не могли бы вы потерпеть, пока Текс не кончит? Я хочу убедиться, что он все правильно сделает.

– Текс замечательно справляется, – ответил Марлоу и вышел.

Когда он вернулся, Текс снял сковородку с плитки.

– Готово, – сказал он нервно и посмотрел на Марлоу, чтобы убедиться, правильно ли он оценил готовность.

– Совершенно правильно, – сказал Марлоу, рассматривая обработанный табак.

Кинг возбужденно свернул самокрутку из рисовой бумаги. То же сделали Марлоу и Текс. Они прикурили от ронсоновской зажигалки. Снова облегченно рассмеялись. Потом наступила тишина, потому что каждый из них оценивал качество.

– Очень хороший, – решительно сказал Марлоу. – Я же говорил тебе, что это совсем просто, Текс.

Текс вздохнул с облегчением.

– Совсем неплохо, – проговорил Кинг задумчиво.

– Проклятье, что ты говоришь, – вспыхивая, сказал Текс. – Он чертовски хорош!

Марлоу и Кинг зашлись в хохоте. Они объяснили почему, и Текс тоже стал хохотать.

– Нам надо придумать название марки табака. – Кинг помолчал. – Придумал. Как насчет того, чтобы назвать табак «Три короля»? Один король в честь королевских ВВС, другой в честь Текса, техасского короля, а один – в мою честь.

– Неплохо, – сказал Текс.

– Мы откроем производство завтра утром.

– Я завтра на работах, – покачал головой Текс.

– Черт с ними. Я пошлю Дино вместо тебя.

– Не стоит. Я попрошу его сам. – Текс встал и улыбнулся Марлоу. – Рад был познакомиться с вами, сэр.

– Забудьте слово «сэр», хорошо? – сказал Марлоу.

– Конечно. Спасибо.

Марлоу проследил взглядом, как тот уходил.

– Забавно, – сказал он тихо Кингу. – Я никогда раньше не видел столько улыбок в одной хижине.

– Почему бы не улыбаться? Все могло быть гораздо хуже. Вас сбили, когда вы летали над хребтом?

– Вы имеете ввиду трассу Калькутта – Чингин? Над Гималаями?

– Да. – Кинг кивнул головой в сторону коробочки для табака. – Наполните ее.

– Спасибо. Я сделаю это, если вы не против.

– Когда вы окажетесь без табака, приходите в любое время и угощайтесь.

– Благодарю вас, я так и поступлю. Вы очень добры. – Марлоу захотелось еще раз закурить, но он понимал, что курит слишком много. Если он закурит еще раз, тогда голод будет чувствоваться еще более болезненно. Лучше потерпеть. Он посмотрел на закат и дал себе слово, что не закурит раньше, чем тень сдвинется на два дюйма. – Меня совсем не сбили. Мой самолет повредили, когда был налет на Яву. Я не смог подняться. Очень обидно, – добавил он, пытаясь скрыть горечь.

– Это не так уж и плохо, – сказал Кинг. – Вы могли быть в самолете. Вы живы, а это самое главное. На чем вы летали?

– На «Харрикейне». Это одноместный истребитель. Но мой обычный самолет был «Спит» – «Спитфайер».

– Я слышал о них, но никогда не видел. Вы, ребята, наверняка, вызывали у немцев тошноту?

– Да, – мягко согласился Марлоу. – Мы уж старались.

– Вы не принимали участия в битве за Британию, не так ли? – Кинг был удивлен.

– Нет. Я получил свои крылышки в 1940‑ м. Как раз вовремя.

– Сколько лет вам было?

– Девятнадцать.

– Хм, глядя на вас, я уж было решил, что вам по крайней мере тридцать восемь, а не двадцать четыре!

– Да ладно, братец! – рассмеялся Марлоу. – Сколько вам лет?

– Двадцать пять. Сукин сын, – сказал Кинг. – Лучшие годы жизни, а я заперт в этой вонючей тюрьме.

– Непохоже, что вы заперты. И мне кажется, что вам совсем неплохо.

– Как ни считай, а мы все‑ таки под замком. Как долго это еще продлится?

– Мы заставили немцев отступать. Это представление скоро закончится.

– Вы верите в это?

Питер Марлоу пожал плечами. «Осторожно, – сказал он себе, – ты никогда не был достаточно осторожен».

– Да, я так думаю. По слухам никогда нельзя судить.

– А наша война? Как насчет нас?

Поскольку вопрос был задан другом, Марлоу говорил не опасаясь.

– Думаю, что наша война будет длиться вечность. Ну, япошек мы, конечно, разобьем, в этом я сейчас уверен. Но что касается нас, здесь? Не думаю, что мы выберемся.

– Почему?

– Ну, я не считаю, что японцы когда‑ нибудь сдадутся. Это означает, что нам придется высаживаться на их острова. А когда это случится, мне кажется, они нас всех здесь уберут. Если болезни не прикончат нас к тому времени.

– За каким чертом им это надо?

– Ну, я считаю, чтобы сэкономить время. Думаю, по мере того, как петля все туже станет затягиваться вокруг Японии, они начнут протягивать свои щупальца. Зачем тратить время на несколько тысяч пленных? Япошки совершенно по‑ иному, чем мы, относятся к жизни. А мысль о том, что наши войска находятся на их территории, сведет их с ума. – Голос Питера звучал невыразительно и спокойно. – Думаю, наша песенка спета. Надеюсь, конечно, что ошибаюсь. Но думаю, именно так и будет.

– Ну и обнадежил, сукин сын, – кисло пробормотал Кинг, и когда Марлоу рассмеялся, сказал:

– Над чем, черт побери, вы смеетесь? Кажется, вы всегда смеетесь не там, где надо.

– Простите, плохая привычка.

– Давайте посидим на улице. Мухи замучили. Эй, Макс, – позвал Кинг. – Не хочешь ли прибраться?

Появился Макс и занялся уборкой, а Кинг и Марлоу легко вылезли в окно. Непосредственно под окном Кинга стояли столик и скамейка под навесом из брезента. Кинг сел на скамейку. Марлоу уселся на корточки по туземному обычаю.

– Никогда не мог так сесть, – заметил Кинг.

– Очень удобно. Я привык на Яве.

– Как это вы научились так хорошо говорить по‑ малайски?

– Я некоторое время жил в деревне.

– Когда?

– В 1942 году. После прекращения огня.

Кинг терпеливо ждал продолжения, но больше ничего сказано не было. Он подождал еще, потом спросил:

– Как получилось, что вы жили на Яве в деревне после прекращения огня в 1942 году, если к тому времени все были в лагере для военнопленных?

Марлоу от души рассмеялся.

– Извините. Не о чем особенно рассказывать. Мне пришлась не по вкусу мысль о лагере. На самом деле, когда война закончилась, я заблудился в джунглях и случайно набрел на эту деревню. Меня пожалели. Я прожил там месяцев шесть.

– И как там было?

– Прекрасно. Туземцы очень добры. Я был один из них. Одевался, как яванец, покрасил кожу в темный цвет, вы понимаете, глупость, конечно, потому что мой рост и глаза выдали бы меня, работал на рисовых полях.

– Вы там были в одиночестве?

Помолчав, Марлоу сказал:

– Я был там единственным европейцем, если вы это имеете в виду. – Он окинул взглядом лагерь: тусклое солнце, пробивающееся сквозь пыль и ветер, подхватывающий и крутивший вихри этой пыли. Эти вихри напомнили ему о ней.

Он посмотрел на восток, на неспокойное небо. И она была частью неба. Поднялся небольшой ветер и покачал верхушками кокосовых пальм. И она была частью ветра, пальм и облаков над ними.

Питер Марлоу отогнал эти мысли и стал следить, как за проволокой бредет корейский солдат, обливаясь потом в остывающем пекле. Форма часового была потрепанной и грязной, а фуражка такой же помятой, как и его лицо, винтовка косо висела за спиной. Он был настолько некрасив, насколько прекрасна была она.

Марлоу еще раз посмотрел наверх, оглядывая небесную даль. Только тогда он чувствовал себя свободным, свободным от замкнутого пространства, наполненного мужчинами, мужскими запахами, мужской грязью и мужскими разговорами. «Без женщин, – беспомощно думал Марлоу, – мужчины становятся лишь безжалостной пародией на человека».

И сердце его обливалось кровью в этом солнечном пекле.

– Эй, Питер! – Кинг смотрел на склон холма, рот его был широко раскрыт от изумления.

Марлоу посмотрел в направлении взгляда Кинга, и его передернуло, когда он заметил приближающегося Шона.

– Боже! – Он хотел прошмыгнуть в окно и скрыться, но понял, что это вызовет еще больше подозрений. Поэтому он мрачно ждал, едва дыша. Ему показалось, что у него есть хороший шанс остаться незамеченным, потому что Шон был глубоко поглощен разговором с командиром эскадрильи Родриком и лейтенантом Френком Перришом. Они склонили головы и что‑ то серьезно обсуждали.

Потом Шон посмотрел мимо Френка в сторону и, увидев Марлоу, остановился.

Родрик и Френк тоже остановились. Увидев Марлоу, они все встревожились, но ничем эту тревогу не выдали.

– Привет, Питер, – крикнул Родрик. Он был высоким аккуратным человеком с тонкими чертами лица, такой же высокий и опрятный, как Френк – высокий и неряшливый.

– Привет, Род! – ответил Марлоу.

– Я мигом, – тихо бросил Шон Родрику и пошел к Кингу и Питеру Марлоу. Сейчас, когда первое потрясение прошло, Шон приветливо улыбался.

Марлоу почувствовал прилив ярости. Он встал и стал ждать. Он чувствовал, как глаза Кинга сверлят его.

– Привет, Питер, – сказал Шон.

– Привет, Шон.

– Ты такой худой, Питер.

– А я и не знал. Но не более, чем остальные. Я совершенно здоров. Спасибо.

– Я так давно не видел тебя. Почему ты не зайдешь в театр? Там всегда можно перехватить что‑ нибудь поесть, ты же знаешь меня, я никогда не ем много. – Шон обнадеживающе улыбнулся.

– Благодарю, – сказал Питер Марлоу, мучаясь от смущения.

– Ну я знаю, что ты не придешь, – грустно сказал Шон, – но тебе там всегда рады. – Наступила пауза. – Я ни разу тебя больше не видел.

– О, ну ты же понимаешь, как обстоят дела, Шон. Ты занят во всех представлениях, а у меня все хорошо, я занят на работах и разными прочими делами.

Как и Питер Марлоу, Шон был в саронге, но в отличие от саронга Марлоу, который был заношенным и сильно вылинявшим, одеяние Шона было новым, белого цвета, а кайма была расшита голубым и серебряным узором. И еще на Шоне был местный баджу – жакет с короткими рукавами, заканчивающийся у талии, плотно подогнанный и подчеркивающий выпуклости груди. Кинг зачарованно уставился в наполовину распахнутый вырез баджу.

Шон заметил Кинга, бледно улыбнулся, поправил прическу, слегка растрепанную ветром, и забавлялся, пока Кинг смотрел на него. Шон улыбался про себя и возбуждался, в то время, как лицо Кинга вспыхнуло краской.

– Э, жарковато становится, а? – спросил Кинг, чувствуя себя неловко.

– Я думаю, да, – любезно сказал Шон, не страдающий от жары и как всегда не потеющий, даже если жара нестерпима.

Наступило молчание.

– Да, прости, – произнес Марлоу, увидев, как Шон смотрит на Кинга и терпеливо ждет, пока его представят. – Ты знаком... Шон рассмеялся.

– Боже мой, Питер. Ты в расстроенных чувствах. Конечно же, я знаю, кто твой друг, хотя мы никогда не встречались, – Шон протянул руку. – Как поживаете? Познакомиться с Кингом – такая честь!

– Э, спасибо, – сказал Кинг, едва касаясь руки, такой маленькой по сравнению с его собственной. – Хотите, э, закурить?

– Спасибо, но я не курю. Но, если вы не против, я возьму сигаретку. Даже две, если можно? – Шон кивнул в сторону тропинки. – Род и Френк курят, и я знаю, что они будут рады.

– Конечно, – сказал Кинг. – Конечно.

– Благодарю. Очень мило с вашей стороны.

Вопреки своему желанию Кинг почувствовал тепло улыбки Шона. Вопреки самому себе он сказал, что думал.

– Вы были великолепны в «Отелло».

– Спасибо, – радостно сказал Шон. – Вам понравился «Гамлет»?

– Да. А я никогда особенно не увлекался Шекспиром.

Шон рассмеялся.

– Это в самом деле похвала. Мы сейчас ставим новую пьесу. В основном она написана Френком и должна получиться очень смешной.

– Даже если она самая обыкновенная, то будет знаменитой, а вы будете великолепны, – сказал Кинг, чувствуя себя более непринужденно.

– Как мило с вашей стороны. Спасибо, – Шон посмотрел на Марлоу, и глаза его еще сильнее заблестели. – Но боюсь, Питер не согласен с вами.

– Хватит, Шон, – сказал Марлоу.

Шон не смотрел на Марлоу, он не отводил взгляда от Кинга и улыбался, но под улыбкой таилась ярость. – Питеру я не нравлюсь.

– Хватит, Шон, – резко сказал Марлоу.

– Почему? – разразился Шон. – Ты презираешь людей с отклонениями, кажется, так ты называешь гомосексуалистов. Ты выразил свое отношение совершенно ясно. А я не забыл!

– И я тоже!

– Ну, вот это уже что‑ то! Мне не нравится, когда меня презирают, и менее всего, когда презираешь меня ты!

– Я сказал, хватит! Сейчас не время и не место. И мы это уже обсуждали, и ты все высказал прежде. Я извинился. Я не хотел тебя обидеть!

– Да. Но ты по‑ прежнему ненавидишь меня. Почему? Почему?

– Это не так.

– Тогда почему ты всегда избегаешь меня?

– Так лучше. Ради Бога, Шон, оставь меня в покое.

Шон уставился на Марлоу, а потом успокоился так же внезапно, как рассердился.

– Извини, Питер. Ты, вероятно, прав. Я глупо себя веду. Это просто потому, что мне бывает одиноко время от времени. Хочется просто поговорить.

Шон потянулся и коснулся руки Марлоу.

– Извини. Я хотел, чтобы мы снова стали друзьями.

Питер Марлоу ничего не мог ответить.

Шон замялся.

– Ну, я думаю, мне лучше идти.

– Шон, – окликнул его Родрик с тропинки, – мы уже опаздываем.

– Я сейчас приду. – Шон еще раз посмотрел на Марлоу, потом вздохнул и протянул руку Кингу. – Рад был встретиться с вами. Прошу извинить мое дурное поведение.

Кингу не удалось избежать повторного рукопожатия.

– Рад был познакомиться с вами.

Шон колебался, глаза его были сумрачными и ищущими.

– Вы друг Питера?

Кинг почувствовал, что все услышали, когда он, запинаясь, произнес:

– Э, конечно, да, думаю, что так.

– Странно, не правда ли, что одно и то же слово имеет столько значений. Но, если вы его друг, не сбивайте его, пожалуйста, с пути истинного. У вас дурная репутация, а я бы не хотел, чтобы у Питера были неприятности. Я очень люблю его.

– Э, да, конечно. – Колени Кинга были ватными, спины он не чувствовал. Но обаяние улыбки Шона пронизывало его насквозь. Ничего похожего он раньше не испытывал.

– Представления – это лучшее, что есть в лагере, – сказал он. – Здорово скрашивают жизнь. А вы – лучшее, что есть там.

– Спасибо. – А потом повернулся к Марлоу. – Это действительно делает жизнь стоящей. Я очень рад. И мне нравится в них участвовать. Питер, это действительно делает жизнь стоящей.

– Да, – согласился раздраженный Марлоу. – Я рад, что все в порядке.

Шон в последний раз нерешительно улыбнулся, потом быстро повернулся и поспешно ушел.

– Будь я проклят! – Кинг сел.

Марлоу тоже сел. Он достал коробочку с табаком и свернул сигарету.

– Если бы не знать, что он мужчина, можно было бы поклясться, что он женщина, – заявил Кинг. – Красивая женщина.

Марлоу устало кивнул.

– Он не похож на остальных трудяг, – сказал Кинг, – это совершенно точно. Нет, сэр. Совсем не похож. Боже, в нем есть что‑ то, чего не... – Кинг запнулся, попытался найти слово и беспомощно продолжил. – Не знаю, как сказать. Он... он, черт побери, женщина! Помните, как он играл Дездемону? Боже мой, да готов поспорить, что от его вида в женском наряде у каждого парня в Чанги становилось тесно в штанах. Нельзя винить человека за то, что его вводят в соблазн. Я соблазнен, как и другие. И если мужчина говорит обратное, он наверняка врет. – Потом поднял глаза на Марлоу и внимательно стал рассматривать его.

– О, Бога ради, – раздраженно бросил Марлоу. – Вы что, считаете меня тоже гомиком?

– Нет, – спокойно сказал Кинг. – Мне вообще‑ то все равно. По крайне мере настолько, насколько меня это касается.

– Ну так я не гомик.

– Звучит чертовски убедительно, – с ухмылкой заметил Кинг. – Что, поссорились с любовником?

– Убирайтесь к дьяволу!

Спустя минуту Кинг вкрадчиво спросил:

– Вы давно знаете Шона?

– Он был в моей эскадрилье, – неохотно сказал Марлоу, – и я был выделен приглядывать за ним. Я очень близко узнал его. – Он погасил горящий кончик своей сигареты и высыпал остатки табака в коробочку. – Короче говоря, он был моим лучшим другом и очень хорошим летчиком. – Питер посмотрел на Кинга. – Он мне очень нравился.

– Был ли он таким прежде?

– Нет.

– О, я понимаю, что в то время он не одевался как женщина, но черт возьми, должны же были проявляться его склонности.

– Шон никогда так себя не вел. Он был очень красивым, ласковым парнем. В нем не было ничего от женщины, просто он отличался некоторым... состраданием.

– Вы видели его когда‑ нибудь голым?

– Нет.

– Это существенно. Никто другой не видел тоже. Даже полураздетым.

Шону была отведена в театре отдельная клетушка; ни у кого другого в Чанги такой привилегии не было. Даже у Кинга. Но Шон никогда не спал там. Мысль о Шоне, который находился один в комнате с замком на двери, была слишком опасной из‑ за того, что многие в лагере не скрывали свою похоть, а у остальных она была готова выплеснуться наружу. Поэтому Шон спал всегда в одной из хижин, но переодевался и мылся в отдельной комнате.

– Что произошло между вами? – спросил Кинг.

– Я чуть было не убил его. Однажды.

Разговор внезапно прекратился. Оба собеседника внимательно прислушались. Ничего, что‑ то вроде вздоха, неясного ощущения. Кинг быстро оглянулся по сторонам. Не увидев ничего необычного, он встал и влез в окно. Марлоу последовал за ним. Мужчины в хижине тоже прислушивались. Кинг пристально посмотрел в направлении угла тюремного здания. Вроде бы все было в порядке. Пленные по‑ прежнему сновали туда‑ сюда.

– В чем дело? – тихо спросил Кинг.

– Не знаю, – ответил, прислушиваясь, Марлоу. Люди по‑ прежнему перемещались по лагерю, но скорость почти незаметно увеличилась.

– Эй, посмотрите‑ ка, – прошептал Текс.

К ним, вверх по склону, огибая угол тюрьмы, шел капитан Браф. Потом за ним появились другие офицеры, направляясь к хижинам, где содержался рядовой состав.

– Могут быть неприятности, – кисло сказал Текс.

– Возможно, это обыск, – сказал Макс.

В мгновение ока Кинг встал на колени, отпирая черную коробку. Марлоу торопливо бросил:

– Увидимся позже.

– Держите, – сказал Кинг, бросая ему пачку. – Ну, а увидимся вечером, если хотите.

Марлоу выскочил из хижины и побежал вниз по склону. Кинг выдернул трое наручных часов, которые были спрятаны в кофейных зернах. Минуту подумав, он встал на стул и запихал часы в листья на крыше. Он знал, что все видели его новый тайник, но ему было все равно, потому что с этим теперь ничего нельзя было сделать. Потом он запер черную коробку, и в этот момент в дверях появился Браф.

– Ладно, парни, давайте выходите.

Глава 4

Питер Марлоу думал только о своей фляге с водой, пока проталкивался через потный муравейник пленных, строящихся вдоль асфальтированной дороги. Он изо всех сил пытался вспомнить, наполнил ли он флягу, но не был уверен в этом.

Он взбежал по ступенькам в хижину. Но хижина уже была пуста, а в дверях стоял грязный корейский охранник. Марлоу знал, что ему не позволят пройти, поэтому развернулся, нырнул под свес крыши и перебежал к другому входу в хижину. Он успел проскочить к своей койке и схватить флягу до того, как его заметил охранник.

Кореец мрачно выругался, подошел и знаком приказал положить флягу обратно. Но Питер Марлоу торжественно отдал ему честь и заговорил на малайском, который понимали многие охранники.

– Здравствуйте, господин. Возможно, нам придется долго ждать, и я прошу вас разрешить мне взять мою флягу, потому что у меня дизентерия. – Говоря это, он потряс флягу. Она была полной.

Охранник вырвал флягу у него из рук и подозрительно обнюхал ее. Потом вылил немного воды на пол, сунул флягу Марлоу, снова обругал его и показал рукой на выстроившихся на улице людей.

Марлоу поклонился, чувствуя облегчение, и побежал в строй к своей группе.

– Где тебя носили черти, Питер? – спросил Спенс, раздраженный приступами дизентерии.

– Все в порядке, я здесь. – Сейчас, когда у Марлоу была его фляга, он был настроен легкомысленно. – Давай, Спенс, строй ребят, – сказал он, подначивая его.

– Иди к черту. Парни, стройтесь. – Спенс пересчитал людей и потом спросил:

– Где Боне?

– В госпитале, – объяснил Эварт. – Ушел туда сразу после завтрака. Я сам отвел его.

– Почему, черт возьми, ты мне раньше об этом не сказал?

– Ради Бога, я проработал весь день на огородах! Цепляйся к кому‑ нибудь другому!

– Да успокойся ты, черт побери!

Но Питер Марлоу не слушал ругательства, болтовню и сплетни. Он надеялся, что полковник и Мак тоже прихватили свои фляги.

Когда группа была пересчитана, капитан Спенс подошел к подполковнику Селларсу, который лично нес ответственность за четыре хижины, и козырнул.

– Шестьдесят четыре человека, как и должно быть, сэр. Девятнадцать здесь, двадцать три в госпитале, двадцать два на работах.

– Хорошо, Спенс.

Когда Селларс получил данные по своим четырем хижинам, он передал их дальше полковнику Смедли‑ Тейлору, отвечающему за десять хижин. Потом Смедли‑ Тейлор передал свои сведения дальше. Следующий офицер передал их своему начальству, и эта операция повторялась по всему лагерю, внутри тюрьмы и вне ее, до тех пор, пока общие данные не доходили до коменданта лагеря. Тот сложил количество людей в лагере с количеством людей в госпитале и количеством пленных, занятых на работах, а потом доложил общие цифры капитану Иошиме, японскому представителю. Иошима обругал коменданта лагеря, так как в списке не хватало одного человека.

Паника на час охватила лагерь, пока отсутствующего человека не нашли на кладбище. Полковник доктор Рофер из королевской медицинской службы накинулся на своего помощника, полковника доктора Кеннеди, который пытался объяснить, как трудно быстро составить отчет, после чего полковник Рофер обругал его вторично и сказал, что это является его обязанностью. Потом Рофер отправился с повинной к коменданту лагеря, который выбранил его за плохую работу, а потом комендант лагеря пошел к Иошиме и постарался вежливо объяснить, что человек был найден, но трудно без задержки выдавать правильные цифры. А Иошима обругал коменданта за плохую работу и напомнил ему его ответственность: если он не умеет уследить за несложными расчетами, возможно, пришла пора возложить на какого‑ нибудь другого офицера обязанность командира лагеря.

Пока строй пленных то тут то там взрывался раздражением, корейские охранники обыскивали хижины, особенно офицерские. В них, по мнению охраны, должен был быть спрятан радиоприемник – связующая ниточка с живым миром, надежда людей. Охране хотелось найти приемник, как это уже было пять месяцев назад. Но и охрана, и пленные изнемогали от жары, и обыск был поверхностным.

Пленные обливались потом и отчаянно ругались. Несколько человек упали в обморок. Дизентерийные больные вереницей бегали в уборные. Те, которым было очень плохо, здесь же садились на корточки или ложились на землю, отдаваясь боли. Здоровые не замечали вони. Она была привычным делом, так, как привычны были непрерывное снование в уборные, да и сам процесс ожидания.

Через три часа обыск окончился. Людей распустили. Они хлынули в хижины и в тень, задыхаясь, улеглись на койки или отправились в душевые, раздраженно дожидаясь, пока вода снимет головную боль.

Питер Марлоу вышел из душа. Он обмотал саронг вокруг пояса и направился в бетонное бунгало, где жили его друзья, его группа.

– Puki'mahly! – ухмыльнулся Мак. Майор Маккой был непокладистым шотландцем невыского роста с хорошей выправкой. Двадцать пять лет, проведенных в джунглях Малайзии, оставили глубокие следы на его лице, свое дело сделали и любовь к выпивке, и нескончаемая карточная игра, и приступы лихорадки.

– 'Mahlu senderis, – ответил Питер Марлоу, с удовольствием присаживаясь на корточки. Малайские непристойности всегда забавляли его. У этих слов не было дословного перевода на английский, потому что «puki» означало определенную часть женского тела, а «'mahku» – «срамной».

– Ублюдки, неужели вы не можете хоть один раз поговорить на хорошем английском? – сказал полковник Ларкин. Он лежал на своем матраце на полу. Ларкин задыхался из‑ за жары, а голова болела из‑ за перенесенной малярии.

Мак подмигнул Питеру Марлоу.

– Мы все время ему объясняем, но в его тупую башку ничего не лезет. Полковник безнадежен!

– Верно, приятель, – согласился Питер Марлоу, копируя австралийское произношение Ларкина.

– За каким чертом я с вами двоими связался, – устало простонал Ларкин, – я так и не пойму.

Мак ухмыльнулся.

– Потому что он лентяй, правда, Питер? Мы с вами всю работу делаем, а он сидит и притворяется, что встать не может, и все из‑ за того, что у него легкий приступ малярии.

– Puki'mahly. И дайте мне попить, Марлоу.

– Слушаюсь, сэр, господин полковник! – Он протянул Ларкину свою флягу с водой. Когда Ларкин увидел ее, он улыбнулся, превозмогая боль.

– Все в порядке, дружище Питер? – тихо спросил он.

– Да. Господи, я на какое‑ то время голову потерял.

– Мак и я тоже.

Ларкин отхлебнул воды и бережно вернул флягу.

– Вы хорошо себя чувствуете, полковник? – Питера Марлоу смутил цвет лица Ларкина.

– Проклятье, – сказал Ларкин. – Нет ничего, что не могла бы вылечить бутылка пива. Завтра поправлюсь.

Питер Марлоу кивнул.

– Лихорадка у вас по крайней мере прошла, – сказал он. Потом, с подчеркнутой небрежностью, вытащил пачку «Куа».

– Бог мой, – одновременно ахнули Мак и Ларкин. Марлоу вскрыл пачку и дал каждому по сигарете.

– Подарок от Деда Мороза!

– Где вы, черт возьми, их взяли, Питер?

– Подождите, давайте немножко покурим, – мрачно сказал Мак, – перед тем, как услышим плохие новости. Он, возможно, продал наши тюфяки или что‑ нибудь в этом роде.

Марлоу рассказал им про Кинга и Грея. Они слушали с растущим изумлением. Затем поведал историю с обработкой табака, они слушали молча, пока он не упомянул про предложенные ему проценты.

– Шестьдесят и сорок! – радостно выпалил Мак. – Шестьдесят и сорок, о. Бог мой!

– Да, – сказал Питер Марлоу, не правильно истолковав реакцию Мака. – Представьте себе! Так или иначе, я просто показал ему, как это делается. Кажется, он удивился, когда я ничего не взял взамен.

– Вы отдали способ даром? – Мак был ошеломлен.

– Конечно. Что‑ нибудь не так. Мак?

– Почему?

– Ну, я не мог вступать в сделку. Марлоу не торговцы. – Питер говорил так, как будто он имел дело с маленьким ребенком, – Это просто невозможно, старина.

– Бог мой, да у вас была прекрасная возможность заработать, и вы ее отвергли с тупой ухмылкой. Я полагаю, вам ясно, что, если бы за этим делом стоял Кинг, у вас хватило бы денег, чтобы покупать удвоенные пайки с сегодняшнего дня и до страшного суда. Почему вы, черт побери, не держали рот на замке, и не рассказали мне, и не дали мне возможности...

– О чем вы говорите. Мак? – резко вмешался Ларкин. – Парень все сделал верно, зачем ему связываться с Кингом.

– Но...

– Ничего, кроме этого, – сказал Ларкин.

Мак мгновенно остыл, ругая себя за вспышку. Он вымученно рассмеялся.

– Я просто разыгрывал вас, Питер.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒