Иоанна Хмелевская 1 страница

Стр 1 из 15Следующая ⇒

Иоанна Хмелевская

По ту сторону барьера

http: //www. LADOSHKI. com

«По ту сторону барьера»: У‑ Фактория; 2002

ISBN 5‑ 94799‑ 099‑ 7

Оригинал: Joanna Chmielewska, “Przekleta barię ra”

Перевод: Вера Селиванова

Аннотация

Времена не выбирают,

В них живут и умирают —

сказал поэт А. Кушнер. И если каждый из нас, увы, признает правоту этих слов и смирился с нею, то совсем по‑ другому обстоит дело с героиней нового детектива Иоанны Хмелевской.

Катажина Лихницкая, молодая и красивая владелица крупного поместья в Польше и немалой недвижимости во Франции, жила себе припеваючи в Польше XIX века, как вдруг неведомая сила переносит её из спокойного 1882 года в наши беспокойные времена. Мы уже привыкли к тому, что энергичным и неунывающим героиням романов Хмелевской приходится преодолевать всевозможные препятствия, но такого ещё не встречалось. На сей раз она сражается с самим Временем, ведь заглавный «Проклятый барьер» — это временной барьер, который приходится Катажине не по своей воле пересекать в ту и другую сторону, а следовательно, жить в разных временах. И в каждом сталкиваться с необыкновенными приключениями.

Когда же наконец появляется возможность выбора — в каком времени остаться жить, молодая красавица без колебаний выбирает наше. Почему — узнаете, прочтя книгу.

А ещё говорят — времена не выбирают…

Иоанна Хмелевская

По ту сторону барьера

Часть I

* * *

Меня разбудило солнце. Оно светило прямо в лицо. Не понимаю, как это случилось, ведь шторы с вечера были задёрнуты.

С трудом раскрыв глаза, я тут же их закрыла.

Переждав немного, решилась опять открыть, надеясь, что увиденное рассечётся, как фантомы дурного сна.

Пришлось повторить операцию несколько раз, ибо призрачные фантомы не желали рассеиваться. Не помог и испытанный способ, как я ни щипала свою руку. Даже вскрикнула от боли, но сон не исчезал.

Значит, это не сон! Тогда что же?

Голова пошла кругом. Я же прекрасно помнила, как вчера вечером легла спать в лучшей комнате постоялого двора, в приличную кровать с балдахином и занавесями, все как положено. Мой багаж — сундуки, картонки и шкатулы — ещё с вечера внесли в комнату…

Вспомнив о вещах, я в тревоге приподнялась и глянула в угол, куда накануне их поставили. Кажется, все в порядке, вон два сундука — стоят, как поставили, а два меньших открыты, из укладок горничная девка вынимала нужные мне вещи, они частично распакованы. Вещи в целости, но вот все остальное…

Я даже было подумала — может, ночью, когда я спала, меня зачем‑ то перенесли в другое помещение? Но ведь сон у меня лёгкий, я бы почувствовала, а выпитая за ужином стопка вина никак не могла одурманить до такой степени, чтобы я ничего не почувствовала. Тогда что же все это значит?

Я проснулась совсем в другом месте. Уж не знаю, как и назвать его — покои или изба. Комнатушка небольшая, скудно обставленная, но очень чистая, просто поразительно чистая! Сама комнатка маленькая, зато окна огромные, а на них — тюлевые занавески и тяжёлые шторы, небрежно задёрнутые. Вот через щель в шторе солнце и светило прямо мне в лицо.

Ничего не понимая, я вся сжалась и неподвижно лежала. И пролежала бы так Господь знает сколько времени, если бы не… если бы не настоятельная необходимость воспользоваться ночником. Я села на постели и спустила ноги на пол. Оказалось, весь пол покрыт ковром, светлым, без узоров, наверняка дешёвым, однако на ощупь оказавшимся мягким и пушистым.

Уже чувствуя неладное, я заглянула под кровать.

Так и знала! Никакого ночника под нею не обнаружилось. Да он бы и не поместился там, ибо эта ни на что не похожая кровать стояла на таких коротких ножках, что под нею вряд бы поместились даже ночные туфли. А туфли стояли рядом, на полу. Сунув в них ноги, я осмотрелась в поисках звонка, чтобы вызвать прислугу.

Езус‑ Мария, не было звонка! Да и вообще не было самых необходимых вещей — умывальника с кувшином воды и тазом, полотенец и прочего, не говоря уже о ночнике. Накинув на себя пеньюар — к счастью, он оказался на спинке — стула, кресла, уж и не знаю, как назвать этот предмет меблировки — я решилась выглянуть в коридор, чтобы за неимением звонка позвать криком или горничную девушку, или хоть служителя этого заезжего двора.

В комнате было две двери. Открыв одну из них, я так и остолбенела. Это оказался не выход в коридор, а вход в совсем тёмное помещение, заставленное какими‑ то светлыми предметами. Преодолев страх, я шагнула в темноту и, чудом удержавшись на скользком полу, чтобы не упасть, опёрлась о стену рукой, попав на какую‑ то неровность в стене. Под рукою фукнуло, и все помещение залил яркий свет. Я замерла. Разумеется, мне не раз случалось видеть фейерверки, произведённые с помощью взрываемого пороха, когда от пылающих в небе узоров становилось светло как днём. Здесь, однако, ничто не взорвалось, да и в доме я находилась, а не под открытым небом. Сердце в груди страшно заколотилось, ноги обмякли, и я стала было сползать по стенке, но чрезвычайным усилием воли взяла себя в руки, понимая, что приводить меня в чувство некому.

Несколько подкреплённая таким соображением, я собралась с силами и оглядела светлое помещение. И снова поразила меня царящая в нем чистота, тем более что ковёр на полу отсутствовал, а пол, потолок и вся мебель были выкрашены светлой краской. Организм настоятельно напомнил о себе, но сколько я ни оглядывалась, ничего похожего на ночной сосуд не заметила. Да и кувшина с водой не было. Почему‑ то вспомнились батюшкины рассказы о древних римлянах, об их термах и акведуках, по которым они доставляли воду в свои дворцы и дома. Тогда достаточно было повернуть кран — и вода лилась безостановочно. Да и в более поздние времена монархи пользовались сооружениями, напоминающими трон с отверстием, под которым находился сосуд…

Больше терпеть я не могла. Терзаемая неуверенностью и муками совести, что испачкаю столь чистое помещение, я решила воспользоваться предметом, отдалённо напоминающим — ну, не трон, а все же сиденье, тоже закрытое и немного похожее на кресло. Дно в белом кресле и в самом деле оказалось крышкой, которую мне с некоторым усилием удалось поднять, разорвав при этом заклеивающую его бумагу с надписью по‑ французски «Продезинфицировано». Непонятно.

Облегчившись и немного воспрянув духом, я, памятуя рассказы батюшки, принялась искать кран с водой, дабы смыть нечистоты. Обо всем остальном подумаю потом, сейчас это самое насущное. Вот этот предмет напоминает умывальник, логично предположить, что в него должна литься вода. Однако ничего похожего на кран поблизости обнаружить не удалось. Правда, торчит нечто, смахивающее на ручку разливательной ложки, но при ней ничего, хоть отдалённо напоминающее кран, как его описывал батюшка. За неимением лучшего я занялась этим укороченным половником, уже в полном отчаянии нажимая на него со всех сторон и пытаясь открутить от стены. Он вроде как поддавался, крутился во все стороны, но мне так и не удалось выжать из него хоть каплю воды. Дёргая, нажимая и поворачивая эту несуразную ложку во все стороны, я ненароком приподняла её вверх, и тут вдруг брызнула струя горячей воды, такая сильная и такая горячая, что я с криком отскочила.

Ладно, какой‑ никакой источник воды обнаружился, теперь надо её вылить в испачканное мною королевское седалище. Не понимаю, как можно обходиться без кувшина! Ага, на полочке над умывальником стоят два стакана, обёрнутые зачем‑ то прозрачным пузырём. Пришлось воспользоваться одним из них и, многократно наполняя стакан и выливая его в нужное место, мне наконец удалось смыть свою компрометацию. С непривычки я очень устала, от эмоций и физических усилий покрылась потом, ноги меня не держали, и, выливая последний стакан, от слабости опёрлась рукой о спинку необычного ночника. Хлынувший из этой спинки с оглушительным шумом сущий водопад лишил меня остатков соображения.

Отскочив на середину этого кошмарного помещения и стараясь ни к чему не прикасаться и ни на что не опираться, я с колотящимся сердцем простояла довольно продолжительное время, пока не обрела вновь способность соображать и двигаться.

Езус‑ Мария, куда же это меня занесло? Каким образом? И что теперь делать?

Для начала, пожалуй, как следует прополоскать седалище, коль скоро при нем имеется столь мощный источник воды.

Довольно занятно было наблюдать, как по мановению моей руки каскад обрушился вновь, восстановив первозданную белизну сосуда. Не выдержав, я снова вызвала к жизни гремящий водопад. С трудом удержавшись от повторения удачного опыта, я обратилась к умывальнику, куда все ещё лилась горячая вода. Осмелев, я принялась забавляться с разливательной ложкой и скоро поняла, что, опустив её, прекращаю доступ воды, которая почему‑ то сделалась уже намного холоднее.

Как всякая родовитая шляхтянка, я получила в семье неплохое образование, много читала и теперь вспомнила, что в последнее время много писалось и говорилось о грандиозных работах по очистке и приведению в порядок парижских каналов. Вероятно, хитроумные французы с помощью труб провели воду прямо в свои дома или хотя бы в лучшие постоялые дворы, называемые ими гостиными дворами. Чем они, французы, хуже каких‑ то древних римлян? Недаром ведь в древности Летиция, теперешний Париж, была центром римской Галлии.

Ну ладно, можно объяснить появление воды из труб, а остальное? Это остальное оказалось восхитительным! Тщательно обследовав фантастическую ванную комнату, я обнаружила в ней множество потрясающе удобных изобретений и даже научилась ими пользоваться. С наслаждением вымывшись под душем — не пришлось наполнять ванну! — и при этом не замочив голову, так как предварительно обнаружила на редкость прочный и водонепроницаемый чепец красивого розового цвета, сшитый из совершенно не известной мне материи, я опять же с наслаждением вытерлась белоснежными, а следовательно, чистыми полотенцами и на этом закончила утренние гигиенические процедуры. Больше в ванной мне нечего было делать, а уж как тут было хорошо и приятно! И как боязно было выходить наружу. Однако больше нельзя было медлить.

Вернувшись в спальню, я задумалась над тем, как же вызвать горничную девушку. Колокольчика нигде не нашлось, а выглянуть в коридор я опасалась. Тут вдруг в дверь постучали, и в ответ на моё «Entrez! » вошла горничная.

Наверняка это была горничная, ибо в руках она держала подносик с едой и была в белом батистовом фартучке, но, бог мой, что за одежда на ней! Уж не в дом ли терпимости меня занесла жестокая судьба?

Платья на девушке не было, лишь коротенькая юбочка, не прикрывающая колен, ноги все на виду и совершенно голые!.. При виде такого бесстыдства я потеряла голос, девушка же с улыбкой вежливо, хотя и не поклонившись, поздоровалась со мной и сообщила, что завтрак принесла мне в номер, как я вчера и заказывала. Я заказывала?! Не дождавшись от меня ни слова, служанка поставила подносик с завтраком на маленький столик и вышла.

Выходит, вчера я заказала этот завтрак. Как ни старалась, ничего не могла припомнить. Возможно, завтрак для меня заказала моя горничная. Но где она? Не могла же я отправиться в Париж без своей горничной!

А есть очень хотелось. Оказывается, я чрезвычайно проголодалась! Настолько, что даже странные и необъяснимые обстоятельства не лишили меня аппетита. С некоторой тревогой я оглядела завтрак, подозревая и в нем сюрпризы. Благодарение Господу, продукты оказались привычными: свежие булочки, рогалики. Молоко в маленьком кувшинчике. Варенье — или повидло? — в крохотной, совершенно кукольной мисочке. Горячий напиток в чашке. Я понюхала — запах знакомый, кофе, что ж, его мне доводилось пить. А вот это что? Какие‑ то мелкие предметы в блестящих бумажках. Развернула — кусочек масла, сыра, сахара. И ко всему этому ножичек, тоже странный, словно игрушечный.

Я съела все! И все оказалось очень вкусно, особенно сырок и абрикосовое варенье. Правда, несколько отравлял утреннюю трапезу какой‑ то непонятный шум. Теперь, поев, я могла и ему уделить внимание. Шум доносился из‑ за окна. Я совсем раздвинула шторы и выглянула в окно.

В который уже раз за это утро я находилась на грани обморока и удерживала себя от него лишь с превеликим трудом, понимая, что приводить меня в сознание некому.

Не знаю, сколько времени я простояла у окна, тупо глядя на улицу вниз и не веря глазам своим. Теперь‑ то уж я точно сплю и вижу кошмарный сон!

Нет, нельзя сказать, что я была совсем не подготовлена к страшному зрелищу. Что значит вырасти в просвещённой семье, много читать и бывать за границей! Доводилось слышать о самодвижущихся экипажах, я даже видела в одном из заграничных журналов рисунок такого экипажа будущего, а однажды, находясь у нас с визитом, пан Петруцкий целый вечер рассказывал о повозках, что мчатся без впряжённых лошадей. Многие его тогда маньяком и фантазёром называли, а он лишь снисходительно посмеивался и пытался разъяснить способ устройства двигателей этих, как он выразился, «аутомобилей». Значит, то, что в данный момент мчалось мимо моего окна по улице, могло оказаться… не знаю, как поточнее выразиться… это могли оказаться потомки тех самых «аутомобилей». А потомки эти, ни на что не похожие, так и шныряли по улице, туда‑ сюда, один за другим. Некоторые останавливались, из них вылезали люди! И все рычали и ревели. Не люди, а экипажи эти самодвижущиеся. Не очень громко, потише, чем локомобили, но поскольку их было множество — шум они производили изрядный.

И ещё что‑ то происходило внизу, но остальную часть улицы от моих взоров закрывали огромные кроны деревьев, из чего я заключила, что перед моим постоялым двором тянется не просто улица, а один из парижских бульваров.

Уж и не знаю, сколько я так неподвижно стояла в окне, не зная, что и думать, да, к счастью, вдруг увидела внизу моего собственного кучера. Не сразу его узнала, странная какая‑ то на нем была одежда, но, приглядевшись хорошенько, узнала. Это же он, Роман! Роман крутился вокруг одного из таких аутомобилей и вроде бы протирал его стеклянные части. Подумалось — наверняка это окна механического экипажа, ведь и в моей карете были стеклянные окошечки…

Господи, а что сталось с моей каретой?! Куда подевались лошади?

Не долго думая, я решила спросить об этом слугу, ответственного за них. Уже зная, что в комнате не найдётся колокольчика и вообще нет возможности обычным способом вызвать прислугу, я распахнула окно, которое и без того было приоткрыто, и громко позвала Романа. Он как‑ то сразу расслышал в городском шуме мой голос.

Подняв голову и узрев меня в окне, Роман вежливо поклонился. Я жестом велела ему подняться ко мне.

Минуты через две Роман уже был в моей комнате.

— Что все это означает? — спросила я, стараясь, чтобы голос прозвучал, как обычно, сдержанно‑ сурово, но, боюсь, на сей раз мне это не удалось. Сама почувствовала — получилось как‑ то жалостливо.

Кучер был удивлён. И кажется, попытался снять с себя вину.

— Так я же сменил колесо, — вроде бы оправдывался он. — Теперь мы можем ехать, как только ясновельможная пани того пожелает, ведь колесо отлетело…

— Где мы находимся? — резко перебила я непонятные разглагольствования слуги.

Роман с тревогой в голосе ответил:

— Ну как же, пани соизволила забыть, вчера ведь колесо отскочило, требовалось починить…

— Где мы находимся?! — потеряв терпение, громким голосом вскричала я.

— В Шарантоне, проше пани. В отеле «Меркурий». Ведь пани же сама велела вчерась там остановиться, как у нас колесо отлетело. А сразу сменить не было возможности, у них в мастерской не нашлось нужного колёса, только сегодня с утра привезли, я сразу и заменил.

Что‑ то знакомое прозвучало в названии… как Роман сказал? Отеля?

— Ты хотел сказать — постоялый двор «Весёлый Меркурий»?

— Вот именно! — неизвестно чему обрадовался кучер. — Так шановная пани обратила внимание? Они сохранили старую вывеску, ведь и в самом деле когда‑ то, лет сто пятьдесят назад, на этом месте находился постоялый двор, потом гостиница. Теперешний отель не из самых лучших, всего три звёздочки, но удобный и номер свободный был, ведь сейчас не сезон. А название сохранили. Впрочем, теперь они вошли в состав крупной гостиничной корпорации «Меркурий». Внутри, конечно же, все перестроили.

— И откуда все это Роман узнал? — спросила я, пытаясь унять хаос и смятение в душе, а главное, скрыть их от слуги.

— Так я же, пока колесом занимался, переговорил с парнями в гараже, — простодушно ответил Роман, явно не замечая моего смятения. — Отсюда до отеля «Ритц» всего полчаса езды, ну разве что в пробку угодим. Ну да я рассчитываю, в эту пору Периферик, окружной бульвар, свободен…

Больше я не слушала. Голова пошла кругом, чтобы не упасть, пришлось сесть в кресло — ноги не держали. Постепенно исчезала надежда получить разъяснение случившегося от слуги, тем более что, желая скрыть от Романа смятение, я боялась задавать ему прямые вопросы. О чем безопасно спрашивать? Вспомнила о горничной.

— А где же Зузя?

— Какая Зузя?

Я разгневалась.

— Как это какая? Не станет же Роман уверять, что не знает Зузи, моей горничной девушки?

И опять кучер Роман удивился и вроде бы встревожился. Теперь я не сомневалась — его встревожило моё состояние.

— Ну как же! — почтительно напомнил он мне. — Зузя ведь в Секерках осталась. В последний момент пани графиня решила её оставить, она уже собралась ехать. Впрочем, я не удивляюсь, что пани графиня запамятовала об этом, уезжали в такой спешке, немудрёно и забыть. А уж дорога — не приведи Господь! Особливо по германским княжествам, с ихними дорожными работами. Вот и колесо отвалилось. И то удивления достойно, что госпожа графиня вынесла такую дорогу, не расхворалась.

Роман прав, уезжали мы и в самом деле в большой спешке. Весть о кончине двоюродного прадеда застала нас врасплох. В письме его парижского поверенного сообщалось, что если я немедленно не явлюсь самолично в Париж, меня лишат наследства. Месье Дэсплен был опытным нотариусом, и его советом не следовало пренебрегать. Он так и написал — если что и останется, так одна недвижимость, остальное имущество вмиг растащат, первой же расхитительницей станет… эта… гм… прадедушкина… как бы поизящнее выразиться, утешительница.

Письмо месье Дэсплена буквально оглушило меня, ведь я ещё не успела опомниться после кончины мужа, царствие ему небесное, хотя уже больше года прошло, однако покойник, да будет ему земля пухом, умудрился так запутать свои дела, что за год их толком и не распутали. А теперь вот приходится все бросать и мчаться за тридевять земель, уж больно не хотелось и парижского наследства лишиться. Поручить же дела некому, вот и пришлось, невзирая на своё вдовье положение, взять лучшую четвёрку лошадей и сломя голову лететь во Францию, хоть такая спешка и не пристала вдове. Разумеется, можно было бы поспешить в Париж и по железной дороге, недавно построили Варшавско‑ Венскую железную дорогу, но такого мои высокопоставленные родственницы и вовсе бы не простили.

Сменяя лошадей, не останавливаясь на отдых, я за сутки добралась до Дрездена. Потом, и это я отлично помню, передохнула в Нюрнберге, затем, уже не чуя на себе живого места и от тряски вся изломанная, распорядилась сделать остановку в Метце, иначе до Парижа меня бы живой не довезли. И были бы мы на четвёртый день в Париже, не отвались колесо моей кареты в Шарантоне, под Парижем, где и пришлось заночевать в тамошнем заезжем дворе. Да не одна я тут осталась — и карета моя с кучером, и кони мои, ведь подставы по всему пути были из моих лошадей, это уж покойный муж постарался, у него были такие фанаберии — только на собственных лошадях ездить, иначе и в Париж не выбирался, а уж новомодных железных дорог и вовсе не признавал. Из‑ за него и я, доживши до двадцати пяти лет, ни разу в жизни в поездах не ездила.

С другой стороны, что бы я делала в Париже без кареты? Да и добираться из столицы до поместья двоюродного деда куда способнее в своей карете.

Прекрасно осознавая все это, я никак не могла понять, что же со мной приключилось. Или вообще свет перевернулся? К тому же я не сомневалась — Зузю взяла с собой. Иначе кто же меня раздел вчера и в постель уложил? И укладки мои распаковал?

— Так какая же горничная мне вчера прислуживала? — как можно спокойнее поинтересовалась я, всеми силами стараясь скрыть от слуги своё состояние. И с этой же целью добавила: — Вчера до того умучилась — ничего не помню.

Кучер вежливо пояснил:

— Так здешняя горничная и обслужила пани графиню. Та, что дежурство имела. А пани ещё сразу же распорядилась и чаевые ей выдать, потому как с утра другая на дежурство заступала.

— Сколько?

— Сто франков. Очень довольна была.

Я думаю! Ещё бы ей не быть довольной! Где это слыхано — сто франков чаевыми для горничной девушки! Небось, за год столько не зарабатывает. Однако упрекать кучера не стала, возможно потому, что от возмущения голос потеряла.

Впрочем, я скоро отошла. В конце концов, не обеднею из‑ за ста франков, благодарение Господу, состояние у меня приличное, а силы душевные мне понадобятся для того, чтобы вынести неведомо как свалившуюся на меня напасть. Ладно, бог с ними, ста франками. О карете и лошадях тоже расспрошу Романа немного опосля, сейчас займусь главным.

И я стала отдавать распоряжения Роману: вызвать для меня горничную, чтобы помогла мне собраться в дорогу. Это первое, а затем позаботиться о том, чтобы поскорее добраться до «Ритца», — там меня ждут неотложные дела. Попутно распорядиться о вещах, пусть снесут вниз, ну и соответственно вознаградить прислугу.

Уж не знаю почему, но я поняла — сама по себе прислуга в этой гостинице ни о чем не позаботится, а общаться с нею я как‑ то инстинктивно воздерживалась, вот и взвалила все на Романа, своего человека. Он поклонился и вышел.

И тут, должна признаться, меня одолело любопытство, ведь я ещё далеко не все рассмотрела в своей комнате, а уже догадывалась, что в этом «отеле», как его назвал Роман, меня ждёт много неожиданностей.

Мебель, как я уже заметила, была совсем простая, словно в мужицкой хате, правда очень удобная и чистая. И постель, хотя и без привычных занавесей и балдахина, но весьма мягкая и покойная. По обе стороны ложа стояли низенькие светлые шкафчики, а на них… ну что может стоять на прикроватных шкафчиках? Должны быть лампы, хотя я помнила, что с вечера вслед за мной в номер внесли свечи. Ладно, пусть лампы, но в них же нет резервуара, куда наливается керосин. Я заглянула под абажур одной из них — абажур совсем простой, даже примитивный — и никакого сосуда для керосина не обнаружила. Зато увидела какой‑ то непонятный стеклянный пузырь, продолговатый и не прозрачный, а молочно‑ белый. Возможно, теперь во Франции лампы наполняют вот такой неизвестной мне жидкостью. А что это лампа — я не сомневалась. Что же другое могло стоять на прикроватном шкафчике?

Зато совсем сломала голову, разгадывая предназначение другого непонятного предмета рядом с лампой. Ничего не решив, заметила наконец, что стоит он на бумаге, на которой что‑ то написано. По‑ французски.

Три раза прочла я текст на бумажке и ни слова не поняла. То есть слова‑ то как раз были понятны, французский я знала отлично, с детства овладела им, раньше, чем родным польским. Но вот смысл слов… телеком, связь внутренняя, выход в город, нумерация… Вот, скажем, что означает фраза «набрать номер„? Как можно номер «набрать“? Отыскать комнату с нужным номером? Так ведь каждому дураку понятно, зачем писать об этом? И выход в город. Через входную дверь, наверное? Зачем при этом какие‑ то цифры?

Далее следовали более‑ менее понятные сведения: кафе, ресторан, обслуживание. И цифры при них. Будь здесь колокольчик, я бы ещё поняла, значит, в обслуживание звонить девять раз… Что? Аж девять? Нет, такое невозможно, никто в здравом уме не сможет считать все эти звонки, не говоря уже о том, что никаких колокольчиков‑ звоночков нигде не было. Господи, значит, я попала‑ таки в сумасшедший дом.

С бумажкой в руке я села на постели и с трепетом душевным принялась изучать следующие записи. Как баран на новые ворота уставилась я на коротенькую фразу: «Как связаться с Европой». И глагол «связаться», и слово «Европа» были мне знакомы, а вот их сочетание… Ну как можно связаться с Европой, сидя на постели в Шарантоне?! Может, это следует понимать в переносном и даже политическом смысле? Далее перечислялись европейские страны: Германия, Дания, Италия, Польша… Что?! Польша?

Я глазам своим не верила, снова и снова перечитывая коротенькое название собственной родины. Ведь со времён разделов между Пруссией, Австрией и Россией Польши, как самостоятельного государства, не существовало. Та часть, где находились мои поместья, вместе с Варшавой давно принадлежала России. Неужели французы не признают разделов и назло этим державам считают Польшу самостоятельным государством? Да нет, французы всегда держались вместе с Россией. А что там дальше? Австрия, Венгрия, Чехия, Словакия… И Габсбурги это позволили?.. Болгария, Албания… А где же Турция? Ага, Турция тоже нашлась, но уже без этих стран, сама по себе.

Эх, напрасно я углубилась в политику, не бабьего ума это дело, да и времени в обрез. Об этом подумаю потом. А пока…

И я затуманенным взором обвела комнату. Что ещё осталось не обследованным?

У стены стоял небольшой белый шкафчик, в замочной скважине которого торчал ключик. Повернув его, я потянула к себе, догадавшись, что это дверца шкафа. Так и оказалось. Дверца открылась, и я увидела небольшой аккуратный чуланчик, на полках которого и даже в самой дверце стояли небольшие бутылочки с хорошо известными мне напитками. Надписи на них были знакомыми, свойскими: вино, коньяк, пиво, виски… ага, это английская водка, мне приходилось слышать о ней, а вот и просто водка. В самом низу лежала на стеклянной полке большая бутылка шампанского и пакетики с какими‑ то орешками и печеньем. Я сразу прониклась уважением к хозяину постоялого двора, такая забота о путешествующих! А поскольку мой собственный организм явно нуждался в подкреплении, без колебаний вынула я из кладовки малюсенький флакончик с коньяком — не больше лекарственной дозы — и закрыла дверцу чуланчика. Памятуя батюшкины наставления, двумя пальцами я ухватилась за верхнюю металлическую часть коньячной бутылочки и с силой повернула её. А что было делать, если нет прислуги? И пожалуйста, отлично справилась сама! Негромко фукнув, пробочка уже совсем легко прокрутилась и отвалилась. Вылив содержимое в стакан, я выпила все без остатка и сразу почувствовала себя лучше. В голове прояснилось, вернулись присущая мне энергия и даже мужество. Теперь я чувствовала себя в силах заняться одеждой.

Скоро ехать, а я все ещё в пеньюаре. Бросилась к распакованной укладке и первое, что увидела, был мой корсет. Боже, как же я справлюсь без горничной, ведь он зашнуровывается сзади! И зачем я только оставила Зузю, без неё как без рук.

Не успела я опять пасть духом, как увидела второй корсет, с застёжками спереди. Ах, какая же умница Зузя! Знала, как мне тяжело придётся без неё, и положила запасной корсет. Ну, с этим я как‑ нибудь справлюсь.

Тут мне опять пришло в голову выглянуть в окно, чтобы посмотреть, как одеты парижские дамы. Наверняка я в своём захолустье отстала от европейской моды, а уж от парижской и подавно. Да и некогда мне было последние два года следить за модой: сначала долгая болезнь мужа, потом его смерть, траур и эти кошмарные хлопоты по приведению в порядок имущественных дел. А что, если мода изменилась и я в своих платьях трехлетней давности буду выглядеть как белая ворона?

И я, собравшись с силами, опять подошла к окну.

Долго стояла я, стараясь не смотреть на ужасные самодвижущиеся экипажи, все внимание посвящая пешеходам. К сожалению, как назло, не увидела ни одной женщины, сплошные мужчины. Среди них много юношей, изящных и пригожих, насколько можно было разглядеть сквозь окно третьего этажа, но уж больно странно одетых, как‑ то слишком пёстро. Сразу припомнилась итальянская опера, хор селян, пастушки и пастушки.

Время подгоняло, и, потеряв терпение, я уже собралась отойти от окна, как увидела наконец особу женского пола. По всей видимости, она вышла из моего «отеля» и шла по улице, так что я видела её со спины. Но и этого было достаточно, чтобы опять прийти в ужас.

Юбка кошмарно узкая, прямо обтягивающая бедра, и короткая — до земли не доходила, так что половина ноги была на виду. Поскольку юбка развевалась при ходьбе, спереди наверняка должен был быть большой разрез, иначе женщина не смогла бы так широко шагать. На ногах у неё… Боже, что же такое было у неё на ногах? Ботинки? Чёрные, невероятно огромные и широкие, на толстой подошве. Ага, должно быть, те самые сабо, о которых приходилось слышать, но ведь их носят лишь крестьянские бабы, что ходят за скотиной. Как же это? С трепетом переведя глаза на верхнюю часть странной женской фигуры, я узрела на её плечах нечто вроде болеро, обшитого кисточками, тоже развевающимися при быстрой ходьбе и подскакивании на неудобных сабо. Кстати, они тоже деревянные или просто чёрным покрашены? И что самое ужасное — женщина была без шляпы! Да, да, шла по улице без головного убора! И без перчаток. Нет, это не дама, должно быть, какая‑ нибудь судомойка выскочила из гостиницы и поспешила по поручению хозяина. И все равно непонятно, служанка без чепца и шагу не ступит, если же это баба из деревни — платком покроется. Наверняка что‑ то случилось и женщина в спешке выскочила в чем была.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒