Секреты модельной общаги 8 страница

Однако вечер накануне моей съемки расставил все по своим местам.

Днем я совершила долгую прогулку по центру, закутавшись в зимнее пальто из “Н& amp; М”, [28] хотя я всем говорила, что оно от Mark Jacobs. Если не присматриваться и не щупать ткань, то моя ложь была вполне правдоподобной, как я полагала. Поздняя осень постепенно переходила в зиму, ранним утром за окном пролетели даже две снежинки, словно высланные из Арктики на разведку, все ли в порядке в Нью-Йорке. В животе заурчало, когда я пересекала парк на Вашингтон-сквер, минуя группки студентов и пару мазохистов хиппи, игравших на ледяном холоде без рубашек в хэки-сэк. [29] Я сунула в рот кусок жвачки без сахара и принялась жевать, чтобы заглушить голод, — до съемки оставалось меньше восемнадцати часов.

Двое парней-студентов уставились на меня, широко открыв рты, когда я проходила мимо, — я была по меньшей мере на три дюйма выше обоих. Живя в общаге для моделей и проводя почти все свое время среди других рослых девушек, я порой забывала, что возвышаюсь над толпой. Я добавила огоньку в походку, чтобы им было о чем поговорить в столовой с друзьями, и, выйдя на Бродвей, пошла в сторону книжного магазина “Стрэнд”, радуясь возможности немного размяться и подышать на воле — все же лучше, чем проводить день в душной, тесной комнатенке. Неделей раньше я обратила внимание на этот магазин, проезжая со Светланой мимо, когда мы направлялись в ресторан пообедать. Тогда же я и решила его исследовать. Внутри переполненного помещения я нашла секцию книг по искусству и осмотрела выставленные издания. Решила приобрести большой роскошный фолиант о Жане Мишеле Баския, прославившемся двадцать лет тому назад на тех же центральных улицах, по которым я ходила в тот день. Книга была дорогой, но у меня кое-что осталось от еженедельной стипендии агентства, а кроме того, книга продавалась с 50-процентной уценкой. Я вспомнила о Виллеме и его галерее. Может быть, все-таки стоило туда сходить; в конце концов, это не могло мне повредить, к тому же наверняка его там не будет. Робер когда-то сказал, что такой девушке, как я, лучше держаться от Виллема подальше. А если все-таки бельгиец окажется на месте, тогда, возможно, я выясню, почему Робер повел себя так странно, узнав, что я разговаривала с Клюстером. Просто я откажусь пойти с ним в запасники.

Кассир магазина, бородатый парень в очках и вязаной шапочке, удивленно выгнул бровь, когда я протянула ему альбом Баския, словно провинциальный владелец бензоколонки, который думает, что продает “Пентхаус” малолетке.

— Баския, вот как? — озвучил он свое удивление, но прежде окинул меня оценивающим взглядом.

Я улыбнулась ему немного холодно, словно говоря: “Да, у меня есть мозги”.

Температура на улице падала, холод пронизывал до костей (моя диета не способствовала образованию подкожного жира), поэтому домой я поехала на метро, сунув в рот еще две пластинки жвачки в тщетной попытке утихомирить протестующий желудок.

В вестибюле сидел какой-то коренастый парень, по виду русский. Он явно нервничал. Слегка за тридцать, кожаный пиджак, зализанные назад волосы. Из русской мафии или близкого к ней окружения. Когда я вошла, он слегка дернулся словно узнал меня, но тут же понял, что ошибся, и снова уселся на стул. Швейцар не сводил с него глаз. Парень вытащил мобильник и затрещал по- русски. Я готова была поспорить на тысячу рублей, что он поджидает Светлану, но ничего не сказала.

У родных дверей меня встретил безошибочный запах жареной картошки; переступив порог, я поняла почему: в своем коварном стремлении навредить Дженетт мои соседки Кайли и Светлана сбегали в закусочную, где накупили чизбургеров с картошкой, чтобы “угостить” девушку. Все трое расположились за нашим шатким столом, и Дженетт радостно уплетала котлету, отдавая должное и картошке, запивая все это — о, ужас! — шоколадно-молочным коктейлем. Светлана и Кайли едва притрагивались к еде, а пара скомканных салфеток навела меня на мысль, что они, скорее всего, прибегли к детской уловке — пожевать и выплюнуть в салфетку, пока мамочка не смотрит.

— Возьми у меня картошки, — предложила Кайли, подвигая к Дженетт свою картонку обеими руками.

— Ой, спасибо, Кайли. Как хорошо вы придумали — поесть вместе! — прощебетала Дженетт, отсыпая к себе на тарелку картошку от австралийки.

— На здоровье, — холодно ответила Кайли.

Дженетт продолжала лопать в три горла, не подозревая о том, что ее подруги стараются буквально откормить ее на убой от руки Рейчел. Видимо, они не учли, что благодаря ежедневным тренировкам тело Дженетт жадно поглотит всю пищу и останется таким же худым, как раньше.

Я покачала головой и прошла в спальню. Вынула глянцевый альбом Баския, но сначала лениво принялась листать журнал “Paper”, усевшись на верхней койке и свесив ноги вниз, как будто мне снова было десять лет и я жила в летнем лагере.

Я пропустила несколько статей, позевывая. После долгой прогулки пешком ноги приятно гудели. Я планировала лечь спать пораньше, чтобы на завтрашней съемке быть отдохнувшей и бодрой и тем самым произвести хорошее впечатление на фотографа и стилиста.

Перевернув следующую страницу, я чуть не захлебнулась: с большого черно-белого снимка на меня смотрел Робер дю Круа в костюме от Yves Saint-Laurent, белоснежной рубашке, расстегнутой у ворота, и горящим взглядом, готовым прожечь дыру в бумаге. За его спиной светились городские огни Парижа, но он был самым ярким огнем. Он выглядел крутым, аристократичным и сексуальным. Журнал публиковал о нем статью под заголовком: “Мы верим в дю Круа: французская суперзвезда привезет в Нью-Йорк кусочек ночного Парижа”. Дальше рассказывалось об идее владельцев бара “Шива” открыть в Нью-Йорке его близнеца, такого же блестящего и наполненного знаменитостями со всего мира, и поставить во главе Робера, который придаст Манхэттену парижского шика и крутизны.

Пролистнув страницу, я увидела еще одну черно-белую фотографию Робера: на этот раз он стоял перед входом в бар “Шива” в солнечных очках от Dior, хотя время было вечернее. С двух сторон его окружали потрясающие модели, с ног до головы разодетые в дизайнерские вещи от кутюр. Они тоже были в темных очках. Надутые губки девушек идеально передавали их безразличие к гламурной съемке. И хотя они были просто моделями, которые позируют, а потом уходят, меня пронзила невесть откуда взявшаяся ревность — ведь это я должна была фотографироваться рядом с Робером, это я должна была стоять там, в супермодных тряпках, которые только можно купить за евро, а не сидеть на верхнем ярусе скрипучей койки в квартире, начавшей вонять, как куча мусора.

Проклятье!

Все это привело меня в уныние. Почему приходится сниматься для какого-то чепухового проекта, когда мне следует появляться на страницах журналов, мое лицо должно украшать автобусы и вагоны метро! И тут я впервые подумала: а что, если мне никогда не удастся выбраться из этой общаги? Поначалу все здесь казалось забавным, может быть, даже милым — все равно что оказаться на мрачной промежуточной станции по дороге к славе, фотовспышкам папарацци, шикарным апартаментам и каникулам на Лазурном Берегу. Вместо этого быть моделью в основном означало просыпаться ни свет ни заря, страдать похмельем, спешить на кастинги, заниматься ерундой вроде туалетной бумаги и спать на двухъярусных койках, как в тюрьме. И все это время мы жили под топором, занесенным Рейчел, которая могла в любую минуту избавиться от нас, стоило нам только ее огорчить.

Я посмотрела на двух девушек рядом с Робером, и мне стало совсем хреново. Я, конечно, ни на что не рассчитывала, но еще раз осознала, что давно не получала от Робера никаких вестей, с тех самых пор, как он уехал после нашего первого свидания, — а что, если он вернулся в Нью-Йорк и просто не звонит мне или нашел себе другую девушку, которая не живет в полуразрушенной коробке из-под обуви и занимается настоящей работой? Прошло немногим больше месяца после нашей с ним встречи, но мне казалось, что надо мной нависла угроза больше никогда его не увидеть.

Это было совсем на меня не похоже, но я уже оседлала волну ревности и паранойи, когда достала свой сотовый, чтобы отправить Роберу “невинную” эсэмэску — поздравить его с выходом статьи, — но на самом деле напомнить о себе и посмотреть, что он напишет в ответ.

Я затеяла спор сама с собой… и тут меня словно ударило в поддых: а что, если он даже не ответит?

Мой энтузиазм может его отпугнуть… Или, получив сообщение, не обратит на него внимания, едва меня вспомнив. И вообще, он все время мотается с одного края света на другой, и мое послание, вполне возможно, затеряется где-то над Атлантикой. А если он все-таки не ответит, как тогда узнать — проигнорировал он мою эсэмэску или просто не получил? Я точно знаю, моя подруга Линда посылала мне сообщения из Германии этим летом, но ни одно из них не дошло. Хотя Робер вроде бы упоминал, что его номер работает повсюду… Эх!

К черту!

Я быстро набрала сообщение, но потом раз двадцать его поменяла, чтобы оно звучало как можно беспечнее. Вот что у меня получилось: “привет, робер! видела тебя в журнале, выглядишь отлично, очень круто, как дела? ”

Затем решительно нажала кнопку “Отправить” и перевела дух. Теперь обратно эсэмэску не вернуть. Остается только ждать результата. Ждать. Результата.

Я сразу пожалела о своем поступке — я не говорила, что мое воображение не всегда рисует оптимистичные картины? Я вдруг представила Робера в баре “Шива”: он получает мою эсэмэску во время танца с теми двумя девицами, вынимает телефон из кармана с недовольным выражением на лице (мол, какого черта? ), потом показывает текст девицам, а те не перестают удивляться, что ничтожество вроде меня осмелилась даже подумать о том, чтобы отослать сообщение самому дю Круа. “Американская корова! ” — воскликнет одна из девиц. Они начнут истерично смеяться, он нажмет кнопку “Удалить”, уберет мобильник в карман, они продолжат танцевать, только теперь Робер придвинется к одной из девиц поближе, положит руку ей на бедро, а второй рукой поднесет бокал шампанского к ее губам, и она примется соблазнительно его потягивать. И зачем только я отослала это глупое сообщение?!!

Телефон пискнул, и я чуть не свалилась со второго яруса: получено сообщение! В ту же секунду в спальню влетела Светлана, напугав меня до чертиков, так что я чуть не грохнулась с кровати. (Попутное замечание: хотя со стороны кажется, что Светлана ко всему проявляет безразличие, на самом деле она постоянно озабочена, кто чем занимается в общаге. Скорее всего, ей было не вынести, что я провела в спальне одна целых пять минут, занимаясь бог знает чем. )

— Светлана голоден, — ни к кому не обращаясь, пожаловалась она, хотя у нее было предостаточно возможностей съесть хотя бы часть котлеты.

Больше всего на свете мне хотелось, чтобы она повернулась и ушла. Сердце стучало как молот — неужели пришло сообщение от Робера? Мне до смерти хотелось это узнать, но не могла же я проверять телефон на виду у любопытной русской.

Би-и-п! Телефон еще раз просигналил, что меня ждет эсэмэска, только я понятия не имела от кого — может, от Робера, а может, и от мамы с напоминанием, что нам нужно обсудить планы на Рождество. Не знаю, показалось мне это или нет, но Светлана вроде бы почуяла, что я веду себя немного странно.

— Хизер иметь сообщение, — сказала Светлана, придвигаясь поближе, жадная до любой сплетни.

Я крепко сжала телефон.

Но потом вдруг Светлана пронзительно взвизгнула, как одна из девушек со старых пленок, заснятых на концертах “Битлз”.

— Робер!

Я побледнела — откуда она узнала?!

Я совсем забыла, что у меня на коленях лежит журнал, раскрытый на статье о Робере. Светлана увидела снимок на всю страницу, где месье дю Круа позировал перед баром “Шива” с двумя моими смертельными врагами, и ее охватил восторг.

— Дать Светлана! — сказала она, выхватывая у меня журнал и жадно листая страницы. — Робер такой клевый!

Она указала на очень соблазнительный снимок, на котором он был снят один. Я молча покивала, радуясь, что избежала катастрофы. Светлана подхватила с пола свой англо-русский словарик и показала на журнал.

— Я вернуть Хизер? — попросила она или, скорее, потребовала, прежде чем скрыться в гостиной, чтобы там осилить статью с помощью словаря.

Я досчитала про себя до трех и спрыгнула с кровати, чтобы прикрыть дверь. Потом нажала нужную кнопку на телефоне, он на секунду замер, переходя в нужный режим- Сообщение оказалось от него! На экране появилась четкая надпись “ТЮК РУА”.

Господи какая же я дура что подумала будто он веселится с теми тупыми шлюхами он приличный парень это была просто фотосессия, то есть неужели бы он не ответил нет конечно ответил бы я ему нравлюсь он просто был занят а я такая тупая…

Усилием воли я заставила себя успокоиться и просто проверить эсэмэску. Она гласила: “Как приятно получить от тебя весточку, как раз сегодня я думал о тебе! Спасибо за добрые слова, хотя пресса меня немного смущает. Вернусь через две недели, и мы обязательно встретимся”.

Каждое прочитанное слово уменьшало жалость к себе, которой я терзалась всего минуту назад. Он будет здесь через две недели! Все остальное, ставившее еще недавно под угрозу всю мою жизнь, теперь преобразовалось в величайшие возможности. Естественно, приходится начинать с малого в работе, так заведено в модельном бизнесе, и ничего тут не изменишь. Завтрашняя съемка послужит мне высокой ступенью, чтобы выбраться из общаги. Имея в запасе первый контракт плюс помощь Робера…

В спальню вновь ворвалась Светлана.

— Робер не иметь подружка! — в восторге объявила она, видимо почерпнув эту жизненно важную информацию из статьи.

Что ж, приятно узнать. Я быстро захлопнула телефон.

— Э-э, отлично! — отреагировала я, помня о том, что случилось, когда Светлана решила, что Кайли украла ее жалкую сумочку с кокаином.

Как бы она поступила, если бы обнаружилось, что я “краду” ее огромную любовь?

Но времени на раздумье у меня не было, так как Светлана вылетела из комнаты и начала шарить по кухонным ящикам в поисках чего-то. Зазвонил ее мобильник, она ответила потоком русских слов, завершив свою тираду впечатляющей английской фразой: “Светлана есть занята! ” Должно быть, звонил тот подозрительного вида парень, что ждал в вестибюле.

Все, что произошло, меня совершенно сбило с толку, и я почувствовала острую необходимость уйти из этих стен, подальше от приятельницы, влюбившейся в парня, с которым я только что втайне обменялась эсэмэсками, подальше от журнала с его соблазнительными снимками, подальше от Кайли с ее допросами ничего не подозревающей

Дженетт, подальше от зловония. Я закуталась потеплее и ушла надолго гулять, убедив себя, что мне нужно сосредоточиться на завтрашней съемке, а не на бесконечной драме, что разыгрывается в общаге для моделей. По крайней мере, я попыталась сосредоточиться. Я все шла и шла, пока не довела себя до полного изнеможения, так что мне уже не грозила бессонница, я была готова сразу заснуть, стоило уронить голову на подушку.

В общагу я вернулась вскоре после одиннадцати. Ни Кайли, ни Светланы в доме не оказалось. (Если я правильно помню, это был вторник, поэтому они наверняка сидели в “Шатре”. ) Дженетт уже спала как дитя; вероятно, ушла спать в девять тридцать как примерная девочка.

Я умылась, хорошо увлажнила лицо и выпила несколько стаканов воды.

Когда я, зевая, добралась до своей койки, то поняла, что искала Светлана в ящиках в начале вечера: ножницы.

На стене рядом с нижней койкой были прикреплены две фотографии Робера, вырезанные из журнала. Правда, та, где он был снят у входа в бар “Шива”, претерпела некоторые изменения от ловких рук русской — обе модели исчезли. Светлана вырезала их фигуры, так что теперь только один Робер смотрел на нее из-за темных очков, наблюдал, как она спит, а с обеих сторон его окружали лишь вырезанные силуэты.

Я невольно сглотнула. Интересно, как по-русски будет “жуть”?

Что ж, хорошо хотя бы то, что она не прикрепила рядышком свою фотку, правда? Правда?

На следующий день я пришла на съемку на полчаса раньше, полностью отдохнувшая, несмотря на легкую психопатию, которую начала демонстрировать Светлана, — сработала моя долгая прогулка пешком.

Съемка весенне-летней коллекции Vena Cava проводилась в роскошных апартаментах в Уэст- Челси. Когда я появилась на площадке, вся команда была в сборе, готовилась к работе. Повсюду сновали помощники фотографа: устанавливали свет, прилаживали зонтики, используемые для мягкого отражения. Стилист по прическам, дизайнер, визажист — все уже были там и ждали меня. Я уселась перед зеркалом и отдалась на милость их опытным рукам, которые полностью меня преобразили: стилист превратил мои волосы в блестящую кокетливую гриву, сразу дававшую понять, что я из мира высокой моды, визажист умело сделала мое лицо безукоризненным. Умереть не встать. Я была так возбуждена, что буквально подпрыгивала в кресле.

Затем мной занялся дизайнер, велев примерить различные наряды, чтобы посмотреть, какой из них мне пойдет больше. Глядя на себя в зеркало, я еле сдерживалась, чтобы не захихикать, — настолько по-разному я каждый раз выглядела. Вырванная из грязной общаги, загримированная профессиональными руками, я была настоящей моделью!

Пришел фотограф и с ходу начал кричать на помощника, чтобы тот поменял всю установку света.

Я возвышалась над ним каланчой, над этим коротышкой, одетым в блейзер и черно-белую рубашку в тонкую полоску, словно он только что сошел с французского экрана шестидесятых годов или около того. Он вел себя как психованный, и я даже начала подозревать, что он тоже использует любимое Светланино “бодрящее” средство. Он метался от прожектора к прожектору, поправлял их, проклинал помощника, а потом начал сыпать проклятия, вообще ни к кому не обращаясь.

Наконец все было готово! Я надела первую вещь, выбранную стилистом, и была поставлена перед железной винтовой лестницей, которая вела на второй этаж апартаментов. Снова установили свет, и началась съемка, фотограф вопил как резаный, когда мне нужно было сменить позу. Все шло хорошо, мы проработали до перерыва на ланч, заказанный и оплаченный фирмой Я съела лишь половинку половинки сандвича — больше не смогла, так сильно нервничала во время работы.

Второй наряд начали снимать в той части мансарды, что была обставлена “под гостиную”. Там был диван от Имса, [30] стеклянный журнальный столик на металлических ножках и кресло Лe Корбюзье. Им понадобилась модернистская атмосфера, которая хорошо сочеталась с новой коллекцией, — по крайней мере, так мне объяснил стилист.

Помощник посадил меня туда, где я должна была сниматься после ланча, и начал размахивать вокруг меня экспонометром, выкрикивая цифры фотографу, который лихорадочно суетился за камерой, весь погрузившись в мир диафрагм, фокальных колец и кадрирования.

Неожиданно я обратила внимание, что на столике лежит точно такая же книга о Баския, какую я купила накануне! Я подавила желание взять ее в руки, так как ассистент закончил возню с экспонометром и усадил меня в позу.

— Поехали, подбородок ниже, еще ниже, нет, это уже слишком, вот так хорошо, зафиксируй, глаза пошире, дай нам увидеть эти прекрасные глаза! — наставлял меня фотограф, а сам щелкал камерой, ослепляя вспышкой. — Ладно, с этой позой разобрались. Джордж!

Помощник в ту же секунду оказался рядом с ним, словно верный кокер-спаниель.

— Поправь пятьсот пятьдесят, и пусть она готовится к следующему кадру.

Джордж начал возиться с одним из прожекторов, а я поняла, что у меня по меньшей мере полминуты перерыва.

Я наклонилась и взяла со столика книгу о Баския.

— Это чья? Того, кто здесь живет? Или ее принесли специально для съемок? — спросила я, перелистывая страницы и впитывая в себя неистовую энергию художника. — Ну разве он не удивителен?

Фотограф посмотрел на меня так, словно я окончательно и бесповоротно свихнулась.

— Что она делает? — спросил он у помощника, будто меня здесь вообще не было. — Что она делает?

— Мм, смотрит книгу… — пролепетал Джордж.

В ответ фотограф бросил на него убийственный взгляд.

Кровь прилила к моему лицу. Я никак не ожидала такой реакции.

— Простите, просто я вчера купила точно такую книгу и подумала…

Фотограф меня перебил.

— Мы что, проводим здесь долбаную телевикторину “Счастливый случай”? — принялся он отчитывать меня. Потом снисходительно отнял книгу, как отец отнимает острый ножик у своего несмышленого дитяти, и строго посмотрел мне в глаза. — Ты модель. Не думай, милая, от этого бывают морщины. Нам нужно от тебя только одно — чтобы ты выглядела красивой, поняла?

Я кивнула, плотно сжав губы.

Он вернулся к себе за камеру.

— Ладно, Джордж, приготовь ее…

Сердце колотилось у меня в ушах, заглушая его слова. Во мне боролись злость и смущение — что же это выходит: я тут изо всех сил стараюсь, но не имею права и слова сказать о чертовой книге на столе? Я вспомнила, каким взглядом посмотрел на меня кассир книжного магазина, и мне захотелось доказать фотографу, что он ошибается и я могла бы с ним поговорить о Баския, если бы захотела… Я много чего хотела сказать, но, разумеется, промолчала. Просто позволила Джорджу усадить меня в нужную позу, после того как он еще раз проверил освещенность экспонометром. После инцидента лицо продолжало пылать.

— Черт возьми, да она вся красная! — проорал фотограф. — Визажист!

Дальше съемка пошла гладко. Я избегала любых разговоров об искусстве. Фотограф считал, что я отлично справляюсь, пока молчу. Меня было видно, но не слышно. После окончания съемки я переоделась в свое и поняла, что успешно справилась с задачей — в основном потому, что помалкивала, строила рожицы в камеру и безропотно слушалась, переходя с места на место. Я была такой же красивой вещью, как диван от Имса или

кресло от Лe Корбюзье, вместе с которыми попадала в кадр. Просто Джорджу было легче передвигать меня, чем софу; наверное, только в том и была разница…

Покидая студию, фотограф подошел ко мне, сияя улыбкой.

— Превосходная работа, ты выглядела потрясающе, — сказал он, целуя меня на прощание в щеку.

Правда, сомневаюсь, чтобы он запомнил, как меня зовут.

А в общаге тем временем Кайли и Светлана приготовили метамуциловый коктейль, чтобы отпраздновать мой первый контракт. Подозреваю, австралийка готова была праздновать под любым предлогом, лишь бы не пить одной. Пожалуй, я испытывала радость. Но у меня не выходило из головы то, как со мной обошелся фотограф, поэтому моя улыбка была немного натянутой, когда я выслушивала несвязные поздравления Кайли.

Пить она начала, наверное, часов с четырех. Во время пьяных откровений я узнала, что в тот день, только раньше, она получила отставку от какого-то крутого женатого парня, с которым развлекалась на стороне, о чем никто из нас не догадывался. Его жена, дизайнер по интерьерам, начала что-то подозревать, и ей каким-то образом удалось раздобыть телефон Кайли. Разговор начался с оскорблений, криков, а потом перешел в рыдания. Час спустя позвонил парень и велел Кайли забыть его номер телефона.

— Все равно это не продолжалось бы долго, — утешала себя Кайли. — К тому же его жена — отвратительная стерва.

— Ты еще и знала ее? — удивилась я.

— Ну да, мы все познакомились в одной компании. Между прочим, она первая захотела устроить свидание на троих, не он. Нельзя же меня винить в том, что я ему нравлюсь больше, чем она, и он захотел еще раз со мной встретиться!

Я решила покончить с расспросами. Пока я справлялась со вторым коктейлем, позвонила мама, которая не забыла про мой первый контракт.

— Все прошло отлично, ма, роскошная квартира, превосходная коллекция, и я познакомилась с великолепными людьми, — сообщила я с немного наигранным энтузиазмом, как и те улыбки, с которыми я встретила своих соседок по возвращении в общагу.

У меня до сих пор звучал в ушах приказ фотографа: “Не думай” — и я знала, что мама была бы во мне разочарована, если бы услышала, что я с этим смирилась, так как она сама пробила себе дорогу в мире мужского бизнеса и все, чего она добилась, давалось ей нелегко.

— Чудесно, милая. Можешь отсканировать и переслать нам по электронной почте фотографии, когда их получишь? — спросила она.

— Конечно. То есть пройдет какое-то время, но, когда я получу снимки, вы с папой будете первыми, кто их увидит, — пообещала я.

— Ну а вообще как дела?

— Хорошо, то есть отлично!

Я запаниковала. Мама всегда чувствовала, когда я чего-то недоговаривала. Роясь в сумочке в поисках бальзама для губ, я случайно наткнулась на визитку галереи Клюстера. Я взглянула на нее, словно это был какой-то странный знак, потом быстро засунула обратно в сумочку.

— С тобой все в порядке, детка? — спросила мама.

Ее голос в телефоне все еще согревал меня, несмотря на огромное расстояние.

Мне захотелось рассказать ей обо всем — и о встрече с владельцем галереи, и о будущем свидании с одним французом, от которого сходит с ума моя придурковатая соседка, и о пай-девочке Дженетт, действующей мне на нервы, и о том, что мне хотелось бы убедить Кайли почаще выбираться из общаги в свет, и о клубных агентах, всю ночь угощавших нас шампанским “Вдова Клико”, и о том, что я с ужасом жду еженедельных обмеров, и о Рейчел, и о том, какая у нас паршивая, запущенная общага, и о том, что девчонки-модели съезжают с катушек, веселясь все ночи напролет и не соблюдая никаких рамок, и о том, что, может быть, в глубине души мне тоже хотелось бы поступать так, как они. Но я ни о чем не стала рассказывать.

— Да, мамочка, все прекрасно, я просто немного расчувствовалась. Ты вышлешь мне кроссовки, которые я забыла в кладовой?

Я хотела продолжать разговор с мамой только для того, чтобы слышать ее голос, но пришлось закругляться. Светлана была готова к выходу. Внизу нас ждала машина.

Галерея Клюстера. Название, нанесенное на двери из толстого стекла, казалось, висит в воздухе. Через несколько дней после моей первой фотосессии я стояла на одной из улиц Челси перед галереей и думала об отношениях между Робером и Виллемом, спрашивая себя, во что я ввязываюсь. “Будь что будет. Иногда я слишком много думаю”. Я потянула за ручку, и дверь мягко открылась. Я оказалась в фойе перед главным залом.

После съемок, а затем вечеринки в компании Светланы и ее друзей меня до сих пор переполняли сумбурные чувства. Звонил Люк и рассказал о том, что они получили очень много откликов о моей фотосессии — это было приятно и радостно. Я хорошо поработала, и теперь, наверное, пойдут другие заказы. От этой мысли меня переполнило щенячье волнение, какое я испытывала только приехав в Нью-Йорк. Но я не могла забыть резкого выпада фотографа, который обошелся со мной как с несмышленым младенцем, не имеющим права открывать рот, а тем более заводить разговор о чем-то, кроме туши для ресниц.

Развалившись на диване в пижаме (слава богу, пару дней после съемок мне не нужно было бегать по кастингам), я перелистывала альбом Баския, все больше и больше негодуя по поводу того случая, хотя во время съемок вела себя как кроткая овечка.

Творчество Баския действительно меня интересовало; я ничего не выдумывала ради того, чтобы казаться “крутой”. Я посмотрела все репродукции картин, затем жадно проглотила очерки в конце альбома, узнав много нового о стиле и последователях художника.

Только из-за того, что я модель, я и права не имела ничего сказать? Хм. Взвинтив себя как следует, я решила пробежаться по галереям, отвлечься от мыслей о фотографах, кастингах, весе и клубных вечеринках…

По гостиной расхаживала Кайли, одним глазом глядя в телевизор и беспомощно пытаясь рассортировать белье в стирку, так как с некоторых пор прачечная стала ей не по карману и она решила сэкономить хотя бы на этом.

— Слушай, Кайли, — сказала я, — не хочешь смотаться в Челси?

Она как раз решала, можно ли бросить розовые стринги в одну кучу с черными.

— В Челси? Прямо сейчас? В такую рань? — удивилась она.

— Нет, я имела в виду другое — пройтись по галереям, — пояснила я. — Тебе бы это не помешало.

— Каким еще галереям? Художественным? Я очень занята, — последовал ответ.

— Ну ладно, — сдалась я.

Вообще-то я надеялась, что Кайли проявит интерес к этой прогулке, — наверное, следовало соблазнить ее бесплатным вином. Дженетт, скорее всего, не возражала бы пройтись со мной, но я вспомнила, что у нее в этот день кастинг. Или очередная съемка? Точно не знаю — она всегда как- то сбивчиво рассказывала о своих делах.

Я оделась и поехала одна на метро до Уэст-Челси, эпицентра искусства в Нью-Йорке. Для начала я заглянула в две галереи, и обе меня разочаровали: в первой были выставлены плохонькие пейзажи, а вторая была забита произведениями, словно взятыми из комиксов, — и хоть бы выполнены были хорошо или игриво, в манере Роя Лихтенштейна! [31] Но нет, ничего подобного.

Спустя несколько часов я начала двигаться в сторону галереи Клюстера. Бетонный фасад галереи выглядел современно с тонкими прорезями окон и большими тяжелыми дверьми. Я снова взглянула на карточку, словно проверяя, не ошиблась ли адресом, но выпуклые буквы сказали мне, что я стою на нужном месте.

По правде говоря, я мешкала у входа не только из-за странного предостережения Робера насчет хозяина галереи, который на первый взгляд показался мне очень милым человеком. Меня больше беспокоило, что Биллем, возможно, в тот вечер немного выпил и теперь может не вспомнить о нашем знакомстве. Или еще хуже, вспомнит и пожалеет, что вообще когда-то завел разговор об искусстве с какой-то там моделью. Возможно, он такой же, как фотограф, возможно, он считает, что я тупая, а потому будет просто кивать и улыбаться, но на самом деле не слушать меня. Я уже говорила, что иногда слишком много думаю.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒