Глава 11. Кай

Ущелья должны патрулироваться. Я уже думал, что нам придется торговаться и выпрашивать, чтобы пройти через контрольные пункты, как это делал мой отец. Но никто не появился. Сначала такая тишина тревожит нас. Затем я начинаю понимать, что Каньон, по‑ прежнему, изобилует жизнью. В небе над нами кружат черные вороны, их пронзительные крики доносятся вниз в ущелья. По земле разбросан помет койотов, зайцев и оленей. И маленькие серые лисички удирают от ручья, к которому мы подходим, чтобы утолить жажду. Крошечная птичка ищет убежище в дереве, по стволу которого протянулась длинная темная рана. Она выглядит так, будто однажды в дерево ударила молния, а потом рана затянулась по краям.

Но никаких следов человека.

Что же случилось с Аномалиями?

Чем дальше мы уходим в ущелье, тем шире становится ручей. Я продолжаю вести нас вдоль него, по округлым гладким камням. Ступая по ним, мы не оставим так много следов, если кто‑ то будет выслеживать нас. Летом, я использовал трость и шел прямо по реке, рассказывал мне отец.

Но сейчас вода слишком холодная, чтобы идти по ней, а берега окаймляют обломки льда. Я оглядываюсь кругом и представляю, что мог бы увидеть отец в летний период времени. Низкорослые деревца с голой кроной, стояли бы, опушенные листвой, а может, были бы такими же «облиственными», как в пустыне. Солнце жарко припекало бы, а прохладная вода создавала приятные ощущения в ногах. Стайки рыб разлетались бы во все стороны, почуяв его шаги.

На третье утро мы обнаруживаем, что земля покрыта изморозью. Я не могу найти ни одного куска сланца, чтобы развести огонь. Без наших пальто мы бы точно замерзли.

Элай подает голос, эхом повторяя мои мысли: ‑ По крайней мере, Общество дало нам хоть что‑ то, ‑ говорит он. ‑ У меня никогда не было пальто, которое бы так согревало.

Вик соглашается. ‑ Они сшиты почти как военные. Я удивляюсь, почему общество пожертвовало их для нас?

Слушая их болтовню, я, наконец, осознаю, что же беспокоило мои мысли: с этой одеждой тоже что‑ то неладно.

Я снимаю свое пальто и вздрагиваю от пронизывающего ветра, но руки двигаются уверенно, когда достаю острый кусок камня.

‑ Что ты делаешь? ‑ спрашивает Вик.

‑ Разрезаю свое пальто.

‑ А не скажешь мне, зачем?

‑ Я лучше покажу тебе, ‑ расстилаю пальто, как шкуру животного, и делаю на нем разрезы. ‑ Общество не любит попусту расходовать вещи, ‑ говорю я. ‑ Поэтому должна быть причина, почему у нас имеются эти пальто. ‑ Я отворачиваю подкладку материала.

Проводки в изоляции ‑ некоторые голубые, некоторые красные ‑ пронизывают набивку, словно вены.

Вик крепко выражается и порывается скинуть свое пальто. Я останавливаю его взмахом руки. ‑ Подожди, мы пока не знаем, что они делают.

‑ Возможно, выслеживают нас, ‑ говорит Вик. ‑ Общество может знать, где мы находимся.

‑ Конечно, но ты вполне можешь оставаться в тепле, пока я погляжу.

Я тяну за проводки, вспоминая, как отец занимался такими вещами. ‑ В пальто вделаны согревающие механизмы, ‑ говорю я. ‑ Я вижу электропровода, вот почему они так хорошо греют.

‑ И что дальше, ‑ спрашивает Вик. ‑ Зачем они заботятся о том, чтобы нам было тепло?

‑ Чтобы мы продолжали носить их, ‑ отвечаю ему. Я разглядываю аккуратную сеть голубых проводков согревающего механизма, тянущихся рядом с красными: они идут от воротника до манжет рукавов. Целая сеть проводов покрывает и заднюю и переднюю части, и по бокам и в рукавах. В том месте, где расположено сердце, вшит небольшой, размером с микрокарту, серебристый диск.

‑ Но зачем? ‑ удивляется Элай.

Я начинаю смеяться. Запускаю руку внутрь и отцепляю голубые провода от диска, осторожно переплетая их с красными. Не хочу повредить согревающий механизм. Сам по себе он весьма полезен. ‑ Затем, ‑ отвечаю я Элаю, ‑ что им плевать на нас, но они очень любят собирать данные.

Освободив серебристый диск, показываю его остальным. ‑ Держу пари, это записывающее устройство, которое регистрирует пульс, биохимические процессы в организме, момент нашей смерти. И, кроме всего прочего, им пришло в голову, что они должны знать о том, чем мы занимаемся в поселениях. Они не используют диски, чтобы следить за нами непрерывно. Но, когда мы умрем, они соберут наши данные.

‑ Пальто не всегда сгорают, ‑ говорит Вик.

‑ И даже если сгорят, то диски все равно огнестойкие, ‑ отвечаю я. А потом усмехаюсь. ‑ Мы усложнили им задачу, ‑ говорю я Вику. ‑ Все те люди, которых мы похоронили. ‑ Но усмешка тает, когда я думаю, что офицеры будут выкапывать тела из земли, только чтобы раздеть их.

‑ Тот первый парень в реке, ‑ вспоминает Вик. ‑ Они заставили нас снять с него пальто, прежде чем избавиться от тела.

‑ Но, если мы не волнуем их, тогда почему их беспокоят наши данные? ‑ спрашивает Элай.

‑ Смерть, ‑ говорю я. ‑ Это единственная вещь, которую они до сих пор не могут победить. И хотят знать о ней больше.

‑ Мы умираем, а они изучают, как это избежать, ‑ голос Элая звучит сдержанно, как будто он думает не только о пальто, но еще о чем‑ то.

‑ Мне интересно, почему они не остановили нас, ‑ продолжает Вик. ‑ Ведь мы хоронили в течение нескольких недель.

‑ Не знаю, ‑ говорю я, ‑ может, им было интересно, как долго мы сможем продолжать.

Мгновение мы все молчим. Я откручиваю синие провода и прячу их, эти внутренности Общества, под камень. ‑ Хотите, я и ваши исправлю тоже? ‑ спрашиваю их, ‑ Это не займет много времени.

Вик снимает свое пальто. Теперь, когда я знаю, где находятся синие провода, я могу сделать разрезы аккуратнее. Мне хватает всего нескольких небольших отверстий, чтобы вытащить их. Одно из отверстий располагается как раз в месте над сердцем, и я вынимаю диск.

‑ Как ты собираешься привести свое пальто в порядок? ‑ одеваясь, интересуется Вик.

‑ Придется пока носить, как есть, придумаю что‑ нибудь попозже, – отвечаю я. Среди деревьев рядом с нами стоит сосна, источающая сок. Я зачерпываю немного и склеиваю в некоторых местах отрезанные куски материи. Запах соснового сока, резкий и землистый, напоминает мне другие, более высокие, сосны на Холме. – Мне, скорее всего, по‑ прежнему, будет тепло, если буду аккуратен с красными проводами.

Я тянусь к пальто Элая, но он удерживает его. – Нет, ‑ говорит он. ‑ Все нормально. Мне это не мешает.

‑ Как скажешь, ‑ удивляюсь я, а потом, кажется, понимаю его. Крошечный диск ‑ самая ценная вещь, которая, может быть, подарит нам бессмертие. Хоть это и не такой хороший способ, как сохранение образцов ткани, доступное для идеальных Граждан – их шанс снова вернуться к жизни, как только Общество изобретет нужную технологию.

Я вовсе не уверен, что они когда‑ нибудь найдут способ делать подобное. Даже Обществу не подвластно оживить человека. Правда только в том, что наши данные будут хранить вечно и превращать их в любые числа, необходимые Обществу. Это похоже на то, что Восстание сотворило с легендой о Лоцмане.

Я знаю о повстанцах и их лидере, сколько себя помню.

Но никогда не говорил об этом Кассии.

Ближе всего к этому я был тогда, когда мы находились на Холме, и я рассказывал ей историю о Сизифе. Не ту версию, которую изменили для Восстания, но другую, которая нравится мне больше всего. Мы с Кассией стояли в том густом зеленом лесу. У каждого из нас были в руках флажки. Я закончил рассказывать историю и собирался сказать что‑ то еще. Но она спросила меня о цвете моих глаз. В тот момент я осознал, что любить друг друга очень опасно – это почти, как участвовать в мятеже – и даже больше.

Я слышал отрывки из стихотворения Теннисона всю свою жизнь. Но в Ории, после того, как прочитал слова Теннисона по губам Кассии, я понял, что этот стих не принадлежал Восстанию. Поэт написал его не для них – он был сочинен задолго до начала правления Общества. То же самое случилось с историей о Сизифе. Она существовала еще до Восстания, до Общества или моего отца: все они утверждали, что она принадлежит им.

Когда я жил в Городке, занимаясь постоянно одними и теми же вещами, то тоже изменил историю. Я решил, что мысли в собственной голове значат гораздо больше, чем все остальное.

Я так и не сказал ей ни о том, что слышал тот стих раньше, ни о мятеже. Почему? Мы видели, что Общество пытается влезть в наши отношения. И, конечно же, нам не нужен был никто другой. Те стихи и истории, которыми мы делились друг с другом, могли означать только то, что мы хотели видеть в них. Мы могли выбирать наш собственный путь вместе.

Наконец‑ то мы замечаем знак Аномалий: то место, которое они использовали для восхождений. Земля у основания утеса усеяна голубыми частицами. Я склоняюсь, чтобы разглядеть ближе. На мгновение мне кажется, что это сломанные панцири каких‑ то чудесных насекомых. Голубые и темно‑ фиолетовые снизу. Раздавленные и смешанные с красной глиной.

А потом до меня доходит, что это ягоды можжевельника, растущего у стены. Они упали на землю и были растоптаны чьим‑ то сапогом, потом дождь размыл отпечатки, и сейчас их едва возможно разглядеть. Я обшариваю трещины в скале и металлические перекладины, по которым Аномалии взбирались вверх. Но веревки исчезли.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒