Глава 7. Бакрия. Бакрия, Кагета, Вараста

Глава 7

Бакрия

«Le Neuf des B? tons» [161]

Отчаянные глаза молодого Окделла, черные перчатки Ворона, равнодушные лица козопасов, прихотью Рокэ возведенных на вершину победы. Вот и конец, Иноходец Эпинэ, и не только твой. В этой выстуженной лощине позорно заканчивается война, которую невозможно было проиграть. Неужели даже теперь в Агарисе и Олларии не поймут, что Рокэ Алву не победить. Поймут, куда денутся, и подошлют очередного убийцу, но Леворукий умеет защищать своих избранников.

Молчание затягивалось. Победители и побежденные смотрели друг на друга, с гор дул ледяной ветер, развевая флаги с козлиными головами, над которыми недавно хохотала вся Кагета. Теперь в Кагете не смеются. Бешено светило солнце, светило и не давало тепла, в ярко-синем небе плыла какая-то птица. Орел? Скорее всего, но Роберу царь гор показался вороном.

Закатные твари, как же холодно! Еще не хватало, чтоб подумали, что он дрожит от страха. Одна радость – Рокэ его знает и к тому же сам южанин. Наверняка тоже мерзнет, так чего же он тянет?!

Ворон и его спутники и не думали двигаться или говорить, и Белый Лис сделал ход первым. Он проиграл войну, но головы не потерял, как, впрочем, и хитрости.

– Кагета повержена. – Робер не видел лица Адгемара, но представлял, какую мину тот скорчил. – Мы – мирная страна, и мы были не готовы к обрушившемуся на нас гневу брата нашего Фердинанда…

Под ногами противно хрустнул осенний ледок, как же он похож на толченое стекло. Скорей бы конец, хотя для него это только начало конца. Эгмонту повезло, он умер быстро и со шпагой в руке. Блажь, ударившая в голову Ворону, спасла герцога хотя бы от пыток и позора, но Рокэ не повторяет своих выходок. А даже захоти Повелитель Ветров оказать Повелителю Молний ту же услугу, что и Повелителю Скал, у него ничего бы не вышло. Адгемар при свидетелях выдает Робера Эпинэ королю Талига, значит, дороги в Олларию не избежать.

Возвращение в цепях через всю страну, рожа Дорака, палачи, суд Лучших Людей, который не судит, а осуждает, три проклятые недели в ожидании казни, плаха и новый палач, последний и в его жизни, и в его роду… Больше Эпинэ в Золотых землях не будет.

– Я слишком поздно узнал, – Адгемар горестно покачал серебряной головой, – кто был виновником нападений на Варасту. Объявленный братом моим Фердинандом вне закона Робер Эпинэ вступил в сговор с безбожными гоганскими ростовщиками и тайно прибыл в Кагету. Этот человек воспользовался нашим гостеприимством и наивностью и с помощью золота и лжи склонил на свою сторону нескольких бирисских вождей. Глупцы за моей спиной начали совершать набеги на Варасту, о чем я…

Воин в багровом что-то поднял. Робер не сразу понял, что это голова. Длинные седые волосы – бириссец! Казар кивнул, телохранитель шагнул вперед и бросил страшный предмет к ногам Рокэ, но неудачно. Ворон стоял на возвышении, голова покатилась назад и замерла у самых ног Робера.

Мильжа! И не только он… Казар называл имя за именем! Все, кто вырвался из Дарамского ада и пережил сель. Все! И еще Луллак… Конечно! После разгрома слишком многие стали говорить, что племянник Лиса был бы лучшим казаром, чем дядя.

Теперь Робер не знал, кого он сильней ненавидит – победителей или Адгемара, хотя чего с того возьмешь? Казар спасает свой трон, если для этого нужно отрубить голову отцу, жене, дочери, он их отрубит. Лис говорил и говорил, а чуть поодаль стояли мулы, нагруженные золотом, может, гоганским, а может, вытащенным из личных тайников Адгемара. Много золота, много слов, ящик бирисских и кагетских голов и одна, талигойская, вместе с телом. Пока еще. Правду говорят, что Создатель трижды предупреждает – он уцелел после разгрома Эгмонта, пережил Дараму и сель, но четвертого чуда не будет.

– Я надеюсь, мои объяснения брат мой Фердинанд сочтет исчерпывающими, – голос казара стал еще проникновеннее, – я понимаю – сейчас не время говорить о подобных вещах, но залогом нашей искренности может стать рука моей младшей дочери. Этери красива, она знает талиг, я растил ее в почитании нашего великого соседа. Брат мой Фердинанд женат на прекрасной Катарине из рода Ариго, но руку Повелителя Ветров не отягощает свадебный браслет.

Да, Белый Лис – это Белый Лис! В придачу к золоту, словам и крови идет дочь. Знает ли принцесса Этери, что в очередной раз меняет жениха? Адгемар откупается всем, чем может, а может он сейчас немного. Притихшие было казароны готовы разорвать казара на куски, бириссцы сломлены, а бакранам гоганское золото не нужно, их не купишь. Алва разбудил в козопасах демона, и демон этот не успокоится, пока не отплатит за столетия унижений. Белый Лис это понимает, для него главное, чтобы Ворон увел дикарей подальше от озер…

– Больше мне нечего сказать, – серебряная голова на мгновение склонилась, – мы – мирный народ, мы пытались защититься и не смогли, в этом была наша ошибка, моя ошибка. Я жду ответа Талига, ибо в его руках наша жизнь и наша смерть. Что скажет побежденным Проэмперадор Варасты?

Что он скажет? Возьмет золото, головы и пленного. Вот возьмет ли принцессу, это вопрос. Если вообразит физиономию Штанцлера, услышавшего, что Ворон стал зятем правящего монарха, возьмет, а Белый Лис залижет раны и начнет по волоску собирать, что потерял, а потом приберет к рукам и то, чего никогда не имел.

Согбенная под бременем вины спина казара маячила прямо перед Робером, являя собой памятник лицемерию. Проэмперадор Варасты какое-то время в упор смотрел на Адгемара, затем скучающий взгляд скользнул по остальным кагетам и ушел вдаль, к острым лиловым скалам.

– Ваше Величество, Вы ошибаетесь. – Как давно Робер Эпинэ не слышал этого голоса. – Претензии Его Величества Фердинанда к бирисским вождям не имеют никакого отношения к причине, по которой здесь находятся вверенные мне войска. Талиг пришел на помощь дружественной Бакрии. Я не более чем военачальник, подчиняющийся Его Величеству Бакне Первому. Мы находимся на земле Бакрии, и лишь ее король и ее народ могут выдвигать требования и заключать мир.

Браво, Ворон! Больше, чем браво! Если это задумал Дорак, он – гений, если это твоя выдумка, Дорак тебя отравит, потому что на такой ход способен лишь великий игрок. Казар Кагеты и бирисские «барсы» должны унижаться перед вчерашним козопасом! Ну что, Белый Лис, отдашь дочь Бакне Первому или как там его?

– Я счастлив приветствовать брата моего Бакну, – все так же проникновенно заверил Адгемар. Леворукий знает, что написано у Лиса на морде, но с голосом у него все в порядке, – и я надеюсь склонить его выслушать нас, но пойманный нами преступник принадлежит Талигу, и я передаю его…

Бакна Первый – сухопарый старик с темным, морщинистым лицом, украшенным столь презираемой бириссцами и кагетами бородой, хранил гордое молчание. Это было лучшее, что он мог сделать. Деревенский старейшина, угодивший в короли! Ворон отмочил знатную шутку, будет что вспоминать по дороге в Олларию.

– Ваше Величество, видимо, до сих пор неправильно представляет себе положение, – медленно произнес Проэмперадор – кому он это говорит, Лису или Козлу? – Все пленные и все трофеи принадлежат Бакрии. Мы удовлетворимся тем, что Его Величество Бакна сочтет уместным нам передать.

Его Величество Бакна с некоторым сомнением выступил вперед, пожевал губами и заговорил на талиг. В Сагранне все знают талиг, даже козлы, даже те, кто делает вид, что не знает и не желает знать.

– Мой народ много и долго терпел, – начал новоявленный король, – и виновны в этом бирисские кошки и кагетские ызарги. Но пришел наш день, и Великий Бакра указал нам путь к победе. Мы вернули себе все, что потеряли, но этого мало. Мы не уйдем из Озерной долины, она принадлежит и будет принадлежать моему народу, мы не вернем Барсово ущелье, мы сумеем сделать дорогу на запад дорогой дружбы, мы…

Рокэ хорошо натаскал козопаса, то, что тот говорил, не оставляло Адгемару даже лазейки. Лиса загнали в нору, а запасные выходы завалили камнями. Конечно, он примется рыть новый, но успеет ли?

– Наш народ помнит не только зло, но и добро. Мы не позволим облезлым кошкам вредить Талигу. Враги наших друзей – наши враги. Подведите того, кто привел бириссцев в Варасту.

Может, все-таки убьют здесь, по-своему, по-варварски? Лучше умирать один день, чем полгода. Дикари обидчивы, если их как следует оскорбить, его наверняка прикончат. Что же сказать этому козлиному королю?

Эпинэ все еще думал, когда два казарона подхватили его под руки и потащили вперед. Какая честь! Когда до победителей оставалось не более пары шагов, кагеты отступили, и кто-то с силой толкнул пленника в спину. Не ожидавший этого Робер упал к ногам Ворона. Кажется, он здорово разбился о камень – если не везет, то не везет во всем. Иноходец попытался подняться, но мешали веревки и хлынувшая из носа кровь.

Здоровенный казарон толкнул Робера в спину, тот упал и очень неудачно, прямо на острый каменный осколок. Кагеты и не думали помогать, бакраны молчали.

– Юноша, – в голосе Алвы слышалась досада, – да помогите же ему в конце концов! Сам он не встанет, и мы никогда отсюда не уберемся!

Дик опрометью бросился к пленнику, надо было сделать это самому и сразу. Какая же он в сущности дрянь, трусливая дрянь!..

– Спасибо, Дикон, – Эпинэ с грехом пополам поднялся, но кровь не останавливалась, – не рискуйте зря…

Если б он рискнул, но он струсил. Святой Алан! Он бы и сейчас таращился на связанного друга, если б не приказ эра, которому хочется закончить с делами и напиться.

– Усадите его, – прикрикнул Ворон, – пусть закинет голову, а на переносицу – лед. И развяжите! Не кагет, не удерет…

Кровь течь перестала, но веревки не поддавались, и Дик резанул их фамильным кинжалом.

– Клинок Эгмонта, – прошептал Иноходец, растирая кисти, – не думал, что снова его увижу. Он старше Кабитэлы, сейчас таких не найдешь.

Их никто не слышал, обломок скалы, у которой Ричард усадил пленного, был довольно далеко от продолжавших разговор людей, одинаково враждебных и Дику, и Роберу.

– Робер, – выпалил юноша, – соберитесь. Нужно бежать, другого шанса не будет.

– Этого тоже не будет, – Эпинэ покачал головой, – я далеко не уйду.

– Вы не поняли, я с вами!

– Нет!

– Эр Эпинэ, я…

– Дикон, – Иноходец изобразил что-то, похожее на улыбку, – мы не уйдем дальше той горки.

– Лучше умереть, сражаясь…

– Золотые слова, но у тебя есть мать и сестры. И вообще лучше быть живым и хоть на какой-то свободе, чем мертвым.

– Но…

– Заткнись! Я не позволю сыну Эгмонта умереть из-за моей глупости. И не стану изображать из себя труса. Эпинэ не бегают и не ползают в ногах у всякой дряни. Прикончат меня на месте – хорошо. Нет, ты мне поможешь, только не сегодня. Подкинешь нож, но не свой, а попроще, и пусть думают, как я его добыл.

– Робер!

– Цыц, Дикон! К нам идут. Спасибо тебе, но не судьба.

Не судьба… Оскар Феншо тоже сказал, что не судьба.

– Он может идти? – Могучий бакран с сомнением посмотрел на привалившегося к камню Эпинэ.

– Да, – твердо ответил тот. Горец предложил Иноходцу руку, но Робер в ответ покачал головой и поднялся, хоть и с трудом, но без посторонней помощи. Неужели его сейчас убьют?! Нет, вряд ли. Повезут в Олларию, а по дороге может случиться всякое. Робер придет в себя, они выберутся из гор, а от Рассанны до Гайифы рукой подать. Что бы ни говорил Эпинэ, они убегут вдвоем, и будь, что будет.

Дик сунул кинжал в ножны и пошел рядом с Робером, всем своим видом показывая, что тот, кто поднимет руку на пленника, будет иметь дело с ним.

– Ты виновен в преступлениях против Талига? – Голос старого бакрана был тверд и холоден, как голос его распрекрасных гор, если бы те вдруг заговорили. – Подумай и ответь.

Он думал. Он думал с той самой минуты, как узнал, что Адгемар за гоганское золото подрядился разорить Варасту. В глазах Олларов это, без сомнения, было преступлением, но это делалось ради возрождения Талигойи. Оллары и Сильвестр губят страну, а что делают они? Смогли бы Альдо и Штанцлер остановить стронутый ими же обвал, или он накрыл бы и правых и виноватых, и новое и старое?

– Ты виновен? – возвысил голос старик.

Сказать правду про Белого Лиса, про кровавого Лиса? Чтобы Ворон и его бакраны утопили еще сотню тысяч человек. Нет, пусть живут! Но как Мильжа дал себя убить, или… Или казар заставил его поверить, что он спасает свой народ и… своего друга?!

– Ты виновен?

Надо отвечать.

– Я делал то, что должен, и я ни в чем не раскаиваюсь, но лишь Создатель знает, было это Добром или Злом.

– Хороший ответ. – Козопас наконец-то отвернулся и теперь уставился на Рокэ. – Я сужу этого человека на земле Бакры и по закону Бакры, так пусть великий Бакра решит его судьбу. Наш закон прост. Кровь убитых обвиняет, а Бакра судит. Обвиненному на голову кладут плод абехо, обвинитель должен его сбить. Он может быть лучшим стрелком и не желать убийства, но Бакра направит его руку, и он убьет. Он может впервые взять в руки лук, но Бакра направит его руку, и он собьет плод. Если плод абехо будет сбит, обвиненный оправдан, если он умрет, он виновен, если выстрел пропадет, испытание повторится. И так каждый день, пока Бакра не примет решение. Сын Ветров, ты – кровь Талига, и ты – обвинитель.

– Я понял, – усмехнулся Рокэ. – но я не стреляю из лука. Согласится ли Бакра на пистолет?

– Смерть может принять любое обличье.

– Отлично, – Рокэ вынул оружие, – Робер, молитесь Создателю, чтоб Бакра рассудил по справедливости и покарал истинного виновника бед Талига и прочих бед, настоящих и будущих.

«Леворукий и все твари его, – с тоской подумал Робер, следуя за отмеряющим шаги молчаливым бакраном, – он же пьян. Вот уж воистину суд божий, будь Ворон трезв, он бы его пристрелил без всякой жалости, а сейчас… В голову Алва не промажет, сколько бы он ни выпил, а в эту дурацкую ягоду – запросто, даже если спьяну вздумает пощадить».

– Ричард, – герцог повернулся к своему оруженосцу, – вы бы тоже помолились, и даже дважды – по-оллариански и эсператистски. Вы – создание неиспорченное и местами даже блаженное. Авось вас услышат.

Пресловутый плод сорвали с росшего тут же кривоватого деревца. Такими деревцами у горы Бакра заросли все расщелины, но в других местах Эпинэ не приметил ничего похожего. Сам абехо Иноходец разглядеть не успел – что-то красное и круглое, побольше вишни и поменьше яблока. Попасть трудно, но чем Леворукий не шутит. Алва картинно взглянул на небеса, медленно поднял руку с пистолетом, прицелился, затем пьяно засмеялся и сделал пару шагов в сторону.

– Если это суд Бакры, пусть он видит все подробности!

Видит? Ах да, Бакра смотрит на мир с горы, которой дал свое имя. Алва снова поднял пистолет. Выстрелит эта тварь когда-нибудь или нет?!

– Да свершится чья-нибудь воля, – возгласил Ворон, небрежно перебрасывая пистолет в левую руку. Грянул выстрел, над головой Робера что-то взвизгнуло, раздался дикий крик. Иноходец, продираясь сквозь окутавший его звенящий туман, с трудом поднял руку, коснулся лица, поднес к глазам. Не кровь – сок, хоть и красный. Рокэ таки сбил проклятую ягоду, потому и орут. Выходит, Бакра его оправдал? Именно Бакра, ведь Ворон не целился, похоже, он вообще нажал курок случайно, перехватывая пистолет. Эти дриксенские курки так легко соскальзывают… Странно, оправдан он, а смотрят в сторону. Дикон аж позеленел. Закатные твари, да что ж там у них такое?!

Повернуться было еще трудней, чем поднять руку, но Эпинэ все-таки повернулся. Адгемар Кагетский неподвижно лежал на земле. Половина лица казара была залита кровью, кровь залила и благородные седины, и белый мех одежд. Он был безнадежно мертв.

Глава 8

Бакрия, Кагета, Вараста

«Le Six des B? tons» [162]

Рокэ был верен себе – с дикарями и мужланами он вел себя как с Людьми Чести, а с Людьми Чести – как с дикарями. Дик, с трудом скрывая отвращение, смотрел, как его эр беседовал с бакранской ведьмой – уродливой старухой с коричневым лицом и кустистыми черно-седыми бровями. Ведьму звали Премудрая Гарра, она увязалась за войском, чтобы отыскать старый бакранский алтарь, и нашла.

Алтарем оказалась черная каменная плита, заваленная грудами щебня. Бакраны раскапывали святилище два дня, и наконец чудовищная глыба, плоская, как стол, и блестящая, как зеркало, явилась во всей своей сомнительной красе. Вокруг вкопали шестнадцать шестов, на которые насадили козлиные черепа, украшенные черными и красными лентами. Зрелище вышло весьма внушительным, талигойцы, проходя мимо, прикладывали руку к губам и склоняли голову, отвращая зло, бакраны видели в этом знак почтения их святыне и не обижались. Довольный и гордый Бакна предложил Алве взглянуть в глаза великому Бакре, и Ворон согласился. Дик сам не знал, зачем увязался за своим эром, но предстоящий ритуал вызывал у юноши болезненное любопытство.

Алва выслушал ведьму, взял протянутое ему украшенное грубым рисунком кожаное ведро и пошел вверх по крутой каменистой тропе, переходившей в некое подобие лестницы, заканчивающейся у небольшого водопада. Герцог поднялся по грубым ступеням, вырубленным прямо в скале, подставил ведро под струю, а затем стремительно и легко сбежал вниз, словно под его ногами была дворцовая лестница, а не кое-как обтесанные скользкие глыбы.

Бакна и ведьма ждали у алтаря. Старуха что-то сказала, герцог ответил и выплеснул принесенную воду на камень. Дикон, отчаянно боясь, что его прогонят, подошел ближе, став за плечом своего эра, но горцы то ли не рискнули тронуть оруженосца своего кумира, то ли не сочли нужным, а Рокэ, как всегда, было не до Ричарда Окделла.

Красное солнце коснулось горной вершины. Бакна трижды ударил мечом о щит. Ведьма протянула руки и завопила дурным голосом, поднявшийся ветер закружил серую пыль, взъерошил черные волосы Проэмперадора, заиграл лентами, привязанными к козлиным рогам. Алва встал на колени и положил руки на мокрый камень. Каменное зеркало на мгновение отразило красивое, надменное лицо, затем все утонуло в багровых закатных сполохах, рассыпавшихся пылающими искрами, которые закружил неистовый вихрь. Искры выцветали, становясь снежинками, буря крепчала, и сквозь нее рвался кто-то темный и крылатый. Сквозь вой и рев ветра доносился злой голос камней, становясь все громче и настойчивей. Камни гневались, их терпению настал предел, они и так ждали слишком долго, и вот дождались.

Что-то толкнуло Ричарда в спину, а затем подхватило и понесло. Юноша ощущал чужую ненависть и презрение, песня камня сливалась с хохотом ветра, лицо Дика задели чьи-то крылья, перья были острыми и твердыми, как кинжалы. Ричард чувствовал, как из порезов сочится кровь, но не мог ее утереть. Теперь он понимал, кто он – один из камней, мчащийся впереди селевого потока. Впереди спали люди, звери, деревья, живые, ничего не подозревающие, а он должен был их убить. Ричард рванулся назад, но добился лишь того, что его обогнало несколько других камней. В низком черном небе полыхнуло, затем еще и еще. В свете непрестанно рвущих мрак молний летящие впереди глыбы казались золотыми. Стремительный, всесокрушающий бег, когда ты со всеми, ты не можешь ничего изменить, все предопределено раз и навсегда. Ты – пленник, и вместе с тем ты свободен, как свободна сама смерть!

Поворот, и на пути замаячила роща. Несмотря на чудовищный ветер, деревья стояли неподвижно. На фоне полыхающего неба Ричард видел могучие, узловатые стволы, вцепившиеся корнями в серые скалы. Деревья видели, что их ждет, но встречали смерть, не дрогнув ни единой веткой. Смертоносный поток глухо зарычал, и Дик с ужасом и восторгом понял, что его голос вплетается в многоголосый рев. Он кричал, он ненавидел эти деревья, бросившие вызов неотвратимому. Не помня себя от ярости, Ричард Окделл бросился вперед, обгоняя бегущих впереди…

Он пришел в себя в палатке. Горела свеча, на светлой парусине кривлялись три тени – изящная и две широкие и грубые.

– Как на меня, – Ричард узнал голос Клауса, – седунов и вовсе в нужнике перетопить надо было, только возиться пришлось бы долго, а тут раз – и нету.

– И не говори, – разумеется, это Шеманталь! Адуан, ставший по прихоти Ворона генералом и глядящий на Рокэ, как на самого Создателя, – отменно сработали. Теперь они не пикнут, особливо без казара. Ну, монсеньор, вы и отчаянный. Раз – нету армии, два – нету озера, три – нету Лиса!

– А вы – поэт, Жан. Такие метафоры… – третья тень принадлежала Рокэ, – но при чем тут я? Было ясно сказано – так рассудил великий Бакра. Я, впрочем, с ним согласен, от Адгемара вреда не в пример больше, чем от моего друга Эпинэ.

– Вы, жабу их соловей, его и впрямь отпускаете?

– Разумеется, ведь Бакра его оправдал.

– О, гляньте-ка, – встрял Жан, – оруженосец ваш очухался.

– В самом деле?

Что-то зашуршало, и Дик узрел своего эра со стаканом в руке. Рубашка Рокэ была расстегнута, и юноша видел серебряный медальон на старинной цепочке. Знак главы Великого Дома! У Ричарда был похожий, но носил он его недолго – перед отъездом в Лаик матушка забрала реликвию, опасаясь, что над ней надругаются.

– Что с вами было? – поинтересовался Алва. – Вас сразила мгновенная любовь к премудрой Гарре?

Дик помотал головой и попробовал сесть. Это ему удалось, хотя в ушах звенело. Ворон сунул оруженосцу свой стакан.

– Выпейте, а то вы бледны, как гиацинт. Так что с вами приключилось?

– Не знаю.

Не рассказывать же Алве и этим мужланам, как он был камнем, несущимся впереди потока! Пережило ли удар хоть одно дерево? Бред, ничего этого не было, никаких деревьев, никаких камней! Это просто память о погибшем озере и о сне, который снился ему еще в Лаик.

– Юноша, – Дик даже не понял, слышал ли Рокэ его ответ, – как у вас с тягой к дальним странствиям?

– Монсеньор? Простите…

– Иными словами, не желаете ли вы отправиться с Робером Эпинэ?

Это ловушка или Рокэ шутит? А может, он Ворону просто надоел? Дик, ничего не понимая, уставился на маршала.

– Вы хотите меня отослать?

– Я давно ничего не хочу, – светским тоном сообщил Алва, – кроме вина, женщин и врагов, но вы, если желаете, можете отправляться хоть в Агарис, хоть в Гайифу, хоть к Закатному Пламени.

Святой Алан, Ворон не шутит, он и впрямь его отпускает. Его отъезд не будет изменой. Иноходец – Человек Чести, герой восстания, он должен много знать об отце, обо всех…

Робер не станет смотреть сквозь сына Эгмонта, как будто его нет, не станет задавать непонятные вопросы, издеваться над тем, что свято для каждого истинного талигойца. Он увидит Альдо Ракана, принцессу Матильду, Эсперадора… Но Катари остается в Олларии. Катари…. Неужели Феншо прав и Ворон его отсылает из-за королевы? Нет! Алва не может знать ни о его любви, ни о встрече в монастырском саду. Уехать – значит потерять Катарину Ариго…

– Что скажете, юноша?

– Монсеньор, я хочу остаться.

Рокэ пожал плечами и вернулся к таможенникам. Булькнуло и полилось в стаканы вино, засмеялся Клаус, за стенкой палатки сонно фыркнул Моро.

Лошадь, и ту ему дал Проэмперадор. Дракко недавно потерял хозяина, что пробудило в Эпинэ особенную нежность к коню, ведь они оказались товарищами по несчастью. Рыжий жеребец-полукровка ни ходом, ни выносливостью, ни статью не уступал сгинувшему Шаду Первому. Дракко принял нового всадника настороженно, но с кем с кем, а с лошадьми Иноходец всегда ладил, хотя за то, что смог бы подчинить коня Ворона, не поручился б.

В Моро лошадиной была только стать, а норов то ли кошачий, то ли змеиный. Среди морисков порой попадались кони-звери, убивавшие и калечившие всадника за всадником. Эпинэ не заслуживал бы ни своего герба, ни своего прозвища, если б не знал признаков, по которым уже в трехмесячном жеребенке можно определить будущего убийцу. В Багряных землях таких оставляли на племя, в Золотых чаще всего убивали. Считалось, что ездить на них может только демонское отродье, чего удивляться, что Моро и Ворон нашли друг друга.

Робер не сомневался в том, что Алва пристрелил казара намеренно, хотя такой выстрел и впрямь сродни чуду. С левой руки, почти не целясь, сбить ягоду на голове одного человека и выбить глаз другому! Теперь дикари вопят про волю своего козлобога, кагеты не знают, что делать, а он отпущен на все четыре стороны.

Проэмперадор сделал правильный выбор, Адгемар, даже посаженный на цепь, оставался опасным, а теперь о Кагете можно забыть. Обруч лопнул, бочка рассыпалась, в неизбежной грызне всех со всеми будет не до козней против Талига, да и некому эти козни строить. Сын Лиса лижет Ворону сапоги, а уцелевшие казароны тупы, как бараны. Тех, кто хоть немного соображал, Адгемар заблаговременно перерезал, а бириссцы отданы на растерзание исконным врагам, им не до войн и не до мести, лишь бы детей спасти! Рокэ, гореть ему в Закатном Пламени, рассчитал верно…

Дракко споткнулся о камень и захромал. Пришлось спешиться и выковыривать попавший в подкову камень, спасибо, сама подкова не отлетела. Кагеты и бакраны и не думали помочь, хорошо хоть остановились и подождали. Робер на всякий случай проверил остальные подковы и вновь вскочил в седло. Вечерело, с гор тянуло холодом и осенью. Бакран что-то сказал, вроде даже на талиг, но Эпинэ не понял. Дикарь повторил. Он хвалил своих козлов, которые не нуждаются в ковке. Иноходец согласился, что в горах на них ездить удобнее, умолчав о том, что сам сядет на козла, только если речь пойдет о жизни и смерти, причем не его собственной, а кого-то из близких.

Козопас удовлетворенно кивнул и погладил своего рогатого скакуна. Бакраны покровительствовали тому, кого оправдал Бакра, это было унизительно, но полезно. Вряд ли бы он в одиночку на хорошей лошади и с дорогим оружием добрался до Равиата, но с бакранским посольством ему ничего не угрожало, кроме стыда.

Самым умным было, никуда не заезжая, рвануть к гайифской границе, но Робер Эпинэ поступил глупо. Он не мог бросить Клемента на произвол судьбы, хотя искать во взбаламученном заполненном беженцами Равиате ручную крысу было безнадежней, чем монету на дне реки – та по крайней мере будет лежать там, где ее уронили. И еще он должен разыскать родичей Луллака и Мильжи и выпить с ними Чашу Боли.

Иноходец понимал, что ведет себя как последний дурак, но иначе не мог. Его поездка с самого начала стала чередой ужасов, потерь и неудач, а затея Енниоля обернулась тысячами смертей, и все без толку. Альдо еще дальше от трона, чем раньше, друзья появлялись лишь для того, чтоб погибнуть, а сам он жив и свободен только по милости злейшего врага. Робер уже знал, что всей правды о том, что с ним случилось, не узнает никто, разве что Мэллит, если захочет слушать. Он не станет никому лгать, просто кое о чем умолчит. Например, о встрече с Ричардом Окделлом и безумном разговоре с Вороном, разговоре, который он мысленно продолжает шестой день. Он назвал Рокэ нелюдем, тот в ответ лишь улыбнулся.

– Вы полагаете, выреза? ть деревню за деревней в большей степени приличествует человеческой натуре? Возможно… Топят у нас и впрямь реже, чем жгут.

– Я понимаю, что в Варасте ненавидят бириссцев, но…

– Ненавидят, – перебил Ворон. – Люди, как правило, не любят тех, кто им пакостит, и уважают тех, кто с ними пьет. Окажись вы на нашей стороне, вы обнаружили б уйму достоинств в бакранах и их козлах.

– А вы, окажись на нашей?

– Я? Я бы взнуздал «барсов» точно так же, как и «козлов», но на вашей стороне мне делать нечего.

– Вы правы. Не в обычаях Людей Чести поднимать руку на женщин и детей.

– Видимо, поэтому за вас это делали ваши седые друзья. Впрочем, они по-своему правы. Были. Если кто-то воображает себя барсом, а других – скотиной, рано или поздно он нарвется на охотника.

– Когда-нибудь вы тоже нарветесь.

– Возможно, жизнь велика. Что ж, буду жить надеждой, что когда-нибудь какие-нибудь силы направят вашу руку.

– Вряд ли вам это понадобится, герцог. У вас уже есть покровитель и давно.

– О да, – засмеялся Рокэ, натягивая перчатки, – и он проявляет странное постоянство. Это-то и настораживает. Я могу ему наскучить.

В небе кружила черная птица. Небо было низким, серым и безнадежным, как сама осень, а может, дело было не в небе, а в том, что впереди были зима в Тронко, Жиль, свояченица губернатора со своими туберозами, таможенники, карты, пьяный Рокэ, еще более пьяный Бонифаций и тоска. Враг разбит, Талиг победил, но что с того? Талигойя снова проиграла. Теперь Ричард жалел, что не уехал с Эпинэ, но он ведь не знал, что армия остается на юге, а думал, что они возвращаются в Олларию. В Олларию… Вот и он стал называть столицу придуманной «навозниками» кличкой. Чего удивляться, когда вокруг таможенники и олларианцы. Вейзель, конечно, барон, но тоже не ахти что – в Горной Марке баронов больше, чем крестьян.

Юноша прислушался к разговору, который вели Алва и Вейзель. Так и есть – зимовка, праздники для горожан и солдат, жалованье, награды… А в столицу с донесениями поедут Манрик, Жан и какой-то козопас. Хорошо, хоть без Бонифация обойдется!

Ричард не сомневался, что Рокэ, по своему обыкновению, задумал раздразнить своих врагов, вот и посылает ко двору плебея и дикаря. Теперь генерал-невежа и едва знающий талиг сын Бакны увидят Катари, возможно, будут целовать ей руку. Катари… Тоска и любовь кружили над Диком черной одинокой птицей, и это кружение будет длиться, пока он дышит. Молодой человек поднял голову, следя за небесным скитальцем. Тот медленно проплыл над ползущей среди курганов колонной и полетел к уходящим в серебристую даль холмам. Дик не понял, откуда взялась вторая птица, большая и яростная, казалось, ее породили исполненные осени облака. Ворон чудом увернулся от казавшегося неотвратимым удара, но, вместо того чтоб улететь, метнулся навстречу нежданному врагу.

Черно-золотистый комок камнем рухнул у третьего по счету холма, и в тот же миг Алва дал шпоры коню. Моро, с самого утра недовольный тем, что приходится плестись рысцой, распластался в бешеном галопе. Конь и всадник скрылись меж курганами, и Ричард, сам не понимая, что делает, послал Сону следом. Кобылица прянула с места и понеслась, топча высеребренные предзимьем сухие стебли.

Алву Дик нашел быстро, вернее, это Сона нашла Моро, рывшего землю у подножия испятнанного черно-красными кустами холма. Герцог стоял чуть дальше, у самой границы зарослей, и у его ног лежали две птицы – черная и золотистая. Враги то ли умерли в воздухе, то ли расшиблись о землю, лапы золотого были свободны, но даже смерть не смогла разжать когти ворона. К мертвым птицам тянулись усыпанные красными ягодами ветки. Это были ягоды, но Дику они казались каплями крови, а застрявшие в кустарнике черные и золотые перья – чудом уцелевшими листьями.

В зарослях что-то зашуршало, Рокэ выдернул из-за пояса пистолет и, не глядя, спустил курок. Раздался короткий отвратительный вопль, и все стихло. Дик с некоторой опаской раздвинул ветки и обнаружил странное животное. Больше всего тварь походила на обросшую чуть ли не человеческими волосами змею на кривых коротких ножках, она была мертва, пуля перебила ей хребет.

– Степной ызарг, – Рокэ подошел глянуть, кого он подстрелил, – решил, что у него удачный день, но ошибся.

Герцог снял с пояса фляжку с касерой, сделал пару больших глотков, остаток выплеснул на мертвых птиц и высек огонь. Касера вспыхнула синим пламенем, запахло жжеными перьями. Рокэ принялся ломать сухие ветки и бросать в огонь, Дик кинулся ему помогать. Так костры не разводят, но у них получилось. Пламя перекинулось на ближайшие кусты, потянуло жаром. Из горящих зарослей выскользнуло десятка полтора ызаргов, волосы на одном из них горели. Тварь то ли пробежала, то ли проползла с десяток шагов, перевернулась на спину и принялась кататься по траве, показывая лысое серое брюхо. Это было ошибкой – парочка оказавшихся поблизости гадов вцепились в незадачливого родича, вознамерившись перед дальней дорогой закусить печеным.

Рокэ, ни говоря ни слова, вскочил на Моро, поднял его на дыбы, заставив обрушить на отвратительный живой ком шипастые зимние подковы, а затем, не оглядываясь ни на костер, ни на раздавленных ызаргов, ни на оруженосца, понесся в сторону дороги. Дик кинулся к ржавшей Соне, не желая ни секунды оставаться у ставшего вдруг страшным холма. Берясь за луку седла, юноша взглянул на свою руку – она была в крови: красноягодник оказался колючим. Сона, едва Ричард отпустил поводья, бросилась догонять Моро. Это было бы невозможно, но, съезжая с холма, Алва перевел мориска на рысь, а услышав сзади топот, и вовсе остановился.

– Ты веришь в приметы?

Дик в приметы верил, но мертвый ворон, так и не разжавший когтей, и синеглазый человек в черном с непроницаемым лицом…

– Нет, монсеньор, не верю.

– Я тоже. К сожалению.

К сожалению?! Кансилльер прав, Рокэ ходит по грани безумия, если только не шагнул за эту грань. Наверное, это отразилось у Дикона на лице, а может, маршалу просто захотелось поговорить.

– Странно, что ты все еще полагаешь смерть страшной. Будь это знамение, я бы радовался. Ворону не справиться с золотым орланом, но этот был слишком глуп и молод, и ворон своего не упустил. Должен был умереть один, но погибли двое. Не проиграть, когда победить невозможно! Лучшей приметы нет и быть не может.

Ричард промолчал. Черная птица могла улететь, а не бросаться на противника, который был крупней ее чуть ли не вдвое. Зачем ворон кинулся на орлана? Господин Шабли учил, что все живое поступает разумно, жертвуя жизнью лишь для спасения детенышей, и только люди… Только люди! Не этим ли они и отличаются от животных? Тем, что ценят жизнь меньше, чем честь, любовь, власть, золото?

Моро и Сона шли голова в голову, топча подмерзшие травы. Рокэ сначала молчал, а потом вполголоса запел о море. Кэналлийский напев странным образом сочетался с лошадиной рысью, хрустом ломающихся стеблей, круженьем редких маленьких снежинок. У подножия гряды они встретили адуанов с собакой – первым к ним бросился Лово, но полковник Коннер от своего любимца отстал ненамного.

– И куда это вас понесло, монсеньор?

– Так, – неопределенно махнул рукой Алва, – захотелось глянуть, оба или один?

– Оба?

– Да… Там кусты кишмя кишат ызаргами.

– Расплодились, значит, жабу их соловей, – Клаус покачал головой, – не к добру, когда погань эдакая плодится. Монсеньор, вы б того, побереглись бы… А то все одно к одному – старуха наворожила, выезжали – ветер в лицо, конь под вами оступился, Лово каждую ночь воет, а теперь еще птицы эти. Не будет вам дороги, переждать надо! Отпишите королю, так, мол, и так, зазимовали в Варасте с армией, и кошка не ходи. Да что вы молчите, прости Создатель, навроде истукана?

– А того, что я еду в Олларию вместо Манрика, а в Тронко пусть Вейзель с Жаном распоряжаются. Юноша, – синие глаза дерзко блестнули, – пиши? те сонеты для своей дамы. Венок сонетов! Я обещал вам белую лошадь и барсовый чепрак? Шкуры есть, а лошадь купим по дороге. Посмотрим, так ли мудра премудрая Гарра.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]

[16]

[17]

[18]

[19]

[20]

[21]

[22]

[23]

[24]

[25]

[26]

[27]

[28]

[29]

[30]

[31]

[32]

[33]

[34]

[35]

[36]

[37]

[38]

[39]

[40]

[41]

[42]

[43]

[44]

[45]

[46]

[47]

[48]

[49]

[50]

[51]

[52]

[53]

[54]

[55]

[56]

[57]

[58]

[59]

[60]

[61]

[62]

[63]

[64]

[65]

[66]

[67]

[68]

[69]

[70]

[71]

[72]

[73]

[74]

[75]

[76]

[77]

[78]

[79]

[80]

[81]

[82]

[83]

[84]

[85]

[86]

[87]

[88]

[89]

[90]

[91]

[92]

[93]

[94]

[95]

[96]

[97]

[98]

[99]

[100]

[101]

[102]

[103]

[104]

[105]

[106]

[107]

[108]

[109]

[110]

[111]

[112]

[113]

[114]

[115]

[116]

[117]

[118]

[119]

[120]

[121]

[122]

[123]

[124]

[125]

[126]

[127]

[128]

[129]

[130]

[131]

[132]

[133]

[134]

[135]

[136]

[137]

[138]

[139]

[140]

[141]

[142]

[143]

[144]

[145]

[146]

[147]

[148]

[149]

[150]

[151]

[152]

[153]

[154]

[155]

[156]

[157]

[158]

[159]

[160]

[161]

[162]

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 27 28 29 30 3132