Часть четвертая

Вдохновленный рассказами Луизы, я добавил новые страницы к истории родителей, которую сочинял. Так появилась другая версия, наполовину плод моей фантазии. Она не отменяла первую, обе продолжали мирно сосуществовать в моем сознании, каждая по‑ своему освещала личности Максима и Тани, этих новых родителей, которых я только что узнал.

Свадьба Максима и Ханы состоялась под безоблачным небом прекрасного летнего дня. Поставив свои подписи в книге регистрации, как и положено, в мэрии, новобрачные отправились в синагогу. Жозеф был бесконечно счастлив, что последний из его троих детей связал себя наконец традиционными узами брака. Родители Ханы также присутствовали на церемонии – в сопровождении ее брата, Роберта, и его супруги, Тани. Наконец‑ то они познакомились с Максимом, о котором им так много рассказывала Хана. Они приехали только ради свадьбы и уже назавтра должны были вернуться к себе в Лион.

Для торжества был заказан зал в пивной на площади Републик. Сытные блюда национальной кухни сменялись одно за другим, и вскоре приглашенные ощутили настоятельную потребность немного встряхнуться, разогнать навалившуюся дремоту. Нанятое для этих целей трио музыкантов – две скрипки и аккордеон – мгновенно разбудило собравшихся. На натертом до блеска паркете мужчины – в темных костюмах, несмотря на жару, – и женщины в нарядных платьях весело отплясывают под задорное бренчанье музыкантов. Мазл тов! Со всех сторон звучат поздравления, бьются на счастье стаканы, а самые правоверные проносят по кругу стул с сидящей на нем новобрачной.

Максим участвует в национальных обрядах только из уважения к новым родственникам, подчиняясь их настоятельным просьбам, соглашается на церковную церемонию. С юности он делал все возможное, чтобы забыть свои истоки, и избегал всяческого о них упоминания. Последней уступкой отцу была его бар‑ мицва, в этом он не решился отказать своей семье. Но с тех пор он старательно избегал всех национальных праздников. Единственный знакомый ему культ – совершенство собственного тела. В служении ему он проводит все свое время, а молитвы при свечах и трапезы шаббата – это не для него.

Скоро Максиму исполнится тридцать, и он надеется, что брак поможет ему остепениться, нескончаемая череда подружек останется в прошлом, вместе с легкими победами и минутными увлечениями, очарование которых исчезает с рассветом. Он устал от холостяцких радостей и готов свить гнездо и обзавестись потомством. Ему нравятся изящество и хрупкость Ханы. Не последнюю роль в его решении играет и прекрасное финансовое положение ее семьи.

Родители Ханы не торопясь выходят из машины, за ними следует Хана в свадебном платье, под прозрачной фатой, покрывающей темные волосы; в руках – букет цветов. Максим идет навстречу, почтительно держа цилиндр в руках. Хана не отводит от него глаз. Ее волнение угадывается в бледности, в легком дрожании пальцев. Другие машины останавливаются по соседству, площадь перед мэрией заполняют мужчины в строгих костюмах и женщины в праздничных нарядах.

Максим ждет брата Ханы, Роберта, с женой Таней. Хана так много рассказывала об этом молодом человеке с дерзкой улыбкой, так часто восхищалась женой брата, блестящей спортсменкой, пловчихой и ныряльщицей, что Максиму не терпится познакомиться с ними.

Вот и они. Роберт в точности соответствует описанию, данному сестрой, – короткие, чуть вьющиеся волосы, веселый блеск глаз. Но Таня… Она оказывается самой красивой женщиной из всех, что когда‑ либо видел Максим. Высокую стройную фигуру подчеркивает яркое цветастое платье, водопад темных волос с трудом удерживает тонкая лента, от ослепительной улыбки невозможно оторвать взгляд.

Максиму становится больно от такой красоты. Вместо того чтобы украсить праздник, она, наоборот, омрачает настроение жениха. Блеск этой женщины разбивает его сердце. В самый день свадьбы, в тот миг, когда его судьба вот‑ вот будет связана прочными узами с судьбой Ханы, Максим встречает женщину своей мечты. Он отыскивает взглядом ту, что через минуту‑ другую станет его женой, и ведет ее к дверям мэрии. Пораженный своим смятением, он старается уговорить себя: ничего, ничего, это просто последний всплеск, реакция его донжуанской натуры. Да, несколько месяцев назад его желание обладать этой удивительной женщиной смело бы все препятствия, он сделал бы все, дабы заполучить ее, разрушил бы все преграды, чтобы безраздельно завладеть этой ослепительной красотой. Несколько месяцев назад. Но не сейчас.

В толпе приглашенных, заполнивших зал бракосочетаний, слышен приглушенный смех и чей‑ то плач. Под громкие аплодисменты Максим и Хана обмениваются кольцами, подходят к столу, чтобы поставить свои подписи в регистрационной книге.

Максим выполняет все, что от него требуется, будто в тумане. Он поворачивает голову к собравшимся, улыбается. Только не искать глазами то единственное лицо, от взгляда на которое он, несомненно, ослепнет. Таня, склонив голову, сидит рядом с мужем. Всего лишь на секунду Максим задерживает взгляд на той, чье появление навсегда изменило его жизнь. Обычный взгляд, без контекста, без намека на последствия. Что будет, если кто‑ нибудь заметит, догадается?.. Но гости, все как один, увлечены церемонией, собственным волнением и разговорами. И он снова смотрит на Таню, он не видит больше никого, он мысленно покидает свою новоиспеченную супругу, своих гостей. Он смотрит на Таню так долго и напряженно, что она чувствует этот безмолвный призыв и поднимает голову. Черные кудри скользят по шелку платья и, раздвигаясь, как театральный занавес, открывают бездонную глубину ее глаз. Максим не отводит взгляда, это длится чуть дольше приличного. Но вот его очередь ставить подпись. Не желая невниманием оскорбить свою теперь уже жену и всех собравшихся здесь, он отводит глаза.

Чуть позже, когда под сводами синагоги звучит низкий голос кантора, он незаметно поворачивает голову к балкону, где сидят женщины. Таня занимает место в первом ряду. Ее ресницы опущены. Без сомнений, она уже забыла тот первый долгий взгляд. Но Максим снова настойчиво смотрит на нее. Она открывает глаза, и удивление мелькает в них.

Ничто больше не имеет значения. Недопустимость такого поведения делает ощущения острее. Все решается в одно мгновение: Таня – самая прекрасная женщина из всех, которых он встречал, он не может отпустить ее просто так, он должен донести до нее свое восхищение хотя бы вот этим пламенным взглядом.

В ресторане они находятся вдалеке друг от друга. Это позволяет Максиму немного прийти в себя. Он отдает должное каждому блюду, весело болтает с соседями по столу. Он танцует с Ханой, со своей тещей, с другими женщинами, но всеми силами избегает приближаться к Тане, избегает случайного касания ее тела под легкой тканью, запаха ее кожи, шелка волос. Как только гости начинают разъезжаться, Максима охватывает настоящее облегчение: Таня с мужем возвращаются в Лион, и неизвестно, когда они увидятся в следующий раз. Эта встреча чуть не погубила его только что заключенный брак, он готовится к первой брачной ночи с молодой женой и запрещает себе думать о чем‑ то другом.

Позже, уже ночью, когда он держит Хану в объятиях, Максиму требуется огромное усилие воли, чтобы избавиться от наваждения, заставить себя не думать о мягкости Таниных волос, об остром желании жадно впиться в ее губы.

Вот уже несколько месяцев, как Максим и Хана женаты. Время от времени он вспоминает о Тане, которую не видел со дня своей свадьбы, но мысли его принадлежат отныне Хане. Он работает в магазине отца, где по понедельникам к нему присоединяется жена, чтобы помочь разобраться с поставщиками. Остальное время Хана проводит в созерцании своего округляющегося живота. Появления на свет желанного дитя ждут к весне. Чета занимает небольшую квартирку на авеню Гамбетта, с балкона которой открывается вид на кладбище Пер‑ Лашез. По воскресеньям Хана сопровождает мужа на стадион – Максим с удивлением обнаружил, что она является достойным противником на корте, – или просто сидит в тени деревьев с вязанием или книгой.

Симон родился в самом начале весны – крепкий малыш, орущий во всю мощь своих легких. Его нарекли Симон Жозеф, дав второе имя в честь деда. Глядя, как врач держит малыша за ручки, чтобы проверить врожденные рефлексы, Максим уже видит сына на спортивных кольцах. Он ищет свое отражение в крутых надбровных дугах ребенка, в твердой линии подбородка. Для семьи наступает новая жизнь. Симон хорошо развивается, крепко спит, обладает завидным аппетитом и озаряет мир лучезарной улыбкой. Ему остается жить восемь лет.

Несколько месяцев спустя Роберт и Таня приезжают посмотреть на новорожденного. Максим немного волнуется перед этой встречей, но все проходит прекрасно: все столь же красивая, Таня держится свободно и естественно, не замечая никого, кроме малыша. Остаток дня, проведенный у колыбельки сына, полностью избавляет Максима от прошлого наваждения: все, что не касается Симона, кажется ему полузабытым и незначительным. Хана радостно смеется над шутливым подтруниванием брата, Роберт выглядит счастливым и спокойным. Он уверенно обнимает Таню за талию. Максим невольно отмечает, что в фигуре Тани нет и намека на беременность.

Воскресенье, как обычно, семья проводит на стадионе. Хана устраивает Симона в тени огромного каштана, между теннисными кортами и гимнастическим залом. Максим, мокрый от пота, с полотенцем на шее, подбегает к коляске, чтобы погладить нежную щечку сына и поцеловать жену, после чего возвращается к тренировкам. Ему не терпится приобщить сына к спорту, привести его на борцовский ковер, поддержать его на брусьях.

Симон тоже приходил в магазин на улице Бург‑ л'Аббе. Он поднимался по тем же лестницам, бегал по тому же коридору, прятался в кладовках. Наверняка, как и я, он устраивал тайники в пустых картонных коробках, валяющихся тут и там. Когда не было покупателей, он играл в продавца за кассой – и, сам того не зная, я, конечно же, повторял его жесты и слова. В кабинете Луизы, сидя за чашкой горячего шоколада, как и я, он делился с ней своими мечтами и страхами. Но были ли у него страхи? В отличие от меня, он не мучился собственным несовершенством, не страдал от немощности чахлого тела, готового предать в любую минуту. Он не нуждался в самообмане, читая искреннее восхищение во взгляде своего отца.

Вплоть до того дня, когда реальная угроза нависла над уютной квартиркой на авеню Гамбетта, Симон жил весело и беззаботно. Луиза – верный тому свидетель, ей удалось воссоздать для меня истинную картину их жизни.

Постепенно тень войны подползала все ближе. Максим и Хана жили в общем ритме событий, сотрясающих Европу. Жозеф ни на минуту не отходил от радиоприемника, читал все газеты подряд. Помня о притеснениях, пережитых на родине и вынудивших его покинуть Румынию, он как никто другой внимательно следил за коричневой волной, накрывающей мир. Максим неустанно твердил отцу – теперь мы во Франции, в свободной стране, где ничего подобного не может случиться. Он не выносил затравленного выражения в глазах отца, его поникших плеч, и нередко он бывал резок и позволял себе пренебрежительно относиться к опасениям Жозефа.

Конечно же, такие разговоры тщательно скрывали от Симона, ограждая его от малейшего призрака угрозы. Семья возвела вокруг него надежную стену, на лицах прохожих он видел восхищенные улыбки, так разве мог он вообразить, что этот уютный мир в одночасье взорвется и станет враждебным? Разве мог он представить, что эти добрые взрослые вдруг превратятся в палачей, запихнут его в жуткий деревянный вагон, разлучат с матерью? Газеты печатают сухие отчеты о погромах, происходящих за границей, журналы публикуют фотографии. Когда мальчик украдкой из‑ за родительского плеча разглядывает стройные ряды солдат в одинаковой форме, развевающиеся штандарты с кривым крестом и полыхающие факелы, в его широко раскрытых глазах вспыхивает один лишь детский восторг.

День за днем, по мере своего рассказа, Луиза переворачивала для меня страницы книги, которую я прежде никогда не открывал. Я следовал за родителями, переживающими смутное время в ее верной компании. Рассказывая, Луиза то и дело подливала себе ликера и так сильно затягивалась сигаретой, что обжигала пальцы. Когда у двери раздавался звонок, оповещая о визите очередного клиента, она вздыхала, с сожалением поднималась и просила меня подождать. Поспешно отделавшись от визитеров, она возвращалась к прерванному рассказу, который позже я превращу в эту книгу.

Захват Австрии, оккупация Польши – и вот Франция вступает в войну. События мелькают с неумолимой скоростью: победа нацистской Германии, подписание капитуляции, установление режима Виши. Как удары хлыста, звонко щелкают имена, которые газетчики выкрикивают на каждом углу, пресса печатает портреты людей, которым Франция вынуждена доверить свою судьбу. По улицам грохочут танки, шеренги победителей продвигаются гусиным шагом по Елисейским Полям. На крыше Трокадеро человечек в парадном мундире, скрестив руки за спиной, с видом собственника изучает Эйфелеву башню.

Зло воцаряется постепенно, и за какие‑ то несколько месяцев все прежние ценности жизни летят вверх дном, а лица, до сих пор знакомые и привычные, становятся воплощением потенциальной опасности. Чиновники и постовые отныне покорные шестеренки в отлаженном механизме. Их единственная подпись может решить вашу судьбу. И не так‑ то просто распознать врага, им может оказаться кто угодно – не только люди в серо‑ зеленой форме, длинных плащах и хорошо узнаваемых фуражках, но и облаченный в обычный люстриновый пиджак чиновник из мэрии, заурядный постовой, уважаемый префект и любой из соседей. Городские автобусы, развозившие горожан к местам работы, отдыха и гуляний, перевозят иной груз: они забиты до отказа мужчинами и женщинами, сжимающими в руках узелки с пожитками. Черные «ситроены», еще недавно возившие своих счастливых хозяев на каникулы, теперь, останавливаясь на рассвете у дверей дома, повергают его обитателей в ужас и оцепенение.

Однажды Максим застает отца, беспомощно облокотившегося на стойку кассы, с мертвенно‑ бледным лицом. Гастон, грузчик, только что проводил югослава Тимо, служащего из соседнего магазина, в гимназию Жапи, куда того вызвали повесткой. Гастон вернулся один и должен как можно быстрее собрать для Тимо вещи первой необходимости. По городу ползут слухи – арестованных держат в зданиях, превращенных в сборные пункты. Жозеф угадывает в этом начало гонений, которые вскоре коснутся всех. Он‑ то знает и повторяет всем, кто желает слушать, – в Румынии все начиналось так же. Для него все ясно еще с событий Хрустальной ночи, он опасается, что теперь будет хуже, гораздо хуже, но никто не хочет его слушать. Везде говорят об облавах, которые постепенно становятся массовыми. Максим старается успокоить отца – Тимо вызвали повесткой не потому, что он еврей, а потому, что у него нет законного вида на жительство. Ведь в газетах и по радио не устают повторять о «политике очищения»: иностранцы, не получившие французского гражданства, будут высланы из страны. Однако все члены семьи Жозефа являются французскими гражданами на протяжении вот уже многих десятилетий, так чего же им опасаться?

Максим будто оглох. Его раздражает беспокойство соседей, бесит их жалкий потерянный вид, постоянные жалобы, которые он зачастую грубо обрывает. Как и многие другие, он хочет верить в разумность происходящего. Конечно, и до него доходят рассказы о ночных арестах, о многочисленных «чистках», цель которых – избавить страну от нежелательных элементов. Но он упрямо твердит, что все это касается поляков, венгров, чехов – всех тех, кто живет здесь без году неделя, с трудом говорит по‑ французски и ничего не меняет в своем образе жизни, храня верность православию и родным традициям, создавая, таким образом, мощный инородный анклав в самом центре Парижа.

Вместе с тем он прекрасно видит, что опасность приближается. С недавнего времени ее олицетворяет тот, кого нацистская Германия поставила у власти. Он производит впечатление жалкой марионетки, чьи выспренние речи марают красоту языка, давшего миру столько удивительных шедевров в музыке, литературе и философии.

Страницы переворачиваются все быстрее, образы становятся четче. Я вижу длинные очереди: хозяйки простаивают часами, чтобы втридорога заплатить за кусок лежалого мяса, кучку вялых овощей, которые раньше никто не ел, и краюху хлеба, резать которую предстоит на прозрачные кусочки. Сбываются самые мрачные прогнозы Жозефа: теперь уже почти повсюду можно увидеть мужчин и женщин, с наспех собранным скарбом, поднимающихся в автобусы под безучастными взглядами жандармов.

Намного позже точно такие же нечеткие серые картинки появятся в прессе, демонстрируя всему миру наглухо закрытые двери товарных вагонов на туманных перронах далеких вокзалов, – вокзалов, откуда они никогда не вернутся.

Максим отказался явиться в комиссариат, чтобы поставить на свои документы красную печать – пятно позора. Его решение вызвало яростные споры в семье. Эстер и Жорж уже отметились по вызову, Элиз и Марсель тянут время, Жозеф ждет решения сына. Каждый старается обосновать свою точку зрения, переходя то и дело на брань.

В этой обстановке единственное, что Максим может противопоставить всеобщей трусости и малодушию, – свои спортивные достижения. Он тренируется с неистовой яростью. Еще никогда он не одерживал столько побед. Еще никогда они не давались ему с такой легкостью. Он хотел бы покрыть свою широкую грудь медалями, подняться на верхнюю ступень подиума. По‑ прежнему каждую неделю он водит Хану и Симона на стадион – и все сильнее гордится сыном. Мальчик выказывает чудеса ловкости на спортивных снарядах. Скоро Максим сможет начать обучать сына борьбе и тяжелой атлетике.

Роберта, который младше Максима на несколько лет, отправили на Восточный фронт. Таня первое время оставалась в Лионе и занималась делами тамошнего филиала, но бесконечные перебои с поставками и остановка заводов вынудили ее закрыть магазин. Она вернулась в Париж, к матери, в квартиру на улице Берт. Одиночество вынудило ее сблизиться с семьей мужа. Теперь она часто видится с Максимом и Ханой. Лишения, постоянная тревога за мужа и ожидание редких писем оставили следы на ее прекрасном лице. Черты заострились, она почти не обращает внимания на свой внешний вид, но в случайной улыбке, в невольной грации движений Максим видит прежнюю красоту.

В одно из воскресений Луиза, Жорж, Эстер и Таня сопровождают семью Максима на стадион. Они отправляются туда, чтобы посмотреть на спортивные достижения Симона. Запланирован и обед в ресторане – вдоволь жареной картошки и белого вина. Потом все желающие могут искупаться. Особенно это касается Тани, которая, если захочет, может возобновить свои спортивные занятия.

Когда появляется Таня в черном купальнике, Максим отдает себе отчет, что это и было истинной целью мероприятия – увидеть ее в спортивной форме. Он чувствует комок в горле – давно забытое ощущение, пережитое на собственной свадьбе. Максим не может отвести глаз от ее плеч, талии, длинных ног. Таня прыгает с вышки, описывает в воздухе идеальную дугу и скрывается под гладкой поверхностью воды.

Хана аплодирует, оборачивается к мужу. Но его глаза полны Таней. Хана достаточно изучила Максима, чтобы заметить его страстное, почти неконтролируемое желание, которое он даже и не пытается скрыть. Никогда он так не смотрел на нее. Она оборачивается к Эстер и Жоржу и видит на их лицах один лишь восторг. Только Луиза понимает, что творится в душе молодой женщины, и старается подбодрить ее улыбкой. Хана дрожит, будто в тумане слышит она громкие аплодисменты, отмечающие очередной прыжок Тани. А та, вся в сверкающих капельках воды, вылезает из бассейна, снимает шапочку, встряхивает тяжелой шевелюрой. Хану пронизывает внезапное видение идеальной пары, которую составляют два спортсмена. Они прекрасно чувствуют себя на стадионе, корты и беговые дорожки принадлежат им безраздельно, это их законное царство. Та же мысль отражается на лицах Эстер и Жоржа, так, по крайней мере, кажется Хане. Она никогда не была борцом, при малейших трудностях предпочитала сдаваться и отступать, вот и сейчас ее первым порывом стало желание исчезнуть и уступить место Тане. Солнце померкло. Остаток дня Хана проводит подле Симона, не выпуская его из своих объятий, остро нуждаясь в его близости.

Таня особенно сблизилась с Эстер. Их дружный смех разгоняет тревоги привычных воскресных обедов. Хана теряется в тени этих блестящих женщин, ни с одной из которых не хочет и не может тягаться. Она прячется за оживленной болтовней Эстер, добровольно уступает место яркой красоте Тани и только в обществе сына чувствует себя комфортно.

Несмотря на лишения военного времени, будни семьи согреты теплом этих семейных обедов, – обедов, которые из скудного набора продуктов вдохновенно стряпает Эстер. Во время этих трапез строжайше запрещено хоть словом упоминать о том, что происходит вокруг, все зловещие тени остаются за дверью.

Отныне желтую звезду надо носить в обязательном порядке. Максим воспринимает это как личное оскорбление. Он больше не находит аргументов, чтобы успокоить близких. Тревога Жозефа, как и страхи соседних торговцев, растут. Неизбежная перспектива нацепить отвратительный желтый знак выбивает почву из‑ под ног Максима, насильно связывает его с тем сообществом, о родстве с которым он так стремился забыть. Еще хуже то, что его врагами теперь стали не захватчики, а сами граждане этой страны, вставшие на сторону палачей. Еще раз он решает проявить независимость: эта жалкая тряпка не опозорит его дорогие костюмы, не унизит его семью. Между тем отношения внутри семьи натянуты до предела. Жорж упрекает Максима в отступничестве. Они с Эстер будут носить звезду с гордостью, с какой стати им стыдиться своего еврейства? Каждый подобный разговор заканчивается ссорой. Жозеф старается не затрагивать эту тему при Максиме, отчаявшись донести до сына, с каким огнем тот играет и какой опасности подвергает жену и сына. Максим сердито отмахивается от доводов отца: внешне ничто не выдает его национальности, так чего же ему бояться? Разве у него характерный нос, крючковатые пальцы, вздернутый подбородок? Разве он хоть немного похож на портреты, выставленные в Берлитцком дворце, дабы парижане учились распознавать врагов Франции?

Луиза покорно пришила к лацкану пиджака желтую метку. Она не нашла в себе сил сопротивляться, но звезда давит еще тяжелее, чем ортопедический ботинок. Максим навещает Луизу каждый день, выслушивает новости, спрашивает, что она думает. Он хотел было упрекнуть ее за малодушие, но выражение Луизиного лица заставило его замолчать. Однако он не может больше оставаться в стороне. Профессиональный борец, он знает, как опасно минутное колебание, понимает, что неверный жест, отведенный взгляд могут стать роковыми. Возможно, закон о желтой звезде явился тем знаком, которого он дожидался. Максим решает перебраться через демаркационную линию вместе с Ханой и Симоном. Он несколько раз заговаривает об этом с Луизой. Вначале та старается его отговорить, слишком уж велика опасность, Луиза боится. Но, пасуя перед решимостью Максима, именно она находит способ помочь им. Один из ее родственников работает в мэрии маленького городка Сан‑ Готье, который находится в свободной зоне, в департаменте Эндр. Она обещает навести справки и организовать поездку.

Максим убежден, что бегство – единственный выход. В следующее воскресенье в квартире Жоржа собирается семейный совет, чтобы обсудить детали и обменяться мнениями. Элиз хочет остаться в Париже: ее надежно защищает французская фамилия Марселя, к тому же она не может покинуть свои политические собрания и намеревается участвовать в создании сети Сопротивления. Жорж и Эстер выражают готовность к отъезду, хоть и по разным причинам: он устал от лишений, ее привлекает романтический аспект предприятия. Но оба считают, что первыми должны уехать мужчины, которые находятся в большей опасности. Достигнув пункта назначения и осмотревшись там, они дадут знак остальным. Симон поедет второй партией, вместе с Ханой. Таня колеблется – она не хочет оставлять мать, которая сойдет с ума от беспокойства. После отъезда мужчин все дела, связанные с магазином, лягут на плечи женщин, а затем они попросту закроют его и отправятся в путь. Единодушно семья берет неделю на размышления.

Что чувствует Симон во время этих долгих беспокойных разговоров? Он слышит обрывки бесед об отъезде, ощущает тревогу отца, страх матери. Но вся эта операция затевается главным образом из‑ за него. Как и отец, Симон умеет с помощью очаровательной улыбки добиться всего, чего пожелает. На улицах он видит людей с нашитыми желтыми звездами – он тоже хочет такую! Может быть, он даже просит маму пришить ее, и он носил бы ее с гордостью, как отец – спортивные медали.

В доме матери Таня снова занимает свою девичью спальню. Благодаря портновским занятиям Марты им удается сводить концы с концами. Понемногу Таня привыкает к такому порядку вещей. Роберт больше не является центром ее мироздания, ее руки уже не дрожат, вскрывая очередное письмо. Впрочем, их тон вполне оптимистичен: Роберт не жалуется, ему повезло остаться в стороне от жестоких сражений, он уверяет Таню в своей любви и говорит о ребенке, который у них обязательно родится после войны.

В Лионе Танина жизнь протекала между магазином мебели для спален, принадлежавшим родителям Роберта, и их маленькой квартиркой на втором этаже. Лишь походы в бассейн разбавляли толикой радости серые будни. Роберт был неплохим мужем, внимательным и заботливым, но его фантазии явно не хватало на то, чтобы разнообразить монотонность провинциальной жизни. Таню начала раздражать покладистость и инфантильность мужа, а его слепое подчинение родительской воле ее порой бесило. Именно уступчивостью Роберта и объяснялся их переезд в Лион. Таня так и не простила свекру и свекрови того, что те ловко сплавили сына с женой в захолустье. Она отчаянно скучала по матери и готова была пожертвовать чем угодно, чтобы вернуться к Марте, в Париж, на оживленный Монмартр.

В Париже она возобновила общение с семьей мужа. Ей очень нравятся обеды у Эстер, которая становится ее настоящей подругой, доверенным лицом. С удовольствием Таня снова видится и с Ханой, сестрой Роберта, знакомится с ее мужем Максимом и их маленьким сыном Симоном, очаровательным, но немного деспотичным мальчиком, точной копией своего отца.

Она, конечно же, попадает под обаяние Максима, его яркая внешность запомнилась ей еще по первой встрече. Но слишком настойчивые взгляды Максима заметно охладили зародившуюся симпатию. Она мгновенно угадала в нем записного сердцееда, привыкшего к легким победам, уверенного в своей неотразимости, одного из тех мужчин, для которых женщины – добыча.

Роберт, счастливый, что его жена из тех женщин, мимо которых невозможно пройти не обернувшись, относится к ней с пылким восторгом маленького мальчика. В самом начале их лионской жизни они иногда спускались поздним вечером в магазин и занимались любовью на одной из выставленных на продажу широченных кроватей. Роберт выбирал стиль ложа – старина, ренессанс или лаконичная современность. В выставочном зале были представлены образцы всех возможных стилей, и каждая кровать обещала небывалые наслаждения. Опущенные жалюзи пропускали с улицы слабые отблески фонарей, и, прижавшись к мужу, Таня испуганно вздрагивала при звуке шагов на улице.

Максим занимает ее мысли гораздо больше, чем она бы того хотела. Как Таня ни старается, ее преследует его образ, волнующий образ мужчины, которого она не любит. При каждой встрече (в компании Ханы и Симона) Таня вспоминает его жаркий взгляд. При любых других обстоятельствах она расценила бы это как дань своей красоте, но в день его собственной свадьбы!.. Тогда она ничего не сказала ни Роберту, ни Эстер. Теперь она сердится на себя за это молчание, словно сделавшее ее сообщницей мужчины, которого она хотела бы презирать и которого, несмотря ни на что, вожделеет. Первый раз в жизни Таня не испытывает ни уважения, ни нежности, лишь острое физическое желание. Ее осаждают навязчивые видения: его загорелая кожа на фоне ослепительно белой рубашки, уверенная линия плеч, набухшие вены сильных рук. Невольно она представляет его запах, тяжесть тела, твердый пенис, напрягшиеся мускулы ягодиц.

С Робертом сексуальную игру всегда вела она. Ее забавляло его пылкое желание, нетерпение. Таня чувствует, что с Максимом все было бы иначе, он заставил бы ее подчиниться – и ее одолевает сильное искушение испытать незнакомое ощущение. Чтобы избавиться от этих мыслей, Таня возобновляет занятия рисунком. Она находит свой альбом с набросками и страница за страницей воссоздает точные контуры этого сильного тела. Результат оказывается удивительным – полная противоположность размытым текучим фигурам, которые она рисовала в юности. Благодаря Максиму она находит свой собственный стиль. В отличие от прошлых рисунков, нынешние сделаны уверенными и четкими линиями. Рисование отвлекает и успокаивает Таню, она проводит долгие часы, уединяясь в своей спальне, с карандашом в руке, потом же, точно напроказивший ребенок, прячет альбом в глубине шкафа.

В начале лета ей выпадает шанс. К тому моменту магазин в Лионе, лишенный присмотра и управления, стал бесполезной обузой. Как раз подвернулся выгодный покупатель, и свекровь обратилась к Тане с просьбой заняться этой сделкой. Она сама, сломленная отъездом сына на фронт, не решается отправиться в путь. Но один из ее друзей работает в мэрии и берется достать все нужные бумаги, а заодно помочь Тане получить документы на ее девичью фамилию, звучащую по‑ английски безопасно. Таня колеблется. Роберт, без сомнения, немедленно послушался бы мать, но Таня предпочитает спокойно обдумать просьбу свекрови.

Ей в голову приходит одна идея: после того как дела в Лионе будут улажены, она сможет с полным правом присоединиться к семье мужа в Сан‑ Готье, если они все‑ таки решатся на переезд. Так она смогла бы пережить трудный для всех период рядом с любимыми людьми, она подружилась бы с Ханой, занималась бы с Симоном. И виделась бы каждый день с Максимом.

Решение принято. Луизе удалось связаться с кузиной, которая передала нужный адрес: отставной полковник, живущий вдвоем с незамужней дочерью, будет рад принять всю семью у себя в поместье, расположенном на берегу реки Крёз. Жорж и Максим отправятся первыми, устроятся в Сан‑ Готье и подготовят место к приезду остальных членов семьи. Эстер, Хана, Луиза и Симон присоединятся к ним, как только все будет готово. Жозеф отказывается участвовать в этом исходе, еще одно бегство кажется ему непосильным. Он прекрасно устроится у Элиз и Марселя в Малакофф.

Найти надежного проводника оказалось легче, чем все полагали, – друзья Эстер указали верного человека. Они встречаются с ним в одном из кафе в Бельвиле. Мужчина внушает доверие, он неоднократно пересекал демаркационную линию и убеждает семью в полной безопасности предприятия. Свидание назначено в маленькой деревушке на юге Монтуара, куда их должен проводить Марсель. Условия известны: приличная сумма наличными, спрятанная за подкладкой верхней одежды, минимум багажа и фальшивые, но надежные документы.

Все проходит в точности по плану: в условленный день и час состоялась встреча, затем небольшой коктейль в дальней комнате кафе и потом – неспешная пешая прогулка под луной, полная незнакомых ночных шорохов неведомой деревушки. Пограничный пост в кромешном ночном мраке, под небом, густо усыпанным звездами; острый приступ тревоги на грани паники – и вот, наконец, свобода; крепкое рукопожатие сухой и твердой ладони, и проводник безмолвно растворился в темноте, оставив мужчин неподалеку от какой‑ то крепко спящей деревни. Они провели ночь в стогу сена на ближайшей ферме и с рассветом добрались автобусом до Шатору. Оттуда – телефонный звонок полковнику, который отправляется им навстречу и доставляет их к себе. Его дочь Тереза показывает дом. Итак, они на свободе и в безопасности. Немного оглядеться, прийти в себя – и можно будет дать знак женщинам.

Вскарабкавшись на самый верх обрывистого берега реки Крёз, городок группируется вокруг старинной романской церкви. Его крутые улочки выходят прямо на поросший высокой травой берег. Миновав мост, три сводчатые арки которого отражаются в водной глади правильными окружностями, река ныряет в тоннель гидростанции, где ее серые мутные воды превращаются в электричество. Центральные улицы городка застроены скромными одноэтажными домами, зато на окраинах можно встретить элегантные особняки, окруженные старинными парками. Дом полковника как раз из таких – спрятанный за высокой стеной из могучих крон столетних деревьев. Поместье окружено металлической оградой, калитка смотрит прямо на реку.

Полковник с дочерью живут на первом этаже, предоставив в распоряжение гостей четыре спальни на втором. Две самые просторные из них занимают Максим и Жорж, в расчете на скорое прибытие Ханы и Эстер. Луиза и Симон займут две оставшиеся комнаты. Все оказалось так легко и просто! Даже не верится, что в предпринятом путешествии была хоть какая‑ то доля риска.

Следуя советам Терезы, Максим наводит справки в местной школе, чтобы предложить там свои услуги преподавателя физкультуры. Жорж с удовольствием берет на себя сад и огород полковника, собираясь заняться также и рыбалкой – свежий улов приятно разнообразил бы их привычный рацион.

Тереза, разменявшая шестой десяток, прожила всю свою жизнь в тени единственного мужчины, которого знала, – своего отца. Учительница в местной школе, она вела хозяйство и управляла делами полковника со строгостью заправского интенданта. Эта старая дева поначалу с недоверием отнеслась к Максиму, но, как истинный донжуан, он сумел найти подход к суровому сердцу. Поддавшись его обаянию, Тереза выражает свое восхищение тысячей мелочей. Она не пропускает ни одной утренней зарядки Максима, занимая наблюдательный пост у своего окна. Вид полуобнаженного, полного сил мужчины вызывает у нее незнакомое волнение, которое она изливает на страницах дневника.

После отъезда мужа все дела в магазине на улице Бург‑ л'Аббе ведет Хана. Ей помогает Жозеф. Вскоре к ним присоединяется Эстер. В дни особенного наплыва покупателей их очень выручает Луиза, оставшаяся теперь почти без работы, так как лишь самые верные пациенты решаются воспользоваться ее услугами. Большая же часть клиентов предпочла уйти в тень, и Луиза не желает вникать в причины.

Три женщины поддерживают друг друга, делятся тревогами, часто ужинают вместе. Они получили первое письмо от мужчин, в котором те без устали нахваливают свое пристанище и обещают очень скоро вызвать их к себе.

Симон чувствует себя центром женской компании. Он еще больше привязывается к матери, которая теперь принадлежит ему безраздельно. Хане очень одиноко в их квартире на авеню Гамбетта, так что она не находит мужества отказать Симону, когда ночами он забирается в широкую супружескую кровать. Он устраивается на половине отца, кладет голову на подушку Максима, крепко прижимает к груди плюшевую собачку. Каждый вечер маленький мужчина уступает место испуганному мальчику, который боится темноты. Хана растроганно наблюдает за тем, как прилежно засыпает сын. В его нахмуренных бровях, в решительно сжатых кулачках она узнает Максима. Муж – мужчина ее жизни, она уверена в этом больше, чем когда‑ либо. Всего через несколько дней она снова увидит его, прижмется к его сильному телу, разделит его ночи.

Доверчивая Хана, чье сердце открыто для всех, Хана, никому не отказывающая в поддержке и любви, испытывает смутное чувство вины. Ей стыдно из‑ за того, что возможная компания Тани не радует ее, а, напротив, воспринимается как угроза.

С того самого дня на стадионе в сердце Ханы живет тревога. Она восхищается Таней, но ее необузданная жажда жизни и броская красота пугают Хану, и отъезд невестки в Лион она воспринимает с облегчением. Хана часто думает о Роберте и каждый день боится плохих новостей. Скорее бы брат вернулся и забрал Таню отсюда!

Хана очень гордится тем, что способна управляться с делами и без Максима, она с радостью отказывает себе во всем ради Симона, отдает ему всю свою любовь и нежность. Она знает, что Максим будет ей за это благодарен.

Бедняжка Хана. Именно эта фраза пришла мне в голову, когда немного позже я увидел ее фотографии. Меня тронула ее раздавшаяся фигура, открытый взгляд светлых глаз, устремленный на Максима и полный такого безоглядного доверия… Взгляд, которому скоро суждено затуманиться, улыбка, которая погаснет под пулеметным огнем.

Хана наслаждалась мечтами о встрече с мужем, о новом счастье, которое ждет их в свободной зоне, – наслаждалась вплоть до второго письма. Стены ее маленького мира, дававшие ей силы и уверенность, рушатся одна за другой.

Операция держалась в строгом секрете. На рассвете весь Одиннадцатый округ Парижа был оцеплен полицией, на каждой улице и у выхода из метро стояли патрули. Стук в дверь, недоумение сонных обитателей. Едва оставляя время собрать первое, что подворачивается под руку, людей подгоняют, толкают в спину – когда ударом сапога, когда приклада. Их загоняют в переполненные автобусы. Каков их маршрут? Никто не знает наверняка, сведения противоречивы. Кто‑ то верит, что нацистская Германия создала еврейское государство – где‑ то на востоке или, может быть, на Мадагаскаре, какая‑ то новая Палестина. Менее наивные пытаются бежать, прыгают из окон, оставляют детей на попечение соседей, твердо зная, что больше их не увидят. Они знают, что обратной дороги нет.

Стоит Хане переступить порог магазина, как к ней бросается Эстер с рассказом об облаве. Новость облетает все окрестные лавочки, передается из уст в уста – все говорят, что с начала оккупации столь крупной облавы еще не было. Хана бегом кидается на улицу Ришар‑ Ленуар, где живут ее родители, и, найдя магазин запертым, а квартиру пустой, сразу понимает, что случилось худшее. Двери опечатаны. Соседи подтверждают, что родителей, вместе с сотней других обитателей квартала, забрали ранним утром.

Рушится первая защитная стена. Потрясенная, Хана возвращается на улицу Бург‑ л'Аббе и падает в объятия Луизы и Эстер. Захлебываясь рыданиями, как маленькая потерявшаяся девочка, зовет она Максима.

После второго письма из Сан‑ Готье Хана теряет всякую надежду. Мужчины пишут, что все готово к их приезду, живописные берега Крёза быстро вылечат женщин от тягот и лишений парижской жизни. Хана с трудом разбирает мелкий почерк Максима, и вдруг две строчки бросаются ей в глаза. Долгожданное письмо выпадает из ее рук. Таня только что присоединилась к мужчинам. Она вернулась из Лиона несколько дней назад. С приездом Симона и женщин почти вся семья будет в сборе, радостно сообщает Максим.

С грохотом рушится второй бастион. Хана покинула безопасное лоно родительской семьи, чтобы укрыться под крылом мужа, без него она – ничто. Ей кажется, что она сходит с ума. Родители оставили ее, и вот теперь очередь мужа – интуиция буквально кричит об этом. Хана прекрасно знает, почему невестка проделала столь неблизкий путь, и доказательства не нужны, она чувствует, что права в своих догадках. В глубине души Хана уже убеждена, что эта парочка будет вместе и ничто тому не помешает. Таня там, рядом с Максимом. Все перевернулось с ног на голову, и жизнь превращается в ад. Эстер и Луиза видят, как у Ханы искажается лицо, слабеют колени, она почти теряет сознание, беспомощно повисая на прилавке. Они читают письмо и понимают, в чем дело. Эстер поражена силой реакции Ханы и чувствует себя виноватой, ведь именно она дала Тане адрес в Сан‑ Готье.

Женщины решают поторопиться с отъездом. Гастон, грузчик, добывает фальшивые паспорта, адрес проводника им известен, через несколько дней они будут уже в Сан‑ Готье.

Хана не принимает никакого участия в предотъездных хлопотах. Луиза и Эстер сами закрывают магазин и медицинский кабинет, складывают вещи Симона. Хана не реагирует. Накануне отъезда она вдруг наотрез отказывается покинуть город. Нужно дождаться возвращения родителей, твердит она. И Роберт – вдруг он ранен и сможет вернуться, он же будет нуждаться в ее участии! Ее глаза лихорадочно блестят, она почти в бреду. Луизе и Эстер приходится потратить немало сил, чтобы убедить молодую женщину в необходимости отъезда. Постепенно Хана уступает, но замыкается в каменном молчании и на протяжении всего пути не произносит ни слова.

Марсель должен доставить женщин в Монтуар, на место встречи с проводником. В машине Симон, донельзя возбужденный приключением, не отлипает от окна и засыпает вопросами мать, которая будто ничего не слышит. Эстер и Луиза тоже молчат, подавленные настроением Ханы, которую они не решаются ни приободрить, ни приласкать, из страха спровоцировать новую истерику. Вплоть до прибытия на место встречи никто не слышит голоса Ханы. Она заговорит немного позже, впервые после их отъезда из Парижа. Она произнесет всего одну лишь фразу, несколько слов, которые будут стоить жизни и ей, и сыну.

Уступая моей настойчивости, Луиза в подробностях пересказала мне события, которые навечно врезались в ее память. Она не стала утаивать ничего ни из того, что узнала от моих родителей, ни из того, что пережила сама. Она поведала мне обо всем, кроме главного, в ее рассказе оставалась последняя тень. Семья убедила себя в том, что Хана позволила себе поразительную неосторожность, которая и стала причиной гибели и ее самой, и Симона. Но, уступая под моим натиском, верная моя подруга открыла мне, что на самом деле произошло в тот злополучный вечер, в забытом богом кафе совсем рядом с пограничным пунктом. Застенчивая Хана, идеальная мать вдруг превратилась в героиню греческих трагедий, хрупкая молодая женщина в одночасье стала Медеей, принеся на алтарь своей отверженной любви последнюю жертву – самое дорогое, что у нее было, свое дитя и собственную жизнь.

Эстер и Луиза устроились за столиком рядом со стойкой бара. Хана с Симоном сели немного поодаль, у окна. В кафе они почти единственные посетители, в тишине монотонно тикают настенные часы, хозяин вытирает столики, вполголоса разговаривая с проводником. Все вокруг кажется спокойным и безмятежным – предвкушение той свободы, которая ждет их всего в нескольких километрах отсюда. Проводник настоятельно советовал им разделиться, чтобы не привлекать лишнего внимания. Надежно спрятав багаж во дворе кафе, он принес им напитки. Мужчина хорошо изучил расписание охраны и знает, в какой момент внимание караула ослабевает. Он предупредил женщин, что действовать придется быстро: выйти из кафе, подхватить чемоданы и пуститься бегом по темной лесной тропинке, где ему знаком каждый камень. Услышав, что им придется ночью шагать по незнакомой деревенской дороге, Симон крепче прижимает к себе своего плюшевого друга и с серьезным видом пьет лимонад, который ему принес проводник.

Хана не притрагивается к своей чашке. Она не сводит глаз со звездного неба по ту сторону окна и время от времени, словно очнувшись, гладит Симона по голове. Эстер и Луиза поглядывают на нее с растущим беспокойством. Симон просится в туалет, ему объясняют дорогу. Хана встает, чтобы проводить сына, но тот властным жестом дает понять, что уже достаточно взрослый, чтобы справиться самому. Проходя мимо, он оставляет свою собачку Луизе. Та с улыбкой смотрит на удаляющуюся спину маленького мужчины, такого решительного и милого.

Внезапно с улицы доносится визг тормозов. В тишине гулко раздаются шаги, дверь кафе резко распахивается, и на пороге возникают три немца в офицерской форме. Луиза и Эстер чувствуют, как краска сходит с их лиц. Луиза машинально прижимает к себе игрушку Симона, проводит рукой по груди, дабы убедиться, что отпоротая накануне звезда не оставила ни одной торчащей наружу нитки. Хана никак не реагирует на появление офицеров. Заметно, как напряглась спина проводника, облокотившегося на стойку. Он подносит стакан к губам, поглощенный созерцанием выставленных в ряд бутылок. Два офицера остаются у дверей, третий подходит к Луизе и Эстер и просит предъявить документы. С трудом сдерживая дрожь в руках, женщины достают бумаги. Луиза встает из‑ за стола, и толстая подошва ее ортопедического ботинка цепляет за ножку стула. Офицер произносит что‑ то по‑ немецки, его товарищи смеются. Проводник вымученно улыбается, хозяин отпускает ответную шутку, но немец уже внимательно изучает фотографии на документах женщин, переводит взгляд с одного лица на другое, возвращает паспорт Луизе, затем и Эстер. Проверив бумаги проводника, он подходит к Хане, которая по‑ прежнему смотрит в окно. Офицер властным жестом протягивает руку, и Хана поднимает на него глаза. Луиза и Эстер, помертвев, смотрят, как та копается в сумке, выкладывает на стол фальшивые документы и, не отводя взгляда, передает нацисту свой подлинный паспорт.

Сбитый с толку, офицер недоуменно вздергивает брови. Но, едва взглянув на паспорт Ханы, он уже громко отдает приказ. До окаменевших Эстер и Луизы постепенно доходит смысл только что разыгравшейся сцены. В глубине зала раздаются мелкие шаги: возвращаясь из туалета, Симон направляется прямиком к матери. Луиза судорожно ищет хоть какой‑ нибудь способ удержать его, подать ему знак, подозвать к себе, но слишком поздно. Немец бросает на Хану вопросительный взгляд, и та спокойным и отрешенным голосом произносит: «Это мой сын».

В окружении немцев они покидают кафе. Все случилось за считанные секунды. Взгляд Ханы бесцельно блуждает в неведомых далях, кажется, что ее уже здесь нет. Симон, следуя за матерью к выходу, молча проходит мимо столика Луизы и Эстер. Луиза пытается встать, но твердая рука опускается на ее плечо, удерживая от опрометчивых жестов. Офицеры не замечают ее движения, и вот за ними закрывается дверь. Через мгновение с улицы доносится рычание мотора, и снова воцаряется безмятежная тишина.

Обе женщины не могут сдержать рыданий, но проводник не дает им времени предаваться горю. Он очень бледен, лоб покрыт испариной. Если идти, то сейчас или никогда. Надо забрать спрятанные вещи и уходить темной тропой, ведущей на свободу. Сумки Ханы и Симона необходимо взять с собой, чтобы не оставлять никаких следов. С трудом Луиза поднимается со стула. Что‑ то падает с ее коленей. Плюшевая собачка Симона. Мальчик так и ушел без своего друга. Если бы Луиза попыталась вернуть игрушку, она погубила бы всех – и себя, и Эстер, и проводника. Она и не думала об этом. Заливаясь слезами, она прижимается лицом к игрушке.

Мужчина торопит и заставляет их почти бежать. На Эстер страшно смотреть – растекшаяся тушь образует под глазами жирные темные круги, растрепанные рыжие волосы подчеркивают мертвенную бледность лица. Несмотря на лето, ночь выдалась прохладной. Небо густо усыпано звездами. Прижимая к себе маленькую собачку, Луиза думает, что Симон правильно поступил, надев на зверька связанное Ханой пальтишко.

Через час они уже в свободной зоне. Деревня наполнена ночными шорохами, колышется высокая трава, вдали слышно завывание какого‑ то хищника. Женщины медленно бредут освещенной луной дорогой, высматривая, где можно сделать привал, чтобы дождаться рассвета. Луиза думает о том, какое жалкое зрелище представляют они с Эстер: бледный призрак с размытым макияжем, захлебывающийся рыданиями, и несчастная хромая еврейка, в каждой руке – по сумке, а под мышкой – плюшевая игрушка. Где‑ то по ту сторону демаркационной линии мчится сквозь ночь машина, освещая фарами враждебное ей пространство. В какой кошмар везет она своих пассажиров – подавленную женщину и маленького мальчика, который с беспокойством вглядывается в темноту? Одна и та же мысль мучает женщин: они не справились с возложенной на них задачей. Как сказать об этом в Сан‑ Готье, как посмотреть в глаза ожидающим их мужчинам?

Таня появилась в Сан‑ Готье солнечным летним днем. Максим был занят во дворе, рубил толстый ствол поваленного ветром дерева. Он вошел в ритм, с каждым точным ударом топор вонзался глубже и глубже, лезвие сверкало в солнечных лучах. Это занятие полностью поглотило внимание Максима. Его литые мускулы, которым последнее время не хватало физических нагрузок, радостно откликаются на каждое движение. Жорж еще не вернулся с рыбалки. Он отправился на берег реки, примостился с удочками в тени плакучей ивы. Ведро быстро наполняется, и он думает о том, как обрадуется Тереза, увидев богатый улов.

Сама Тереза устроилась в шезлонге на террасе, она читает, время от времени бросая восхищенные взгляды на Максима, подбадривая его каким‑ нибудь замечанием. Именно Тереза первая замечает Таню, когда та появляется за витой решеткой ограды. Вздрогнув от неожиданности, Тереза не может отвести взгляда от совершенной красоты молодой женщины. Идеальная фигура, подчеркнутая облегающим серым платьем, точно повторяющим все изгибы силуэта, прямые плечи, тонкая талия. Терезу охватывает дурное предчувствие: она уверена, что присутствие Тани принесет им несчастье. Мужчины уже рассказали ей о родственнице, которая должна приехать, и она тотчас же ее узнала. Максим на минуту прерывает свое занятие и видит Таню. По его спине пробегает крупная дрожь, он опускает руку с топором, вытирает мокрый от пота лоб. Несколько мгновений они стоят молча и неподвижно. Как только Тереза замечает, какими глазами смотрят они друг на друга, она сразу же все понимает. В чистом небе появляется черная туча, и солнце погожего дня тускнеет.

Таня поселяется в комнате с двумя кроватями, отведенной для Симона. Максим и Жорж наперебой предлагают Тане незамысловатые местные развлечения: ведут ее на прогулку, показывают старинную церковь и часовню, провожают на берег Крёза.

Через несколько дней после приезда Таня пытается дозвониться до родителей мужа в Париж, но там никто не снимает трубку. Она представляет себе этот трезвонящий в мертвой тишине пустой квартиры телефон. Она посылает телеграмму матери, чтобы успокоить ее, но гонит прочь всякую мысль о муже. Как упрямый ребенок, Таня поддается капризу: наконец‑ то она рядом с тем, о ком так долго мечтала. Максим притягивает ее сильнее, чем раньше. Она с трудом борется с желанием прижаться к его мощному торсу, приникнуть губами к его сочным губам. Ничто иное не имеет значения – только эта неведомая сила, полностью завладевшая ею с недавних пор.

С каждым днем взгляды Максима становятся все настойчивее, Таня отвечает на них, позволяя себе насладиться горячей волной желания, разливающейся по телу. Она предается этой волнующей игре, зная, что это ненадолго – скорый приезд Ханы и Симона положит конец невинному флирту. Каждый раз, когда Таня ловит долгий и страстный взгляд Максима, она чувствует, что Тереза наблюдает за ними. Пожилая учительница ведет себя будто ревнивый ребенок.

Возбужденный Таниным присутствием, Максим ни на минуту не может сомкнуть глаз, он вертится с боку на бок, осаждаемый дразнящими картинами: в соседней комнате спит восхитительная молодая женщина, по подушке разметались темные волосы, загорелая кожа мерцает на фоне белых простынь.

Едва переступив порог усадьбы полковника, Эстер и Луиза падают в объятия Жоржа и Максима. Луиза признается мне, что ни той ни другой не хватило мужества рассказать о самоубийственном жесте Ханы. Обе решили говорить о роковой неосторожности, фатальной ошибке.

Как наладилось их существование вокруг этой зияющей пустоты, оставляющей каждого наедине с чудовищными догадками?

Максим на долгие часы заперся в своей спальне, сидел неподвижно на кровати, обхватив голову руками. В углу за креслом стояли так и не распакованные вещи жены и сына. Плюшевая собачка в вязаном пальтишке одиноко лежала на сумке Симона, охраняя вещи маленького хозяина. Не выдержав этого соседства, Максим просит, чтобы ее убрали куда‑ нибудь с его глаз. Его жена и сын – в руках врага, скорее всего, вместе с десятками тысяч им подобных, заперты в одном из этих страшных мест, во власти безудержной ненависти. А он тем временем предается эротическим фантазиям под сенью вековых деревьев полковничьего парка.

Я долго старался представить, какие чувства испытала моя мать, услышав страшную весть: враг, от которого она бежала, вдруг стал ее союзником, устранив единственное препятствие, стоявшее между нею и отцом. Все становилось возможным, если Хана и Симон никогда не вернутся назад.

Обитатели дома полковника стараются приободрить друг друга – всем хочется верить, что мать и сын попали в одно из известных мест заключения, названия которых останутся запятнанными навечно, – Дранси, Питивье, Бон‑ ла‑ Роланд. [3] Конечно, лишенные всего необходимого, они терпят муки, но ведь там не убивают! Один лишь полковник осведомлен лучше других, поскольку поддерживает связь с Сопротивлением. Он знает о том, что по ту сторону границ вершится абсолютное зло. Но полковник хранит молчание, не желая усугублять боль и тревогу своих гостей. Но даже он не в силах до конца поверить в массовое уничтожение людей.

Максим целыми днями не выходит из спальни, окружив себя глухой стеной молчания. Остальные уважают его горе и не знают, как выразить сочувствие. Большое поместье осенено тенями Ханы и Симона. Кажется, что вот‑ вот по лестнице сбежит Симон… Как хорошо было бы сходить с ним на речку! А вот Хана, устроившись на террасе с вышиванием, наблюдает, как муж и сын борются на зеленом газоне.

Таня старается избегать Максима и проводит дни в обществе Эстер и Луизы. Втроем гуляют они по деревенским дорогам, беседуя обо всем на свете, – обо всем, кроме Ханы и Симона. Разве могла Таня продолжать играть чувствами Максима? Недавний флирт забыт, Таня сторонится Максима, при встрече отводит глаза. Его жены и сына здесь нет, но именно это возводит между ними непреодолимую стену.

Неделя тянется за неделей, мало‑ помалу Максим возвращается к жизни. С добровольным заключением покончено, он колет дрова и совершает долгие прогулки. Домочадцы настороженно следят за ним, пытаясь уловить отблески жизни в его погасшем взгляде. По утрам, когда обитатели дома только‑ только просыпаются, их уже ждет накрытый стол. Свежая скатерть, на ней корзинка с хлебом, варенье: это Максим, встав раньше всех, не только сделал зарядку, но и приготовил завтрак. Он не залеживается в постели – стоит ему открыть глаза, как тревога завладевает им с новой силой. А мысль открыть дверь в спальню Тани теперь кажется кощунственной.

Максим, всегда презиравший суеверия и приметы, всерьез размышляет теперь о небесной каре. Каждый день он ходит на почту, чтобы позвонить в Париж, и, когда возвращается, никто не осмеливается задавать ему вопросы.

Однажды жарким полднем Таня надевает поверх купального костюма легкое платье, прихватывает полотенце и спускается к реке. Не давая себе передышки, она раз за разом переплывает реку, потом принимается совершенствовать прыжки в воду, используя для этого балки разрушенного моста. В холодной глубине перед ней колышутся водоросли, мелькает дно, затянутое сероватым илом, проплывают обрывки растений, увлекаемые течением в шлюзы гидростанции. Выныривая на слепящий солнечный свет, она глубоко вдыхает, встряхивает головой, будто отгоняя непрошеные мысли, снова забирается на мост и ныряет с какой‑ то отчаянной одержимостью. Словно за что‑ то наказывая, истязает она свое тело, доводит себя до полного изнеможения и выходит на берег, только когда не чувствует ни рук ни ног.

Вечерами за столом разговор то и дело обрывается, воцаряется неловкое молчание. Максим первым уходит к себе, слышно, как тяжело ступает он, поднимаясь по лестнице, раздается скрип двери в его спальню. Следом уходят Жорж и женщины. Перед сном каждый думает о Хане и Симоне, затерянных в непроглядной темноте, полной страданий.

Максим больше не в силах мучиться бессонницей, изводить себя неотвязной тревогой о близких. Иногда, припоминая все подробности Луизиного рассказа, он проклинает неосмотрительность жены. И как она могла перепутать бумаги?! Из‑ за ее глупой оплошности он может никогда больше не увидеть своего мальчика.

Постепенно он начинает приходить в себя, и первой, кого он замечает, оказывается Таня. Сопротивляться еще и этому желанию – выше его сил. В полдень, когда дом погружен в знойную дрему, они вместе идут на берег Крёза. Молча шагают они по парку, через калитку выходят на крутой берег, расстилают полотенца в высокой, нагретой солнцем траве. Таня скидывает платье и предстает перед Максимом в том самом черном купальнике, который он видел на ней на стадионе «Альзасьенн». Не задерживаясь, Таня ныряет с разбегу, потом начинает свой обычный маршрут, разрезая воду отточенными размеренными движениями. Максим пристально смотрит на тонкий силуэт, вспарывающий блестящую гладь воды. Она взбирается на каменную кручу моста, машет Максиму рукой. Окруженная знойным маревом, вытягивается струной, выгибает спину. Максим видит, как напряжены мускулы ее длинных ног, когда, пружинисто подпрыгнув, она будто застывает на несколько мгновений в воздухе. При виде этой черной стрелы, пронизывающей жаркое пространство, Максим чувствует новый прилив желания. Железный обруч, туго стягивающий его сердце, слабеет, и, в первый раз с приезда Луизы и Эстер, он плачет.

Он и не думает прятать свои слезы от Тани, и та, выйдя из воды, молча наблюдает за его страданием. Неподвижно сидит она рядом с ним, мокрая кожа блестит на солнце. Таня протягивает руку, и Максим прячет лицо в ее влажной ладони. Таня придвигается ближе, Максим обнимает ее за талию, приникает щекой к мокрой ткани купальника. После жара воображаемых объятий он чувствует настоящую Таню, ее прохладную кожу. Вода реки смешивается с его слезами. Обнявшись, они долго сидят неподвижно, потом размыкают объятия, по‑ прежнему не произнося ни слова. Таня вытягивается на спине, и оба смотрят в бездонное небо. Городок спит, только глухое урчание завода нарушает тишину. Максим знает, что больше не сможет противостоять искушению.

Этой же ночью он отворяет дверь в Танину спальню, бесшумно входит, скользит меж одеял и прижимается всем телом к той, которую он так долго желал. Его накрывает волна острой боли. Он впивается в ее губы, чувствует соленый вкус своих слез, прижимается к ней все сильнее, ощущает ее крепкое мускулистое тело, упругий плоский живот. Он не осмеливается ласкать это вожделенное тело, но изо всех сил сжимает его руками и ногами. Аромат молодой женщины пьянит Максима, и он проваливается в крепкий сон без всяких сновидений. Каждую следующую ночь они засыпают, сомкнув объятия, спасаясь от призраков, преследующих их днем. На рассвете он возвращается к себе с осторожностью провинившегося подростка. Заправский сердцеед превратился в застенчивого юношу, нуждающегося в нежности и женской ласке. Он приближается к Тане осторожно, довольствуясь пока невинными поцелуями и прикосновениями.

Наконец однажды вечером он готов к решительному штурму. Из опасения быть услышанными оба стараются проявлять осторожность. Спальни Жоржа, Эстер и Луизы находятся совсем рядом, за деревянной перегородкой. В неистовом порыве Максим подчиняется ритму своего тела, погружаясь в сокровенные глубины женского тела, вплоть до самого последнего момента, когда он до крови кусает губы, чтобы не закричать от наслаждения. Необходимость сдерживаться придает ощущениям особую остроту. Наконец‑ то в его объятиях та, которой он бредил так долго, и, почти теряя сознание, Максим внезапно видит перед собой бледное лицо жены. Изо всех сил он отталкивает ее, отгоняет тревожный призрак в ночную темноту.

Здесь я остановился. Благодаря откровениям Луизы я смог составить вполне связный рассказ, чтобы подойти к событиям этой ночи, когда маленький мальчик и его мать покинули нашу землю, чтобы раствориться в многолетнем молчании. Эта ночь свяжет судьбы моих родителей и спустя несколько лет после смерти Симона позволит мне появиться на свет. Я мог родиться только при этом условии: его сила уступила место моей слабости, он исчез в ночи, чтобы я мог увидеть день. Или он, или я – сценарий вполне в духе моих ночных сражений с воображаемым братом. Никто не произнесет больше их имен, ни его, ни Ханы. От них останутся лишь две дорожные сумки, стоящие за креслом. Одежда, запахи, плюшевая собачка, осиротевшие предметы, несколько забытых фотографий и бесконечное чувство вины, груз которого я буду нести всю жизнь.

Напряжение, воцарившееся в Сан‑ Готье, столь велико, что его, кажется, можно пощупать. Долгими вечерами в гостиной, в столовой во время трапез дом настороженно наблюдает за любовниками. Никого из присутствующих не обманывает их показное равнодушие. Эстер с трудом удерживается от того, чтобы не закатить скандал, ей хотелось бы выкричать свое презрение, плюнуть в лицо этой чертовой парочке, каждое соитие которой наносит новое оскорбление памяти Ханы и мальчика. Она воспринимает эти отношения как преступление, повторяемое из ночи в ночь, предающее тени дорогих людей все более глубокому забвению. Луиза старается ее успокоить, и, хотя ей отвратительно предательство Максима, она пытается быть снисходительной. Покоренная необыкновенной красотой Тани, Луиза воспринимает их встречу как волю небес, бороться с которой невозможно. Тереза страдает молча. Она обрела прежнее недоверие по отношению к мужчинам. Максим ничем не лучше остальных, уж она‑ то должна была это понять. Он – один из тех, кого Тереза стремилась избегать всю жизнь: бессердечный самец, заботящийся только о собственном удовольствии. Интуиция ее не подвела – Танин приезд положил конец счастливому периоду их жизни. Она грубит отцу, изводит домочадцев бесконечными мелкими придирками и при всяком удобном случае норовит уединиться в своей спальне, чтобы заполнить страницы дневника горькими признаниями.

Жорж и полковник также осуждают поведение любовников, но воспринимают их союз как нечто неизбежное, как единственное средство для Максима пережить боль утраты.

Что произошло дальше? Осмелились мать и отец, виновные в глазах всех, измученные своим желанием, открыто выразить свои чувства, средь бела дня взяться за руки, вдвоем отправиться на реку, предъявить свою связь семье? Да. Мало‑ помалу, вначале робко, осторожно, затем все увереннее, полноправнее. Я спрашивал себя, выясняла ли Эстер отношения с Таней? Мне легко представить тетю Эстер, с ее профилем трагической актрисы, орущей на мать, бросающей ей в лицо чудовищные обвинения и отступающей перед потоком слез, принимающей ее в свои объятия и выслушивающей Танины признания.

Проходят недели, острота конфликта гаснет, взгляды смягчаются, и понемногу жизнь входит в привычное русло – ровно до того дня, когда ужас пробивает брешь в стене безмятежности, защищающей Сан‑ Готье.

Улицы полнятся тревожными слухами, повсюду – в магазинах, в кафе – люди говорят об одном и том же. Становится невозможным и дальше прятать голову в песок и продолжать верить в простое перемещение населения. С недавних пор неотступно звучат слова «массовое уничтожение», «лагеря смерти». Дом полковника заполняют кровавые призраки – нацистские конвои, побои, издевательства. Как удается Максиму спать ночами? Во сне к нему постоянно приходят Хана и Симон. Он больше не верит, что они еще здесь, во Франции, по ту сторону демаркационной линии. Максима изводят мысли об их участи.

Мне надо было вообразить все последующие дни, вплоть до конца войны. Именно тогда все стало бы известно: депортация родителей Ханы после большой облавы, смерть Роберта от тифа в сталинском лагере. Еще одним препятствием меньше на пути Максима и Тани – юношу с насмешливым взглядом тоже смело беспощадным вихрем истории.

И наконец, стало бы известно, куда были угнаны Хана и Симон. Надо было произнести страшное название вслух, чтобы черная печная труба, вспарывающая бесцветное небо, стальные рельсы, ведущие к пропасти, навечно впечатались в людскую память.

Семья вернулась в Париж. Судьба, так немилостиво обошедшаяся с Ханой и ее близкими, сохранила жизнь остальным членам семьи. Таня снова поселилась с Мартой. Максим не смог оставаться в квартире на авеню Гамбетта и временно устроился на первом этаже магазина. Оба они предпочитают держаться на расстоянии, ибо не так‑ то просто оказалось избавиться от призраков и любить друг друга в декорациях прошлого. Им остается только ждать.

Узнав о смерти Роберта, Таня почти ничего не почувствовала: он был уже очень далек. Ей кажется даже, что, будь он жив, ей не хватило бы смелости выдержать его взгляд. Но что будет, если Хана и Симон вернутся? В разговорах с Максимом она твердо заявляет, что если такое произойдет, то она исчезнет из их жизни. Ей необходимо произнести это вслух, чтобы и самой поверить. Максим выслушивает Таню, крепко обнимает ее. Они заставляют себя не думать об исчезнувших.

После Освобождения надежда поселяется во многих сердцах. В Париже с нетерпением ожидают приезда депортированных, день за днем напряженно следят за новостями, сверяются со списками, вывешенными в холле отеля «Лютеция». Возле списков многочисленные группы. Люди обмениваются сведениями, показывают фотографии в надежде узнать что‑ то о судьбе своих близких. К отелю то и дело подъезжают большие автобусы, из них выходят похожие на призраков мужчины и женщины.

Максим часто спускался в метро, доезжал до станции «Севр‑ Бабилон». Каждый раз после этого он возвращался сам не свой. Холл отеля «Лютеция» вот уже много дней заполонен растерянной толпой. Сборище нищих на фоне роскоши отеля. Бледные тени, шатаясь, бродят по толстым коврам, усаживаются на кожаные диваны, застывают перед зеркалами с позолотой, несмелым шагом направляются в бар, где совсем недавно немецкие офицеры поднимали бокалы за победу. Максим вздрагивает при виде детей, изуродованных лиц, их мертвенной бледности. В каждой женской фигуре под жалкими остатками полосатых одеяний ему мерещится исхудавшая фигура Ханы. Его пронзает нестерпимо острая боль – надежда, смешанная с опасением. Между ним и женой уже выросла непреодолимая стена. Максим силится вспомнить их голоса – высокий и звонкий Симона, тихий, еле слышный Ханы. Он безуспешно ищет в памяти их смех, характерные жесты, улыбки, любимые словечки, их запах. Постепенно он готовит себя к худшему – Хана и Симон не вернутся. Никогда.

Понадобилось немало времени, прежде чем Таня и Максим смогли поселиться вместе. Нужно было перевезти мебель, сложить чемоданы, обезличить обжитые места, убрать подальше вещи, пропитанные таким знакомым запахом, расчистить место для новой жизни. На это ушли месяцы. Максим не сможет отдать игрушки сына и бережно сложит их на чердаке того дома, где они с Таней поселятся вместе. Именно там я найду Сима, когда отправлюсь вслед за матерью на чердак, задолго до того, как в нашей семье появится настоящая собака – Эхо, маленький беспородный пес, белый с черным, найденный на берегу Марны.

Я появлюсь на свет в этом квартале, буду жить на этой спокойной улице. Одна из комнат нашей квартиры превратится в спортивный зал, где мать с отцом будут проводить многие часы. Они поженятся, станут работать вместе на улице Бург‑ л'Аббе. Магазин начнет торговать спортивными товарами, и от клиентов не будет отбоя. По другую сторону коридора Луиза вновь откроет свой медицинский кабинет. В конце каждой недели родители будут ходить на стадион. Воскресными вечерами они, как и прежде, станут обедать у Эстер, встречаясь с оставшимися в живых родственниками. Раны постепенно затянутся, лишь глухая боль останется в душе каждого из них. Табу ляжет на разговоры о войне и имена исчезнувших в ее огне. Спустя какое‑ то время после моего рождения Максим вызовет новый семейный разлад, изменив орфографию своей фамилии. «Гринберг» очистится от «н» и «г», ставших причиной смерти его жены и сына.

⇐ Предыдущая 1 2 345 Следующая ⇒