Умри ради меня 17 страница

Остальные ревенанты прибыли домой как раз в то время, когда приехала «Скорая». Эмброуз позвонил знакомым врачам, которые согласились доставить нас с сестрой в частную клинику и ничего не сообщать полиции. Парамедики опасались трогать голову Джорджии, поэтому на нее сразу надели фиксирующий воротник и отнесли в машину на носилках. После этого они наложили временные повязки на мои раны. Мы с Юлом забрались в машину и сели рядом с Джорджией.

Я гадала, что могли подумать о нас парамедики: две довольно хрупкого вида девушки, почти подростки, которые как будто выскочили из схватки двух гангстерских банд… а рядом Юл, одетый как какой‑ нибудь герой «Матрицы». Я была уверена на все сто процентов, что, если бы врачам не заплатили как следует, мы бы уже ехали в полицейский участок на допрос.

Но хотя я умирала от желания узнать, что же все‑ таки произошло в катакомбах, мы с Юлом не разговаривали, потому что один из врачей сидел рядом с нами. Он проявлял благоразумную осторожность, задавая вопросы, а я, сначала посмотрев на Юла в поисках одобрения, объяснила, что Джорджия упала и сильно ударилась о деревянный столбик полога кровати и кто‑ то случайно наступил ей на руку. А насчет ран на своем плече и на ноге я просто сказала, что это от ножа, надеясь, что врачу достаточно будет и такой информации. И, судя по тому, как он кивнул, ему действительно было достаточно.

В клинике Джорджию обследовали и сообщили нам, что с ней, в общем, все в порядке, если не считать нескольких сломанных косточек в руке; руку Джорджии аккуратно уложили в гипс. Рана у меня на ноге оказалась неглубокой, но вот на плечо пришлось наложить несколько швов. Проверив, как действует моя рука, доктор сказал, что мне повезло и нож не задел ни одного нерва.

Дальше он принялся осматривать меня по полной программе – свет в глаза, кровяное давление и прочее в этом роде. И наконец, вздохнув, сказал:

– Мадемуазель, у меня такое впечатление, что у вас крайнее истощение. Давление слишком низкое, на опасном уровне. И у вас легкая лихорадка, кожа бледная, зрачки расширены. Вы принимали какие‑ то медицинские препараты или наркотики?

Я отрицательно качнула головой.

– Когда вы… вас ранило, вы не испытывали… сильного психического переживания?

– Да, – ответила я, думая о том, что бы сказал этот милый врач, узнай он, какое именно психическое переживание досталось мне.

– А сейчас у вас есть головокружение, слабость или тошнота?

Я кивнула.

Вообще‑ то с того момента, когда Винсент покинул мое тело, я себя чувствовала тряпичной куклой, у меня едва хватало сил на то, чтобы двигаться. Но понимание того, что благополучие моей сестры и меня самой зависит от моей способности переставлять ноги, я все же заставляла себя держаться.

– Вам необходим отдых. Ваше тело должно восстановиться после того, через что вам пришлось пройти. Вам и вашей подруге, – он кивнул в сторону кровати, на которой лежала Джорджия, – здорово досталось. Отдыхайте и набирайтесь сил, или вы доведете себя до еще худшего состояния. – Потом доктор осторожно показал на Юла и понизил голос: – Вы можете ничего не говорить, просто кивните или покачайте головой. Должен ли я отпускать вас из клиники с этим человеком?

Я только теперь осознала, каким опасным должен был выглядеть Юл в своих ботинках с металлическими носками, кожаных брюках и просторной черной одежде.

Я прошептала:

– Это не он сделал. Он наш друг.

Доктор заглянул мне в глаза и, явно убежденный, согласно кивнул и позволил мне отойти.

Пока Юл разговаривал с врачом и отдавал ему пачку денег в благодарность за помощь, я шепотом окликнула:

– Винсент?

«Да», – тут же последовал ответ.

– Ты здесь все время был?

«Да разве я мог тебя бросить в такой момент? »

Я закрыла глаза и представила, как он обнимает меня.

Мы вернулись в дом Жан‑ Батиста как в штаб‑ квартиру какого‑ нибудь генерала после битвы. Между комнатами шло непрерывное движение, обитатели дома навещали друг друга, помогая лечить раны.

Я объяснила Джорджии, что нам придется провести ночь в доме Винсента. Мы не могли вернуться к своим родным вот в таком виде. Я помогла сестре подняться по лестнице и уложила в кровать Шарлотты, гадая, горит ли все еще тело Люсьена в спальне Винсента. Но даже если и нет, я и представить себе не могла, что вернулась бы на место таких кровавых событий. Джорджия, все еще молчаливая после потрясения, заснула в тот самый момент, когда ее голова коснулась подушки.

Мое плечо снова начало жечь, потому что действие анестезии, примененной в момент наложения швов, стало заканчиваться. Я спустилась вниз, в кухню, чтобы найти воды и запить обезболивающее, которое мне дали в клинике.

«Очень болит? » – прозвучал в моей голове голос Винсента.

– Не очень, – соврала я.

Сквозь вращающуюся дверь в кухню вошел Юл, теперь уже больше похожий на самого себя, потому что переоделся в рваные джинсы и облегающую футболку. Он просиял улыбкой, одновременно и нежной, и уважительной.

– Всеобщее собрание, – сказал он. – И Жан‑ Батист хочет, чтобы ты тоже пришла.

– Вот как? – удивилась я.

Юл кивнул и протянул мне чистую футболку.

– Я подумал, что тебе, возможно, захочется выглядеть немножко более респектабельно. – Он показал на мою окровавленную одежду.

И отвернулся, пока я быстро переодевалась и бросала испорченные вещи в контейнер для мусора.

Мы вместе пошли по коридору, мимо холла – в большую комнату с высокими потолками и двухъярусными окнами. В спертом воздухе пахло кожей и увядающими розами. В дальнем конце комнаты, перед монументальным камином, стояли толпой кожаные диванчики и кресла.

Рядом с жарким огнем, пылавшим в камине, я увидела Шарлотту, лежавшую на одном из диванов, и Эмброуза, растянувшегося прямо на персидском ковре. Он тоже переоделся в чистые джинсы и футболку, и, хотя его раны были омыты и нигде не было видно крови, все же повязок на нем красовалось столько, что его можно было принять за мумию. Он увидел, как я таращусь на него, и сказал:

– Ты не беспокойся, Кэти, через пару недель и после периода бездеятельности я буду как новенький!

Я кивнула, стараясь придать своему лицу выражение доверия.

– А, явились, – сказал Жан‑ Батист, вышагивавший взад‑ вперед перед камином с кочергой в руке; кочергу он держал на манер прогулочной трости. – Мы ждали вас и Винсента, – добавил он, взглядом показывая мне на кресло.

Я села.

Жан‑ Батист заговорил:

– Мы должны принять ряд решений, но прежде я должен во всех подробностях узнать о происшедшем, так, как все видел каждый из вас. Начнем с меня.

Он прислонил кочергу к камину и встал перед нами, заложив руки за спину, точь‑ в‑ точь как генерал, выслушивающий доклады о выполнении заданий.

Шарлотта, Эмброуз и Юл изложили каждый свою часть истории, а Жан‑ Батист «переводил» все для Винсента. Команда ревенантов с помощью Винсента отыскала тело Шарля, а потом обнаружила, что их поймала в ловушку в катакомбах небольшая армия нума. Но армия без командира. «Наши» взяли в плен одного из нума, и тот признался, что Люсьен запретил им убивать ревенантов до тех пор, пока он не вернется «с головой». Заподозрив, что речь идет о его собственной голове, Винсент бросился прочь, домой. А ревенанты воспользовались нерешительностью нума и перебили немалую их часть, вырвались на свободу и помчались на помощь Винсенту.

– И непохоже, чтобы нас кто‑ то преследовал, – завершил общую историю Жан‑ Батист. – Кэти… – Он с официальным видом повернулся ко мне. – Не будешь ли ты так любезна, не расскажешь ли и ты свою часть событий?

Я подробно изложила все, что здесь произошло, начав с сообщения моей сестры и закончив тем моментом, когда появился Винсент и забрался в мое тело.

– Но это невозможно! – воскликнул Жан‑ Батист.

Я покосилась на него.

– Ну, ведь ясно же, что это не я срубила голову гигантскому нума мечом в четыре фута длиной!

– Нет, не то невозможно, что он завладел твоим умом. Невозможно то, что ты осталась в живых и в здравом рассудке! – Жан‑ Батист немного помолчал, потом кивнул. – Да, раз ты так говоришь, Винсент… но я все равно не понимаю, как человек мог пройти через такое испытание и остаться совершенно невредимым, как явно выглядит Кэти. Кроме нескольких древних и непроверенных слухов, прецедентов просто нет! – Он снова замолчал, прислушиваясь. – Даже если ты можешь общаться с ней в состоянии воланта, это не значит, что и все прочее возможно. Или безопасно. Да‑ да, я знаю… у тебя не было выбора. Это верно, если бы ты этого не сделал, вы бы оба погибли. – Он вздохнул и повернулся ко мне: – Значит, ты убила Люсьена?

– Ну да, то есть это Винсент… ух… это нож, который мы вместе метнули ему прямо в голову, в глаз. Его должен был убить именно этот удар. По крайней мере, после этого он выглядел мертвым. А потом мы отрубили ему голову мечом.

– А его тело?

– Положили в камин, в огонь.

Заговорил Эмброуз:

– Я проверил, когда мы вернулись из клиники. Ничего не осталось.

Жан‑ Батист заметно расслабился и на секунду‑ другую замер, прижав ладонь ко лбу, а потом снова окинул всех взглядом.

– В общем, ясно, что они задумали выманить всех нас из дома, вместе с Винсентом в состоянии воланта, и освободить путь Люсьену, чтобы он мог явиться сюда и разделаться с телом Винсента. Зная нашего старого врага, можно предположить, что он хотел вернуться в катакомбы с головой и сжечь ее у нас на глазах, прежде чем уничтожить всех. Я не вижу другой причины к тому, что нас не перерезали всех сразу, как только мы спустились в катакомбы.

В комнате было очень, очень тихо.

Жан‑ Батист продолжил после очередной паузы:

– Я бы предпочел, конечно, чтобы Шарль участвовал в этом разговоре. – Он глубоко вздохнул. – Но в силу обстоятельств я предоставляю тебе, Шарлотта, сообщить брату, что я прошу вас обоих уехать.

Все изумленно переглянулись.

– Что? – пробормотала Шарлотта, встряхивая головой, как будто не поняла услышанного.

– Это не наказание, – пояснил Жан‑ Батист. – Шарлю необходимо уехать. Из Парижа. Из этого дома. Подальше от меня. Ему необходимо время, чтобы голова как следует встала на место. А в Париже теперь… – Он поискал подходящее слово. – В Париже нам объявлена война, и если она действительно разгорится, то здесь будет небезопасно для того, кто пока что не вернул память.

– Но… я‑ то почему? – спросила Шарлотта, бросая быстрый испуганный взгляд в сторону Эмброуза.

– А ты сможешь жить вдали от своего близнеца?

Шарлотта опустила голову:

– Нет.

– И я так думаю.

Шарлотта заплакала, и лицо Жан‑ Батиста смягчилось. Он подошел к ней и сел рядом на диван, выказав нежность, которая казалась мне совсем не в его характере… хотя я пока не слишком хорошо его знала.

Взяв Шарлотту за руку, он сказал:

– Милая девочка… Это же всего на несколько месяцев, пока мы не разберемся, что собирается делать банда Люсьена, оставшись без главаря. Станут ли они нападать на нас? Или отсутствие лидера заставит их на какое‑ то время уйти в тень? Мы этого просто не знаем. А если здесь будет Шарль, плохо осознающий реальность, растерянный, мы окажемся слабее в тот момент, когда нам понадобится быть сильными. Ты знаешь, у меня много домов в разных местах. И ты сама выберешь, где вы с братом пока поживете. А потом вернетесь. Обещаю.

Шарлотта качнулась вперед и, обняв Жан‑ Батиста за шею, заплакала.

– Тише, тише, – тихонько бормотал он, поглаживая ее по спине.

Когда она, наконец, успокоилась, Жан‑ Батист снова обратился к Эмброузу и Юлу:

– Как только Гаспар сможет общаться, я обсужу с ним наши планы. Мы должны кого‑ то пригласить на место Шарлотты и Шарля на это опасное время. Если у вас есть предложения на этот счет, рад буду их услышать. Что же касается тебя, Кэти… – Жан‑ Батист повернулся в мою сторону.

Я замерла, выпрямившись в кресле, не представляя, что может последовать за этими словами, но на всякий случай готовясь к худшему. Конечно, Жан‑ Батист не мог прогнать меня, я ведь не жила под его крышей. И он не мог запретить мне видеться с Винсентом; я бы просто отказалась. Но кто знает… И хотя физически я чувствовала себя слабой, как никогда в жизни, мой дух вряд ли мог быть сильнее.

– Мы многим тебе обязаны, Кэти. Ты защитила одного из нас, рискуя собственной жизнью.

Я ошеломленно уставилась на него и пробормотала:

– Но… а разве я могла как‑ то иначе поступить?

– Ты могла забрать свою сестру и убежать. Люсьену ведь был нужен только Винсент.

Я встряхнула головой. Нет, этого я сделать не могла. Пожалуй, я бы предпочла сама умереть, лишь бы не оставлять Винсента на уничтожение.

– Ты завоевала мое доверие, – официальным тоном завершил Жан‑ Батист. – И следовательно, тебе всегда будут рады в этом доме.

Юл не выдержал и вмешался:

– Да ей и так уже рады.

Эмброуз согласно кивнул.

Жан‑ Батист мягко посмотрел на них.

– Вы оба хорошо знаете, какие усилия я прилагаю, чтобы защитить нашу группу. И хотя я доверяю всем вам, я не всегда доверяю вашему выбору. Разве кому‑ то прежде разрешалось привести в этот дом возлюбленного‑ человека?

В комнате воцарилось гробовое молчание.

– Ну вот, а этот человек теперь получает мое официальное приглашение.

– Да, и для этого всего‑ то и понадобилось, что снести башку злобному зомби, – язвительно произнес Эмброуз.

Жан‑ Батист не обратил на него внимания и продолжил:

– И тем не менее, Кэти, я еще выше оценил бы тебя, если бы ты нашла какой‑ то способ объяснить происшедшее своей сестре так, чтобы не посвящать ее во все наши тайны. А если у тебя возникнет хотя бы малейшее подозрение в том, что она поддерживает отношения с кем‑ то из сообщников Люсьена, я бы попросил сообщить мне об этом немедленно. Но в любом случае ей больше не будет позволено войти в этот дом, просто ради нашей общей безопасности. Я понимаю, что она очутилась здесь не по собственной воле, но из‑ за ее присутствия возникает брешь в нашей защите.

Я кивнула, думая о том, что Джорджия едва не стала причиной конца нашей с Винсентом истории… и истории всех нас.

– Опа! – воскликнул Папи, когда пробка вылетела из бутылки с оглушительным хлопком, заставив всех нас сначала подпрыгнуть, а потом развеселиться.

Папи осторожно разлил пузырящийся напиток по высоким бокалам. Он поднял свой бокал, готовясь произнести тост, и мы все повторили его жест.

– Мне хочется пожелать радостного дня рождения моей принцессе Кэти. Семнадцать лет! Надеюсь, что восемнадцатый год жизни станет для тебя волшебным!

– Верно, верно! – напевно произнесла Мами, касаясь своим бокалом моего. – Ох, если бы мне снова стало семнадцать! – вздохнула она. – Именно в этом возрасте я познакомилась с твоим дедушкой. Правда, еще с год или около того он не обращал на меня особого внимания, – добавила она почти кокетливо.

– Это просто было частью моего замысла, – возразил Папи, подмигивая мне. – Да и в любом случае, я ведь потом наверстал упущенное время, не так ли?

Мами кивнула и наклонилась к нему, чтобы нежно поцеловать в щеку, прежде чем чокнуться с ним бокалом. Я тоже звякнула своим бокалом о бокал Папи, а потом повернулась к Джорджии, которая держала бокал в левой руке, потому что правая все еще была в гипсе.

– С днем рождения, Кэти‑ Бин! – сказала сестра, тепло улыбаясь мне, и тут же опустила взгляд, как будто смутившись.

Джорджия заметно изменилась после «несчастного случая», как называли происшедшее бабушка с дедушкой. Мои раны легко было скрыть под зимней одеждой, но Джорджии пришлось объяснить, что случилось с ее рукой.

Она сообщила, что случайно оказалась в гуще драки в ночном клубе, ее сбили с ног, и кто‑ то наступил ей на руку. Папи и Мами пришли в такой ужас, что тут же запретили ей вообще ходить в бары и клубы. И что забавно, Джорджия как будто и не имела ничего против, и теперь проводила вечера сравнительно мирно, отправляясь к кому‑ нибудь на ужин или в кино с совсем небольшой компанией. После той ночи она вообще не встречалась с парнями, заявляя, что больше не может доверять самой себе, что она неспособна правильно оценивать людей, – но я знала, что это ненадолго.

Джорджия несколько раз поздно ночью являлась в мою спальню и будила меня то затем, чтобы поплакать, то для того, чтобы я помогла ей отвлечься от регулярных кошмаров. Ей хотелось знать все о ревенантах. И я ей рассказала. Мне было наплевать на запрет Жан‑ Батиста – я знала, что могу доверять сестре. Теперь, когда между нами не было тайн, Джорджия стала относиться ко мне совершенно иначе, с уважением.

– Этот год будет счастливым для нас обеих, – сказала я сестре, а потом повернулась к Винсенту, ожидавшему своей очереди.

В этот вечер он надел винтажный черный смокинг, и я чуть не упала в обморок, когда открыла ему дверь…

– Э‑ э… я, наверное, забыла тебя предупредить, что у нас не надевают к ужину галстук‑ бабочку? – сказала я, но сарказм не удался, потому что я была просто ошарашена его видом.

Винсент выглядел как кинозвезда из какого‑ нибудь старого фильма… Черные волосы спадали волнами вокруг скульптурного лица, и он только загадочно улыбнулся и ничего мне не ответил…

И вот теперь, когда наши бокалы соприкоснулись, он наклонился ко мне и легонько поцеловал в губы, прежде чем сказать:

– С днем рождения, Кэти!

Его глаза вспыхнули озорным блеском, и от этого его взгляда я растаяла: Винсент смотрел на меня так, словно я была чем‑ то очень вкусным, и он дождаться не мог, когда же сможет откусить кусочек.

– Вам, детки, лучше уже отправляться, – сказала Мами.

– Отправляться куда? – растерянно спросила я.

– Спасибо, что сохранили в тайне мои замыслы, – сказал Винсент, обращаясь к моим родным. А потом снова повернулся ко мне: – Сначала вот это.

Он извлек из‑ под стола большую белую коробку. Порозовев, я развязала ленту и сняла крышку, потом несколько слоев папиросной бумаги… и увидела темно‑ синюю шелковую ткань, вышитую азиатским рисунком с крошечными серебряными и красными цветами и лозами. Я задохнулась.

– Что это?

– Да ты достань, посмотри! – сказала Мами.

Я извлекла ткань из коробки и развернула. Это оказалось изумительное вечернее платье без рукавов, с юбкой в пол, с высокой талией и лентами, которые охватывали шею. Я чуть не уронила туалет, настолько он был невероятным.

– Ох, Винсент… У меня никогда не было ничего такого прекрасного! Спасибо! – Я поцеловала его в щеку. – Но куда и когда его надевать?

Я осторожно опустила платье обратно в коробку.

Винсент широко улыбнулся:

– Ну, для начала надень его прямо сейчас. Пойди и переоденься. Джорджия сказала мне твой размер, так что все должно подойти.

На лицо Джорджии наконец‑ то вернулась привычная самодовольная усмешка. И так приятно было видеть, что она снова стала сама собой, пусть всего на секунду.

– Я пойду с тобой, – заявила она, и мы убежали в мою комнату.

– И когда же он тебя об этом спрашивал? – напала я на сестру, одновременно снимая одежду и через голову набрасывая на себя фантастическое платье.

Джорджия застегнула мне лиф на спине и завязала ленты вокруг шеи.

– Думаю, надо повыше… – пробормотала она, быстро скручивая мои длинные волосы и укладывая их на затылке в простую, но элегантную прическу. – С неделю назад. Он мне позвонил из новой модной студии, это воистину шикарный модельер, и спросил, какой у тебя размер. Похоже, я не ошиблась, – добавила Джорджия, с явной завистью рассматривая платье. Потом коснулась пальцем шрама на моей руке и умчалась в свою комнату, чтобы тут же вернуться с тонким, как паутина, жакетиком‑ болеро в руках. – Вот, это скроет, – сказала она, одобрительно кивая. – Святая корова, это же настоящее чудо! – Она погладила шелк кончиками пальцев, глядя на мое отражение в зеркале. – Просто поверить не могу, что ты – та самая девушка, которая всего две недели назад изображала из себя Уму Турман в «Убить Билла»! – засмеялась сестра.

Я обняла ее, и мы вместе вышли из спальни.

Винсент уже стоял у выхода, ожидая меня. Огонь, вспыхнувший в его глазах, сразу дал мне понять, как я выгляжу.

– Ох, милая, ты просто чудо! – воскликнула Мами, с сияющей улыбкой протягивая мне черный длинный плащ с капюшоном. – Тебе это понадобится, чтобы не замерзнуть. Для меня он всегда был великоват, но тебе должен быть в самый раз, – промурлыкала она.

– Ты прекрасна, как твоя матушка, – с чувством прошептал Папи, целуя меня в обе щеки и желая нам отлично провести время.

Джорджия помахала нам рукой, и мы, закрыв за собой дверь, стали спускаться вниз по лестнице.

Как только мы вышли на улицу, нас охватило холодом, и я порадовалась тому, что Мами вручила мне плащ; он был так удачно скроен, что я могла оставить его незапахнутым, чтобы было видно платье. Когда мы прошли половину квартала, Винсент остановился, повернулся ко мне и прошептал:

– Кэти, я… – Он помолчал, явно не находя слов. – Для меня такая честь – быть с тобой! Мне так повезло! Спасибо.

– Что? – недоверчиво произнесла я.

Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и я вскинула голову ему навстречу.

И как только наши губы соприкоснулись, мое тело само собой прижалось к телу Винсента. Я ощущала биение его сердца рядом с моим сердцем, и внутри меня расцвела пышная жаркая роза, когда я ответила на его поцелуй. Винсент нежно сжимал в ладонях мое лицо, пока его губы все более настойчиво исследовали мои губы. Тепло внутри меня превратилось в поток огненной лавы.

Оторвавшись от меня, наконец, Винсент мягко обнял меня.

– Позже продолжим, – пообещал он. – Когда будем уже не посреди городской улицы.

Он посмотрел на меня так, словно я была его собственным личным чудом, и, обхватив рукой за плечи, повлек дальше, в сторону реки.

Мы добрались до длинного спуска к набережной. Я засмеялась, когда увидела в нескольких ярдах от нас знакомую фигуру.

– Эмброуз, что ты тут делаешь, прямо на моем свидании в честь дня рождения?

– Это просто часть плана, Кэти‑ Бин, просто часть плана, – ответил Эмброуз, наклоняясь ко мне и целуя в обе щеки. – А ну‑ ка, дай взглянуть на тебя!

Он отступил на несколько шагов назад и протяжно присвистнул, когда я спустила с плеч плащ, чтобы продемонстрировать ему свой туалет.

– Вин, да ты настоящий счастливчик! – воскликнул он, дружески, но весьма крепко хлопая Винсента по плечу.

Винсент со смехом потер место удара и сказал:

– Вот спасибо! Как раз травмы мне и не хватало, когда я пытаюсь произвести впечатление на свою подругу!

– О, это ты сам окажешься под впечатлением! – улыбнулся Эмброуз. – Да еще и под каким! – Он широким жестом показал в сторону воды. – Посмотри‑ ка, что я для вас устроил за последние полтора часа!

На речных волнах мягко покачивалась маленькая гребная шлюпка, выкрашенная в ярко‑ красный цвет.

– Что это такое? – изумленно выдохнула я.

Винсент улыбнулся и ответил:

– В другом случае я сказал бы: «Леди проходят первыми…» – но в данном случае…

Он быстро подбежал к краю набережной и легко прыгнул в лодку. Эмброуз подвел меня к воде, и тут же Винсент протянул мне руку – и я осторожно шагнула на палубу раскачивавшегося суденышка.

Эмброуз отсалютовал нам, прежде чем уйти.

– Эй, как только я тебе понадоблюсь, приятель, пришли мне сообщение!

И он начал подниматься по каменным ступеням на городскую улицу.

Винсент спустил весла и направил лодку на запад, к мерцающим огням музея Орсе.

– Возьми плед, – сказал он, показывая на гору меховых пледов, лежавших на дне лодки.

Он обо всем позаботился.

– Но как… как ты раздобыл эту лодку? Это вообще законно? – запинаясь, спросила я.

Винсент кивнул.

– Так же законно, как все, что устраивает Жан‑ Батист. Но если точно, то эта лодка внесена в парижский регистр. Нас не задержит речная полиция. – Он негромко рассмеялся и добавил: – Когда бы ты хотела получить подарки?

– Ты шутишь, да, Винсент? Какие еще подарки? Я уже получила самый невероятный подарок в мире! Прогулка на лодке по Сене! В потрясающем шелковом бальном платье! Да мне, похоже, все это снится!

Я смотрела на огоньки сада Тюильри, когда мы проплывали мимо монументального здания с греческими колоннами, возвышавшегося на левом берегу. Огромные статуи богов и богинь окружали его. И этим вечером, когда рядом со мной был Винсент, я ощущала себя вправе находиться среди них.

– Посмотри на свои подарки, – предложил Винсент с соблазнительной улыбкой. – Они под пледами.

Он сбросил тяжелое пальто и продолжал грести. Я пошарила в груде пледов и вытащила два пакета в серебряной бумаге.

– Открой сначала тот, что побольше, – спокойно сказал Винсент.

Он даже не задыхался, работая веслами.

Я осторожно развернула пакет – и в ворохе папиросной бумаги увидела маленькую сумочку из такого же шелка с азиатским рисунком, как мое платье; вместо ручки у сумочки была длинная цепочка. Застежка была сделана в виде двух металлических цветков, украшенных красной и серебряной эмалью.

– Ох, боже… Винсент, она великолепна! – выдохнула я, поглаживая сумочку.

– Открой ее.

Искры в его глазах радовали меня не меньше, чем подарки. Или даже больше.

Я осторожно нажала на цветки, открывая сумочку, и обнаружила в ней несколько театральных билетов. Повернув их так, чтобы на них упал свет фонарей с берега реки, я поняла, что это билеты в Оперу Гарнье.

Я вопросительно посмотрела на Винсента, и он пояснил:

– Ты как‑ то говорила, что любишь балет. И это – сезонные билеты в Оперу Гарнье, там ты увидишь и все прославленные балеты, и разные концерты танцоров. Я зарезервировал для нас ложу на весь сезон. И это платье как раз тебе пригодится, но поскольку до первого балета еще пара недель, я не хотел, чтобы ты ждала так долго, а надела бы платье прямо сейчас.

Я не знала, что сказать. Мои глаза наполнились слезами.

Винсент опустил весла.

– Что такое, Кэти? Ты расстроилась? Ты же говорила, что тебе хочется обычных человеческих свиданий, вот я и подумал, что это будет неплохой идеей…

Я, наконец, обрела дар речи и сказала:

– Нет ничего обычного в сезонных билетах в Грандопера. Или в том, чтобы заказывать для меня платье у модного модельера. Нет, Винсент. – Я покачала головой. – «Обычное» – не то слово.

Лицо Винсента смягчилось, когда он понял, что я не расстроена, а просто переполнена чувствами.

– А тогда какое слово подошло бы? «Ненормально»?

– Невероятно. Необычно. Полная противоположность всему нормальному.

– Ну, милая Кэти, как я однажды уже говорил тебе, я прошу тебя обменять обычную жизнь на нечто невероятное. Вот я и стараюсь показать тебе, в чем вся невероятность.

– Ты здорово постарался.

– Там еще один подарок, – напомнил мне Винсент, показывая на оставшийся сверток.

Я сняла бумагу – и на этот раз обнаружила коробочку для драгоценностей, с откидной крышкой; в ней могли бы поместиться браслет или ожерелье. Я тревожно посмотрела на Винсента.

– Винсент, не слишком ли рано для таких вещей? – неловко пробормотала я.

– Я вообще‑ то надеюсь, что уже немножко успел тебя понять, – ответил Винсент, явно забавляясь моим смущением. – Неужели ты думаешь, я стал бы тебя пугать, так скоро даря драгоценности? Поверь, это совсем не то, что ты думаешь.

Я осторожно открыла коробочку. В ней лежала визитная карточка. На ней мелким старомодным почерком было написано: «Предлагаю лично давать уроки фехтования, для Кэйт‑ Бомон‑ Мерсье. – Гаспар Луи‑ Мари Табард. Количество уроков определено В. Делакруа: столько, сколько тебе угодно».

– Ох, Винсент! – воскликнула я, бросаясь к нему и едва не перевернув при этом лодку. – Это потрясающе!

Я вернулась на место и покачала головой, в изумлении глядя на Винсента, а он, смеясь, выровнял лодку.

– Ты – само совершенство, – вздохнула я, а он улыбнулся мне так, что я чуть не свалилась в воду.

– Это просто моя небольшая благодарность за то, что ты меня избавила от судьбы бестелесного духа, который скитался бы весь остаток вечности, – пояснил Винсент.

– Но это же ты сам с ним расправился! – возразила я.

– Мы даже вместе не смогли бы этого сделать, если бы ты не обладала такой сильной волей. А теперь ты еще и научишься держать в руках оружие. Я надеюсь только, что тебе никогда не придется его применять в каких‑ то реальных ситуациях… Но раз уж ты согласна разделить со мной хотя бы малую часть моей жизни, – он снова улыбнулся, на этот раз очень осторожно, – то я бы чувствовал себя спокойнее, если бы ты владела хоть какими‑ то навыками, полезными для самозащиты.

Слезы, которые я сдерживала так давно, поползли по моим щекам.

– Кэти! А плакать‑ то зачем? – удивился Винсент и поднял весла из воды. А потом соскользнул со своей скамьи и сел на дно лодки передо мной.

Мы проплыли под мостом Александра Третьего, самым прекрасным мостом Парижа, с каменными гирляндами над арками и бронзовыми фонарями наверху. Но я едва заметила эту пышную красоту, когда мы очутились под мостом, а потом выплыли по другую его сторону. Мне было не до того, потому что мой любимый сидел передо мной, и я могла смотреть только на него. И я закрыла глаза от страха, что меня просто разорвет в клочки от избытка чувств.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 13 14 15 161718 Следующая ⇒