Глава девятая

– Кора, – спросила Эллен, – что ты будешь делать, когда Сэм и Кол уйдут из дома?

– Плакать, – ответила Кора. – Когда они уйдут, я умру от горя.

Кора задумалась. Еда у них в доме исчезает в мгновение ока. Некуда деваться от шума, орет телевизор, надрывается стереосистема. В квартире тарарам, посреди спальни спотыкаешься о грязные кроссовки, в ванной свалены мокрые полотенца. И разумеется, туалетная бумага. Кора не предполагала, что туалетная бумага будет играть такую важную роль в жизни ее семьи. Упаковки от нее лежали на окошке в ванной, никому в семье они не были нужны, но никто не считал своим долгом их выбросить. В прежние времена обертки от туалетной бумаги сдавали в детский сад в огромных пакетах, а возвращались они оттуда неумело раскрашенными, криво приклеенными к коробкам из‑ под кукурузных хлопьев – наверное, космические корабли и далекие планеты. Творцы межпланетных станций и затерянных миров выросли, но до сих пор считали, что мать должна приходить по первому зову. Когда Кора сидела на унитазе, хмуро разглядывая груду картонных упаковок от бумаги, Сэм и Кол барабанили в дверь и кричали: «Где носки, мам? », «Ты не видела мою футболку? », «Чего бы поесть? » и «Что ты там делаешь? »

– Оставьте меня в покое! – возмущалась Кора. – Я женщина, имею право уединиться.

Теперь, когда ребята подросли, можно к ним приставать, ломиться в дверь ванной:

– Что ты там делаешь, Кол?

– Оставь меня в покое.

– Не оставлю. Я столько лет мечтала к тебе поприставать! Наконец‑ то отомщу за себя, – кричала Кора, барабаня в дверь кулаками. – Вот погоди, уйдешь из дома – я тебе покажу! Буду являться в твою образцовую квартиру и пачкать стены, прыгать на диване, а во время самых интересных передач хныкать и канючить: «Поставь кассету с " Улицей Сезам"! » Вот так, мой милый! Ты только подожди, мама за себя отомстит!

– Да отстань же от меня, мам!

– Да, – с улыбкой призналась Кора подруге, – когда они уйдут, у меня сердце разорвется от горя. Но порой я жду не дождусь, когда же оно разорвется. Да, я буду плакать, плакать с удовольствием, и никто не будет приставать с расспросами: почему ты плачешь? что случилось? Наконец‑ то я смогу выплакаться всласть. А когда перестану убиваться по моим блудным детям, сяду смотреть грустные старые черно‑ белые фильмы и всплакну еще. Видно, не наплакалась я вволю. Скорей бы нареветься.

– Счастливая ты. Я давно уже не плачу. С того самого дня, когда узнала, что Дэниэл мне изменяет. Разучилась, наверное.

– Ерунда. Все твои слезы остались при тебе. В один прекрасный день ты дашь себе волю и нарыдаешься от души.

«Интересно, мама тоже плачет от одиночества? – подумала Эллен. – Сидит в полутемной гостиной, а по увядшим щекам катятся крупные слезы? » Черный дрозд за окном возвестит о приближении ночи. Прошумит по улице автобус. Слышно будет, как возвращаются домой соседи на чай. Но никто не постучит к ней в дверь, никто не назовет ее по имени. При мысли об одиночестве матери у Эллен едва не покатились по щекам слезы. Она позвонила домой.

– Все хорошо. А у тебя?

– Тоже.

– Ни минуты покоя, – продолжала Жанин. – У меня сегодня бридж. И только успела выпроводить Риту с Бетти, а уже жду Пегги к семи. Так что не могу долго болтать.

Снова ошиблась. Как всегда. Эллен совсем забыла, сколько у матери подруг.

– Я хотела к тебе завтра зайти.

– Завтра? Это не твой день, но было бы чудесно.

О ребенке Эллен сообщила за мытьем посуды. Она мыла тарелки, а Жанин вытирала и ставила на место.

– Кстати, – сказала Эллен, – я жду ребенка. – И уставилась на мыльную воду.

Жанин застыла от изумления.

– Давно?

– Четыре месяца.

– От Дэниэла?

– Да.

Жанин принялась старательно вытирать тарелку.

– Что ж, – выговорила наконец она, – это послужит тебе уроком.

– Уроком чего?

– Перестанешь делать глупости. Начнешь серьезнее относиться к жизни. У тебя появятся обязанности. Ты сама поймешь.

– Знаешь, – вздохнула Эллен, – я мечтаю стать образцовой матерью.

Она опустила в раковину чашку, набрала в нее воды, чашка пошла ко дну. Эллен пустила по воде тарелку. Чашка поджидает ее в засаде. Эту игру Эллен помнила с детства. Торпеды со стороны порта, бум, плюх!

– Все мы об этом мечтаем, – вздохнула Жанин. Она звякала тарелками в буфетной, ставя их на место.

– Я всегда боялась, что не нужна тебе, – вырвалось у Эллен. Она смутно надеялась, что мать не слышит, что звон посуды заглушит обидные слова.

– С чего это вдруг? – Пораженная, Жанин выглянула из буфетной.

– В ту ночь, когда умер отец, ты стояла в дверях, я к тебе подошла, а ты сказала: «Только не ты, не ты». Я навсегда запомнила.

– Неужто правда? – Жанин принялась развешивать по крючкам чашки. – Какой ужас! – сказала она беззлобно. Ей эти слова не казались такими уж страшными.

– У меня тогда ноги замерзли, – продолжала Эллен.

– Ночь была холодная. – Жанин взглянула на дочь. – Ты росла таким странным ребенком. Не от мира сего. Я никогда не знала, что у тебя в голове. А однажды ночью я нашла тебя на площадке для гольфа, почти голышом. Что ты там делала?

– Скакала на коне с индейцами сиу, – ответила Эллен со смущенной улыбкой, готовая провалиться сквозь землю. Ну и глупость! – Я представляла, будто они ждут меня там. Целое племя. Я их видела. Как наяву.

Жанин, забыв на минуту о чашках, подняла глаза на дочь.

– Ты сама‑ то понимаешь, какая ты счастливая? Все видят вытоптанное, пожелтевшее городское поле для гольфа, а ты видишь равнины, где охотятся сиу. Все видят глупых девчонок, а ты – Гангстерш. Даже Дэниэла, господи помилуй, ты представляешь философом‑ мстителем. А теперь еще и Чиппи Нортон. Наверняка это самый обычный человек, живет себе, занимается своими делами, а для тебя он – толстый симпатяга‑ сыщик. Ты можешь вообразить, будто целое племя сиу среди ночи зовет тебя играть. Везет же тебе! Завидую.

– Ты? Завидуешь?

– Да, представь себе. Я обычная пожилая женщина в обычном пригородном бунгало. Я знаю, кто я. Воздушных замков не строю. – Жанин хмыкнула. – Фу ты черт! Дала же себе слово не хмыкать, когда ты сказала, что ждешь ребенка. Говорила себе: не смей хмыкать. И вот не удержалась. Прости.

– Ничего. Если б ты не хмыкнула, я бы подумала: что‑ то не так.

– Я могу сидеть с малышом, когда ты выйдешь на работу, – предложила Жанин.

– Хорошо, спасибо, – поблагодарила Эллен. – Знаешь, все так меня поддерживают! Рональд и Джордж хотят нянчить малышку. А Эмили – давать ей уроки музыки.

– У меня будет ребенок! – объявила она миссис Бойл.

– Знаю, милочка. Все знают. Правда, чудесно? Я научу ее играть на пианино.

– Ее?

– Конечно. Судя по форме живота, это будет девочка.

– Научите ее гаммам, – сказала Эллен. – До‑ ре‑ ми‑ фа‑ соль‑ ля‑ си, села кошка на такси.

– Что?

– Так приговаривала моя старая учительница музыки.

– До‑ ре‑ ми‑ фа‑ соль‑ ля‑ секс, милочка. А с возрастом секс все лучше и лучше.

Эллен улыбнулась воспоминанию и продолжила, обращаясь к Жанин:

– А еще Дэниэл…

– Господи помилуй, Эллен. Не неси чепухи, – отрезала Жанин. – И все‑ таки приятно, что твоя глупая фантазия по‑ прежнему работает. Теперь, когда у тебя будет ребенок, она тебе понадобится. Дэниэла к внуку не подпущу. К дочери – еще куда ни шло. А к внуку – ни за что на свете.

⇐ Предыдущая 20 21 22 23 24 25 26 272829 Следующая ⇒