Глава четвертая

– В мои годы уже не хочется появляться на людях без косметики. Без косметики я робею, – призналась Эллен. – Для некоторых личное пространство – это клочок земли вокруг дома, крошечный газон с живой изгородью. О нем заботятся, а он защищает от остального мира, от врагов. А у меня газона нет. Поэтому лицо – мое личное пространство. Я забочусь о нем, оно защищает меня. И с каждым годом слой краски, отделяющий меня от мира, все толще.

Было начало шестого. Эллен ненадолго заглянула к Коре после работы.

– Тебе нужно выбраться из своей раковины, – посоветовала Кора.

– И что? Залезть в раковину Лорен Бэколл? Или еще какой‑ нибудь красотки?

Тем же вечером Эмили Бойл, взглянув на Эллен, согласилась с Корой:

– Точно. Нужно выбраться из раковины.

– Ну вот, опять, – огорчилась Эллен. – Мне и так нравится. Я из своей раковины носа не высуну.

– Чепуха, – возразила Эмили. – Изредка это всем необходимо. И мне. И тебе. И Коре. Давайте устроим званый ужин. У тебя, Эллен.

– Что вы, нет! – При одной мысли об этом Эллен бросило в дрожь. – Я не умею готовить!

– А при чем тут кулинария? Мы будем пить, болтать, есть и рассказывать истории.

– Раз это званый ужин, значит, я должна готовить, так? – Эллен казалось, что в этом вся суть званого ужина.

– Безусловно. Если не знаешь, что подать к столу, – приготовь мое фирменное блюдо, съедобную «Кровавую Мэри».

Эллен сразу поняла, что это блюдо серьезное.

– Дело в том, – воодушевилась Эмили, – что если подать ее к столу, то никто уже не сможет есть пудинг и не вспомнит, были закуски или нет. Готовить тут почти нечего. И салатов к этому блюду никаких не нужно, все равно никто не заметит. Разве что немного сельдерея с солью на закуску. Это непременно. – Эмили улыбнулась, погрузившись в воспоминания.

– А рецепт?

– Ах да. Налить оливкового масла в сковородку. Но сначала для повара, то бишь для себя, приготовить коктейль. Только без льда, все равно от жары растает. Обжарь в масле анчоусы с чесноком и рубленым перцем чили. Можно не один стручок, а два. Добавь лук, а когда он станет мягким и прозрачным, положи ветчины, сельдерея и тертой моркови. С морковью смотри не перестарайся. А чеснока можно от души. Как‑ никак есть будут все, и от всех будет пахнуть, разве нет? Кстати, отличное блюдо для вегетарианцев. Всем известно, что в душе они умирают по ветчине. Добавь чуть‑ чуть томатной пасты. Можно орегано. Туши на медленном огне. Подлей еще «Коктейля Повара», сдобри свое варево хорошенько. Добавь соль, перец (перца не жалей), щепотку сахара. Пусть еще покипит. А потом подлей водки. Много‑ много. Не скупись. Чуть‑ чуть соуса «Табаско» и побольше вустерского соуса. Немного лимонного сока. Можно даже капельку хереса. И еще водки. Подавать как соус к макаронам.

– К каким макаронам?

– Не все ли равно? К обычным макаронам, к спагетти – да каким угодно. А на закуску – подсоленный сельдерей. Или сделай салат с латуком и сельдереем в соусе из простокваши. Но, боюсь, для тебя это сложновато.

– Какое вино?

– В тридцатых годах в Париже это блюдо подавали с водкой. Но можно и с вином, почему бы и нет?

– С красным? С белым?

– Неважно. С каким угодно.

– Посыпать пармезаном?

– Детка, этот рецепт поможет скрыть, что ты не умеешь готовить. Какая разница – с пармезаном или без? Клянусь тебе, никто не заметит.

Эллен приготовила съедобную «Кровавую Мэри», пригласила Эмили, Кору, а заодно и Рональда с Джорджем. В пятницу, уходя с работы, она ни с того ни с сего спросила и Стэнли, не хочет ли он прийти.

– На званые ужины не хожу, – буркнул Стэнли.

– Я тоже.

– Поесть дадут?

– В некотором роде. Повариха из меня неважнецкая.

Стэнли бросил на Эллен подозрительный взгляд.

– Что на ужин?

– Съедобная «Кровавая Мэри». Стэнли надолго умолк.

– Я без Бриджит почти не готовлю. Кстати, она опять беременна.

– А ей иное состояние ведомо?

Стэнли вздохнул. Эллен не сомневалась: в конце концов он будет заботиться об этом ребенке, как и обо всех отпрысках Бриджит, из которых он был отцом только двоим. С тех пор как Стэнли с Бриджит разъехались, Эллен скучала по своим визитам к ним. Раньше она была частой гостьей в их доме, где все было вверх дном, где не было проходу от детей, игрушек, а заодно и от Стэнли с его книгами. Стэнли, одной рукой прижав к себе ребенка, другой щедро накладывал домашние чипсы и рыбные палочки в тарелки с Кроликом Питером и на ходу что‑ то жевал. Но с тех пор как он стал жить один, Эллен больше к нему не заходит. Теперь все по‑ другому.

– Будешь так жить – никогда не станешь миллионером, – мягко пожурила его Эллен.

– Я‑ то тут при чем? Судьба почему‑ то все время расстраивает мои планы. Я захвачу что‑ нибудь из съестного. Твое меню доверия не внушает.

Вечер выдался пьяный. Съедобная «Кровавая Мэри» дымилась на тарелках, спрыснутая оливковым маслом, украшенная блестящими маслинами, посыпанная пармезаном и петрушкой. Блюдо вышло отменное. В комнате горели свечи. Собеседники перескакивали с темы на тему. Кто‑ то начинал говорить, замолкал на полуслове, не докончив мысли, и принимался рассуждать совсем о другом.

– Неважно, о чем беседовать, – убеждала Эмили, – лишь бы не о смерти. У всех моих ровесников только и разговоров что о смерти. Кто умер, кто на очереди. Тоска смертная, словом.

Мерцали свечи, убывало вино.

– Ты хоть раз изменял Джорджу? – спросила Эллен у Рональда, когда Джордж вышел из комнаты.

– Господи, из чего этот соус? – допытывался Стэнли. – У него действительно богатый вкус. И мне кажется…

– Нет, конечно, – улыбнулся Рональд, но Эллен усомнилась в его искренности. – Милая моя, я слишком неуверен в себе, чтобы решиться на измену. Не люблю рисковать.

– Никогда не подумывали о покупке новых штанов? – Эмили обозрела потертые джинсы Стэнли.

– Осторожно! Клевеща на чьи‑ то брюки, вы ступаете на скользкий путь, – предупредил Стэнли. – Мужчина и его брюки, можно сказать, одно целое. Я храню верность старым джинсам. – Стэнли был пьян.

Эмили широко улыбнулась Эллен:

– Вот видишь? Съедобная «Кровавая Мэри» подействовала. Стэнли сегодня неотразим. Я без ума от него. У меня тоже есть теория насчет брюк.

– Какая, интересно? – осведомился Стэнли.

– Что люди любят крайности. Об этом говорят мужские брюки и женские каблуки. Вспомните, что носили в семидесятых. Все просторное, летящее. Разгуливали в широченных штанах. И вдруг перелезли в узенькие. По ширине брюк и высоте каблуков можно сказать, что творится в мире, уверяю вас.

Кора дерзко прошлась ладонью по затертой едва ли не до дыр штанине Стэнли. Он был в своих неизменных джинсах, но на этот раз сменил заляпанный свитер на джинсовую рубашку и галстук в горошек.

– Не такие уж они прочные, как тебе кажется, Стэнли, – заметила Кора. Щеки ее горели. Несколько бокалов вина и целое море водки, о котором она и не подозревала, развязали ей язык. – Думаю, главное достоинство твоих джинсов – это их хозяин.

Стэнли остановил на Коре взгляд, полный желания. Он боготворил ее. С самого начала. Когда он впервые увидел, как Кора бодро шагает по берегу и весело кричит сыновьям: «Не таскаться! » – ему отчаянно захотелось представиться и сказать: если вы согласны любить меня вечно, я тоже не буду таскаться. А потом он встретил Кору по дороге с работы. «Что это значит – " Небо без звезд Лимитед"? » – поинтересовалась она. Стэнли объяснил, и Кора тут же исчезла, так что он не успел сказать больше ни слова. Когда Кора зашла в студию проведать Эллен, Стэнли не мог поверить своей удаче.

– Ты ее знаешь? – спросил он, с трудом изображая равнодушие.

– Да, – ответила Эллен. – Это Кора О'Брайен. Моя подруга. Познакомить?

– Нет‑ нет, – покачал головой Стэнли. – Не хочу осложнять себе жизнь.

– Тебя не просят заводить с ней роман. Просто сходите выпить, поболтать.

– Слишком дорогое удовольствие.

– Кора не такая! – бросилась на защиту подруги Эллен. – Кора удивительный человек.

Стэнли не стал спорить.

Откупорили еще бутылку, попробовали приношение Стэнли – мягкий камамбер и проволоке.

– Кора, – поддел Джордж, – есть еще порох в пороховницах?

– Завидуешь? – парировала Кора. – У меня‑ то есть, а у тебя был, да весь вышел. В твои‑ то годы.

– Как ты угадала? – улыбнулся Джордж. Это была их любимая шутка. При встрече они не говорили друг другу «Привет! » или «Как дела? ». Вместо этого Джордж неизменно спрашивал: «Есть еще порох в пороховницах, Кора? » Корины ответы всегда его смешили. Всякий раз Кора отвечала по‑ разному.

– Есть еще порох в пороховницах, Кора?

– А как же? Куда без него простой девчонке вроде меня?

– Кора, есть порох в пороховницах?

– Еще бы! Я сама как порох!

– Есть порох в пороховницах, Кора?

– А у тебя, Джордж, с твоим‑ то темным прошлым? Если расскажешь мне о своем, я тебе поведаю о своем.

– Кора, милая моя, небольшое это удовольствие.

– Ты когда‑ нибудь изменял Рональду? – спросила Эллен у Джорджа, когда Рональд вышел из комнаты.

– Боже мой, ну как же ты старомодна! – вздохнул Джордж. – Разумеется, да. Дорогуша, кто в наше время хранит верность? Все изменяют, хотя бы в мечтах. Я слишком неуверен в себе, чтобы не изменять. Мне нужно вновь и вновь убеждаться в своей привлекательности. От этого зависит и мое желание, и самоуважение. Можно сказать, моя неуверенность придает нашим отношениям блеска.

– Опять ты за старое! – поддразнила его Эмили.

Джордж просиял:

– Да, вы уже не раз это слышали.

– Разумеется, – подтвердила Эмили. Раа‑ ааазумеется. И, как только Рональд вернулся к столу, доложила: – Эллен углубилась в подробности ваших отношений.

– Боже праведный! – ужаснулся Рональд. – Надеюсь, у девочки здоровое сердце и выносливый желудок. История наша не из приятных.

Все заулыбались. Эллен часто видела, как летними вечерами Рональд и Джордж возвращаются из бара рука об руку, чуть ли не в обнимку. Без конца переругиваются, и их тихое ворчанье звучит почти как песня. Эллен завидовала им. «У меня никогда не будет друга, спутника, любовника», – жалела она.

– Эллен хотела знать, изменял ли ты Джорджу, а Джордж – тебе.

– Теперь узнала, – вставил Джордж.

– Видишь ли, – объяснила Эмили, – их странности превосходно уживаются друг с другом. Вот почему их водой не разольешь. Они знают друг о друге все. Не то что вы с Дэниэлом.

– А что мы с Дэниэлом? – Эллен подлила вина себе и остальным.

– Ваши странности уживаются хуже некуда, – ответила Эмили.

– То есть? – переспросила Эллен.

– То есть, – Эмили плюхнула на тарелку кусок камамбера и громадную кисть винограда, – Дэниэл просто‑ напросто не умеет давать.

– Это уж точно, – кивнула Эллен чересчур решительно, как человек, выпивший слишком много вина явно и водки тайком.

– А ты, напротив, – Эмили строго посмотрела на Эллен, – совершенно не умеешь брать.

Кора, ласково глянув на подругу, подняла палец:

– Эмили угадала самую твою суть!

– Сделаю‑ ка я кофе. – Эллен с трудом поднялась из‑ за стола, кое‑ как доковыляла до кухни, и стоило это героических усилий. Чуть погодя вернулась с кофеваркой и пятью чашками вместо шести. – Странно, – удивилась она, – у меня было шесть одинаковых. Не припомню, чтобы я одну разбила.

Стэнли и Кора вместе возвращались домой на такси. Стэнли вышел, заплатил и проводил Кору до подъезда. Прислонился к дверному косяку. В те далекие золотые времена, когда еще не было ни спутниковых антенн, ни горных велосипедов, а дети были маленькие и рано ложились спать, Кора любила стоять здесь, прислушиваясь к звукам из соседних квартир. Робинсоны наверху жарят картошку, Лоуренсы ссорятся. Где‑ то слышен тихий стон: кто‑ то занимается любовью. И Кора зажмуривала глаза, пытаясь побороть зависть ко всем этим кулинарам, спорщикам, любовникам. Никто из них не одинок.

– У меня есть теория о плохоньких квартирках и куртках‑ алясках, – начал Стэнли.

– Квартирки здесь не такие уж плохонькие. Даже уютные, и мне нравится, когда соседи так близко.

– Если бы не секс, – продолжал Стэнли, – не было бы ни многоквартирных домов, ни курток.

– Это еще почему?

– Становишься взрослым. Хочется секса. Находишь девушку. Она беременеет. Нужна крыша над головой, денег нет, въезжаешь в многоквартирный дом: пятый этаж, две комнаты, кухня, из мебели одна кровать, диван и телевизор. Остается только трахаться – а что еще делать? Опять дети. Тратишь на них все силы, и по вечерам только и остается, что смотреть всякую дребедень по телику. Как надоест, ложишься в постель и трахаешься. Появляются еще дети. На них уходят все деньги. Ни сил, ни денег, ни смысла, из одежды по карману только куртка‑ Аляска. И ты, дурак, воображаешь, что она тебе идет. Не будь секса, не было бы ни многоквартирных домов, ни новостроек, ни дребедени по ящику, ни курток. Мы сами виноваты.

– Стэнли! – возмутилась Кора. – Старый ты циник! В жизни все не так мрачно.

Кора смеялась, но на душе у нее скребли кошки. В словах Стэнли была доля правды. Ни сил, ни денег, ни смысла. В его излияниях она узнала и себя.

– Да, согласен, все не так мрачно, – отозвался Стэнли.

Кора встала на цыпочки.

– Мне пора. Уже поздно. – И поцеловала Стэнли. По‑ дружески, в щеку, но ее порыв удивил их обоих. – Прости, – сказала Кора. И тут же зачем‑ то принялась вытирать след от поцелуя со щеки Стэнли. – Не знаю, что на меня нашло. Ни с того ни с сего. Бывает иногда. Я не хотела. – Поняв, какую несусветную глупость ляпнула, она поправилась: – То есть, конечно, хотела. Я хочу… – Кора запуталась окончательно. – Ну, спокойной ночи, – попрощалась она.

И оставила Стэнли подпирать косяк и смутно улыбаться, с его нелепыми теориями и мокрой щекой.

К двум часам ночи о вечеринке напоминали только руины. Скатерть, залитая вином и усыпанная крошками; гора посуды в раковине, тарелки на столе и на тумбочке; капли воска; пепельницы с окурками; объедки салата; ощипанные кисти винограда; грязные стаканы; пригоревшие кастрюли, а в холодильнике – нетронутый кусок рокфора, забытый, одинокий. «Кто‑ то неплохо повеселился, – подумала Эллен, хмуро глядя по сторонам. – Ладно, утром разберусь».

Ее слегка подташнивало, во рту пересохло, в больной голове вертелись обрывки пьяных разговоров: любовь и секс, заграничные поездки, суждения о незнакомых ей книгах и фильмах. Утром разберусь.

Эллен голышом нырнула под одеяло, повторяя: «Больше не буду, не буду. Никогда, ни за что». Снова и снова. И вдруг явственно вспомнила события пьяной ночи, будто все ее глупости выложили перед ней на черной шелковой простыне. «Больше не буду, не буду», – вновь поклялась она себе и забылась тяжелым, нездоровым сном.

Через два часа Эллен очнулась. В комнате кто‑ то был. Эллен не могла шевельнуться, голова раскалывалась. Она не сразу поняла, что за шум разбудил ее. На фоне окна виднелся темный силуэт – возле кровати стоял Дэниэл и смотрел на нее.

– Дэниэл?

– Ах ты сука, – прошипел он. – Грязная сука.

В растерянности Эллен не нашлась с ответом.

– Дэниэл!

– Устроила пьянку, а меня не пригласила. Даже не вспомнила обо мне, так ведь?

– Мы не живем вместе, Дэниэл. У меня своя жизнь.

– Своя жизнь? У тебя‑ то? Да ты мою жизнь себе присвоила! Это была моя жизнь. Моя. Здесь, в этой квартире.

Дэниэл был уязвлен. Он представил, как вся компания сидит за столом, пьет, смеется, а до него никому и дела нет. Он жил здесь много лет, а миссис Бойл с ним и двух слов не сказала. Рональд и Джордж при встрече на лестнице лишь бросали небрежное «здрасьте». Но Эллен… ах, Эллен, его жена, темноволосая скромница в черном… все мечтали с ней познакомиться. «Чем вы занимаетесь? » – спрашивали у нее. «Э‑ э… пишу комиксы», – вежливо отвечала она, и все охали и ахали: «Как замечательно! Как интересно! » И приглашали ее на чай. Или куда‑ нибудь еще.

– Ты забрала мою жизнь. Мои книги, музыку, все остальное – а ведь это я сделал из тебя человека. Рассказывал тебе обо всем. О книгах, о фильмах. Когда мы познакомились, ты ничего не знала.

Эллен с трудом приподнялась на локте, но тут же снова рухнула на постель. Господи, только не сейчас!

– Не надо, Дэниэл. Уходи, прошу тебя.

– «Уходи, прошу тебя! » – передразнил он. – «Уходи, прошу тебя! » Так всегда. «Уйди, Дэниэл! У нас с тобой все кончено! »

И Дэниэл уходит, как послушный мальчик. И ему хоть бы что.

Эллен вздохнула. Все их ссоры были похожи друг на друга: детские обиды, боль и гнев Дэниэла.

– Я ничего у тебя не отнимала, Дэниэл. Я возместила годовой долг за квартиру. Твое счастье, что тебя не вышвырнули. Я расплатилась по твоим счетам. Подключила телефон. Заплатила штрафы за парковку, хотя никакой машины до сих пор не видела.

– Я утопил ее в реке.

– Господи. Я заплатила твой налог на голосование. Ты задолжал за много лет. Дэниэл, ты кончил бы тюрьмой. Это я тебя вытащила.

– Пошла ты!

Вечное «пошла ты! », когда не хватает обидных слов.

Эллен вытянулась на постели, с головой накрылась одеялом.

– Оставь меня в покое.

– Не оставлю, – прошипел Дэниэл, рывком сорвав с Эллен одеяло и швырнув его через всю комнату.

Эллен стала отбрыкиваться, закрылась подушкой.

– Перестань, Дэниэл.

Это было ужасно. Дэниэл был страшен: разъяренный, сам не свой от ненависти. Если бы он ненавидел Эллен, а не себя, было бы куда легче. Дэниэл склонился над ней. От него разило виски. Он был пьян еще сильнее, чем Эллен. Схватил ее запястья, прижал их к подушке над головой, залез на кровать, навалился на Эллен. Ей стало страшно, противно. Она отбивалась как могла. Лягалась и царапалась.

– Пусти меня, Дэниэл! Пусти!

Дэниэл не отпускал ее, зловеще молчал. Коленом он раздвинул ей ноги.

– Дэниэл, умоляю. Пусти меня. Пожалуйста.

Губы Дэниэла коснулись ее шеи. Он дышал ей в лицо. Прижимался к ней крепче и крепче.

– Я следил за тобой. Могла бы и меня пригласить. Ты обо мне и не вспоминаешь. Что ж, вот он я!

Он взял ее. Вошел в нее.

– Вот и я, – повторил Дэниэл.

Эллен всегда хотела его. Но не так, не так!

– Не надо так! Нет!

Его тело всегда завораживало ее. Дэниэл был сложен не как взрослый мужчина, а как подросток, как мальчик. Мужчин Эллен боялась. Мужчины большие, страшные и обзывают тебя курвой.

– Дэниэл! – кричала Эллен. – Не надо! Пусти меня! Пусти! – И все равно льнула к нему.

Он двигался внутри нее.

– Вот я. Вот я. Здесь. Я пришел.

Он кончил. Но не с обычным воплем радости и облегчения. На этот раз он просто взвыл – так исступленно, что Эллен готова была его простить. Он упал на нее без сил. Отодвинулся. Обхватил колени руками. Сгорая от стыда, сжал голову.

– Прости меня. Прости. Прости. Я не хотел.

– Нет, хотел!

В комнате было холодно, но Эллен и не пыталась укрыться. «Замерзну, посинею от холода, буду дрожать как осиновый лист. Все из‑ за него, мерзавца».

– Будь ты проклят! – сказала она вслух, понимая, как глупо выглядит.

Дэниэл лежал с ней рядом не шевелясь. Шумно вздыхал, глядя перед собой.

– А ну хватит, – шикнула на него Эллен. – Или уходи, или ложись по‑ человечески. Мне нужно поспать.

Дэниэл повернулся к ней. Эллен клялась его не прощать, но все равно обнимала его, гладила по волосам. Целовала в макушку. Не могла вынести его боли.

– Подлец. Совсем не умеешь жить. Еще хуже, чем я. – Эллен прижалась губами к его шее, лизнула ее. Соленая. От пота. – Ты весь мокрый. Раздевайся. – И сама помогла ему раздеться. – Ну вот, совсем другое дело.

В голосе ее звучала материнская забота, Эллен сама удивилась. Она не подозревала, что в ней живут такие чувства. Эллен и Дэниэл лежали обнявшись.

– Когда я была маленькая, мама мне сказала, что я ей не нужна, – призналась Эллен.

– Она не со зла, – отозвался Дэниэл. – Держу пари, не со зла.

Это была их старая игра. Дурацкие споры, из которых Дэниэл выходил победителем. Слушая радио, Эллен могла сказать: «Ставлю минет против пятидесяти фунтов, что сейчас будет " Ю2" ». «Идет, – соглашался Дэниэл. – Спорим». Эллен всегда проигрывала. Каждый раз.

– Тебе не понять, что такое скачки, – объяснял он ей. – От них бросает в дрожь и не знаешь, на каком ты свете. Ты ставишь на карту все, что имеешь, ради какого‑ то ненужного выигрыша. Ведь главное – не деньги, а победа. Не могу описать, что при этом чувствуешь. Не просто выходишь за пределы своего «я», а понимаешь, что тебе плевать на все, что у тебя есть. И на себя самого.

– Что это на тебя нашло? – спросила Эллен.

– Я негодяй, – сказал Дэниэл. – Сама знаешь. – Он прижался к ней. – Мы могли бы просто лежать в обнимку, ласкать друг друга. Необязательно заниматься любовью.

Эллен не поверила.

– У нас с тобой никогда так не получалось, Дэниэл. Я всегда считала, что ты мой. Не могла делить тебя с другими. – Это могло быть иначе.

Все звуки казались громче, отчетливей. Шорох простынь, движения сплетенных тел. Его дыхание. Он так нужен ей, но он подлец – и подлецом останется. В глазах у нее стояли слезы.

– Давай поспорим, – сказала Эллен. – Ставлю все, квартиру, все, что у меня есть, что теперь ты больше не вернешься.

Дэниэл не ответил, не поймал ее на слове. Просто растворился в ней. Эллен открыла глаза. Все Мадонны Дэниэла глядели на них со стен. «Чего они только не насмотрелись на своем веку, – думала Эллен, – видели все, что творилось в этой спальне год за годом. На их лицах написана такая безмятежность. А я перед ними – с задранными ногами».

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒