Глава вторая

В семнадцать лет Кора приехала в Эдинбург. Одевалась она тогда более чем скромно, волосы стягивала в хвост, а лицо у нее было точно с детского рисунка: пара блестящих глаз, маленький носик и рыжие кудряшки. И выражало это лицо лишь детскую доверчивость. Невинное, простодушное, в ожидании чуда. В ожидании будущего, которое обогатит его новыми выражениями.

Кора поступила в Эдинбургский университет. Мечтала стать химиком. Химия давалась ей легко, Кора без труда понимала, как смешиваются твердые вещества, жидкости и газы. С тех самых пор, как учитель в средней школе Тобермори рассказал им о веществе – обо всем, что имеет объем и массу.

– С веществом могут происходить физические превращения: лед тает (переходит из твердого состояния в жидкое), вода кипит (превращается из жидкости в газ), – объяснял учитель. – Эти изменения легкообратимы. А вот химические превращения сложнее. Они труднообратимы.

Кора схватывала все на лету. Химия ей нравилась: точность, яркие краски, волшебные превращения! В химии для Коры таилась поэзия. А еще ей очень шел белый лабораторный халат.

На Рождество Кора приехала домой. Она изменилась. Ирэн сразу обратила на это внимание: губы дочери плотно сжаты, в лице появилась решительность. А Билл заметил лишь стриженые волосы, кольца в ушах, ярко накрашенные глаза, мини‑ юбку, ботинки на толстой подошве. Ни отец, ни мать не видели татуировку у нее на ягодице, бабочку. О ней Корины родители никогда не узнают.

– Не вздумайте рассказать бабушке про мою татуировку! – предупреждала Кора сыновей, когда те были еще малы, и им разрешалось смотреть на мамин зад.

– Почему?

– Сами понимаете, – заговорщицки подмигнула Кора мальчишкам, – есть вещи, которые нельзя рассказывать маме.

– Но ведь ты – наша мама.

– Значит, и мне не говорите.

– Про что не говорить? – допытывались дети.

– Когда придет время что‑ то скрывать, не говорите мне то, что хотите скрыть.

Сыновья недоуменно таращились на Кору.

– Как учеба? – спросил у Коры отец.

– Нормально, – соврала Кора.

– И это главное, правда ведь? – улыбнулся Билл.

Ирэн одарила мужа испепеляющим взглядом. Что за простофили эти мужчины! О чем он думает, дурень? Неужто не видит? Не замечает? Ирэн перевела сердитый взгляд с мужа на дочь. Кора вздрогнула.

– Девочка связалась с плохой компанией, – сказала Ирэн Биллу тем же вечером, уже в постели.

– Не беда, выпутается, – успокоил ее Билл. – У Коры есть голова на плечах.

Ирэн фыркнула и повернулась к мужу спиной. Ничего‑ то он не видит! А ведь Кора его любимица. Как ему скажешь правду? Как объяснишь, что Кора уже не ребенок, а женщина? Да не просто женщина, а порочная. Развратная.

Наутро Кора пошла проведать бабушку. Ирэн позвонила заранее, чтобы предупредить.

– У девочки мозги набекрень, – сказала она. – Вот что делает с людьми университет! Сдается мне, от образования один вред.

– Я бы не стала перегибать палку. – Бабушке О'Брайен всегда казалось, что Ирэн судит обо всем слишком строго. – Ребенок она еще.

Бабушка О'Брайен была родом с Оркнейских островов, с отцом Билла познакомилась в Инвернессе шестьдесят с лишним лет назад, вышла за него замуж и перебралась в Тобермори. В школе ей доставалось за то, что на уроках она говорила по‑ гэльски. Родной язык наложил отпечаток на ее речь. Со временем она стала говорить и думать на английском, но сны по‑ прежнему видела на гэльском. И предложения строила так, как научилась от матери без малого восемьдесят лет назад: «Ребенок она еще».

Но стоило внучке появиться на ее кухне, бабушка поняла: не ребенок она уже.

– Никак ты по улицам шла в таком наряде?

– Да, – гордо ответила Кора. – У нас все так ходят. По крайней мере, в нашей компании.

– Мода такая?

– Да.

– Хочешь, погадаю тебе?

– Хочу, – кивнула Кора.

– Чайник ставь тогда.

Корина бабушка гадала на чаинках. Сколько Кора себя помнила, она заглядывала людям в чашки и предсказывала им будущее. В детстве Кора играла с любимой куклой под большим столом в безукоризненно чистой бабушкиной кухне и слушала, как бабушка гадает.

– Я не умею предсказывать будущее, – говорила бабушка. – Я вижу только настоящее. Помогаю в нем разобраться.

Люди допивали чай и ждали предсказаний. День‑ деньской стояла бабушка у окна, подставляя чашки поближе к свету и читая таинственные знаки на дне. Чашки она передавала маленькой Коре и спрашивала, что та видит.

– Звездочки, – говорила Кора. Или: – Дерево.

– Взгляд ребенка, – объясняла бабушка. – Девочка видит то, что есть. А мы видим то, что нам хочется. Вот, смотрите. И вправду дерево. С могучими ветвями. Вас ждет удача.

А если вести были недобрые, бабушка старалась смягчить их:

– Ох‑ ох‑ ох. Удача отвернулась от вас. Сейчас вы не очень‑ то счастливы.

Коре всегда казалось, что люди и без бабушкиных предсказаний знают, что с ними происходит. Но гадание им нравилось. Служило утешением. Бабушка дарила людям тепло, понимание и, главное, надежду. Денег она никогда не брала. Предсказывала морские путешествия (неудивительно, учитывая, что жили они на острове), встречи с черноволосыми красавцами. Видела она и то, о чем никогда не рассказывала: черных воронов и псов, глубокую тоску.

– Чай нужно допить до дна. Всегда заваривай хороший, крупнолистовой, – учила Кору бабушка. – И имей в виду: дело не в чашке, а в людях. Ты читаешь у них в душе. А заодно видишь то, что думают о них другие и сами они о себе. Женщинам, – продолжала она со вздохом, – не так‑ то просто угодить. Они ищут глубокий смысл. «И это все? » – спрашивают они. Как я могу им сказать: «Да, все»?

Бабушке было понятно их разочарование. Как и приходившие к ней женщины, она посвятила изрядную часть жизни борьбе за чистоту и тоже задавалась вопросом: а зачем? Представляла себя этаким домашним тираном, воевавшим не только с пылью и грязью, но и с теми, кто нес их в дом, – и была не права. Чистоту в доме бабушка поддерживала по старинке. Дом блистал не от моющих средств, а от ее трудолюбивых рук. В доме было слегка сумрачно, пахло свежестью, горячим супом и пирогами. Гости не спешили уходить, наслаждались старомодной обстановкой, уютом и покоем. И все же бабушка корила себя за то, что идет по жизни с тряпкой в руках, борцом за чистоту и хранительницей мебели.

– Мебель меня переживет, – сокрушалась бабушка, кивая на сервант. И тут же, поняв всю горечь своих слов, добавила: – Я превращусь в пыль, а это останется. Останется… – Развела руками, указывая и на комод, и на весь мир вокруг. Все останется – мебель, дом, улица, поселок, другие города, где она никогда не бывала. Целые ряды домов с чистыми раковинами, сияющими сушилками, белоснежными ваннами, натертыми до блеска плинтусами – и пыль, пыль, пыль. Вся пыль, с которой бабушка и миллионы женщин нещадно боролись, вернется, осядет на рамы картин, на экраны телевизоров и все вокруг на веки вечные. – Я стану пылью. Это меня будут смахивать с каминов и вытряхивать из окна, а я буду возвращаться и оседать. – В ужасе от своего видения, бабушка рухнула на диван с безупречно взбитыми подушками. Это и есть правда? Господи, да разве такую правду вынесешь? – Вот почему, наверное, женщины ищут тайну, смысл. Жить надо со смыслом, а не просто выживать. А вот мужчины находят смысл в делах. То есть в выживании. Правда, Кора?

– Да, – согласилась Кора, хотя ни слова не поняла из бабушкиных речей. Ведь ей было всего четыре года.

Но бабушкины слова навсегда запали Коре в душу. Спустя годы она пришла к выводу, что материя вечна, а чистоту не стоит возводить в культ.

Кора, разумеется, унаследовала бабушкин дар, и по Эдинбургу о ней шла слава как о гадалке. Корины друзья считали себя искушенными, современными. Ходили в немыслимых нарядах, слушали неистовую музыку и все же не могли устоять перед трезвым, вполне земным мистицизмом.

Когда Кора ушла, топая по бабушкиному крохотному дворику тяжелыми ботинками, Дженни О'Брайен позвонила Ирэн:

– Погадала я ей. Она просто ищет свой путь. Свою дорогу в жизни.

– Понятно, в ее‑ то возрасте, – отозвалась Ирэн. – А еще?

– Больше ничего, – соврала Дженни. В трубку до нее доносилась ругань Билла.

– Чепуха и мракобесие! – орал он. – Чертовы бабы, вечно они со своими гороскопами, кофейной гущей и прочей ерундой!

Дженни не призналась, что разглядела в чашке у Коры опасную дорожку. Она знала, когда лучше держать язык за зубами.

– Кора сама себе нагадает чего хочешь! – Билл не верил в гадание и тому подобный вздор. – Заварит чаю, выпьет, глянет на донышко и скажет: «Ну и дура же я! »

– Нельзя гадать самому себе, – буркнула Ирэн. – Мог бы и запомнить, за столько‑ то лет!

– Ничегошеньки он не знает, – сказала в трубку Дженни. – Кора бы в чашке ничего не увидела, кроме светлых дорог и побед. Кора всегда верит в лучшее.

А Кора, не подозревая ни о беспокойстве родных, ни о том, что высмотрела в ее чашке бабушка, вернулась в университет. Она соскучилась по своей новой жизни, по новым друзьям. На паром ее провожали всей семьей. Родные, сбившись в кучку у автостоянки, смотрели, как Кора, перегнувшись через борт, машет им на прощанье. В сумке у нее лежали учебники по химии: она все еще пыталась постичь суть вещества, суть вещей. Однако в ней самой шли необратимые химические превращения.

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 121314 15 16 17 Следующая ⇒