Глава девятая

Дэниэлу, конечно, досталось от Эллен за долги и за груду писем с угрозами. Но совесть в нем не проснулась. По сути, он даже не понял, с чего это такие страсти. Сначала Эллен целую неделю молчала, затаив обиду. Спорить она не привыкла. В доме ее детства спорам не было места. Споры нарушили бы привычный, заведенный матерью порядок: улыбки в знак одобрения, нахмуренные брови и холодное молчание в наказание за дурные поступки.

Не любил споров и Дэниэл. Главные таинства жизни – рождение, брак, смерть – были для него пустым звуком. Рождение – ну, родился, и что тут такого? Я ж не помню, как это было. Смерть – а что там страшного? Лишь бы перед смертью не мучиться. Семья? Большое дело – женился! Дэниэлу нравилась Эллен, нравилось быть с ней рядом, но семья – это одно, а скачки, друзья, работа в баре – словом, жизнь – совсем другое.

– Оказывается, у тебя есть мать, – наконец не выдержала Эллен.

– Как у всех. – Дэниэл вскинул брови: что особенного?

– Но она, как выяснилось, жива. А ты ее даже на свадьбу не позвал.

– Ну и что? Ты против?

– Представь себе, против. Надо полагать, она тоже.

– Как бы не так. – Дэниэл замотал головой. Он был убежден, что матери нет дела ни до его свадьбы, ни до него самого. – Она меня не любит. Я не в ее вкусе. Не о таком сыне она мечтала. Небось давным‑ давно выкинула меня из головы.

Эллен вытаращилась на Дэниэла, отказываясь верить собственным ушам.

– Это же твоя родная мама! А ты ее никогда не навещаешь!

Дэниэл передернул плечами.

– Она меня тоже не навещает. – Даже гадости и те Дэниэл умел говорить убедительно.

– Я к своей маме езжу раз в неделю. Дочерний долг Эллен исполняла свято.

Почти с гордостью.

– Очередное вранье! – заявил Дэниэл. – Ты не из любви к ней ездишь, просто строишь из себя примерную дочь. И не вздумай сочинять, что тебе или матери эти ваши встречи на самом деле приятны. Не поверю.

Эллен прикусила язык и больше к этой теме не возвращалась. Однако через пару дней сама позвонила матери Дэниэла.

– М‑ м… – выдавила Эллен, услышав голос в трубке. – М‑ м… миссис Куинн? М‑ м… это Эллен. Жена Дэниэла.

– Кто? Кто говорит?

– Я Эллен Куинн. Мы с вашим сыном поженились несколько недель назад.

Мать Дэниэла долго молчала, дышала в трубку. И наконец произнесла:

– Неужели? Вот так штука! – Даже по телефону чувствовалось, с каким трудом она удерживается от издевки. Но она всего лишь сказала: – Ну и дела. С Дэниэлом не соскучишься, в этом ему не откажешь. Никогда не знаешь, чего от него ждать.

– Э‑ э… – снова начала Эллен. – А можно как‑ нибудь к вам зайти?

Еще чего не хватало. Вслух, однако, мать Дэниэла не позволила себе подобной грубости.

– Конечно, – сказала она сухо. – Почему бы и нет? Думаю, нам есть о чем поговорить.

– Можно завтра? – спросила Эллен.

– Давайте завтра, – согласилась миссис Куинн, а про себя наверняка подумала: «Поскорее отмучаюсь».

Миссис Куинн оказалась дамой рослой, осанистой; волосы ее, когда‑ то золотистые, с возрастом поблекли, поседели. Эллен стало ясно, в кого Дэниэл уродился таким красавцем. Миссис Куинн все еще была хороша собой, но красота не приносила ей радости. Окружающие либо пялились на нее, либо напускали на себя подчеркнутую, неестественную вежливость.

Миссис Куинн провела Эллен в гостиную. Здесь когда‑ то играл маленький Дэниэл, оглядываясь, думала Эллен. Эта комната была куда уютней, чем гостиная, где Эллен сиживала в детстве. Окно выходило в буйный сад. Мать Дэниэла была одержима садоводством, и ее сад, занимавший чуть ли не четверть акра, цвел пышно и безудержно. Крохотный клочок земли, сходивший за садик у матери Эллен, был до того опрятен и вылизан, что казался искусственным. Вдоль живой изгороди строго в ряд росли люпины, а клумбы с маргаритками были идеально круглой формы. Один лишь куст сирени распускался во всю мощь, да и тот мать Эллен подумывала спилить. Подобное беспардонное цветение из года в год оскорбляло ее. «Спилить – и дело с концом, – бурчала она. – Будет знать! »

– Заварю чаю, – предложила миссис Куинн, принесла чайник «Эрл Грей» и блюдо аппетитного миндального печенья. Эллен скромно взяла одно и больше не стала, хотя слюнки текли. Не дай бог выставить себя перед свекровью обжорой.

– Хотите взглянуть на комнату Дэниэла? – спросила миссис Куинн.

Эллен кивнула:

– Очень.

В комнату вела небольшая лесенка. Эллен представила, как малыш Дэниэл, словно Кристофер Робин, топает по ступенькам в синем халате, волоча за собой любимого плюшевого медвежонка – плюх, плюх, плюх! Эллен шагнула через порог – у нее перехватило дыхание. Не комната, а само совершенство! Полка с плюшевыми игрушками – белоснежный кот, курочка, разномастные мишки, лохматая собака. Деревянная яхта (можно пускать на пруду в парке), модели старинных машин, на книжных полках – вся детская классика. Эллен даже съежилась от зависти, вспоминая собственную скучную, с линолеумом на полу спальню, где она ночами ждала прихода смерти – то ли мужчины в остроносых штиблетах, то ли дамы в шуршащем платье. А здесь тебе и «Винни‑ Пух», и «Ветер в ивах»! Эллен открыла их для себя, когда ей было уже за двадцать.

– Похоже, Дэниэл рос как в сказке, – выдохнула Эллен.

– Хотелось бы верить, – отозвалась мать Дэниэла. – А что в итоге? Сами видите, к чему приводит безоблачное детство. Детей баловать нельзя. Сколько им ни давай, все мало. Вернемся вниз? Выпьем еще чаю и поговорим о чем‑ нибудь кроме Дэниэла.

Да только ничего у них не вышло. Эллен посмотрела дневники Дэниэла, открытки, которые он рисовал матери на день рождения и Валентинов день, его летние фотографии – Дэниэл на пляже, в голубых плавках, верхом на ослике, морской ветерок ерошит волосы. Счастливое детство было аккуратно упаковано в три коробки из‑ под обуви и несколько фотоальбомов.

– А где его отец? – поинтересовалась Эллен.

– Ушел, – отрезала миссис Куинн, и Эллен не стала приставать с расспросами.

Дома она рассказала Дэниэлу о встрече.

– Твоя мама меня снова пригласила. На следующей неделе, если получится.

– Правда? – А Дэниэл и не возражал. – Держу пари, ты ей понравилась! Уж куда больше, чем я.

– Как ты можешь?! Это же твоя мама, мог бы и навестить ее.

– Да она меня видеть не хочет. Я ведь больше не пай‑ мальчик. И вообще – я не в ее вкусе.

– Не в ее вкусе? Не в ее вкусе?! – вспылила Эллен. – Как у тебя язык поворачивается такое говорить?

– Слушай, Эллен, она меня родила, все верно. Но это совсем не значит, что ей приятно со мной чаевничать.

По четвергам Эллен заходила на работу к Дэниэлу – полюбоваться, как он правит бал. Дэниэл прохаживался взад‑ вперед, раздавая напитки и советы. Шествует в одну сторону: «Текила и полпинты светлого. Надеюсь, вы не купили тот альбом? Там всего одна приличная песня, третья по счету на второй стороне. Гитарное соло в начале – точь‑ в‑ точь ранний Хендрикс». Вышагивает в другую сторону – иные посетители, иная выпивка, иные речи: «Два пива и два «Белла». Туманный Рассвет? Нет, я на него не ставил. И не собираюсь. У него неудачный сезон». На обратном пути: «" Гленфиддих" и бокал «Гиннеса». У Дэвида Линча главное – заковыристость, потому‑ то его фильмы и смотрят». Дэниэл знал толк в том, в чем Эллен не разбиралась. Он знал толк в самых важных вещах.

Однажды Эллен ненароком услышала, как Дэниэла обсуждали какие‑ то юнцы.

– Ублюдок, – сказал один.

– Ни хрена нам не заплатил, – вторил другой.

Ребята примостились рядком на табуретах – все намного моложе Эллен, все бледные, худые, голодные, жалкие. Группа «Пять фанатиков». Дэниэл нанял их играть в баре, владелец бара оставил для них деньги, а Дэниэл прикарманил.

Эллен пришла в ужас.

Прыщавые, в потертых джинсах, с длинными тощими руками. Видно было, что мальчишкам хочется выразить себя, но они еще не знают как; крашеные волосы, кольца в носу, бритые затылки с татуировками. Они говорили с отчетливым шотландским акцентом, но мечтали об Америке. Все мы через это прошли, подумала Эллен.

Дома она накинулась на мужа:

– Что ты наделал! Как ты мог так поступить с этими ребятами? Ведь они еще дети, Дэниэл. Дети!

Дэниэл не ответил, только в затылке почесал. Ни тени раскаяния.

Потрясенная, Эллен продолжала свою гневную речь:

– Это бессовестно. Ты не просто деньги у них украл. Ты украл их мечты ради собственной мелкой наживы. А ребята эти – будущие музыканты.

– Ни черта они не музыканты, – отрезал Дэниэл. – И даже не мечтатели. – В два шага проскочив комнату, он выдернул с полки альбом Чарли Паркера: – Вот музыкант и мечтатель. – Швырнул на стол старую пластинку Джими Хендрикса: – Вот еще один. А эти молокососы кто? Хапуги, да и только. Им славу подавай. Спят и видят, как бы попасть в хит‑ парады, чтобы малолетки на все лады визжали их имена и расстегивали им ширинки. Мечты, говоришь? Секс, бухло и классные тачки – вот и все их мечты. Ну и куча фанатов. – Он обернулся к Эллен: лицо праведника, горящий взор. – Я им преподал хороший урок. Проучил их как следует. Пусть знают, что жизнь – это разочарования, обманы. Так человек и взрослеет. Набирается ума‑ разума. Узнает, в чем правда жизни.

– В самом деле?

Эллен чуяла: что‑ то тут не так, но Дэниэл своим красноречием мог убедить ее в чем угодно, даже доказать, что трава синяя, а собаки мяукают.

– Да они благодарить меня должны! – сделал вывод Дэниэл. Раскинул руки в стороны, взъерошил волосы, прошелся по комнате. Он уже и сам поверил в свою болтовню. – Наживы они хотят. Наживы – больше ничего. Хочу, хочу, хочу! Все сразу и сейчас! А работать – черта с два! Учиться мастерству? Еще чего! Все они потребители. Глазеют на куртки, модные стрижки, мобильники, магнитофоны… черт подери, да на все подряд! И думают: хочу то… хочу это… это самое…

– Яблок? – робко подсказала Эллен.

– Яблок! Яблок! – заорал Дэниэл. – Да провались они, яблоки! Этого дерьма везде навалом. Вкуса у них никакого. Преснятина. А им подавай кумкват с папайей да манго с маракуйей! Сочные заморские фрукты.

Наверху Рональд сказал Джорджу:

– Дэниэла опять понесло.

Внизу миссис Бойл подняла глаза к потолку и фыркнула, обращаясь к коту:

– Вот так кошачий концерт! Правда, Фергюс? Ты, поди, уже позабыл, как концерты устраивать.

Но Эллен восприняла болтовню Дэниэла всерьез. Потребители! Кумкват с папайей! Ее задело за живое. На другой день, сидя в студии и думая о кумире Дэниэла и его трудах у мужа на полке («Происхождение семьи, частной собственности и государства»), Эллен написала сценарий «Лесного Энгельса». Ясное дело, сочинений Энгельса она никогда в руки не брала. И по правде говоря, не собиралась. Она всего лишь… рядовая сценаристка. Не ее ума это дело. Вот она и выдумала, о чем мог бы писать Энгельс.

Ее Энгельс жил отшельником в джунглях Амазонки и выбрался оттуда, чтобы спасти мир. Потасканный щеголь в видавшем виды белом костюме и черной футболке, он спал на самом верху многоэтажной автостоянки, на крошечном тростниковом коврике, который разворачивал на ночь. Другого пристанища у него не было. «Не надо мне удобств! – восклицал он. – Удобства разлагают душу! » В отчаянии воздевал он руки к небу и оплакивал грешную землю, как Иисус Христос. «Нас поглотило общество потребления, – рыдал он. – Во что мы превратились! » В боевых искусствах ему не было равных. Питался он чем попало и, разворачивая шоколадку, вопил: «Бог ты мой, сахар, химия, пищевые добавки! Этого‑ то мне и надо! Сухомятка! Пища улиц! » Первая же история, «Энгельс и пять фанатиков», имела бешеный успех.

Стэнли прочел и сказал Билли:

– По‑ моему, вылитый Дэниэл. Вот каким его видит эта дуреха.

Но Билли возразил:

– Нет. То есть она, конечно, глупенькая, но ведь не настолько. – Поразмыслив, добавил: – Неужели настолько?

Однажды воскресным утром, когда Эллен и Дэниэл шли из киоска с кипами газет, их подстерегла миссис Бойл:

– Вот вы и попались. – Голос у нее был низкий, сочный. Говорила она не спеша, со вкусом, будто смакуя каждое слово. – Пора бы нам познакомиться поближе. Я Эмили Бойл, ваша соседка снизу. Заходите в гости, поболтаем. Когда угодно.

– С удовольствием, – улыбнулась Эллен. – Буду очень рада.

– Хочу знать о вас все, – продолжала миссис Бойл. – Мне все интересно – как вы с Дэниэлом познакомились и так далее.

– Познакомились мы в баре.

– Угу, – буркнул Дэниэл. Он не любил миссис Бойл. Догадывался, что та знает ему цену.

– Вы заметили ее в толпе, – проворковала миссис Бойл. – И решили во что бы то ни стало завоевать.

– Вроде того, – отрезал Дэниэл. Эллен двинулась вверх по ступенькам. Ей не терпелось почитать свой гороскоп на неделю.

– Пришел, увидел, победил? – Миссис Бойл глянула на Дэниэла с вызовом.

– Вроде того, – повторил Дэниэл. И лишь удостоверившись, что Эллен не слышит, уточнил с ухмылкой: – Но не совсем. Пришел. Увидел. Повалил.

– Неужели! – отозвалась миссис Бойл. Опять та же история! Ох уж эта молодежь – рассчитывают своей похабщиной загнать ее в квартиру! Думают, один намек на секс – и она от страха юркнет в родную норку, поближе к камину! Между тем она в свое время тоже всласть накувыркалась.

– Это уж как водится, Дэниэл. Пришел, увидел, повалил. Уж я‑ то слышала. Рональд и Джордж наверху тоже слышали. Даже жильцы домов на другой стороне парка – и те слышали.

Дэниэл промолчал. Перегнувшись через перила, Эллен ловила обрывки разговора внизу. И не понимала, в чем дело.

– Загляните после обеда на чашечку кофе, – крикнула ей миссис Бойл. – Заходите, милочка, поболтаем о том о сем.

– Ты ведь не пойдешь? – заявил Дэниэл, переступив порог квартиры. Вопрос прозвучал скорее приказом.

Эллен помедлила.

– Вздумал мне указывать?

– Нет. Просто, по‑ моему, не в твоем характере шляться в гости ко всяким старушенциям.

– Если хочешь знать… – протянула Эллен, – очень даже в моем.

Миссис Бойл встретила ее с восторгом:

– Заходите! Заходите же!

Она провела Эллен в залитую солнцем гостиную окнами на юг: бутылочно‑ зеле‑ ный бархатный диван с подушками, зеленые шторы до пола, синие обои, белый потолок, книжные полки, картины, изразцовый камин, где мерцал живой огонь, а посреди комнаты – рояль «Стейнвей».

– Вы играете? – поинтересовалась Эллен.

– Разумеется, играю. Правда, все реже и реже, но играю. Может, не будем кофе? – спросила миссис Бойл. – С ним столько возни: вскипятить чайник, найти чистые чашки, отыскать молоко. Выпьем‑ ка лучше хересу.

– Хересу?

– Именно! – решительно подтвердила миссис Бойл, уже разливая вино по бокалам. – Джин я до вечера не пью. Это закон. Остается херес.

Эллен поняла, что имеет дело с куда более совершенным желудком, чем ее собственный.

– Ну а теперь… – Миссис Бойл устроилась на диване и остановила взгляд на Эллен. – Рассказывайте о себе.

Эллен пожала плечами:

– Я пишу. Я замужем за Дэниэлом. Живу в квартире над вами. Вот, собственно, и вся история.

– Пишете? А что пишете?

– Да так… Комиксы. – Эллен хмуро уставилась в окно. Она всегда немного стыдилась своей работы.

– Ага! Тогда я знаю, кто вы! – Миссис Бойл торжествующе ткнула в нее пальцем: – Автор тех самых «Гангстерш»! Как же, как же, читала! – Сознавшись в своем дурном вкусе, она поспешила добавить: – Вообще‑ то я комиксов не читаю, но ваши мне нравятся. Неприличные. Обожаю непристойности. Вы знаменитость?

– Боже сохрани, нет. И не мечтаю о славе. Слава – это что‑ то слишком легковесное. Несерьезное. А надо смотреть глубже или хотя бы пытаться. Разве не так?

– Нет, я так не думаю, – отвечала миссис Бойл не спеша, с расстановкой. Юность зеленая! Сами незрелые, и чушь несут такую же незрелую. – Сколько вам лет? Хотя это, право, неважно. Тем более для женщины.

– Двадцать три. – Эллен вдруг стало стыдно своей молодости. Всего‑ то двадцать три.

– Значит, семнадцать.

– Двадцать три.

Миссис Бойл широко улыбнулась, выставив напоказ стертые зубы.

– Сдается мне, женщине всегда семнадцать. Она всю жизнь хочет любви, всегда без ума от мужчин. Так она доживает до тридцати пяти и спохватывается: не за горами тот день, когда мне стукнет пятьдесят! Неделю‑ другую мучается, бросает курить, пить, отказывается от кофе. Но вскоре ей это надоедает – и вот ей снова семнадцать. Так веселей! Конечно, женщине может быть сколько угодно лет. Зависит от времени суток. Взять хотя бы меня, мне семьдесят три. Утром, когда встаю с постели, мне далеко за девяносто. К полудню – всего пятьдесят. Все могу, суставы, хоть с грехом пополам, да работают. Ночью мне ровно столько, сколько есть. Но где‑ то в глубине души мне всегда семнадцать. Все мне интересно, всем хочется угодить.

Эллен улыбнулась, опустила взгляд.

– А мне в семнадцать было не до радостей – только и думала, как бы досадить матери. Кроме того, сейчас женщины заняты карьерой. К жизни относятся серьезнее. Не порхают больше из одного возраста в другой.

– Что ж, – отвечала миссис Бойл, – возможно. И все же большинству из нас в душе вечно семнадцать. В моем сердце всегда теплится искорка юности. Смотрю порой в зеркало и удивляюсь. Где та девочка, которой я была когда‑ то? – И тут же заговорила о другом: – По‑ моему, вы слишком зажаты. Ну ничего, это дело поправимое. С моей помощью вы станете совсем‑ совсем плохой девочкой.

– Пожалуй, мне это ни к чему.

– Ошибаетесь. Очень даже к чему!

– Вовсе ни к чему, – повторила Эллен. Не о таком разговоре она мечтала. Ей хотелось поболтать о пустяках, как с миссис Робб. Однако херес и тепло очага сделали свое дело: Эллен размякла и разоткровенничалась: – По правде говоря, я всегда мечтала о подруге, которая советом поможет, платочек подсунет, если выплакаться надо. И все такое прочее.

– Хм. Эта ваша подруга смахивает на вторую мамочку! От меня не дождетесь ни за какие коврижки! Уж куда как лучше быть плохой девочкой. Нет, я не возражаю, ради бога, найдите себе вторую мамочку и спорьте с ней на здоровье, грубите сколько влезет – а бедняжка пусть думает, что она вам подруга!

– Если честно, я как‑ то не готова к таким разговорам, – призналась Эллен. – Мы ведь едва знакомы.

– Мне семьдесят три, – напомнила миссис Бойл. – Не сегодня завтра могу и ноги протянуть. Так что попусту болтать некогда.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒