ЧАСТЬ ВТОРАЯ 5 страница

Гости невольно улыбнулись. Костров спросил:

— Все живут с вами?

— А куда же им деваться, я вас спрошу?

— Вот этого мы не знаем, — резко сказал Костров. — Нас эта проблема не интересует. Нас в данный момент интересует другое: куда вы собираетесь, вы лично, деваться, когда ваши хозяева — гитлеровские мерзавцы — получат от нас по макушке?

Лицо Скорняка покрылось вдруг сетью морщинок и на мгновенье застыло. Глаза стали совсем маленькими и потеряли блеск.

— Вы поняли, что нас интересует? — переспросил Костров. Скорняк ничего не ответил. Он отрицательно замотал головой.

— Мы можем повторить вопрос, — наклоняясь вперед, проговорил Снежко. — Нас интересует, куда вы собираетесь эвакуироваться со своим женским монастырем, когда оккупанты станут перед выбором: или ложись в нашу землю, или прочь с нее. Ясно?

Теперь Скорняк закивал головой утвердительно.

— Вот и замечательно. Идя сюда, мы надеялись, что найдем общий язык, — заметил Костров.

Опять молчание.

— Вы что, язык проглотили? — со злой усмешкой бросил Снежко.

— Нет, нет… я не то что… как вам сказать, — сбивчиво залепетал Скорняк. — Мне жарко. — И он расстегнул ворот рубахи.

— Незаметно, — сказал Костров.

— Да нет, я не о том… — путаясь в словах, продолжал Скорняк. — Я хочу напомнить… вы опять не поняли меня… Мы никак не найдем общего языка… Вы же сказали, что имеете поручение…

— Хватит кривляться, — оборвал его Костров и расстегнул свою ватную фуфайку. За поясом у него торчал пистолет. — Мы партизаны. Держите себя, во избежание неприятностей, совершенно спокойно и давайте разговаривать без обиняков.

Если бы в эту минуту блеснула молния и ударил гром, это противоестественное для февраля явление природы, пожалуй, произвело бы на Скорняка меньшее впечатление, чем то, что он услышал.

Обхватив ладонями локти, он сжался в комок и смотрел на гостей, как кролик на удава. Его маленькие глаза почти не мигали. В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось частое свистящее дыхание Скорняка.

Костров напомнил Скорняку об участи майора Шеффера и заместителя бургомистра Чернявского, гестаповца Бергера и предателя Брынзы, немецкого пособника Дубняка и нового коменданта Менгеля, пояснив при этом, что партизанам прекрасно известно, кому принадлежало «рациональное» предложение о роспуске больных из психиатрической больницы.

— Только за это одно, — предупредил Снежко, — мы можем сейчас свести с вами счеты, и никто этому не помешает.

Скорняк слушал молча и лишь изредка вздрагивал всем телом, словно его кто-то толкал в бок.

Тогда Костров предъявил ультиматум. Скорняк должен устроить на работу в школу хорошо ему известного слесаря-водопроводчика Марковского. Устроить срочно, в самые ближайшие дни, и чем скорее, тем лучше. Как? Это его личное дело. Кроме того, он обязан в трехдневный срок собрать в школе все интересующие партизан данные, а именно: количество людей — немцев и русских, их размещение, вооружение, распорядок дня, расстановка постов, расположение канцелярии и места хранения служебных документов. И, конечно, он должен молчать как рыба.

Если все это Скорняк выполнит, партизаны гарантируют ему жизнь. Это же послужит для него смягчающим обстоятельством в будущем, когда в город вернется советская власть. Не выполнит — пусть пеняет на себя. Разговор будет очень короткий.

Скорняк согласился. Он принял все условия и сроки и любезно проводил ночных гостей из дому. Трудно сказать, что переживал он в последовавшие за этим визитом дни, но на третьи сутки в условленном месте, в развалинах сгоревшей библиотеки, партизаны нашли объемистый пакет.

Скорняк просил срочно направить Марковского на территорию больницы непосредственно к коменданту школы, который о нем уже знает. Марковский будет работать, как и до войны, слесарем в кочегарке.

Далее Скорняк сообщал все интересующие партизан сведения о школе.

— Пусть Марковский сегодня же отправляется туда, — предложил Костров Беляку.

— Не продаст, собака? — высказал опасение осторожный Микулич.

— Не думаю, — сказал Беляк. — Жить, скотина, хочет…

— Тогда я пойду к Марковскому. — И Микулич стал прощаться.

— Иди, иди, — напутствовал его Беляк. — Надо ковать железо, пока горячо.

В подвале остались Костров, Беляк и Снежко. Беляк передал начальнику разведки документы, изготовленные для Охрименко и Макухи, которые были заказаны задолго до этого.

— Не догадываешься, зачем это нужно? — спросил с улыбкой Костров.

Беляк покачал головой.

— Думаю провести параллельную проверку. Одно сообщил Скорняк, другое разведает Марковский, а третье увидят своими глазами наши ребята.

— Ничего себе ребята! — усмехнулся Беляк, имея в виду возраст Охрименко и дедушки Макухи. — А под каким предлогом они там появятся?

Костров объяснил свой план.

— Неплохо, — согласился Беляк.

Тут же решили, что как только поступят сведения от Марковского, Беляк без задержки направит их в леспромхоз. Потом распрощались.

Костров и Снежко покинули подвал.

Выслушав начальника разведки, Зарубин сказал:

— Ты, конечно, уверен, что Марковский будет принят на работу к останется цел и невредим?

Да, Костров был в этом уверен. Поведение Скорняка рассеяло всякие сомнения. «Большой трус, — решил Костров. — Во-первых, опасается за свою шкуру, во-вторых — за судьбу своего выводка, в-третьих — за свой дом. Он, наверно, даже рад, что дело обернулось таким образом, что и волки сыты и овцы целы».

— Все твои три варианта разведки, — сказал Зарубин, — будут лишь подготовкой. Потом настанет моя очередь действовать. А поскольку это так, пойдем сегодня в леспромхоз.

Новая прогулка не особенно улыбалась Кострову: частые путешествия в город и обратно очень утомили его.

— А что, если мы не пойдем, а поедем? — осторожно спросил он командира бригады. — Запряжем парные сани и покатим.

— Еще лучше, — ответил Зарубин. — Давай командуй и заходи в окружкомовскую землянку. Надо попрощаться с комиссаром и Пушкаревым. Предупреди Охрименко и Макуху. Пусть будут готовы.

…Пушкарев и Добрынин готовились идти в бригаду Локоткова, и Зарубин застал их за упаковкой вещевых мешков. В ближайшие дни должна была состояться межбригадная партийная конференция, которую надо было хорошо подготовить.

— Ну как, наговорились? — встретил Зарубина комиссар.

— Наговорились.

— Получается что-нибудь?

— Хорошо получается.

— У Кострова, батенька мой, всегда получается, — весело заметил Пушкарев. — Я удивляюсь только, как он мог работать до войны преподавателем. Он по призванию или разведчик, или дипломат.

— Пожалуй, верно, — согласился Зарубин и коротко рассказал, что сделали Костров и Снежко в городе.

И Добрынин и Пушкарев выразили искреннее удовлетворение.

— Я часто думаю о Кострове, — сказал Пушкарев, — и пришел к такому выводу, что… — Он осекся. В землянку вошел капитан Костров.

Тут же начали прощаться, так как Костров доложил, что сани готовы.

— Вот что, Валентин Константинович, — сказал Пушкарев, положив руку на плечо Зарубина. — За своевременную явку делегатов твоей бригады на конференцию несешь ответственность ты, как член бюро окружкома. Разреши надеяться, что все будет в порядке?

— Разрешаю, — улыбнулся Зарубин и обнял Пушкарева. — Не подведем. Тут есть и кроме меня член бюро. — Он подмигнул в сторону Кострова. — Я их всех заставлю помогать мне…

— Правильно! — одобрил Добрынин. — Но ты не вздумай только без меня школой заняться.

— Нет, нет, — успокоил комиссара Зарубин. — Для меня самого еще неясно, как ею заняться. Вот соберем с Георгием Владимировичем все данные, а тогда сообща подумаем. Во всяком случае, до конференции ничего не получится.

Все еще раз пожали друг другу руки. Зарубин и Костров направились к заставе, где их ожидали сани.

В сторонке от заставы, около саней, горел костер, и вокруг него сидели партизаны. Погода стояла тихая, безветренная, теплая. Аромат хвои смешивался с запахом махорки, которой усиленно дымили партизаны. Охрименко и Макуха лежали в санях, о чем-то беседуя. При появлении командира бригады и начальника разведки, которых сопровождал дежурный по лагерю, все поднялись.

— Вернется лейтенант Рузметов, — сказал Зарубин дежурному, усаживаясь в сани, — передайте ему, что я буду завтра.

— Есть! — коротко ответил тот.

Сытые кони взяли с места, и дедушка Макуха уперся ногами в передок, чтобы сдержать их горячий бег. Комья снега из-под копыт лошадей взметывались кверху, летели в сани, попадали в лицо. Зарубин и Костров улеглись на бок, лицом к лицу. Приятно было прокатиться в теплую погоду по лесу, зная, что тебя ожидает уютный, натопленный дом.

Зарубин впервые ехал в леспромхоз. До этого у командира бригады не было надобности показываться там, и он только смутно, со слов других представлял себе старосту Полищука, который уже оказал немало услуг партизанам.

«Посмотрим, каков он из себя», — думал Зарубин, пытаясь мысленно нарисовать себе образ старосты.

Ему представлялся высокий, бородатый, хмурый мужик с медной бляхой на груди, с басовитым голосом и черными сверлящими глазами. Таким он и приснился Зарубину, незаметно задремавшему в санях.

Очнулся Зарубин от звука голосов. Солнце закатывалось за зубчатую стену леса. Сани стояли в каком-то дворе, и около них были Костров, Охрименко, Макуха и староста Полищук, совершенно непохожий на того, который представлялся Зарубину.

Стряхнув с себя сено, Зарубин слез с саней. Ему стало неловко, что он проспал почти всю дорогу.

«Еще черт знает что подумают», — подосадовал он на себя, но его неприятные мысли тотчас были развеяны Макухой.

— Не езда, а скука, — сокрушенно доложил дед. — Враз все заснули. Один ты тихо спал, Константинович, а капитан с Охрименко всю дорогу хрюкали, ровно поросята.

«Значит, не один я храпака дал», — успокоил себя Зарубин.

— Как же не заснуть? — оправдывался Костров. — Такой воздух, солнце припекает, и лежишь без дела.

Вошли в дом. Жена старосты начала хлопотать у печи. Партизаны расселись за большим прочным столом.

Полищук стоял в сторонке, ожидая указаний.

— Садись, — сказал ему командир бригады.

Староста сел.

— Сколько саней посылаешь в больницу с дровами? — спросил Зарубин Полищука.

— Четверо.

— Так… — Зарубин прикрыл глаза ладонью, о чем-то сосредоточенно думая.

Костров наблюдал за ним, ожидая, что он скажет дальше.

— Ну? — как бы очнувшись, спросил Зарубин после минутного молчания. — На чем мы остановились?

— На четырех санях, — ответил Костров, сдерживая улыбку. Он догадывался, что командир бригады думал сейчас совершенно о другом.

— Чьи сани, лошади? Кто их пригоняет сюда? — интересовался Зарубин.

Строгие глаза, властная, сдержанная речь командира партизанской бригады внушали почтение Полищуку. Он с опаской поглядывал на Зарубина, боясь вызвать у него вспышку гнева. Ему довелось слышать от партизан, что командир их строг и любит во всем точность и ясность.

Подбирая каждое слово, Полищук растолковал, что подводы и сани обычно присылает управа и наряжает на трое-четверо саней одного возчика. Но поскольку на леспромхоз ложится обязанность разгружать и укладывать дрова в городе, приходится выделять своих людей. В таких случаях он, староста, наряжает полицаев или стариков, живущих в леспромхозе.

Зарубин смотрел в одну точку. Какая-то неотвязная мысль продолжала беспокоить его.

— А кто сейчас поедет с санями? — заговорил он. Староста посмотрел на Кострова, как бы прося его помощи. Он не знал, кого пошлет Костров.

— На каждые сани посадим по одному человеку, — ответил Костров. — На одних — возчик, на других — полицаи, на двух других — Охрименко и Макуха.

Зарубин поинтересовался, какой дорогой можно попасть к больнице и обязательно ли надо ехать через город.

— Нет, не обязательно, — ответил Полищук. — Есть объездная дорога, через нижний мост.

Зарубин достал из планшетки карту, разостлал ее на столе и начал рассматривать.

Знакомая карта, над которой часто склонялись головы командиров, была испещрена пометками и воскрешала в памяти много ушедших в прошлое боевых эпизодов.

— Какую дорогу ты имеешь в виду, покажи, — строго сказал командир бригады.

Староста засуетился, зачем-то выдвинул ящик стола и полез в него, потом раскрыл стоящую в углу тумбочку, вернулся к столу и, наконец, промычав что-то невнятное, скрылся во второй комнате.

— Глаза, видать, не найдет, старая колода, — пояснил дедушка Макуха.

Полищук вернулся с большими очками в медной оправе, которые он протирал на ходу полой рубахи. Водрузив очки на нос и упершись руками в колени, Полищук склонился над картой.

— Ну? — нетерпеливо спросил Зарубин.

Полищук молчал.

— Где же эта дорога?

Староста по-прежнему молчал.

— А?

Полищук выпрямился и смущенно обвел глазами присутствующих.

— Не вижу что-то дороги, — растерянно пробормотал он.

— Нету ее тут? Не обозначена? — допытывался Зарубин.

— Ничего не разберу.

— А что видишь? — нахмурив брови, спросил Зарубин.

Губы у старика дрогнули, и он сознался:

— Ничего не вижу…

Это вызвало общий смех. Зарубин улыбнулся. «Что мы от старика требуем? — подумал он. — Наверное, и карту видит впервые! »

— Совсем ничего не видишь? — смеясь, спросил Охрименко.

— Все вижу, но ничего не разберу.

Дедушка Макуха хлопнул себя по ляжкам и хихикнул.

— Говоришь — китайская грамота? Это тебе, мил парень, не в старостах ходить, — уколол он Полищука.

Полищук беспомощно развел руками.

— Не приходилось иметь с ней дела, вот что, — оправдывался он. — А ты, видать, искушен в этой науке? — обратился он к Макухе.

Дед сразу перестал смеяться.

— Искушен, искушен! — передразнил он старосту. — Обо мне сейчас речи нет. Мой черед еще не подошел.

Зарубину вдруг стало жаль старика. Он пришел ему на выручку.

— Ты сам бывал в больнице когда-нибудь? — спросил он старосту.

Обрадованный тем, что со злополучной картой покончено, Полищук оживился, разгладил желтую, прокуренную бородку и рассказал, что лет пять-шесть назад ему довелось бывать в больнице. Он доставлял туда пиломатериалы. Полищук хорошо помнил объездную дорогу и расположение зданий на территории больницы.

Рассказ старосты удовлетворил Зарубина. Он встал, заложил руки в карманы, прошелся по избе и остановился у окна. На дворе сгущались сумерки. Тихой, безлюдной выглядела единственная улица леспромхозовского поселка. Никого не видно на ней. Окна в домишках закрыты наглухо ставнями, не пропускают света. А может, дома пустуют.

В голове Зарубина вырисовывался возникший совершенно неожиданно план, и командир, с того момента как заговорили о вывозке дров, все время напряженно думал о нем.

— Свет есть? — спросил он, резко повернувшись на каблуках.

— Сейчас, — ответил староста и выбежал из комнаты.

Возвратился он с ярко горящей керосиновой лампой.

Начали инструктировать Охрименко и Макуху, которые должны были на рассвете отправляться с дровами в больницу. Перед партизанами поставили задачу разведать движение по дороге, запомнить, где будут встречаться патрули, узнать, как производится проверка документов по пути. Самое же главное — попасть с дровами на территорию больницы, там заночевать, понаблюдать за ночным режимом, разведать, какова охрана, где стоят посты.

— Теперь вам остается хорошо поспать, — сказал Зарубин.

Охрименко и Макуха уже хотели воспользоваться советом, но вмешался староста.

— Зачем спать? Надо подкрепиться на ночь. Пойдемте-ка со мной, сыночки, старуха кое-что придумала.

— Пойдем, папаша, — согласился Макуха, и они с Охрименко отправились в другую половину.

Зарубин и Костров остались одни. Зарубин аккуратно сложил карту и положил опять в планшетку. Затем скрутил тонкую длинную цигарку, подал кисет Кострову и задымил.

— Мыслишка у меня возникла, — сказал он, отгоняя рукой клубы дыма.

— Чувствую, — отозвался Костров, — и, кажется, догадываюсь, когда она у вас возникла.

Зарубин затянулся и удивленно посмотрел на начальника разведки.

«Неужели догадался? » — подумал он.

— Ну, говори, кудесник, когда?

— Когда заговорили о четырех санях, — ответил Костров.

Зарубин рассмеялся.

— Совершенно верно. Мыслишка еще не оперилась, но мне думается, что в ней есть хорошее зерно. Надо выяснить у Полищука еще одну деталь, и тогда обсудим.

Вошел Полищук и в нерешительности остановился. «Помешал или нет? » — было написано на его лице.

— Прошу закусить, — пригласил он.

Зарубин посмотрел на Кострова.

— Если останемся ночевать, — сказал он, — то придется закусить.

— Конечно, останемся, — уверенно ответил Костров, — особых дел не предстоит, да и лошадям надо дать отдохнуть.

Когда сели за стол, Зарубин обратился к Полищуку:

— Немцы нас не накроют на твоей лежанке?

— Что вы! — с обидой в голосе ответил староста. — Можно ли об этом думать? Отдать тогда меня на мыло, если таких гостей не уберегу. Отдыхайте, как дома, а то еще и лучше.

— Хорошо, — сказал Зарубин. — Поинтересовался я потому, что первый раз в гостях у тебя. А теперь вот что скажи: сколько ты еще обязан доставить дров для школы?

Староста нахмурил лоб. «Для какой школы? … — недоумевал он. — Говорили все время о больнице, а тут какая-то школа появилась».

Костров пояснил, что речь идет о больнице.

Тогда Полищук ответил, что надо вывезти еще кубометров полтораста.

— Остановка за людьми. Пилить и колоть некому, — добавил староста, — а в другом виде там принимать дрова не хотят.

Зарубин подмигнул Кострову и продолжал спрашивать:

— А если надо будет заготовить дрова к определенному сроку, ты заготовишь?

— Сделаю все, что можно.

— Это неверно. Надо делать то, что нужно, а не то, что можно, — поправил его Зарубин.

— Согласен с вами, но говорю так потому, что боюсь — рук не хватит.

— И при нашей помощи?

— Тогда дело другое.

Зарубин спросил: могут ли прислать за дровами сразу много саней? Полищук ответил, что все зависит от того, сколько будет заготовлено дров. Стоит ему завтра сообщить в управу, что для больницы заготовлено, допустим, двести кубометров, послезавтра, — Полищук в этом уверен, — ему пришлют хоть сто саней.

— Теперь мне все более или менее ясно, — сказал Зарубин, вставая из-за стола. — Дело, Георгий Владимирович, складывается неплохо. Пожалуй, можно лезть на печку, о которой ты мне так много рассказывал.

Полночи ушло на разговоры. Командир бригады и начальник разведки вчерне набрасывали план разгрома школы. Когда Зарубин изложил свои соображения, Костров сказал:

— Гениально! И главное — просто.

На рассвете, покидая дом гостеприимного старосты, Зарубин давал Полищуку последние указания:

— Завтра я пришлю десяток ребят. Пусть заготавливают дрова. А ты разведай насчет транспорта. Как только увидишь, что дело пошло, давай заявку. Заказывай побольше, не стесняйся. Людей у нас хватит. Когда заявку примут, немедленно поставь нас в известность. Ты понял меня?

— Очень даже хорошо.

— Ну, бывай здоров!

Первые проблески ясного зимнего утра застали группу партизан у замерзшего, покрытого нетронутым снегом озера. Группа состояла из шестнадцати человек — делегатов партизанской межбригадной партийной конференции.

Впереди всех бодро, твердой, пружинистой походкой шел Зарубин. Он поднялся на правый, крутой берег озера, подошел к холмику, окруженному березами, остановился и снял шапку. Вслед за ним обнажили головы и остальные.

Тут, под холмиком, усыпанным снегом, в братской могиле лежали боевые друзья: Селифонов, Дымников и другие.

Партизаны постояли несколько минут молча, вспоминая ту темную, тревожную ночь, когда отряд прорывал кольцо блокады…

Предстояло пересечь железную дорогу, шоссе, а затем пройти восемнадцать километров на запад.

Все делегаты понимали, каким значительным событием в партизанской жизни является первая партийная конференция. Она — свидетельство большого роста народного движения против захватчиков, она — результат огромной работы, проведенной коммунистами-партизанами за период лесной борьбы.

Делегаты должны были обсудить на конференции задачи борьбы с врагом в новом, сорок третьем году и выбрать подпольный окружной комитет. Предстояло наметить меры для дальнейшей активизации боевой деятельности отрядов, для дальнейшего подъема народной войны во вражеском тылу.

…До полудня светило веселое солнце. В час пополудни погода изменилась. Густая молочная мгла, точно вата, заволокла все вокруг. Солнце как бы растворилось в небе. Для делегатов такая погода была как нельзя кстати: туман часто выручал партизан.

Уже ночью подошли к железной дороге. Залегли в сотне метров от полотна в снегу, под косогором. Рузметов и Снежко ползком отправились вперед и скрылись в темноте: надо было разведать возможность перехода через линию.

— Прохватывает, — тихо пожаловался кто-то, зябко поеживаясь.

— Как и полагается. Морозец правильный.

— Вот это делегаты я понимаю, — проговорил Охрименко. — На брюхе на конференцию ползем. Будет о чем рассказать сынам и внучатам. Это тебе не на поезде, не на машине, с суточными и командировочными.

— Чш-ш, — предостерегающе зашипел Зарубин.

Смолкли. Прислушались. Со стороны железной дороги доносились, все усиливаясь, звуки незнакомой песни.

Пели немецкие солдаты, совершавшие ночной обход путей.

Чужая песня не трогала сердце, не касалась души. Вскоре она потерялась в ночной тишине, замерла.

Перед командиром бригады выросла фигура Рузметова.

— Можно идти, — сказал вполголоса начальник штаба.

— Как насчет мин? — поинтересовался Зарубин.

— Незаметно. Мы присматривались. Может быть, под снегом, глубоко. Я и Королев пойдем впереди.

Все поднялись.

Железную дорогу перевалили быстро и снова вошли в лес, занесенный снегом. Ни дорог, ни троп. Партизан Королев — отрядный аккордеонист — по каким-то ему одному ведомым приметам и признакам уверенно вел группу. Впрочем, он вместе с Охрименко уже несколько раз хаживал этим маршрутом в соседнюю бригаду.

Около шоссе лежали с полчаса. Надо было пропустить растянувшуюся автоколонну.

— Вот бы когда поиграть с ними, — заметил Веремчук, поглядывая на пробегающие машины.

— Терпи, Борис. Поиграем на обратном пути, если удастся, — успокоил его Бойко.

Но вот и шоссейная дорога осталась позади.

— Теперь будет спокойнее, — весело заявил Королев. — Можно и закурить. Глушь, болота… Тут уже хозяйничают локотковские ребята.

— А правильно идем? — спросил Костров.

— Правильно, товарищ капитан. Насчет этого не беспокойтесь. Через три-четыре часа будем на месте.

Конференция приступила к работе рано утром. Она проходила в деревушке, которая уже давно была занята партизанами локотковской бригады. На далеких подступах к деревне Локотков выставил усиленные заслоны, засады, секреты. В тех направлениях, откуда можно было ожидать появления гитлеровцев, дороги заминировали.

Партизаны Локоткова чувствовали здесь себя уверенно, спокойно, как хозяева, ходили группами по деревне, распевали песни.

Через всю неширокую улицу висело полотнище, сшитое из парашютного шелка. На нем четкими буквами было написано: «Привет делегатам первой партизанской межбригадной партконференции! Смерть гитлеровским захватчикам! »

В небольшое помещение школы втиснулось около восьмидесяти делегатов. «В тесноте, да не в обиде», — шутил Пушкарев.

Добрынин познакомил своих делегатов с командирами соседней бригады. Разговорились. Внезапно появился начальник разведки Лисняк. Он что-то громко говорил и энергично проталкивался вперед, сопровождаемый шутками и смехом. Приблизившись к Зарубину, Лисняк раскинул свои мощные руки.

— Ну-ка, давай обниматься! — Он сдавил в своих мощных объятиях Зарубина. — Еще на коней будем спорить? — спросил он и захохотал раскатистым басом.

Потом он принялся жать руки Кострову, Рузметову и остальным гостям.

…У маленького стола, покрытого красным полотнищем, встал Пушкарев и попросил делегатов занять места. Мгновенно наступила тишина. Конференция открылась. В президиум избрали семь человек, еле-еле разместившихся за столиком.

Основному и единственному докладчику Пушкареву время не ограничивали, да он и сам не растягивал доклад. Он был скуп на слова и говорил только о самом главном.

Все с вниманием слушали секретаря подпольного комитета.

— Что можно сказать, дорогие друзья, о проделанной работе, чтобы было коротко и понятно? — начал Пушкарев. — В памятном сорок первом году осталась нас, коммунистов, в этих лесах малая горсточка, тридцать шесть человек, а сейчас вот здесь собралось одних делегатов восемьдесят человек. Это же армия! Я прошу поднять руки тех делегатов, которые до прихода в партизанские отряды были беспартийными.

Поднялось множество рук, по комнате прошел говор, раздались возгласы удивления.

— Вот лучший показатель нашей работы, — сказал Пушкарев. — Абсолютное большинство делегатов — молодые коммунисты, пришедшие в наши ряды в дни борьбы с врагом. Они успели не только вступить в партию, но и завоевать доверие своих товарищей, оказались их избранниками на конференцию. А что пришлось нам пережить, давайте вспомним…

В памяти делегатов возникли тяжелые дни сорок первого года, первые, еще неуверенные шаги отрядов, поиски активных средств борьбы, подготовка кадров командного состава, подрывников, разведчиков, разработка планов боевых операций, радость успехов, горечь неудач…

— Я верю, что наша конференция войдет в историю борьбы советского народа с иноземными захватчиками, — продолжал Пушкарев. — Это необычная конференция. Шесть делегатов не дошли до этой комнаты. Их на пути встретил враг, и они погибли в схватке с ним. Все присутствующие, как видите, сидят с оружием в руках, готовые встретить врага. У входа стоят пулеметы. Я не ошибусь, если скажу, что едва ли кому-нибудь из нас довелось ранее участвовать в работе такой конференции. Уже одно то, что мы, большевики-партизаны, под носом у оккупантов, на земле, которую они считают покоренной, собираемся в таком количестве и решаем, как лучше бить этих самых оккупантов, говорит о том, что мы хозяева русской земли.

Пушкарев познакомил делегатов с итогами партизанской борьбы, и эти итоги вызвали у каждого из присутствующих чувство гордости. Да и было чем гордиться, — хорошо поработали советские патриоты. Но впереди еще много трудностей, много испытаний, и об этом секретарь предупреждал коммунистов.

— Свою борьбу с гитлеровскими захватчиками мы должны сочетать и увязывать с интересами и планами командования Красной армии, — продолжал Пушкарев. — Фронт требует усиления диверсионных ударов по коммуникациям врага, и мы обязаны усилить их. Надо оседлать железные дороги, шоссе, большаки, проселки, надо дать почувствовать оккупантам, что мы — везде, мы — всюду. Подрывать мосты и пускать под откос воинские эшелоны надо регулярно, ежедневно, даже по нескольку раз в день, по заранее разработанному твердому, нерушимому графику. Надо поставить задачу — ни одного дня без крушения на железной дороге. Другая задача — еще шире поднимать народ на борьбу с врагом, сильнее разжигать в человеческих сердцах ненависть к оккупантам. Я беседовал со многими коммунистами и пришел к выводу, что некоторые из нас недооценивают работу среди населения районов, временно захваченных врагом: на это, дескать, нет времени. Так большевики говорить не имеют права. Может не хватать времени на отдых, на сон, на еду, но на работу его должно хватать. Давайте запомним это.

Делегаты одобрительно зашумели.

— Народ верит в победу, верит, что Красная армия разобьет врага, но ведь одной веры недостаточно. Запомните и разъясняйте всем, что за верой должны следовать дела. Это не мои слова. Они принадлежат любимцу народа и партии, железному Феликсу Дзержинскому, чье имя носит бригада товарища Локоткова. Это был девиз Дзержинского. Мало верить в победу, — надо биться за нее.

Пушкарев говорил о необходимости усилить подпольную борьбу в городах и поселках, селах, деревнях, подчеркивая при этом, что работа подпольщиков ответственна, сложна и опасна, что на их пути встретится много разочарований и трудностей, что неизбежны жертвы.

— Мы знаем, что арест тяжелейшее испытание для партизана-подпольщика. Арест, попросту говоря, обычно равнозначен смерти. Провокацию и шантаж уговаривания и запугивания, издевательства и пытки — все пускает в ход гестапо, чтобы сломить волю и дух советского патриота. Этого никогда нельзя забывать товарищам, решившим посвятить себя подпольной работе. Были среди нас бойцы, смертью которых мы можем гордиться. Партизан Герасим Багров был схвачен фашистами с экземплярами подпольной газеты «Вперед». Он не только ничего не сказал гестаповцам, но вообще не промолвил ни единого слова. Это геройство! На такие подвиги способны только люди, ставящие интересы родины превыше всего. Но были среди нас и люди, которые, попав в лапы гестаповцев, оказались малодушными, струсили. Надеясь спасти свою жизнь, они рассказывали о себе, о товарищах, о своей работе. В итоге же получалось, что они губили и себя и дело, которому обещали Честно служить. Подпольщик должен уметь стянуть свое сердце железными обручами и терпеть. Подпольщик должен не только бороться, — он должен, когда это нужно, уметь и умереть за дело, которое Родина доверила ему.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒