ОДИННАДЦАТЬ 2 страница

– Боюсь, на этот раз тебе придётся обуздать свой пыл, Хикси, – строго заметил ей Квиллер. – Мы все попали в серьезную переделку. Придерживайся фактов и не вздумай распускать ложные слухи, чтобы подурачить ими полицейских или повеселить местных жителей.

– Ты такой душка, когда изображаешь из себя строгого дядюшку, – засмеялась она.

– А что, если мы обсудим этот вопрос за обедом? – смягчившись, спросил Квиллер. – У меня заказан столик в «Типси».

– А где Полли? – резонно поинтересовалась она.

– В отъезде.

– Замётано! Ты будешь целиком в моём распоряжении. До встречи в ресторане!

Городок Кеннебек, где находился ресторан под названием «Типси», располагался к северо‑ востоку от Пикакса. Дорога пролегала через сельскую местность, которая четыре года назад, когда Квиллер только переехал в Пикакс, показалась ему дикой и таинственной. Теперь же вид Мускаунти вселял в него чувство домашнего уюта. Каменистые пастбища, картофельные фермы и овцеводческие ранчо… а также участки дремучего леса, в которых жили тысячи белохвостых оленей… и высохшие по осени злаковые поля, откуда взлетали ввысь тучи чёрных дроздов и принимались кружить хороводы над головами проезжающих… захудалые дымовые трубы заброшенных шахт, обнесенных забором с табличкой «Опасно для жизни».

Первым признаком Кеннебека была видневшаяся издалека башня зернового элеватора – сущий небоскрёб для северной части штата. За ним появлялась водонапорная башня, на которой был изображен герб города, недавно обновлённый свежей краской. Какой‑ то художник‑ весельчак, явно не страдавший страхом высоты, по заказу властей изобразил на водонапорной башне каждого городка свой герб: мотыгу, рыбу, лодку, оленя, улыбающийся лик и сосну. Башня Кеннебека приветствовала приезжающих силуэтом кота. Это был процветающий городок с широкой главной улицей, где пешеходную часть отделял бордюрный камень; были здесь дома‑ совладения, дом для престарелых и другие новшества времени. И это после того, как в 1930 году Кеннебек едва не превратился в город‑ призрак.

К счастью, какой‑ то предусмотрительный чиновник, пострадавший после отмены сухого закона, вернулся в свой родной Кеннебек и на законных основаниях открыл здесь ресторан с баром. С собой он привёз белую кошку с увечной лапкой, на которую та прихрамывала, и клочком черной шерсти на голове, напоминавшим кокетливо надетую шляпку. Под стать её внешнему виду кошку прозвали Типси, иными словами – слегка подшофе. Её умилявшие всех забавные шалости и благодушный настрой привлекали посетителей со всей округи. Так благодаря Типси и хорошим бифштексам, Кеннебек вернул себе место на карте страны.

Поджидая Хикси в баре, Квиллер потягивал из стакана минеральную воду, в которой плавал ломтик лимона. Его гостья прибыла, когда он уже приступил к третьей порции. Судя по всему, дама была в растрёпанных чувствах.

– Эй, побыстрее! – раздраженно бросила она официанту. – Мартини! Двойной! Вот теперь я готова извиниться за опоздание.

Бармен вопросительно посмотрел на Квиллера, потом на Хикси и вновь на Квиллера, будто хотел спросить: «Где же миссис Дункан? »

– Ты не поверишь, Квилл, – начала она в своей привычной трагикомической манере, – я ехала по шоссе Скатертью дорога, где вокруг ни души. И влетела в аварию с другой машиной.

– Это надо сильно постараться.

– Сейчас расскажу всё по порядку. Доехала я до Мейфус‑ роуд, и тут откуда ни возьмись появилась машина и понеслась на запрещающий знак! На десять миль вокруг нас никого, а мы умудрились столкнуться. Почему я вечно попадаю в какие‑ то невероятные истории?

– У тебя к ним предрасположенность, Хикси, – сочувственно произнёс Квиллер, вспомнив, как однажды её случайно заперли в уборной, как угораздило её поджечь себе волосы, как ошиблась она с выбором избранника жизни и многое другое. – К счастью, ты не пострадала.

– Я была пристёгнута, но пассажирское сиденье смято в лепешку. Пришлось ждать аварийку, чтобы отбуксировать машину в Пикакс.

– Как же ты добралась сюда?

– Подкинул шериф. Он просто душка, если б ещё не его шляпа. Терпеть не могу эти шляпы с полями. После обеда подбрось меня в авторемонт, мне обещали дать машину напрокат.

Они заняли столик под портретом добродушной Типси и выбрали блюда из написанного мелом на доске меню: бифштекс или рыба на выбор; суп, что и всегда, фасолевый. На гарнир, как обычно, предлагалась варёная морковь, выращенная по‑ домашнему, поэтому маленькая и сладкая. Мелкий местный картофель, сваренный в мундире, по запаху напоминал ирландский, а бифштекс всегда был изготовлен из качественного мяса.

– До тебя уже добралась полиция? – спросил Квиллер.

– Пока нет. А ты с кем‑ нибудь говорил?

– С Ларри. Он боится, как бы убийцей не оказался кто‑ нибудь из клуба, но я думаю, он ошибается. – Квиллер пригладил усы.

– Тебе известно что‑ то такое, чего не знаем мы?

– У меня предчувствие, только и всего.

Предчувствие у Квиллера всегда сопровождалось особым ощущением, вроде пощипывания у корней усов, чему объяснения он найти не мог и потому отказывался обсуждать. Годы работы в криминальном отделе вкупе с его природным любопытством породили в нем интерес к расследованию преступлений, и стоило ему напасть на верный след, как в подтверждение этому он ощущал покалывание над верхней губой.

Суп принесла шустрая, жизнерадостная седовласая толстушка и посоветовала им съесть всё подчистую.

– Откуда они только берут таких веселушек? – изумился Квиллер. – Не иначе как подыскивают по объявлению: «Требуется толстая седая официантка, умеющая быстро и весело справляться со своими обязанностями. Предпочтение отдается бабушкам! »

На второе они заказали бифштекс с каким‑ то гарниром.

– У меня есть потрясающая идея, – сообщила Хикси, расправляясь с фасолевым супом,

– Давай выкладывай. – У Хикси всегда рождались романтичные идеи, которые обычно увенчивались успехом. Вот только с Коко её замысел не удался. Кот отказался участвовать в коммерческой телепередаче, несмотря на весь ассортимент предложенных ему изысканных кошачьих лакомств. Это Хикси принадлежала идея назвать новую газету «Всякая всячина», которая местными жителями была встречена с восторгом, и именно Хикси убедила Денниса назвать его новую фирму «Строительная ассоциация Гаф энд Паф».

– Скажи, ты видел рекламу моего нового конкурса? – спросила она.

– Да. Откуда тебе пришла эта мысль?

– Понимаешь, Квилл, пока я разъезжала по Мускаунти, распространяя рекламки, мне встретилась чуть ли не тысяча чёрно‑ белых кошек! Их всех считают потомками Типси. Вот я и подумала, почему бы не организовать нам конкурс кошек, похожих на Типси. Торговая палата Кеннебека с радостью ухватилась за такую возможность. Они обещали изготовить рекламные афиши и рубашки.

– И «Всякая всячина», конечно, тоже не поскупится на дополнительную рекламу, – добавил Квиллер.

– Естественно! У нас даже есть отличный лозунг. Настоящая Типси, как ты знаешь, была очень милой и забавной кошкой, так вот, наш лозунг будет звучать так; «Всех милее и забавней». Что скажешь?

– Возможно, это как раз то, что местным жителям надо. У тебя есть заготовки вступления?

– Сколько угодно!

Подали бифштекс, и разговор зашёл сначала о еде, потом о ходивших в редакциях сплетнях и, наконец, о дне открытых дверей в амбаре.

Когда официантка принесла им пудинг, Квиллер спросил Хикси;

– Одного взять в толк не могу: по каким параметрам ты собираешься оценивать кошек на конкурсе?

– Хорошо, что ты задал этот вопрос, Квилл. Нам пришлют моментальные снимки кошек, из которых мы выберем пятьдесят самых лучших. Их привезут в Кеннебек на финальный тур, на котором ты, надеюсь, будешь членом судейской коллегии.

– Погоди, Хикси! – прервал её Квиллер. – Видишь ли, я всей душой готов поддержать твоё начинание, но судить пятьдесят живых кошек – это не по мне.

– Твоё имя в списке придаст престиж конкурсу, – резонно заметила она. – Лайл Комптон уже дал согласие на судейство.

– Ради того чтобы взорвать общество, наш главный инспектор пойдёт на что угодно. Он уже вполне мог бы баллотироваться в губернаторы. Кто ещё в списке судей?

– Милдред Хенстейбл.

Квиллер погладил усы. Недавно овдовевшую тещу Роджера Мак‑ Гилливрея Квиллер глубоко уважал, как, впрочем, и её кулинарные способности.

– Ладно, – согласился он, – уговорила, хотя ничего хорошего мне от этого не светит.

За кофе Хикси вернулась к убийству Ван Брука.

– С Хилари было просто невозможно договориться о рекламе «Генриха Восьмого». Почти все, с кем я ни говорила, на него имели зуб.

– Но кого‑ то одного из них Хилари достал больше других, – сказал Квиллер. – В его жизни, видимо, были тёмные закоулки, о которых никто не знал.

– Ты имеешь в виду наркотики?

– Вряд ли, хотя уверен, что желание навесить директору средней школы ярлык торговца наркотиками вполне соответствует твоему богатому воображению. Однако в этом вопросе Мускаунти абсолютно непогрешим… Это одно из преимуществ здешней жизни. Мы можем посетовать разве что на алкоголизм – по крайней мере пока.

– Вертолёт шерифа частенько прочёсывает пригородный участок между Чипмунк и Перпл‑ Пойнт.

– Они ищут браконьеров, а не производителей марихуаны. Что на этот счёт думает Гарри Пратт? Тебе до сих пор во всех видится Гарри?

– Последнее время нет, – ответила Хикси. – Теперь он кажется мне волосатой обезьяной. Встретив Денниса, я поняла, что мне больше по душе бритые мужчины.

Квиллер вновь взял на себя роль заботливого дядюшки:

– Надеюсь, ты знаешь, что Деннис женат и счастлив в браке, Хикси. Не готовь себе очередного разочарования. У него великолепный двухлетний малыш – весь в него. Его жена скоро продаст дом в Сент‑ Луисе, и они всей семьей поселятся здесь.

– Что‑ то она не слишком с этим торопится, – парировала Хикси. – Деннис говорит, что она не хочет жить в четырёх сотнях миль от всего на свете. – И добавила серьёзным тоном: – Не знаю, стоит ли об этом говорить или нет, Квилл, но сегодня утром, услышав по радио новости, я позвонила Деннису, но его не оказалось дома. Я оставила сообщение на автоответчике.

– Возможно, он спал и не хотел, чтоб его беспокоили, – предположил Квиллер. – Этой ночью никому из нас не пришлось долго спать.

– Но я выглянула в окно на автостоянку, и его машины на месте не оказалось.

– Возможно, он поехал с кем‑ нибудь домой. Тебе это не приходило в голову?

– Не думаю. Сегодня днем, когда его фургон так и не появился на стоянке, я сказала об этом домоуправляющей. И оказалось, ей сообщил ночной сторож, что Деннис уехал на рассвете – вскоре после того, как вернулся домой. Он ничего не сказал, но выглядел встревоженным. За ворота выехал на полной скорости и помчался в сторону шоссе так, что скрипели покрышки.

ТРИ

Вернувшись из ресторана в воскресенье вечером, Квиллер в прихожей наступил на какой‑ то мелкий предмет, другой такой же поддал ногой рядом с шифоньером, а третий нашёл под ковриком. Это были металлические печатные формы из наборной кассы, которую он недавно начал собирать. Кошкам тоже пришлось по вкусу его новое хобби: они любили таскать литеры из кассы. На этот раз его питомцы позарились на маленькие формы рыбы, кролика и петуха. Возможно, этим они хотели что‑ то сказать, или просто шаловливым лапкам литеры оказались по размеру.

Войдя в дом, Квиллер увидел горевшую на автоответчике сигнальную лампочку и тотчас нажал кнопку, чтобы прослушать оставленное сообщение.

– Квилл, – говорила Полли, – я вернулась из Локмастера позже, чем рассчитывала. Сегодня вечером мне не звони. Я очень устала и собираюсь пораньше лечь спать.

И больше ничего – ни одного ласкового слова. Верно, Полли и впрямь очень устала. Чем же она занималась в ресторане «Конь‑ огонь» после завтрака?

Сам же Квиллер, несмотря на то что прошлой ночью спал всего пятнадцать минут, был полон сил. Его подмывало встретиться с шефом полиции Броуди, хотя он вовсе не хотел совать нос не в своё дело. Да и вряд ли его друг оценил бы совет непрофессионала. В бытность криминальным репортером в Центре Квиллер написал целую книгу о городских преступлениях, которая хорошо разошлась, но даже это, пожалуй, не давало ему права обращаться с предложением к такому профи, как Броуди.

Квиллер заварил себе кофе и устроился в кресле, положив ноги на скамеечку. Молниеносно Юм‑ Юм заняла своё место у него на коленях, а Коко, навострив уши, улегся у его ног. Они были готовы к серьёзному разговору.

– Итак, – начал он, – на сей раз мы имеем дело с преступлением, которое удастся раскрыть либо сразу, либо никогда. А вы как думаете?

Коко заморгал, из чего Квиллер сделал вывод, что у кота нет своих соображений. Котов вообще теории не интересуют, напомнил он себе.

– Я не верю, что преступление совершил кто‑ то из клуба, – продолжал размышлять он, поглаживая усы, – хотя объяснить этого не могу, просто чую нутром. Если Броуди зациклится на членах клуба и будет натравливать их друг на друга, он только упустит время.

– Йау, – согласился Коко.

– Рад, что ты со мной согласен. Единственное, что ему нужно сейчас сделать, так это заняться личностью самой жертвы. Кто он был на самом деле? Откуда произошло имя Хилари Ван Брук? Мы знаем, что к нам он приехал из Локмастера, а где он обитал прежде? Совершенно очевидно, что он родом не из здешних мест. Тогда почему этот человек выдающегося ума, космополитического происхождения и с великолепными рекомендациями вдруг поселился в провинции? Где он проводил уикенды? Зачем ему понадобился такой большой дом на Гудвинтер‑ бульваре?

Квиллер забыл, что сам приложил руку к тому, чтобы директор перебрался в Пикакс. Четыре года назад – четыре долгих и наполненных событиями года – Квиллер без особой охоты поселился в Мускаунти, чтобы вступить в права наследства имения Клингеншоенов; он вовсе не рвался к богатству, он был известным журналистом, зарабатывавшим себе на жизнь криминальной хроникой. Вполне довольствовался однокомнатной квартирой со скромным гардеробом, который в случае нового назначения можно было упаковать за минуту. Когда же на него свалились миллионы, он не воспылал интересом к финансовым делам и, чтобы пристроить куда‑ то своё состояние, решил проблему очень просто: учредил Мемориальный фонд Клингеншоенов. Правление фонда незамедлительно приступило к своим обязанностям и щедрой рукой принялось раздавать премии, стипендии и кредиты на благо общества.

Оказалось, что наиболее остро нуждалась в поддержке местная система школьного образования, получавшая самые низкие дотации в штате. Неожиданно полившиеся к ним из Фонда Клингеншоенов деньги пошли на приобретение школьного инвентаря и на жалованье учителям. Тогда‑ то главному инспектору местных школ Лайлу Комптону и пришла мысль, воспользовавшись этим рогом изобилия, соблазнить высокой оплатой знаменитого директора средней школы Локмастера Хилари Ван Брука. Несмотря на то что в Локмастере считали жителей Мускаунти сборищем дикарей, не способных выиграть даже в футбольном матче, Ван Брук принял вызов Пикакса и подписал выгодный для себя контракт. Под его руководством школа Пикакса получила всеобщее признание, учебная программа расширилась и всё большее число выпускников стало поступать в колледжи. Правда, в физической подготовке никаких изменений не произошло, тем не менее учителя и родители не уставали восхищаться чудо‑ директором, при всем своём неприятии его самонадеянности и самовлюбленности и проводимой им бездушной политики.

За несколько месяцев до гибели Ван Брук направил в Театральный клуб письмо, в котором в своей привычной резкой и циничной манере предложил им вместо столь почитаемых местной публикой легких комедий, мюзиклов и мистерий поставить Шекспира, вызвавшись самолично руководить постановкой. Предложенная им пьеса «Прославленная история Генриха Восьмого» встретила у старейшин клуба глубокое неодобрение.

– Я хочу с тобой посоветоваться, – обратилась к Квиллеру Кэрол Ланспик. – Фонд К. в случае провала спектакля может нас разогнать. Идея Хилари нам всем не по душе, но у Лошака репутация не знающего поражений гения. Мы попросили его встретиться с правлением директоров для обсуждения этого вопроса и тебя тоже приглашаем на эту встречу. Можешь прихватить с собой диктофон, если хочешь. Вдруг там появится материальчик для твоей колонки – скажем, мы решим наступить на горло собственной песне.

Встреча состоялась за обеденным столом «Нью‑ Пикакс отеля», построенного в 1935 году на месте сгоревшего старого. После обеда, состоявшего из куска мяса и запечённого картофеля (ресторан никогда не славился своей кухней), правлению пришлось ждать почётного гостя. Ван Брук отказался принять участие в обеде и когда наконец с большим опозданием, за которое не счёл нужным извиниться, прибыл, Кэрол объявила собрание открытым и попросила директора разъяснить присутствующим суть своего предложения. Вместо ответа он зачитал адресованное им письмо, намеренно выделяя интонацией особо ядовитые места, как будто члены правления были не способны его прочесть.

– Он просто невыносим, – услышал Квиллер чей‑ то громкий шепот. Надо сказать, что у директора был звучный, хорошо поставленный голос, так что его вполне можно было принять за профессионального актера. Закончив читать, он принялся блуждать глазами по потолку и стенам.

Старейшины клуба и члены правления обменялись недоуменными взглядами. Первым, оправившись от потрясения, заговорил Скотт Гиппел, торговец автомобилями, являвшийся ценным достоянием клуба. Его необъятная туша занимала целиком два стула.

– На такую тяжёлую пьесу публика не пойдёт, – произнёс он.

– После того как мы получили письмо мистера Ван Брука, я прочитала пьесу дважды, – вступила в разговор Кэрол Ланспик, – и, к сожалению, должна сказать, что не нашла ни одной запоминающейся или достойной цитирования строки, кроме первой: «Я нынче здесь не для веселья, нет! »

– Вот‑ вот, как раз после неё половина зрителей встанет и уйдёт, – добродушно заметил Гиппел и всем телом затрясся над собственной шуткой.

За ним выступил председатель постановочного комитета, пенсионер и бывший учитель английского языка:

– Мистер Ван Брук в чём‑ то прав. Сейчас самое время ставить Шекспира. Вопрос лишь в том, годится ли нам эта пьеса? Неизвестно вообще, написан ли «Генрих Восьмой» Шекспиром. Простите за смелое утверждение, но мне кажется, что эта хроника – порождение коллегиального творчества.

Квиллер бросил взгляд на Ван Брука. Тот слушал в глубоком молчании, шаря глазами по потолку и стенам, словно выискивал трещины в штукатурке.

– Позвольте ещё одно возражение, – сказала Фран Броуди. – В «Генрихе Восьмом» огромное число действующих лиц, у нас же ограниченные сценические возможности и недостаточно гримёрных. Наш театр не приспособлен для крупных постановок.

– Одна стоимость костюмов уже выльется в кругленькую сумму, – вставил Гиппел.

– И там так мало женских ролей, – заметила Кэрол.

– Лично я считаю, что пьеса чересчур скучная и длинная, – начал Джуниор Гудвинтер, юный редактор газеты «Всякая всячина», – а заключительная сцена похожа на последний иннинг в бейсболе при счёте четырнадцать – ноль – тоска смотреть.

– Позвольте мне сказать? – Ван Брук встал.

– Конечно, пожалуйста, – произнесла Кэрол с артистической улыбкой. Она бросила недовольный взгляд на мужа, который рта не раскрыл, чтобы высказать свои возражения. Как президент школьного комитета, он со своей стороны тоже уговаривал Ван Брука переехать в Пикакс из Локмастера и наряду с Лайлом Комптоном во всём ему потакал. А как же иначе? Ведь директор так много для них сделал, был таким деятельным и энергичным, да к тому же в скором времени предстояло продлевать с ним контракт. Если Ван Брук откажется его подписать и вернется в школу Локмастера, каким ударом это будет для всего Пикакса!

Ван Брук начал в своей высокомерной манере: – «Генрих Восьмой» не длиннее, чем «Ромео и Джульетта», и даже короче «Гамлета» и «Ричарда Третьего». Это к вопросу о том, что он чересчур длинный. – Он пренебрежительно взглянул на редактора. – А по поводу того, что, как вы говорите, пьеса очень скучна, замечу, что в течение трех столетий публика восхищалась её яркостью и великолепием. Более того, она освещает такие актуальные темы, как коррупция, жадность, политика и бесчестие женщин. С моральной точки зрения в ней порицается весь блеск земной и слава. Надеюсь, со мной все согласны? – Присутствующие, не зная, что на это ответить, поёжились, и директор продолжил: – Вы говорите, в пьесе слишком мало женских ролей, но зато одна из них, роль королевы Англии Екатерины, одна из самых сильных написанных Шекспиром женских ролей. Анна Болейн – вторая яркая женская роль, а роль Пожилой Леди пусть невелика, но зато сущая жемчужина. Если вы представите себе пьесу на сцене, то поймёте, что нам потребуется множество женщин для массовых сцен и эпизодов. И если вы считаете, что в «Генрихе Восьмом» нет значительных сцен, то позвольте обратить ваше внимание на арест герцога Букингема, несправедливое обвинение его в измене, сцену пиршества, на которое король Генрих является в маске без приглашения, суд королевы, её очную ставку с кардиналом Булей, прощальное раскаяние Вулси, коронацию королевы Анны и душераздирающую смерть Екатерины. – Окинув конференц‑ зал торжествующим взглядом, он продолжил: – Мне уже приходилось ставить эту пьесу раньше. В ней можно использовать некоторые технические приёмы, а именно пригласить для больших массовых сцен школьников, которые переоденутся в костюмы в школе и приедут сюда на школьных автобусах. Те, кто будет участвовать в проходных ролях и редко показываться на сцене, в качестве гримерной используют гараж, что находится за театром.

«Минуточку, – подумал Квиллер, – в гараже пока что живу я! »

– Что касается заключительной сцены, – произнёс Ван Брук, – то она представляет собой чисто политический приём и была призвана польстить тамошней монархии. Уверяю вас, этим моментом можно вполне пренебречь. «Генрих Восьмой» завершится сценой смерти Екатерины, сценой, которая по праву считается триумфальной кульминацией пьесы.

Наступила тишина. Наконец Кэрол произнесла:

– Благодарим вас, мистер Ван Брук, за то, что вы нас просветили… Примем решение сейчас? – обратилась она к собранию. – Или нам нужно время, чтобы его обдумать?

– Я считаю, – впервые за весь вечер заговорил Ларри, – что «Генрих Восьмой» будет нашей первой провальной пьесой.

– Так давайте же рискнем, – подхватила Фран Броуди, и Квиллер почуял, что в её горящих стальным блеском глазах заплясал образ королевы Екатерины.

– Ладно, будь что будет, я «за», – согласился Гиппел, – Надеюсь, с Божьей помощью нам удастся продать несколько билетов. Только как бы на сцене не оказалось больше народу, чем в зале.

– Школьники, которые будут играть копьеносцев, – сказала Хикси Райе, – дадут отличную рекламу пьесе.

– Считайте, что и я «за», – сдался Джуниор Гудвинтер, – раз вы решили убрать последнюю сцену.

Таким образом, «Прославленная история Генриха Восьмого» была поставлена на сцене клуба. Больше этот вопрос Квиллера не касался, хотя он знал, что Кэрол и Фран претендовали на роль королевы Екатерины, а Ларри и Деннис хотели сыграть кардинала Булей. Однако все согласились с тем, что роль кардинала больше подходит Ларри.

На следующий после последней пробы вечер Квиллер встретил чету Ланспиков у «Старой мельницы», откуда те выходили после позднего обеда. Разговор состоялся на стоянке.

– Полагаю, мне следует приложиться губами к твоему кольцу, – обратился он к Ларри.

– О проклятье! Булей от меня ускользнул, – усмехнулся несостоявшийся кардинал Вулси, – и Хилари хочет, чтобы я сыграл Генриха. Представляешь, этого бездельника? Мне придется отращивать бороду, чтоб не прибегать к накладной. На эту роль подошёл бы Скотт, по крайней мере, ему не пришлось бы наращивать накладками живот.

– Скотт даже под страхом смерти не выучил бы текста, – вступила Кэрол. – В лучшем случае он может запомнить последнюю строку на листе.

– Значит, играть Вулси будет Деннис? – осведомился Квиллер.

– НЕТ! – возмущенно забасил Ларри. – Хилари собирается сыграть его сам! Конечно, это вполне разумно, раз уж роль ему знакома. И ко всему он привезёт из Локмастера актрису на роль Екатерины. Она участвовала в его спектакле несколько лет назад.

– Когда начинаются репетиции? Я мог бы как‑ нибудь вечером к вам заскочить.

– В следующий понедельник, – ответила Кэрол, – пять дней в неделю, начало в половине седьмого. Обычно мы начинали в семь, чтобы успеть после работы дома поесть, но Лошак объявил, что начало в шесть тридцать. Он хочет, чтобы я была его ассистенткой и дублершей Екатерины, Поскольку она живет в шестидесяти милях отсюда, приезжать на репетиции она сможет только два раза в неделю. Так что в остальные дни читать её текст придётся мне. – Она подняла брови в знак смирения. – Не скажу, что я от этого в восторге, но если я чему‑ нибудь научусь, по крайней мере не всё будет потеряно.

– Я хотел в своей колонке напечатать биографию Ван Брука, но он наотрез отказался, – произнес Квиллер. – Без каких‑ либо объяснений.

– Это в его духе, – пожал плечами Ларри. – Где сегодня Полли?

– Даёт званый обед для сотрудников библиотеки. Что хорошенького было сегодня на обед?

– «Люциан» – превосходен! Советую, если ещё есть, взять черносливовое суфле. У них оно нарасхват.

Чета Ланспик направилась к своей машине, а Квиллер – к ресторану, некогда перестроенному из старой мельницы. Официантка посадила журналиста за его любимый столик, а Дерек Катлбринк торжественно преподнёс ему стакан с минеральной водой и корзинку с хлебом. Хотя Катлбринк был всего лишь посудомойщиком, его высоченный, в шесть футов и семь дюймов рост и дружественные манеры вводили новых посетителей в заблуждение, и его частенько принимали за владельца ресторана.

– У меня пять ролей, – сообщил он. – В программке моё имя встречается пять раз – служащий Вулси, глашатай, палач, градоначальник Лондона и курьер. Палач мне нравится больше всего. Я буду с топором и в чёрном капюшоне.

– Тебе придётся то и дело менять костюмы, – заметил Квиллер.

– Брюки я могу не менять, а только пиджак и шапку.

– В шекспировские времена это называлось панталонами и плащом, Дерек.

– Я как раз об этом размышлял, – ответил юноша, – и пришёл к выводу, что лучше стать актером, чем копом. Клёвая работенка! Всю ночь гудишь, а потом спишь до обеда!

Тут появилась официантка, и Дерек пошёл к соседнему столику собирать грязную посуду. Квиллер заказал «люциан».

– И принесите, пожалуйста, если есть, кусочек сливового суфле.

На следующей неделе множество стоявших у театра машин свидетельствовало о том, что репетиции идут полным ходом, и Квиллер, рассчитывая получить материал для своей колонки, как‑ то вечером решил взглянуть на то, что происходит. На часах была половина седьмого, когда он устроился в кресле у прохода, ожидая начала репетиции. Все актеры, кроме дамы из Локмастера, которую в этот вечер заменяла Кэрол, были в сборе. Не хватало только режиссера.

Без четверти семь Кэрол сказала:

– Не будем терять драгоценного времени. Давайте начнём со сцены, которую вчера Хилари зарубил. Пропустим пролог и начнем с первой сцены, как с самого «грязного» эпизода. Герцог Букингем и герцог Норфолк, а также лорд Эбергенни, прошу на сцену. Первым входит Норфолк, становится слева. Остальные – справа.

Три актера в повседневной одежде, очень уж непохожие на аристократов, с текстом в руках вышли на сцену.

– Норфолк, – обратилась к нему Кэрол из третьего ряда, – иди медленно, неторопливо. Ты же герцог… Вот так уже лучше. Эбергенни, выкажи почтение своему тестю, а не прячься за ним. Давайте повторим выход сначала и начнем со слов: «Добро пожаловать и с добрым утром! » – По мере продвижения вперёд Кэрол прерывала актеров замечаниями. – Норфолк, не смотри на него как на оратора, а слушай, что он говорит. Это у тебя на лице написано… И, Эбергенни, выше голову… Букингем, когда произносишь слова: «Ну, это вы хватили», спустись на пару ступенек со сцены.

Деннис произнёс свою умную фразу: «В любой пирог суёт он свой честолюбивый палец» и вдруг рассмеялся.

– Это моя любимая строка, – заметил он.

Сидевшие на передних рядах актеры слегка оживились и обменялись между собой понимающими взглядами.

– Прекрасно, – произнесла Кэрол, – повтори её ещё раз. И, Норфолк, не закрывай рукой лицо.

Когда они дошли до «грязного эпизода», Кэрол прочла слова кардинала Вулси и проследовала на сцену, присоединившись к остальным. Вдруг в конце зала с шумом распахнулась дверь.

– Что тут происходит? – раздался зычный и требовательный голос директора. Он направился по проходу к сцене, и тут на глаза ему попался Квиллер. – А вы что тут делаете?

– Жду, когда начнется репетиция, назначенная на шесть тридцать, – ответил Квиллер, взглянув на ручные часы.

– Вон! Вон! – Ван Брук указал на дверь.

Деннис Гаф подошел к краю сцены и возмущённо выкрикнул:

– О боже, да он имеет полное право тут находиться. В конце концов, он владелец этого проклятого театра.

– Вон! Вон!

Квиллер покорно вышел из зала и тут же тихо проскользнул на балкон. А Ван Брук без всяких объяснений и извинений приступил к репетиции. То, что его задержало, по всей видимости, и было причиной его гнева, который он вымещал почти на каждом из присутствующих.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒