Москва саттва 1997 4 страница

Тут он засунул даже не два пальца, а практически всю кисть руки себе в рот, отведя большой палец на 90° в сторону, откинулся немножечко назад, нажал второй рукой себе на солнечное сплетение, и его вырвало невероятно длинной струёй. Как говорят в таких случаях в Крыму: «блеванул дальше, чем видел».

Рвота, вылившись ему на руку, запачкала рукав рубашки и пиджака и даже затекла внутрь рукава. Кореец выпрямился так, словно ничего особенного не произошло, отряхнул руку, засунул ее в карман и начал демонстративно вытирать о внутреннюю часть кармана.

Я почувствовал себя не совсем хорошо.

Заметив мою кислую гримасу, он протянул эту испачканную руку ко мне и взял меня за рукав, да так цепко, что я не мог ни вырваться, ни отстраниться, после чего произнес:

— Пойдемте, мы побеседуем на эту тему.

Я ощутил непреодолимое желание убежать, но что-то заставило меня остаться. Надо сказать, что я был законченным фанатиком рукопашного боя. В поисках новых систем и интересных приемов я встречался с массой людей, ездил по другим городам, разыскивал специалистов по единоборствам и все, что узнавал, записывал в многочисленные дневники.

В процессе поисков я сталкивался с разными людьми. Среди них встречались и эксцентричные и, мягко говоря, не совсем нормальные, так что я приучился не реагировать на какие-то странные слова или поступки, упорно выясняя то, что меня интересовало.

Человек, который держал меня за рукав, побил все рекорды эксцентричности. Но я не представлял, как дерутся в воздухе. И если кореец не врал, я должен был все увидеть собственными глазами. Я глубоко вздохнул и остался стоять на месте, не делая никаких попыток освободиться, и только подумал о том, что мою одежду нужно будет хорошо постирать.

Продолжая держать меня за рукав, кореец повел меня вниз по улице, за рынок, рассказывая мне по дороге о том, что когда он жил в Корее, у него были братья—воины, обучавшие его

фамильному бою, и был друг семьи—старик-китаец, который обучал его древнему искусству и завещал ему свои секреты.

Все это время я чувствовал определенную неловкость, потому что брезгливость боролась во мне с растущим интересом к его рассказу. Эти переживания были ясно написаны у меня на лице. Было совершенно невозможно вырваться, потому что мой спутник очень цепко держал меня своей грязной рукой. Я думал о том, что просто обязан с честью пройти все это до конца.

Я был одет в голубой китель с якорями, под ним была фланелевая рубашка китайского производства фирмы «Дружба». Вероятно, кореец сумел разглядеть эту нижнюю рубашку, когда я нагибался или еще в какой-нибудь момент, потому что, заговорив о старике-китайце, он перевел тему на китайцев вообще и сказал:

—Вот, у тебя китайская рубашка. Ты должен знать, насколько китайцы хорошие люди. Тот старик-китаец и вообще некоторые китайцы бывают такими же хорошими людьми, как та рубашка, которая надета на тебя.

— Я бы не сказал, что это очень хорошая рубашка, —заметил я.

— Не смотрят на вид, а смотрят на суть. —сказал он. —Она мягкая и ласковая. И, кроме того, теплая. Вот и тот старик был такой же хороший человек, как эта рубашка. Он не имел вид, но внутри он был хорошим человеком. Я вид не имею, но внутри я лучший человек. Лучший человек, какого ты вообще в жизни встречал, кроме, конечно, твоих родителей.

— Откуда вы знаете про моих родителей? —спросил я.

— Это большой секрет. ТЫ узнаешь об этом позже, —сказал он. — Сейчас очень многое для тебя решается. Сейчас очень важный момент в твоей жизни. ТЫ понимаешь?

— Ничего не понимаю. —искренне ответил я. Некоторое время мы шли молча, потом он сказал:

— Если человек такой, как ты увлеченный, он должен понять, откуда приходит настоящее знание.

—Мы с вами даже еще не познакомились, —сказал я. — Может быть. вы скажете, как вас зовут?

—Какая разница, какое имя ты дашь цветку? От этого смысл не изменится. ТЫ можешь называть меня Грозовая туча на твоем безупречно голубом небосклоне.

— Хорошо, Грозовая туча, —сказал я. —Что же все-таки вы мне хотите сказать и почему я вас так заинтересовал?

— Я сразу вижу человека, который отмечен печатью судьбы. Это редкость, это судьба, это знак великой силы, знак благоволения небес.

—В чем выражается знак благоволения небес? —спросил я.

— В том, что, когда два человека встречаются, они могут беседовать на равных. Мне Сережа Рогов сказал, что тебе нет равных на земле, а мне нет равных в воздухе. Я хочу, чтобы ты меня учил бою на земле, а я буду тебя учить бою в воздухе.

— И где же ты будешь демонстрировать свое искусства, — поинтересовался я, —и вообще, как мы с тобой будем взаимодействовать?

— Это тебя не должно волновать, —заявил он. —А начать мы можем прямо сейчас. Пойдем, ты меня будешь учить. Я хочу стать твоим учеником.

Для меня события явно разворачивались слишком быстро, но тем не менее моя фанатичная страсть к боевым искусствам проявилась и на этот раз, и в первом же переулке мы начали обучение.

Я решил продемонстрировать Грозовой туче первый прием и предложил ему напасть на меня. Он бестолково взмахнул рукой где-то довольно далеко от моего лица.

Я спросил:

—Ты что, не можешь ударить рукой? (То, что он стал моим учеником позволило мне перейти с ним на «ты». ) Он говорит:

— Я на земле ничего не могу.

Мне пришлось показать ему первый удар в голову типа цуки. но с подъемом руки вверх и наклоном туловища. Для того, чтобы кореец смог с грехом пополам повторить движение, потребовалось около получаса, но то, что у него выходило, можно было назвать ударом только с большой натяжкой.

Стараясь не показать всю степень его безнадежности, я сказал:

—Да, удары у тебя получаются не очень-то хорошо. А ты когда-нибудь пробовал уходить или уворачиваться от ударов?

— Попробуй атаковать меня, —предложил он. —Я постараюсь увернуться, стоя на земле.

Я атаковал его серией из трех ударов, и, к моему ужасу, все три удара достигли цели. Будучи совершенно убежден, что он хоть как-то увернется, я не очень хорошо рассчитал траекторию удара ногой и неожиданно сильно попал ему в пах.

Грозовая туча с жутко исказившимся лицом издал серию воплей, перемежающихся завываниями раненого зверя, покатился по асфальту, потом встал и вдруг неожиданно спокойно сказал:

— Вот видишь, у меня ничего не получается на земле. Чувствуя внутреннюю дрожь при виде его мучений, я виновато промямлил:

— Ой, Облачко, тебе, по-моему, досталось.

—У облака нету плоти! —гордо выпрямившись, заявил кореец.

Он подпрыгнул высоко в воздух и резко приземлился на пятки, чтобы снять болевой спазм от удара в пах.

—Теперь я буду уходить по-своему. Попробуй еще раз ударить меня, —предложил он. — На земле у меня ничего не получается.

Несмотря на то, что я чувствовал себя неловко из-за того, что так сильно ударил его, где-то в глубине души я ощутил тихое ликование, что хоть чем-то сумел насолить такому неприятному человеку и тем самым слегка отыграться за все его выходки. Видимо, подсознательно желая продлить удовольствие, тем более, что он сам напрашивался, я резко развернулся и попытался нанести удар хиракен* согнутыми пальцами в горло. Выбросив руку, я неожиданно для себя ощутил пустоту. Исполненный дьявольского желания напасть и окончательно посрамить азиата, я вообще потерял ориентировку, потому что в момент перед атакой я не смотрел на корейца, слегка прикрыв глаза, чтобы не выдать начала движения, потом слишком резко, почти мгновенно, рванулся в его сторону, запомнив его прежнее положение, и мои пальцы ощутили только легкий ветерок. Когда я полностью открыл глаза, автоматически нанося серию ударов в том же направлении, я не увидел перед собой противника. Ошарашенно оглядываясь по сторонам, откуда-то из-за спины я услышал гнусный голосок, который с издевкой произнес:

— Ты что-то потерял, мой маленький друг?

Повернувшись, я увидел Грозовую тучу с ехидной улыбкой на лице и вдруг меня охватила дикая ярость, которая заставила меня практически бесконтрольно нанести серию ударов, начиная с удара наотмашь ребром ладони.

" Хиракен—ударная форма руки, напоминающая лапу леопарда.

Кореец легко нырнул мне под руку, наносящую первый удар, и с места, почти без толчка перепрыгнул через мою вторую руку. Казалось, взмахом руки он поднял себя в воздух, и мне показалось, что моя вторая рука словно бы прошла через него. Он прокрутился вокруг моей руки только за счет незаметного толчка ногами и взмаха расставленных рук.

Тут же я бросился на него, пытаясь одновременно ударить двумя руками и ногой, но он умудрился запрыгнуть мне за спину, снова взмахнув для балансировки руками. Быстро развернувшись, азиат сзади запрыгнул на меня верхом.

— И-го-го, лошадка! —услышал я его ликующий крик.

Я кувыркнулся вперед, но кореец самым непостижимым образом сумел оттолкнуться от моих ног. Я ощутил над коленными чашечками толчок его ступней, после чего он нанес мне довольно чувствительный пинок под зад, от которого я не вписался в кувырок и прочертил своим телом длинный четкий след в пыли прирыночной мостовой.

Я поднялся и присел, колоссальным усилием воли подавив волну неконтролируемой ярости, и попытался максимально сократить расстояние между мной и противником. Никогда раньше мне не приходилось видеть такой грации движений уходов от атак. Он. казалось, плыл по воздуху и моему воспаленному, восхищенному и пораженному мозгу чудилось, что он порхает, как бабочка. При каждом моем броске к нему он. начиная движение назад, уходил под разными углами в стороны по меняющимся траекториям, перепрыгивая с ноги на ногу.

В исполнении азиата эта техника выглядела загадочной и волшебной, но, как я узнал потом, на самом деле она исключительно проста.

Здесь я немного отвлекусь от событий того вечера, чтобы дать некоторые разъяснения.

В своих книгах «Кунг-фу. Школа бессмертия» и «Кунг-фу. Формы Шоу-Дао» я описал демонстрацию техники моего Учителя Ли, которую увидел в тот же самый вечер, но немного позже.

Я получил множество писем от читателей, в которых они, не ставя под сомнение сам факт моей встречи с Учителем, не могут поверить в то, что человек в действительности может на таком уровне владеть своим телом и считают это чуть ли не волшебством.

На самом деле в технике передвижений и прыжков Ли не было ничего более сверхъестественного, чем в корабле, заключенном в бутылке, фокусе по распиливанию женщины или чудесах равновесия китайских акробатов.

Самым впечатляющим было то, до какого уровня мастерства довел Ли теоретически несложную и доступную технику. В прыжках, описанных в моих книгах, Ли также использовал технику взмахов рук, вращении и прыгал иногда таким образом, что его тело оставалось как бы внизу на уровне груди или чуть выше, а ноги описывали длинную дугу с ударами и хлестами.

И когда я (снова возвращаюсь к тому вечеру) бросился на него с очередным ударом, он снова выполнил этот трюк, взмахнул руками, и его тело взметнулось ногами вверх, использовав в качестве опоры мои руки. Частично он оперся рукой, частично грудью, и, резко закинув ноги вверх, перелетел через меня и оказался у меня за спиной. Я развернулся к нему уже без намерения его атаковать, а просто спросить, как же он все это делает и выразить свое восхищение, но не увидел корейца перед собой. Я вращался вокруг своей оси и чувствовал, что он буквально прилип к моей спине, и, как я не перемещался, избавиться от него я не мог.

В некоторые моменты я чувствовал, как он использует определенные точки моего тела в качестве опоры, чтобы оставаться сзади меня. Я пытался достать его рукой, но он уходил телом или перепрыгивал через нее, опираясь на нее или на бедро поворачивающейся ноги. на туловище или таз. Любую точку тела он мог использовать, заранее предугадывая мои движения и выполняя акробатические трюки сродни тем, которые исполняют на шестах китайские акробаты, но гораздо более сложные по уровню техники исполнения.

—Хватит, остановись, Грозовая туча, —наконец взмолился я. —У тебя великолепно получаются уходы в воздухе, но мне трудно поверить, что, так владея своим телом, ты абсолютно не умеешь драться на земле.

— Меня учили бою только в прыжках, —сказал он без всяких признаков сбившегося дыхания. —Если хочешь, я покажу тебе грань своего искусства.

— Показывай, —согласился я.

— Здесь неподходящее место и еще не совсем хорошее время.

Я не стал уточнять, в каком смысле хорошее или плохое это время, и поинтересовался, куда же мы пойдем.

— Сейчас найдем какое-нибудь подходящее место, —сказал он.

Мы отправились бродить по улочкам, а я начал задавать вопросы. Между делом я вспомнил наш разговор в кафе о связи жизни и боевого искусства и его фразу о том. что. если кто-то мешает жить хорошо, ему просто пробивают голову.

Я не выдержал и спросил:

— Что означает—пробивают голову? Всегда ли нужно препятствующим тебе в чем-то людям пробивать голову? Как это понимали те люди, у которых ты изучал свое боевое искусство?

Кореец сказал:

— Иногда иностранцу достаточно трудно до конца выражать свою мысль, потому что. сказав слово, выражающий еще додумывает до конца свою мысль, которую это слово может и не отражать или отражать не совсем буквально. Если ты хочешь, чтобы мы смогли начать говорить на одном языке, сейчас для нас было бы очень хорошо определиться в общих понятиях.

— В каких общих понятиях? —удивился я.

—Мы с тобой будем учить язык общения. Вот смотри, —и он указал на стену. — Это стена. Когда ты будешь думать о стене, ты будешь думать об этой стене. Посмотри на эту стену очень внимательно.

Не понимая, к чему он клонит, я с полминуты тупо разглядывал стену в переулке, обвалившуюся в нескольких местах, сложенную из отдельных камней, как это принято в Крыму. Это был или бывший дувал или часть забора, огораживающего садик около маленького одноэтажного строения неподалеку от Центрального универмага.

— Ты запомнил эту стену?

— Вроде бы да.

— Мне нужно, чтобы ты воспроизвел образ этой стены, — неожиданно категорично потребовал кореец. —Закрой глаза.

Я закрыл глаза и вдруг, к моему изумлению, передо мной с неожиданной яркостью и отчетливостью возникла эта стена. Я был действительно поражен, потому что раньше у меня никогда не бывало видений такой силы. Возможно, сказалось мое состояние воспаленного воображения, в какое меня повергали слова и действия человека, к которому я испытывал жгучий интерес и неприязнь одновременно. Еще не исчезло видение стены, как кореец сорвал лист, уже начинающий увядать, с ветки, свешивающейся через стену.

—А вот это лист, —сказал кореец, протягивая его мне. Я взял лист, осмотрел его с одной и с другой стороны, подержал в руках и, все еще не понимая до конца, что же он хочет мне сказать, тупо посмотрел на его лицо.

— А это—водосточная труба, —сказал азиат и, перейдя узкую улочку, подошел к водосточной трубе, свешивающейся с трехэтажного здания и постучал по ней.

— А вот это,.. —начал было он, но тут я не выдержал.

—Подожди, —взмолился я, —я и так знаю, что это такое, для чего ты мне это называешь?

— Вот в этом все вы, европейцы, — с укоризной произнес он. —Вы никогда не слушаете до конца и поэтому не понимаете простейших вещей. Мы учим язык. Язык общения.

Я говорю:

— Да я и так знаю, что это водосточная труба.

— Но ты же не знаешь, что это именно та водосточная труба.

— Какая та водосточная труба?

— Черт побери, это та водосточная труба, которую ты, тупица. будешь вспоминать при слове «водосточная труба», когда я буду говорить с тобой.

—Послушай-ка, дружок, —сказал я. —а тебе не кажется, что мы слишком стеснены во времени, чтобы разглядывать все составляющие окружающего мира и запоминать их образы?

— Времени для постигающего боевое искусство нет, — заявил кореец. —Оно—твоя жизнь.

— Я не согласен, —сказал я. —Мне некогда заниматься всякой ерундой в то время, как, в принципе, хочется заниматься лишь полезными вещами.

—Это не ерунда, —возразил азиат. —Это твое сознание. Человек, который не мыслит, не может запоминать. Человек, который не запоминает, не может учиться. Человек, который не может учиться, не может мыслить. Следовательно, ты—обезьяна.

Я не обиделся на это слово, потому что меня заворожила непонятная логическая цепочка, выстроенная моим собеседником.

Увидев, что я не реагирую на оскорбление, он произнес с издевательски-детскими интонациями:

— Большая-большая обезьяна!

Чувствуя подвох и понимая, что он хочет меня раздразнить и вывести из равновесия, я, улыбнувшись, сказал:

—А ты—маленькая обезьяна-туча.

— Вот за это я тебя полюбил! —радостно воскликнул он и, неожиданно бросившись ко мне, принялся воодушевленно обнимать и целовать меня, от чего меня чуть не стошнило, потому что еще слишком ярко всплывал в моей памяти образ засунутой в рот руки и длиннющей струи блевотины.

Осторожно высвободившись из его страстных объятий, я спросил:

— Почему же ты меня полюбил?

— Потому что в тебе есть образ.

— Какой образ?

— Ну ты все равно этого не поймешь, ты же еще европеец.

— По-моему, я останусь им по гроб жизни, —засмеялся я.

— Хватит о грустном, —отрезал кореец. —Пойдем, я покажу тебе свое искусство. Я увидел это место.

За разговорами мы прошли несколько перекрестков, и теперь Грозовая туча указал мне на переулочек, в котором находилась бывшая тюрьма, окна которой были заложены ракушечником, что придавало ей сходство с полуразрушенной средневековой крепостью. Нас окружали глухие стены, какие-то задворки.

Кореец подвел меня к тюремной стене, я взглянул на него, и мне показалось, что я вижу перед собой совершенно другого человека.

Время пролетело как-то незаметно, и вечер сменился ночью, озаренной яркой сияющей луной. На улицах почти не было людей. Вдали спешил по своим делам какой-то прохожий. Кореец следил за ним одними глазами, не поворачивая головы до тех пор, пока он не скрылся за утлом, а потом посмотрел на меня, став неожиданно серьезным и отчужденным.

Каким-то изменившимся, хриплым и надтреснутым голосом, в котором совершенно не чувствовалось акцента, он сказал:

—Только не бойся, только не путайся, только ничего не пугайся, пожалуйста.

Голос показался мне замогильным.

Я был настолько ошеломлен изменениями, происшедшими с Грозовой тучей, и самой ситуацией, что как-то не обратил внимания на исчезновение акцента и вспомнил об этом только впоследствии, примерно через два года, когда Ли заговорил со мной на чистейшем русском языке и сказал:

— Сегодня я говорю с тобой без акцента, потому что ты научился слушать меня. потому что именно акцент заставлял тебя внимательно прислушиваться к тому, что я говорю. Теперь я могу говорить с тобой, как с равным. Наконец-то, мой маленький брат, ты стал большим братом.

Но это случилось потом, а тогда я ошеломленно наблюдал какую-то невероятно торжественную перемену в его осанке, в его позе, в его взгляде. Мне показалось, что он вырос. Его костюм, который выглядел таким грязным и отвратительным днем, совершенно преобразился ночью, образовав единое целое с этим непредсказуемым человеком. Исчезли мелкие детали, и осталось только общее впечатление от фигуры, облитой лунным светом, неожиданно ярким для осени.

Мои чувства были настолько обострены, что я ощущал трепетание воздуха, которое можно было сравнить с предгрозовым состоянием, когда воздух кажется вязким и наэлектризованным. Мне почудилось, что воздух застыл вокруг меня, как густая, неподвижная масса, которую ощущаешь, когда движешься в ней.

И это необычное состояние, вероятно, подготовило меня к тому, что случилось дальше.

— Ничему не удивляйся, —снова заговорил кореец. —Стой там, где стоишь. Не сходи с этого места.

Пока он это говорил, руки и ноги у него как будто свело судорогой, и они приняли неестественное положение, странным образом вывернувшись внутрь. Лицо его преобразилось и в полутьме, при свете луны, стало необыкновенно бледным. Из человека он на глазах превращался в нечто, описанию не поддающееся. Из горла корейца вырвался низкий шипящий звук, переходящий в пронзительный визг и затем в едва уловимый свист. Звук странным образом воздействовал на меня.

Я качнулся в сторону, ухватился двумя руками за стену и начал сползать вниз. Было такое впечатление, что кто-то схватил мои внутренности одной рукой, а мозг—другой и пытается вырвать их из меня, причем мозг стремился вверх, а внутренности падали вниз. Веки налились свинцовой тяжестью. Меня вырвало. Огромным усилием воли я заставил себя посмотреть на Ли. Как раз в этот момент его тело, как будто выпущенное из катапульты, с силой рванулось вверх, перевернулось вокруг своей оси и ударилось о стену на высоте более двух метров. Ли падал вниз головой, но в первое же мгновение столкновения с землей, непостижимым образом оттолкнувшись плечами от булыжной мостовой, он снова взмыл вверх. Каскад поворотов, прыжков, двойных и тройных сальто слился в моем сознании в один хаотический рисунок, до сих пор пламенем бушующий в моей памяти. Неистовая какофония полетов, казалось, длилась вечно. На самом деле прошло всего несколько секунд. Я уже мог дышать более свободно. Руки дрожали. Лоб покрылся испариной. Закончивший свои упражнения кореец снова превратился в обыкновенного человека. Чтобы привести меня в чувство, он ногтем больно надавил мне на точку под носом, а потом, резко наклонившись, через одежду сильно укусил мой живот примерно на расстоянии ладони выше пупка.

От резкой боли я пришел в себя и схватил его за уши, пытаясь оттолкнуть его голову. Уши корейца оказались на удивление мягкими и растягивались, словно эластичная резина. Это ощущение невероятных ушей после всего увиденного волной ударило мне в мозг. и я захотел его о чем-то спросить, сам еще не понимая о чем, но не смог выдавить из себя ни звука,

Грозовая туча с усмешкой взглянул на меня и с сильным акцентом произнес:

— Нет, я не инопланетянин, и не надо на меня так смотреть. От этих слов, я, казалось, онемел навеки. Он сказал:

— Посиди, посиди.

Я сидел на асфальте, привалившись спиной к стене и вытянув ноги рядом с лужицей собственной рвоты. Резкий запах рвоты, подобно нашатырному спирту, приводил меня в сознание, но, как ни странно, он не был мне противен. Я словно находился в другом измерении, где отсутствовали нормальные человеческие реакции и ощущения.

«Грозовая туча» застыл на корточках напротив меня, опираясь на всю ступню, как это делают заключенные или разведчики, когда они не могут сесть на холодную землю. Он сидел, склонив голову, вытянув и перекрестив руки и опираясь на согнутые колени. Казалось, что он уснул.

Мне до сих пор вспоминается эта сюрреалистическая картина пустынной улицы, залитой лунным светом, стена, застывшая фигура азиата, чувство отрешенности и остановившегося времени.

Не знаю, сколько времени мы просидели молча, пока тишину не нарушило кошачье мяуканье. Две бродячие кошки с воплями выскочили из подворотни, явно что-то не поделив между

собой, и разбежались в стороны, предварительно наградив друг друга парочкой оплеух.

Кореец поднял голову, неожиданно мяукнул противным гнусным голосом и вытянул вперед палец, указывая на одну из кошек. Кошка присела, повернула голову и замерла, глядя на него в каком-то напряженном ожидании. Кореец пошевелил пальцем. Кошка, переставив одну из передних лапок накрест с другой, вдруг опрокинулась на спину, перевернулась, лежа повела головой и попыталась отряхнуться.

Кореец убрал палец, и ошалевшая кошка резко вскочила. помчалась вдоль по улице, метнулась к стене и, разбежавшись. в несколько прыжков перемахнула через нее.

Тогда я даже не понял, что произошло. Я просто тупо созерцал происходящее, и факт того. что азиат мог влиять на поведение животных, меня ничуть не поразил.

Эта его способность удивила меня чуть позже, когда он начал мимоходом проделывать такие трюки со всеми окружающими животными—собаками, кошками, даже один раз с лошадью. Правда, лошадь он заставлял не кувыркаться, а кивать головой.

Впоследствии он мне объяснил, что секрет этого фокуса заключался в передаче другому существу ощущения движения. Он как бы замещал у кошки или другого животного его ощущения, то есть как бы переносил себя внутрь этой кошки.

Он научил меня до определенного уровня делать подобные вещи с людьми, потому что людям с их аналогичной системой мышления передавать образы гораздо проще, чем чуждым нам животным.

Кореец молча подошел ко мне, поднял меня за рукав и повел по улице. Я понял, что он ведет меня домой, но так и не смог задать вопрос, откуда он знает, где я живу. Он подтолкнул меня под арку перед моим домом и растаял в темноте. Чисто механически я вошел во двор, поднялся по ступенькам крыльца, вошел на деревянную лестницу своего подъезда, поднялся на второй этаж. открыл дверь, вошел, удивленно посмотрел на ужин, оставленный для меня на столе мамой, и, не поев. как был в одежде, упал на кровать и заснул...

Сочный поток родного русского мата разбудил меня поутру. Моя любимая мама мрачным утесом возвышалась надо мной и громогласно излагала все, что думает по поводу моего пребывания в кровати в перепачканной одежде и ботинках.

— Это же надо быть таким засранцем, как твой папаша, — хорошо поставленным голосом говорила она, —чтобы спать в одежде на чистой постели. ТЫ же даже не снял ботинки. Сколько сил я потратила на твое воспитание. Я учила тебя английскому языку и хорошим манерам. Мне же трудно застилать постель. Я больной человек, а вынуждена ухаживать за такой свиньей, как ты. Это у вас Медведевское, наследственное. Вам бы в свинарнике жить. Твой папа животновод не только по профессии. но и по содержанию...

Я встал и попытался ласково обнять маму, но она отстранилась мощным толчком обеих рук. чуть не опрокинув меня на кровать.

— Посмотри, на кого ты похож, ты должен немедленно вымыться и почиститься, —сказала мама. и только тут я вспомнил то, что случилось со мной этой ночью.

— Как же мне разыскать этого странного человека? —подумал я. У меня возникло тоскливое ощущение утерянной возможности наконец-то обрести Учителя, равных которому я просто не мог себе представить.

Я поехал в институт. Был теплый осенний день, моя любимая погода. Но я мог думать только о корейце и удивительных событиях прошлой ночи. Я попросил старосту группы отметить в журнале, что я присутствовал на занятиях, а сам направился в институтский парк и там, около могилы Болгарева, знаменитого ученого, начал отрабатывать, вернее, пытаться воспроизвести некоторые элементы техники передвижений и прыжков, увиденных мною вчера.

После занятий в институте у меня была тренировка по дзюдо, потом я позанимался с Мухиным, очень перспективным дзюдоистом и моим другом в лесополосе, отрабатывая элементы техники, показанной мне иностранными студентами.

Около восьми часов вечера я поехал домой. Я был уже почти рядом с домом, когда почувствовал легкое прикосновение к своей руке. Обернувшись, я видел улыбающееся лицо азиата.

— ТЫ думал легко от меня отделаться, дорогой друг, — с акцентом сказал он. —это тебе так просто не удастся. Если хочешь, мы можем продолжить нашу интересную беседу.

Я почувствовал несказанную радость, которая, слишком явно отразившись на моем лице. вызвала поток подкалываний и насмешек Грозовой тучи.

— ТЫ напоминаешь мне щенка, слишком долго ожидавшего хозяина взаперти, —сказал он.

Я был так счастлив, что просто не мог обижаться на этого человека, который за один день настолько покорил меня своей открытой, непосредственной и непредсказуемой манерой поведения, что я почти сумел адаптироваться к его шуткам и эксцентричности.

Мы пошли гулять по улицам, прошли по старому городу до кинотеатра «Мир», беседуя о воинских искусствах. На площадке за кинотеатром он показал мне элементы прыжков, я пытался их, как мог, воспроизводить.

Слегка утомившись, мы присели на лавочку у реки, и я снова задал мучивший меня вопрос о том, как убирает со своей дороги препятствия мастер, продвигающийся к цели. Образ пробиваемых голов слишком сильно поразил мое воображение, и я пытался представить, какую специальную технику использовали для этого.

— По правде говоря, мне трудно привыкнуть разговаривать с человеком настолько необразованным, как ты, —сказал кореец. —Я говорил образно, а ты все воспринимаешь буквально. Пробивание головы—это не реальное действие, а определенное мировоззрение, в корне отличное от того. что принято в вашем обществе. Ты должен научиться мыслить гораздо шире и стараться осознать не форму, а суть того, что я говорю, домысливая то, что остается в тени и вслух не произносится.

Знай же, что будо—это жесткое искусство воинов, искусство смертников. Это искусство людей, не умеющих мыслить вне рамок, в которые их поместили, и вне предназначения, ради которого их создали. Люди. идущие по пути будо, не следуют настоящему искусству. Они предназначены для смерти. Это— люди смерти. Выполняя свое предназначение, они могут получить удовольствие от смерти, но это удовольствие они получают только один раз.

Настоящее искусство — это искусство жизни. Люди жизни устраняют препятствия на своем пути самыми разными способами, но они всегда делают это с наименьшим вредом для себя. Только в крайнем случае воин жизни сталкивается с врагом лицом к лицу, не использовав всех косвенных средств для его устранения со своего пути. В моем понимании, в понимании традиций воинов жизни «пробить голову» не означает физическое устранение. В первую очередь это ближе к тому, что на западе называют «промыванием мозгов». Человека можно заставить изменить свои взгляды, направить его мировоззрение в другое русло.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒