Бурхаев.

Глава 9.

Ян.

Наш с Яринкой разговор в вечерней столовой успокоил меня, ещё на шаг приблизил к тому, чтобы окончательно смириться и принять новую жизнь. Но о своём будущем здесь, в Оазисе, я по-прежнему старалась не думать, довольствуясь сегодняшним днём. А он, надо признать, был совсем не плох. До обеда я продолжала мыть посуду в кафе, заодно потихоньку узнавая, как готовятся разные блюда и какая кропотливая работа стоит за тем, чтобы красиво и вкусно накормить наших гостей. Во второй половине дня спешила на занятия. Мне нравилось учиться новому, но особое предпочтение я отдала английскому языку, помня о своей мечте попасть на Запад, как велела мне мама. Разумеется, только после того, как я найду и её, и папу. Вот они удивятся, узнав, что я говорю по-английски! Думаю, это может очень нам помочь.

В свободное от учёбы и работы время я продолжала жадно читать, к счастью, книг в библиотеке оставалось ещё много, а их разнообразие меня не пугало. Я с одинаковым интересом глотала как исторические романы и научную фантастику, так и поэзию, детективы, психологию отношений или эзотерику.

В основном, за книгами я и проводила вечера, лишь иногда отвлекаясь на телевизор и игры. Но всё чаще и то, и другое мне приходилось делать в одиночестве, без Яринки.

Подруга теперь до ночи пропадала в студии танцев, как, оказывается, назывался здесь зеркальный зал Гаспаровны. Она и другие девушки тренировались без устали, готовясь к традиционному рождественскому торжеству, которое должно было состояться с большим размахом. Так мне говорила Яринка, но я догадывалась, что не только танцы влекут её прочь из нашего уютного домика. По оброненным фразам, по несвойственным подруге выражениям и узнанным откуда-то сплетням, которыми она делилась с нашими соседками, я поняла, что Яринка завела приятельниц среди танцовщиц. И, наверное, очень хороших приятельниц, раз в наш номер она возвращалась теперь только для сна.

Как ни странно, обидно мне не было. После Яринкиных слов о том, что мы с ней особенные и ещё всем тут покажем, я не беспокоилась, что она вдруг может отдалиться от меня, и на её увлечение новыми подругами смотрела снисходительно. Тем более, вынужденное вечернее одиночество давало мне возможность посвятить себя тому, что я сейчас считала самым важным. Чтению и английскому.

Сама я с местными девушками почти не общалась. Исключением были разве что официантки из нашего кафе, но они быстро менялись. В Оазисе ни у кого не было постоянного места работы, кроме конечно, основного – по ночам, с гостями... Если девушка хотела чем-то занять себя днём, тем самым поправив своё финансовое положение, она шла на подработку либо официанткой, либо горничной. Были, конечно, и те, кто посвятил себя какому-то одному поприщу, как, например, Машута, ассистирующая в клинике нашему доктору Ватсону. Или ученицы поваров, желающие когда-нибудь занять их место. Оазис бурлил как котёл, и дел здесь всегда хватало на всех.

Вскоре после того, как Ирэн назначила дебют Яринки на Рождество, мою подругу перевели на дневную работу в иное место, да в какое! В сам Айсберг, точнее, в большой клуб-ресторан на его первом этаже. Занималась там подруга тем же, чем и раньше в кафе: мыла посуду да чистила овощи, – но сам факт того, что она была допущена всвятая святых, самое дорогое заведение на острове для самых дорогих гостей, говорил о повышении её статуса.

В темноте номера, перед сном, Яринка рассказывала мне о просторном зале с хрустальными люстрами, о высоком освещённом подиуме, на котором весь вечер и ночь извиваются под музыку обнажённые девушки, зачастую буквально ступая по ковру из купюр, которые швыряют им под ноги пьяные и оттого щедрые гости. О безумно дорогих блюдах, виртуозно приготовленных лучшими поварами на сияющей чистотой кухне, о музыкантах с причудливыми инструментами, на заказ исполняющих какую угодно мелодию. Рассказы подруги развлекали меня, но не вызывали желания стать частью этой шумной и отвязной жизни, мне было хорошо в нашем тихом прибрежном кафе, куда гости являлись в основном выпить утреннего кофе или пообедать и которое пустело ближе к вечеру.

Когда кончился дождливый ноябрь и началась зима, я стала всё чаще ловить себя на том, что мне трудно ориентироваться во времени. Казалось, месяцы, проведённые в Оазисе, слились в один бесконечный день, в течение которого менялась лишь погода. Я смотрела на календарь, потом в окно, и испытывала чувство, похожее на клаустрофобию. То же море, то же небо, тот же песок, те же вечнозелёные пальмы. О приходе зимы говорил разве что термометр на крыльце, который теперь показывал градусов на двадцать-тридцать ниже, чем летом. Но ни разу, даже по ночам, он не опустился за нулевую отметку. Я спрашивала у соседок, бывает ли здесь снег и как они встречают Рождество без снеговиков и горок, без ёлок и тихих морозных вечеров. Но на меня смотрели снисходительно, и отвечали только, что, когда я начну работать, в рождественские праздники подобные вопросы у меня даже не возникнут.

Смысл этих слов я начала понимать примерно к середине декабря. Каждый день в Оазис прибывали новые гости. Об их растущем количестве я могла судить не только по числу праздношатающегося на улице народа, но и по объёму свалившейся на меня работы. Сейчас, приходя утром в кафе, я вставала к раковине и до обеда мыла посуду за бесконечным потоком посетителей, не имея возможности даже перекинуться парой слов с официантками, как делала это обычно. Вика, Ася, Алла и другие девушки теперь возвращались в наш домик, только чтобы принять душ и на несколько часов упасть в постель, после чего, поспешно наложив макияж и сменив наряд, исчезали до следующего утра, невыспавшиеся и раздражённые. Только Яринке, казалось, всё было нипочём, энергия фонтаном била из моей подруги, и она умудрялась не только работать, учиться и танцевать в прежнем темпе, но даже вспомнила своё появившееся в приюте хобби и заявила, что сама хочет сшить себе костюм для дебюта. Правда, Гаспаровна всё равно ей этого не позволила, и выкройки отправились куда-то на берег, в профессиональное ателье.

А за неделю до начала января Яринка впервые не пришла ночевать домой. Я провела ту ночь одна в номере, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к шуму ставшего теперь холодным моря. Не то что бы мне было тревожно, в безопасности Яринки на острове сомневаться не приходилось, но я грустила. Эта ночь стала первой за долгие годы, что мне пришлось провести в полном одиночестве, и я невольно думала о том, сколько ещё таких ночей у меня впереди.

Подруга появилась утром, когда серый рассвет заползал в окна, а я только-только погрузилась в дремоту. Она зашла на цыпочках и, косясь на меня, принялась торопливо раздеваться, распространяя вокруг запах пряных духов и табачного дыма. Я притворилась, что сплю, задавать какие-то вопросы не хотелось. Как ни старалась я понять и поддержать Яринку в её стремлении стать частью Оазиса, но сейчас мне было обидно. Обидно за эту одинокую бессонную ночь и за принесённый подругой чужой неприятный запах, вторгнувшийся в наш номер, в место, которое я почти начала считать своим домом. И поэтому даже днём, когда мы встретились в библиотеке, я не спросила у Яринки, где она была и что делала до утра, хоть и не раз ловила на себе её выжидательные взгляды.

На следующую ночь подруга не пришла снова, и теперь я уже не ворочалась с боку на бок, а уснула, хоть и с ощущением некой утраты. Так продолжалось до Нового года. Теперь мы виделись только на занятиях, а там не было времени болтать о своём. Исподтишка наблюдая за Яринкой, я видела, что она рассеянна, что её взгляд блуждает, а мысли далеко. Даже наши преподавательницы заметили эти перемены, но не делали ей замечаний, зная о предстоящем дебюте моей подруги и, видимо, списывая всё на её волнение по этому поводу.

Я тоже собиралась молчать до последнего, обиженная тем, что между нами уже нет прежнего доверия. И молчала бы, не случись одного момента.

В один из предновогодних дней, закончив работу в кафе, я, как обычно, спешила в наш домик, чтобы, пообедав, отправиться на занятия в библиотеку, когда краем глаза поймала на пустынном пляже знакомый золотистый блеск рыжих волос. Словно солнечный зайчик мелькнул на фоне пасмурного серого неба и такого же серого моря. Повернув голову, я увидела шагающую вдоль прибоя Яринку, которой вообще-то полагалось сейчас быть в Айсберге, где она и обедала последние недели, не тратя время на возвращение домой. Я уже набрала воздуха в грудь, чтобы громко позвать подругу, когда из одинокого шезлонга навстречу ей приподнялась чья-то фигура.

Я заморгала. На миг показалось, что двоится в глазах: Яринка присела на шезлонг и словно встретила своё отражение, порывистый ветер с моря смешал в одну две рыжие гривы.

Мне пришлось прищуриться и даже сделать несколько шагов вперёд, прежде чем я поняла, что в действительности происходит. На шезлонге полулежал молодой парень с длинными, до плеч, волнистыми волосами того же медово-морковного цвета, что и у моей подруги. Он порывисто поднялся при её приближении, и теперь они, обнявшись, прижимались друг к другу губами.

Я глядела во все глаза, машинально поднеся руку к приоткрытому от изумления рту. Яринка целуется с парнем?! И что это за парень? Раньше я его никогда не видела, точно не забыла бы такого рыжего, значит, не местный, из гостей. Но если это гость, то Яринка сейчас нарушает все правила Оазиса, а за этим обязательно последует суровое наказание! От наших соседок мне приходилось слышать истории девушек, пытавшихся заработать деньги в обход заведения, встречающихся с гостями тайно и за свою цену. Судьба их была незавидна – перепродажа. И потом, зная Яринку, ни за что не поверю, что она способна на такое. Одно дело, когда у тебя нет выхода, другое – добровольно начать продавать себя, да ещё рискуя при этом всем тем немногим, что ещё осталось.

И чем дольше я смотрела на рыжую парочку, тем больше убеждалась: здесь нечто иное. Целовались они недолго, потом о чём-то разговаривали, почти соприкасаясь лбами и положив ладони на плечи друг другу. А когда Яринка поднялась с песка и сделала шаг прочь, парень тоже вскочил, поймал её за руку, снова привлёк к себе… Они смеялись, толкались, забавно гримасничали, но никак не могли расстаться. Наконец, моя подруга вырвалась и побежала по пляжу, посылая через плечо воздушные поцелуи. Я отшатнулась за угол, боясь быть замеченной, хоть и понимала, что эти двое вряд ли сейчас способны видеть что-то ещё, друг кроме друга.

Парень смотрел вслед Яринке, пока она не скрылась между домами, потом рассеянно пригладил ладонью растрепавшуюся огненную шевелюру и побрёл в противоположную сторону. Я успела разглядеть, что он очень молод, не старше двадцати лет, и это тоже показалось странным: обычно гости Оазиса были уже зрелыми людьми.

Весь день я не находила себе места, на занятиях не столько запоминала то, что пытались объяснить преподавательницы, сколько следила за подругой. Но она имела вид не более задумчивый и отсутствующий, чем в остальные дни. Обиды на Яринку я больше не чувствовала, всё затмила тревога. Ведь, если я увидела её свидание с рыжим парнем на пустом пляже, то его мог увидеть кто угодно, а это было чревато самыми ужасными последствиями.

И, когда мы вместе покинули библиотеку, готовые уже привычно разойтись в разные стороны, я, поймав Яринкин взгляд, строго шепнула:

– Сегодня приходи ночевать. Мне надо поговорить с тобой, это очень важно.

Вообще, я не очень верила, что подруга придёт, ведь, если она где-то пропадала все прошлые ночи, значит, на то у неё был веский повод. Но Яринка появилась на закате, непривычно тихая, с опущенным взглядом. Чмокнула меня в щёку, присела рядом на кровать. Я внимательно вгляделась в её порозовевшее лицо и с удивлением поняла, что она чего-то стесняется. Учитывая, что стеснение – вообще не свойственная Яринке эмоция, я сама растерялась, и заготовленное заранее начало разговора вылетело у меня из головы. Вместо этого я лишь неловко спросила:

– Как ты?

Яринкины ресницы затрепетали, она бросила на меня быстрый лукавый взгляд, улыбнулась уголками губ.

– Хорошо. Даже очень, – и вдруг глубоко набрав в грудь воздуха, затараторила, – Дайка, ты прости, что я эти дни так мало с тобой виделась и ничего не рассказывала, но мне очень надо было успеть до своего дебюта...

Я думала, что речь пойдёт о репетиции танца или пошиве костюма, но подруга сказала другое:

– Мне надо было подружиться с девушками из Айсберга, чтобы они помогли.

Девушками из Айсберга называли тех, кто работал с самыми дорогими гостями, тех, у кого был постоянник. Обычно он снимал для такой девушки номер на одном из этажей Айсберга, где она и жила, ожидая, когда хозяин явится на остров в очередной раз. Такие привилегированные особы не работали с другими гостями, но, если было желание, танцевали по вечерам или брали дневную подработку. И я понятия не имела, зачем Яринке вдруг понадобилась дружба с " элитой".

Прочитав этот вопрос в моих глазах, подруга пояснила:

– Ну, помнишь, я тебе говорила, что обязательно найду себе постоянника? Не хочется каждую ночь менять мужиков. Так вот, я и подумала, что те, кто его себе уже нашёл, наверняка знают, что надо для этого сделать. Вот и пропадала в Айсберге.

– Как ты там пропадала? Нам же нельзя общаться с гостями до дебюта.

– А с гостями я и не общалась. Я уговорила Гаспаровну, чтобы она разрешила мне смотреть, как выступают перед гостями другие девушки. Ну, вроде, чтобы я училась и не боялась дебюта. Там в гримёрке... это такая комната, где они переодеваются и красятся, – есть монитор на подиум. Чтобы каждая знала, когда ей пора выходить. Вот в него я и смотрела. Но это только для вида, хотя тоже интересно. А на самом деле ждала, когда эти девушки зайдут переодеваться и разговаривала с ними, расспрашивала. Только...

Яринка собрала на лбу знакомую складочку и удручённо вздохнула:

– Ну и стервы же они! Сначала я думала, что просто устают после танца, вот и крысятся, а они, похоже, всегда такие. Если и отвечают, то только насмешкой, а смотрят так, что... будто ты вошь перед ними. Гаспаровна сказала не обращать внимания, мол, это здоровая конкуренция. Тем более, у меня скоро дебют, вот злюки и трясутся за своих мужиков, вдруг я им больше понравлюсь? Короче, через несколько ночей я поняла, что помощи ждать глупо, скорее, можно дождаться, что тебе перед дебютом в волосы жвачки напихают... был, кстати, случай. И решила действовать сама.

– Как? – рассказ меня заинтересовал, но наслаждалась я не этим. Яринка снова была рядом, делилась со мной своими мыслями, а главное – никаких других закадычных подруг у неё не появилось! Она по-прежнему только моя.

– Ну, для начала стала приглядываться к гостям и думать, с кем же из них будет не слишком противно... ну ты поняла. Вот только они почти все или старые, или толстые, вечно пьяные... В общем, чем больше я их разглядывала, тем больше мне казалось, что Русалкина яма не такое уж плохое место.

Я прикрыла глаза и попыталась представить, что сама смотрю на окружающих мужчин, зная, что вот-вот окажусь наедине с одним из них, чтобы... По коже побежали мурашки отвращения. Тут Яринка права, не видела я на улицах и пляжах Оазиса никого, с кем было бы не омерзительно даже просто поцеловаться, как целовались сегодня на берегу моя подруга и рыжеволосый парень.

– Ярин, слушай, а кто...

– Подожди, – мягко перебила она. – Давай я до конца расскажу, а то потом опять всё из головы вылетит.

Я удивлённо подняла брови. Да уж, что-то не то происходит с Яринкой, никогда она за словом в карман не лезла и не видела трудности в том, чтобы изложить свои мысли.

– Вот этим я и занималась по ночам, понимаешь? Смотрела на гостей, они же постоянно меняются, одни уезжают, другие приезжают. После того, как стало понятно, что на девиц из Айсберга надежды нет, я перебралась на кухню, в ресторан, где сейчас посуду мою. Там меня знают и не гонят. И через окно раздачи подглядывала в зал. Так и заметила Яна.

– Рыжий? – не выдержала я, и у Яринки смешно приоткрылся рот.

– Да... рыжий. А ты откуда...

– Да видела я вас! Сегодня днём, на пляже, – меня понесло. – Ты головой совсем не думаешь? Вы бы ещё посреди улицы обжиматься начали! А если Ирэн узнает?

Яринкина голова нырнула в плечи, она совершенно по-детски шмыгнула носом и затеребила подол короткой юбочки.

– Да, это Ян. Нам надо было поговорить, вот мы и... короче, слушай уже по порядку!

И я стала слушать.

Яринка, несколько ночей подряд внимательно наблюдающая за гостями в их, так сказать, естественных условиях, совсем уж было отчаялась, и её прежняя шальная уверенность в своих силах начала таять перед лицом суровой действительности. Никто не собирался ей помогать, никто не стремился делиться советами о том, как быстро и надёжно заполучить мужчину, который захочет сделать её только своей. И чем больше Яринка смотрела на этих мужчин, тем больше понимала, что и она не хочет становиться приобретением кого-то из них, пусть даже ей удалось путём долгого самовнушения смириться с такой необходимостью. Ей хотелось пусть не полюбить того, кто станет её покупателем, но хотя бы испытывать к нему уважение. А испытывать уважение к тем, кого она еженощно видела в зале и на танцполе ресторана: пьяных, курящих, расхристанных, рыгающих и сорящих вокруг себя объедками, – моя подруга никак не могла. Все они напоминали ей отца: тот же бессмысленно-ленивый взгляд, то же презрительное выражение на лоснящихся лицах, те же грубые голоса. Тот же возраст. А Яринка могла представить себя если не с ровесником, то хотя бы с тем, кто не старше её больше чем на двадцать лет.

Поэтому, когда однажды среди уже знакомых, приевшихся до отвращения морщинистых лиц, она увидела одно юное, то, даже не успев разглядеть его, уже знала – то, что надо! Тот, кто ей нужен. И, как ни странно, но это действительно оказался он. Ян. Молодой, симпатичный, с такими же, как у самой Яринки, рыжими, чуть вьющимися волосами, такими же зелёными глазами в обрамлении золотистых ресниц, таким же изящным телосложением.

Он и вёл себя по-другому, не похоже на остальных, тех, от скотского поведения которых Яринку уже воротило. Не пил алкоголь, не курил вонючие сигареты, чей дым неизменно висел в воздухе ресторана, начиная с раннего вечера, не пытался шлёпнуть по попам проходящих мимо официанток, не свистел в два пальца, глядя на очередную крутящуюся на подиуме красавицу. И за его столиком было чисто, что среди царящего вокруг свинства выглядело просто чужеродно. А ещё он казался скучающим и даже печальным.

Понаблюдав за удивительным юношей и не обнаружив в нём ни малейшего изъяна, Яринка бросилась к девушке-официантке, которая обслуживала его столик. Девушка оказалась простой, она жила в одном из типовых домиков недалеко от нас, и в ней не было ни грамма той заносчивости, которой отличались девицы Айсберга. Она охотно рассказала моей подруге, что видит этого молодого человека здесь впервые, но он пришёл с одним из постоянных гостей, и есть основания предполагать, что это его сын. Выслушав доброжелательную официантку, Яринка снова прильнула к окну раздачи, украдкой наблюдая за сидящим к ней вполоборота юношей. И именно в эту минуту почувствовала нечто, что она назвала озарением, а я про себя решила, что это было не что иное, как Яринкина версия голоса-без-слов.

Так или иначе, но подруга поняла: сейчас или никогда. Или решиться взять судьбу в свои руки, или сдаться и покорно ждать, когда её выберет одна из старых свиней в мужском обличии, недостатка в которых тут никогда не наблюдалось. Она бросилась в гримёрку, нашла на столе чей-то карандаш для бровей, клочок бумаги, нацарапала на нём несколько слов, и вернулась в кухню ресторана, где второй раз поймала добрую официантку.

Услышав, чего от неё хотят, та испугалась и принялась отнекиваться. Однако, то ли Яринка была очень убедительна, то ли девушка действительно попалась понимающая, но после отчаянных уговоров она взяла Яринкину записку. И положила её под салфетку на подносе, который вскоре понесла медноволосому юноше.

– Ничего себе! – я слушала, раскрыв рот. Подруга словно пересказывала мне один из тех романов, что в приюте доставал для нас Дэн: тайные послания, запретная любовь, встречи украдкой... – А что ты написала-то?

Яринка гордо улыбнулась.

– Ну, я подумала, что, если всё откроется, то на семь бед один ответ, и решила писать так, чтобы он не мог не заинтересоваться. И написала: " Только вы можете мне помочь! Ровно в полночь в мужском туалете".

Я недоверчиво вытаращила глаза, а потом начала хохотать.

– В туалете?! Серьёзно? Ну вот, я только на романтику настроилась, а тут... туалет! А как ты туда попала вообще?

– Да проще некуда. Надела халат уборщицы, он всегда в подсобке висит, взяла пакет под мусор и пошла, вроде как прибираться. Никто и внимания не обратил.

– И он пришёл?

– Пришёл, – голос Яринки зазвучал тепло. – Ровно в полночь. И я сказала, что хочу с ним встретиться, чтобы поговорить. Он удивился сначала, даже немного рассердился, но я сделала руки вот так, будто молюсь, и напомнила, что рыжий рыжему всегда должен помогать.

Я снова засмеялась, откинувшись на подушку.

– Ага, ему тоже стало смешно, – довольно кивнула Яринка. – И он сказал, что, раз уж волею судьбы мы оба рыжие, то можем увидеться сейчас на улице, там и поговорить. Тут я вспомнила Дэна, как он встречу со скамейкой придумал, и мы договорились, что через пятнадцать минут Ян выйдет из Айсберга и сядет на последнюю скамейку справа от крыльца. Помнишь, там кусты с цветами? Вот я в них и спряталась, прямо за скамейкой. И мы с Яном поговорили.

Решив, что терять нечего, Яринка была откровенна от начала и до конца. Она рассказала новому знакомцу о своём скором дебюте, о том, в каком ужасе она от здешних гостей, о том, что времени почти не осталось и что он единственный здесь, кто ей понравился. Ян внимательно слушал мою подругу, и выражение его лица постепенно менялось с недоумённого на рассерженное. Яринка было струхнула, подумав, что негатив парня направлен на неё, и потерянно умолкла. Однако всё оказалось иначе. Неожиданно Ян ударил по скамейке кулаком и разразился гневной тирадой о гнусности этого заведения, где чистых девочек принуждают торговать собой, делая из них предмет потребления, товар, бесправных рабынь, ломая их жизни и лишая простого женского счастья.

– Представляешь, – ликовала Яринка. – Он так возмущался, что я слова вставить не могла, мне даже просить ни о чём не пришлось. Ян сам сказал, что, пусть не сможет спасти всех, но попробует хотя бы одну – меня. Что это сам господь привёл его сюда как раз тогда, когда мне нужна помощь.

– Господь? – насторожилась я.

– Ага, – Яринка погрустнела, – Ян жутко верующий. Понимаешь, он сын какой-то большой шишки, не знаю, какой именно, но подозреваю, что с политикой связано. Так вот, его отец сюда постоянно ездит, а в этом году Яну исполнилось восемнадцать, он и его притащил. Ян вообще не хотел приезжать, но отец настоял. Ему кажется, что сын не от мира сего, слишком правильный. Отец из него преемника растит, а Ян хочет быть художником, писать иконы, они вечно ругаются.

– А что, у него других детей нет?

– Есть, но девочки, поэтому Ян как бы единственный наследник, а он вон что... Его батя и подумал, что, если они приедут сюда отдохнуть, будут бухать, играть в карты и с девками кувыркаться, то Ян станет нормальным парнем. Яну это совсем не нужно, поэтому он и сидел в ресторане такой весь грустный, ничего не пил и не курил. Представляешь, он вообще не знал, что такие места, как Оазис, на Руси существуют!

Я пожала плечами. Ничего удивительного, мы, например, тоже не знали.

– Нам-то не положено было знать, – прочла Яринка мою мысль. – Но Ян - сын большого человека, вырос в роскоши, где только не был, и вот... Он вообще странный, если честно. Как будто вчера родился. Я ему рассказываю про приют, про маму, про всё, что здесь... а он глазами лупает, говорит – не может быть...

– Погоди, – нетерпеливо перебила я, – так о чём вы договорились?

– Ах да! – Яринка бесшумно похлопала в ладоши. – Когда будет мой дебют, Ян скажет отцу, что хочет меня купить. Для себя, на постоянку. Его отец так мечтает, чтобы сын мужиком стал, что только обрадуется.

– А денег ему хватит? Аукцион же будет.

– Хватит, – отмахнулась Яринка. – Значит, отец Яна заплатит, мне не придётся работать с другими гостями, а Ян станет ко мне приезжать.

– Просто так? – усомнилась я.

– Ну... нет, – Яринка, кажется, снова застеснялась. – Мы с ним... вроде как теперь пара. Он меня потом отсюда заберёт насовсем, когда долг мой будет выплачен. И женится.

Я вздохнула. Вот уж не думала, что придётся спускать с небес на землю мою обычно такую трезвомыслящую, даже циничную подругу.

– Ярин, сколько вы уже знакомы?

– Вторая неделя пошла.

– И собрались жениться?

– А что, надо три года ждать? – в Яринкиных глазах заплясали чертенята.

– Пусть не три, но ты же понимаешь, что от слова до дела...

Продолжить я не успела, потому что подруга расхохоталась, хлопая меня по коленке.

– Ой, Дайка, видела бы ты себя сейчас! Успокойся, я не дура. Это Ян дурак, втюрился, представляешь? Мне только подыгрывать остаётся.

Я перевела дух. Уже легче. Только...

– Но я видела, как вы на пляже целовались.

– Ну, целовались, ну и что? – отмахнулась Яринка. – Мне же надо поддерживать его интерес, чтобы он не передумал.

– А потом? – на этот раз застеснялась я. – Ты будешь с ним... вместе спать?

Яринка равнодушно пожала плечами.

– Если он захочет, буду. Я ведь уже говорила, что не собираюсь всю жизнь оставаться девственницей. А Ян симпатичный, молодой, милый, уж всяко лучше любого, кого я здесь до сих пор видела.

С этим я не могла не согласиться, но не верила слишком беспечному Яринкиному тону.

– И ты даже не спрашивала его об этом?

– Нет, конечно! Как я спрошу? Он же весь такой правильный, ещё обидится. Может, ему вообще захочется только после свадьбы?

– Так ты и замуж за него пойдёшь, если вправду позовёт?

Яринкино лицо стало тревожным.

– Так далеко я не думала. Не знаю.

Я тоже не знала. Мне было радостно за Яринку, за то, что у неё появился шанс избежать участи большинства местных девушек – быть купленной человеком, к которому не чувствуешь ничего, кроме отвращения. Я гордилась ею, потому что она сумела найти выход, ухватить судьбу за шкирку и развернуть туда, куда хотелось ей, а не Ирэн, или кому-нибудь ещё. Но я до сих пор видела перед мысленным взором, как там, на пляже, ветер треплет и переплетает друг с другом одинаковые рыжие пряди, как сцепляются в замок загорелые руки, как губы прижимаются к губам. Да, Яринка не завела в Оазисе приятельниц, но, кажется, теперь у меня появился куда более серьёзный соперник. Я слишком хорошо знаю свою подругу, чтобы сейчас обмануться её деланным равнодушием.

– Сколько раз вы уже встречались?

– Да почти каждую ночь. Ян приходит на ту скамейку, я его уже жду в кустах. В ресторане думают, что я ушла в номер, спать. Ян садится на скамейку, а когда убедится, что вокруг никого нет, лезет ко мне в кусты. Нас не видно, туда даже фонарь почти не достаёт. Вот мы в этих кустах и сидим, – Яринка тихонько засмеялась, – Ян с собой из ресторана всяких вкусняшек приносит, кормит меня, разговариваем обо всём. А на пляже мы сегодня первый раз встретились, вчера он просто сказал, что будет здесь, и я решила подойти.

– Балда! А если бы вас увидели? Потерпеть не можете, немного же осталось!

Яринка виновато потупилась.

– А я-то что? Это он хочет.

Что-то здесь не клеилось. Что-то не сходилось. Судя по словам Яринки, Ян был скромнягой и идеалистом, но тут же он, рискуя благополучием своей новоявленной возлюбленной, искал с ней тайных встреч, чтобы обжиматься чуть ли не на виду у всего острова.

Под моим подозрительным взглядом Яринка нервно заёрзала, и, чем дольше я на неё смотрела, тем розовее становились щёки моей подруги. Думаю, мне бы удалось припереть её к стенке несколькими вопросами, но я не стала этого делать. Отвела глаза в сторону и сменила тему:

– Ну а с твоим дебютом-то что? Костюм уже готов?

Яринкин дебют состоялся, как и планировалось, на Рождество, и подруга готовилась к нему так, словно это был её личный праздник, а не презентация нового товара, которым она отныне становилась. Мне хотелось думать, что это скорее защитная реакция, попытка обмануть саму себя, но никак не искренняя радость. Радоваться было нечему. И я не выразила никаких восторгов, когда за день до Рождества Яринка прибежала к нам в номер и сообщила, что я, даже не будучи вхожей в Айсберг, тоже могу увидеть её дебют. Что Алла разрешила мне прийти в кухню ресторана и через окно раздачи посмотреть, как она, Яростная Ярина, будет танцевать в зале, на подиуме.

В первую минуту я хотела отказаться, понимая, что мне будет горько видеть, как подруга прилюдно раздевается, вынужденная со всех сторон демонстрировать себя потенциальным покупателям. Но потом подумала, что должна быть рядом. Неважно, действительно ли Яринка радуется предстоящему выступлению, или это упрямое желание показать, что ей всё нипочём, но я буду там, чтобы поддержать её.

Алла не только разрешила мне прийти в фешенебельный ресторан Айсберга, но и сама лично привела меня туда. Разумеется, не предполагалось, что я стану несколько часов подряд только пялиться в зал, поэтому большую часть времени я чем могла помогала поварам, благо, заказов в ночь рождественского торжества хватало.

Ресторан блистал. Зря я переживала об отсутствии в Оазисе снега и прочей новогодней атрибутики. Здесь были и наряженная ёлка, сверкающая игрушками, и искусственные снежинки, время от времени начинающие парить в воздухе, и бесчисленные гирлянды, мигающие со стен и потолка. Официантки носились между столиками в костюмах, напоминающих наряд снегурочки, только в очень облегчённом варианте, оставляющем голыми их ноги и животы. Небольшой оркестр, пристроившийся с краю подиума, без устали исполнял новогодние мелодии, танцовщицы сменяли одна другую, ведущий что-то истерично вопил в микрофон.

Всё это так не походило на тихое уютное кафе, в котором я привыкла работать, что мне расхотелось лишний раз даже приближаться к окошку в зал. И, чтобы заставить время идти быстрее, я сосредоточилась на мытье посуды, стараясь не слышать гремящей с танцпола музыки и нетрезвых выкриков.

Яринкино выступление было торжественно запланировано на время сразу после полуночи, когда в зале должно собраться максимальное количество гостей. Оно и собралось. Время от времени выглядывая в окно раздачи, я уже плохо что-либо различала в клубах кальянного и сигаретного дыма, в порхании искусственных снежинок, но то, что все столики уже заняты, можно было понять по духоте и ровному гулу множества голосов. Официантки сбились с ног и бегали с подносами, как ошпаренные, повара выражались нехорошими словами, их руки с ножами и поварёшками двигались так быстро, что, казалось, размывались в воздухе.

В общем, мне, любящей тишину и уединение, всё это показалось преддверием ада, и я твёрдо решила до последнего отнекиваться от работы в Айсберге, если когда-нибудь мне поступит такое предложение.

В полночь грянул апофеоз безумия. На улице с треском начали рваться фейерверки, и вся пьяная публика повалила наружу, чуть не растоптав у дверей охранника. Пользуясь временным затишьем, официантки судорожно кинулись собирать со столов пустые тарелки, уборщицы набросились на разлитое по полу шампанское и раскиданный мусор, музыканты позволили себе небольшую передышку, обессиленно присев на блестящий подиум рядом со своими инструментами. А я невольно вспомнила прошлое Рождество, нашу приютскую церковь полную просветлённых лиц, мерцанье множества свечей, раскатистый бас батюшки Афанасия, читающего молебен, и свой собственный тонкий голос, вторящий ему, вплетающийся в общий хор. Вспомнила – и в который уже раз подивилась превратностям судьбы, так неузнаваемо изменившей мою жизнь за последнее время.

Когда салют отгремел и отсверкал в чёрном южном небе и зал ресторана снова наполнился народом, музыка не зазвучала. Вместо неё на подиуме в одиноком луче света возник ведущий с самым торжественным видом.

– Милые судари-и-и! – взвыл он, на мой взгляд, весьма придурковатым голосом. – Дорогие наши гости-и-и! Сегодня большой праздник, а что мы делаем по большим праздника-а-ам?!

Зал ответил дружным рёвом и свистом.

– Правильно-о-о-о! – зашёлся визгом ведущий. – По праздникам мы представляем вам новых цыпочек! Новеньких наших девочек! И сегодня-а-а! В эту холодную рождественскую но-о-очь! Я имею честь дать вам шанс согреться-а-а! Согреться в языках пламени нашей юной красотки-и-и! Горячей, яркой, огненной, во всех смыслах этого слова-а-а! Встречайте! Яростная Ярина-а-а!

Последний безумный вопль утонул в приветственном грохоте оваций. Одинокий луч погас, исчез вместе с ведущим, и в наступившей на миг темноте по углам подиума взметнулись вверх четыре алых фонтана искр. Ударил резкий музыкальный аккорд, вспыхнули гирлянды под потолком. И на пустое пространство перед блестящим шестом стремительно и мягко выметнулась Яринка.

Признаться, в первую секунду я даже не поняла, кто это. И не потому, что подруга в своём оранжевом, под цвет волос, костюме, с искусно наложенным вызывающим макияжем, на высоких игольно-острых шпильках, сильно изменилась внешне. Свою Яринку я бы узнала в любом наряде, под любым гримом, но в том-то и дело, что сейчас это была не она. Другой взгляд, другая пластика движений, другое выражение лица. Невероятно красивая, холодно-надменная, ставшая вдруг словно старше на несколько лет, отрешённая от всего – такой подругу я ещё не видела.

Она замерла на несколько секунд, вскинув подбородок и отведя назад вытянутые руки, давая всем присутствующим рассмотреть себя, но сама не глядя ни на кого. Потом тряхнула головой так, что рыжая грива волос с вплетёнными в неё золотыми нитями взмыла в воздух и опала подобно языку пламени. И начала танцевать.

Я ничегошеньки не понимаю в танцах. Не знаю ни их названий, ни правил, ни тем более критериев, по которым эти самые танцы можно оценивать. Но то, что делала сейчас Яринка, несомненно, было искусством. Я не улавливала каких-то отдельных её движений, прыжков, поворотов, наклонов, их словно и не было. Вместо этого на подиуме, среди шипящих алых искр, под быструю, но мелодичную музыку, порхала и билась огненно-рыжая бабочка. Трепетная, нежная, до жути хрупкая, невыносимо прекрасная. И в зале стояла тишина. Никто не свистел, не подвывал, не ухал, как это было на протяжении всего вечера во время выступления других девушек, никто, казалось, даже не дышал.

Бабочка кружилась и, словно опалённая собственным огнём, теряла рыжие крылья. Яринка раздевалась. Сначала на полу оказались длинные расклешённые рукава, потом обтягивающий топик, а последней ей под ноги упала короткая юбочка, вся в алых, словно тлеющие угли, стразах. И остались на моей подруге лишь золотистые туфли на шпильках да несколько таких же золотистых полосок ткани: поперёк груди, на бёдрах, наискось через живот. Яринка ухватилась рукой за шест, подпрыгнула, стремительно закружилась вокруг него, так, что волосы, словно не желая мириться с наготой хозяйки, окутали её, одели в себя.

А потом всё кончилось. Музыка поднялась до оглушительного крещендо, столбы искр с шипением взвились выше человеческого роста, Яринка отпустила шест и, продолжая кружиться, оказалась на краю подиума, где снова замерла с гордо поднятой головой, отведёнными назад руками, вздымающейся грудью, едва прикрытой золотистой лентой... И наступила тишина.

Сколько она длилась, не знаю. Наверное, недолго: я даже не успела забеспокоиться, – а последовавший за ней гром аплодисментов напомнил мне рёв волн, разбивающихся о камни Русалкиной ямы. И тут уже было всё: свист, крики, улюлюканье, чмоканье и подвывание. На подиум к Яринкиным ногам полетели монеты, купюры, цветы, кто-то тянул руки, пытаясь прикоснуться к её ногам, кто-то выстреливал вверх пробками от шампанского...

А Яринка стояла над всем этим, почти обнажённая, растрёпанная, запыхавшаяся и абсолютно недосягаемая для той грязи, которой я боялась, когда думала о её предстоящем дебюте. Стояла, по-прежнему не глядя ни на кого из присутствующих в зале, надменно вздёрнув подбородок, вытянувшись вверх, словно собираясь улететь.

И была она здесь и сейчас не товаром, не выставленной на продажу вещью, а истинной королевой, покорительницей умов и сердец всех присутствующих.

Глава 10.

Бурхаев.

– Ярина, чего такая кислая? – спросила за обеденным столом Ася. – Ты же рекорды скоро бить начнёшь. Радоваться надо!

Подруга выдавила улыбку, которую действительно нельзя было назвать иначе, чем кислой.

С Рождества прошло три дня, и ставки на аукционе, открытом сразу после Яринкиного дебюта, неуклонно ползли вверх, обрастая нулями. Сам аукцион чем-то напомнил мне приютское посвящение в невесты. Новенькую так же фотографировали, так же выкладывали на сайт, демонстрируя желающим. Только вместо строгого анфас-профиль-школьная форма были студийные фото в откровенных нарядах и провоцирующих позах. Впрочем, с фотосессии Яринка вернулась довольной и удивлённо шепнула мне, что даже не подозревала, какой, оказывается, может быть красивой. Я только улыбнулась: после её блистательной премьеры в Айсберге в красоте подруги вряд ли кто-то смог бы усомниться.

А поскольку дебют ЯростнойЯрины произвёл фурор, то и торги затянулись. По правилам аукциона, обладателем лота становился тот, чью цену не смогли перебить в течение суток, но, судя по тому, как часто обновлялись предложения, в ближайшие дни этого не должно было случиться. Уже сейчас последняя ставка за Яринку была больше, чем конечная цена за большинство девушек Оазиса, что вызвало некоторое напряжение даже в нашем, казалось бы, таком дружном кругу.

– Это потому, что она рыжая, – обронила Вика, без аппетита помешивая диетическую кашу на воде. – Рыжие – стервы, а мужики любят стерв, хоть и не признаются в этом.

– Тогда уж сразу ведьма, – Яринка насмешливо прищурила зелёные глаза. После дебюта она обрела непоколебимую уверенность в себе и больше не тушевалась перед старшими подругами.

Алла, сидевшая, как обычно, во главе стола, строго сказала:

– Не завидуйте, девки. У Ярины настоящий талант, видели запись, где она танцует? А талант не может не привлекать, его даже самые тупые интуитивно чувствуют, отсюда и такая цена, – она вздохнула и самокритично добавила. – Не всё же сиськами брать.

– Что, она, по ночам танцевать им разве будет? – фыркнула одна из девушек.

– И танцевать в том числе, – не смутилась Алла. – Бросьте, девчонки. Вот увидите, Ярина ещё станет лучшей танцовщицей Оазиса. Если, конечно, её постоянник разрешит ей танцевать.

– Если ещё будет постоянник, – опять буркнул кто-то.

– Будет, – заверила Вика. – Такую цену, какую уже сейчас за неё дают, за одну ночь не выкладывают. Ещё раз говорю: не завидуйте, нехорошо это.

– Да и завидовать нечему, – с притворным сочувствием вздохнула Катерина, обычно молчаливая девица с россыпью чёрно-синих косичек. – Вы же догадываетесь, кто за неё борется?

– Кто? – встревожилась Ася, даже отставила в сторону недопитый сок. – Ты хочешь сказать...

– Ну да, – Катерина брезгливо потрясла своими косичками. – Кто у нас всех целок перекупает?

– Кто? – спросила уже я.

Алла успокаивающе тронула Яринку за плечо.

– Катя преувеличивает. Да, есть тут завсегдатаи, любители совсем юных девочек, стараются обычно не пропускать, но твоя цена уже за пределами их возможностей.

Яринка чуть заметно улыбнулась уголками губ и бросила на меня лукавый взгляд. Разумеется, только мы здесь знали, что постоянник у неё уже почти есть и беспокоиться не о чём.

Но после обеда, когда мы вдвоём шагали к библиотеке, подруга тревожно сказала:

– Я Яна не видела с Рождества.

– Но он же участвует в аукционе? – встревожилась и я.

– Конечно, с самого начала. Только ты видела, как цена растёт? Вдруг у него денег не хватит?

– Ты же говорила, что там отец большая шишка и на всё пойдёт, чтобы из сына настоящего мужика сделать?

Яринка вздохнула.

– Да, но на такую сумму мы не рассчитывали. Что-то я начинаю бояться...

Боялась Яринка зря. Всё закончилось через пять дней, когда стоимость лота достигла небывалой высоты, и наши соседки затруднялись вспомнить, кто ещё за всю историю Оазиса ушёл с торгов за подобную цену.

Алла нашла Яринку в библиотеке, где мы на пару корпели над английским, и, бесцеремонно прервав занятие, объявила о закрытии аукциона. Я широко раскрыла глаза, Яринка, наоборот, испуганно зажмурилась, даже преподавательница Нина, недовольная вмешательством в свой урок, разом забыла об этом и охнула, опускаясь на стул. Никому не пришло в голову задавать вопросы, и мы втроём просто пялились на возвышающуюся на пороге Аллу. Та, видимо, ожидала другой реакции, потому что спустя довольно продолжительную паузу укоризненно спросила у моей подруги:

– Тебе не интересно, кто потратил целое состояние на то, чтобы провести с тобой сегодняшнюю ночь?

Яринкино лицо посерело.

– Как? Только ночь?

Алла закатила глаза.

– Ну да, такие деньги за одну ночь? Ты никак зазвездела, мать? Полгода! Тебя купили на ближайшие полгода. Поздравляю с постоянником!

Нина заулыбалась, протянула руку, потрепала Яринку по плечу, тоже пробормотала что-то поздравительное. Но Яринка не сводила расширенных глаз с Аллы, и та, наконец, сжалилась.

– Бурхаев, Ярина, Бурхаев тебя купил. Далеко не худший вариант, знаешь ли.

Я не знала фамилии Яна, и слова Аллы мне ничего не сказали, но по тому, как облегчённо обмякла на своём стуле Яринка, как расслабилось её лицо и потеплели глаза, поняла: всё в порядке.

– Бурхаев, – машинально повторила она. – Да... не худший.

Алла, внимательно наблюдавшая за моей подругой, удивлённо приподняла брови, словно ожидала иной реакции, потом деловито распорядилась:

– Значит, так. На работу сегодня не идёшь. После занятий занимайся чем хочешь, но чтобы к восьми вечера была дома. Я, как старшая, должна подготовить тебя.

– Как подготовить? – спросила я, почему-то эти слова показались зловещими.

– Обычно. Накрасить, надушить, нарядить, чтобы к покупателю наша красавица явилась при всём параде. Ну и дам несколько советов лично от себя, девчонки, думаю, тоже в стороне не останутся. Ух, как я волновалась, когда первый раз шла к гостю, – Алла ностальгически вздохнула, – а ведь до этого замужем была. Но ты не бойся, все мы через такое проходим рано или поздно, потом смеяться будешь.

Но Яринка и сейчас выглядела так, словно готова смеяться. И я её понимала. Даже меня затянувшийся аукцион держал в напряжении, что уж говорить о подруге, чью судьбу он решал. И теперь, когда стало известно, что Ян всё-таки выполнил задуманное и его не остановили заоблачные ставки, Яринка просто светилась.

Алла, собравшаяся уже уходить, остановилась и снова глянула на неё недоумённо. Потом непонятно сказала:

– Ну и правильно... ну и молодец. Не о чём тут переживать, – и поспешно покинула библиотеку.

Нина тоже выглядела слегка озадаченной, на минуту она задумалась о чём-то, решительно тряхнула головой.

– Знаете, что, девочки? Хватит на сегодня английского. Сейчас вы всё равно уже ничего не запомните, так что идите, отдыхайте.

Я обрадовалась. В голове действительно царил сумбур, и уроки были последним, о чём хотелось думать.

– Пойдём на пляж? – предложила Яринка, едва мы перешагнули порог. – Хочу туда, где людей нет.

Пляжи действительно теперь пустовали, даже многочисленные шезлонги с них унесли, а на фоне серого неба и такого же серого моря даже когда-то ярко-жёлтый песок казался тусклым и белёсым.

Мы долго брели вдоль линии прибоя, ни о чём не разговаривая и слушая только шум волн, гонимых на берег холодным ветром. Ветер этот настойчиво трепал Яринкины распущенные волосы и мою лёгкую куртку, без которой я теперь не выходила на улицу. Зима, такая, к которой я привыкла и которую любила, не пришла сюда, но и то, что царило вокруг вместо неё, уже не позволяло легко одеваться.

Мы шли, пока песок не сменился камнями, а впереди не замаячили тёмные глыбы Русалкиной ямы. Здесь, как будто над землёй была проведена невидимая черта, и я, и Яринка одновременно остановились. Я скосила глаза на подругу и с удивлением увидела, что она улыбается, наверное, даже сама того не замечая.

– Тебе не страшно? – сорвалось у меня с языка, прежде чем я успела его прикусить.

– Что? – Яринка словно проснулась. – Страшно?

– Ну, сегодня идти к Яну? Вдруг он захочет...

– А, ты про это, – она небрежно отмахнулась. – Чего бояться-то? Девчонки говорят, что больно может и не быть. А если и будет... уж точно не больнее, чем розги. Зато интересно.

Последнее слово Яринка произнесла неожиданно смягчившимся тоном, и на её губах опять заиграла мягкая полуулыбка.

Укрепляясь в своих подозрениях, я спросила:

– А вы с Яном до сих пор только целовались или что-то ещё?

– Чего? Нет, конечно! Он же такой... даже обнимает меня так, словно я сломаться могу или вдруг исчезну. Только, – Яринка замялась, потупилась, но всё-таки продолжила. – Когда целуемся, я чувствую, что... в общем, могу и всё остальное. Может, поэтому мне не страшно.

Я грустно вздохнула.

– Вот заберёт он тебя, выйдешь замуж, и что я буду одна делать?

Яринка придала лицу привычное насмешливое выражение.

– Скажешь тоже! Где я, и где замуж? Ян, конечно, хороший, но он для меня временная необходимость. Пока мы с тобой отсюда не убежим, или ещё что-нибудь не случится.

Не скажу, что я поверила её словам, но и тоскливое чувство одиночества, которое охватило меня после принесённой Аллой новости, почти отступило. Отступило бы совсем, не останься на губах моей подруги тень всё той же нежной мечтательной полуулыбки.

Вечером в столовой собрались все обитательницы нашего домика, как и в тот день, когда мы с Яринкой вернулись от Ирэн после подписания контракта. Правда, на этот раз стол не накрывали и шампанское не пили, всё было строго по делу.

Сначала наши старшие подруги поспорили, во что лучше одеть Яринку, и долго препирались, тряся друг перед другом вытащенными из шкафов нарядами.

– Она девственница! – кричала Ася. – И одежда должна это подчеркнуть, а вы хотите её вырядить, как на подиум!

– А смысл прятать тело, которое все уже видели?! – кипятилась Вика. – Смешно и лицемерно!

Яринка молчала, храня воистину царскую невозмутимость, и лишь иронично шевелила бровями, когда на неё примеряли то один, то другой наряд. Но и она не выдержала, увидев перед собой нечто, похожее на сарафан в пол, вроде тех, что мы надевали в приюте на церковные службы.

– Слушайте, может, я сама выберу? – она решительно отодвинула ворох вещей, успевший вырасти у её ног. – Почему бы мне не надеть костюм, в котором я выступала на дебюте?

На миг наступила тишина, девушки вытаращились на Яринку так, как если бы вдруг заговорил один из предметов мебели, а потом в гостиной поднялась волна негодования. Я не совсем поняла, чем она была вызвана, различила в общем гомоне только слова " вульгарно" и " он тебя в нём уже видел! ", что мне, впрочем, ничего не объяснило. Но тут нашла коса на камень: Яринка упёрлась и ни в какую не захотела надевать что-либо другое. После воплей, уговоров и даже угроз присутствующие пришли к компромиссу, и первая часть сборов, наконец, завершилась. Яринка оказалась в топике и юбочке от своего костюма, но расклешённые рукава были единогласно отвергнуты, и вместо них на подругу набросили что-то вроде полупрозрачной кисеи с капюшоном. А обули в высокие, выше колен, сапоги на длинной блестящей молнии. На мой взгляд, всё вместе это выглядело настолько нелепо, что я про себя пожалела Яна, которому предстояло лицезреть подобное в их первую с Яринкой совместную ночь.

Закрыв вопрос одежды, девушки приступили ко второй части торжественных сборов. Алла притащила косметичку размером с небольшой чемодан и, усадив Яринку перед яркой лампой, принялась вдохновлённо рисовать на её лице нечто, отдалённо напоминающее хохлому. Вика отвоевала руки моей подруги и, положив их перед собой на стол, начала делать маникюр. Ася вооружилась разнокалиберными расчёсками, плойками, гелями и пенками и так рьяно взялась за Яринкины волосы, что та жалобно запросила пощады, но не была услышана. Продолжалось это безумие до темноты, и я не покинула гостиную, время от времени оглашавшуюся новыми горячими спорами, лишь из жалости к Яринке, которая осталась бы в таком случае без моей молчаливой поддержки.

Когда мою уставшую подругу, похожую теперь на одного из павлинов, что бродили летом по улицам Оазиса, наконец, оставили в покое, лицо её было ошарашенным и изнеможенным. Чуть ли не бегом она кинулась на второй этаж, в наш номер, сопровождаемая напутствиями, советами и пожеланиями удачи. А там без сил упала на свою кровать, безжалостно сминая тщательно завитые кудри и с таким трудом подобранный наряд.

Шёл десятый час вечера. Мы успели поболтать, сидя рядом на подоконнике, как в старые добрые приютские времена, и глядя на сгущающуюся тьму над морем. Море по ночам страшное. Бескрайняя, чёрная, грозно ворчащая бездна, в которую совсем не хочется вглядываться. Даже когда в южном небе висит полная, раздувшаяся до безобразия оранжевая луна, бросающая на воду бесконечную мерцающую дорожку, море не становится приятнее. Напротив, в такие ночи светило похоже на одинокий глаз, пытающийся настойчиво проникнуть сквозь толщу тёмной воды и высветить оттуда нечто такое, чему нельзя показываться, что и должно остаться там, в глубине.

Несколько раз Яринка, когда она ещё имела привычку ночевать в номере, а не пропадать в грохочущем музыкой ресторане Айсберга, вызывала меня на улицу после заката. Я стеснялась говорить ей, насколько мне не хочется подходить к краю земли, за которым только холодная вода и прилетающий из темноты ветер, поэтому мы гуляли по пляжу. Но даже моя подруга, не упускающая ни одной возможности лишний раз окунуться в солёные волны, ни разу не порывалась сделать это ночью. Может, ей тоже не нравилась непроницаемая чернота морских глубин, а может, она, как и я, где-то на краю сознания всегда помнила о Русалкиной яме, которая принимала свои жертвы лишь в тёмное время суток.

Сегодня луны не было, зато высыпало без счёта звёзд. Звёзды не отражались в неспокойном море, поэтому существовали как бы отдельно от него, и это меня почему-то успокаивало. Что бы ни происходило в моей жизни, неважно, где я была: в приюте, в тайге, в бескрайних полях вокруг безымянного посёлка, на не отмеченном ни на одной карте острове – звёзды оставались теми же. И мне было приятно, подняв глаза, увидеть привычные контуры созвездий, ухватиться за них, чтобы удержаться на слишком буйной зыби обстоятельств.

Алла постучала в дверь, когда стрелки настенных часов показали пять минут одиннадцатого. Она была строга и деловита, придирчиво оглядела подругу с ног до головы, спросила про самочувствие и велела идти за ней. Я соскочила было с подоконника, пытаясь увязаться следом, но старшая остановила меня холодным взглядом. И Яринка ушла, виновато оглянувшись через плечо, а я осталась, уверенная, что мне предстоит провести в одиночестве очередную длинную ночь.

Но вышло по-другому.

Ближе к полуночи, когда стало ясно, что ни чтением, ни зубрёжкой английского мне не удастся отвлечь себя от мыслей о Яринке, я выключила свет и устало закрыла глаза, впрочем, ни на секунду не сомневаясь в том, что спать сегодня не буду. Но на удивление почти сразу погрузилась в дремоту и даже начала видеть сон.

Во сне всё было так же, как и наяву, тот же тёмный номер, та же постель, согретая моим телом, тот же мерный шум прибоя за окном, только я здесь была уже не одна. Дверь очень медленно приоткрылась, в неё кто-то заглянул. Раздался еле слышный шорох, чей-то шелестящий не то вздох, не то всхлип. И через порог просочилась тёмная тень, тонким силуэтом замерла на фоне обоев. Это была тень Яринки, поэтому я не испугалась, только удивилась тому, что её тень вернулась одна, без неё.

Тень на цыпочках двинулась вперёд, снова раздался на этот раз, несомненно, всхлип, жалобный, с каким-то кошачьим писком. Я как раз задумалась о том, можно ли спросить у тени про Яринку, когда почувствовала в сухом воздухе номера отчётливый запах мужского одеколона и терпкого табака. Сморщилась, выдохнула... и поняла, что это не сон.

Яринка замерла у своей постели, настороженно вглядываясь в меня. Я тоже уставилась на неё, почему-то не в силах пошевелиться. Внезапное понимание, что всё происходит не во сне, напугало меня. Как и то, что Яринка в неверном свете фонаря, заглядывающего в окно, действительно походила на тень. Тень самой себя, безмолвную, крадущуюся, бестелесную.

– Ты не спишь? – наконец, спросила подруга, и при звуке её голоса я съёжилась под одеялом: так потерянно и горько он звучал.

– Не сплю, – пришлось прокашляться, чтобы мой собственный голос не подвёл меня. – А ты чего... так рано?

Яринка бесшумно опустилась на кровать, сложила руки на коленях, ссутулила плечи. Она по-прежнему была в своём нелепом наряде, придуманном общими усилиями наших соседок, только полупрозрачная кисея сползла с плеч, а кудри растрепались.

Я потянулась к абажуру на тумбочке, щёлкнула выключателем. Вспыхнувший свет был приглушенным и уютным, совсем не ярким, но Яринка вздрогнула всем телом, закрыла глаза рукой. Теперь стало видно, что молнии на её высоких сапогах застёгнуты лишь до половины, а потелесного цвета колготкам ползут стрелки.

– Ярина? – мой страх усилился, я даже изо всех сил зажмурилась и снова распахнула глаза, пытаясь увериться, что это всё-таки сон. Подруге сейчас полагалось быть в одном из роскошных номеров Айсберга, со своим Яном, а не сидеть здесь, пряча лицо не то от света, не то от меня. – Ярин, что случилось?

Яринка, наконец, опустила ладонь, прикрывающую глаза и подняла голову. Увидев её опухшее от слёз лицо и размазанный по нему макияж, я уже не удивилась. То, что случилось нечто плохое, было понятно сразу, как только я умудрилась перепутать подругу с её же тенью. Уверившись же в этом окончательно, я вдруг перестала бояться: страх сменился решимостью и здоровой злостью, хоть и не понятно пока, на кого.

– Подожди минутку, – я вылезла из-под одеяла и, как была, в ночнушке и босиком, бросилась за дверь. Оскальзываясь на безупречно чистых ступенях, спустилась на первый этаж, не зажигая света, прошла к холодильнику. После секундного раздумья извлекла из него пакет апельсинового сока и брикет полурастаявшего шоколадного мороженого. Любая девочка знает, что лучшее лекарство от всех переживаний – это сладкое. Как бы ни было вокруг всё плохо, стоит почувствовать вкуснятину на языке – и мир потихоньку снова начнёт играть красками.

Вернувшись в номер, я намешала в большой миске мороженого с соком и поставила на тумбочку между своей и Яринкиной кроватью. Подруга не хуже меня знала секрет хорошего настроения, и уговаривать её не пришлось. Минут пять мы молча работали ложками, а, когда сыто отвалились каждая на свою постель, подруга уже начала приобретать телесность, превращаться из зыбкой тени обратно в себя.

– Ты бы переоделась, – посоветовала я, невольно морщась от вида её дурацкого наряда, – Неудобно же.

Яринка вскочила и, словно спохватившись, начала торопливо избавляться от одежды, швыряя её прямо на пол. Оставшись в одних трусиках, спросила, не глядя на меня:

– Помнишь, как Алла пришла сказать, что аукцион окончен?

Я опасливо кивнула.

– Мне тогда ещё показалось странным, что и она, и Нина на меня так смотрели... с жалостью.

Я тоже вспомнила настороженные взгляды Аллы, которые она украдкой бросала на Яринку, словно удивлённая её спокойствием.

– Так вот, – не отрывая глаз от стены перед собой, продолжала подруга. – Теперь я поняла, почему так. Она-то уже знала, кто...

Резко замолчав, Яринка торопливо выхватила из шкафа полотенце и скользнула за дверь

А я осталась ждать её, чувствуя поднимающуюся в душе волну паники.

Догадок о том, что же могло случиться, у меня хватало, одна другой страшнее. Но того, что произошло на самом деле, о чём рассказала мне подруга, вернувшись из душа и уже взяв себя в руки, я всё равно не ожидала.

Яринка не соврала мне днём, сказав, будто не боится предстоящей ночи. С момента прибытия в Оазис она привыкала к мысли о том, что такое рано или поздно произойдёт, и научилась относиться к предстоящему, как к неизбежности. Кроме того, она озаботилась теорией, и за несколько недель до своего дебюта начала читать книги, где так или иначе фигурировали сексуальные отношения, а также расспрашивать об этом взрослых девушек, с которыми танцевала в студии. И со всех сторон выходило, что ничего ужасного её не ждёт. А уж после знакомства с Яном моя подруга почти уверилась, что всё будет хорошо. Потому и предстоящую ночь ждала не со страхом, а с приятным волнением, с каким ждут очереди на жуткий с виду, но безопасный аттракцион.

Когда вечером за ней пришла Алла, Яринка беспокоилась только о том, что слишком ярко накрашена, и скромного по своей натуре Яна это может оттолкнуть. И она решила, что первое, что сделает, переступив порог его номера – пойдёт в ванну и смоет с лица всю косметику.

Первый тревожный звоночек прозвенел, когда они вызвали лифт в холле Айсберга и Алла нажала кнопку последнего этажа. Яринка знала, что там располагаются только пентхаусы, самые дорогие апартаменты Оазиса, как знала и то, что Ян, не любящий излишней роскоши, проживает в скромном стандартном номере. Но она допустила мысль, что ради такого случая – их первой совместной ночи – он мог снять и пентхауз.

Алла привела её к двери, украшенной безвкусными позолоченными вензелями, и, ещё раз придирчиво окинув взглядом, вдруг приобняла.

– Ну, ни пуха. Выпей вина или шампанского, если он предложит, а потом просто расслабься.

И, развернувшись на каблуках, старшая заспешила обратно к лифту.

Яринка несколько раз глубоко вздохнула, хотела постучать, но, вспомнив, что за этими вычурными дверями её ждёт всего лишь Ян, решительно потянула ручку на себя. И за порогом, в широком зеркальном пространстве, её ждал второй тревожный звоночек. Брошенные посреди коридора ботинки. Пусть Яринка была знакома с Яном не так давно, она всё равно не могла представить, чтобы он, такой всегда опрятный, аккуратный во всём, разуваясь, расшвырял свою обувь и оставил валяться там, где об неё может споткнуться любой вошедший. Она замерла, глядя на эти ботинки и чувствуя царящую здесь неприятную смесь запахов: алкоголь, пот, сигаретный дым, – что в её сознании тоже совершенно не вязалось с Яном.

Нерешительно оглянувшись на дверь, моя подруга всё же двинулась вперёд, туда, где в просторной гостиной люкса горел приглушённый свет и бубнил телевизор. Перешагнула через брошенные ботинки, запоздало отметив, что размер их на порядок больше, чем может быть у тонкокостного изящного Яна, и несмело позвала:

– Есть кто-нибудь?

В гостиной что-то шевельнулось, шумно выдохнуло, раздались приближающиеся шаги. Увидев упавшую на бежевый ковёр широкую тень, Яринка попятилась назад, окончательно уверившись, что заявилась к кому угодно, только не к Яну. Так и вышло.

В дверном проёме появился пожилой мужчина. Невысокий, но грузный, с неприятно оплывшим, каким-то бабьим лицом, редкими рыжеватыми бровями и обширной залысиной. На нём был лишь банный халат, еле державшийся небрежным узлом пояса, с трудом сходящегося на выпуклом животе. Мужчина крякнул и опёрся рукой о косяк, разглядывая Яринку масляными глазами.

– З... здравствуйте, - от неожиданности подруга начала заикаться. – Я... я, наверное, ошиблась... не туда зашла... простите.

– А к кому тебе надо? – спросил мужчина неожиданно густым басом, не вяжущимся с его почти женскими чертами лица.

Яринка продолжала отступать к двери, желая как можно быстрее оставить это недоразумение в прошлом, но не ответить посчитала невежливым.

– К Бурхаеву. Он тоже... на этаже.

– Я Бурхаев, – невозмутимо ответил мужчина и шумно почесал красную шею. – А ты, значит, и есть Яростная Ярина? Ну, заходи.

И, не дожидаясь ответа, он вернулся в комнату. А Яринка осталась стоять в полумраке люксовой прихожей, совершенно не понимая, что происходит.

– Мне долго ждать? – спустя минуту подал голос мужчина, и только тогда она сумела двинуться с места.

Осторожно прошла вперёд и в нерешительности остановилась на пороге, не решаясь ступить сапогами на роскошный ковёр. Это была просторная гостиная с горящим камином и огромным мягким диваном перед широкой плазменной панелью. На диване, улыбаясь, полулежал гость люкса, чей халат распахнулся уже почти до неприличия.

– Ну, присаживайся, – он небрежно похлопал ладонью рядом с собой. – Или сразу приляжешь?

Яринка затрясла головой, торопливо забормотала:

– Это какая-то ошибка. Здесь должен был быть человек, который... который заплатил... за меня.

– Я заплатил за тебя, – спокойно ответил мужчина, и улыбка сползла с его лица, сразу сделав его брюзгливым.

– Нет, – подруга опять машинально оглянулась на дверь, проверяя, свободны ли пути к отступлению, – За меня заплатил Бурхаев. Ян.

– Я Бурхаев, – так же невозмутимо обронил гость, – А Ян - мой сын. И он никак не мог за тебя заплатить, потому что не заработал ещё ни копейки.

– Отец Яна?! – я прижала ладонь ко рту, думая о том, что мне не хочется слышать продолжение рассказа, и испуганно обшаривая взглядом Яринкины лицо, руки, ноги...

Но подруга уже смыла с лица размазавшуюся косметику, причесала волосы, переоделась и выглядела спокойной.

– Он самый. Хотя никогда бы не подумала. У них с Яном ничего общего. Разве что брови рыжие, да и то не тот цвет. Бедный Ян.

Я была склонна считать, что бедная в этой ситуации только она сама, но сказала другое:

– Так это он купил тебя? Зачем?

– Я тоже сразу это спросила, – недобро усмехнулась Яринка. – Ну, он и объяснил.

– А затем, наглая ты мокрощелка, – всё тем же абсолютно ровным тоном ответил Бурхаев-старший, – что вы, два сопливых шкурёнка, вдруг возомнили себя самыми умными.

Яринка лишь хлопала глазами, безмолвно, как рыба, открывая и закрывая рот. А отец Яна крякнул, медленно поднялся с дивана и, обойдя его, направился прямо к ней. Не найдя в себе силы отступить, моя подруга лишь заворожённо следила за его приближением, как следит кролик за извивами колец удава.

Подойдя вплотную, Бурхаев пренебрежительным жестом растрепал её волосы, потом сжал двумя пальцами подбородок, заставив поднять голову.

– Штукатурки-то намазали, – презрительно скривил он губы, – кудрей навертели, одели как шлюху... Впрочем, ты и есть шлюха.

Яринка, наконец, обрела способность двигаться и попыталась отшатнуться, но Бурхаев одной рукой грубо схватил её за плечо, а другой рванул юбчонку, задирая её вверх. Взвизгнув от неожиданности, подруга рванулась в сторону, но от сильного толчка в грудь отлетела к дивану, где и замерла, вцепившись в его спинку.

– Ну и чего ломаешься? – голос гостя не изменился, оставаясь таким же ровным и бесстрастным. – Разве ты не за этим сюда пришла?

– Я пришла к Яну! – выкрикнула Яринка и закусила губу, чувствуя подступающие к горлу рыдания.

– Да? – Бурхаев снова начал приближаться. – И что наплёл тебе мой дурак? Что никаких денег не пожалеет, выкупит тебя отсюда, увезёт и женится? Это он мог.

Яринка попятилась, отступая за диван, не зная, что ответить, чувствуя, как мир рушится вокруг неё.

– А ты и обрадовалась, пройдоха? – наконец-то в голосе Бурхаева-старшего появилась некая эмоциональная окраска, и было это ничем не прикрытым злорадством. – Думала, нашла лоха, которому удастся запудрить мозги? Ну, лоха ты, конечно, нашла, вот только у него есть папа. Очень злой папа, который не позволит, чтобы всякие прошмандовки пудрили ему и без того хрен знает чем засранные мозги! Я что, по-твоему, собственного сына не знаю? Не догадаюсь, откуда у него такая блажь вдруг в башке завелась – какую-то девку купить во что бы то ни стало? Или считаешь, что ваших ночных посиделок в кустах никто не заметил и ничего не понял? Что о себе возомнила, дешёвка?!

Внезапно он подался к Яринке с неожиданной для такой грузной фигуры скоростью. Она метнулась прочь, но в последний момент грубая пятерня ухватила её так тщательно завитые старшими подругами кудри и рванула назад. Не удержав равновесия и, на этот раз, не сдержав слёз, она упала на роскошный ковёр, который оказался неожиданно жёстким и колючим и порвал её коготки.

– Не скачи, – брезгливо бросил Бурхаев, пихнув мою подругу ногой, как ворох тряпья, – прискакала уже. Теперь ты на полгода – моя собственность. Вставай, раздевайся и иди на диван.

Вжавшись в пол и всхлипывая, Яринка смотрела, как отец Яна отходит к сервированному столику, берёт с него прозрачную бутылку с коричневой жидкостью, прикладывается к ней. За его полной фигурой в полумраке прихожей виднелась входная дверь. За дверью – коридор Айсберга и спасительный лифт. Вот только спасительный ли? За считанные секунды, пока хозяин люкса гулко глотал из бутылки, Яринка успела мысленно увидеть, как она вскакивает, бежит мимо вон из номера... Вызывает лифт, жмёт кнопку первого этажа, мчится через холл, минуя растерянного охранника, всем телом ударяясь о дверь, вырывается наружу, в прохладную звёздную ночь. А что дальше? Куда бежать? Надёжно скрыться на острове можно только в одном месте – в глубоких тёмных водах Русалкиной ямы...

Бурхаев стукнул бутылкой по столу, обтёр губы тыльной стороной ладони, обернулся к ней.

– Чего сопли-то распустила? Ты продавалась, тебя купили, причём купили не на одну ночь, а на постоянку. Радоваться должна. Или правда верила, что мой идиот на тебе женится?

Он усмехнулся, неторопливо пересёк гостиную и, подойдя к Яринке, рывком поставил её на ноги, подтолкнул к дивану.

– Давай, снимай это безобразие. Одеваетесь так, словно боитесь, что кто-то забудет, какие вы шлюхи.

То ли на неё повлияли последние слова Бурхаева, брошенные с бесконечным презрением, то ли вид собственного жалкого и заплаканного отражения, который Яринка краем глаза уловила на зеркальном потолке, – но её страх вдруг сменился отчаянной злостью. Да, этот спесивый сноб купил её. Да, теперь он может сделать с ней всё, что угодно, и никто не придёт на помощь, никто даже не посочувствует. Но её слёз он больше не увидит, как не услышит и ни слова мольбы.

Выпрямив спину, вздёрнув подбородок, словно она опять была на подиуме и собиралась танцевать, Яринка начала раздеваться. На пол полетели сапоги, юбочка, колготки... наконец, сняв кружевные трусики и переступив через них, она подняла голову, спокойно, почти безмятежно встретив взгляд Бурхаева. И на этот раз в нём не было презрения.

– Уже лучше, – наконец вымолвил он после продолжительной паузы, во время которой бесцеремонно разглядывал мою подругу, но так и не заставил её опустить глаза. – А то я уже подумал, что ты обычная безмозглая кукла, возомнившая себя самой умной.

Он подошёл к Яринке вплотную, положил руку на грудь, сжал, ущипнул за сосок. Не дождавшись никакой реакции, одобрительно хмыкнул.

– А ведь, пожалуй, ты мне подойдёшь. Пожалуй, справишься.

Яринка не сочла нужным отреагировать и на этот раз, хотя понимала, что сейчас от неё ждут вопросов. Лишь чуть приподняла брови и переступила ногами на колючем ковре.

Бурхаев медленно обошёл вокруг неё, провёл рукой по ягодицам, скользнул ладонью между ног, ещё раз испытующе вгляделся в лицо и вернулся на диван, прихватив со столика бутылку.

– Значит, так, красавица, – начал он уже другим, деловым тоном, без капли злобы или насмешки, – у тебя есть выбор. Или оправдываешь потраченные мною на тебя деньги по назначению, то есть, я тебя деру в хвост и в гриву, когда сочту нужным. Или тебя дерёт мой сын. Но погоди радоваться, это далеко не всё, что от тебя потребуется. Вы с моим дурнем часто общались?

Отец Яна не сводил с Яринки пристального водянистого взгляда, и от этого ей было более неуютно, чем от собственной наготы, но ответила она сразу и прямо:

– Каждую ночь.

– Угу, – покивал Бурхаев. – То есть, ты его уже достаточно знаешь, чтобы понять, что он не от мира сего?

– Ян очень хороший, – на этот раз Яринка позволила себе чуть повысить голос.

– Для тебя он, конечно, хороший, жениться ведь обещал. Обещал же? Ну вот, это у него бзик такой, стремление спасать сирых и убогих. Ещё под стол пешком ходил, а домой тащил котят да собачат. Но притащить прошмандовку без роду и племени я ему не позволю. Ты для другого сгодишься. Подкати-ка столик ко мне.

Яринка помедлила секунду, но послушалась. Выполнив распоряжение, потянулась было поднять свою разбросанную по полу одежду, но Бурхаев остановил её.

– Э, нет. Не одевайся пока. Вдруг ты выберешь первый вариант, тогда сразу к делу и перейдём. Но сначала дослушай до конца вариант второй. Мой сын время от времени приезжает сюда, трахается с тобой, вы общаетесь и милуетесь, ты изображаешь неземную любовь и непобедимое намерение стать его женой. В общем, твоя цель – быть для Яна очень близким человеком, заставить его полностью доверять тебе. Это ясно?

Яринка кивнула, по-прежнему стоя обнажённой на ковре, но теперь снова начиная бояться. И бояться не самого Бурхаева, а того, что он говорит. А говорил он такое:

– Затем на остров прибываю я, мы с тобой встречаемся, и ты мне рассказываешь всё, чем живёт и дышит мой сын. Он, знаешь ли, меня в последнее время серьёзно беспокоит. Иконописец хренов. Отдалился от семьи, друзья у него непонятные, такие же блаженные чудики, за девками не бегает, красками своими дебильными весь дом зас... Впрочем, это уже не твоё дело. А твоё – запоминать и пересказывать мне, что говорит Ян. Короче, я хочу знать всё, что на уме у моего сына, и мне нужен человек, которому он будет полностью доверять. Ты вроде подходишь.

Яринка замотала головой, чувствуя, как напускная уверенность и равнодушие уступают место отчаянию.

– Я не могу так... Ян любит меня!

Бурхаев-старший заржал, запрокинув голову и хлопая себя по трясущемуся под халатом животу. Отсмеявшись, снова отпил из бутылки и взглянул на мою подругу по-новому, почти благожелательно.

– А ты мне всё больше нравишься. Я-то думал, что шаболдашаболдой, а ты вон в любовь ещё веришь, стучать тебе стыдно. Думаю, сработаемся. Про любовь же я тебе сейчас поясню. Мой сын, как я уже говорил, не от мира сего и с женщинами до сих пор отношений не имел. Я и привёз его сюда затем, чтобы он хоть бабу понюхал, авось мозги на место встанут. А тут ты подвернулась. Но оно и к лучшему получилось, выходит. Так вот, тебе удалось очень удачно с ним познакомиться. В этом, с его точки зрения, логове разврата и порока, к нему вдруг обращается за помощью бедная овечка, которую готовят на заклание. И овечка весьма недурственна собой. Вот дурак и поплыл, благородным освободителем себя почувствовал. Любовь у него... Любовь эта, милая ты моя дурында, пройдёт очень скоро, когда он начнёт общаться с другими девушками, умными, образованными, из хороших семей. А это я устрою. И постепенно с твоего светлого образа облетит позолота, и предстанешь ты перед ним той, кто есть. Глупой шлюшкой без роду и племени. Думаю, этих самых шести месяцев, за которые я заплатил, как раз на то хватит. Ну, так что, родная? Сотрудничаем?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒