На крыше.

Глава 3.

Оазис.

Я не думала о том, где можно скрыться от погони. Яринка, вся во власти панического ужаса, тем более. Но мы обе, лишь выскочив из посёлка, кинулись к нашим деревьям, под которыми проводили последние ночи и которые стали нашим пусть временным, но домом. А куда ещё бежать в поисках спасения, как не домой?

И сначала мне даже показалось, что спастись получится. Мы оставили позади шумно топочущих мужчин с их хрипящими на поводках псами и выбежали в открытое поле. Но здесь высокая трава затруднила передвижение, скорость упала. Однако и теперь мы бы наверняка смогли убежать, затеряться в темноте южной ночи, если бы преследователи, поняв, что теряют нас из виду, не спустили собак.

Первой это увидела оглянувшаяся на бегу Яринка. Увидела и снова закричала, жалобно и пронзительно, как попавший в капкан зверёк, так, что я догадалась о том, что произошло ещё до того, как оглянулась сама. Вслед нам быстро стлались по земле два сгустка черноты, ещё более тёмные, чем окружающая ночь. Псы перестали лаять, и от этого их неумолимое приближение выглядело ещё более зловещим. Оставленные ими далеко позади мужики что-то азартно кричали и свистели.

Наши деревья были уже близко, надвигались шелестящей листьями громадой, и я, не отрывая от них глаз, отрывисто бросила подруге:

– Сразу залазь наверх!

Не знаю, слышала ли она меня или действовала по своему безошибочному наитию, продиктованному инстинктом самосохранения, но стоило нам вбежать под сень крон, как подруга подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ветку ближайшего дерева. Заскребла носками ботинок по стволу. Я повисла рядом с ней, подтянулась, быстро вскарабкалась до первой развилки, прыгнула на следующую, глянула вниз...

После я не раз укоряла себя за то, что поддалась страху, влезла наверх первой, не посмотрев, как продвигаются с этим дела у подруги. А ведь она не умела лазить так же хорошо и быстро, как я! А я не могла этого не знать.

Яринка всё ещё была внизу, она снова и снова отчаянно пыталась подтянуться, закинуть ногу на одну из веток, но ей не хватало сноровки. А собаки приближались. Я прыгнула. Не такая уж это была и высота, но я слишком торопилась, не успела сгруппироваться и упала неловко, боком. В правой лодыжке толкнулась острая боль, отозвалась в ступне, поднялась до бедра. В другое время я бы не спешила подниматься после столь неудачного приземления, но сейчас счёт шёл даже не на секунды, а на доли их. Я уже слышала хриплое дыхание собак и шелест травы, сминаемой тяжёлыми лапами.

Кое-как встав на ноги, шагнула к продолжающей болтаться на нижнем суку Яринке, и, обхватив руками её колени, изо всех сил толкнула вверх. Подруга, наконец, сумев перехватиться одной рукой за ветку повыше, подтянулась, легла животом на развилку, принялась судорожно карабкаться дальше. Облегчённо вздохнув, я уже приготовилась последовать за ней, но вдруг поняла, что не смогу этого сделать, потому что стою, перенеся вес на здоровую ногу, а второй, пострадавшей при падении, совершенно не чувствую... Я ещё успела прижаться к дереву, обнять его, словно в поисках защиты, и зажмурить глаза, когда прямо у меня за спиной раздался топот, рычание, и на плечи обрушилась душно пахнущая псиной тяжесть.

Первая собака только сбила меня с ног в прыжке, швырнув в траву у подножия дерева, на котором отчаянно заголосила Яринка. Я даже успела перекатиться на спину, выставив перед собой руки в попытке защититься, когда прямо мне в лицо бросилась оскаленная пасть, обдав вонью, брызгами слюны и горячим дыханием. А потом во всём мире не осталось ничего, кроме боли.

Когда мне было лет пять и наши охотники приносили из тайги убитых животных, я плакала. Зайцы, изюбри, кабаны, лоси, все они были такими красивыми при жизни и такими несчастными после смерти. Их открытые глаза, казалось, всегда смотрели прямо на меня с удивлённым упрёком, словно желая спросить – за что их убили? Мама брала меня за руку и уводила в дом, где объясняла, что эти звери умерли так быстро, что даже не успели этого понять. Наши охотники бьют без промаха. А папа однажды принёс от кого-то из соседей растрёпанную книгу и зачитал мне вслух абзац о том, что животное, попавшее в лапы хищнику, пребывает в состоянии глубокого шока и благодаря этому не чувствует ни боли, ни страха. Смерть от пули намного быстрее, поэтому убитые таким образом звери тем более не страдают. Нельзя сказать, чтобы это очень меня успокоило, но плакать я перестала. И до этой минуты действительно верила, что природа милосердно дарует обречённым забвение перед неизбежной гибелью.

Но это оказалось неправдой. Я чувствовала всё: клыки, вспарывающие мою кожу, и тяжесть собачьих тел, – слышала их хриплое дыхание и звук своей рвущейся одежды, видела то тёмную примятую траву перед глазами, то бездонное звёздное небо, так поразившее меня в первую ночь здесь. А когда боль и ужас перешли все разумные пределы, меня приняла милосердная тьма, но даже сквозь неё продолжали долетать рычание собак и крики Яринки, зовущей на помощь.

Потом рычание стало тише, отодвинулось в сторону, Яринка тоже примолкла. И я уже была готова с облегчением соскользнуть в небытие, но тут сквозь закрытые веки в глаза ударил яркий луч света, вырывая меня из спасительной темноты.

– Я же говорил – девки, – раздался откуда-то сверху возбуждённый мужской голос. – А ты: бичи, бичи.

– Откуда здесь, мать их, девки? – зло ответил ему голос подальше.

– А хер их знает. Сейчас спросим. Эй, ты, на дереве! Ну-ка спустись! Петрух, ты привязал собак? Спускайся, слышишь!

– Пошёл ты на...! – взвился в ночи истеричный голос Яринки, было слышно, как она перевела дух и снова заголосила. – Помогите! Помогите, убивают!

– Да кто вас убивает, дура?! – тоже заорал второй мужик. – Вы какого лешего на моём огороде делали?!

Я, до сих пор лежавшая без движения, снова начала ощущать своё тело. Оно было сплошной пульсирующей болью, но мне удалось приоткрыть глаза и чуть повернуть голову вбок, в сторону звучащих чужих голосов.

Один мужчина, худой, стоял прямо надо мной, сжимая в руке яркий фонарь. Второй, тот, что гнался за нами по огороду, – чуть в стороне, возле привязанных к дереву собак. На собаках я задержала взгляд и даже почувствовала что-то вроде любопытства. Мне, выросшей в таёжной деревушке, до сих пор была знакома лишь одна порода славного собачьего племени – сибирская лайка. Это благородные, очень умные и смелые животные, весьма симпатичные внешне. Пушистые, остроухие, с хвостами-калачами и живыми раскосыми глазами на узких волчьих мордах.

А тех зверей, которых я сейчас видела перед собой, даже назвать собаками не поворачивался язык. Чёрные как ночь, гладкие и блестящие, словно вместо шерсти у них была змеиная кожа. С выступающими под этой кожей буграми мышц, с маленькими приплюснутыми к лобастым головам ушами и такими массивными широкими челюстями, что я невольно удивилась, как они просто не перекусили меня пополам.

Увидев, что я открыла глаза, худой присел на корточки, глядя удручённо и сочувственно.

– Петрух, звони-ка в скорую, тут твои кобели такое натворили...

Раздались приближающиеся шаги, и я второй раз за ночь увидела над собой мясистое лицо хозяина огорода. Но теперь оно было уже не злым, а напуганным.

– Да погоди... какую скорую? Меня же сразу... Надо как-то это... договориться.

–- С кем? - хмыкнул худой. – Это же соплюхи. А где их родителей искать – пёс знает. Пока ищем и договариваемся, она кровью истечёт, вот тогда ещё веселее будет.

– Погоди... я знаю. Ща Макару позвоню, я его столько раз выручал, пусть он теперь тоже...

Раздалось негромкое попискивание кнопок мобильника.

– Макар? Макар, брат, помогай! Ты на смене? Слушай, беда! Мои собаки девку порвали... да не знаю какую! В огород залезли, ну я сдуру псов и выпустил, думал, бичи опять за жратвой пришли, в прошлый раз у меня гуся упёрли... что? Нет, за посёлком. Друган, подъезжай, тут ждать нельзя...

Он говорил что-то ещё, но я уже не слышала, снова соскальзывая в темноту.

Следующим, что привело меня в себя, были чьи-то бесцеремонные, вызывающие боль прикосновения. В первый миг, решив, что это снова собаки, я дёрнулась, попыталась закричать, и услышала чей-то удовлетворённый смешок:

– Живая!

С трудом приоткрыв веки, увидела вокруг себя несколько мужских фигур, затянутых в чёрную форму, а неподалёку – машину с синими маячками, яркий свет фар которой заливал всё вокруг. Толстый хозяин огорода суетился радом, заискивающе заглядывая в глаза одному из прибывавших полицейских.

– Чё скажешь, Макар? Можешь помочь?

Полицейский фыркнул.

– Ты натравил собак на детей! Чем я могу тебе помочь?

– Но ведь... ведь можно же связаться с их родителями, договориться... я заплачу, сколько надо, ты знаешь! И тебе...

– Да погоди ты, " заплачу", - передразнил полицейский Макар. – Сначала надо узнать, что это за птицы. Может, их родители мне больше заплатят за то, чтобы я тебя твоим же псинам скормил.

Судя по раздавшемуся гоготу остальных, это была шутка, но хозяину огорода она смешной не показалась.

– Макар... но ты же... я же тебе всегда... мы же...

– Не суетись… Эй, на дереве! Слезай уже, к маме-папе поедем.

Я попыталась повернуть голову, чтобы увидеть Яринку, но тело снова перестало мне подчиняться. Оно стало совсем слабым, моё бедное тело, и уже не чувствовало ничего, кроме онемения и подступающего холода. К счастью, я ещё могла слышать. И, судя по тому, что дрожащий Яринкин голос раздался совсем рядом, поняла, что с дерева она всё-таки слезла.

– Помогите ей, пожалуйста, отвезите в больницу!

В ответ ей буркнули что-то неразборчивое, а ко мне снова прикоснулись чьи-то руки. И на этот раз не оставили в покое, подняли с земли, понесли, положили на что-то мягкое.

– Суки, хоть постелите что-нибудь! – взвыл чей-то голос. – Сейчас всё сиденье мне кровью уделаете!

– Я оплачу химчистку, – снова залебезил где-то неподалёку хозяин собак, а Макар велел:

– Ты, рыжая, лезь к ней назад. А остальные пешком до участка топайте.

– Я всех довезу, – снова зашелестел толстый, а я почувствовала прикосновение к щеке прохладной ладони и услышала тихий Яринкин плач:

– Дайка... Даечка, прости меня, я испугалась...

От того, что теперь она рядом, мне стало спокойно, окружающее пространство качнулось, поплыло, и я наконец-то сумела ускользнуть в темноту, где больше не было ни голосов, ни безжалостного света.

Молочные реки не вынесли меня на кисельные берега. После того, как я невольно услышала сквозь багровое марево разговор двух незнакомых голосов – недовольного мужского и колокольчикового женского, прошло, как мне показалось, совсем чуть-чуть времени, и я не успела забыть ни слова из него, хоть и не пыталась понять суть. И мысли мои были именно об этих двух голосах в тот момент, когда сознание, на этот раз ничем не замутнённое, наконец-то вернулось ко мне.

Это оказалось похоже на обычное пробуждение. И, как обычно, мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто я и где. С вопросом " кто" заминок не возникло, а вот " где" внезапно стало серьёзной проблемой. Ну, для начала неожиданным стало уже то, что я обнаружила себя в постели. В чистой белой мягкой постели, и это по сравнению с последними ночами, проведёнными на картонке под открытым небом, показалось удивительным. Оказывается, очень просто отвыкнуть от того, что раньше являлось само собой разумеющимся.

Во-вторых, это был не приют и даже не какой-нибудь приёмник-распределитель, в которые, как я слышала, попадают сбежавшие из домов дети. Вряд ли такие заведения могут позволить себе роскошь селить каждого человека в отдельной, пусть и маленькой, комнате. А я была одна здесь, на единственной и довольно большой кровати. Кроме неё, в комнате обнаружилось окно, занавешенное полупрозрачной шторой, из-за которой доносилось пенье птиц, тумбочка, стол и два стула возле него. А ещё меня очень заинтересовала большая, вогнутая ярко-красная кнопка на стене, прямо над моей головой. Она так и притягивала взгляд. Тем более, что, кроме неё, смотреть больше было особо не на что. Несколько минут я лениво размышляла о предназначении этой кнопки (почему-то это интересовало меня куда больше всего остального), потом с трудом подняла ослабевшую руку и нажала её.

В первые секунды ничего не произошло, я уже собралась нажать второй раз, когда открылась дверь и в комнату впорхнула девушка в наброшенном на плечи белом халате. Она была юна, возможно, всего лишь на три-четыре года старше меня, и потрясающе красива. Тоненькая, как берёзка, с большими голубыми глазами в обрамлении очень чёрных ресниц и с распущенными совершенно белыми волосами.

– Ты проснулась? – обрадованно спросила девушка, подходя к моей постели. – Как себя чувствуешь?

Я не отвечала и даже не поняла вопроса, до такой степени меня поразила её внешность – девушка буквально ослепляла.

– Я сейчас позову доктора, – поспешила сообщить прекрасная гостья. – Подожди минутку.

И она исчезла за дверью, будто её и не было. А может, и правда не было? Ведь таких на самом деле не существует. У людей не может быть белых волос: даже полностью седые, они выглядят скорее серыми. А ещё у тех, кто со светлыми волосами, ресницы тоже светлые, а никак не чёрные. И таких ярко-розовых блестящих губ не бывает тоже.

Я тревожно нахмурилась, вспомнив истории об ангелах, наделённых неземной красотой. Что, если я умерла, и эта девушка на самом деле ангел? Но ведь, если ангелы существуют, выходит, что существует и всё остальное, о чём нам рассказывали на уроках Слова Божьего? А тогда получается, что скоро мне крепко влетит и за сожжённую церковь, и за богохульные высказывания, которыми я так грешила последнее время.

Дверь снова приоткрылась, а я испуганно сжалась под одеялом, почти готовая увидеть входящего Создателя, собирающегося спросить с меня за все прегрешения. Но порог переступил молодой мужчина с аккуратной бородкой, в очках и в таком же белом халате, как у девушки-ангела. В общем, выглядевший совсем не так, как, наверное, должен выглядеть бог.

Но окончательно я уверилась в том, что ещё не прибыла на страшный суд, когда мужчина заговорил и я узнала этот голос. Тот самый, который услышала последним перед тем как уплыть по молочным рекам, тот, который сказал, что я сильная...

– Ну, наконец-то! – теперь голос был весёлым. – А я уже беспокоиться начал. Выспалась?

Обрадованная тем, что разборки с небесными силами откладываются на неопределённый срок, я собралась вежливо ответить, что да, выспалась, спасибо, но, едва приоткрыв рот, почувствовала, как что-то, прижатое к правой стороне лица, мешает говорить. Подняла руку, хотела потрогать щёку, но вместо кожи почувствовала под ладонью нечто твёрдое и шершавое.

– Тихо-тихо, – мужчина торопливо взял меня за кисть. – Повязку теребить не надо, всему своё время.

Что? Только теперь я осознала, что голова и шея у меня плотно перевязаны бинтами. А ещё... после осторожных движений руками и ногами под одеялом удалось обнаружить тугие повязки почти по всему телу. Я подняла вопросительный взгляд на мужчину, и он озабоченно спросил:

– Ты что же – ничего не помнишь? Тебя покусали собаки.

Собаки! Как наяву я увидела широкие чёрные морды в хлопьях пены, прижатые к голове уши, поблёскивающие в темноте глаза...

Ниточка воспоминаний была ухвачена, и я потянула за неё, разматывая весь клубок. Собаки... погоня... безымянный посёлок... бескрайние поля... поезд... лес... дорога... приют... пожар... Яринка!

Я дёрнулась, попробовала сесть, и по всему телу раскатилась тупая боль. Мужчина ухватил меня за плечи, вернул в лежачее положение.

– Куда?! Нельзя тебе пока вставать.

– Яринка! – я, наконец, сумела заговорить, но даже это причиняло боль. – Где Яринка?!

– Яринка? – мужчина нахмурился. – А, девочка, которая была с тобой? Рыжая?

– Да! – я всхлипнула.

– Да здесь она, успокойся. Вас привезли вместе.

Я обмякла. Самого страшного не случилось, мы с Яринкой не потерялись, остальное вторично. Поэтому я даже не сразу задалась вопросом: а куда нас привезли? Где я? Вместо этого сказала зачем-то:

– Тут хорошо...

Кажется, мужчина удивился. Его почти по-женски аккуратные брови приподнялись над дужками очков.

– Хорошо? Хм... согласен. Надеюсь только, что ты и в дальнейшем не изменишь своего мнения.

В дверь заглянула девушка, та самая, ангел. Мужчина обернулся к ней.

– Машута, приготовь-ка всё для перевязок. И скажи Ирэн, что девочка пришла в себя.

Ангел Машута кивнула и исчезла. А я сказала очередную глупость:

– Она такая красивая...

Мужчина неожиданно рассмеялся и осторожно потрепал меня по волосам.

– Красивая, конечно. И ты такая будешь.

Перевязка далась мне тяжело. И даже не потому, что было больно и очень стыдно от того, что, кроме бинтов, под одеялом на мне ничего не оказалось. Но мужчина снимал повязки одну за другой, и я снова и снова видела то, что оказывалось под ними – синюшная кожа и рваные раны с грубыми стежками неровных швов. Он, а это, несомненно, был доктор, делал всё ловко и привычно, с непроницаемым лицом. Красавица Машута помогала в этом, и я ловила на себе её жалеющие взгляды.

Последним было обработано моё лицо. Когда доктор осторожно снял с меня что-то вроде половинки маскарадной маски, закрывающей почти всю его правую часть, Машута тихонько охнула и прижала ладонь ко рту.

– Ничего страшного нет, – доктор строго глянул на неё. – Просто место укуса сильно опухло.

Девушка торопливо закивала, но в её глазах плескался такой откровенный ужас, что я невольно напряглась. Но спрашивать ни о чём не стала, разве вопросы чем-нибудь помогут, если всё действительно плохо? И потом, куда больше меня сейчас заботила Яринка.

Стоило перевязке завершиться, я торопливо спросила:

– Когда можно встать?

– Встать? – доктор задумчиво взялся за подбородок. – Именно встать можешь хоть сейчас, но предупреждаю – будет больно, хоть и обезболивающее ещё действует. Тем не менее, стоит попробовать, ведь тебе нужно ходить в туалет.

Я обрадованно приподнялась, но тут же опустилась обратно на подушку, натянув одеяло до подбородка. Совсем забыла, что под ним я совершенно голая. Доктор понял, хмыкнул, и, бросив Машуте:

– Помоги ей добраться до туалета. Если что – зови, – вышел за дверь.

Мы остались вдвоём, и после нескольких секунд стеснённого молчания, я попросила:

– Слушай... Маша? А тут нет какой-нибудь одежды для меня?

– Мне ничего не говорили об этом, – девушка явно тоже чувствовала себя неловко, но выход нашла быстро. – Я могу принести медицинский халат!

Я благодарно закивала. Да хоть что, лишь бы не это беззащитное чувство наготы.

Однако осуществить задуманное мы не успели, дверь снова открылась и в палату вошла женщина.

В первый момент я подумала, что это девушка, может быть, лишь немного постарше Машуты, но наткнулась глазами на холодный проницательный взгляд и поняла, что вижу перед собой взрослого, даже чуть пожилого человека. Это было ещё более удивительно, чем неестественная красота Машуты. Гибкая девичья фигурка, гладкая, без единой морщинки кожа, блестящие, не тронутые сединой волосы и эти глаза – циничные, многое повидавшие, усталые глаза Агафьи на молодом цветущем лице.

Да что это за место такое?

Несколько секунд женщина разглядывала меня со спокойным любопытством. Потом чуть улыбнулась, и улыбка тоже выдала её возраст – сухая, дежурная, без тени тепла.

Машута, повинуясь едва заметному жесту ухоженной руки, бесшумно скользнула за дверь, а удивительная незнакомка присела на один из стульев, изящно закинув ногу на ногу, и деловито кивнула мне.

– Ну что, давай знакомиться, Дайника?

Меня не удивило то, что ко мне обратились моим настоящим полным именем, но я вздрогнула от звука её голоса. Колокольчик. Тот самый нежный звонкий тембр, что я слышала сквозь душное багровое марево и который говорил странные вещи.

– Меня зовут Ирина Алексеевна, – продолжала женщина, – но для всех здесь я – Ирэн. Именно так, просто Ирэн.

Я снова почувствовала, что теряю связь с реальностью. Ирина – Ирэн? Разве это не запрещённое искажение православного имени? Куда я попала, чёрт возьми?

– У тебя, наверное, очень много вопросов, – угадала ход моих мыслей Ирина Алексеевна. – Ты получишь ответы на все, но постепенно. Пока ты ещё слишком ослаблена, не подготовлена и кое-что можешь неправильно понять. Но одно скажу сразу – здесь ты в безопасности. Тебе будет оказана квалифицированная медицинская помощь, предоставлены жильё, еда и одежда.

Если она думала, что такие слова меня успокоят, то зря. Все знают, где бывает бесплатный сыр, и в бескорыстную доброту я уже не верила. Сразу вспомнилось, как в приютском лесу Белесый предлагал мне свою " дружбу" и что под этим подразумевалось.

Видимо, моё молчание удивило Ирэн, она приподняла тонкие, словно нарисованные брови.

– Ты даже ничего не спросишь?

– Спрошу, – я постаралась, чтобы голос звучал спокойно и не выдал моих подозрений. – Когда я могу увидеть мою подругу?

– Ярину? – Ирэн расплылась в улыбке. – Милейшее дитя. Совсем недавно мы с ней имели довольно долгую беседу, и могу сказать, что, если ты наделена хотя бы долей её благоразумия, у нас с вами всё сложится просто замечательно. Думаю, что сейчас ты можешь пообедать и принять лекарства, а после я позволю ей тебя навестить. Хорошо?

Есть мне совершенно не хотелось, что было даже странно после стольких дней на ворованных помидорах и зелени, но я торопливо кивнула. Что угодно, если потом увижу Яринку.

– Вот и отлично, – Ирэн поднялась, огладила руками подол длинной прямой юбки. – А после и мы с тобой пообщаемся. Скажу Маше, чтобы подала обед.

Обед здесь оказался хорош. Куда лучше, чем в приюте. Машута прикатила на небольшом столике тарелку исходящего ароматным паром золотистого бульона, аппетитного вида котлетки с коричневой корочкой и горку фруктов в небольшой корзинке. Но осилить из всего этого великолепия я смогла лишь бульон, и то потому, что мне хотелось пить, а не есть. Проглотила несколько таблеток и выжидательно уставилась на Машуту. Та неправильно истолковала мой взгляд, спохватилась:

– Одежда? Я принесла! – откуда-то выхватила белый халатик и заботливо расправила на постели. – Будем вставать?

Её участие было искренним, улыбка настоящей, и именно ей я рискнула задать вопрос, который не оставлял меня с того момента, как я открыла глаза в этом странном месте.

– Где я?

Машута смешалась, потупилась.

– Я… я думаю, что об этом тебе лучше поговорить с Ирэн.

– Это ведь не приют? И не больница?

– Нет, – нехотя признала она.

– Тогда что? Просто скажи – где я?

– В Оазисе, – Машута снова заулыбалась. – Ты в Оазисе, а это куда лучше, чем в приюте, уж поверь мне, я сама приютская.

Это признание ещё больше расположило меня к Машуте. Я оживлённо подалась вперёд.

– Ты сирота? А сюда как попала? А что это – Оазис? Зачем мы здесь? Кто такая Ирэн?

Поток моих вопросов прервал звук шагов за дверями, и мы снова увидела на пороге доктора. Он улыбался.

– К нашей больной посетители! Пойдём, Машута, не будем мешать.

За его спиной нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Яринка.

Подруга сразу бросилась ко мне, хотела обнять, но испугалась многочисленных бинтов и только неловко затопталась у постели, жалобно ойкая. А я смотрела на неё во все глаза, да так, что даже не заметила, как доктор и Машута оставили нас наедине.

Яринка была без косы, с распущенными волосами, и, пусть за последние дни нашей свободы я к этому как-то уже привыкла, но видеть её простоволосой в помещении всё равно было странно. Да и не это главное. Больше всего меня поразила одежда. На подруге оказалась ярко-жёлтая куцая маечка с блёстками и то, что я поначалу приняла за трусики и что при ближайшем рассмотрении оказалось обрезанными по самую попу голубыми джинсами.

Шорты! Шорты, вот как это называлось. Летом в Маслятах взрослые иногда надевали похожие, работая в огородах или на покосе. Но такое было редко, по-настоящему жаркие дни в Сибири выдавались нечасто, а таёжные паразиты – комар и мошка – не дремали. Я шорт никогда не носила: было бы глупо, постоянно лазая в травяных зарослях, оставлять ноги беззащитными перед крапивой и осокой.

И вот здесь, сейчас, в этом загадочном месте, которое Машута назвала почему-то Оазисом, моя Яринка одета в то, что невозможно было вообразить. И, надо сказать, такой наряд украсил мою подругу, как не украсило бы, наверное, ни одно самое нарядное платье. Она казалась лёгкой как пёрышко и свежей, как ещё не высохший мазок краски. От её яркости (рыжий, жёлтый, голубой) зарябило в глазах, а ведь я привыкла всегда видеть Яринку облачённой в коричневые, тёмно-синие и серые тона, цвета школьной формы и повседневной одежды приюта. Кто бы мог подумать, что одежда может настолько изменить человека!

– Яринка, ты... ты такая...

Но закончить мысль мне не удалось, потому что подруга всё-таки изловчилась приобнять меня, не затрагивая бинтов, и разревелась. Я жутко перепугалась, подумав, что слёзы вызваны чем-то, чего я ещё не знаю, что на самом деле мы попали в какое-то ужасное место, где нас не ждёт ничего хорошего. И чуть сама не заревела от облегчения, когда выяснилось, что Яринка всего лишь продолжает винить себя в моих увечьях.

– Прости, Дайка, я испугалась! Я собак боюсь очень, я не смогла слезть с дерева, чтобы тебе помочь, меня как парализовало! Я знала, что должна тебя спасать, а пошевелиться не могла...

– Ещё чего не хватало! – возмутилась я, мигом вообразив себе эту картину, – Тогда бы мы обе сейчас тут лежали, как две мумии!

Яринка неожиданно перестала всхлипывать и несмело хихикнула:

– Даечка, не сердись, но ты и правда немного... похожа... все эти бинты.

Мы уставились друг на друга и вдруг расхохотались, чуть не стукнувшись лбами. Расхохотались так, что у меня заболела правая половина лица под повязкой, а в дверь заглянула встревоженная Машута.

Не знаю, был ли вызван приступ этого безудержного веселья какими-нибудь хитрыми вывертами психики, но, когда мы отсмеялись и более-менее успокоились, я почувствовала себя намного лучше – напряжение, владевшее мною с момента пробуждения, исчезло. Да и какого фига? Руки-ноги мои на месте, хоть и изрядно обглоданные, Яринка рядом, вода-еда есть, чего ещё желать в ближайшее время?

Я расслабленно откинулась на подушку, а продолжавшая улыбаться, как солнышко, Яринка присела на край моей постели. Я уже хотела приступить к расспросам, но заметила, что подруга жадно косится на обеденный столик, где уже остыли не съеденные мною котлетки.

– Ешь, если хочешь, я не буду.

Она виновато посмотрела на меня, но дважды себя просить не заставила.

– Я такая обжора стала, – пожаловалась подруга, пристроив тарелку на голые колени. – Всё съедаю до крошки и ложку облизываю. Никак не могу забыть, как есть было нечего. А на помидоры и огурцы теперь даже смотреть не могу.

Мы невесело посмеялись. Слова подруги меня не удивили, я была готова к тому, что после выздоровления и у меня появится зверский аппетит. Пока же его не было совсем. Поэтому я терпеливо подождала, пока Яринка доест котлеты и фрукты, и лишь после этого спросила:

– Где мы?

– В Оазисе, – сыто отдуваясь, ответила подруга и привалилась к спинке кровати.

Я почувствовала раздражение. Сговорились они что ли? Неужели не понятно, что это дурацкое слово мне ни о чём не говорит?

– Да ну? И где пальмы? Где пустыня?

Яринка хихикнула и махнула рукой в сторону окна.

– Там. Серьёзно. Там есть и пальмы, и пустыня.

Моё терпение лопнуло и я, оторвавшись от подушки, сердито потребовала:

– Помоги мне встать и одеться!

Яринка послушно вскочила. Общими усилиями мы натянули рукава халата на мои перебинтованные руки и застегнули его. Перестав быть голой, я почувствовала ещё большую уверенность в своих силах и, держась за Яринкину руку, поднялась на ноги. Да, больно. К счастью, сами ступни не пострадали, а бёдра и голени, хоть и были покусаны, но позволяли мне держаться вертикально. Первый шаг дался тоже вполне сносно, и, приободрившись, я заковыляла к окну.

Подруга не соврала. Я сразу увидела пальмы. Настоящие пальмы, о существовании на свете которых раньше знала лишь из кино и книг. Высокие, раскидистые, толстые внизу и заостряющиеся к верхушке. Честное слово, если бы я узрела резвящихся на них обезьян и попугаев, и то не могла бы удивиться сильнее.

– Ну как? – спросила Яринка, наслаждаясь произведённым эффектом.

– А где пустыня? – глупо спросила я.

– Ну, вот же. Под пальмами – песок.

Песок был не только под пальмами, а, казалось, везде. Разумеется, сам песок – это ещё не пустыня, но и его раньше я могла наблюдать лишь в приютской песочнице на малышовой игровой площадке. И там он был тёмный, крупный и некрасивый. Здесь же всё оказалось словно покрыто рассыпчатым золотом, сияющим на солнце. А ещё я увидела павлина. Настоящего павлина, который важно шествовал между пальмами, волоча по песку сложенный, но всё равно роскошный хвост. На миг мне опять показалось, что я или ещё сплю, или всё-таки умерла вместе с Яринкой, и теперь мы обе находимся в пресловутом Эдеме. Даже ноги внезапно ослабли, и пришлось навалиться на подоконник.

– Ты в порядке? – Яринка торопливо подхватила меня под локоть.

– Да где мы?! – взмолилась я. – Расскажешь ты, наконец?

Подруга стала серьёзной и кивнула.

– Расскажу. Только давай вернёмся на кровать. Успеешь ещё насмотреться. Это всё от тебя теперь никуда не денется.

Последняя фраза мне совсем не понравилась. Точнее, не понравился голос, которым Яринка её произнесла. Было в нём опустошённое смирение, так не свойственное бунтарской натуре моей подруги.

Я снова улеглась в постель и с удовольствием заметила, что отодвинутая нами штора позволяет мне видеть пальмы даже отсюда. Оазис...

Яринка пристроилась у меня в ногах и сразу заговорила, опережая мои вопросы:

– Ты помнишь, как нас забрали в полицейскую машину? Думаю, что помнишь, у тебя тогда глаза ещё были открыты. Это потом ты отключилась намертво. Так вот, нас привезли в участок, и я рассказала, кто мы. Я тогда лишь об одном думала, чтобы тебя скорее отвезли в больницу. Только они не отвезли... точнее, там пришёл один, кто-то из их же и кое-как тебя перевязал. А остальные спорить начали, что с нами дальше делать. Этот Петруха, которого собаки, ментам деньги обещал, просил сделать так, чтобы никто ничего не узнал. Они прямо при мне разговаривали и торговались сколько будет стоить то, чтобы концы в воду... Менты вообще, как узнали, что мы из коррекционного приюта, да ещё сбежавшие, да церковь подожгли... она, кстати, совсем сгорела, по телику показывали. Так вот, как узнали, сразу успокоились, и со мной уже не разговаривали, и смотрели, как на пустое место.

Яринка замолчала, погрузившись в воспоминания, и рассеяно теребя прядь волос.

– Думаешь, они могли нас... могли бы... – я не договорила, не хотелось вслух произносить это слово, хоть и было всё уже позади.

– Да, - жёстко ответила Яринка. – Жирный этот, хозяин собак, так и сказал: " Никто не знает, что они здесь были, их ищут в Московской области. Поищут и перестанут, а я хорошо заплачу". И тот, Макар который, главный мент, поотнекивался и согласился. И жирный ушёл. А я там, на скамейке сидела, держала на коленях твою голову, и всё думала – а как они нас убьют? Хорошо, если застрелят, это хоть быстро.

Мне неожиданно стало холодно, я натянула одеяло до подбородка. Вот как, мне, оказывается, ещё повезло, я лежала без сознания и знать не знала, что нас, оказывается, приговорили, чтобы помочь толстому огороднику избежать наказания. А бедная Яринка...

– Страшно было?

– Да нет, – подруга пожала плечами. – Как будто сон, даже интересно. А когда жирный ушёл, этот Макар не стал нас стрелять или ещё чего, а подмигнул мне и сказал: " Умный телок двух маток сосёт". Я тогда не поняла к чему это он, потом уже. И вышел. Меня, кажется, никто даже не охранял, я могла, наверное, в окно вылезти, но даже в голову не пришло без тебя. Сидела, сидела. А потом приехали Ирэн и Карл.

– Ирэн знаю! – оживилась я, радуясь, что самая мрачная часть Яринкиного рассказа подошла к концу. – А Карл кто?

– Тоже узнаешь. Помощник её, заместитель, а Ирэн тут главная. Так вот, зашли они, молча на нас посмотрели, снова вышли. А вернулись уже с Макаром. А он радостный такой, суетится, и мне говорит: " Вот ведь как всё хорошо сложилось, и подружку твою вылечат, и жить будете в сытости-довольстве". Я ничего не поняла, но пошла за ними, раз обещали тебя вылечить. Сели в машину, тебя на руках. Я такие машины раньше только в кино видела, огромная, как танк, все стёкла тёмные. Поехали. Я потом и спрашиваю – куда? Ну, Ирэн мне всё возьми и выложи, и говорит " Скажи сразу, у нас с тобой будут проблемы? ". И я ответила, что, если они тебя спасут, то никаких проблем не будет.

Я затрясла головой.

– Да подожди, какие проблемы? Что она тебе выложила?

Яринка кротко вздохнула и посмотрела мне в глаза.

– Дайка, полицаи нас продали в бордель. Ну, в публичный дом.

Глава 4.

На крыше.

Сначала это показалось мне даже забавным. Бордель, публичный дом... Слова из какой-то другой реальности. Конечно, я знала, что они обозначают, в основном благодаря книгам Дэна, тем самым " мыльным операм", где такие вещи несколько раз упоминались. Но ведь описаны в этих книгах были совсем другие времена, и помыслить о том, что подобные вещи имеют место сейчас, было то же самое, что поверить в динозавров или мамонтов. Я даже подумала, что Яринка так шутит, не очень удачно и совсем неуместно, но посмотрела на потухшие глаза подруги и отмела эту мысль.

– Но ведь... ведь... – я поняла, что, если сейчас не заставлю себя замолчать, то начну причитать, как старая бабка, и прикусила губу. Вроде в таких случаях полезно считать до десяти? Один, два, три…

– Мне Ирэн велела тебе рассказать, – не стала дожидаться моей реакции Яринка. – Сказала, что будет лучше, если это сделаю я, а не она. Она уже потом с тобой поговорит, подробно.

Бросив счёт, я потеряно пробормотала:

– Публичный дом... бред какой-то. Это что, как в " Унесённых ветром" куда ходил муж Скарлетт?

– Ага! – почему-то обрадовалась Яринка. – Точно. Только тут типа круче. Смотри, при Ирэн не скажи про публичный дом и тем более про бордель, её это бесит. Здесь – элитный загородный клуб " Оазис".

– А разница-то в чём?

Яринка откинула голову назад, надменно посмотрела на меня из-под полуопущенных ресниц и процедила, очень удачно подражая голосу-колокольчику.

– Разница, милая моя, в том, что тебя здесь ещё не подложили первому заплатившему, предварительно опоив или обколов чем-нибудь, что делает строптивых девочек послушными.

– Это она тебе так сказала? – ужаснулась я.

– И не только. Я же говорю – она сразу мне всё выложила, как есть. Понятно же было, что я не стану скандалить или убегать, пока ты... в таком состоянии. Тем более, что потом я и сама пообещала.

– Ты пообещала не убегать?

– И не убегать, и вообще делать всё, что скажут. Она очень умная, Ирэн. Ведь Карл хотел купить только меня, он всю дорогу ругался, что они разорятся на твоём лечении и это никогда не окупится. А Ирэн только посмеивалась. Она сразу поняла, что нами двумя будет легче управлять.

– Ладно, – я решила пока особо не задумываться над всем этим, а сразу перейти к главному. – Но мы ведь всё равно убежим, когда я поправлюсь? Ты же не думаешь, что твоё обещание... что оно по-настоящему?

– Не думаю, – глухо отозвалась Яринка. – Но мы не убежим. Отсюда нельзя убежать, Дайка.

– Ерунда, – не очень уверенно отозвалась я. – Мы же не в тюрьме, можно что-то придумать.

– Это вряд ли. Потом, когда выйдешь на улицу, сама поймёшь. Но дело даже не в том, как тут охраняют.

Яринка отвернулась к окну, устало прищурилась на солнечные блики, и мне вдруг снова бросилось в глаза то, как повзрослела моя подруга за последнюю неделю. Её скулы больше не были такими болезненно заострёнными, как в дни наших скитаний, щёки уже начали обретать прежнюю округлость, кожа порозовела, но взгляд не изменился, в нём таилась та же обречённость, которую я впервые заметила ранним утром, встреченным нами на платформе несущегося товарняка.

– Если дело не в охране, то в чём? – спросила я, отчаянно боясь ответа, но не в силах молчать.

– В том, что нам некуда больше бежать, – ровно ответила подруга. – Всё уже. Прибежали.

– Но ведь так нельзя, – я всё же сорвалась на причитания. – Это же незаконно, я знаю! Нас не имеют права удерживать против воли, мы должны как-то дать о себе знать, позвонить... позвонить в полицию!

Яринка перевела на меня насмешливый взгляд, и я осеклась. Ах да, это же именно полиция определила нас сюда...

– Не все же такие! Ярин, мы найдём честных полицейских! Настоящих! Наверняка они есть. Главное добраться до них, а там уже...

– А там уже эти честные полицейские определят нас сначала в очередной коррекционный приют, а потом – в колонию за поджог церкви, – перебила Яринка.

От волнения я принялась комкать край одеяла.

– Ну и пусть! До колонии ещё два года, а приют... оттуда можно снова убежать! И отсюда! Главное - отсюда, не хочу я быть этой... той...

Яринка вдруг придвинулась ко мне, осторожно накрыла ладонью мою руку.

– Дайка, давай сейчас не будем? Подождём, когда ты выздоровеешь, и тогда уже что-нибудь придумаем. Пока всё равно убежать не получится, так зачем мозги ломать?

И я уцепилась за эту мысль, как утопающий за соломинку. Тем более, что голова уже трещала от обилия новостей, от нереальности происходящего. Да и правильно это было, что ни говори. Подождать, осмотреться, усыпить бдительность Ирэн и остальных, а уж тогда...

Я с заговорщическим видом кивнула Яринке, и та заметно расслабилась.

– Дайка, ты главное, не вздумай Ирэн истерики закатывать. Она считает, что сделала тебе одолжение. Спасла, теперь лечит. Не зли её.

– Не буду, – настроение моё поднялось, теперь я чувствовала себя не пленницей, а разведчиком в стане врага. – А когда она будет со мной говорить?

Яринка двинула плечом.

– Кто знает. Она главная тут, когда захочет, тогда и придёт.

Ирэн пришла на следующее утро. Доктор, которого все здесь звали Ватсоном и который на такое обращение охотно отзывался, разрешил Яринке побыть со мной до вечера и даже помочь ему с очередной перевязкой. Увидев то, что скрывалось под бинтами у меня на лице, Яринка, совсем как Машута недавно, в ужасе прижала ладонь ко рту. А я снова почему-то ничуть не обеспокоилась на этот счёт. До ужина мы сидели у меня в палате, то на кровати, негромко разговаривая, то на подоконнике, глядя на пальмы и песок, меняющий цвет в зависимости от того, как всё ниже и ниже клонилось солнце. Кроме пальм и песка были за окном ещё и симпатичные двух-трёхэтажные домики, тесно стоящие друг к другу, и дорожки между ними, и причудливые плетёные скамейки, и кованые фонари. По дорожкам время от времени проходили люди, все очень легко одетые и загорелые.

О планах на будущее мы с Яринкой, как и условились, больше не говорили. Вместо этого вспоминали наш побег из приюта и такое неожиданно далёкое путешествие. Сейчас даже страх, голод, холод, и жажда вспоминались почти с удовольствием, ведь мы со всем справились. Только вот от собак не смогли убежать...

А ещё очень жалко было вещей. Наши сумки и сейчас, наверное, лежали там, где мы в последний раз их оставили – под раскидистыми деревьями, в бескрайних полях. В них остались планшеты, сшитые Яринкой наряды, моя нотная тетрадь, а главное – рогатки: Пчёлка, Рога Дьявола, Бланка. Единственное, что осталось мне на память от Дэна...

Про Дэна и про нашу так обидно сорвавшуюся встречу с другими я всё ещё старалась не думать. Впереди у меня будет много времени для этого, а сейчас нужно как можно больше узнать о месте, в котором я так неожиданно оказалась. Но на мои вопросы об Оазисе и его обитателях Яринка отвечала неохотно, говорила, что я сама всё увижу, когда доктор разрешит мне выходить. Я узнала лишь, что саму Яринку поселили в уютной комнате с двумя взрослыми девушками и Ирэн обещала, что и я переселюсь туда же, лишь только пойду на поправку.

Когда на небе раскинулся непередаваемый в своей красоте закат, я почувствовала, как закрываются глаза. Ужин мне привезла Машута, но почти весь его опять съела Яринка, я же вполне насытилась двумя грушами. И, конечно, выпила очередную порцию лекарств, среди которых, судя по почти сразу возникшей сонливости, было и снотворное. Яринка поцеловала меня в свободную от повязки щёку и ушла, а я, свернувшись под одеялом, почти сразу уснула. Но перед тем как окончательно погрузиться в забытье, успела услышать долетающие в окно звуки грохочущей неподалёку музыки.

Разбудила меня Машута, прикатившая на столике завтрак. На этот раз я почувствовала слабый аппетит и с удовольствием умяла сладкую кашу с кусочками фруктов, запив всё это фруктовым же соком. Скоро появился и доктор Ватсон, осмотрел и обработал мои раны, удовлетворённо покивал и сказал, что если заживление и дальше пойдёт так же хорошо, то здесь я не задержусь. Едва эти двое исчезли за дверью, как я, кое-как набросив халат, заковыляла к окну. Зрелище, открывшееся за ним, уже не было таким чудесным, как вчера. Ровный золотистый песок оказался затоптан, тут и там валялся мусор, большую часть которого составляли бутылки и пластиковые стаканчики. Девушка, одетая почти как Яринка вчера – в майку и шорты, лениво собирала всё это в большой чёрный пакет. Небо было чистым, и день обещал стать таким же жарким, как вчерашний. Может, попросить у Ватсона разрешения с помощью Яринки выйти на улицу? Очень уж хотелось почувствовать песок под ногами и потрогать стволы настоящих пальм. А ещё понять, что за странный запах время от времени ветер заносит в окно, словно где-то неподалёку стоит огромная бочка ароматных солёных огурцов.

Но доктора я не дождалась, раньше него пришла Ирэн. Так же безупречно выглядевшая, лишь её светлые волосы на этот раз были собраны в аккуратный пучок, а вместо длинной юбки на длинных стройных ногах красовались свободные брюки на широком ремне.

Я так изумилась, увидев женщину в брюках, что забыла поздороваться, лишь хлопала глазами. Ирэн поняла, снисходительно улыбнулась.

– Привыкай, малышка. Здесь у нас нет дурацких запретов относительно одежды.

– И мне тоже... можно будет надеть джинсы? – озвучила я давнее своё желание, которым мучилась со времён своего появления в приюте.

– Разумеется, – легко согласилась Ирэн, взяла за спинку один из стульев и, пододвинув ближе к моей кровати, весело спросила:

– Ну что, Дайника, поговорим?

Я осторожно кивнула, глядя, как она изящно устраивается на стуле, закинув ногу на ногу. На её ступнях красовались диковинного вида не то туфли, не то сандалии. С открытым носком, ремешками, оплетающими лодыжки, и таким тонким высоким каблуком, что я снова вытаращила глаза.

– И это ты тоже сможешь носить, – поспешила сообщить мне Ирэн своим колокольчиковым голосом, но я испуганно затрясла головой. Нет уж, спасибо, совершенно не представляю, как можно удерживать равновесие, а тем более ходить в такой обуви.

– Ну, ты уже лучше себя чувствуешь? – Ирэн тепло посмотрела на меня, – Ватсон сказал, что у тебя на редкость сильный организм.

– Да, спасибо, – я помнила слова Яринки и решила быть крайне вежливой. – Спасибо, что лечите меня.

Тонкие брови насмешливо взметнулись вверх.

– Всегда пожалуйста. Но это ведь не единственное, о чём ты хотела поговорить, правда? Ярина рассказала тебе о том, где вы оказались?

– Да, рассказала.

– И это не привело тебя в восторг?

– Не привело.

– И ты не хочешь потребовать немедленно вас отпустить, иначе вы позвоните в полицию или убежите?

На этот раз я помолчала, придумывая ответ. На самом деле подобные мысли у меня возникали, хоть я и понимала всю глупость такого поступка. Но Ирэн смотрела с ожиданием, и я не нашла ничего лучше, как сказать правду.

– Хочу, конечно. Но вы ведь нас не отпустите?

Хозяйка позволила себе тихонько рассмеяться, колокольчик в её голосе зазвенел отчётливей.

– Конечно, не отпущу, но вовсе не потому, что мечтаю мучить вас здесь ради собственного обогащения. Видишь ли, Дайника, мы с тобой обе заложницы обстоятельств. И я не злодейка, которая всё это придумала.

Я слегка пожала плечами. Да, на злодейку Ирэн совсем не походила. Более того, я вдруг почувствовала, что симпатизирую этой моложавой красивой женщине с её мягкой улыбкой и ласкающим слух голосом. Она располагала к себе моментально, хотелось улыбаться в ответ и незамедлительно отвечать на все её вопросы. А ещё я, хоть и смутно, но помнила разговор, подслушанный сквозь багровое марево, и понимала, что сейчас жива и относительно здорова только благодаря ей.

– Поэтому, – Ирэн обхватила колено руками, и я увидела, что у неё удивительно длинные, заострённые ногти, украшенные блестящими камешками. – Прежде, чем ты заявишь мне, что скорее умрёшь, чем... хм... подчинишься местным порядкам, я поспешу сообщить, что никто не собирается чинить насилие по отношению к тебе или к твоей подруге. Здесь у всех есть право выбора.

Я недоверчиво молчала, и Ирэн, не дождавшись ответа, продолжила:

– У нас солидное заведение, мы дорожим своей репутацией, и никогда не опустимся до того, что ты, наверное, уже успела себе вообразить. Скажу проще – никто здесь не будет тебя насиловать.

– А если, – я покашляла, прочищая горло, вот уж не думала, что придётся обсуждать такую тему, – А если я не захочу... делать... что здесь делают?

Ирэн закатила глаза.

– Дайника, ты уже не в своём приюте, здесь не станут наказывать за то, что ты назовёшь вещи своими именами, поэтому не надо ходить вокруг да около, договорились? На вопрос отвечу. Если ты твёрдо отказываешься работать с нашими гостями, то есть спать с теми мужчинами, которые заплатят за это деньги, то мы не станем заставлять тебя. Нам просто придётся расстаться.

– Вы меня отпустите? – это я спросила с изрядной долей сарказма, понимая, что такому не бывать.

– Разумеется, нет, – невозмутимо ответила Ирэн. – Не забывай, что твоё приобретение обошлось нам в порядочную сумму. Прибавь сюда затраты на лечение, кормление, одежду – и поймёшь, что они немалые. И мы будем вынуждены перепродать тебя в другое заведение, чтобы хоть частично возместить себе убытки. Поэтому для всех будет лучше, если ответ ты дашь сейчас, зачем я, собственно, и пришла. Или мы сотрудничаем для взаимного блага, или я ищу покупателя, хоть и сомневаюсь, что в твоём нынешнем состоянии ты кого-то заинтересуешь.

Я подавленно молчала. Да, разумеется, до меня уже давно дошло, что этот мир то ещё местечко, и здесь далеко не всем бывает хорошо, но продажа и покупка людей – такого я всё-таки не ожидала. А эта красивая и располагающая к себе женщина говорит об этом, словно о самом обычном деле.

Ирэн смотрела на меня и постепенно взгляд её смягчался.

– Девочка, – наконец сказала она. – Я понимаю, что тебе нелегко принять всё, как есть, но ты постарайся. Так получилось, и уже ничего не изменить.

Я и сама понимала, что распускать сейчас нюни – не лучший вариант, но вдруг сделалось очень обидно за себя. Совсем как той ночью, на платформе мчащегося сквозь темноту товарняка, когда я, замерзая, смотрела на пролетающие мимо уютные окна и думала: почему кому-то всё, а кому-то ничего?

– Мне можно подумать? – только и спросила я наконец.

– Нет, – по-прежнему мягко, но твёрдо ответила Ирэн. – Давай-ка решать всё прямо здесь и сейчас.

– А если, – мне всё-таки хотелось потянуть время, – если мы откажемся, куда нас продадут?

– Мы? – удивилась Ирэн. – Я думала, речь идёт только о тебе. Яринка согласилась остаться почти сразу, ещё по дороге в Оазис.

Я слегка ощетинилась.

– Она согласилась только потому, что боялась за меня!

– Конечно, – Ирэн не выглядела смущённой. – И это было очень благоразумно. Да и какая разница, по какой причине было принято решение? Ярина согласилась, и она остаётся здесь.

– Если я откажусь, она откажется тоже, – против воли в моём голосе зазвучало превосходство – осталось у меня ещё что-то, над чем другие не властны. – Мы везде только вместе.

Но Ирэн и на этот раз осталась невозмутима, в её глазах даже мелькнуло мимолётное торжество.

– В таком случае, – почти промурлыкала она, – тебе тоже стоит остаться в Оазисе, ведь, если вы обе откажетесь сотрудничать с нами, то отправитесь отсюда в разные места.

Я сжала зубы. Ах, вот как? И это у них называется правом выбора?

Ирэн подняла перед собой ладонь.

– Нет, нет, я не стану вам мстить и разлучать специально, не настолько я мелочна. Просто ты и Ярина... вы сейчас находитесь в разных ценовых категориях. Она очень красива, а станет ещё красивее, это трудно не увидеть. А ты, к сожалению, поправишься ещё не скоро, и даже когда поправишься, – взгляд Ирэн упал на перебинтованную сторону моего лица, - в общем, приобретут вас, скорее всего, в заведения разного уровня.

Ну ладно. С волками жить – по-волчьи выть. Я спрятала руки под одеяло, сложила пальцы замочком и сказала, глядя Ирэн в переносицу:

– Хорошо. Я остаюсь здесь, с Яринкой.

Хозяйка улыбнулась.

– Отлично. Я, конечно, прекрасно понимаю, что ты сказала это не искренне. Но пока достаточно и такой формальной договорённости между нами. Вопросы есть?

Вопросов у меня был миллион, но задать я их собиралась не Ирэн. Кроме одного.

– Я уже могу ходить. Можно Яринка поможет мне выйти на улицу? Я поправлюсь быстрее, если не стану сидеть взаперти.

– О, это сколько угодно, – Ирэн загадочно улыбнулась. – Думаю, чем раньше ты ознакомишься с окружающим, тем будет лучше.

Она поднялась, небрежным движением оправила брюки.

– Когда осмотришься и обвыкнешься, мы с тобой ещё вернёмся к сегодняшнему разговору. А пока отдыхай, гуляй, поправляйся. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли что-нибудь из одежды.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я, мысль о скорой прогулке моментально подняла мне настроение. Пальмы! Песок! Павлины!

Ирэн ушла, а я, слишком возбуждённая для того, чтобы оставаться в кровати, дохромала до окна и забралась на подоконник с ногами, совсем как в приюте, хоть сейчас это и стоило мне немалых усилий.

До земли было недалеко, палата, в которой меня разместили, находилась на втором этаже, и, высунув голову наружу, я не видела ничего дальше других таких же невысоких зданий вокруг. Они стояли почти бок о бок, разделённые лишь узкими дорожками, посыпанными всё тем же вездесущим песком. Выглядело это уютно и по-домашнему, но столь близко расположенные друг к другу дома ограничивали обзор, и, как я ни оглядывалась, ничего нового заметить не смогла. Только верхушки пальм, тут и там возвышающиеся над покатыми крышами. Так что, не сумев ничем удовлетворить своё любопытство, я осталась сидеть на подоконнике, ожидая Яринку и с удовольствием подставляя лицо утреннему солнцу.

Подруга появилась быстро. Весёлая, такая же яркая, как вчера, она держала охапку разноцветной одежды и радостно сообщила, едва переступив порог:

– Вот! Ирэн разрешила выбрать тебе вещи на первое время. Я взяла что получше.

Она вывалила свою ношу на постель, и там словно распустился букет диковинных цветов, настолько яркими были краски. Я сама не заметила, как оказалась рядом с кроватью, не почувствовав уже привычной боли, возникающей при любых движениях.

– Ух ты! – первым, на что упал мой взгляд и что я стремительно выхватила из общей кучи, были, конечно же, джинсы. Чудесно-синие, с блестящей молнией и клёпками, с замечательными карманами спереди и сзади, с петельками для ремня. Вот только...

– Ой, Ярин, они порваны!

– Да нет же, глупая, – снисходительно успокоила подруга, – это так носят. Видишь швы? Они специально сделаны как рваные, чтобы коленки торчали. Я видела, девчонки здесь в таких ходят, очень классно.

Лично я не находила тут ничего классного. Джинсы тем и хороши, что это очень прочные брюки, годящиеся для любого экстрима, будь то бросок через крапивные заросли или лазание по деревьям. Это я и сказала Яринке, недоумённо разглядывая искусственные дыры.

– Ну какая тебе здесь крапива? – с лёгким стоном спросила она. – А деревья? На пальму, что ли, полезешь?

Я невольно глянула в окно на покачивающиеся под лёгким ветерком верхушки пальм. Представила себя на одной из них и, хихикнув, согласилась с подругой. И то верно – джинсы здесь если и пригодятся, то совсем для других целей. И всё равно они были чудесные!

Но дальше меня ждало разочарование. Натянуть джинсы на мои многострадальные, во многих местах перебинтованные ноги мы так и не смогли, даже совместными усилиями. Добились только того, что, привлечённый моими хныканьем и взвизгиваниями, в дверь заглянул доктор Ватсон и устроил нам разнос. После чего я, под угрозой немедленного изымания джинсов, пообещала ему до снятия повязок носить только свободную одежду. Из свободной выбор оказался невелик, но в итоге мы с Яринкой всё же остались довольны, нарядив меня в ярко-красные лёгкие шорты на резинке и салатово-зелёную маечку.

В непривычном, слишком открытом наряде я чувствовала себя незащищенной, но в то же время лёгкой и свободной, как подхваченная ветром пушинка. Даже бинты перестали стеснять. Вдоволь насладившись своим новым образом, я привычно вскинула руки к волосам – заплести косу, но натолкнулась на смеющийся Яринкин взгляд и вспомнила – этого делать больше не надо.

– Ну-ка! – и подруга ладонями взбила мои пряди, устроив у меня на голове, как она выразилась, " художественный беспорядок". На мой взгляд, художественного в этом было мало, скорее походило на то, как будто я забыла причесаться после сна, но возражать не хотелось. Пусть. Даже это намного лучше, чем надоевшая унылая коса.

На ноги я надела также принесённые Яринкой белые босоножки с плоской подошвой, которые оказались чуть великоваты, но от этого смотрелись не менее нарядно. И мы, наконец, смогли покинуть надоевшую мне палату.

Яринка медленно шла рядом, а я держалась рукой за её локоть. Почти сразу за дверями обнаружилась лестница на первый этаж, по которой мы и сошли вниз, к дверям. Я, конечно, понимала, что всё, что видела до этого за окном, не было ни миражом, ни иллюзией, и всё равно задохнулась от восхищения, ступив на золотой песок, под сень пальм.

Было жарко. И солнце, несмотря на утренний час, пекло ощутимо. А в воздухе ещё сильнее ощущался свежий аромат, отдалённо напоминающий запах солёных огурцов... С трудом нагнувшись, я зачерпнула в ладонь песок и тут же выронила от неожиданности – он оказался очень горячим.

– Вечером классно ходить босиком, – поделилась Яринка. – Когда песок ещё тёплый. Ноги закопаешь в него – ммм...

– Наверное, как на море, – задумчиво сказала я, вспоминая мамины рассказы. Ей довелось побывать там, прежде чем она познакомилась с папой и сбежала в тайгу.

Яринка загадочно улыбнулась и подставила мне локоть.

– Пойдём. Покажу тебе главное. Ты по лестнице вверх идти сможешь?

Мы зашагали по узким проходам между домиков. Архитектура здесь оказалась очень симпатичной, я не знала, как именно это называется, но всё окружающее напоминало картины из фильмов про средневековье. Крутые черепичные крыши, кованые перила и ограды, причудливой формы фонари, каменные лестницы... Петляя по песчаным дорожкам, мы неуклонно поднимались вверх, но каждый раз, когда я оглядывалась назад, чтобы посмотреть что мы оставили внизу, взгляд натыкался на стену очередного дома. В конце концов я среди них совершенно запуталась, и, не будь со мной Яринки, ни за что не нашла бы дорогу назад.

Несколько раз мы садились отдохнуть на плетёные скамейки – всё-таки я была ещё слаба и от ходьбы все мои раны под повязками разболелись.

– Чёртовы собаки, – простонала я, присаживаясь в очередной раз. – Когда теперь всё это заживёт?

– Я всегда знала, что от собак ничего хорошего ждать не стоит, – буркнула Яринка.

Я вспомнила нашу Зуйку, белую сибирскую лайку, мою постоянную спутницу и участницу всех игр, и вздохнула:

– Это ты зря. Они хорошие. Если хозяева хорошие. А то если как тот... на огороде... сама видишь, что получается. Это кем надо быть, чтобы вырастить таких ужасных псин?

– Это же ротвейлеры были, – Яринке явно не хотелось вспоминать весь кошмар, она нервно заёрзала на скамейке. – Их специально для охраны разводят.

Перед моими глазами снова появились оскаленные чёрные морды, гладкие, словно без шкуры тела, и я невольно передёрнула плечами. Не хватало ещё самой теперь начать бояться собак!

– Пошли дальше. Долго ещё?

– Нет, – Яринка обрадованно вскочила. – Только опять подниматься надо. Сможешь?

Я смогла. По вездесущим лестницам мы в итоге забрались к белому зданию, самому высокому, которое я здесь видела. Пять этажей, величественные балконы, увитые зелёными растениями, широкое крыльцо с колоннами. Перед блестящими стеклянными дверями я нерешительно затопталась.

– Ярин, ты уверена, что нам сюда можно?

– Ну конечно, – подруга нетерпеливо потащила меня вперёд. – Днём везде можно.

Мы оказались в прохладном вестибюле, и я сразу встретилась взглядом с охранником. В том, что это охранник, у меня не возникло никаких сомнений, хоть форма здешних секьюрити отличалась от принятой в приюте. Но глаза оказались теми же – обманчиво ленивыми, холодными и цепкими.

Этот широкоплечий и высокий мужчина, одетый во всё серое, не сделал ни одного движения при нашем появлении, но мы остановились, как вкопанные, от одного его вида.

– Куда?

– Наверх, – бесстрашно ответила Яринка.

– Новенькие? – в глазах охранника затеплилось любопытство, перешедшее в откровенное недоумение при взгляде на меня. – Ну, идите, идите...

Проскользнув мимо него, мы оказались перед очередной лестницей, и я уже обречённо вздохнула, приготовившись к долгому подъёму, но Яринка потянула меня в сторону. И прямо перед нами в стене вдруг с мелодичным звоном распахнулась не замеченная мною до этого дверь. Я сразу поняла, что это такое, хоть и не видела никогда раньше и тем более не пользовалась. Лифт!

Внутри оказался сплошной свет и зеркала. В первую секунду это привело меня в восторг, но потом я увидела своё отражение и испуганно уставилась на бледное перебинтованное нечто. Права была вчера Яринка, сказав, что я похожа на мумию. Похожа даже не множеством бинтов, а худобой и серым цветом кожи. А лицо... мамочка...

Я сделала осторожный шажок ближе к зеркалу, даже не заметив, как дверь закрылась и лифт очень плавно двинулся вверх. Правая щека, половина подбородка, верхняя часть шеи – под повязкой, волосы над ухом выбриты широкой полосой, из-под марлевого края бинтов виднеется красная припухлость.

Яринка примолкла, настороженно наблюдая за мной. Потом осторожно коснулась плеча.

– Дайка... Ирэн сказала, что это только кажется так страшно. Потом можно сделать какую-то операцию, и ничего не будет видно.

Лифт остановился, услужливо распахнул двери. Я продолжала как зачарованная смотреть в собственные глаза, ставшие вдруг такими большими и тёмными на бледном лице, на фоне белоснежных бинтов, и подруга осторожно потянула меня за руку. Я машинально двинулась за ней, даже не глядя, куда мы идём и что меня окружает. Перед внутренним взором продолжала стоять блестящая поверхность зеркала, отражающая совершенно чужую, незнакомую, ужасно некрасивую и явно очень больную девочку.

А в себя я пришла уже от резкого порыва ветра, швырнувшего мне в лицо мои же волосы.

Несколько секунд понадобилось на то, чтобы осознать увиденное. Мы были на крыше, куда попали через узкий коридор, ведущий от лифта. Очевидно, крыша эта использовалась в качестве постоянного места отдыха и общения для местных обитателей. Повсюду стояли столики и шезлонги, разноцветные зонты от солнца и яркие качели. Посреди всего этого голубел бассейн, бьющий в небо высоким фонтаном, шумно обрушивающим свои струи в прозрачную воду. Под струями плескалось несколько человек, ещё несколько загорали тут и там, лениво переговариваясь между собой. На нас с Яринкой никто не обратил внимания.

Но всё это я разглядела уже потом. А первое, что бросилось в глаза и что занимало большую часть обзора – безбрежная синяя гладь, уходящая вдаль насколько хватало глаз и там, в облачной дымке, неуловимо сливающаяся с горизонтом.

– Яринка... – у меня пересохло во рту, я напрочь забыла всё, что занимало мой разум до этого, даже новое своё жуткое отражение в зеркале, – Яринка, это... это же...

– Море, – ответила подруга с такой гордостью, словно являлась создателем всего окружающего, – Это море.

Поскольку я застыла на месте, она снова взяла меня за руку и подвела к краю крыши, к металлическому бортику, украшенному искусственными цветами. Отсюда было видно здания, спускающиеся вниз, к песчаному берегу, растущие повсюду пальмы и петляющие между ними дорожки, по которым мы недавно поднимались. Я машинально попробовала отыскать среди одинаковых крыш ту, под которой провела последние дни, но с высоты они все выглядели одинаковыми. В лицо дул ровный влажный ветер, в нём снова улавливался запах солёных огурцов. Так вот, значит, чем это так пахнет. Морем.

– Так это мы... на побережье? – вспомнила я слово, употребляемое мамой.

– Не совсем, – осторожно поправила Яринка, – Пойдём-ка.

Продолжая держать мою руку, она повела меня вдоль края крыши. И отовсюду открывающаяся картина была одинаковой. Домики и пальмы внизу, песчаный берег за ними, а за берегом до горизонта – бескрайнее море.

В конце концов от этой синей бескрайности у меня закружилась голова, и я была вынуждена опуститься на ближайший шезлонг и прикрыть глаза.

– Поняла теперь, – хмуро спросила в наступившей темноте Яринка, - почему отсюда нельзя убежать?

– Это... остров? – слово далось мне с трудом, я никогда не могла представить, что буду употреблять его применительно к чему-то реальному, физическому, имеющему отношение ко мне. Острова всегда были где-то там, в кино и книгах, за Железным Занавесом в иных чудесных странах...

– Да. Искусственный остров в Чёрном море, – ровно отозвалась Яринка, – Оазис, весь как есть.

– Как мы сюда попали?

– Мы же на юг ехали, помнишь? На товарняке. Вот и приехали. Не прямо к морю, конечно, но недалеко. А потом нас сюда привезли Ирэн и Карл, когда купили. Сначала на машине, потом на катере.

Я приоткрыла один глаз, убедилась, что море никуда не делось, и потрясла головой.

– Как это – искусственный остров?

Яринка присела рядом со мной.

– Ну, тут мель была и сделали потом остров, я не знаю, как. Ирэн сказала, что искусственный и построено тут всё специально под этот Оазис. Чтобы люди приезжали отдыхать.

Я плохо понимала то, что она говорит. Как можно построить целый остров? Как я могу не помнить, что плыла по морю? Может ли всё это быть правдой? Но, терзаемая всеми этими непростыми вопросами, задать я смогла только один:

– Зачем?

А Яринка не была бы моей лучшей подругой, если бы не умела понять меня с полуслова.

– Я это тоже сразу у Ирэн спросила, как сюда попала. И ты спроси у неё, она лучше объяснит. Так-то она толковая тётка, я имею в виду, что честная. Не темнит. И рассказывает интересно.

Я была далека от того, чтобы восхищаться Ирэн, но допрашивать Яринку больше не стала. Всему своё время, информации и так слишком много для одного дня. Неожиданно мне захотелось убежать, спрятаться и от этой необъятной морской синевы, и от безжалостного, карабкающегося в зенит солнца. Сейчас, отсюда, моя маленькая палата в тени пальм, вдруг показалась спасительным убежищем.

– Пойдём обратно?

Кажется, Яринка огорчилась, что наша прогулка так быстро закончилась, но возражать не стала. Мы вернулись в лифт, где я снова закрыла глаза, чтобы не видеть своего отражения. Вышли на улицу. Извилистыми дорожками и лесенками вернулись в уже знакомый песчаный дворик. Ни пальмы, ни песок меня уже не радовали, тем более, что в голову закралось подозрение, что и это всё - искусственное. Ненастоящими казались даже ленивые павлины, попадающиеся на нашем пути тут и там.

В палате я сразу легла на кровать. Раны под повязками болели, голова кружилась, перед глазами поочерёдно вставала то синяя морская даль, то моё собственное обезображенное лицо. Слишком многое случилось за последние дни, и сейчас мне больше всего хотелось снова уснуть, уплыть по молочным рекам в спасительное неведение.

Яринка села рядом, глядя на меня с несчастным видом. Она наверняка ждала другой реакции, но я не нашла в себе силы даже для успокаивающей улыбки.

– Может, доктора позвать?

– Не надо, – я полежала, дожидаясь, когда бьющееся сердце немного успокоится. – Слушай, а на катере... мы долго ехали? Плыли?

– Не очень, – голос подруги зазвучал виновато. – Но скорость была большая. Самим отсюда до берега не доплыть, если ты об этом.

Я понимала, что не доплыть. Сверху, с крыши, ни в одном направлении не было видно земли, только вода, только море. А если бы и было видно, то ничего бы это не изменило – плаваю я плохо. Мелкая речушка неподалёку от Маслят, в которой мы иногда плескались, не смогла научить меня такому искусству.

Зашла Машута, покачала головой, заметила, что с прогулками мы поторопились и что в ближайшие дни лучше мне оставаться в палате. Я была с ней полностью согласна. Стены палаты давали иллюзию защищённости от того нового и невероятного, во что вдруг превратилась моя жизнь.

А Яринка, до этого тревожно хмурившаяся, вдруг просияла.

– Дайка, я знаю, что тебе нужно! Скоро приду!

Она разноцветным флажком метнулась за дверь. А вернулась еле волоча ноги, с трудом удерживая на весу огромную стопку книг.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒