Вожделеющее семя (The Wanting Seed) 8 страница
| Глава 10
Шел сев, куры в клетках потихоньку неслись, свиноматка Бесси резвилась почти как молодая, близнецы быстро подрастали. Беатриса-Джоанна и Мейвис сидели в гостиной и вязали из эрзац-шерсти теплые детские распашонки. В двуспальной колыбели, сколоченной Шонни, мирно спали Тристрам и Дерек Фоксы. Говорила Мейвис: – Я далека от того, чтобы предложить тебе уйти глубокой ночью с двумя твоими сувенирами на руках. Я просто прикидываю, как тебе лучше поступить. Ясно, что ты сама не захочешь оставаться здесь вечно. Кроме того, у нас действительно негде жить. И потом, это же опасно для всех нас. Я хочу сказать, что ты должна подумать о том, что ты будешь делать дальше, разве нет?
– О да, – удрученно согласилась Беатриса-Джоанна. – Я понимаю. Вы были очень добры ко мне. Я все понимаю.
– Ну так что ты сама об этом думаешь? – спросила Мейвис.
– А что я могу думать? Я написала три письма Тристраму через Министерство внутренних дел, и все они вернулись назад. Может быть, он умер. Может быть, они его застрелили.
– Беатриса-Джоанна пару раз шмыгнула носом. – Квартиру нашу, должно быть, захватил Жилищный отдел. Мне некуда и не к кому идти. Положение не из приятных, не правда ли? – Беатриса– Джоанна высморкалась. – У меня нет денег. Все, что у меня есть, это мои близнецы. Ты можешь вышвырнуть меня, если хочешь, но мне буквально некуда идти.
– Никто не собирается тебя вышвыривать, – раздраженно ответила Мейвис. – Ты моя сестра, а твои сыновья мои племянники, и если тебе придется остаться у нас, то я полагаю, что и рассуждать тут не о чем, так тому и быть.
– Может быть, мне удастся найти работу в Престоне или еще где-нибудь, – сказала Беатриса-Джоанна, сама не очень веря в то, что говорит. – Может быть, это будет хоть какой– то помощью вам.
– Нет здесь никакой работы, – отрезала Мейвис. – И деньги никого не интересуют. Я думаю о том, как все это опасно. Я думаю о Ллуэлине и Димфне, о том, что с ними будет, если нас арестуют. А нас арестуют, сама знаешь, если пронюхают. За укрывательство… не знаю, как это называется.
– Это называется «повторнородящая». Я – повторнородящая. Выходит, как сестру ты меня уже не воспринимаешь. Ты просто рассматриваешь меня как нечто опасное для вас, как какую-то… «повторнородящую»! – Мейвис, зло поджав губы, склонилась над вязаньем. – А вот Шонни так не думает, – продолжала Беатриса-Джоанна. – Это только ты считаешь меня навязчивой и опасной.
Мейвис подняла голову.
– Это очень жестоко и не по-сестрински так говорить. Совершенно бессердечно и эгоистично. Ты должна понять, что пришло время вести себя разумно. Мы рисковали еще до того, как твои мальчишки родились, сильно рисковали. А теперь ты упрекаешь меня в том, что мои дети мне дороже твоих. А что касается Шонни, то он слишком добросердечен, словно не от мира сего. А уж наивен до глупости, когда твердит, что Бог нас хранит. Если хочешь знать правду, так меня иногда тошнит, когда я слышу имя Божье. Скоро Шонни навлечет на нас беду, недолго нам ждать, вляпаемся мы из-за него в историю..
– Шонни достаточно разумен и вполне нормален.
– Может быть, он нормален. Но нормальность – это обуза и помеха, если живешь в сумасшедшем мире. И, уж конечно, он не разумен. Выброси из головы мысль о том, что Шонни может быть благоразумным. Ему просто везет, вот и все. Он говорит слишком много и то, чего не нужно говорить. Недалек тот день, когда – попомни мои слова! – когда его везение кончится, и тогда… Да поможет нам Бог!
– Итак, – произнесла Беатриса-Джоанна после непродолжительного молчания, – чего же ты от меня хочешь?
– Ты должна поступить так, как, по твоему мнению, будет лучше для тебя. Если тебе нужно – оставайся у нас, (оставайся столько, сколько считаешь необходимым, но постарайся вспоминать иногда…
Вспоминать что?
– Хотя бы то, что некоторые люди сделали для тебя все возможное и даже подвергались опасности. Я говорю об этом в первый и единственный раз и больше ничего не скажу впредь. На этом и покончим. Но я хочу, чтобы ты иногда вспоминала об этом, вот и все.
– Я помню, – произнесла Беатриса-Джоанна, задыхаясь, – и очень благодарна! И я говорю об этом не менее трех раз в день, с тех пор как я сюда приехала. Конечно, за исключением того дня, когда я – уж ничего не поделаешь! – детей рожала. Я бы и в тот день вас поблагодарила, да мне нужно было и о другом подумать. Если хочешь, я могу сказать это сейчас, чтобы погасить задолженность. «Я вам очень благодарна, я вам очень благодарна, я вам очень благодарна! » – Ну зачем же так, – проговорила Мейвис. – Давай оставим эту тему, хорошо?
– Хорошо, – согласилась Беатриса-Джоанна вставая – Давай оставим эту тему. Не забудем только, что этот разговор начала ты.
– Нет нужды говорить в таком тоне, – холодно заметила Мейвис.
– А, к черту! – воскликнула Беатриса-Джоанна. – Время кормить детей.
Она подхватила близнецов на руки. Происходящее было выше ее сил, она больше не могла этого выносить, она не могла дождаться, когда Шонни расстанется со своими сеялками и вернется домой. В доме и одной женщины было достаточно, Беатриса-Джоанна понимала это, но что она могла поделать?
– Я думаю, мне лучше посидеть до вечера у себя в комнате. Если ты, конечно, можешь называть это комнатой, – выпалила Беатриса-Джоанна и сейчас же пожалела о сказанном.
– Извини, я совсем не то хотела сказать!
– Делай что хочешь, – обиженно проговорила Мейвис. – Иди туда, куда ты хочешь. Насколько я помню, ты всегда делала то, что тебе хотелось.
– Ах, к черту все! – вскрикнула снова Беатриса-Джоанна и, прижав к себе своих розовых младенцев, выскочила из гостиной.
«Глупо! – думала она немного спустя, лежа у себя в пристройке. – Нельзя так себя вести». Беатрисе-Джоанне нужно было примириться с тем, что ферма – это единственное место, где она может жить, по крайней мере до тех пор, пока не узнает, что же, в конце концов, происходит – Ах, черт! – вырвалось у Беатрисы-Джоанны. – Ну извини, извини, извини!
– Что толку в твоих извинениях, если ты говоришь одно, а думаешь совсем другое.
– Послушай! – простонала Беатриса-Джоанна в отчаянии. – Ну в самом деле, как ты хочешь, чтобы я поступила?
– Я уже сказала тебе. Ты должна делать все в точности так, как сама считаешь лучшим для себя и своих детей!
Мейвис так четко произнесла последнее слово, заставив его звенеть всеми обертонами так, что стало ясно: в этом доме только ее дети настоящие, а те, что у Беатрисы-Джоанны,
– незаконные, нелегальные.
– О-о! – всхлипнула Беатриса-Джоанна. – Какая я несчастная!
Она бросилась к своим гукающим и отнюдь не чувствующим себя несчастными близнецам. Мейвис, жестко поджав губы, продолжала точить когти.
|
| Глава 11
День уже клонился к вечеру, когда капитан Лузли, из Народной полиции, прибыл на ферму в своем черном фургоне. – Это здесь, – сказал он рядовому Оксенфорду, своему водителю. – Государственная ферма НВ-313. Долгое было путешествие. – Отвратительное было путешествие! – добавил сержант Имидж, произнося шипящие со свойственной его корпорации силой. Они видели на вспаханных полях такие вещи, такие ужасные картины…
– Да, отвратительное, – повторил он. – Нам бы следовало изрешетить им задницы пулями.
– У нас мало боеприпасов, сержант, – возразил Оксенфорд, все понимавший буквально молодой человек.
– И это не наша работа. Непристойное поведение в общественных местах – это забота обычной полиции, – уточнил капитан Лузли.
– Точнее, тех из них, кто еще не съеден, – сострил сержант Имидж. – Давайте, Оксенфорд, идите и откройте ворота, – нетерпеливо произнес он.
– Это несправедливо, сержант. Я водитель, я за рулем.
– Ах, ну хорошо же!
И сержант Имидж вытянул свое длинное змеиное тело из машины и пошел открывать ворота.
– Дети! – сообщил он. – Дети играют. Хорошенькие детишки. Давайте, заезжайте во двор, – приказал он Оксенфорду. – Я пойду пешком.
Дети бросились в дом.
– Пап! – закричал запыхавшийся Ллуэлин. – Там какие-то люди приехали на черном фургоне! Полицейские, похоже.
– На черном фургоне, ты говоришь? – Шонни встал и выглянул в окно. – Так… Давно их ждем, да простит их Господь, а они все не ехали. А теперь, когда мы уж было совсем успокоились, они и прутся к нам в своих сапожищах. Где твоя сестра? – быстро спросил он Мейвис. – Она в пристройке?
Мейвис кивнула.
– Скажи ей, чтобы заперлась и сидела тихо. Мейвис кивнула, но медлила с уходом.
– Иди быстрей! – подогнал ее Шонни. – Через секунду они будут здесь.
– Они начнут с нас, – предрекла Мейвис. – Запомни это. С тебя, с меня и с наших детей.
– Хорошо, хорошо, иди давай! Мейвис побежала в пристройку.
Фургон подкатил к крыльцу, и из него вылез, расправляя члены, капитан Лузли. Рядовой Оксенфорд рявкнул мотором и выключил зажигание.
Сержант Имидж подошел к своему начальнику и стал Рядом. Рядовой Оксенфорд снял фуражку, которая оставила у него на лбу красный след, словно каинову печать. Вытерев лоб грязным платком, он надел фуражку снова. Шонни открыл дверь. Все было готово.
– Добрый день! – поздоровался капитан Лузли. – Это государственная ферма НВ-313, а вы… боюсь, что мне не выговорить вашу фамилию, понимаете ли. Но это к делу не относится. У вас здесь гостит миссис Фокс, не правда ли? Это ваши дети? Очаровательные, очаровательные детишки! Могу я войти?
– Какая разница в моем «да» или «нет», – огрызнулся Шонни. – Я так полагаю, что у вас должен быть ордер.
– О да. У нас есть ордер, понимаете ли, – ответил капитан Лузли.
– Почему он так говорит, пап? – спросил Ллуэлин. – Почему он говорит «понимаете ли»?
– Это от нервов, помоги ему Бог, – ответил Шонни. – Некоторые люди дергаются, а другие говорят «понимаете ли». Проходите, господин…
– Капитан, – подсказал сержант Имидж. – Капитан Лузли.
Полицейские, не снимая головных уборов, вошли в дом.
– Итак, что вам конкретно нужно? – спросил Шонни.
– Занятно, – пробормотал сержант Имидж, качнув ногой самодельную колыбель. – Если ножка подломится, колыбель упадет. Вместе с ребенком.
– Так вот, – начал капитан Лузли. – У нас есть основания полагать, что миссис Фокс жила у вас в течение всего периода своей незаконной беременности. «Ребенок» – вот наш пароль.
В комнату вошла Мейвис.
– Эт-то… это не миссис Фокс, – раздраженно проговорил капитан Лузли, словно ему хотели всучить подделку. – Эта женщина похожа на миссис Фокс, но она не миссис Фокс.
Капитан отвесил Мейвис иронический поклон, словно извиняя понятную попытку обмана.
– Мне нужна миссис Фокс.
– Эта колыбель – для поросят, – соврал Шонни. – Самый маленький поросеночек из помета обычно требует особого ухода.
– Может, приказать Оксенфорду побить его немного? – спросил сержант Имидж.
– Пусть попробует! – угрожающе прорычал Шонни. Краска так быстро заливала его лицо, что казалось, кто-то крутит ручку реостата. – Черта с два это у кого-нибудь получится. Я бы попросил всю вашу компанию удалиться.
– Вы не можете нас просить об этом, – надменно проговорил капитан Лузли. – Мы выполняем свой долг, понимаете ли. Нам нужна миссис Фокс и ее незаконный отпрыск!
– «Незаконный отпрыск», – повторил, как попугай, Ллуэлин. – «Незаконный отпрыск…» – твердил он поразившие его слова.
– Я должен уведомить вас о том, что миссис Фокс здесь нет, – проговорил Шонни. – Она приезжала к нам как раз перед Рождеством, а потом уехала. Куда – не знаю.
– Что за рождество такое? – спросил сержант Имидж.
– Это к делу не относится! – оборвал его капитан Лузли.
– Если миссис Фокс здесь нет, то я думаю, что у вас нет оснований возражать против того, чтобы мы убедились в этом сами. Имеющийся у меня ордер, – он опустил руку в боковой карман кителя, – дает нам любые полномочия. Включая обыск и все такое прочее, понимаете ли.
– И право избивать людей, – вставила Мейвис.
– Совершенно верно.
– Убирайтесь! Все убирайтесь! – приказал Шонни. – Я не позволю наймитам Государства рыться в моем доме!
– Вы тоже у Государства в наемниках, – спокойно проговорил капитан Лузли. – Мы все слуги Государства. Послушайте, пожалуйста, будьте благоразумны, понимаете ли. Мы не хотим прибегать к крайним мерам, но… – Он слабо улыбнулся. – Всем нам приходится выполнять свой долг, если все средства исчерпаны.
– «… понимаете ли», – добавила Димфна и хихикнула.
– Иди сюда, малышка! – заискивающе засюсюкал сержант Имидж. – Ты ведь хорошая девочка, да?
Он присел на корточки и стал звать Димфну, прищелкивая пальцами.
– Стойте здесь! – приказала детям Мейвис, прижимая к себе обоих.
– Ах-х т… – коротко рыкнул сержант Имидж на Мейвис, но, выпрямляясь, придал своему лицу идиотски-сладкое выражение.
– У вас в доме есть маленький ребеночек. Ведь есть? – вкрадчиво спросил он Димфну. – Такой маленький хорошенький ребеночек, да?
Димфна хихикнула. Ллуэлин твердо ответил: – Нет!
– И это правда, – подтвердил Шонни. – Малец говорит чистую правду. Может быть, теперь вы уйдете и перестанете тратить свое время и отнимать мое? Я занятой человек.
– В мои намерения не входит предъявлять обвинение вам и вашей жене, – вздохнул капитан Лузли. – Выдайте мне миссис Фокс и ее отпрыска, и вас больше не потревожат. Даю слово.
– Мне что, выбросить вас силой?! – закричал Шонни. – Клянусь Богом, у меня сильное желание задать вам перцу!
– Врежьте ему малость, Оксенфорд, – приказал сержант Имидж. – Все это бред какой-то.
– Мы приступаем к обыску! – объявил капитан Лузли. – Мне очень жаль, что вы оказались так несговорчивы, понимаете ли.
– Иди наверх, Мейвис, и уведи детей! – скомандовал Шонни. – Я сам здесь разберусь!
Он попытался вытолкнуть жену из комнаты.
– Дети останутся здесь! – повысил голос сержант Имидж.
– Им придется немного повизжать. Я люблю слушать, как визжат дети.
– Ах ты мерзкий, нечестивый ублюдок! – закричал Шонни и бросился на сержанта, но Оксенфорд успел вклиниться между ними и несильно ударил Шонни в пах. Тот вскрикнул от боли и принялся бешено размахивать кулаками.
– Стойте! Я не хочу быть причиной несчастья! – В дверях кухни стояла Беатриса-Джоанна. Шонни опустил кулаки.
– Вот это миссис Фокс, – проговорил капитан Лузли. – Вот это подлинник.
Весь вид его излучал сдерживаемую радость. Беатриса– Джоанна была одета по-дорожному.
– Что вы собираетесь сделать с моими детьми? – спросила она.
– Ты не должна была этого делать! – простонал Шонни. – Тебе нужно было сидеть там, где ты сидела! Все, может быть, кончилось бы хорошо, да простит тебя Бог!
– Я могу заверить вас, – проговорил капитан Лузли, – что ни вам, ни вашим детям не будет причинено ни малейшего вреда. – Неожиданно он вздрогнул. – С детьми? Детям? А-а, понимаю… Значит, не один. Как-то я не принял в расчет такую возможность. Тем лучше, тем лучше… Конечно же, лучше, понимаете ли!
– Вы можете назначить мне любое наказание, но ведь дети не сделали ничего дурного! – молила Беатриса-Джоанна.
– Конечно, ничего, – с готовностью подтвердил капитан Лузли. – Ничего дурного! Мы считаем, что виноват только отец. Я просто хочу представить Столичному Комиссару плоды его преступления, только и всего, понимаете ли.
– Что такое? О чем он говорит? – удивленно воскликнул Шонни.
– А! Долгая история, – отмахнулась Беатриса-Джоанна. – А сейчас слишком поздно ее рассказывать. Ну, – обратилась она к сестре, – похоже, что о моем будущем позаботились. Кажется, мне теперь есть куда идти.
|
| ЧАСТЬ IV - Глава 1
Тристрам был готов начать свой анабасис. Как стрелка компаса, он был устремлен на север, к своей жене. Тристрам жаждал покаяния и примирения так же сильно, как шахтер ванны. Ему хотелось успокоения, ее объятий, ее теплого тела, совместных слез и отдохновения. Мысль о мести посещала его теперь все реже. В столице царил хаос, но поначалу этот хаос казался Тристраму отражением собственного, нового для него чувства свободы. Именно этот господствовавший повсюду, шумевший и хохотавший, как гигантская вакханка, беспорядок и подтолкнул его к тому, чтобы неподалеку от Пентонвилля тюкнуть по голове дубинкой одинокого безобидного прохожего и воспользоваться его одеждой.
Это произошло в садовой аллее после наступления темноты, вдали от общественных жаровен для приготовления пищи, угли которых вспыхивали и шипели от капавшего на них человеческого жира. Похоже, что с электричеством, как и с другими коммунальными услугами, было плохо. Ночь стояла темная, как в джунглях, но вместо сучьев под ногами хрустело битое стекло. Теперь Тристрама удивляло то, что в тюрьме, которую он покинул, удавалось поддерживать хоть какой-то цивилизованный порядок. Интересно, как долго им удастся продержаться? Размышляя подобным образом, Тристрам заметил в конце аллеи пошатывающуюся фигуру. Человек что-то напевал в одиночестве и, по-видимому, был пьян. Тристрам поднял дубинку и…
Человек упал сразу, так послушно, словно только этого и ждал. Его одежду – клетчатый костюм, рубашку с воротником стойкой и джемпер – Тристрам снял без всяких затруднений. Быстро переодевшись, он превратился в свободного гражданского человека. Дубинку надзирателя Тристрам все-таки решил оставить. Одетый, словно на званый ужин, он отправился на поиски пищи.
Звуки джунглей, черный лес небоскребов, бездонное, усыпанное звездами небо, красные огни костров…
На Клермонт-сквер Тристрам наткнулся на группу занятых едой людей. Их было человек тридцать. Мужчины и женщины вперемешку, они сидели вокруг жаровни, которая представляла собой грубую металлическую решетку из обрезков телеграфного провода, лежавшую на кирпичах, между которыми пылали угли. Человек в белом колпаке переворачивал вилкой брызжущие жиром куски мяса.
– Мест не-ет, мест не-ет! – пропел худощавый человек, похожий на университетского преподавателя – «дона», когда Тристрам осторожно приблизился к огню. – Здесь обеденный клуб, а не общественная столовая!
– И у меня есть «клуб», [7] – проговорил Тристрам, помахав своей дубинкой. Его жалкая угроза была встречена общим смехом.
– Я только что из тюряги, – жалобно заскулил Тристрам.
– Меня там морили голодом…
– Присоединяйтесь, – сжалился «дон». – Хотя поначалу такая еда может оказаться слишком жирной для вашего желудка. В наши дни подлинно нравственной личностью является только преступник, – афористически изрек «дон» и, наклонившись к ближайшему краю жаровни, каминными щипцами подхватил длинный раскаленный металлический прут с насаженными на него кусками мяса. – Кебаб, – объяснил он.
Щурясь от света костра, «дон» глядел на Тристрама.
– У вас же зубов нет. Надо вам где-нибудь раздобыть зубы. Подождите! Ведь у нас тут есть очень питательный бульон!
Само гостеприимство, он принялся суетливо искать миску и ложку.
– Попробуйте это, – предложил «дон», черпая бульон из металлической банки. – Рад приветствовать вас в нашем клубе!
Тристрам схватил подачку дрожащими руками и, словно дикое животное, забился в угол, подальше от всех. Спрятавшись, он с шумом втянул в себя ложку дымящегося бульона. Это была густая вкусная маслянистая жидкость, в которой плавали маленькие мягкие, как бы каучуковые кусочки. Мясо… Тристрам читал о мясе. Древняя литература полна сцен пожирания мяса: Гомер, Диккенс, Пристли, Рабле, А. Д. Кронин…
Тристрам проглотил жидкость, но его сразу же стошнило.
– Легче, легче! – сочувственно проговорил «дон», подходя к Тристраму. – Вы сейчас поймете, что это очень вкусно. Отрешитесь от реальности и вообразите, что вы вкушаете сочные плоды древа жизни. Вся жизнь едина. За что вас посадили в тюрьму?
– Я полагаю, – прохрипел Тристрам, еще испытывавший желудочные спазмы, – потому… что я был… против правительства.
– Какого правительства? В настоящее время, похоже, у нас нет никакого правительства.
– Вот как… – прошептал Тристрам. – Значит, Гусфаза еще не началась.
– Вы чем-то похожи на ученого. В тюрьме у вас было много времени для раздумий. Скажите, что вы думаете о существующем положении вещей?
– А что можно думать, не зная фактов? – Тристрам снова попробовал бульон. На этот раз дело пошло гораздо лучше.
– Так вот что такое мясо… – тихо проговорил Тристрам.
– Человек – плотоядное животное и одновременно производитель. Эти два качества, сосуществующие в нем, долго подавлялись. Позвольте им взаимодействовать, и не будет никакой разумной причины их подавлять. А что касается информации, то и у нас нет таковой, потому что нет информационных служб. Однако можно сделать вывод, что правительство Старлинга пало, а Президиум состоит из грызущихся собак. Но скоро мы опять будем иметь какое-нибудь Правительство, в этом я не сомневаюсь. А пока мы объединяемся в небольшие обеденные клубы с целью самозащиты. Позвольте мне предупредить вас… Вы только что из тюрьмы и, следовательно, новичок в этом преображенном мире – не ходите никуда в одиночку. Я могу, если хотите, принять вас в наш клуб.
– Вы очень добры, – поблагодарил Тристрам, – но я должен найти мою жену. Она сейчас в Северной провинции, неподалеку от Престона.
– У вас будут кое-какие трудности, – сочувственно произнес этот добрый человек. – Поезда, конечно же, не ходят, а автомобили попадаются очень редко. Идти вам очень далеко. Не отправляйтесь в дорогу без продовольствия. Вооружитесь. Не спите на открытых местах. И меня беспокоит то, что у вас нет зубов, – добавил «дон», взглянув на запавший рот Тристрама.
Тристрам вынул из кармана расколотые надвое половинки зубных протезов. Он покрутил их в руках с убитым видом и сказал, погрешив против истины: – У меня был жестокий тюремный надзиратель.
– Я думаю, среди членов нашего клуба может отыскаться и зубной техник.
«Дон» вернулся к своим, а Тристрам остался доедать бульон. Это придаст ему сил, несомненно. Тристраму вспомнилась одна древняя пелагианская поэма, вернее, одно из авторских примечаний к «Королеве Маб» Шелли: «Сравнительная анатомия учит нас, что человек во всем напоминает плодоядное животное и ничем – плотоядное. У него нет когтей, чтобы хватать добычу, нет длинных и острых клыков, чтобы рвать живые волокна». И далее: «Человек не напоминает плотоядное животное. Все без исключения травоядные животные, в том числе и человек, имеют состоящую из секций толстую кишку».
В конце концов, вполне возможно, что все это жуткая чушь.
– Ваши зубы можно починить, – сказал добрый «дон», вернувшись к Тристраму, – и мы можем дать вам в дорогу заплечный мешок с холодным мясом. Но будь я на вашем месте, я бы и не подумал отправляться в путь, пока не рассветет. Я буду очень рад, если вы согласитесь провести эту ночь у меня.
– Вы по-настоящему добрый человек, – искренне поблагодарил Тристрам. – Никогда раньше – честное слово! – я не встречал такой доброты.
Глаза Тристрама начали наполняться слезами. Какой трудный был сегодня день!
– Да право же, пустяки. Когда Государство чахнет, расцветает гуманность. Нынче, бывает, встречаются очень приятные люди. Тем не менее оружие ваше держите наготове. Той ночью Тристрам лег спать с починенными зубами. Растянувшись на полу в квартире «дона», он снова и снова сжимал и разжимал челюсти, словно жевал в темноте большой кусок воображаемого мяса. Хозяин квартиры, который сообщил, что его фамилия Синклер, устраиваясь спать, посветил Тристраму и себе светильником из плававшего в жире фитиля, при горении издававшего очень вкусный запах. Уютный огонек позволил разглядеть маленькую неопрятную комнату, забитую книгами. Синклер, однако, начисто отрицал наличие у него претензий на звание «читающий человек». До того как погасло электричество, он специализировался на сочинении электронной фоновой музыки для документальных фильмов. Опять же, до того как погасло электричество и лифты застряли внизу, его квартира находилась на добрых тридцать этажей выше, чем теперешняя. Сильнейший пал, а слабейший возвысился – сегодня это не подлежало сомнению. Нынешняя квартира Синклера ранее принадлежала действительно читающему человеку, профессору китайского языка, плоть которого, несмотря на его преклонный возраст, оказалась совсем не жесткой.
Синклер спал сном невинного младенца, слегка похрапывая, и изредка говорил во сне. Большинство его изречений звучали афоризмами, некоторые же были явной бессмыслицей.
Тристрам слушал. «Путь кошки только удлиняется от его обдуманности». «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю человека». «Евхаристический прием пищи – наш ответ».
Это непонятное выражение – «евхаристический прием пищи» – послужило чем-то вроде пропуска в сон. Довольный и успокоенный Тристрам погрузился в забытье, словно эти слова и в самом деле послужили паролем. Выпав из времени, Тристрам снова ощутил его ход, когда увидел Синклера, который, одеваясь, что-то напевал и дружелюбно на него поглядывал.
Было прекрасное весеннее утро.
– Ну, нам нужно собрать вас в дорогу, – заговорил Синклер. – Однако первым делом следует хорошенько позавтракать.
Он быстро помылся (похоже, городской водопровод еще работал) и побрился старинной бритвой – «горлорезом», как он сказал.
– Меткое название, – улыбнулся Синклер, передавая бритву Тристраму. – Глоток она порезала довольно много.
Не верить у Тристрама не было причин.
Углям жаровни, как оказалось, не давали потухнуть ни днем ни ночью. «Как в храме, как на Олимпе», – подумал Тристрам, застенчиво улыбнувшись членам обеденного клуба, четверо из которых охраняли и поддерживали огонь до утра.
– Бекона хотите? – спросил Синклер и, наложив на звонкую металлическую тарелку гору мяса, протянул ее Тристраму.
Все члены клуба усердно ели, обмениваясь веселыми шутками, и пили воду квартами. Поев, эти добрые люди наполнили кусками холодного мяса почтальонскую сумку и со словами ободрения и поддержки нагрузили ею своего гостя и пожелали ему доброго пути.
– Никогда в жизни я не встречался с такой щедростью! – растроганно заявил Тристрам.
– Идите с Богом, – важно произнес Синклер, переполненный торжественностью момента. – Желаем вам найти вашу жену здоровой. Желаем вам найти ее счастливой. – Сдвинув брови, он уточнил: – Счастливой от встречи с вами, конечно.
|
| Глава 2
Весь путь до Финчли Тристрам прошел пешком. Он понимал, что бессмысленно считать свое путешествие начавшимся, пока он не минует, скажем, Нанитон. Тристрам медленно тащился по бесконечным городским улицам, мимо кварталов жилых домов– небоскребов, мимо покинутых фабрик с разбитыми окнами, мимо веселых или сонных компаний «обеденных клубов», мимо трупов и скелетов, но к нему никто не цеплялся. Бескрайний город пропах жареным мясом и засорившимися сортирами. Раза два, к своему великому смущению, Тристрам стал невольным свидетелем открытого и бесстыдного совокупления. «Я люблю картошку. Я люблю свинину. Я люблю женщину». («Нет, неправильно. Хотя что-то в этом роде», – подумал он. ) Тристрам не видел полицейских.
Все они, казалось, то ли растворились в массе, то ли были переварены ею. На пересечении улиц у Тафнелл– парка, перед небольшой, державшейся весьма благочестиво толпой, служили мессу. Благодаря Блаженному Амвросию Бейли Тристрам знал все подробности богослужебного ритуала, поэтому он был удивлен, заметив, что священник – совсем молодой человек в сером, смахивавшем на шутовской, колпаке и в грубо размалеванном крестами и монограммами «ИС ХС» стихаре – раздавал что-то очень похожее на кусочки мяса, приговаривая: «Hoc est enim Corpus. Hie est enim calix san– gumins». [8] Должно быть, состоявшийся где-то новый церковный Собор, ввиду нехватки ортодоксальной религиозности, дозволял и такого рода импровизации.
Был прекрасный весенний день.
Миновав Финчли, Тристрам присел отдохнуть на пороге какого-то магазинчика, находившегося на тихой окраинной улице, и достал из своей сумы припасы. Стертые ноги болели.
Тристрам ел медленно и осторожно: как явствовало из приступа диспепсии после завтрака, его желудку предстояло еще многому научиться. Поев, Тристрам отправился на поиски воды. Королева Маб шепнула ему, что жажда – сильная жажда! – является необходимой спутницей мясной диеты. В задней, жилой части разграбленного магазина Тристрам нашел исправный водопроводный кран и, подставив губы под струю воды, пил так, словно собирался пить вечно. Вода была довольно грязной и несколько протухшей, и он подумал, что будущая опасность таится именно в ней. Потом Тристрам еще немного посидел в дверном проеме, отдыхая. Сжимая в руке свою дубинку, он наблюдал за проходившими мимо людьми. Все они придерживались середины дороги. Занимательнейшая черта позднейшей стадии Интерфазы!
Тристрам сидел, лениво анализируя те мысли и чувства, которые, казалось бы, должны были владеть им сейчас. Удивляло то, что ему почти не хотелось разбивать кулаки о морду братца. Может быть, все это было выдумкой честолюбивого и обиженного капитана. Ведь нужны доказательства, определенные и неопровержимые доказательства!
Мясо урчало в животе. Тристрам рыгнул, одновременно произнеся что-то вроде «вожделения отцовства».
Родился ли уже ребенок? Если он был, этот ребенок. Тристрам как-то потерял счет времени… Он чувствовал, что сейчас, учитывая весь этот хаос, Беатриса-Джоанна находится в большей безопасности, чем раньше. Она, должно быть, еще на севере, если этот мужик сказал правду; во всяком случае, больше ей некуда податься. Что касается его самого, Тристрам был уверен: он делает именно то, что нужно. Ему тоже некуда податься. Как же, однако, он не любит свояка! Вечно у того на языке то грубости, то благочестивые восклицания, словно он в команде по перетягиванию каната. Ничего, на этот раз Тристрам и ругаться, и божиться будет громче него. Больше он не намерен позволять катить на себя бочку! Никому и никогда!
Идя по тротуару, Тристрам к середине дня добрался до Барнета. Стоя на развилке дорог – одна вела в Хетфилд, а другая в Сент-Олбенс – и раздумывая, куда пойти, Тристрам вдруг с удивлением заметил автофургон, который, покашливая мотором, двигался туда же, куда и он, – на север. Фургон был покрашен какой-то грязно-земляного цвета краской, из-под тонкого слоя которой просвечивала надпись: «Министерство бесплодия», выдававшая его происхождение. Тристрам, в раздумье стоявший на развилке, теперь не мог решить, останавливать ему фургон или нет Нерв в его стертой левой ноге решил за него и послал сигнал руке, которая поднялась, в независимом от мозга движении, большим пальцем вверх.
– Я только до Эйлсбери, – предупредил водитель. – А там вы можете поймать какую-нибудь другую машину Если мы до Эйлсбери доедем, конечно.
Грузовичок дрожал, словно подтверждая сомнения водителя.
– Вы издалека идете, – заметил хозяин фургона, с любопытством разглядывая Тристрама. – Не слишком-то много людей сейчас путешествует.
Тристрам рассказал свою историю.
Водитель был тощим человеком в странной униформе: китель «серого», гражданские брюки такого же землистого цвета, что и фургон, на коленях лежала землистого цвета фуражка, под погонами были пропущены белые ремни портупеи. Когда Тристрам дошел в своем рассказе до побега из тюрьмы, водитель, всхрапывая, коротко рассмеялся.
– Если бы вы дождались сегодняшнего утра, вас бы с поклонами выпроводили из заведения. Они открыли свои ворота, по-видимому, потому, что начали испытывать сильные трудности с продовольственным снабжением. По крайней мере так мне сказали в Илинге.
Тристрам тоже коротко рассмеялся. Все труды Чарли Линклейтера оказались ни к чему.
– Вы же понимаете, я совсем не в курсе событий, – объяснил он. – Я просто не знаю, что происходит.
– О, я тоже мало что могу вам рассказать. Похоже, что в настоящее время у нас нет никакого центрального правительства, но мы пытаемся организовать кое-какой правопорядок на местах. Можно сказать, что-то вроде военного положения. В моем лице вы можете видеть одного из представителей воскрешенной военщины. Я солдат.
Водитель снова, всхрапывая, хохотнул.
– Армии. Полки. Батальоны. Взводы, – проговорил Тристрам.
Когда-то он читал об этом.
– Мы не можем дольше терпеть все происходящее, – заявил водитель. – Этот каннибализм, когда потрошат всех подряд, забитую канализацию… Мы должны подумать о наших женах и детях! Так или иначе в Эйлсбери мы уже кое чего добились. Нам даже удалось заставить людей понемногу работать.
– А что вы едите? – спросил Тристрам. Солдат громко расхохотался.
– Официально это называется консервированной свининой,
– ответил он. – Должны же мы что-то есть. Голодное брюхо ко всему глухо. Видите ли, нам частенько приходится применять оружие. Именем закона, – добавил он серьезно. – Мясо и вода. Возможно, это слишком похоже на тигриную диету, но консервирование придает этой пище более цивилизованный вид. И у нас есть надежда, вы знаете, у нас есть надежда, что положение начнет улучшаться. И – верите ли, нет – я в прошлый выходной по-настоящему рыбачил!
– Много поймали?
– Бычка поймал, – ответил солдат и снова рассмеялся. – Паршивого маленького бычка!
– А могу я спросить, какова была цель вашей поездки?
– Цель поездки? О, нам доложили, что по дороге из Илинга в Финчли есть склад боеприпасов, принадлежавший полиции. Однако какие-то свиньи добрались туда раньше нас. Одна из этих банд. Они моего капрала укокошили. Он был капралом не из лучших, но они не имели права его убивать. Доедают его сейчас, наверное, проклятые каннибалы.
Всю эту историю солдат рассказал с совершенно невозмутимым видом.
– Похоже на то, что мы все каннибалы.
– Да, но мы в Эйлсбери, черт побери, по крайней мере цивилизованные каннибалы! Ведь совершенно другое дело, если вы выковыриваете это из консервной банки.
|
|
