Глава одиннадцатая

Шелленбергу нездоровилось. Новые таблетки, которыми снабдил бригадефюрера доктор Керстен, тоже не помогали. Да и что могло помочь, если это все нервы. Может, помогла бы рюмка водки? Шеф гестапо Мюллер говорит, что водка помогает ему от давления. Но у Шелленберга даже после рюмки спиртного неясная голова. А она должна быть ясной.

Дешифровщикам удалось наконец расколоть один из шифров красной швейцарской группы разведчиков, «Красной тройки» — под таким кодовым названием теперь проходила эта группа в немецкой контрразведке.

Перед Шелленбергом лежала расшифрованная радиограмма. Дора? Кто это? Полиция представила Шелленбергу огромный список подозреваемых в Швейцарии. Если бы эти люди находились в Германии, то их можно было арестовать, а потом просеять. Но как добраться до них в Швейцарии, как среди сотен найти Дору? Это может сделать только швейцарская полиция. Как заставить ее всерьез заняться русскими?

Шелленберг снова пробежал глазами текст радиограммы:

«Доре.

Каковы планы ОКВ на Восточном фронте в связи с наступлением Красной Армии? Будут ли вестись только оборонительные бои или ОКВ предусматривает контрудары на каком-нибудь участке Восточного фронта? Если это так — где, когда и какими силами?

Директор».

Бригадефюрер вызвал дежурного офицера.

— От Массона нет известий?

— Никак нет, бригадефюрер.

— Хорошо. Идите.

Шелленберг уже несколько раз встречался с начальником швейцарской секретной службы Роже Массоном. До сих пор он почти ни о чем его не просил, только готовил почву. Теперь, когда настало время собрать урожай, Массон вдруг повел себя неожиданно. Он стал уклоняться от встреч.

Шелленберг встал и прошелся по кабинету. Остановился у окна. Белые хлопья снега липли к стеклу, но тут же от тепла теряли форму, медленно сползали вниз, оставляя мокрые следы.

От сверкающего кафельной белизной щита струилось приятное тепло.

Начальник VI Отдела РСХА мысленно перенесся в далекие заснеженные приволжские степи, где агонизировала 6-я армия Паулюса. Несчастные держатся там из последних сил, а тут, в рейхе, — измена! Что-то похожее на чувство патриотизма, как его понимал бригадефюрер, шевельнулось в его душе. К этому чувству примешался гнев «хорошего» немца против «плохих» немцев, засевших где-то в генштабе.

Почему все-таки Массон так ведет себя? Почему он уклоняется от встреч? Неужели разгром 6-й армии под Сталинградом так повлиял на умонастроения швейцарцев?.. Напрасно! Напрасно они так думают! Рейх еще силен. Очень силен! Во всяком случае, достаточно силен, чтобы скрутить голову еще одному карликовому государству, каким является Швейцарская Конфедерация.

Но не допустил ли он, Шелленберг, какой-либо ошибки в отношениях с Массоном? Только ли события под Сталинградом внушили этому ординарному служаке столь сильное самомнение?

Шелленберг подошел к креслу и опустился в него. Расслабленные кисти рук ощутили мягкую прохладную кожу подлокотников.

Вошел Хользер.

— Штандартенфюрер Пфейфер просит принять его.

— Что-нибудь важное?

— Он не сказал мне.

— Скажите, что я уполномочил вас выслушать его. Мне надо сейчас побыть одному.

Штурмбанфюрер Хользер был доверенным лицом Шелленберга. Именно ему несколько месяцев назад бригадефюрер поручил найти дорожку, ведущую к Массону. Хользер нашел ее. Ему удалось установить контакт с помощниками Роже Массона — офицерами швейцарской секретной службы капитанами Вахлем и Фишером. Хользер пытался выяснить, что известно швейцарцам о «красных пианистах» в Конфедерации. Фишер и Вахль ушли от ответа: «У нас нет таких данных».

— Мы располагаем точными сведениями, — сказал Хользер. — На территории Швейцарии действует разведывательная группа, работающая на Кремль.

Тогда «нейтралы» спросили Хользера:

— Зачем русской разведке посылать свои радиограммы из Берлина в Швейцарию, а оттуда уже — в Москву? Почему они сразу не радируют в Москву?

На это у Хользера не было ответа. Он только предположил, что мощности передатчиков, которыми располагают русские в Германии, недостаточны, чтобы радировать непосредственно в Москву. Сам Хользер не был уверен в этом: уже были захвачены благодаря стараниям Беккерта передатчики в Берлине и Брюсселе. Они радировали прямо в Москву. И Хользер и Шелленберг сами терялись в догадках, почему русские используют «кружной путь» связи.

Хользеру ничего не удалось узнать о «красных пианистах» в Женеве и Лозанне. Надо было выходить непосредственно на бригадного полковника Массона.

Подвернулся удобный случай. Начальник отделения РСХА в Мюнхене доложил Шелленбергу, что в швейцарское консульство в Баварию прибыл новый сотрудник Моэгрели, консультант по импорту. По данным СД, Моэгрели — поручик швейцарской секретной службы.

Еще не дослушав рапорта до конца, Шелленберг уже принял решение.

Через несколько дней к Моэгрели в одной из мюнхенских пивных подсел бедно одетый немец-старик. Он долго копался в карманах, пока не наскреб мелочишку на кружку эрзац-пива. Старик обратился к Моэгрели с ничего не значащим вопросом. Тот ответил.

— О! Господин иностранец! Бёрнердойч… Вы из Швейцарии?.. Я так и подумал, когда увидел вас! — Тут немец наклонился к Моэгрели и заговорил совсем тихо: — Господин, помогите мне! Прошу вас передать это письмо моим детям. Они в Швейцарии. Эмигрировали, как только наци захватили власть. Ради бога, передайте им это… Там есть адрес… От этого зависит моя жизнь…

Моэгрели сразу же заподозрил недоброе. Он решительно отвел руку незнакомца, но старик изловчился и сунул конверт в карман швейцарца. Тут к ним подскочили трое сидевших в углу, схватили Моэгрели за руку, когда тот пытался вытащить злополучный конверт из кармана. Мелькнул блиц. Их сфотографировали. Тут же хозяин пивной и другие «свидетели» расписались в протоколе, что видели все это собственными глазами: и встречу, и конверт, который немец, по документам Зигер, передал иностранцу.

Моэгрели увели. В конверте были сведения секретного характера. «Дело» немедленно передали в суд. Приговор был кратким: смертная казнь за шпионаж в пользу иностранной державы.

Швейцарский консул пытался вмешаться, но это ничего не дало. По официальным каналам швейцарское правительство обратилось к правительству Германии с просьбой о пересмотре «дела». Верховный суд рейха отказал.

В тот же день, когда гестапо арестовало Моэгрели, швейцарский консул послал шифровку Массону. Массон сразу разгадал нехитрый ход Шелленберга: это было «приглашение» на встречу. Этой встречи начальник VI Отдела РСХА добивался давно. До сих пор Массон не соглашался на нее. Теперь же… Моэгрели был из влиятельной семьи. Если его казнят, у Массона будут неприятности. Придется пойти на встречу. Возможно, следовало согласиться на нее раньше. Теперь инициатива в руках Шелленберга.

* * *

Первая встреча Шелленберга с Массоном состоялась в сентябре сорок второго года.

Как только Шелленберг появился, Массон тотчас же узнал его по многочисленным фотографиям, которыми располагал. В комнату не вошел, а скорее бесшумно проник высокий молодой еще мужчина с гладко зачесанными назад набриолиненными волосами.

— Я очень сожалею. — Шелленберг раскинул руки, как бы раскрыл объятия. — Не угодно ли чашечку кофе, коньяк?..

— Я прибыл сюда не за этим, бригадефюрер.

— Понимаю. Тогда нам лучше подышать свежим воздухом. Конечно, я могу вам дать гарантию — здесь нет подслушивающей и записывающей аппаратуры, но я думаю, что вам будет спокойнее, если мы побеседуем в другом месте.

— Мне нечего беспокоиться. Моя встреча с вами санкционирована генералом Гюсаном.

— И все-таки свежий воздух полезней… Подышим…

Шелленберг и Массон покинули отель. Они пошли по бульвару вдоль Рейна. По ту сторону была Швейцария.

— Завидую вам, полковник. Через час-два вы будете в своей прекрасной стране, где царят мир и тишина. Как бы я хотел сейчас очутиться на вашем месте!

— А я бы не хотел быть на вашем…

— Мы несколько отвлеклись. Давайте перейдем к делу. Я хотел сказать вам, дорогой коллега, я хотел п р о с и т ь вас сделать так, чтобы возглавляемая вами служба нейтральной и, смею надеяться, дружественной нам страны помогла рейху в борьбе с большевистскими варварами на Востоке и с плутократами на Западе.

— Пожалуйста, конкретизируйте свою мысль.

— Вот шифровка, посланная американским военным атташе в Вашингтон. Эту информацию, согласитесь, он мог получить только от вашей службы. — Шелленберг протянул Массону вдвое вложенный листок. Массон развернул его. Это была старая шифровка о сосредоточении немецких войск на швейцарской границе:

«Совершенно секретно. Специальная конференция у Массона. Подтвердилось присутствие двадцати пяти немецких дивизий на швейцарской границе, готовых к нападению».

— Вы плохого мнения о моей службе, бригадефюрер. У вас в это время не было на нашей границе двадцати пяти дивизий. Это известно и вам, и мне. Так что шифровка — либо фальшивка, либо человек, ее составивший, чтобы придать вес своим домыслам, сослался на «конференцию у Массона». Вы должны знать, что моя страна сохраняла и сохраняет строгий нейтралитет и готова защитить его от любого агрессора.

— Мы тоже этого хотим. — Лучезарная улыбка осветила худощавое лицо бригадефюрера. — Но я ловлю вас на слове: нейтралитет надо защищать, а вы распустили большинство резервистов, как только немецкая армия попала в тяжелое положение на Востоке. Значит, вы собираетесь его защищать только от рейха?..

— Наша страна небольшая. Содержание армии тяжелым бременем ложится на бюджет, и, действительно, часть резервистов вернулась к своим мирным занятиям.

— У вас под ружьем сейчас всего сто тысяч.

— Вы хотите мне показать, как хорошо работает ваша служба? Я это знаю.

— Спасибо за комплимент. Но давайте вернемся к началу нашего разговора. Нам известно, что на территории Швейцарии работают тайные передатчики. В частности, русские передатчики. Они связаны с предателями, притаившимися в самой Германии. Прошу вас, полковник, повести с ними решительную борьбу.

— В Швейцарии много любительских передатчиков. Не принимает ли ваша пеленгационная служба эти передатчики за вражеские?

— Полковник… Это несерьезный разговор. Если я говорю, что на территории вашей страны действуют вражеские радиостанции, то так оно и есть.

— Не могли бы вы сказать конкретнее, где, в каком месте и сколько их?

— Две радиостанции в Женеве и одна в Лозанне.

— Я приму меры, — пообещал Массон. — Не у нас нет хороших пеленгаторов ближнего действия.

— Мы выделим вам пять машин. Думаю, этого достаточно.

— Вполне.

— Есть у вас другие просьбы?

— Есть. Еще одна. Она не столь важна… Сотрудник нашего консульства в Мюнхене Моэгрели…

— Поручик Моэгрели будет освобожден. Но предупредите его, чтобы впредь он был осмотрительней.

— Тогда у меня все. Могу только поблагодарить вас, — сказал Массон.

— Рад личному знакомству с вами. Надеюсь, наши полезные для обеих сторон контакты будут продолжаться?

— Возможно, — уклончиво ответил Массон.

После этого состоялись еще две встречи. Во время второй, 21 октября, Шелленберг напомнил Массону о военной швейцарско-французской конвенции, заключенной генералом Гюсаном о французским генералом Гамеленом. Эта конвенция предусматривала ввод французских войск на территорию Конфедерации в случае агрессии со стороны какою-либо третьего государства. И хотя конвенция потеряла всякое значение, так как разбитая Франция не могла даже помышлять об этом, бригадефюрер использовал эту бумажку, чтобы припугнуть бригадного полковника.

— Если Гитлер узнает об этом документе, я ни за что не могу поручиться. Гитлер может оккупировать Швейцарию…

Через некоторое время Хользер встретился с Вахлем, и они договорились о следующей встрече своих шефов. На этот раз она проходила на территории Швейцарии, в старинном замке, неподалеку от селения Гемюнден.

Замок находился в красивой лесистой местности. Ясный погожий октябрьский день подчеркивал золотое убранство лиственных деревьев, которые росли здесь вперемежку с хвойными.

Два сотрудника швейцарской секретной службы проводили в замок переодетых в штатское Шелленберга и Хользера. В замке их уже поджидал капитан Вахль. Массона не было, но ничто не напоминало ту атмосферу, в которую попал бригадный полковник при своем первом визите в Германию. Все были крайне предупредительны по отношению к немецким «гостям». Массон тоже не заставил себя долго ждать: спустя полчаса появился он сам и тотчас же повел проголодавшихся после прогулки по осеннему лесу «гостей» в зал, где их ждал накрытый стол.

Если Шелленберг встретил своего «коллегу» в Германии в подчеркнуто спартанской обстановке, то Массон не поскупился на угощения: стол был искусно сервирован, лучшие коньяки и вина Европы украшали его.

Окинув взглядом это великолепие, Шелленберг не удержался:

— Вот что значит быть «нейтралом» в наше суровое время. Даже у фюрера, который раз в месяц обедает с генералами СС, я никогда не видел такого стола.

— Ничего удивительного, бригадефюрер: Швейцария выбрала масло вместо пушек…

— Не будь наших пушек, полковник, кто бы сейчас защищал Европу от большевистских варваров?

— Защищал?.. Разве существует опасность того, что большевики смогут прийти в Европу?

— Вы знаете, что я — не ортодокс. Я — реалист, а мой реализм говорит: если мы в ближайшее время не добьемся решительных побед на Восточном фронте, исход войны будет трудно предсказать… Вот почему, полковник, несмотря на некоторое различие в наших взглядах на мир, мы должны быть едины в отношении к русским!

Массон слушал молча, не забывая подливать в рюмки.

Бригадный полковник держался подчеркнуто гостеприимно. Он хотел этим дать понять Шелленбергу, что швейцарцы умеют ценить добро: поручик Моэгрели был освобожден и сейчас, получив краткосрочный отпуск, проводил дни в альпийском домике с молодой женой. Машины с пеленгаторами ближнего действия стали поступать в распоряжение швейцарской контрразведки. Словом, Шелленберг выполнил все свои обещания и, естественно, теперь ждал и от Массона услуг, в которых крайне нуждался. Но бригадный полковник не был пока заинтересован в быстром раскручивании дела. Он никогда не испытывал особых симпатий к большевистской России, но пока Россия оставалась единственной силой в Европе, которая противостояла бронированному кулаку гитлеровской Германии. Америка недавно вступила в войну, ее гигантские ресурсы только разворачивались. Англия не имеет сил, чтобы сокрушить Германию. Франция повержена. Можно было «любить» или «не любить» красных, но эта страна приковывала к себе основные силы вермахта, а Швейцария в этих условиях могла сохранять свой нейтралитет.

По данным Массона, на территории Швейцарии действительно обосновалась группа разведчиков, помогающих России. Массон предполагал, что среди этих людей есть не только коммунисты. К России сейчас тянутся все, кто ненавидит наци.

— Наши радиооператоры уже приступили к освоению новой техники, которую вы нам поставляете. Но пройдет определенное время, прежде чем они смогут работать, — сказал Массон, понимая, с каким нетерпением Шелленберг ждет от него главного.

— Как долго продлится обучение? — спросил бригадефюрер.

— А сколько такой курс занимает в Германии? — осторожно поинтересовался Массон.

— В обычных условиях — год, сейчас мы готовим радистов за полгода… Не проще ли, чтобы нашу технику обслуживали наши же специалисты? Они, разумеется, будут полностью в вашем подчинении.

— Нет, генерал Гюсан на это не пойдет, — решительно заявил Массон.

— А не могли бы вы устроить мне встречу с главнокомандующим?

— Это очень трудно! На это нужно разрешение правительства. Круг лиц, посвященных в наши тайные отношения, неизбежно расширится, а это может иметь для Швейцарии нежелательные последствия.

— Жаль, — искренне произнес Шелленберг. — И все-таки я не оставляю надежды. Мы должны быть добрыми соседями. — Льстивая улыбка тронула губы бригадефюрера. — Нам надо всерьез думать о создании единого европейского фронта против большевизма, — произнес он заранее заготовленную фразу.

— В прошлый раз, бригадефюрер, вы упомянули о франко-швейцарской конвенции. Вы располагаете этим документом? — Массон точно знал, что в сейфах Шелленберга хранилась копия, и задал вопрос, чтобы еще раз (уже в который) прощупать «коллегу» и выяснить, насколько он откровенен.

— Да, — не моргнув глазом, сказал Шелленберг, — у меня есть копия этого документа. Но, если это вас волнует, полковник, я могу его уничтожить.

— Ну что ж, вы бы очень обязали меня.

Конечно, Шелленберг может уничтожить копию, но ведь с копии, перед тем как ее уничтожить, можно снять другую. Массону важно было выяснить другое: говорит ли Шелленберг правду, хотя бы в известных пределах?

— Меня очень беспокоит безопасность фюрера, — неожиданно заявил Шелленберг. — С тех пор как не стало Гейдриха[17], опасность покушения на фюрера резко возросла. Людям Канариса я не доверяю давно, а Кальтенбруннер — это, конечно, не замена Гейдриху. Рейнгард был единственным человеком, которого я боялся…

Такая степень откровенности шокировала даже видавшего виды Массона. Но он сделал вид, что сказанное Шелленбергом занимает его постольку-поскольку, и задал тоже как бы ничего не значащий вопрос, чтобы поддержать беседу:

— А почему вы не доверяете людям Канариса?

— Наше тяжелое положение в Африке — их работа. О каждом транспорте с горючим или с оружием, который мы направляем Роммелю, становится тут же известно «Интеллидженс сервис», и как следствие — большие потери. — Шелленберг еще раз продемонстрировал свою осведомленность, подчеркивая, что у него есть свои люди в английской разведке. Это было своеобразным предупреждением: смотри, Массон, если ты вздумаешь заигрывать с англичанами, я это узнаю.

«Откровения» преследовали и другую цель: по какому-либо неосторожному слову или намеку выведать, известно ли что-нибудь Массону о военной оппозиции в Германии, о генеральских заговорах, не связана ли какая-то часть заговорщиков с русскими в Швейцарии.

— А не мерещится ли вам, бригадефюрер, всюду измена?

— К сожалению, нет, полковник.

Массон не стал больше говорить на эту тему.

В начале ноября произошла еще одна встреча между начальником швейцарской секретной службы и начальником VI Отдела РСХА.

На этой встрече Шелленберг напрямик спросил Массона:

— Что делает представитель американской разведки в Швейцарии Аллен Даллес?

Массон на этот раз тоже решил поиграть в откровенность:

— Он встречался с лидерами французского Сопротивления в Берне, Женеве и Лозанне.

— Полковник! И после этого вы говорите о нейтралитете! — Шелленберг, как мог, выразил свое деланное возмущение.

— Вам хорошо известно, бригадефюрер, что граница между Швейцарией и Францией никогда не была на замке. Когда мои люди доложили о встречах, французы уже убрались. Что касается Даллеса, то это представитель великой державы, к тому же с дипломатическим паспортом. Короче, мы не можем не считаться с такой страной, как Америка. Можно сказать более определенно: мы вынуждены считаться. — Тут же Массон подумал: знает ли Шелленберг, что еще до французов у Даллеса побывал немецкий вице-консул Ганс Бердт Гизевиус?

— Хорошо. Оставим в покое Америку, — сказал Шелленберг. — Но антибольшевистский фронт должен быть создан в Европе.

«Упрямый швейцарец», как про себя теперь называл Массона Шелленберг, и во время этой встречи не скупился на угощение, но мало что нового удалось у него вытянуть. Правда, слова Шелленберга о создании единого антибольшевистского европейского фронта на этот раз были записаны на пленку. Массон ни словом не обмолвился против, что можно было толковать как молчаливое согласие сотрудничать с Германией, а это при необходимости могло послужить компрометирующим полковника фактом в глазах общественного мнения Швейцарии.

И после этой встречи положение не изменилось: из Швейцарии в Москву продолжала поступать секретная, опасная для рейха информация.

Обучение швейцарцев работе на немецких пеленгаторах продвигалось очень медленно, непозволительно медленно, учитывая тот факт, что 19 ноября русские начали крупное наступление под Сталинградом, которое потрясло весь южный фронт. Триста с лишним тысяч отборнейших войск попали в гигантский котел. Попытки снабжать их по воздуху провалились. Операция «Зимняя гроза» — по деблокированию — тоже не увенчалась успехом.

Крупнейшее поражение на Восточном фронте было также поражением и немецкой разведки: просмотреть такое крупное сосредоточение русских сил на юге могли только полные кретины! За это отвечал абвер Канариса. Если Шелленберг подозревал о связях Канариса с англичанами, то адмирала никак нельзя было заподозрить в симпатиях к русским. Просто абверовцы «зазнались», «прошляпили», «оказались в дураках».

Шелленберг понимал, что гроза, которая уже разразилась над абвером, хотя и не испепелила самого адмирала, а только смела несколько высокопоставленных его помощников, неминуемо разразится и над его службой, над его управлением, если он не сделает все по искоренению вражеской агентуры в Европе. Гроза эта уже разразилась бы, будь жив Гейдрих… Кальтенбруннер пока не имел такой власти, как его предшественник. Номинально он оставался его начальником, но Шелленберг теперь чаще, чем прежде, выходил прямо на Гиммлера…

Шелленберг уже больше месяца ждал ответа от Массона на свою просьбу организовать ему встречу с генералом Гюсаном. Как только началось наступление русских под Сталинградом, швейцарцы перестали подавать всякие признаки жизни.

Шелленберг нервничал. Он не ожидал такого «коварства» от «нейтралов». Ведь он выполнил все просьбы бригадного полковника!

Нетерпение постепенно сменилось раздражением, а затем и злобой. Но вскоре Шелленберг овладел собой. Он понимал: злость — плохой союзник. Со злости люди часто делают глупости, а он, Шелленберг, не может позволить себе такую роскошь — делать глупости. Хладнокровие и выдержка! Только они способствуют рождению здравых мыслей.

У него возник план, и с ним он отправился к Гиммлеру. Несмотря на печальные известия, которые каждый день приходили из-под Сталинграда, рейхсфюрер был в хорошем расположении духа.

— А, Вальтер! Я только что получил письмо от жены. Она пишет, что у нас, в Баварии, лежит чудесный снег. Вот я и подумал, не провести ли нам рождественские каникулы в моем имении?.. Мне осточертела эта берлинская слякоть. Кроме того, я давно обещал показать тебе свою книгу об артаманах.

— Это все чудесно, рейхсфюрер, я благодарю вас. Но мне хотелось бы изложить вам сначала одно дельце.

При слове «дельце» стекла пенсне Гиммлера заинтересованно сверкнули.

— Излагай, — коротко разрешил он.

— Швейцарцы что-то мудрят, рейхсфюрер.

— Красные по-прежнему используют эту страну в своих целях?

— Вот именно.

— Но это же просто нахальство! Мы дали им новейшие пеленгаторы! Что же им нужно еще?

— Я думаю, рейхсфюрер, настало время показать им кулак.

— Кулак?

— Вот именно.

— Что ты имеешь в виду конкретно, Вальтер?

— Необходим приказ генеральному штабу за подписью фюрера о разработке плана оккупации этой страны.

— Нападение на Швейцарию? Сейчас? Когда наши войска окружены под Сталинградом?.. Фюрер не пойдет на это!

— Действительно, фюрера будет нелегко уговорить. Поэтому я и обращаюсь именно к вам, — польстил своему шефу Шелленберг.

— Но у нас сейчас нет свободных войск, Вальтер.

— А они нам и не нужны. Нужен только приказ за подписью фюрера. В Баварии у нас стоят три механизированные и две пехотные дивизии. Мы создадим перемещение этих воинских масс. Некоторым соединениям выдадим форму горнострелковых войск. Словом, камуфляж! Единственно, о чем бы я просил, это чтобы генерал Дитль со своим штабом выехал в Баварию ну хотя бы недели на две. Он ведь все равно сейчас киснет в Норвегии…

— Совсем неплохо задумано, Вальтер, совсем неплохо…

— О том, что этот приказ будет «бумажным», должны знать только мы трое: фюрер, вы и я…

— А начальник генерального штаба Цейцлер?

— Я бы никого из военных не посвящал в нашу тайну.

— Пожалуй, ты прав, Вальтер. Мы заставим этих «нейтралов» пошевелиться, черт побери! Фюрер сейчас в Растенбурге. Я жду, что на рождественские каникулы он приедет в Берлин. Придется отложить нашу поездку в Баварию.

Но Гитлер на рождественские каникулы в Берлин не приехал. Напряженная обстановка под Сталинградом требовала постоянного его присутствия в полевой Ставке. Так и не дождавшись Гитлера в Берлине, в конце января Гиммлер выехал в Волчье логово.

* * *

Гиммлер ехал в отдельном вагоне с личной охраной. Весь путь следования до Растенбурга железнодорожное полотно и прилегающая к нему местность надежно охранялись подразделениями службы безопасности. Особенно много этих «незаметных» стражей, одетых в штатское, стало попадаться, когда они поехали по территории, которая отошла к Германии после тридцать девятого года, а прежде была польской.

Гиммлер был в черной униформе, с которой, казалось, никогда не расставался.

В этом худощавом, тонкогубом «застенчивом» человеке жило непомерное честолюбие, которое было пружиной всей его политической карьеры.

Гиммлер добился того, что его «черная армия» стала выше вермахта.

«Черная армия» и ее вождь уже не раз доказывали, что их девиз «Верность — наша честь», выгравированный на тесаках, не слова, а сама ее суть. И хотя Гитлер декретом от 26 июня 1941 года назначил своим преемником Геринга, а не Гиммлера, рейхсфюрер имел все большее влияние на фюрера, оставив позади Розенберга, Геббельса и Риббентропа.

В Волчье логово Гиммлер приехал, когда наступили сумерки.

Вблизи Растенбурга, в лесу, лежал глубокий снег. Мороз зло щипал уши, и пришлось опустить меховые клапаны на фуражке при переходе из «зоны Гиммлера» в «зону Гитлера».

Гиммлеру доложили, что у фюрера идет совещание, но оно уже заканчивается. Именно к концу совещания и стремился попасть Гиммлер. Он не очень любил многочасовые совещания у фюрера, да и монологи Гитлера его утомляли.

В подземном бункере было жарко натоплено. Как обычно, у Гитлера были представители всех основных родов вооруженных сил, а также Кейтель, Йодль и начальник генерального штаба Цейцлер.

Увидя Гиммлера, Гитлер чуть поднял руку в знак приветствия и продолжал разговор с Цейцлером:

— Каменный уголь Донбасса имеет решающее значение для войны как для немцев, так и для русских. Если бы я смотрел на все только с военной точки зрения, то армия, Цейцлер, не имела бы уже того, что она имеет.

— Мой фюрер, однако положение после прорыва фронта 2-й венгерской армии под Воронежем остается очень напряженным. Над Донбассом с севера нависла крупная русская группировка.

— Что предлагает Манштейн? — перебил Гитлер.

— Фельдмаршал Манштейн готов нанести удар по противнику северо-восточнее Харькова, пока не наступила распутица. Положение в настоящий момент таково: наша наступательная группировка в районе Харькова находится в стадии формирования. Одна дивизия уже готова к наступлению, другая будет готова к 12 февраля. Но, конечно, этих сил мало.

— Где сейчас 13-я танковая дивизия? — спросил Гитлер.

— Как ей и было приказано, вместе с группой армий «Дон» она отступила в направлении Ростова.

— Что просит Манштейн для того, чтобы удар был успешным и угроза Донбассу была бы снята?

— Он просит 7-ю и 3-ю танковую дивизии.

— А как идет продвижение 335-й дивизии? Вы говорили, что ее шестнадцать эшелонов вот здесь. — Гитлер взял лупу и наклонился над картой.

— Так точно, мой фюрер. Но переброска идет медленно. Налеты русской авиации сильно мешают продвижению. Нам все время приходится чинить железнодорожное полотно.

— Геринг, а что делают ваши истребители? Почему они не противодействуют русским?

Геринг в рейхсмаршальском мундире с сияющими на нем многими орденами вытянулся при этих словах.

— Мой фюрер, после оттепели полевые аэродромы покрылись льдом. Если можно еще кое-как подняться в воздух, то сесть невозможно. Только за последнюю неделю разбилось восемь машин…

— Это меня не интересует, Геринг! Если русские взлетают и садятся, то и наши летчики должны делать это!

— Если бы мы сменили на севере кавалерийский корпус… — заговорил Цейцлер.

— Смена займет еще больше времени, чем выдвижение новых частей, — перебил Гитлер. — Вы должны ясно понять, господа, что Донбасс должен быть в наших руках. Только в этом случае экономическая проблема будет решена. Могу сказать одно: выиграть войну на Востоке посредством наступления больше нельзя!

При этих словах Геринг, которого только что отчитал Гитлер, перестал переминаться с ноги на ногу. А Гиммлер непроизвольно снял пенсне и стал зачем-то протирать стекла.

Гитлер понимал, какой эффект произведут на генералов его слова. Он как раз и рассчитывал на этот эффект.

— Все, господа! Вы свободны! Мне надо подумать. Цейцлер, останьтесь. Геринг, вы тоже можете идти.

— Мой фюрер, у меня к вам неотложное дело, — сказал Гиммлер.

— Хорошо. Останьтесь.

Когда все вышли из бункера, Гитлер обратился к Цейцлеру. Видно, они говорили о чем-то до совещания, а теперь Гитлер решил закончить разговор.

— Неужели они сдались там по всем правилам? — возбужденно заговорил Гитлер. — И нельзя было организовать круговую оборону? В конце концов, всегда есть последний патрон!

Гиммлер сразу понял, что речь идет о фельдмаршале Паулюсе. Получив сообщение о его пленении, Гиммлер сам был крайне удивлен. Он еще тогда сказал Шелленбергу: «Никогда немецкие фельдмаршалы не сдавались в плен! »

Звание фельдмаршала Паулюс получил в канун Нового года, когда уже было ясно, что ни один человек не сможет больше вырваться из сталинградского котла. Радиограмма Гитлера о присвоении генерал-полковнику Паулюсу звания фельдмаршала была не чем иным, как советом, равносильным приказу, — застрелиться.

Но Паулюс не сделал этого. И его поступок не давал Гитлеру покоя: он требовал все новых и новых подробностей, которые хоть как-то, с его точки зрения, могли бы оправдать факт пленения.

— Может, с ним произошло то, что произошло с генералом Жиро? [18] Он ехал на автомашине, попал в засаду, вышел, тут на него накинулись и схватили…

— Если бы так, мой фюрер, — вздохнул Цейцлер. — Остается единственная надежда, что он был ранен.

— Не стоит обманывать себя, Цейцлер! — вдруг заявил Гитлер.

— Да, пожалуй, вы правы, мой фюрер. У меня есть письмо фон Белова. Он пишет: Паулюс — под вопросом. Зейдлиц пал духом. Шмидт тоже пал духом!..

— Удивительно! — воскликнул Гитлер. — Если у простой женщины достаточно гордости, чтобы, услышав несколько оскорбительных слов, выйти, запереться у себя и застрелиться[19], то я не испытываю уважения даже к солдату, который в страхе отступает перед противником и сдается в плен. К солдату! Я уже не говорю о фельдмаршале!

— Да, это непостижимо, мой фюрер! Он должен был покончить с собой, как только почувствовал, что нервы сдали.

— Теперь их отправят в Москву, повезут в ГПУ, а там они все подпишут…

— Я все-таки этого не думаю, мой фюрер, — пытался возразить Цейцлер.

— Что? Что их повезут в ГПУ?

— Нет! Что они там подпишут…

— Падение начинается с первого шага. Тот, кто сделал этот шаг, уже не остановится. Вот увидите! Они в ближайшее время выступят по радио. Их сначала запрут в крысином подвале, а через два дня они заговорят… Я хочу возвратиться к прежней мысли, — продолжал Гитлер после паузы. — Румынский генерал Ласкар погиб со своими людьми. Я доволен, что наградил его Железным крестом с Дубовыми листьями. У солдат на первом месте должна быть стойкость. Если мы не создадим ее, если мы станем выращивать только чистых интеллектуальных акробатов и атлетов, тогда у нас не будет людей, которые действительно могут выдержать сильные удары судьбы. Это является решающим!

Гитлер наконец в изнеможении замолчал. Пауза на этот раз затянулась.

— Я могу быть свободен, мой фюрер? — спросил Цейцлер.

— Да, да, генерал… Идите.

Когда Цейцлер ушел, Гитлер устало опустился в кресло.

Гиммлер тоже присел в кресло напротив.

— Вот с каким человеческим материалом приходится нам иметь дело, Генрих.

— Я закончил книгу об артаманах, мой фюрер. Это были другие люди.

— Да, да, я слышал… Но, надеюсь, не эту новость вы пришли мне сообщить?

— Да, мой фюрер, не эту.

— Говорите. Я устал и хочу отдохнуть.

— Мой фюрер, мы с Шелленбергом задумали операцию. Но нам нужна ваша подпись под одним документом…

— Разве у вас мало прав, Генрих, разве вашей подписи недостаточно?

— Речь идет о приказе генштабу разработать план захвата Швейцарии.

— Швейцарии?

— Этот план будет существовать только на бумаге. Я уже докладывал, мой фюрер, что на территории этой страны свили гнезда вражеские разведчики. И чтобы заставить «нейтралов» разворошить эти гнезда и уничтожить, нужен этот план…

— Понимаю, понимаю, — оживился Гитлер. — Но как он станет известен «нейтралам», ведь, насколько я понимаю, план должен готовиться в строжайшей тайне?

— Об этом позаботится Шелленберг, — ушел от прямого ответа Гиммлер. Он не мог и не хотел говорить, что его служба располагает точными данными о наличии изменников в самом генеральном штабе.

— Но поверят ли «нейтралы»? — спросил Гитлер.

— Поверят. Нужно только, чтобы на время генерал Дитль со своим штабом из Норвегии перебрался бы поближе к швейцарской границе.

— Но генерал Дитль мне скоро понадобится в другом месте.

— Это займет совсем немного времени. Недели две, может, три…

— Эти шпионские гнезда были связаны с «Красной капеллой» в Германии?

— Да, можно сказать, что это звенья одной цепи.

— Их нужно вырвать, выжечь! Дотла! — тотчас же обозлился Гитлер. — Эти слюнтяи из нашего верховного суда приговорили двух баб из «Красной капеллы» к заключению в тюрьме. Я тотчас же вызвал Геринга и сказал, что такой приговор никогда не будет утвержден мной. И пусть все запомнят, что враг, изменник не имеет пола! Он не имеет возраста! Женщина ли, старик! Все равно! Изменник всегда остается изменником, и только смертная казнь — единственное достойное этому наказание!

— Муж графини Эрики фон Брокдорф застрелился, — сообщил Гиммлер.

— Я знаю. Мне говорили. Что ему еще оставалось… Хорошо, Генрих. Я отдам приказ Цейцлеру.

— Мой фюрер, еще одна просьба. О том, что этот план останется только на бумаге, не должен знать даже Цейцлер.

— Неужели вы подозреваете начальника генерального штаба?

— Никак нет, мой фюрер. Но тайна имеет одно свойство: чем меньше людей знают о ней, тем дольше она остается тайной.

Гитлер с удовлетворением глянул на Гиммлера.

— Мне легко работать с вами, Генрих.

— А мне с вами, мой фюрер, одно удовольствие.

* * *

На другой день Гиммлер выехал в Берлин. Упоминание Гитлера о «Красной капелле» было неожиданным для рейхсфюрера. Эту разветвленную сеть разведчиков, работавших на русских, Гиммлер в присутствии Гитлера никогда не называл «Красной капеллой». Хотя он был автором этого названия, до поры до времени Гиммлер старался как можно реже докладывать Гитлеру по этому делу. Сначала потому, что оно продвигалось довольно медленно, потом из-за того, что выявилась большая сеть русских разведчиков, которые действовали против рейха, не только на территории стран, захваченных германской армией, — Бельгии, Голландии, Франции, но также на территории Швейцарии и самой Германии.

Когда была раскрыта организация Шульце-Бойзена — Харнака, Гиммлер испытал двойственное чувство. С одной стороны, его, как «истинного немца», возмутил тот факт, что люди, подобные обер-лейтенанту Шульце-Бойзену, правительственному советнику Харнаку, дипломату Шелия, работали на русскую разведку! С другой стороны, дело Шульце-Бойзена сильно пошатнуло авторитет Геринга. На «Толстяка» в последнее время обрушилось немало неприятностей. Рейхсмаршал не выполнил своего обещания — снабдить всем необходимым окруженную под Сталинградом группировку немецких войск, что привело к катастрофе на Волге! А тут еще изменник оказался у него под самым боком!

Нет! «Толстяку» больше не подняться. Декрет от 29 июня теперь только бумажка…

Правда, когда начались аресты по делу «Красной капеллы», Гиммлеру тоже пришлось пережить немало неприятных часов.

14 сентября сорок второго года гестапо схватило Анну Краус, известную берлинскую «предсказательницу судеб». Узнав об аресте Анны Краус, рейхсфюрер нервно забарабанил пальцами по столу. Начальник гестапо Мюллер находился в его прямом подчинении, но отношения с ним у Гиммлера были совсем не те, что с Шелленбергом. Анну Краус следовало немедленно забрать из гестапо и передать Шелленбергу.

Гадалке надо было как можно скорее отрубить голову.

Дело «Красной капеллы», по сути, было закончено.

А ведь потянул эту организацию за одну малюсенькую ниточку этот… как его, Беккерт, кажется… Тот, что был у него тогда на приеме…

Какая ирония судьбы! Человек, уже стоявший одной ногой в могиле, успел отправить на тот свет десятки людей. И все эти люди были здоровы, молоды и могли бы прожить еще много лет…

Керстен тогда предрекал ему, кажется, год. Жив ли еще Беккерт? Надо спросить об этом Вальтера.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒