Глава вторая

Утро двадцать второго июня было ясным, солнечным. Из окна квартиры Шандора Радо виднелась гладь Женевского озера. Величественный Монблан упирался в синеву неба своей снежной вершиной. Она почему-то напоминала Шандору большую сахарную голову. Такие головы стояли в магазине Веркеши на углу узенькой улочки в Уйпеште, где родился Радо.

Такая голова была предметом мечтаний друга его детства Фодора Ласло, паренька из рабочей семьи.

Целая такая «голова» стоила, конечно, слишком дорого, но когда Шандору удавалось выпросить у своего отца немного денег, они с Фодором бежали в магазин Веркеши, и хозяин откалывал им сверкающий белизной кусок рафинада…

Шандор распахнул окно: прохладой, свежестью потянуло от серебрящейся на солнце глади Женевского озера.

Жена Радо возилась на кухне.

— Лена, я вниз за газетами! — крикнул он ей.

У Лены в то утро было много хлопот. Двадцать второе выпало на воскресенье. Женщина, которая приходит ей помогать в будние дни, сегодня не придет. Пока мать Лены будет гулять в парке Мон Репо с внуками, надо успеть приготовить завтрак и убрать квартиру.

Семья Радо занимала пять комнат на шестом этаже в семиэтажном доме, неподалеку от центра. В одной комнате помещались дети с бабушкой, во второй — они с Шандором, в третьей — домработница, четвертая была общей. Пятая же комната служила помещением для издательства «Геопресс».

Шандор спустился вниз за газетами. Неподалеку от их дома находилось огромное здание Лиги Наций, а также здание Международного Красного Креста. Возле этих зданий в газетных киосках можно было купить газеты на любой вкус. На прилавках рядом с лондонской «Таймс» и французской «Фигаро» лежали газеты фашистской Германии «Фёлкишер беобахтер» и «Ангрифф».

У Шандора это вошло в привычку: утром спускаться за газетами, быстро просматривать их, а потом садиться за работу.

Но сегодня, в воскресенье, после того как Лена управится по хозяйству, они собирались поехать покататься на пароходике по Женевскому озеру.

Лена услышала звук отпираемой двери и еще с порога — голос Шандора.

— Пока все спокойно, — сказал он.

Лена поняла, что Шандор по дороге уже успел заглянуть в газеты, которые в то утро вышли с обычными заголовками.

Лена была ближайшей помощницей мужа, его связной. Она помогала Шандору шифровать материалы и, следовательно, знала все, что знал он. Она хорошо понимала то нервное напряжение, которое испытывал он в эти июньские дни сорок первого года.

Она сама испытывала это напряжение. По материалам, которые они получали из разных источников, она знала, что война Германии с Советским Союзом может начаться в самое ближайшее время.

Шандор включил приемник. Будапешт передавал музыку Листа.

Лена вышла на кухню. В это время Радо перевел шкалу настройки на Берлин и тотчас же услышал голос Гитлера. Гитлер говорил уже на самых высоких тонах. Обычно на таких тонах он заканчивал свою речь, местами переходя на крик:

«Я убежден, что крестовый поход против коммунистов закончится нашей полной победой. Немецкая нация должна гордиться, что на ее долю выпала такая великая миссия!.. »

— Лена! Лена! — крикнул Радо.

Лена вошла в комнату и сразу узнала ненавистный ей голос.

— Началось! — сказал Радо. Лицо его было бледным.

Вскоре и Лондон передал короткое сообщение о начале боевых действий германской армии против Советского Союза.

— Надо срочно встретиться с Пакбо, с Сиси, с Джимом, с нашими ближайшими сотрудниками и помощниками. Нам надо многое обсудить, — сказал Шандор жене.

* * *

Известный швейцарский журналист Отто Пюнтер имел широкий круг знакомых, был вхож в министерства Швейцарской Конфедерации и посольства иностранных государств.

До начала второй мировой войны его редко можно было застать в Берне.

Во время гражданской войны в Испании его репортажи с театра военных действий публиковали не только швейцарские газеты.

Пюнтер придерживался левых убеждений и не скрывал этого. Когда он стал работать с Шандором Радо, тот предупредил его: не надо привлекать к себе внимания прокоммунистическими высказываниями. Но у Пюнтера были свои доводы: человек, связанный с социал-демократами или коммунистами, не может быть разведчиком, работающим на Страну Советов. Он, Пюнтер, близко знаком с одним офицером швейцарской контрразведки. Швейцарская служба безопасности ищет разведчиков, работающих на СССР, прежде всего среди людей, публично высказывающих правые взгляды. Кроме того, он уже известен как журналист левых убеждений. Отказ от убеждений может привлечь к нему внимание, вызвать настороженность у швейцарской полиции.

В мае сорок первого года с группой журналистов из Швейцарии, Швеции и Португалии Пюнтер побывал в Польше. Как государство она больше не существовала. Часть ее присоединили к Германии, остальная же часть с Варшавой называлась теперь генерал-губернаторством.

В середине апреля 1941 года во время брифинга в посольстве Германии Отто Пюнтер задал вопрос немецкому послу:

— В последнее время усиленно муссируются слухи об ухудшении отношений между Германией и Россией. Говорят, что Советский Союз прекратил поставки нефти и хлеба в рейх?

Представитель шведской газеты «Тагеблат» тоже задал щекотливый вопрос:

— В американской и английской печати в последнее время появилось несколько статей, рассказывающих о переброске германских войск с запада на восток. Не мог бы господин посол прокомментировать эти сообщения?

Немецкий посол ответил, что слухи о прекращении поставок зерна и нефти из России лишены оснований. Отношения между Германией и СССР остаются дружескими. Что касается переброски войск, то он не располагает никакой информацией на этот счет.

Тогда Пюнтер попросил посла прокомментировать материал, опубликованный в «Фёлкишер беобахтер», о генерал-фельдмаршале Кюхлере. В этом материале особенно выделялась его деятельность в Прибалтике, где он воевал в годы гражданской войны в России против большевиков.

Посол отказался комментировать этот материал.

— Моя задача, — сказал он, — состоит, прежде всего, в том, чтобы следить, что пишут швейцарские газеты о Германии.

В мае снова состоялась пресс-конференция в немецком посольстве. Посол сообщил, что он добился у германского МИДа разрешения на поездку в генерал-губернаторство группы журналистов нейтральных стран. «Там вы сможете на месте убедиться в необоснованности вздорных слухов об ухудшении отношений между Германией и СССР». Что касается переброски войск, то он может сообщить журналистам, что такая переброска имела место. Но дело объясняется не ухудшением советско-германских отношений, а тем, что войска с Западного театра военных действий отведены в не пострадавшие от войны богатые сельскохозяйственные районы бывшей Польши на отдых перед новым прыжком…

— Вы имеете в виду Англию? — спросил Пюнтер.

— Зачем, господин журналист, задавать вопрос, на который вы заведомо не получите ответа!

Вскоре после встречи в германском посольстве специальный поезд доставил журналистов в Варшаву. Столица бывшей Польши сильно пострадала от бомбежки. Пюнтер узнал «почерк» германских летчиков: они были так же беспощадны к городам Испании. И там в основном подвергались уничтожению густонаселенные кварталы Герники, Барселоны и других испанских городов.

Из Варшавы журналистов повезли в Готтенхафен, так теперь назывался польский порт Гдыня. В Готтенхафене журналисты присутствовали на соревнованиях гребцов на шлюпках. Немецкие военные моряки охотно позировали иностранным корреспондентам и так же охотно, но однообразно отвечали на их вопросы: «Служить в кригсмарине — счастье! », «Германия переживает великие дни! », «Фюрер — величайший полководец всех времен и народов! ».

Потом поезд с журналистами отправился к новой советско-германской границе. Тут журналисты могли воочию убедиться в том, что поезда с нефтью и зерном из России идут в Германию днем и ночью. Следовательно, ни о каком ухудшении отношений между двумя странами не может быть и речи.

Перед возвращением в Швейцарию журналистов принял генерал-губернатор Польши. На приеме присутствовали также представители немецких газет и сотрудники германского МИДа. Тут, на приеме, от посланца Ильзы Штебе[2] Пюнтер получил микропленку, которую благополучно провез в Швейцарию и передал Шандору Радо.

В микропленке содержались ценные сведения:

«В апреле — мае продолжалось сосредоточение германских войск вблизи советско-германской границы. За этот период на территории Восточной Пруссии и генерал-губернаторства сосредоточены 3 армейские группировки (штабы — Варшава, Улянув, Усьмеж).

Повсюду в районах, примыкающих к границе, форсируются военно-инженерные работы.

5—7 мая Гитлер в сопровождении маршала Геринга и гросс-адмирала Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море. В середине мая Гитлер прибыл в Варшаву в сопровождении шести высших офицеров германской армии и с 22 мая начал инспектирование войск в Восточной Пруссии».

После получения этих сведений у Пюнтера не оставалось сомнений в том, что пушки на востоке вот-вот заговорят.

22 июня Пюнтер сидел за письменным столом в своей бернской квартире. В последнее время он работал над серией очерков о главарях гитлеровского рейха.

Пюнтер понимал, что его очерки о Геринге, Геббельсе, Гессе и других главарях гитлеровской Германии вряд ли в настоящее время рискнет опубликовать какая-либо швейцарская газета, но он был уверен, что рано или поздно он их напечатает, если не в Швейцарии, то в Англии или Америке.

22 июня Отто работал над очерком о Гиммлере. Он назывался «Архитектор концлагерей».

В одной из американских газет Пюнтер встретил высказывания бывшего школьного товарища Гиммлера:

«Еще в школе Гиммлер страдал комплексом неполноценности. Он был близорук и нередко поэтому становился предметом злых шуток соучеников. Больной желудок не позволял ему, как другим, посидеть за кружкой пива в компании с товарищами, когда мы стали постарше. Отпрыски аристократических семей к Генриху, сыну мелкого лавочника, относились свысока. После окончания школы Гиммлер поступил в армию, надеясь там сделать карьеру, но он даже не дослужился до офицерского чина. Но надо отдать должное Гиммлеру: его всегда отличало прилежание, граничащее с педантизмом. Именно благодаря прилежанию он имел хорошие оценки в школе почти по всем предметам, за исключением физкультуры».

Человек, страдающий с детства комплексом неполноценности, стал одним из могущественных людей Германии. Как бы в отместку рейхсверу он создал особый род войск — СС, «Черный орден». Хилый, болезненный человек получил безграничную власть над миллионами здоровых людей, которых он запрятал в концлагеря.

Гиммлер был кабинетным убийцей. При виде крови ему становилось дурно. Он предпочитал убивать росчерком пера.

Не так называемое аристократическое происхождение, не богатство должны определять место человека в третьем рейхе, а чистота арийской крови — проповедовал Гиммлер.

Если Гитлер родился в Австрии, Гесс — в Египте, Розенберг — в Прибалтике, то Гиммлер был коренным немцем, баварцем.

Именно Бавария стала в двадцатые годы подлинной цитаделью национал-социализма.

Пюнтер работал с удовольствием. Перо легко скользило по бумаге. В это время зазвонил телефон. Пюнтер поднял трубку.

— Они начали! — сказал Радо, даже не поздоровавшись.

— Этого следовало ожидать, Альберт.

— Завтра мы с тобой должны повидаться.

— Когда?

— В восемнадцать часов.

— Хорошо.

Для Отто Пюнтера Радо был Альбертом. Пюнтер не знал, где живет Альберт. Они встречались в назначаемых Радо местах. Жена Радо, Елена Янзен, была известна помощникам Радо под именем Мария. Для Центра же Отто Пюнтер существовал под псевдонимом Пакбо.

* * *

Англичанин Александр Фут жил в Лозанне. В распоряжение Радо он поступил недавно. Прежде он входил в группу Рут Вернер. Радо знал ее под псевдонимом Соня. В свое время она работала на Востоке с Рихардом Зорге. Позже — в Данциге. Потом переехала в Швейцарию. Ей поручили оказать помощь Альберту — Шандору Радо. Выполнив свою задачу, передав ему одного своего радиста — Александра Фута (Джима), Соня уехала из Швейцарии.

22 июня Фут, как обычно, проснулся поздно. Солнце уже стояло высоко. Косые лучи его, заглядывающие в окно, отсвечивали желтым от натертого паркета.

Фут сбросил с себя легкое одеяло, встал и сделал несколько приседаний. В это время зазвонил телефонный аппарат. Это был Альберт.

— Я в Лозанне. Сейчас поднимусь к тебе.

— Что-нибудь случилось? — спросил Александр.

— Я сейчас поднимусь, — повторил Радо.

Фут умылся и успел побриться. Раздался стук в дверь. Александр, миновав тамбур, который имел двойные двери, повернул ручку английского замка.

— Я не разбудил тебя? — спросил Радо.

— Нет, я уже проснулся.

— Германия напала на Советский Союз! Включи радио!

Глазок телефункена медленно наливался зеленым цветом.

Александр настроил приемник на Москву. Зазвучала русская речь. Нет, это был не Сталин. Радо слышал Сталина. Его голос с легким акцентом нельзя было спутать, забыть. Говорил Молотов.

Фут не понимал русского языка, Шандор стал переводить. Когда выступление Молотова закончилось, Москва стала передавать русские народные песни.

— Отправишь эту радиограмму сегодня ночью. — Радо положил текст, написанный шифром на бумаге, на стол.

— Хорошо, — кивнул Фут.

— Как у тебя складывается сегодня день? — поинтересовался Радо.

— Я обещал Эдит Перро провести с ней воскресенье. А вечером — прием у Сильвии Гелоу.

— Ну что ж, желаю удачи.

* * *

Эдит Перро приехала в Лозанну после полудня на двухместном спортивном «шевроле». На прокатной станции они взяли катер и отправились на прогулку по Женевскому озеру.

Как-то Эдит Перро сказала Футу:

— Вы не похожи на англичан, которых я знала прежде. Все они были так немногословны…

— Мои соотечественники киснут на островах. Англичане ведь редко покидают метрополию. Они уже все сказали друг другу. В колониях англичане тоже, как правило, общаются с соотечественниками. Я же много путешествовал. Подолгу жил в Германии, Испании, Франции.

— Для путешествий нужны немалые деньги, — заметила Эдит.

— У меня их достаточно, — небрежно обронил Фут.

Муж Эдит, полковник Перро, был заместителем Массона, начальника швейцарской секретной службы. С помощью мужа Эдит без труда установила, что у Александра на счете в банке действительно солидная сумма английских фунтов.

Молодой красивый «повеса», «путешественник» Александр Фут уже довольно продолжительное время жил в Швейцарии.

Альпийская горная страна была предписана ему врачами для укрепления здоровья. Несмотря на атлетическое телосложение, матовая бледность щек свидетельствовала, что молодой англичанин не так здоров, как ему бы хотелось. Румянец никогда не касался его лица, хотя он много времени проводил на свежем воздухе: зимой катался на лыжах, а летом на лодках и катерах по Женевскому озеру.

Полковник Перро знал, что его жена встречается с англичанином. Перро родился во Франции, Эдит — в Женеве. Ее родной язык тоже был французский. Кто были ее дальние предки, она не знала. Она не принадлежала к аристократической семье, где родословная прослеживается, как говорится, до седьмого колена. Но на француженку она была мало похожа. Следовало предположить по ее внешнему виду, что в ее жилах текла кровь северных народов — она была белокурой. Склонность к полноте, что тоже свидетельствовало не об аристократических предках, придавала ее безупречной фигуре некоторую пикантность.

Перро считал Фута английским разведчиком. Встречам жены с англичанином он не противился. Полковник имел трезвый и холодный ум. Разница в возрасте между ним и Эдит составляла почти двадцать лет. Вечно занятый по службе, он не мог уделять молодой жене должного внимания. Между ними как бы установилось молчаливое согласие: он не мешал ей вести светский образ жизни, встречаться с разными людьми, в том числе с молодыми мужчинами. Все это только должно было носить приличный характер. Когда он увидел, что молодой англичанин нравится жене, он сам предложил ей: «Почему бы тебе не пригласить его на нашу загородную дачу, на твой очередной прием? »

Перро понимал, что жена рано или поздно найдет возможность встречаться с англичанином, если он ей нравится. «Смотри только будь осторожна, — предупредил Перро жену. — Он — английский шпион».

— Ты это серьезно?

— Я пошутил, — сказал полковник. — Но если услышишь что-нибудь интересное, расскажешь мне.

Заместитель начальника швейцарской секретной службы хорошо понимал, что так же, как он ищет «ключики» к разведчикам разных стран, которые к началу второй мировой войны наводнили его страну, так и разведчики ищут «ключики» к нему — второму человеку швейцарской полиции. Таким идеальным «ключиком» была его жена — молодая, красивая и в то же время при его вечной занятости почти соломенная вдова.

На первый взгляд Эдит можно было принять за простодушное дитя, на самом деле она была не так проста, как могло показаться. В этом убедился и полковник Перро, когда она стала сообщать ему интересные сведения о людях, с которыми она встречалась и которые были на заметке у полковника. Он ценил простенький, но наблюдательный ум своей жены. В шутку он называл ее «мой агент» и даже дал псевдоним — Эдем. Псевдоним он произвел от первой буквы имени Эдит.

Нередко Перро задерживался на службе допоздна. Иногда приходил за полночь. Ради удобства, чтобы не мешать друг другу, они имели разные спальни. Когда Перро приходил к жене, переступал порог ее спальни, то говорил, что погружается в Эдем, в рай…

Эдит тоже нравилась роль нештатной сотрудницы своего всесильного мужа. Ее жизнь теперь была наполнена встречами с интересными людьми. Она хорошо играла свою роль. Но случай с Футом был особым. Она влюбилась в англичанина. Когда в сорок третьего году начнутся аресты в группе Шандора Радо, она скажет Футу: «Что ты волнуешься? Муж знает, что ты — английский разведчик, а английских разведчиков в Швейцарии не арестовывают».

В тот воскресный день прогулка с Эдит по Женевскому озеру удалась. Они всласть позагорали. Эдит была в оранжевом купальнике, и этот цвет очень гармонировал с ее волосами цвета спелой соломы.

Вечером они поехали на прием к жене румынского посла Сильвии Гелоу. Сильвия была и по характеру, и по внешнему виду прямой противоположностью Эдит. Черноволосая, как большинство румынок, с высокой и стройной фигурой, она одевалась строго, но со вкусом. В тот вечер на ней было черное бархатное платье с глубоким декольте. Черный цвет подчеркивал белизну ее кожи.

Только тут, на приеме у Гелоу, Эдит узнала о войне с Россией. Взволнованная, она почти подбежала к Футу:

— Немцы напали на Россию! — скороговоркой выпалила Эдит.

— Еще одна война? Сколько можно? — невозмутимо заметил англичанин.

Вечер стоял душный. Настежь открытые окна, выходившие в сторону Альп со снежными вершинами, не смягчали жары.

Немного освободившись от гостей, Сильвия подошла к Александру с бокалом шампанского в руке. Оно искрилось на свету. Фут тоже держал бокал с шампанским.

В отличие от Перро муж Сильвии был по-южному ревнив и подозрителен, поэтому ей приходилось глубоко прятать симпатию, которую она питала к англичанину.

Высокий мужчина во фраке и стройная женщина в черном платье стояли с бокалами в руках, улыбались друг другу, и никто бы не мог подумать, что они, а вернее, она говорила о таких серьезных вещах:

— Вы не верили, что немцы скоро нападут на русских. Маршал Антонеску будет с Гитлером. Мне страшно, Александр.

— Чего вам бояться, дорогая?

— Пламя войны охватило почти всю Европу. Оно доберется и сюда!..

— Швейцария — благословенный уголок. Я думаю, бог этого не допустит.

— Но разве вы не знаете, что Гитлер считает Берн, Базель и Цюрих немецкими городами?

— У этого господина завидный аппетит. Но как бы война с Россией ему не испортила его.

— Вы верите, что Россия сможет долго продержаться?

— Я думаю, что моя страна поможет России.

— А если бы вы сейчас были в Англии, вас бы призвали в армию?

— Я уже говорил вам, я белобилетник. Иначе я бы не стоял здесь с вами.

— Подумать только: мы принадлежим с вами к двум враждующим державам. Какая нелепость!

— Война вообще нелепость. Я бы собрал всех зачинщиков войны и высадил на необитаемый остров. Пусть бы они там перегрызли друг другу глотки.

В это время в зал вошли музыканты, приглашенные Сильвией Гелоу.

— Простите, я должна заняться концертом.

Гости стали рассаживаться. Александр Фут занял место в большом удобном кресле.

Перед концертом Сильвия Гелоу сказала несколько слов о композиторе, музыку которого им предстояло послушать. Румынский композитор Сигизмунд Тоцуда — воспитанник Клужской консерватории и музыкальной академии «Санта Сесилия» — был еще довольно молод. Ему исполнилось всего тридцать три года. Однако не только в Румынии, но и за рубежом его музыка пользовалась успехом. Этот успех объяснялся тем, что композитор опирался в своей работе на национальные фольклорные мелодии.

Гостям было предложено послушать концерт для струнного оркестра.

Во время концерта Александру Футу было интересно наблюдать за музыкантами. Уже по тому, как вел себя тот или иной музыкант, можно было судить о его характере. Вот этот чернявый, с виолончелью… В игре, казалось, принимают участие не только его пальцы, но и каждая клеточка его тела. И конечно же, лицо. Его мимика постоянно менялась.

Рядом с ним — изящная девушка в черном платье с арфой. Как хорошо смотрятся эти два «инструмента»: гибкое человеческое тело, созданное природой, и арфа, творение рук людских.

Когда концерт закончился, Сильвия Гелоу спросила Фута, как ему понравился Тоцуда.

— Эта музыка рождена народом, еще не испорченным цивилизацией. Она течет плавно, как река на равнине. Такова и жизнь этого народа — простая и естественная.

— Вы это хорошо сказали, Александр.

Около двух часов ночи гости стали разъезжаться. Фута домой подвезла Эдит на своем «шевроле».

По дороге они болтали о всякой всячине, и лишь перед Лозанной Эдит спросила:

— Что это весь вечер тебе напевала Сильвия?

— Сначала она говорила о политике. Потом о музыке.

— Только и всего?..

— Разве я дал повод для ревности?

— Нет, Александр, нет…

У дома они попрощались. Фут поднялся к себе наверх. Он немного устал. Александр принял ванну и сварил кофе. Кофе его освежил.

Из тайника он достал передатчик, развесил антенну. В четвертом часу ночи он вышел в эфир:

«В этот исторический час с неизменной верностью, с удвоенной энергией будем стоять на передовом посту.

Дора».

Это была первая радиограмма, отправленная группой Радо в Центр.

* * *

Вернувшись из Лозанны, Радо пошел к Эдуарду и Ольге Хаммель, двум своим радистам, проживающим в Женеве. Они уже знали о начале военных действий Германии против СССР.

Супруги Хаммель держали радиомагазин. Эдуард отлично разбирался в радиоделе. Он сам собрал передатчик, который хранился в надежном тайнике. Ольга тоже умела обращаться с передатчиком. Работать ключом их обучил Александр Фут.

До начала войны Шандор Радо передавал информацию в Москву через связных. Радисты были на «консервации».

С нападением на СССР война охватила весь Европейский континент, паспортный режим становился таким, что пользоваться связными не представлялось возможным. Настало время пустить в дело передатчики.

Как всегда, в доме Хаммель Радо встретили с радостью.

В полдень они слушали Москву.

— Почему выступил Молотов, а не Сталин? — спросила Ольга.

— Очевидно, Советскому правительству надо сперва во всем разобраться. Я думаю, Сталин выступит в ближайшие дни, — сказал Радо.

Договорившись о следующей встрече, Радо поспешил домой.

Шандор рассказал Лене о встрече с Футом и супругами Хаммель. Лена сообщила мужу о том, что она договорилась о встрече с Рашель Дюбендорфер и Паулем Бетхером.

Из соседней комнаты доносилась веселая музыка. Приемник был включен. Шандор едва заметно кивнул, и Лена поняла его жест.

— Это Берлин, — сказала она.

— Веселятся, — коротко бросил Радо.

— О нападении Германии на СССР передало радио Виши, Мадрид и Стокгольм, — сообщила Лена.

Вечером Лена и Шандор отправились к Рашель Дюбендорфер и Паулю Бетхеру.

Солнце уже зашло за горы. Розовым отсвечивали облака. Со стороны Женевского озера веяло прохладой. Часто именно здесь, на набережной Женевского озера, Радо встречался с Дюбендорфер. Рашель и Пауль были единственными из помощников Радо, кто знал настоящие его имя и фамилию.

Рашель Дюбендорфер в свое время работала машинисткой в ЦК Германской компартии. Пауль Бетхер, ее супруг (хотя их брак и не был зарегистрирован), тоже знал Радо и Лену. В двадцатые годы, когда Радо и Елена Янзен решили пожениться, у них возникли трудности формального характера, и Пауль Бетхер, депутат ландтага от социал-демократической партии, быстро, своей властью помог преодолеть эти формальности.

Дверь супругам Радо открыла Рашель. Она была красивой женщиной. Ее черные волосы, искусно уложенные, обрамляли белое, немного полноватое лицо.

Лена и Рашель обнялись. Радо пожал ей руку. В это время вошел Бетхер.

— А мы уже вас заждались, — сказал он. Бетхер был выше ростом, и, разговаривая с ним, Шандору приходилось несколько задирать голову.

— Проходите, — сказала Рашель, — сейчас будем пить кофе.

В гостиной стол уже был накрыт белой скатертью. Рашель успела прихватить с собой из Германии кое-что из посуды. Небольшие в цветочках чашечки из майсенского фарфора украшали стол.

— Этот безумец решился! — начал разговор Пауль.

— Да, он зашел далеко, — согласился Шандор. — А ведь его можно было остановить.

— О чем говорить теперь, — безнадежно махнул рукой Бетхер. Это был их давний спор: почему произошел раскол в рядах немецкого рабочего движения.

— Его можно было остановить и позже, перед Мюнхеном, — заметил Радо.

— Упущено много возможностей, — согласился Бетхер.

— Сегодня вечером должен выступить Черчилль, — сообщила Рашель.

— Тогда надо включить приемник.

Лондон передавал богослужение. Но вот оно закончилось, и диктор объявил, что перед микрофоном премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль.

Черчилль заговорил негромко, но в комнате стояла такая тишина, что даже шептание листьев из сада отчетливо доносилось в раскрытое окно.

Черчилль говорил медленно, как мог говорить уже немолодой и усталый человек. Но постепенно голос его креп, набирал силу.

«За последние двадцать шесть лет не было более последовательного противника коммунизма, нежели я. Я не возьму назад ни одного своего слова, сказанного против коммунизма, но сейчас я вижу русских солдат, стоящих на пороге своего дома, где их матери и жены молятся — да, ибо бывают времена, когда молятся все, — о безопасности своих близких. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства существования с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная военная машина… Я вижу также серую вымуштрованную, послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи…»

— Хорошо говорит, ничего не скажешь, — прошептала Рашель.

«Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще не зажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую добычу».

— Вы, кажется, правы, Шандор, — заметил Бетхер. — Англичане не пойдут ни на какое соглашение с Гитлером.

И, как бы услышав то, что было произнесено в этой комнате, спустя некоторое время Черчилль заявил:

«Мы полны решимости уничтожить Гитлера и всякое напоминание о нацистском режиме. Мы никогда не будем вести переговоров ни с Гитлером, ни с кем-либо из его банды. Каждый человек, каждое государство, которое ведет борьбу против нацизма, получит нашу поддержку. Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю ту помощь, на которую способны».

— Это здорово! — не удержалась Лена. — То, к чему стремился СССР в последние годы, — образование антигитлеровской коалиции — теперь, я думаю, станет возможным.

«Гитлер хочет сломить русскую мощь, — говорил английский премьер, — ибо надеется, что, если это ему удастся, он сможет бросить главные силы своей армии и авиации на наш остров… Его вторжение в Россию есть не больше как прелюдия к вторжению на Британские острова…»

— Вот и разгадка всему, — коротко бросил Радо.

— Но в реализме ему все же нельзя отказать, — заметил Бетхер.

— Разумеется, — согласился Шандор.

«Вот почему опасность для русских — это опасность для нас и для США, точно так же как дело каждого русского, борющегося за свое сердце и свой дом, — это дело каждого свободного человека и каждого свободного народа во всех концах земли».

Речь английского премьера произвела впечатление.

— Я думаю, Соединенные Штаты Америки тоже вскоре вступят в войну? — сказала Рашель.

— Наверное. Но это будет не так скоро, как бы нам всем хотелось, — осторожно заметил Радо. — Политика изоляционизма, которую проводило американское правительство, не позволила стране подготовиться к ведению войны в широких масштабах. В Америке сейчас нет боеспособной армии. Пройдет время, пока ее создадут. Но вы, Пауль, наверное, правы, остаться в стороне американцы не могут. Интересы американцев и японцев уже вплотную столкнулись на Дальнем Востоке. Так же как Гитлер не остановился в своей захватнической политике в Европе, так и японцы не остановятся в Азии.

— Какую помощь англичане могут сейчас оказать России? — спросила Лена.

— Было бы желание, — сказал Радо. — У англичан сильный флот, сильная авиация. Но станет ли Черчилль рисковать ими? Говорил-то он хорошо. Полагаю, Черчилль будет пока выжидать и Советскому Союзу придется, по крайней мере первое время, драться с гитлеровцами один на один.

— Вы были в России, Шандор, вы знаете русских, — сказал Бетхер.

— Да, я был в России. Я жил там. Я знаю русских. Не только русских. Мы привыкли здесь, в Европе, всех живущих в России называть русскими…

— Меня, честно сказать, как раз именно этот факт немного беспокоит: Россия населена разными народами.

— Да, в России, а точнее, в Советском Союзе проживает множество народов и народностей. Но это монолитное, единое государство. Драться за свою свободу будут все: и русский, и бурят, и украинец, и таджик, и белорус, и грузин. Все! — повторил Радо. — У русских есть такая песня: «Если завтра война, если враг нападет, если темная сила нагрянет, как один человек, весь советский народ за свободную Родину встанет».

— Мне очень нравятся советские песни, — призналась Рашель. — В них столько жизни, энергии, оптимизма.

— Советские песни действительно замечательные, — согласилась Лена. — Я счастлива, что в свое время побывала в России и кое-какой запас русских слов моя память хранит.

— Все это хорошо, друзья, и песни, и все остальное. Но в настоящий момент мы должны подойти с повышенной ответственностью к своей работе.

* * *

В Швейцарию, в Женеву, Радо переехал из Парижа по заданию Центра в августе тридцать шестого года. Прежде всего надо было обосноваться, получить вид на жительство.

В Женеве Радо, известный картограф, решил организовать издательство «Геопресс». Иностранцам не разрешалось открывать каких-либо промышленных предприятий или культурных учреждений. Иностранцы могли только входить в акционерные общества, в которых большинство должны составлять граждане Швейцарии.

Все это объяснил Радо важный полицейский чиновник, к которому тот обратился. Надо было искать компаньонов.

Стояли жаркие дни. Неутомимый, юркий Радо, которому в это время исполнилось тридцать шесть лет, почти не жил дома. В поисках нужных людей он, что называется, сбился с ног. Его усилия были вознаграждены. Нашлись лица, аккредитованные при международных организациях, которые знали его по Берлину, Вене и Парижу. Он получил от них не только советы, как лучше организовать дело, но и рекомендательные письма.

С этими письмами Радо обратился к двум швейцарским ученым. Правда, к картографии никакого отношения они не имели, но за хороший пай, за хорошие проценты от будущего издания согласились вступить в «Геопресс».

Шандор в дальнейшем исправно выплачивал им деньги, но никакой помощи от них не получал, да и не нуждался в ней. Они управлялись вдвоем с Леной да еще наняли чертежника. Их бухгалтерские дела вела одна женщина, которая приходила к ним три раза в неделю.

Картографический журнал — периодическое двухмесячное издание, которое выпускал «Геопресс», было в своем роде единственным в Европе. Все изменения, которые происходили за два месяца в той или иной стране или части Европы, находили отражение в издании «Геопресса». Вступила в строй новая железнодорожная ветка, возник новый город, изменилась граница какого-либо государства — все это фиксировал журнал «Геопресс».

Когда началась гражданская война в Испании, Шандор стал выпускать карты районов боевых действий.

Произошел аншлюс Австрии, раздел Чехословакии — Европа во второй половине тридцатых годов жила бурной политической жизнью, и карта ее быстро менялась. За всем этим следил «Геопресс» и его корреспонденты в различных европейских странах.

Первое время, когда «Геопресс» только начинал свою деятельность, Центр помогал Радо деньгами. Значительную сумму Радо должен был передать некий Кент, приехавший в Женеву из Бельгии по заданию Центра. Но Кент побоялся везти деньги через две границы и привез только кодовую книгу и шифр. Именно в это время издательство «Геопресс» испытывало материальные затруднения. Чтобы получить деньги, Радо пришлось поехать в Белград, где он встретился с представителем Центра. Значительную часть суммы Радо положил на банковский счет Александра Фута.

Со временем картографический журнал «Геопресс» находил все больше подписчиков. Среди них — министерства иностранных дел, генеральные штабы, спецслужбы, различные университеты.

До начала второй мировой войны Радо много ездил по Европе, естественно, минуя только гитлеровскую Германию, где его имя — венгерского коммуниста-эмигранта, несколько лет проживавшего в Берлине, — было хорошо известно полиции.

Во время поездок Радо заводил полезные знакомства. С ним охотно беседовали дипломаты, военные, ученые. Его имя — известного картографа, директора «Геопресса» — открывало ему двери многих европейских учреждений.

Постепенно у Радо накапливалась ценная информация о планах двух фашистских диктаторов — Гитлера и Муссолини.

Исподволь формировалась и разведывательная группа Радо. В нее вошли разные люди, с разными убеждениями, но их объединяло одно: ненависть к Гитлеру и его режиму. Под псевдонимом Грау у Радо работал отпрыск габсбургской императорской фамилии, граф по происхождению. Непосредственно с Шандором, правда, Грау контактов не имел. С ним работал Отто Пюнтер (Пакбо).

После аншлюса Австрии Грау большую часть года жил в милом его сердцу Берне. Однако он часто наезжал и в Австрию, и в Германию, где у него были родственники. Незадолго до нападения на Советский Союз Грау был в Берлине и привез оттуда интересные сведения. Мечтой Грау было освобождение Австрии, и ради этого он работал с Пюнтером.

При очередной встрече Пюнтер сообщил Радо, что нашел подходящего человека, который может быть полезен. Это некто Зальтер. Недавно работал пресс-атташе при французском посольстве. За деголлевскую ориентацию правительство Виши, которое пошло на сговор с Гитлером, уволило его. Сейчас он не у дел. Однако он сохранил хорошие источники информации и готов помогать. Зальтер сказал Пакбо: «Свободная Франция»[3] и Советская Россия теперь союзники. Генерал де Голль официально заявил:

«Французский народ поддерживает русский народ в его справедливой борьбе против Германии».

Зальтер познакомил Пюнтера с Лонгом — французским журналистом и кадровым разведчиком. Лонг, как и Зальтер, порвал с вишистским правительством. «В Красной Армии я вижу единственную силу, способную освободить Европу от фашизма. Бороться за освобождение Франции — значит помогать русским», — заявил он Пюнтеру.

Радо запросил Москву, и Центр разрешил работать с этими людьми.

1 июля 1941 года из Москвы на имя Доры пришел приказ:

«Все внимание — получению информации о немецкой армии. Внимательно следите и регулярно сообщайте о перебросках немецких войск на восток из Франции и других западных районов.

Директор».

Директором был один из руководителей советской разведки.

Эту радиограмму из московского Центра приняли Хаммели.

С Эдуардом Хаммелем и его женой Ольгой Радо был знаком давно. Хаммели держали радиомагазин, куда однажды зашел Радо в поисках нужной радиолампы. После того как Гитлер напал на Польшу, ни одно государство в Европе не могло больше быть спокойным за свои границы. Швейцария объявила всеобщую мобилизацию. Хаммель, как и большинство швейцарцев призывного возраста, получил повестку, но врачебная комиссия признала его не годным к строевой службе. В разговоре Хаммель заметил, что очень сожалеет об этом.

В магазин с верхнего этажа, где находились жилые помещения, спустилась жена Хаммеля, Ольга. Супруги Хаммель стали особенно откровенными, когда узнали, что Радо эмигрировал из Германии в 1933 году.

После этой встречи Радо зачастил в магазин. Сначала под разными предлогами: вышел из строя конденсатор, перегорела лампочка индикатора, а потом уже просто так — поговорить с добрыми знакомыми.

Как-то Шандор поинтересовался, почему у нее русское имя — Ольга. На что молодая женщина ответила, что ее родители были дружны с политэмигрантами из России, которые жили в их деревушке. Это были высокообразованные, интеллигентные люди. В семнадцатом году почти все они выехали на родину, а вскоре совершилась Октябрьская революция. Весть эту ее родители приняли с радостью. Любовь к молодой Советской Республике передалась и дочери, которой они дали русское имя в память об одной русской женщине-революционерке.

Чем больше Радо узнавал этих людей, тем больше убеждался, что лучших помощников ему и искать нечего.

На предложение Радо работать на Страну Советов они согласились безоговорочно.

Второй радист Рут Вернер, Джон, который позже уехал с ней, научил их настраивать станцию на различные режимы, менять длину волн и улавливать среди множества радиосигналов позывные Центра.

Сначала Хаммели держали передатчик тут же, в мастерской, в тайнике, но потом перевезли его на небольшую виллу, которая располагалась неподалеку от Женевы, на пустынном шоссе Флориссан.

Супруги Хаммель могли позволить себе снять эту виллу, которая стоила теперь недорого, так как поток туристов в Швейцарию почти иссяк: всюду шла война.

Радо решил, что второй передатчик лучше вывезти из Женевы. По его приказу Александр Фут перебрался в Лозанну.

Фут не имел прочных политических убеждений. Он называл себя «борцом за свободу». Когда началась гражданская война в Испании, он записался в интернациональную бригаду и воевал с фашистами «за свободу». Вместе с ним «за свободу» воевали русские парни, дружески относившиеся к нему. Поэтому, когда Фут очутился после тяжелого ранения в Швейцарии и его соотечественник Джон познакомил его с Соней (Рут Вернер), Александр тотчас же дал согласие снова продолжать борьбу «за свободу».

У Радо не было времени заниматься политическим образованием своего радиста, однако по мере возможности он его просвещал.

Александр Фут хорошо знал радиодело, был безотказен в работе, строго соблюдал правила конспирации, ненавидел фашизм — большего от него нельзя было требовать.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒