|
|||
Пятая каретаНа следующий день все следы тумана исчезли. Когда мартовские ветра выдули из почек маленькие листочки, мы полюбили гулять по лесу, который тянулся на север вниз по долине. Туда мы и направились — по крутой тропинке, которая пересекала зигзаг и иногда превращалась в удобную и чистую лестницу из мощных бревен. Когда по пути встречались ручьи и крохотные водопады, обязательно находился каменный мост, иногда всего шаг длиной, с сосновыми перилами. Филиппу очень нравилось свисать с них и смотреть на воду и траву. — Три, — сказал он восхищенно. — Voila, вы видели его? Рядом с камнем, где волны? Я наклонилась и посмотрела на маленькое озеро пятнадцатью футами ниже. — Ничего не вижу. И это не он. — Он, точно он, я его видел… — Верю. Но рыба не он, а она. Ой, Филипп, вон он, прыгает! Воспитанный ребенок не заметил оговорки: — Четыре. Точнее, четыре с половиной. Не знаю вон там тень или рыба. Он склонился еще больше, но я поторопила его, позвала в большой лес. Мальчик послушно соскочил с моста и поскакал по тропинке, которая сворачивала в сторону по склону. —Пойдем искать волков! — Волков? Он весело прыгал впереди: — Испугались, мадмуазель? Подумали, что здесь правда есть волки? — Ну я… Он разразился хохотом и дрыгнул ногой, так что в воздух полетели прошлогодние листья. — Поверила! Поверила! — Я никогда не жила в таком месте. Кто его знает, вдруг Валми просто кишит волками. — У нас есть медведи, — сказал мальчик успокаивающе. — Правда. Это не blague. Масса медведей неимоверной величины. — Его руки в красных перчатках нарисовали в воздухе что-то вроде гризли-переростка. — Я ни одного не видел, vous comprenez, но Бернар одного застрелил. Он сам сказал. — Тогда искренне надеюсь, что мы ни одного не встретим. — Они спят. Нет никакой опасности, пока их не разбудишь. — Для эксперимента он со всего размаху прыгнул на кучу листьев, они полетели золотым дождем, к счастью не включавшим в себя ни единого медведя. — Они спят очень крепко с орехами в кармане, как белька. — Белка. — А хотите, не будем искать медведей. — Лучше не будем, если тебя это не затруднит. — Ладно. А тут есть всякие другие звери, chamois, marmottes, лисы. Когда я буду десять… — Мне будет… — Когда мне будет десять, у меня будет ружье, и я буду стрелять. — Может, попозже? Десять это много, но ты будешь еще не очень большой и не поднимешь большое ружье, чтобы стрелять в медведей. — Ну в белек. — В белок. — Белька! Мне будет десять, и я застрелю из ружья бельку! — Но они же очень симпатичные! — Нет. Они обгрызают молодые ветки, создают много работы, на них теряешь много денег. Их надо стрелять, лесники говорят. — Очень по-французски! — А я и есть француз! И это мои деревья, у меня будет ружье, и я каждый день буду стрелять белек! Смотри, вот одна! Бдыш! И он заскакал между деревьями, стреляя белок и распевая громкую бессмысленную песенку. — Бдыш, бдыш, бдыш! Бдыш, бдыш, бдыш! Я опять попал! Бдыш, бдыш, бдыш! — Если ты не будешь смотреть куда идешь… — сказала я. И тут произошли сразу три события. Филипп обернулся ко мне, продолжая смеяться, споткнулся о корень и упал. Что-то глухо стукнулось о дерево рядом с ним, звук выстрела нарушил тишину леса. До меня не сразу дошло, что случилось. Выстрел, ребенок неподвижно лежит на тропинке… Потом он шевельнулся, я поняла, что он не ранен и дико закричала: — Не стреляй, идиот! Здесь люди! Бросилась к мальчику. Пуля его не задела, но проделала дырку в дереве прямо рядом с ним. Глупая песенка спасла его жизнь. Мальчик поднял лицо, с которого полностью исчезли веселье и румянец. Грязь на щеке, испуганные глаза. — Ружье. Пуля попала в дерево. Он говорил, конечно, на французском, но настаивать на английском, да и самой ломать язык было как-то не ко времени. Я обняла его и заговорила на том же языке: — Какой-то глупый дурак с винтовкой на лисиц. (А интересно, стреляют лис из винтовки? ) Все в порядке. Глупая ошибка. Он услышал мои крики и, наверняка, испугался больше нас. Он, наверное, подумал, что ты волк. Филипп весь дрожал, и, похоже, больше от злости, чем от страха. — Он не имел права стрелять! Волки не поют, и вообще никто не стреляет на звук! Надо ждать, пока увидишь! Он кретин, имбецил! Он не должен ходить с ружьем, я велю его уволить! Я позволила беситься этой трогательной смеси маленького испуганного ребенка и разъяренного графа де Валми, а сама с нетерпением ожидала появления униженного и виноватого лесника с извинениями. Далеко не сразу я поняла, что лес абсолютно пуст. Тропинка между просторно разместившимися деревьями, трава вверх по склону, пчелы и цветы, а еще выше — скалы и темная стена лесопосадок. Явно никто не собирался признаваться в преступной небрежности. Я сказала: — Ты прав. Нельзя оставлять его на свободе, кто бы это ни был. Подожди здесь. Раз он сам не идет, я должна… — Нет! — он крепко схватил меня за руку. — Но Филипп, все будет в порядке, он сбежал и с каждой секундой уходит все дальше, разреши мне пойти, хороший мальчик. — Нет. Я посмотрела на пустой лес, на маленькое лицо под красной шапкой… — Хорошо, пошли домой. Мы возвращались обратно той же дорогой. Я крепко держала его за руку и очень злилась. — Мы скоро его найдем, Филипп, не беспокойся, и дядя его уволит. Это или неосторожный дурак, который побоялся выйти, или сумасшедший, который думает, что это — шутка, но дядя все выяснит. Его уволят, вот увидишь. Ребенок ничего не говорил, хромал рядом со мной, тихий и суровый. Никаких прыжков и пения. Я сказала, стараясь звучать как можно мягче и разумней: — В любом случае мы сейчас пойдем прямо к месье де Валми. Его рука дернулась. — Нет. — Но дорогой Филипп!.. — Я посмотрела на него и замолчала. — Ну хорошо, тебе не надо, а я должна. Позову Берту, она даст тебе что-нибудь на файв-о-клок и побудет с тобой, пока я не приду. Тетю Элоизу я попрошу подняться, чтобы тебе не сходить в салон, а потом поиграем в Пеггити, и ляжешь спать. Годится? Он кивнул. Мы молча подошли к мостику, где считали рыб, и, не глядя на воду, направились дальше. Все-таки удивительное гадство! — Мы уволим этого сумасшедшего глупого преступника, Филипп. Даже и не беспокойся. Он опять кивнул, а потом посмотрел на меня снизу вверх. — Что такое? — Вы говорили на французском. Я только сейчас заметил. — Да. — Я улыбнулась. — Но вряд ли можно было ожидать, что ты прекрасно помнишь английский, когда в тебя стреляли, как в бельку, правда? Он тихо призрачно улыбнулся: Вы говорите неправильно. Белку. Совершенно неожиданно он заплакал. Мадам де Валми увидела нас из розового сада, за сто футов, как только мы вышли из леса. Она замерла в полунаклоне, выпрямилась, уронила забытый нарцисс. Даже на таком расстоянии наверняка были заметны грязь на пальто Филиппа и его странное душевное состояние. Она направилась к нам. — Что, ради бога, случилось? Твое пальто! Ты упал? Мисс Мартин, неужели опять несчастный случай? Я еще не успокоилась. — Кто-то стрелял в Филиппа в лесу. — Стрелял? — Да. Не попал только потому, что ребенок упал. Пуля попала в дерево. Она медленно выпрямилась, не отводя взгляда от моего лица. — Но это абсурд. Кто мог?.. Вы видели, кто это? — Нет. Он, должно быть, понял, что случилось, потому что я закричала. Но он не появился. — А Филипп? — Она повернулась к нему. — Comment ca va, p'tit? On ne t'a fait mal? Единственным ответом было мотание головы и дрожь в ручонке, которую я сжала покрепче. — Он упал, но не расшибся. Очень смело себя вел. Я не собиралась говорить этого при ребенке, но повернись обстоятельства по-другому, он мог бы быть уже мертвым, и мадам это понимала. Она так побледнела, что, казалось, могла упасть в обморок. В бледных глазах несомненно было выражение ужаса. Значит, он ей все-таки не безразличен. Она сказала: — Это… ужасно! Такая небрежность, преступная… Вы ничего не видели? — Ничего. Но, должно быть, не слишком трудно выяснить, кто это был. Я бы пошла за ним, если бы могла оставить Филиппа. Но, думаю, месье де Валми может выяснить, кто сегодня находился в лесу. Где он, мадам? — Надо полагать, в библиотеке. — Она подняла руку к сердцу, уронила остатки нарциссов и, совершенно очевидно, была в полном шоке. — Ужасная история. Филипп мог… — Думаю, лучше его здесь не держать. Можно мы сегодня не придем вечером, мадам? Проведем его тихо и рано ляжем спать. — Конечно, мисс Мартин. И вы тоже. У вас стресс… — Кроме того я разъярена, а это помогает. Как только отведу мальчика, пойду к месье де Валми. Она кивала, пребывая в полубессознательном состоянии: — Да, конечно. Он будет ужасно… обеспокоен. Ужасно обеспокоен. — Надеюсь, что это — преуменьшение. Когда мы уходили, я обернулась и увидела, что она бежит к углу террасы. Несомненно, чтобы сказать самой. — Чем быстрее, тем лучше, — подумала я, и мы пошли вверх по лестнице. Берта убиралась в буфетной. После быстрого объяснения, которое потрясло ее не меньше, чем Элоизу, я собиралась оставить с ней Филиппа, но она вцепилась в меня, было очень похоже, что она вот-вот заплачет, так что пришлось остаться. Мадам наверняка рассказала все мужу, тот, несомненно, отдал необходимые распоряжения и запустил машину в действие. Для меня Филипп важнее. Поэтому я осталась с мальчиком, нарочно говорила всякую чушь, чтобы отвлечь его. В конце концов освеженный горячей ванной он спокойно устроился с книгой на коврике у камина и ничуть не возражал, что Берта составила ему компанию. А я пошла вниз к его дяде. Леон де Валми пребывал в библиотеке один. Раньше я туда не заходила. Высокий потолок, два больших окна, дубовые полки на все стены. Над камином портрет, мне показалось, что Рауля, очень красивого в одежде для верховой езды, в одной руке кнут, другая держит под уздцы большеглазого арабского пони. В камине горели поленья, можно даже сказать бревна, рядом стояло кресло. Кроме тысяч книг и большого стола у окна, в комнате было очень мало мебели. Я поняла почему, когда инвалидная коляска отъехала от стола и встала на свободное место у камина. — Проходите и садитесь, мисс Мартин. Я подчинилась. Первый приступ гнева давно затих, но его остатки сжимали мне горло, и я не знала, как начать. Как ни странно, в этом человеке сегодня не было ничего страшного, спокойное дружелюбное лицо. Я вдруг поняла, что на стене висит портрет не сына, а отца. Он заметил мой взгляд, посмотрел в ту же сторону, улыбнулся: — Похоже, звезды не слишком благосклонны к нам, Валми. Он был почти таким же романтическим, как в первый вечер. Я ничего не ответила и отвернулась. — Мне сказали, что утром чуть не случилась еще одна трагедия. — Мадам приходила к вам? — Сразу. Была очень шокирована и огорчена. Просто заболела. Боюсь, у нее не слишком хорошее сердце. Вам тоже, думаю, стоит что-нибудь выпить. Шерри? И расскажите, что случилось. — Спасибо, — я благодарно взяла стакан, коротко рассказала ему о событиях и в заключение спросила, — вы не знаете, кто сегодня ходил в лес с ружьем? Он поднял стакан с шерри: — Сразу сказать не могу. Арман Лесток говорил… Нет, это не подходит. Он днем ходил в Субиру и всегда очень осторожен с оружием. — Но вы ведь сможете выяснить? Нельзя позволить… — Сделаю, что могу. Моя активность в основном сводится к телефонным звонкам. Найду и уволю. Он вертел в длинных пальцах стакан, смотрел на блеск огня в ароматной жидкости. За его спиной кожа и золото книг играли отблесками света. Уже потемнело, окна стояли серыми слепыми прямоугольниками. Скоро придет Седдон опускать шторы и зажигать свет. В сумерках комната казалась еще богаче и уютнее. Я спросила: — Кто-нибудь уже пошел туда? — Конечно. Но шансов кого-либо найти почти нет. Увидев, что натворил, он наверняка немедленно скрылся и не остался ждать, чтобы его поймали с ружьем. Вы понимаете, что он очень постарается скрыть все следы? Не так-то легко здесь отыскать хорошую работу. — Он наверняка слышал, как я закричала. И понятно, что он боится, на него можно даже заявить в полицию. — В полицию? Если бы действительно произошло несчастье, тогда конечно. Но так… — Не думаю, что это несчастный случай. — Что вы, ради бога предполагаете? Умышленное убийство? Его голос звучал издевательски, но я почувствовала волну злости, устремившуюся мне навстречу, и уставилась на него, изумленная. И он успокоился, сказал спокойно и холодно: — У вас истерика. Кто захочет убить ребенка? У Филиппа нет врагов. Я подумала, что и друзей тоже, кроме меня, выпрямилась и тоже успокоилась. — Вы слишком быстро все схватываете. Я и не предполагала подобных глупостей, но это не может быть и случайностью. Открытое место, нас было видно и слышно. Думаю, это пошутил кто-нибудь, хотел нас напугать, понял, что чуть не попал, испугался сам и убежал. — Понятно. Изложите теперь все подробно. Я снова все рассказала с точным описанием мест и деталей. Он спросил с любопытством: — И что, вы действительно хотели побежать за вооруженным бандитом? — Конечно. — Отважная девушка, да? — Причем тут это? Понятно же, что он не нарочно. С какой стати мне бояться дурака? Пауза, снова его лицо осветила очаровательная улыбка. — У молодой женщины вполне могут быть основания бояться приближаться к вооруженному дураку. Не сердитесь. Это задумывалось, как комплимент. — Извините, — и я добавила, подумав, — спасибо. Он опять улыбнулся. — Теперь скажите, вы разбираетесь в огнестрельном оружии? — Ни капельки. — Я так и понял. Вы рассказываете крайне невероятную историю. Вы считаете, что этот дурак стрелял практически наугад через деревья в еле видную цель или даже на звук? — Да. Иначе не понятно, как он мог не понять… Поэтому я и думаю, что это — шутка. — Подросток, с талантом к развлечениям? Вряд ли. Объяснение проще. Несчастный случай с ружьем обычно происходит, когда оружие неаккуратно держат, спотыкаются, как Филипп, и происходит выстрел. Думаю, он увидел, что мальчик упал, подумал, что попал, и убежал со страху. — Да, очень похоже на правду. — Конечно, я сделаю все возможное, чтобы его найти, но это маловероятно. Даже если объявить, что он не будет наказан. Он еще поиграл стаканом и сказал избыточно по-доброму: — Бедное дитя, вы пережили несколько ужасных дней. Мы с женой очень вам благодарны за неустанную заботу о Филиппе, это серьезная нагрузка. — Это не нагрузка. И я здесь счастлива. — Правда? Рад. В конце концов, если мы не найдем этого человека, вряд ли такое случится второй раз. Филипп успокоился? — По-моему, да. — Не нужно звать доктора или делать что-то в этом духе? — Нет, он уже в порядке. Думаю, он не понимает, как был близок к смерти. Когда я уходила, он был вполне доволен, но я обещала вернуться и поиграть с ним перед сном. — Тогда не буду вас задерживать. Допейте только шерри. Я подчинилась ему, потом поставила стакан и произнесла: — Месье де Валми, прежде, чем уйти, я должна покаяться. — Он поднял бровь, но больше никак выражения лица не изменил. — Нет, серьезно. Я обманывала вас и мадам, но больше не могу этого делать. Я должна признаться. — Слушаю. Каким образом? Я сказала по-французски: — Вот как я обманывала вас, с тех пор, как вошла в дом, и думаю самое время это прекратить. Тишина. — Понятно. Не просто хороший французский, язык Франции, мисс Мартин. Ну давайте. Раскрывайте свои тайны. Вот и все. Я призналась в бесполезном обмане, и ничего не случилось. Леон де Валми немало посмеялся над моими странными фантазиями и я со стыдом смеялась вместе с ним. Что-то глубоко внутри меня смущало, но пока я смеялась… Именно в эту дружественную атмосферу через несколько минут вошел Рауль де Валми. Я не слышала, как он входил, пока он не сказал: — Извините, не знал, что вы заняты. — Все в порядке, входи. Со щелчком ожил свет, Рауль вошел, заговорил, но увидел, что я сижу со стаканом шерри в руке, и замолк. Потом повернулся к отцу. — Вы хотели меня видеть? Я быстро поставила стакан и встала. — Мне пора идти, — сказала я на французском. Рауль покосился, но не комментировал. — Может быть месье Рауль узнал что-нибудь новое о выстрелах? Он ходил искать этого человека? — Нет, — сказал Валми старший. — Спасибо, мисс Мартин, что пришли. Спокойной ночи. — Выстрелы? — спросил резко Рауль. Я остановилась. — Что за выстрелы? Кого я должен был искать? Меня в конце концов уже отправили из библиотеки, но я все же среагировала: — Вы значит не знаете, что сегодня случилось? Рауль двигался мимо кресла отца к шерри. — Нет. А что? Леон ответил холодно: — Какой-то дурак чуть не убил твоего кузена. Рауль вздрогнул, пролили немного шерри. — Что? Филиппа? Кто-то стрелял в Филиппа? — Именно это я и сказал. — Он ранен? — Нет. — И что парень делал по его мнению? — Это и мы хотели бы узнать. Ты ходил куда-то, видел кого-нибудь? — Нет. — В какую сторону ты уходил? — На восток. От огорода через новые плантации и не видел ни души. А где это произошло? Я еще раз рассказала историю, он внимательно слушал, потом спросил: — Надеюсь вы все уже взяли в свои руки? Я подумала, что меня, но ответил Леон де Валми, рассказал обо всех инструкциях, которые дал по телефону. Я сидела, смотрела и думала об их странных взаимоотношениях. Сегодня все выглядело очень нормальным — похожие голоса, лица с трагически разным выражением. Нет, молодой человек на картине над камином не мог быть Раулем, слишком беззаботный, его легче было бы узнать. К реальности меня вернули слова Валми старшего: — Мы дурно обращаемся со служащими. Я пытался убедить мисс Мартин погулять, но она считает, что ее долг — быть с Филиппом. — Я должна. Обещала. — Тогда отправляйтесь куда-нибудь потом. Не пешком, слишком Валми опасное место, а, например в Тонон. Еще не поздно, кафе, кино… — Когда она уложит Филиппа спать, уже не будет туда автобусов. — Это не важно, — сказала я быстро, пораженная силой своего желания сбежать куда-нибудь на люди. — Я обещала Филиппу и не должна его разочаровывать. Отдохну после обеда. — Чай в своей комнате и рано в кровать? — спросил Рауль. — Уверены, что не хотите пойти? — Но я ведь не могу… — В Валми две машины и еще моя… Водите автомобиль? — Нет. Но вы не должны… — Знаете ли, — сказал Рауль потолку, — она просто мечтает пойти. Одна из машин была в Женеве, другая сломана, оставалась только машина Рауля. Леон де Валми был согласен посадить за руль Бернара, но отослал его искать следы стрелявшего, и он еще не вернулся, хотя скоро и должен был. Рауль открыл передо мной дверь: — Значит, в восемь? — Спасибо, да. — Я проверю, чтобы Бернар был на месте. Как я понимаю, мы теперь говорим по-французски? — Я только что сказала, — прошептала я, но не добавила, то в чем была абсолютно уверена. Мое признание было излишним. Король-демон уже все знал. Ровно в восемь свет автомобильных фар расколол темноту под балконом. Филипп крепко спал, Берта сидела перед камином в моей гостиной и шила. Легкими шагами и с невесомой душой я сбежала вниз к неожиданному вечеру свободы. Мотор «Кадиллака» работал, водитель ждал у двери, я села, он захлопнул ее, обошел вокруг и устроился рядом со мной. — Вы? Мы так не договаривались. Машина тронулась с места и поехала на зигзаг. Рауль де Валми смеялся. — Будем говорить на французском? Это самый подходящий язык, чтобы выводить девушек погулять. — Почему вы решили меня везти, не смогли найти Бернара? — Нашел, но я его не просил. Вам неприятно? — Да что вы, вы очень добры. — Следуя собственным желаниям? Предупреждаю, я всегда так делаю, это мой modus vivendi. — Почему предупреждаю? Они опасны? — Иногда. Я думала, что он улыбнется, но он этого не сделал. Настроение у него вдруг испортилось, и снова он заговорил почти холодно. — Очень жаль, что у вас были такие ужасные два дня. — Два? — Я вспомнил про вчерашний эпизод на мосту. — А, это… Я уже почти забыла. — Рад слышать. Похоже вы уже победили и сегодняшний страх. Испугались? — Сегодня — да. И я снова стала рассказывать о происшествии, только подробнее про то, что тогда чувствовала, пока совсем не расстроилась. — Давайте забудем про это на сегодня? — Для этого мы и поехали. Вы почувствуете себя совсем по-другому после обеда. Паспорт с собой? — Что? — Паспорт. — Да, вот он. Звучит серьезно, это что, депортация? — Что-то вроде этого. — Мы подъезжали к пригородам Тонона. — Как скажете, может захватим всю ночь? Поедем через границу в Женеву, поедим, потанцуем, сходим может быть в кино или что-нибудь еще? — Что угодно. Все. Принимать решения я не хочу. — Вы серьезно? Отлично, — сказал Рауль, и большая машина вылетела на освещенную площадь Тонона и понеслась дальше. Я не собираюсь описывать этот вечер подробно, хотя для меня он отчаянно важен. Просто один из замечательных вечеров… И почему я думала, что Рауля трудно узнать? Мы говорили, будто знали друг друга всю жизнь. Он расспрашивал меня о Париже, и мне впервые было легко говорить о маме и папе. Даже годы в приюте я вспоминала без печали, со смехом. Он говорил о своем Париже, совсем другом, о Лондоне, в котором не мог находиться дом Констанс Бутлер, и о Провансе. О чем угодно, кроме Валми. О нем мы не вспоминали не разу. И делали мы все. Пообедали где-то. Не в модном месте, но еда была прекрасной, а моя одежда не имела значения. Там мы не танцевали, потому что Рауль сказал, что пища — это очень важно, и нельзя отвлекать себя гимнастикой. Но потом мы танцевали где-то, а потом неслись по прямой дороге с бешеной скоростью, от которой кровь моя кипела, на прекрасной машине восхитительной ночью. На границе нас ни на секунду не задержали, мы помчались в гору, в Тонон, вдоль бульвара, через пустую рыночную площадь, мимо поворота на Субиру… — Эй, ты проскочил поворот. — Соблазны меня одолели. — А точнее? — В Эвиан — казино. Я вспомнила миссис Седдон и улыбнулась: — А какой твой счастливый номер? Он засмеялся. — Пока не знаю. Но знаю, что он сегодня проявится. И мы пошли в казино, он играл, а я смотрела. А потом он уговорил играть меня, я выиграла, потом еще раз. Мы сложили свои выигрыши вместе, пошли пить cafe-fine, много смеялись, а в конце концов поехали домой. В три утра огромный автомобиль поднимался по зигзагу. От возбуждения, усталости и вина я чувствовала себя, как во сне. Рауль остановился у боковой двери, которая выходила на конюшню. Все такая же сонная я поблагодарила его и пожелала спокойной ночи. По темным коридорам и лестницам я поднималась в том же состоянии транса. Не помню, как я это делала и даже как легла в кровать. Это вовсе не коньяк, кофе погасил его последствия достаточно эффективно. Намного более опасное воздействие. Оно возвышалось скалой среди наших вечерних развлечений. Глупо, ужасающе и прекрасно, но это случилось. К добру или худу, я по уши влюбилась в Рауля де Валми.
|
|||
|