О чем болит душа 2 страница

На счету Фонда уже немало доброго. Фонд явился родоначальником возрождения благотворительности в стране, внес свой вклад в ликвидацию «белых пятен» в литературе, истории искусства, в восстановление и развитие различных видов творчества.

Под его эгидой родились целевые программы: «Краеведение», «Уникальные исторические территории», «Возвращение забытых имен», «Великий шелковый путь», «Новые имена», «Сохранение и развитие культур малочисленных народов», «Через культуру к здоровью и милосердию» — и такая программа у нас недавно создана. Стали действовать Пушкинское общество, ассоциации коллекционеров, колокольного искусства, реставраторов. Масса усилий, энтузиазма была потрачена на реализацию идеи создания музея личных коллекций. Сейчас осуществляется и замысел музея современного искусства. Очень популярен — и это тоже приятно мне — журнал фонда «Наше наследие», который издается на полиграфической базе корпорации «Максвелл коммьюникейшн».

Фонд культуры стремится выйти на конкретные полезные дела во всех уголках страны. В связи с этим вспоминаю поездку Михаила Сергеевича в Свердловск в апреле 1990 года. Она дала мне возможность побывать в местах моего детства, в Алапаевске, и при содействии Фонда поддержать инициативу уральцев о развитии Алапаевско-Синячихинского культурного комплекса, в том числе о создании алапаевской детской Школы искусств. Это меня очень радует.

Огромное удовлетворение доставило мне участие в создании Фонда Рериха. Николай Рерих — великий русский художник и мыслитель. Последние десятилетия жизни его, как известно, прошли в Индии, но он не порвал связи со своей Родиной. Благословением судьбы считаю я личное наше с Михаилом Сергеевичем знакомство со Святославом Николаевичем Рерихом — сыном Н. Рериха, известным современным художником, и его женой — Девикой Рани, индийской киноактрисой, племянницей Рабиндраната Тагора.

Мне памятны наши встречи с ними, наши беседы, такие человечные, такие сокровенные: о мудрости, красоте, духовности, добре, о «Канченджунге» — есть такая священная гора «пяти сокровищ»... И, конечно, о судьбе.

Мы говорили с Рерихами и о создании Фонда Рериха в Москве, открытии культурного центра-музея Рериха. Много говорили о Неру, он ведь был когда-то близок с семьей Рерихов. Святослав Николаевич не раз повторял, что очень верит в Михаила Сергеевича, что все у него, Михаила Сергеевича, получится...

А сама речь Святослава Николаевича, пересыпанная такими старинными и трогательными словами: «матушка моя», «батюшка ты мой»! Надпись, сделанная Рерихом на подаренной нам фотографии: «Будем всегда стремиться к прекрасному». Все это символично — как вечный зов... Зов человеческой естественности и мудрости.

Странно, но почему-то в связи с творчеством Рерихов все время вспоминаю судьбу Музея древнерусского искусства имени Андрея Рублева. Впервые я оказалась там несколько лет назад и пережила целую гамму чувств. Невозможно недооценивать то высокое воздействие, которое оказывает на человека искусство древних, будь то предметы зодчества, быта, фрески или, как в нашей отечественной духовной культуре, — иконы.

Увидела я и то, что трудностей у музея больше чем достаточно. И не могла остаться равнодушной. Попыталась принять участие в судьбе этого музея. К сожалению, вызволить его из бед оказалось непросто. Но, уверена, необходимо. Такие уникальные музеи, своеобразные центры истории русской культуры — наша общая патриотическая забота. У нас их немного. Мы — не Италия.

Когда ездишь по Италии, только и слышишь: X век, XII, XIII... Здания, музеи, целые города. И потому, думаю, нам должны быть еще дороже все наши исторические памятники. Мы должны быть внимательны, бережны к ним.

Мне кажется важным, что деятельность таких организаций, как Фонд культуры, не только зиждется на возрождении нравственности, на нравственных импульсах, идущих от людей, но и сама способна вызывать их. Бесценны предметы и творения искусства, народных промыслов, которые передаются многочисленными дарителями Фонду. Все это пополняет экспозиции наших музеев и передвижных выставок. Но для меня не менее важно и то, что люди делают это бескорыстно, движимые высокими побуждениями.

— А возвращение из-за рубежа наших национальных художественных и культурных ценностей!

— Хочу сказать и об этом. Люди, подчас генетически не связанные с Россией, передают их не только из чувства определенного долга перед страной и не только по широте душевной, но еще и потому, что верят — они вручают их в честные и добрые руки: потеплел и очеловечился за годы перестройки сам образ нашей страны. Я горжусь, что причастна к этому возвратному шествию домой, на Родину наших культурных святынь. Многие такие дарения посчастливилось принимать мне. Помню тепло человеческих рук — и старых, почти древних, и совсем юных, и мне кажется, что эта цепочка, цепочка тепла и участия ощущается всеми советскими людьми в нынешние, очень нелегкие для всех нас дни.

Мне хочется выразить благодарность людям Америки, Франции, Англии, Италии, Японии, Испании, других стран как выходцам из России, каких бы национальностей они ни были, так и тем, кто формально к ней отношения не имеет и в своих деяниях был движим лишь собственной доброй волей.

Сама я издавна люблю книгу, театр, живопись. Чрезвычайно ценю проникновенное творческое слово. Преклоняюсь перед самобытным, одаренным умом, человеческим благородством, мужеством и самоотверженностью. Восхищаюсь красотой человеческого лица. Красотой ландшафта, цветка, травинки. И верю: спасая красоту в любом ее проявлении, человек в конечном счете содействует спасению собственной души.

— Но в последнее время, Раиса Максимовна, в нашей стране все больше говорят о «спасении души» в прямом смысле. Более активным стал интерес к церкви, к религиозной литературе, к религиозным учениям и постулатам. Одна из причин, наверное, ^стабильность нашей материальной жизни, определенный духовный надрыв?

— Да, наверное. Но нельзя отрицать и того, что перемены, происходящие в последние годы в обществе, позволили, с одной стороны, церкви сделать смелее шаг из тени и отчуждения, в котором она пребывала многие и многие годы, а с другой — дали возможность людям не скрывать, не стыдиться своих убеждений, да и просто своего интереса, даже если они не совпадают с официозом. Например, того же интереса к церкви. Не «может быть», а утвердительно: перестройка способствовала возрождению церкви, сняла некий элемент запретности с ее повседневной жизни. Верующим возвращаются сегодня церкви, мечети... По просьбам верующих мне самой не раз доводилось участвовать в этом. И я была рада помочь доброму делу. Сегодня мы слышим уже и праздничный звон колоколов, а религиозные проповеди звучат даже по телевидению. Активнее зациркулировала богословская мысль.

Вы, конечно, помните, что до 1985 года даже такие книги, как Библия и Коран, являлись библиографической редкостью. Их невозможно было приобрести, купить. Сегодня мы открываем для себя богатый, многокрасочный мир многих забытых или почти неизвестных мыслителей, подвижников веры и духа. Словом, в обществе и государстве налаживается нормальный диалог с церковью. Падает существовавший еще недавно «железный занавес» между ними.

Помните, как торжественно прошло празднование 1000-летия крещения Руси? Церковь сегодня активно включилась в миротворческую, благотворительную, патриотическую работу в обществе. Для нас это чрезвычайно важно. Страна наша многонациональная, в ней представлены многочисленные конфессии, и согласие в обществе во многом зависит от всех пастырей многомиллионной паствы.

Мне приходилось встречаться с разными деятелями церкви. Встречалась с покойным Патриархом Всея Руси, Его Святейшеством Пименом и с нынешним Патриархом, Его Святейшеством Алексием II, с Римским Папой, Его Святейшеством Иоанном Павлом II, с Верховным патриархом, Католикосом всех армян Вазгеном I и другими духовными лицами. И просто верующими людьми, людьми высокообразованными, глубоко думающими. Его преосвященство Питирим, митрополит Волоколамский и Юрьевский, — член президиума Фонда культуры. И мы сегодня вместе обсуждаем все волнующие нас проблемы.

Бывая в храмах, обязательно беседую не только со священнослужителями, но и с обычными верующими. Я ведь понимаю, что люди приходят сюда со своей болью, тревогой, приходят в особом состоянии, несут свою боль Богу. А это значит, что мы, люди, их окружающие, где-то не заметили эту боль и не откликнулись на нее.

Как-то во время посещения Свято-Данилова монастыря одна из женщин, уже старушка, спросила у меня: Раиса Максимовна, а почему Вы не стали на колени перед иконой? Что было ей ответить? Я спросила в свою очередь: «Вы верите в Бога? » «Да», — ответила она. «Ну, что ж, хорошо. Я думаю, человек не может жить без веры, на то он и человек. Но, согласитесь, вера ведь может быть разная. Главное — в какие поступки она выливается. Я знаю достойных людей — атеистов и людей, которые не верят в Бога, а верят в некую таинственную «всевышнюю» силу. Ваша вера не мешает мне уважать Вас, Ваши чувства, верить Вам. Главное — терпимость и уважение к взглядам другого. Важно, чтобы во имя какой бы то ни было собственной веры мы не били друг друга и не сносили головы друг другу. Это — главная моя вера, мой идеал, моя надежда. А теперь скажите, — продолжала я, — неужели было бы лучше, если бы я, просто для того, чтобы подладиться, понравиться, встала здесь на колени? » «Нет, — ответила женщина, — лицемерить не надо. Это было бы хуже».

Лицемерить не надо! Мне кажется, это знаменательные слова, ключ к пониманию многого.

Наверное, я слишком заинтересованная защитница перестройки и все же среди других ее заслуг отметила бы и такую: да, она возвратила людям чувство достоинства. Даже тот же естественный, возросший в последнее время интерес к религии, он ведь тоже в конечном счете зиждется на этом — на возрожденном чувстве собственного достоинства! Но — не лицемерить, не фальшивить. Фальшивить — значило бы унижать собственное достоинство и обижать других, оскорблять их. И не просто оскорблять.

Я убеждена: лицемерие, ложь — родная сестра зла, нетерпимости и жестокости. Когда вижу, с какой легкостью вчерашний безбожник, вчерашний энергичный пропагандист и проповедник атеизма сегодня клянется в вечной верности христианским догматам, а иной священнослужитель неистово сражается на баррикадах политического противостояния (а у нас такие есть), я думаю: а имеется ли тут хоть капля веры — любой! — или только испепеляющее душу неверие, ложь и лицемерие? Только «бесценное наследство» прошлого, идеологической нетерпимости и противостояния, от которого так нелегко нам отказаться... Помните пьесу Е. Шварца «Дракон»? Дракон, побежденный рыцарем Ланцелотом, говорит: меня утешает, что я оставляю тебе прожженные души, дырявые души, мертвые души.

Говорят, нет ничего дороже человеческого общения. Трудно, невозможно даже перечислить имена всех, с кем за эти годы судьба подарила возможность нам с Михаилом Сергеевичем и лично мне встретиться, познакомиться, узнать их ближе. Государственные, политические, общественные деятели, ученые, художники, врачи, домохозяйки, колхозники, рабочие, служащие... Известные всему миру и неизвестные. Среди них столько талантливых, незаурядных, ярких, неповторимых людей! Память хранит мгновения встреч, слов, образов, ситуаций, атмосферы. Мечтаю когда-нибудь собрать их вместе на страницах книжки.

Сопровождая Михаила Сергеевича в его поездках по стране, я часто сама посещаю школы, детские дома, сады, больницы, рынки, магазины, учреждения культуры, бываю в семьях. И это, конечно, не просто удовлетворение моего любопытства. Встречи мои — неофициальные, носят непосредственный, достаточно непринужденный характер и дают дополнительную возможность что-то увидеть, услышать и понять, а если можно — и помочь. Увидеть и мне, и Михаилу Сергеевичу.

Вспоминаю его поездку в Мурманскую область в 1987 году, в города советского Заполярья. Помню их величавую, строгую красоту в духе природы Севера. Поразило само расположение Мурманска — на трех террасах, как на трехпалубном лайнере. Помню посещение комбината «Североникель» — гиганта цветной металлургии. Героическую подводную лодку К-21 — памятник мужеству наших воинов в Отечественной войне. Музей поморского быта. Хорошо помню детей и сотрудников мурманского дошкольного детского дома, который мне удалось посетить

И, конечно же, прекрасно помню встречи с женщинами — в Мончегорске, Мурманске, Североморске. Говорили о многом: о недостатке рабочих мест, проблеме занятости женщин, жен рыбаков, военнослужащих. О пенсиях северянам, не меняющим места жительства после выхода на пенсию и остающимся жить на Севере. О моральной и материальной ответственности родителей, отказывающихся от новорожденных детей и оставляющих их на произвол судьбы, на попечение детских домов. Это — проблема в Мурманске, как и во многих других портовых городах. О качестве питания в детских домах, обеспеченности домов ребенка и школ-интернатов транспортом. О состоянии сферы быта, об экологии в Мончегорске. Говорили об участии мурманчанок в работе Фонда культуры, в развитии культурных связей с жителями соседних, Скандинавских стран. И мне приятно, что в подвижке, в решении некоторых «женских» проблем региона есть сегодня, пусть маленькая, но и моя доля, мое участие.

С председателем Мурманского облсовета по работе среди женщин Маргаритой Михайловной Молодцовой мы готовили записку по самым острым социальным проблемам и передали эту записку в ЦК КПСС и Совет Министров СССР. Некоторые предложения женсоветов Мурманска и соображения, которые готовили партийные, советские организации Мурманска — по проблемам женщин-северянок, детей, престарелых — мы адресовали в Президиум Верховного Совета СССР, в Комитет советских женщин, в Детский фонд. Были общие решения по итогам поездки Михаила Сергеевича, они затронули целый комплекс проблем — наши предложения тоже вошли в них.

Конечно, не во всем, с чем я сталкиваюсь, о чем слышу, о чем пишут и просят меня люди, я могу помочь. И хотя болит душа, хотя я, поверьте, очень хотела бы помочь каждому, но есть реалии жизни и, как известно, нет всемогущих людей. Труднее всего с тем, что касается жилья, тяжелых заболеваний, судьбы инвалидов, одиноких, престарелых людей.

За эти годы я услышала немало добрых слов и по своему адресу. У меня тоже появились свои сторонники, свои союзники и друзья — и на Родине, и за рубежом, а в США даже есть общество друзей Раисы Максимовны. Я благодарна им всем, моим далеким и близким друзьям, за их поддержку, за их добрые чувства и добрые слова. Написанные и подаренные мне картины, книги, стихи, песни, рисунки — что может быть дороже этого душевного всплеска? А слова — простые, искренние и доверительные: «С уважением к Вам и благодарностью за мужество и достойнейшее представление женщин нашей страны перед всем миром. Тищенко К., Кривой Рог».

Перебираю совсем свежую почту: «Дорогая Раиса Максимовна! Поздравляю Вас с праздником 8 Марта. Желаю Вам сибирского здоровья, кавказского долголетия, мира и любви Вашей семье, конечно, терпения. Я понимаю, как трудно быть женой Президента, но все будет хорошо. Молюсь за Вас, жду Вашего звонка. Очень много нужно сказать. С уважением Мухарамова Раиса Алексеевна, Ашхабад». Из Ивано-Франковска — от семьи участника Великой Отечественной войны. Поздравляют с 8 Марта. «В этот прекрасный день дарим Вам миллион белых подснежников»...

Письмо из США — от Глории Хаттен Сапп, штат Джорджия. «Уважаемая госпожа Горбачева! Я сидела дома, смотрела и слушала по телевидению Ваше первое выступление, обращенное к студентам Уэлсли-колледжа и широкой аудитории Соединенных Штатов Америки. Я не знаю, как к Вам относятся граждане Советского Союза. Надеюсь, что с огромным уважением, которое Вы заслуживаете. Ваши слова вселяли надежду, манеры были грациозны. Все Вами сказанное нашло понимание у тысяч наших граждан. Ваше выступление способствовало сокращению пропасти, разделяющей наши народы. Пропасти, которая сокращается день ото дня. Я желаю Вам, Вашему супругу и вашей стране победы над трудностями, с которыми Вы сталкиваетесь. Я благодарю Вас за все то, что Вы сделали для народов нашей планеты. С огромным уважением Глория Хаттен Сапп».

Впрочем, еще одно письмо зачитаю полностью. «Уважаемая Раиса Максимовна, здравствуйте! Не знаю, дойдет ли до Вас это письмо и стоило ли мне его писать. Но очень, Вы мне поверьте, очень хочется сказать Вам добрые слова. Откровенно говоря, когда еще только Михаил Сергеевич стал совершать поездки по нашей стране и Вы присутствовали отнюдь не в туристических, а действительно рабочих поездках, меня это раздражало. А несколько позже, после первых Ваших поездок я поняла, что для Вас это тоже труд, а не развлечение. И не просто работа, а работа нелегкая. Это — и большая общественная работа, и моральная нагрузка. Это — когда независимо от настроения и самочувствия Вы должны улыбаться журналистам и людям, окружающим Вас. Это — когда Вы должны знать все, о чем говорят, и говорить с людьми, отвечать на их вопросы не поверхностно, лишь бы что-то и как—то ответить, а намного глубже, знать все их проблемы и отвечать на все их вопросы. Это и Ваше умение скромно, но в то же время со вкусом и модно одеваться. Это и умение чисто по-женски располагать к себе людей. На мой взгляд, быть женой Генерального секретаря очень нелегко, когда на Вас смотрят не только как на женщину вообще, а именно как на жену Михаила Сергеевича. Воистину это тяжело! Письмо пишу после просмотра программы «Время», в которой было показано Ваше пребывание в Югославии. И, честное слово, когда я видела Вас на экране, я испытывала чувство гордости за Вас, за Михаила Сергеевича, за советских людей, за свою страну. Возможно, письмо мое путаное и не все в нем Вам будет понятно. Я просто хочу, чтобы Вы поняли мое доброе и самое хорошее отношение к Вам... Гуцал Лариса, 28 лет».

«Раиса, Вас зовут именно так — без титулов и прилагательных. Мы любим Вас за Ваше умение скромно, мягко и умно, но одновременно — с любовью — быть рядом с господином Президентом. Уверенная, спокойная, ясная. Вы идете, сея весну, которая уже дает всходы цветов свободы, цветов радостей. Пусть Вам и дальше не изменят силы на этом пути. Спасибо. Сестра Анна Лонеро. Неаполь».

— Ну, это уже не проза, а поэзия...

— Я глубоко признательна пяти миллионам читателей английского журнала «Уименз оун», выбравших меня «женщиной года» и присудивших в 1987 году приз за международную деятельность. Признательна международному фонду «Вместе за мир» и его председателю г-же М. Фанфани за присуждение премии «Женщины за мир». До глубины сердца трогает меня, когда узнаю, что, скажем, семья г-на Ривьелло в Италии, семья г-на Модзелевски в США, семья г-на Режина в Бразилии, семья Димовых в Болгарии назвали своих дочерей моим именем. А польская фирма «Ви-трофлора», ее владельцы супруги Анна и Кароль Павляк вывели сорт прекрасных, удивительных гербер и назвали их «Раиса». Мое имя фирма ФРГ «Огилви энд Мэйзер Фокас» присвоила только что выведенному ею сорту роз.

Я, поверьте, вовсе не падка на подобные знаки внимания. Не жажду всеобщего обожания. Но так уж устроено человеческое сердце: чью-то доброту, чье-то расположение оно слышит, угадывает безошибочно. Это — его наилучшая питательная среда. Оно моментально откликается на добро добром.

Вспоминаю Сицилию, Мессину, город Линц в окрестностях Бонна, Миннеаполис. Навсегда сохраню в душе благодарность всем, кто в те памятные дни вышел пожать мне руку, через меня выразить доверие и признательность моей стране, моему народу, моему мужу.

— И все же не случайно у нас, русских, есть и такая поговорка: на весь мир не будешь мил. А бывает и так, что «мир» оказывается благосклоннее, чем «дом»...

— Бывает... За эти годы слышала я, конечно, и другое. Что «претендую на какую-то особую роль», что «вмешиваюсь не в свои дела», что я — «тайное оружие Кремля», что — «царица», «Жозефина» и т. д., и т. п.

Думаю, Георгий Владимирович, не столько моя индивидуальность и не только многообразие человеческого мышления, подходов, оценок определяют эту противоречивость суждений. На мой взгляд, главным образом имеют значение другие обстоятельства. Возможно, прежде всего — сам факт моего открытого общественного появления.

Суть в том, что понятие «жена руководителя партии, страны» стало у нас весьма абстрактным, ни о чем не говорящим. И дело здесь не просто в супруге руководителя государства, как таковой. Мне кажется, это глубже. Речь об отношении к женщине вообще. Женщине-жене, к женщине-матери — особенно. Об их положении в нашем обществе. Мы говорили уже с Вами, что, немало сделав для женщин и детей, страна так и не смогла создать необходимых условий для реализации фактического равенства советской женщины. Для полноправного утверждения ее человеческого достоинства. К тому же произошло понижение, «уценка» в общественном сознании и общественном мнении роли семьи. А вместе с тем — обесценение и принижение роли женщины-матери, женщины-жены и — не торопитесь с выводами — мужчины-отца. Да-да, принижение роли женщины неизбежно «уценило» и значение мужчины в семье. Это взаимосвязанные вещи. Характерная мелочь: помню, еще в моем детстве все праздники, все торжества — общественные и семейные — семья отмечала вместе. Отец с матерью в гости шли — вместе, в клуб, на официальные торжества и мероприятия — вместе.

Не исключительной, а вполне естественной была, скажем, такая ситуация. У отца на работе торжественное собрание. В числе других передовиков и ему вручают грамоту или премию. Мать — тут же, в зале, вместе с другими женами сослуживцев отца. А через некоторое время, когда «торжественная часть» заканчивается, на той самой дощатой сцене, где только что вручали отцу почетную грамоту и жали руку, появляюсь — вместе со своими одноклассниками — и я. Концерт. Поем, пляшем перед ударниками, строим гимнастическую пирамиду... И я знаю, что самые благодарные, самые пристальные, самые «переживающие» мои зрители — отец с матерью, сидящие бок о бок где-нибудь в первых рядах. Всей семьей мы выезжали на пикник, на маевку — даже транспорт тогда выделяли, чтобы вся семья могла участвовать в том или ином событии, обязательно с детьми.

Сейчас же, Вы знаете, сослуживцы и коллеги, как правило, на работе отмечают дни рождения — без жен и мужей. Праздники — тоже без приглашения жены или, соответственно, мужа. Даже поход коллективный в театр — по принципу принадлежности к трудовому коллективу. «Билеты по числу членов профсоюза! » — кому не знакома эта сакраментальная фраза? В отпуск, на отдых тоже стало модно поодиночке. Опять же путевки на всю семью — проблема. Много ли у нас семейных пансионатов, домов отдыха? Практически нет. Мы не думали об этом. Считали, что строим нечто большее, чем семью.

Кстати, только в нашей стране да еще в нескольких странах из нашего былого окружения на государственных приемах, обедах — без жен, без супруга. А я считаю, пусть бы этих приемов было меньше, но все-таки лучше, достойнее — не поодиночке, а так, как принято в цивилизованном мире. А когда высокопоставленное должностное лицо на сессии Верховного Совета РСФСР на глазах у 300-миллионной телеаудитории страны оскорбляет свою коллегу-женщину? Чью-то жену, мать. Когда же его попросили извиниться, человек сделал вид, что не знает за что...

И материально, и нравственно мы обесценили домашний и семейный труд женщины. Стало не только непристижно, но и почти «неприлично» гордиться женой-домохозяйкой или представлять обществу в таком качестве свою спутницу жизни. Тут я вновь и вновь вспоминаю свою маму. Да, она тоже домохозяйка. Но ведь она вырастила троих детей — что может быть «государственнее» этого труда! Дала всем детям, повторяю, отличное образование — и все на скромные доходы нашего отца. А чтобы «выкрутиться» в таких условиях, нужно было и трудолюбие, и даже, простите, талант. Ее руки, на которых так много держалось, были не просто трудолюбивы, но и талантливы. Шила, перешивала, перелицовывала, готовила, обстирывала, убирала, выращивала огород, ухаживала за коровой и птицей, лечила детвору, экономила копейку — а это тоже талант, и еще какой!.. Душевная, деятельная должность — вести дом, семью. Как жаль, что мы ее обесценили!

И только ли домохозяйкой не принято сейчас хвалиться? Думаю, положение женщины, семьи в государстве и обществе — наша общая забота. Где-то я совсем недавно прочитала: будет счастлива женщина — будет счастливо и все общество. Все сразу, конечно, не бывают счастливы, и все же мысль весьма любопытная.

Меня занимает еще одно наблюдение Вслед за принижением «домашней» роли отца, матери, жены — впрочем, может быть и одновременно — какие-то необратимые процессы стали происходить и с самим понятием «дома».

— Что Вы имеете в виду?

— Поясню. Стала теряться, охладевать когда-то столь характерная для всех людей приверженность родному гнезду. «Казенное» жилье стало предпочитаться своему, нажитому не одним поколением, родному. Я говорю не только о заброшенных, выстывающих по всей стране родительских очагах. Перебираясь с одной квартиры на другую — из коммуналки в «малогабаритку», из «малогабаритки» в конце концов в более приличную — и получая каждую из них с боем, с великим трудом, мы поневоле становимся энтузиастами «обмена». Процесса. Не успеваем прикипеть душой к чему-либо. Не успеваем согреть, «насидеть» то или иное место — уже надо «расширяться» или «разбегаться». Может, поэтому и не бережем, не дорожим особо ни казенными квартирами, ни домами, не дрожим над ними, как дрожали бы над своими? Вечные временщики, постояльцы...

Во время встречи Михаила Сергеевича с Джорджем Бушем на о. Мальта я побывала в одной мальтийской молодой семье. Молодожены, обаятельные, приветливые. Детей пока нет. Но в квартире уже есть детская комната — они ее уже и обставляют потихоньку. Квартира — сразу трехкомнатная. Купили в кредит, в рассрочку, с помощью родителей. Сразу купили квартиру «навырост», надолго и даже — не на одно поколение. Так и закладывается родовое гнездо! Лепится, как лепят его ласточки. Мы, конечно, не Мальта. Другие масштабы, в том числе и прорех, нехваток. Нельзя покамест — даже за деньги — каждой молодой семье дать возможность поселиться вот так, просторно, надолго, с заглядом в завтрашний день. Но что-то уже можно делать и сегодня! Если человек живет в доме, в котором жили его отец и мать, у него другое восприятие и этих стен, и не только стен. Он устойчивее к жизни, он более укоренен в ней, что ли. Дом ведь — не только стены, но и что-то неизреченное, сокровенное.

Опять вспоминаю свою маму. Я Вам уже говорила, что насиженного места у нас тоже не было: без конца переезжали «хвостиком» вслед за отцом-железнодорожником, без конца меняли жилье. Но куда бы ни ехали, ни перебирались, мать как нечто заветное, живое упрямо возила с собою с места на место старенький буфет. Куда бы ни приехали, поставит буфет — и уже дом. Уже — свое. Какое-никакое, а гнездо. На душе теплее и не так бесприютно. Так и не расставалась с ним. Он связывал и ее, и всех нас с теми, кто был, кто составлял наш дом.

— В то, о чем я Вам сейчас скажу, трудно поверить, но это так перекликается с Вашим рассказом! В Буживале, у Тургенева, мне посчастливилось побывать вместе с Вами. И знаете, что меня поразило больше всего? Я помню, что у моей матери был шкаф темного, если не ошибаюсь, чинарного дерева. Шкаф, горка, полочки — ни единого гвоздика. Он достался ей от ее матери, а той — тоже от матери. Это была, как я теперь понимаю, самая дорогая вещь в нашем доме. Он, конечно, уже рассыпался, но дерево было легким, выспевшим, ароматным. Я любил совать нос в шкаф: не только в поисках чего-то лакомого, но и просто — понюхать сам его воздух, пряный, вкусный и загадочный. Но мать умерла, и я, несмышленый, пытался из антресолей шкафа сделать санки. Пилил — дерево не пилилось, сбивал гвоздями — оно кололось. В общем, сгубил антресоли. А затем дом продали, нас, детей, отправили по детским домам и интернатам, вещи тоже продали или растеряли. Пропал и шкаф. Все пропало. Одна ветхая льняная скатерть осталась, докочевала до сего дня в память о матери. А я с годами стал почему-то все чаще и больнее вспоминать этот самый шкаф — может, потому, что виноват перед ним. Для меня он действительно «глубокоуважаемый» — как в вишневом саде». Ностальгия бывает и по вещам. И вот захожу тридцать лет спустя в дом-музей И. С. Тургенева, и знаете, что первым бросается мне в глаза?

— Догадываюсь.

— Да, старинный шкаф темного дерева, как мне показалось, точь-в-точь такой, какой был когда-то у моей покойной матери, в моем отчем доме! Я был потрясен и почти всю экскурсию простоял возле него. Хотелось открыть дверцу, засунуть голову в его пряные недра и понюхать.

— Надо было так и сделать! — у музея, помнится, очень гостеприимные, простые хозяева... А вообще я Вас вполне понимаю. Чувство дома — его нельзя утрачивать, это опасно. Его надо возрождать всем нам и в каждом. Это тоже путь к основательности, ускорению, стабильности и в каждой конкретной человеческой душе, и в обществе. Мой дом не просто моя крепость, а мой мир, моя галактика. Так считаю я. И еще надо с детства не отбивать у ребятишек охоту к труду всякими там формальными «уроками труда», которые чаще всего учат их лишь умению изворотливо уходить от любой постылой трудовой повинности, а дать им вволю трудиться самим: где захотят и где не вредно их здоровью. Лучше всего — в том же собственном доме, саду, огороде...

— А сейчас многие просто мечтают об этом — о собственном доме и саде-огороде. И взрослые, и дети — мои в том числе. Это, похоже, имеет глобальный характер. В Америке наступивший бум индивидуального строительства, садоводства связывают с тем, что в активную деловую жизнь пришли люди рождения послевоенных лет. Поколение «бэби-бума» и его дети. Думаю, что и к нам это имеет прямое отношение. Я лично верю и крепко надеюсь на свое поколение — хотелось бы, чтобы это было поколение не тех, кому, & ечего терять», а — социалистических собственников.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒