НИКИТА 22.30. НИКИТА 22.37

*НИКИТА* 22. 30

MAT’ HOT’ POGELEJ! ONA NA GRANE!

А откуда она знает, что мне уже позвонили? Откуда знает, что я не выдал?

Бред! Бред!

Всему есть свое объяснение. Может, Лика глядит сейчас из вон того шкафа? Или раздобыла гденибудь подслушивающее устройство, с нее станется. Эта зараза пытается заставить меня поверить в нереальное. Она же знает меня как облупленного. Она отлично чувствует, когда и на каких разворотах моего мыслительного процесса внести тень, чтобы моя собственная логика вывела мой собственный разум к ее, ликиной, истине. Нет, дорогая, в этот раз так легко не получится. Давай, давай поиграем, Анжелика!

*LIKA* 22. 34 это этот мужик ее не пожалел. ой как не пожалел.

*НИКИТА* 22. 37

NU HOROSHO. KTO JE UBIJCA? MOJET SRAZU UKAJESH’ PARAMETRI, CHTOB MI NACHALI POISKI. A ZA ODNO I MOTIVI PRISTUPLENIYA!!!

*LIKA* 22. 38

кто он и где – не моя забота. на то есть милиция, мама, отчим, ты, накрайняк. прости, у меня другие дела. а мотивы вы скоро увидите...

Другие дела! Ты накрайняк! Дрянь какая!

Запиликал домофон.

– Да. Выхожу, – буркнул я в трубку, обуваясь. Затем, одной рукой открывая дверь, снял с вешалки куртку. По-привычке похлопал себя по карманам – все ли необходимое взял. Да мне ничего не нужно в этой глупой поездке! Замкнул дверь, накинул куртку. Мобильный на столе! Гадство!

До Красногорска добрались быстро. Я даже не уснул, сидя на заднем сиденье старенькой «волги». Хотя моментально отключаюсь в автобусах, электричках, маршрутках, стоит занять неподвижное положение. Особенно после таких бессонных ночей, как сегодня. Просидел ее за ноутбуком, кропая статью. Эта работа высасывает из меня соки! Из-за нее же у меня полная клоака с учебой. Ой, чувствую, вышибут меня из универа, несмотря на четвертый курс! Да е-мое, как же неудобно в этом драндулете – сидишь, как на каменной плите, в лопатки врезается короткая спинка, а по коленкам долбит металлический корпус переднего сиденья! Еще изрядно несет бензином.

Наш план был до примитивности прост: прямиком в хозяйство, а затем сунуться в местные милицию и больницу. О морге пока не думали, но я думаю, он всегда подразумевается третьим в списке. Наверняка мать Лики при одной мысли о нем лишилась четырех годов жизни да поседела на треть головы.

Я был им практически не нужен – балласт. Единственное, чем пригодился, – указал дорогу к свиноферме, приходилось тут бывать за компанию с Ликой. Учеба в ветеринарной академии вещь беспощадная. Каждый год практика, минимум на месяц в животноводческом хозяйстве, среди антисанитарии, отвратительных болезней, трупов и прочего дерьма, как в прямом, так и в переносном смысле. Не, мне однозначно повезло с моим журфаком.

На пропускном пункте Лику не видели. Вообще, такую девочку ждали, но она так и не явилась, заставив главного бухгалтера пробыть на работе полтора лишних часа. Родители взглянули на меня.

– Она писала, что уже в Красногорске. – я принял оборонительную позицию. Вот бы вы увидели переписку, в которой через слово маячит «я умерла». Хотя чего я ее прикрываю, может, ввести их в курс дела!

Посмотрите, как она мучает людей. Вон – до трясущихся пальцев, до теней под глазами. И все, чтобы я спекся. Или Лика ведет две игры сразу? Какой в таком случае эксперимент она проводит над родителями? Возможно, я за то и люблю это чудовище, что она каждую последующую секунду представляет из себя что-то новое, обладает экстраординарным умом и постоянно держит меня в напряжении.

Снимаю шляпу, так серьезно зацепить такого непостоянного человека, как я! Не думайте, что это выпирает мое разбухшее самолюбие. Просто в моей жизни было тысяча и одно увлечение. Я очень быстро загораюсь, не успеваю окунуться с головой, как затухаю. Считаю это своим недостатком. Мне кажется, если бы не это качество, я бы уже очень далеко ушел.

Я перепробовал множество видов спорта: начиная с плаванья, заканчивая трюками на скейте. Даже дзюдо было, скалодром, парашютные прыжки, походы в пещеры, пробежки по тоннелю метро и мост и эластичный канат, с непродуманным креплением через пах.

Какую музыку я только не слушал, начиная со стандартного подросткового техно-хауса, заканчивая неизвестными исполнителями.

Я разменивал одну компанию на другую.

Я могу с утра добыть дедов старенький «Зенит» и ч-б пленку, чтоб весь день делать фотографии прохожих, а через час клясться, что нет ничего веселее игры в твистер, когда число участников переваливает за три. Могу слезно орать песню в караоке из репертуара радио шансон с кучей доходяг, которые когда напьются начинают монолог «вот было время... » А после закрыться на неотапливаемом чердаке отцовского особняка и гонять шары по бильярдному столу, в немом одиночестве, выкуривая сигарету за сигаретой, рядом с надписью «не курить». Могу поклясться, что всей душой люблю мир таким, какой он есть, а через десять минут послать все от той же души босса и вылететь с хорошо оплачиваемой работы.

Иногда задумываясь, что же присутствовало в моей жизни от начала и до конца, прихожу к выводу, что даже родители разделили ее на эры. Вначале идолом был отец. Мать я почти не помню в то время, разве что зареванные глаза на разбитом лице. В мои десять лет папа завел себе новую семью, с другим маленьким сыном. А я возвел на престол мать. И должен сказать, мудрее царя и выносливей рыцаря я не встречал ни в одной из книг. Слез ее я больше не видел. Аккуратный макияж, деловая юбка ниже колен, коротко стриженные волосы, золотой крестик между ключицами. Она вытянула меня, брата и бабушку в приличную жизнь. Но теперь и она исчезла. Ушла жить к своему мужчине, воспитывать его дочь-подростка, заменяя той умершую мать. А мы с Женькой уже с год сами управляемся с хозяйством, поделив квартиру надвое непереступаемой чертой. Сироты. Да нет, грех жаловаться – не маленькие. С братом мне тоже очень повезло, в детстве получал тумаки да подставы, а сейчас безразличный взгляд и просьбы сделать звук потише да писать сидя на унитазе, если аккуратности нет. Наверно, дело в большой разнице возрастов – шесть лет.

Нет, конечно, я все сейчас утрирую. Мама часто заезжает к нам, наготавливает еды на несколько дней, отдает необходимые по ее мнению распоряжения и даже периодически вытаскивает нас с Женькой в музей, кино, кафе. Дом отца всегда для меня открыт, и он сам даже может оторваться от чтения газет, чтоб поприветствовать меня, а в порыве бурной радости даже похлопать по спине. Может, поэтому я пытаюсь стать журналистом, чтобы папа хоть несколько минут в неделю смотрел на мир сквозь призму моего мировоззрения.

Вернемся к Лике. Почему-то она держится рядом дольше всего остального. Появилась она, как невыносимая девчонка, которую хочется взять да оттаскать за хвостики, так чтоб выла и бежала к мамочке. Да вот только во время драк она не выдавала ни звука и зачастую даже не удавалось подступиться к ней, от чего выл и лез на стену я.

Затем она переросла в довольно интересную женскую особь, и мои мысли, и так несвободные от нее, забились ею до отказа. Не скажу, чтобы она была самой красивой девушкой во дворе, неееет, но явно признанной лучшей. Возле нее был рой поклонников и муравейник подружек. Бывало, она заводила себе любимчиков, которых затем резко меняла.

Помню, как я в подростковом гормональном ударе распустил перед Ликой павлиние перья и наткнулся на такую изворотливую, мерзкую, как дождевой червяк, хитрость, даже сейчас передергивает. Но ее манера говорить, кошачьи движения, забавные детские, что ли, выходки. Ее длинная шея. Плоский живот. Эта молочно-голубая кофточка, постоянно сползающая с худеньких плеч. Остренькие уголки губ, постоянно живых, сложенных так, сложенных эдак, растянутых в улыбке или дрогнувших невзначай. И над всем этим как царица надменно вздернутая левая бровь. Как тут не сойти с ума? И я рехнулся! Я бросился в любовь, как в омут.

Я готов был тонуть.

Она чуяла это. И играла. У нее отвратительно громкий смех. Помню, что в порывах бешенства еле сдерживался, чтоб не прижать ее к стенке и не обшарить все, что хотел, грубо задирая одежду. Она говорила «нет», а глазами спрашивала «осмелишься ли? хватит силенок? давай! давай же! » И я бился, больше и больше запутываясь, как бьется муха в паучьей сети. Самое страшное, что я был такой не один. Скорее всего среди Ликиных знакомых не было ни одной мужской особи, прошедшей половое созревание, которая бы не попробовала подступиться к ней. А она жонглировала ими всеми, кем-то дольше, кем-то меньше, кем-то ровно уверено, кем-то неуклюже роняя. Так же она поступала с подругами. Раз поняв это, я навсегда вывалился из кокона ее чар. Подобного отвращения к себе я еще никогда не испытывал. Как долго я варился в этом! Булькал, разваливался, пускал сок.

Настолько мне опротивело мое дворовое окружение, что какое-то время, вместо вечерних посиделок со своими я часами бродил по улицам Реутова, слушая плеер и безнадежно пытаясь заблудиться.

Лика практически не заметила того, что я ее покинул, ну, или просто не позволила себе такие мелочи замечать. Нельзя было такой паучихе допустить, чтобы хоть кто-нибудь уловил ее огорчение по поводу очередного сорвавшегося с крючка. Как я сейчас отчетливо видел, КТО она и ЧТО вокруг нее. Проходя мимо, удивлялся порой, как играет в ней азарт новой интрижки или торжество очередной победы. А еще пару раз замечал, как она непонятно улыбалась, поджимая губы, когда проигрывала. Это могло длиться долго, а потом неожиданно, махом, вся прежняя Лика с новой силой просыпалась в ней. Иногда мне казалось, что вот-вот она вскочит и убежит из всей этой кутерьмы, двигателем которой сама являлась. Возможно, именно это она и делала, пропадая на целые недели неизвестно куда. Правда, ходили слухи, что эти недели Лика проводит у бабушки, куда ее отправляли родители.

Вот так шатаясь по городу я и познакомился с Котькой. Он сидел на спинке скамейки с гитарой в руках. Я вытащил наушник и немного сбавил шаг, чтобы подслушать, что он там бренчит. Котька окликнул меня и попросил сигарету. Я протянул ему открытую пачку и сел рядом. Он сыграл мне «Я солдат», затем что-то итальянское, затем «Ольгу», а потом ударил по классике и исполнил «Группу крови». И протянул гитару мне. Я взял. Играть я не умел, но хотелось мочи нет! Поэтому я пробренчал какую-то импровизированную ерунду с абсолютно сосредоточенным видом. Котька весело рассмеялся, запрокинув голову, как мальчишка. С тех пор я умею играть две песни. «Группу крови», конечно, и «Просто тень», которую Котька по моей просьбе сам подбирал на струнах, слушая эту песню на моем плеере.

Где теперь Котька? Как он? Кто он? Я, как обычно, даже не знаю дальнейшей судьбы своих лучших некогда друзей. После знакомства мы встречались с ним каждый день на протяжении четырех месяцев – апрель, май, июнь, июль. А потом я сменил компанию, интересы, видите ли, изменились. Помню, как он всего через пару дней общения притащил меня в свою стайку. Все ребята в ней были отличные. Странно, их Котька знал с самого детства, но никто из них на тот момент не занимал в его сердце такого почетного места, которое отводилось мне. Он както пошутил, что наши с ним отношения похожи на любовь с первого взгляда. И действительно, мы зачастую предпочитали общество друг друга, чем нашу шумную, дурачащуюся тусовку. Но бывало, особенно долгими летними вечерами, мы оставались со всеми, занимая центральное место в общем веселье. Я люблю вспоминать то время, очень теплое оно и будоражащее. Мне нравились девчонки нашей компании. Они были не как Лика, поэтому мне было уютно в их присутствии. Меня поражали простота и экстравертность некоторых из них, смелость или даже задиристость других, природное обаяние третьих. Но интерес к любой из них быстро затухал, потому что они были одними и теми же изо дня в день. Каждая из них словно выбрала свое амплуа и не смела сунуться в чужое. Их мимика, фразы были похожи на любимую одежду, которую одеваешь чаще другой, а то и вообще не вылезаешь. Скучно от этого.

Вот только одна девчонка оставалась мной не раскушена. Мы редко сталкивались, поскольку она, как и я, нечасто оставалась на весь вечер. Сначала я подумал, что она из скромниц, которые до дурноты пугаются столпотворения сверстников, бесед, шуточек, может, издевок. Из тех, кто краснеет, столкнувшись с неприветливым взглядом, и бледнеет, стол кнув шись с приветливым.

Но нет, постепенно я понял, что сюда она приходит с большим удовольствием, просто времени у нее свободного мало, занимается, наверно, какимнибудь спортом, может, языком или чем там убиваются девчонки в целях саморазвития, родители, наверно, у нее не сахар. Она явно отдыхает с нами от души, хоть и ведет себя очень тихо и невзрачно. Больше всего меня бесило то, что я видел ее только издалека. Я немного близорук. Я просто уверен, что вглядись я в нее потщательней, сразу бы узнал, что она представляет из себя. Одно могу сказать точно, внешне она была никакой. Эта кепка на голове, извечный хвостик, пацанские джинсы на ремне и, наверно, полное отсутствие макияжа. Вот только майка на ней сидела классно. И с этим я ничего поделать не мог! Именно поэтому мне необходимо было, черт подери, разобраться в ней!

Понятно, наверно, почему, увидев ее снова, сидящую в самом темном углу, я решил, что не уйду домой, покуда не поговорю с ней. Я сидел и обдумывал, как бы подобраться поближе, потому что все, что я улавливал со своего места, это ее приглушенный голос, теряющийся в звонких трелях собеседницы. И иногда ее смех. И это было странно… смех ее был неминуемо заразительный – я безудержно улыбался на него. Всей кожей я чувствовал потенциал этой девочки. Да она могла покорить сердца всех присутствующих, если бы раскрылась. Почему она этого не делает? Неуверенность в себе? Чушь! Двигается слишком непринужденно для такого человека. Она само спокойствие… умиротворение… созидание, блин! Создается впечатление, что она отдыхает здесь от чего-то более шумного и более динамичного. Как моя мама иногда, когда сидит завернувшись в плед на любимом диване и слушает с ласковой улыбкой мой возбужденный монолог. Я излагаю ей весь прожитый, перенасыщенный событиями день, а она прикрывает глаза, с удовольствием осознавая, что в сложившейся ситуации необязательно отвечать, думать и тем более возвращаться, хотя бы в мыслях, к своему прожитому дню.

Мне стало вдвойне интересно! Я отошел, будто бы справить нужду. А вернувшись, встал прямо за ней. Аж потом обдало! Ее шея! Я кинул взгляд через ее плечо на ладони – ее пальцы! Я утер лоб и на трясущихся коленях присел под дерево напротив нее.

Да точно.

Однозначно.

Это Лика.

И одновременно совершенно не Лика.

Абсолютно другая мимика, другие жесты и чужой грудной голос, теперь я слышал только его. Насколько поставленная дикция, словно точки – согласные и плавный рокот – гласные. Я недоумевал! Даже встал! Какие у нее спокойные, баюкающие глаза. Катастрофически не она!

Я, наверно, сильно привлекал внимание, потому что все уставились на меня. В ответ я глупо улыбнулся и продолжил пялиться на Лику, как привороженный. И тут она подняла глаза. И я понял, что Лика давно знает, что я – это я, давно готова к тому, что я опознаю ее, и ни капельки не беспокоится по этому поводу.

Мне разом полегчало. Дошло до меня, что от меня не требуется тыкать в нее пальцем и кричать: «Да это же Лика! » – или навязчиво сверлить ее взглядом, мол, я-то знаю, кто ты на самом деле. Потому что я не знаю, какая из двух Лик настоящая, а какая маска. Может, она и тут и там играет, а может и то и это истинно она.

Я расслабился и втерся в какую-то беседу. Все пошло, как обычно. Стандартные посиделки за полночь. Иногда я поглядывал на Лику. Поначалу появлялось то чувство, которое она всегда во мне вызывает – ощущение того, что я погибаю. Что я попал! Но потом оно смягчилось, отдалилось, и я понял, что в этой ситуации нет безнадежности. Что все в моих руках. И что эта девчонка вполне может стать моей. До нее не надо так же долго тянуться, как до Луны. О нее не обожжешься, как о Солнце. Я стрельнул сигарет и пошел на фиг оттуда, пройтись, покурить.

У бабушки, называется, гостит!

Какая ты, Лика? И как ты научилась быть такой разной? Мне было дурно. Не может существовать такого человека! Но ты существуешь и как же мне с тобой поступить, Лик? Может, это твоя сестра-близняшка! Бред – а-ля мексиканский сериал!

Та Лика недоступна, я должен забыть о ней, чтоб не мучатся. Эта Лика, как чистый лист, можно попытаться завоевать. Дорога открыта! Мне оченьочень хочется пройти ее до конца. И сделать эту чертову девчонку наконец своей! Вдруг правила, по которым ты играешь, тут не позволят тебе меня отшить! Но как мне решиться на такое, будучи отвергнутым тобой же. А вдруг ты там отказываешься от всех, даже от тех, кому симпатизируешь, а тут такой преграды нет. А вдруг я размечтавшийся дурак. И ты просто скажешь: «Слушай, парень, я же тебе уже говорила…» ЫЫЫЫЫЫЫМ! Как быть? Что же мне делать, Лик?

Когда я вернулся, компания поредела. Остались только самые заядлые полуночники и те, кого дома ничего не ждет, такие, как я. Еще издалека я заметил ее майку в зелено-фиолетовую полоску. Даже не знаю, радость я испытал или страх. Ощущение, похожее на укол тонкой ледяной иголки в низ живота, я даже стряхнул мурашек. Надо же, они развели костер. В этом дворе, кстати, не запрещается это делать, если потом все за собой убрать.

Котька рассказывал свеженькую байку. Остальные лениво слушали. Две парочки, трое парней и Лика. Как легко определить о сроке жизни отношений двух людей, просто глядя на то, как их тела располагаются друг относительно друга. Одна парочка была свежей, чуть ли не сегодняшней. Девчонка осторожно, явно неудобно сидела у мальчишки на коленях, а он ни на секунду не расцеплял рук, боясь выпустить ее. Вторая пара явно имела более длительный стаж. Девчонка очень уютно устроилась у дерева и привычным движением запустила руку в шевелюру своего избранника, свернувшегося в три погибели, чтобы положить ей голову на колени.

Лика сидела на бревне с Котькиной гитарой, изо всех сил стараясь зажать пальцами аккорд G. Госссподи! Я думал, она более гибкая! И куда смотрит Котька?! Он же сидит рядом! Я подошел и помог ей сложить пальцы. Вот просто взял и так сделал! Она сконфуженно улыбнулась. Не, неужели она ТАК улыбнулась? Я думал, стервозинам, как она, неподвластна такая вещь.

Лика несколько раз пробренчала аккорд, а затем зажала A, C, F. Боже!!! Котька ей что, «Звезду по имени Солнце» показал...

Белый снег, Серый лед...

Я не выдержу! Оскомину набило. Лучше уж «Группа крови».

– Не, ты че, не мог девушке более интересную песню подсунуть?! – прервал я почти грубо Котьку.

Он, запнувшись на полуфразе, немного растерялся, затем по его лицу проползло раздражение. Понимаю, неприятно.

– Слушай, ну покажи ты ей эту свою песню… – Котька пощелкал пальцами, пытаясь не выдать за название какую-нибудь из строчек.

– Про тень, блин, ты ведь ее виртуозно играешь.

Я улыбнулся ему. Он молодчина. Удержался от «ту единственную песню, которую ты играешь». И тут же погряз в очередном эпизоде своего рассказа. Лика подняла на меня глаза, мол, внемлю, учитель.

Меня наверно так разнесло от важности.

– Я умею только по нотам, – заявил я.

– Это сложней? – Лика.

– Для тебя легче, не придется так далеко тянуть пальцы.

Ну, черт! Ну, не мог удержаться от колкости! Она достойно это снесла, даже бровь не прыгнула вверх, как это обычно у нее выходит, протянула мне гитару.

– Нет, держи сама. Я и так покажу.

И объяснил все на словах. Ей никак не удавалось запомнить больше полутора строк. Она дергала нужные струны, но зажимала не те, не так, не вовремя. Я сел перед ней на колени, велел работать только правой рукой. И стал сам зажимать струны. Никогда с такой позиции не играл на гитаре, скорее это похоже на клавишные. До сих пор горжусь собой за то, что смог такое проделать. Даже Котька в какойто момент напряженно прищурился. Расслабься, парень, просто это единственная песня, которую я знаю, поэтому я знаю ее со всех сторон.

Мы сыграли таким макаром несколько строк, а потом она остановилась и скомандовала:

– Заново!

Я начал. Она положила свои пальцы поверх моих. И успевала их переставлять следом. Плотно зажимая меня между грифом и своей влажной кожей. Это было настолько удивительно, что я сбился с ритма. Она рассмеялась, обнажая ровные остренькие зубки.

– Ладно, давай медленнее, – добавила, давясь улыбкой.

Не встречал я никогда такой девушки! И… небо свидетель, я влюбился в нее сильнее, чем в… Лику.

Что было дальше? Что было дальше!

Мы начали встречаться, там, в Котькиной компании – так, как будто там мы и познакомились впервые. Каждый день я мчался туда. И каждый день останавливался у последнего поворота, за несколько шагов до цели. Боялся. Боялся не застать ее на месте. Боялся, что она исчезнет. Уедет к бабушке. Но еще больше я боялся проходить через свой двор. Что будет, если я столкнусь с ней тут? Улыбнется она мне радостно или... Меня трясло.

Я не мог и слова произнести на эту тему. Я даже помыслить не мог, спросить у нее, где она живет. Слишком дорого мне было то, что я получил. И пусть это мираж. Пусть спектакль. Но я никогда не нарушу этот хрупкий мир нас теми знаниями извне.

Когда она была рядом, я забывался. С ней было очень легко. Она, как волшебница, творила нашу сказку. Как мудрая старая волшебница. Сглаживала все углы. Ловила меня. Обволакивала. Уберегала наши отношения от всего. Она строила нас. А я просто молчал о нас тех. Только на это и хватало силы. Но иногда было совсем трудно. Особенно когда оставался один на один со своей комнатой.

В такие моменты, я вдруг отчетливо осознавал, что у подобных отношений нет будущего. Да и настоящего, выходит, что тоже. Их просто нет. И если я при следующей встрече не спрошу: «А кто твоя мама? Где ты учишься? », и тому подобное, то раздолблю себе башку! Знаю, вот именно в такой критический момент, я должен подскочить, найти ее и спросить в упор все, что так боюсь услышать, но что узнать необходимо. И если она ответит на поставленные вопросы, то у нас есть шанс. А если улыбнется третьей не знакомой мне улыбкой, и я пойму, что стаю в третьем не известном мне дворе и передо мной третья, совсем чужая Лика!

ААААААА! Что же? Что же мне делать, Лик?!

Я сел в кровати, уперев ладони в лоб. Оделся, как попало, воткнул в уши плеер и пошел. Прочь из квартиры, из дома. Отсюда к черту! Точнее к себе. В себя. Зажимая уши от мира. Затыкая их музыкой. Матери не было. Некому было остановить. Женька едва ли проснулся, скорее моя толкотня в коридоре спровоцировала его перевернуться на другой бок.

Где-то около трех ночи. То самое время, когда в городе ты король. Когда улицы его похожи на твой мозг: либо запутанные, либо темные, либо пустые. Дороги твои. По ним можно медленно идти, безудержно бежать, все подыгрывает тебе и звучит в унисон.

В плеере бьется Lumen. Он прорывается в мое сознание. Он пытается донести до меня то, что я ищу. Дать. Помочь. Он просто кричал эмоциями моей души. Я мог просто сказать это четырехстишье Лике. И в нем было бы все, что я думаю, чувствую и хочу.

Назови мне свое имя.

Я хочу узнать тебя снова.

Все по кругу, но все будет иначе. Я даю тебе слово.

Я остановился посреди проезжей части. То ли меня поразила ее пустота, абсолютно неуместная, то ли мутный свет фонарей – хотелось быть в тепле. А тут немного пахло уютом. Я остро ощутил, что я тут безыдеен, бесполезен, бессмысленнен. Что мне не положено быть тут. Я должен стоять рядом с ней, смотреть в ее дьявольские глаза. И говорить.

Или трясти. Или просто сжать зубы, но рядом с ней. Лика!

На плечо легли пальцы. Бережно, чтобы не напугать, и требовательно, чтобы заставить обернуться, так по-родному, словно говоря «это я».

Я застонал про себя и измученно сделал «кругом».

Передо мной была Лика.

Моя маленькая, как ты мне нужна! Как хорошо, что ты здесь! Посреди этого пустого города, со сгустком желтого света вот здесь, в центре дороги.

Она стояла в одной ночной сорочке, босиком, лохматая, тонкая, дрожащая.

Я моментально выстроил всю картину происходящего. Я не заметил ее в окне. Ей не спалось по каким-то своим причинам. Она сидела на подоконнике, как кошка, и гуляла, через стекло. Она видит меня вырывающегося из подъезда. Узнает. Для нее не существует человеческих рамок – она открывает окно, сползает вниз (благо первый этаж). И идет куда хочет, потому что того требует ее душа. И ерунда, что она очутилась в центре города в непристойном виде, зато она является собой. И пусть тот, кто ее осудит, попробует похвастаться такой же неподдельностью души. Не можете господа? То-то! Это она только может – моя Лика. Так вот идет она на носочках или бежит от самого дома по пятам. Как тень, как привязанная ко мне вещь. Я ухожу, и ее выносит за мной. Уйди я из города – она бы следовала за мной.

Появились какие-то прохожие и заплутавшие машины. Но мне было на них наплевать – передо мной стояла Лика. По собственному желанию. И, наконец, я стал понимать ее, точнее – чувствовать.

Вот так сложно мы стали быть вместе. Я до сих пор не знаю, когда смог зацепить ее? Чем? Как-то она обмолвилась, что ее как водой обдало один раз. Тогда когда я долго за ней таскался в нашем дворе. В самый разгар нашей жесткой беседы я зажмурился, помотал головой, словно скидывая какую-то мразь с затылка, и пошел проч. А потом исчез из компании и пропадал по вечерам неизвестно где.

А насчет Котькиного двора – она была в нем почти всегда, с детства. Просто однажды она ощутила острую потребность попробовать себя совершенно в другом обличии. Поняла, что слишком заигралась в одну маску и нуждается в отдушине. Ушла по одной из дорог – а таких дорог много, и все они ей по душе и по силам. Ни там, ни там она не была собой. И там, и там были роли. Она вообще проводила каждую секунду своей жизни, как в спектакле. Страсти кипели и разворачивались даже тогда, когда она чистила морковку. Сознание работало на нескольких ступенях: игра данного, оценка ситуации, планы – сети на будущее, сканирование и взвешивание возможностей, виртуальная развертка возможностей в итоги, выбор наиболее интересных итогов. «Свяжем одно с другим через несколько недель, а пока меня это словно не волнует. Тут я подтолкну, через месяц это сработает на меня, но я буду уже не причем».

У меня бы лопнул череп! Но она такой вышла из чрева матери.

С тех пор она рядом. Она близко. И если рассматривать меня и ее. То я бросаюсь во все на свете от скуки, от потребности в новом, в избавлении от пресытившегося. Она идет со мной, разделяя мою участь – из любопытства. Изучает новое, становится им, и дальше. И знаете что? Хорошо, что нам оказалось по пути.

***

Я очнулся, понимая, что в воспоминаниях потерял счет времени. Слазил в карман джинсов за мобильным. Вот уже час двадцать разъезжаем по Красногорску. Единственное, что встретили подозрительного, – это две облезлые собаки и поваленное дряхлостью дерево. Местная милиция на ушах. В скорой наш мобильный обведен красным маркером вместе с надписью: «Девушка, 19 лет, рост 175, волосы светлые, Анжелика».

Я словно не здесь и не сейчас. В киселе. Тупо разглядываю захолустные дома – как люди здесь еще не вымерли. «Волгу» слегка потряхивает на кочках. От колес шлейфом разлетаются брызги, когда они наполовину ныряют в лужи. В некоторых постройках даже стекол нет, зато номера сохранились – большие квадратные таблички, на белом фоне которых округлые черные цифры. Наверняка со времен Советского Союза. Вот, например, 54.

«ул. остроженка д. 54!!! »

– Стойте! – я так закричал, что Ликина мама дернулась и зарыдала, лихорадочно выглядывая во все окна. Отчим дал по тормозам.

Ну, какой же я идиот! Что я им сейчас скажу?!

Вылетаю из машины и направляюсь к забору, делаю вид, что мне показалось, будто я увидел ее сумку, что ли! Чтоб соврать-то! Ненавижу тебя, Лика! Попади ты в ад! Как же я хочу, чтобы черти с особым пристрастием обжаривали тебя со всех сторон. Родители оба выпрыгнули из машины – бегут за мной. Готов сам попасть на сковородку – если заберете меня отсюда прямо сейчас! Ищу глазами хоть какой-то черный предмет, чтоб свалить все на него – мол я, болван, слишком близорук.

Рев матери резко прекратился. Они с отчимом остановились. Я невольно покосился в их сторону. Они устремили свой взгляд на дыру в заборе, чуть правее меня. И из этой дыры прямо на нас рвался от ветра длинный клок светлых волос. А рядом в луже действительно валялась сумка Лики.

«Фух, спасен! » – была первая мысль.

«Расчетливая стерва! » – вторая.

А вот третья мне уже не понравилась. Я тронулся к дыре. Сердце так бухало, что, казалось, сосуды на висках лопнули и закрасили все поле зрения красным облаком постепенно оседающего тумана.

Оперившись, руками о мокрую древесину изгороди я сунул корпус в дыру.

Словно знал, куда смотреть.

Труп лежал на спине. На ней еще было распахнутое пальто, даже какая-то кофта, а вот ниже пояса она была абсолютно нага. Нож был все еще в ней. Он был воткнут под тупым углом в солнечное сплетение, лезвие наверняка дошло до сердца. Бледный незагорелый след от купальника, раскинутые ноги, грязь и кровь. Лицо ее я не видел – вся голова была сплошным комом слипшихся волос. Что в этом коме? Грязь? Кровь? Слезы? Слюна? Крики? Я смотрел на нее всего секунду, но уверен – она. Кому, как не мне, знать каждую черточку ее тела.

Это странно, но я подумал: «Да, однозначно, это тело Лики, вот только в нем нет самой Лики. Все черты ее – но тело выглядит не так».

Я дошел до бетонных плит и кажется сел. Я обдумывал различия мертвого и живого, по-моему, даже зааксиомил несколько. Очнулся от вибрации телефона. Достал его на автомате – три сообщения.

*LIKA* 01. 31 милый, я еще с тобой

*LIKA* 01. 32 милый, я еще с тобой

Лика???!!! Лика. Ликаааааа!

Бред. Бред!

Рядом мигала скорая и две машины милиции. Над мамой Лики склонился врач.

Тело – кукла?

Бред! Вот идиот, о чем я только думаю! Лика, конечно, могла раздобыть что-то в этом роде – манекен там для съемки фильмов, даже человеческий труп могла раздобыть, но чтоб это было точной копией ее тела – нет! Это слишком. Даже для Лики.

Сходить потрогать труп? Нет, спасибо, лучше тут останусь. Я просто тешу себя иллюзией, Лика лежит дохлой грудой за забором. Ее больше нет. Какие-то пустые слова.

А смс – это… это тот ублюдок, который ее насиловал делает. Чертов маньяк!!! Он забрал ее мобильный. Он играет со мной! Где милиция? Пусть отследит его по симке. Это же как-то можно сделать.

Смс. Виброзвук смс.

Замираю.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒

*НИКИТА* 22.30. *НИКИТА* 22.37

НИКИТА 22.30. НИКИТА 22.37