Конец первой книги. 1 страница

Глава 1

ХАННА

Свет погас. И это первое, что еенасторожило.

Единственная лампочка, заключенная в проволочную сетку у потолка, горела непрерывно двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году.

Внезапная темнота коснулась закрытых глаз Ханны Шеридан. Тело почувствовало изменения и пробудило ее от беспокойных кошмаров. Она села на голом матрасе, лежащим на холодном цементном полу. Затем повернула голову влево и вправо, напрягая зрение.

Сначала Ханне показалось, что она погрузилась в полную и непроглядную темноту. Но, нет, узкий восьмидюймовый прямоугольник окна на юго-западной стороне комнаты пропускал едва заметную полоску тусклого света.

Окно находилось под крышей на задней стороне. Просачиваясь сквозь железные прутья, солнечные лучи практически не доходили до ее комнаты.

И Ханна уже смирилась с этим.

Она моргнула, давая глазам привыкнуть. Появились неясные очертания — мешок с фасолью в углу, ванная без дверей напротив, маленький холодильник, тележка с микроволновой печью, узкая стойка с раковиной и шкафчик вдоль дальней стены, где лежала посуда.

Тишина стала вторым фактором.

Ханна привыкла к тишине. И все же чувствовала, что что-то не так.

Не было слышно ни гула генератора за окном. Ни гудения маленького холодильника. Ни звука циркуляции воздуха, исходящего от блока отопления и кондиционирования.

Все казалось тихим и неподвижным.

Кроме ее собственного дыхания.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Ханна не двигалась несколько долгих минут.

А может, это еще одна уловка? Ловушка, которая только и ждет, чтобы сжать свои челюсти?

Она уже привыкла к уловкам. Потому что сама находилась в ловушке.

Свет больше не загорался. Холодильник не гудел. Генератор не грохотал, возвращаясь к жизни.

Ханна взглянула на крошечную камеру, прикрепленную к потолку над надежной металлической дверью. Маленькая зеленая точка не светилась. А значит камера не работала.

Раньше электричество никогда не отключалось. Он приходил и проверял его почти каждую неделю, следил, чтобы все работало и оставалось в идеальном состоянии — электричество, вода, отопление, камера, система безопасности.

Для этого и нужен генератор. Чтобы сохранить ей жизнь. Чтобы держать ее взаперти.

Ханна медленно откинула два одеяла и поднялась с матраса, лежавшего на полу в углу комнаты. Ее босые ноги коснулись холодного бетонного пола, но она едва обратила на это внимание. Ее сознание казалось нечетким, а путаные мысли отдавались болью в голове.

Бессмыслица какая-то.

Почему отключилось электричество? Он забыл заправить генератор? А, может, что-то другое? Гроза или скачок напряжения? Когда снова включится свет? Сколько его не будет? Знает ли тюремщик, что электричества нет, и вернется ли проверить ее? Когда он приходил в последний раз?

Иногда это случалось раз в семь дней. Иногда проходило две недели. В его появлениях не наблюдалось ни определенного распорядка, ни особых причин. Ханна не могла предугадать, сколько дней ей понадобится, чтобы выжить, прежде чем тюремщик вернется. Если вернется вообще. Находясь в заточении, было легко потерять счет времени. Поначалу отслеживание дней имело решающее значение. Подсчет часов. Дней, недель и месяцев. Затем лет. Ханна всегда надеялась на спасение. Молилась об этом, отчаянно нуждаясь в побеге, который так и не смогла совершить.

Она перевела взгляд на календари, которые нарисовала мелом на стене, над матрасом. Было слишком темно, чтобы суметь что-то разглядеть, но ее разум вызывал образы — ясные, как день. Она смотрела на эти тупые отметины сотни, тысячи раз.

По тусклому серому свету поняла, что на улице день. Но какой именно день? Какой месяц? Ноябрь? Декабрь? Или, может, позднее? Когда она перестала отслеживать цикл? Всего несколько недель назад. Нет, должно быть, дольше. Возможно, месяцев.

Ее разум казался туманным, словно его набили ватой. Не получалось мыслить трезво. И становилось лишь хуже. С каждым прожитым днем, что уводил Ханну от ее прежней жизни, затягивая все глубже в тот ад, который никогда не кончался.

Ханна охватила усталость, сковав ее руки и ноги.

Какая разница, какой сегодня день или месяц? Ничего не меняется. И никогда не изменится. Вся ее жизнь состояла из этих четырех цементных стен. Комнаты пятнадцать на двадцать. Ей давно стоило сдаться.

Что почти и произошло.

Ханна ощущала отчаяние, которое, словно черная дыра, угрожало поглотить ее раз и навсегда. Бездонное море тьмы сомкнулось над ее головой. Задыхаясь, она медленно тонула в ней.

Почти пять лет она боролась с отчаянием. Каждый день занималась гимнастикой, чтобы мышцы не атрофировались. Затем прыжками в высоту. Приседаниями. Каждый день Ханна писала в дневнике мелками, которые оставлял ее тюремщик. Мысленно тренировалась играть на гитаре. Сочиняла песни в своей голове. Думала о том, какая у нее будет жизнь, если… когда она выберется отсюда.

Представляла себе, как живут ее муж и сын. Семья, друзья и коллеги — весь мир, который продолжал существовать без нее. Но впоследние месяцы становилось все труднее и труднее цепляться за это крошечное зернышко надежды. Потому что надежда как Иуда. Предавала Ханну тысячи раз. В конце концов, именно она принесла больше всего страданий.

Она перевела взгляд на внушительную металлическую дверь и электронный ключ с кодом и замком. Вглядывалась в нее до тех пор, пока призрачные очертания не обрели твердую форму, а ее глаза не начали болеть, умоляя моргнуть. Но Ханна не стала.

А что, если он не вернется? Что, если воду отключат, как и генератор? Что, если электричество больше не появится? У нее имелся сухой паек и достаточно припасов еще на две недели, но не больше.

А также одна чашка, одна миска и две кастрюли, которые можно наполнить водой. И маленькая раковина, встроенная в стойку. Ханна могла бы наполнить таз.

Сколько времени это продлится? Несколько дней? Неделю? А как насчет обогревателя?

Холодный цементный пол, казалось, становился все холоднее с каждой минутой. Даже воздух в комнате ощущался прохладнее.

Ханна считала, что все еще находится в Мичигане, хотя ее и посещали сомнения. Но где бы она ни находилась, зимы здесь были суровыми. Именно обогреватель не давал ей замерзнуть до смерти.

По перепаду температур, по холоду пола она узнавала о времени года.

Когда она подтолкнула тележку к единственному окну, забралась на него и выглянула через решетку, то увидела лежащий на земле снег, просеянный сквозь широкие деревянные доски заднего крыльца.

Она точно замерзнет здесь до смерти. Задолго до того, как у нее закончится еда или вода.

Снаружи залаял пес. Последние день-два он вел себя очень тихо. Ханна никогда с ним не встречалась, но представляла его себе миллион раз. Огромная немецкая овчарка, а может волкодав или ротвейлер, со злобными глазами и острыми, как бритва, зубами, судя по звуку угрозы в его лае. Чудовище, как и его хозяин. Поставленный там, как Цербер, охраняющий врата Аида на случай, если кто-то окажется настолько глуп, чтобы попытаться войти или выйти.

Ханна никогда не слышала другого человеческого голоса, кроме мужчины, который заточил ее здесь. Держал взаперти, как крысу в клетке.

Никаких соседей. Никаких посетителей. Лишь лай собаки и редкий рокот мотора грузовика или снегохода, когда приезжал тюремщик.

Страх заполз в уголки ее сознания, а внутри разрасталась тревога.

Ханна вышла на середину комнаты и медленно повернулась, пытаясь избавиться от паутины в своем вялом сознании. Пытаясь думать.

Она обхватила руками свое худенькое тело и потерла ребра. На ней был зеленый вязаный свитер, в тон глазам, поверх тонкой ночной рубашки с парой кальсон под ними. Все та же одежда, которую она носила каждый день и стирала в крошечной раковине раз в неделю вручную.

Сколько времени потребуется, чтобы температура упала до невыносимого уровня? Как долго человек сможет прожить в неотапливаемом бетонном подвале? А, может, не

стоило переживать? Скорее всего Ханна паниковала по пустякам. Электричество снова появится через час или день. Но почему-то считала, что этого не произойдет.

А, может, тюремщик, наконец, устал от нее и решил отключить генератор? Даже эта мысль показалась ей абсурдной. Когда придет время, он убьет ее своими руками. Ханна знала это, как свое собственное имя.

Что-то случилось. Может, он погиб в автокатастрофе, попал под поезд или умер из-за аневризмы. Все казалось возможным. Есть тысяча способов умереть. Сотня способов пропасть, внезапно исчезнув из собственной жизни.

Уж кому, как не ей, знать об этом.

Но как бы Ханне ни хотелось увидеть тюремщика мертвым, он ее единственная связь с внешним миром. С жизнью. Она ненавидела его, но во всем на него полагалась. Он использовал данное знание, чтобы полностью контролировать ее. Проявлять свою неукротимую волю во всех аспектах ее жалкой жизни.

Улыбаясь своей жуткой улыбкой, он набирал код замка каждый раз, когда входил в комнату. Сделай мне больно, и ты никогда не выберешься отсюда живой. Тюремщик не был дураком. Он знал, как смертельна бывает надежда, и каким мощным оружием она является.

Казалось, дверь справа обладала собственным телом. Ханна снова повернулась к ней лицом.

Ничего не работало. Ни генератор. Ни обогреватель. Ни маленькая мигающая камера. А что, если...

Дверь всегда была заперта. Отключение электричества этого не изменит.

Она поднесла руку к округлому, размером с баскетбольный мяч животу, но так и не коснулась его.

Ханна Шеридан находилась в той же ловушке, что и прежде.

Глава 2

ХАННА

Почти не осознавая и словно оцепенев, Ханна обнаружила, что машинально движется к раковине. Она знала наизусть каждый дюйм этой комнаты. И даже с закрытыми глазами понимала, что делает.

Ханна вытащила из шкафа две кастрюли, наполнила их водой и поставила на стойку. Затем наполнила свою единственную чашку и кружку. Следом достала маленький тазик из нержавеющей стали и начала наполнять его.

На несколько дней воды хватит.

Ханна решила, что не будет использовать воду ни для чего, кроме питья, сохраняя столько, сколько получится, пока та не закончится.

Но холод...

У нее имелись только два одеяла и свитер, который уже был на ней одет. Слишком мало. Она умрет здесь, в ужасной тюрьме, и ничего не сможет с этим поделать.

Паника и ужас охватили Ханну изнутри. К горлу подступила тошнота, и ее чуть не вырвало.

Она стянула с запястья резинку и собрала свои густые темно-каштановые волосы длиной до талии в беспорядочный пучок. Ханна расчесывала их каждый день. Но в последнее время... В последнее время она едва могла набраться сил, чтобы поесть. И он заставил ее заплатить за это.

Тюремщику нравилась ее красота. Он никогда не бил Ханну по лицу. Никогда не вырывал волосы.

Ему нравилось, когда она была чистой.

У Ханны всегда имелись шампунь и кондиционер, гель для душа и дезодорант, зубная паста и электрическая зубная щетка.

А также запас витамина D для поддержания ее здоровья. Тюремщик даже приобрел несколько платьев для беременных, когда ее живот стал больше.

В шкафу и мини-холодильнике лежали полуфабрикаты, которые можно приготовить в микроволновке, а также макароны, мясные консервы, фрукты и овощи в банках.

Ханна знала, что произойдет с ней, если она не будет есть или мыться.

Она снова посмотрела на дверь.

Заперта.

Она всегда была заперта.

Ханна рассеянно коснулась искалеченных пальцев левой руки. Изуродованных. Сломанных один за другим, снова и снова. Боль оказалась такой мучительной, что Ханна потеряла сознание. Тюремщик привел ее в чувства, вылив на лицо кастрюлю холодной воды, чтобы затем продолжить пытку.

Непослушание приносило боль. Открытое неповиновение приносило боль. Надежда приносила боль.

Это был первый урок, который он преподал ей.

Но Ханна оказалась упрямой. С первого раза она ничему не научилась. Поэтому попыталась воспользоваться бритвой, которую он купил ей, чтобы она побрила ноги. Ничего не вышло. Тюремщик оказался быстр, силен и умен.

Второй попыткой стала металлическая спираль из блокнота, который он так щедро предоставил Ханне. Она дождалась, когда тюремщик приблизится, и сделала выпад, попытавшись ударить его в глаз проволокой, торчащей из ее кулака. Мужчина отпрянул в последнюю секунду. Проволока процарапала глубокую рану на его щеке, вызвав кровотечение и оставив шрам, но без необратимых повреждений. За это он сломал ей два ребра.

В третий раз Ханна смогла заточить конец металлической ложки о шершавый бетонный пол, которую терла часами несколько дней. Она сжала округлый конец ложки в правой руке, ожидая, когда тюремщик подойдет достаточно близко, но отвлечется. Затем собрала всю свою силу и мужество, и вонзила конец ложки в его шею. К сожалению, она не смогла задеть сонную артерию. Ложка вошла недостаточно глубоко, чтобы вывести его из строя.

Он наступил своим ботинком на босую ногу Ханны, сломал большой палец ноги и вывихнул лодыжку, а затем снова сломал два пальца на руке.

Медленно.

Щелк, щелк.

Ханна не могла ходить несколько дней, едва могла двигаться, свернувшись на матрасе в тумане агонии, однако решила, что примет героическую смерть, если это будет означать, что тюремщик умрет вместе с ней.

Во время своего следующего визита, прежде чем уйти, он бросил на матрас фотографию.

Фотографию ее двухлетнего сына, Майло, в объятиях мужа, Ноа, лицо которого казалось искаженным горем и тревогой. Ноа стоял в форме на крыльце их двухэтажного дома в Джунипер-Спрингс, штат Мичиган.

Ханна сразу поняла, что фото сделано всего несколько дней назад. И то, что тюремщик знал ее семью, и где они живут, а значит мог в любое время подобраться к ним. И что в следующий раз, когда она что-нибудь предпримет, пострадают те, кого любит больше всего на свете.

В тот день Ханна перестала пытаться убить своего похитителя. Но не отказалась от борьбы за выживание. День за днем, месяц за месяцем, год за годом ей удавалось просыпаться каждый день, продолжать жить и надеяться. Она отличалась упрямством.

Так было всегда.

И все же Ханна просто обычный человек. Плен измотал ее. Вся эта изоляция, заточение. Постоянные нескончаемые жестокость и страдания.

С каждым днем сознание Ханны все больше и больше от нее ускользало. В самые худшие времена она уходила в себя на несколько часов. Казалась пустой оболочкой, не заполненной ничем.

Но каждый раз, когда приходила в себя, Ханна осознавала, что все еще находилась здесь — в тюрьме страха, боли и страдания.

Теперь вместо карандашей у нее мелки, вместо металла — пластик, а вместо блокнотов на спирали — тетради в тканевых переплетах.

На самом деле предосторожность тюремщика не имела значения.

У Ханны все еще имелись крошечные бритвы «Бикс», которые он ей купил. А также острые металлические зазубрины у банок с консервами. Вот только она не осмелилась воспользоваться ими.

Тюремщик сломил ее волю и прекрасно об этом знал.

Ханна стояла в темноте совершенно неподвижно. Раковина наполнилась, и она закрыла кран. А затем инстинктивно, почти против воли, повернулась к двери.

Лай стих.

Стояла полная тишина.

Электричество было отключено. Генератор не гудел.

Ханна считала надежду своим злейшим врагом. Если бы только она могла сдаться. Самоубийство в ее случае оказалось бы удачей.

Она думала об этом миллион раз. Мысли продолжали крутиться в ее голове.

Ханна составляла планы.

Убить себя будет нетрудно. Если сравнивать с ее нынешним положением.

Конечно гораздо легче было бы сдаться. Смириться со своей судьбой — будущей медленной гибелью или самоубийством, но смертью в любом случае.

И все же Ханна не решилась на самоубийство. И, несмотря ни на что, все еще находилась здесь. Живая.

Какая-то крошечная упрямая часть ее разума продолжала цепляться за надежду, за жизнь. Даже перед лицом неопровержимых доказательств обратного.

Сможет ли она вынести еще одно сокрушительное разочарование?

Даже прогулка по цементному полу казалась невыносимой пыткой. Все, чего хотела Ханна — лечь, заснуть и никогда не просыпаться.

Дверь останется заперта. Она всегда оставалась заперта.

Она била кулаками по этой неподвижной стальной пластине тысячи раз. Разбивала в кровь ладони. Продолжала царапать металл, пока не ломала ногти.

Ханна положила руки на живот, ощутив движение. Затем снова опустила руки по бокам и сделала шаг вперед.

Раз, два, три. Десять шагов до двери.

«Она не откроется. Так было всегда. Зачем ты терзаешь себя? »

Она встала перед дверью. Поднялась на пятках. Страх и предчувствие боролись с отчаянием и безумной ужасающей надеждой.

Цементный пол уже начал подмерзать. Как и воздух. Руки и ноги покрылись мурашками. Холод проникал сквозь кожу стоп и распространялся по голеням, бедрам и телу.

Ханна вздрогнула. Все было реально и происходило на самом деле. Без тепла она умрет. И неважно жива ли в ней надежда или нет.

Она положила правую руку на ручку двери. С трудом сглотнула, в попытке побороть отчаяние и вернуть под контроль ускользающий разум.

«Просто сделай это».

По крайней мере, она хотя бы будет знать.

Ханна повернула ручку, и дверь распахнулась настежь.

Глава 3

ХАННА

Слишком легко, чтобы быть правдой. Все не по-настоящему. И все же оказалось реальностью. Это не сон.

Ханна не знала, сколько времени она стояла в проеме двери, словно зависнув между двумя мирами.

Тюрьма осталась позади, но будущее перед ней казалось пугающим и неизвестным.

Как отключение электричества повлияло на электронный замок? Ханна понятия не имела. Возможно, это связано с генератором — отключение камеры, системы безопасности, панели доступа. А может, тюремщик все-таки совершил ошибку. После стольких лет он мог случайно оставить дверь незапертой. А она была так подавлена, что смирилась со своей судьбой и перестала проверять замок.

Ханне пришла в голову мысль — медленная и нечеткая.

Когда-то в прежней жизни, которую она едва помнила, один из преподавателей колледжа рассказал историю о собаке, которая месяцами сидела в клетке. Когда дверь клетки, наконец, открылась, пес остался внутри и отказался выходить. Его дух был сломлен. Он забыл, что такое свобода.

Неужели и она тоже забыла?

Тошнота скрутила желудок Ханны, желчь обожгла горло, и ее чуть не вырвало.

В ее голове пронеслась тысяча «если бы». Если бы электричество не исчезло... Если бы она не заставила себя попробовать открыть замок, полностью пренебрегая всем, чему научил ее опыт... Если бы сдалась...

Но Ханна не сдалась. Она открыла дверь.

А теперь? Теперь все по-другому. В одно мгновение весь ее мир изменился. Она выбралась из клетки.

Но вместо радости или торжества Ханну снова охватил страх — ее постоянный спутник. Удушливая паника сжимала горло. Дыхание стало резким и поверхностным. Сердце пустилось вскачь, а адреналин бурлил по венам.

И что дальше?

Беги.

В воздухе пахло затхлостью и плесенью.

Ханна моргнула в темноте, едва различая деревянную лестницу, ведущую наверх, к другой двери с ободком света внизу и по бокам, словно та маяк, манивший ее к себе.

Обычная деревянная дверь, как и в любом другом доме. Никакого металла. Ни усиленной рамы. Ни электронного замка. Просто дверь. Обычная дверь, ведущая в яркий и страшный мир.

Она оглянулась и обвела взглядом комнату. Свою крошечную, тесную тюрьму.

Может забрать что-то с собой? Тетради, заполненные стихами и песнями? Нет. Их она брать не будет.

Ханна решила оставить все, сбросив свое прошлое «я», как гусеница сбрасывает кожу.

«Это будет не так-то просто», — прошептал голос в ее голове.

Она не стала обращать на него внимания.

Позже у нее будет время, чтобы подумать. А сейчас ей просто нужно выбраться отсюда.

Здоровой рукой Ханна ухватилась за перила, а искалеченную руку положила на свой раздутый живот, как бы поддерживая себя. Затем начала подниматься.

Шаг за шагом. Раз, два, три. Вдох, выдох. Шесть, семь, восемь.

На верхней площадке лестницы она в нерешительности остановилась. Ее снова сковал страх.

Что ожидало на той стороне? Свобода или очередная ловушка?

Там мог находиться тюремщик. Сидеть за кухонным столом, ожидая ее и улыбаясь, как Чеширский Кот.

Очередная ловушка.

Он играл с Ханной, как скучающий кот со своим обедом. Дразнил ее.

Она больше не сможет спуститься обратно по этой лестнице. Не выдержит. Ее разум расколется на тысячу осколков и никогда больше не вернется к ней. Просто превратится в пыль.

Но Ханна не собиралась возвращаться обратно в тюрьму. А значит, оставалось двигаться лишь вперед.

Она повернула ручку и толкнула дверь.

В глаза ударил яркий свет.

Казалось, огромный прожектор светил ей прямо в лицо, а лучи, словно иглы, пронзали мозг.

С приглушенным криком Ханна рухнула на ступеньки, чуть не упав назад. Она едва удержалась за перила, ударившись о выступ. Боль обожгла ее коленные чашечки.

Закрыв лицо левой рукой, она крепко зажмурилась. Ее глаза щипало и саднило. А по щекам текли горячие слезы.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Ханна смогла хотя бы мыслить, несмотря на ослепляющую боль, шок и смятение.

Дневной свет.

Ее глаза привыкли к искусственному освещению, и уже много лет не видели солнца. Сетчатка глаз не выдерживала яркого света.

Паника снова грозила овладеть ею.

Как же она сбежит, если ничего не видит?

Ханна и так уже была слаба, искалечена и беззащитна, как же она сможет двигаться вслепую?

Ничего не получится. Не получится.

Тюремщик найдет ее. И когда сделает это, то разозлится не на шутку. Он снова сломает ей пальцы рук, потом пальцы ног, запястья. Мучитель возьмет свой нож. Отрежет ей пальцы один за другим и будет смотреть, как Ханна истекает кровью...

«Прекрати»! — вскричала про себя Ханна. — «Просто прекрати»!

Она боролась с туманом безумных мыслей, мелькающих в ее голове. Ей нужно мыслить ясно, иначе она никогда не выберется отсюда живой. И никогда больше не протянет руки к сыну и не заключит его в объятия.

Ханна не ослепла. Ее глаза привыкнут. Просто придётся подождать.

Однако, времени у нее нет. Кто знал, когда вернется тюремщик. Через неделю? Через день? В ближайший час?

Ханна даже не знала наверняка.

Возможно, он уже здесь. Поджидал ее, притаившись недалеко и наблюдая. Или, может быть, ублюдок находился во дворе, и как только она споткнется или издаст какой-нибудь звук, он сразу же примчится, чтобы затащить ее обратно в тюрьму.

Она замерла, заставив себя сделать глубокий вдох. Затхлость подвала исчезла. Воздух пах свежестью — пусть и немного пыльной, прохладной, но не морозной. Около пятнадцати градусов тепла.

Напрягла слух, пытаясь уловить любой звук: шарканье шагов или приглушенное дыхание, чтобы осознать, что не одна, и что рядом находится он, наблюдающий за каждым ее движением, ожидающий подходящего момента, чтобы наброситься.

Ничего. Лишь гул собственного пульса, отдающийся в ушах. Абсолютная тишина давила на барабанные перепонки.

Ханна затаила дыхание, прислушиваясь.

По-прежнему тихо. Ей стоило поверить, что тюремщика здесь нет. Если он все же здесь, то она умрет. В любом случае. Но если его нет…

Возможность снова оказаться в плену нарастала с каждой минутой.

Ханна не могла здесь оставаться. Она должна сбежать как можно дальше. Должна убраться отсюда к чертовой матери. Куда угодно.

Не открывая глаз, коснулась здоровой рукой своего живота.

Он придет за ней. В этом она не сомневалась. Тюремщик будет пытаться найти ее прежде, чем она успеет позвать на помощь. Прежде чем расскажет о нем.

И ей нужна фора. Каждый час и каждая миля отдаляли ее от этого места.

«Думай! Шаг за шагом. Ничего лишнего. Не трать время на пустые размышления, потому что время ускользает. На счету каждая секунда».

Сначала главное.

Нужно найти способ видеть. Найти что-то, чтобы защитить глаза. Например, солнцезащитные очки. Но как их найти, если Ханна понятия не имела, где искать, да и вообще не могла видеть?

Ее рука все еще лежала на животе, касаясь хлопчатобумажной ткани свитера. Темно-зеленая ткань смогла бы ослабить свет, если бы удалось придумать, как обернуть ее вокруг головы. Однако свитер единственное, что согревала Ханну. Она боялась снять его. К тому же будет сложно обмотать ткань вокруг головы искалеченными пальцами.

План Б. Ей нужны ножницы.

Большинство людей держали их в кухонном ящике. Возможно, и он тоже. Ханне просто нужно найти кухню, а там уже определиться, куда идти.

Она могла бы это сделать. Могла бы выяснить, где лежат ножницы. Но ей придется войти в дом вслепую, не зная, куда идти, пробираясь лишь на ощупь.

Временная слепота делала Ханну еще более уязвимой и беспомощной, чем обычно.

Паника вцепилась в нее когтями, сдавливая горло.

Она едва могла дышать, двигаться, ее руки и ноги словно приросли к месту. Тьма клубилась в ее сознании и грозила снова потопить его. Но она не могла позволить уйти в себя.

Каждая минута на счету. Только это имело значение.

Ханна приложила все силы, чтобы остаться в сознании и подавить парализующий разум страх.

Или двигайся, или умирай.

А она отказывалась умирать.

Не открывая глаз, подняла руки и толкнула ими дверь. А затем на четвереньках проползла в дом, почувствовав под собой прохладный линолеум.

Внезапно раздался собачий лай, который напугал Ханну. Сердце подпрыгнуло в груди, и она пригнулась под натиском всепоглощающего ужаса.

Тюремщик точно здесь. Выпустил дикого пса и завел его внутрь, чтобы тот разорвал ей горло... Чудовище из ночных кошмаров. С желтыми глазами и черной пастью. Его когти сомкнутся вокруг ее горла и перекроют дыхание.

Разум Ханны снова угрожал помутиться. Непроницаемая тьма поглотила ее мысли. Нет! Она не могла опять замкнуться в себе. Ханне нужно оставаться в сознании. Бороться. И не важно насколько сильным был ее страх.

Она заставила себя считать про себя, в попытке успокоиться.

Раз, два, три… Тридцать, тридцать один, тридцать два… Пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь…

«Думай», — раздался голос где-то в глубине ее разума.

Гулкий лай доносился снаружи. А значит, пес находился на улице, а не внутри. Он не укусит.

Никто не причинит ей вреда.

Ханна сделала несколько прерывистых вдохов, пока не восстановила контроль над собой. Нужно сосредоточиться. Сосредоточиться на побеге. Только это имело значение.

Успокоившись, отвлеклась от лая и прислушалась к звукам внутри. Она не слышала никаких признаков жизни.

Ничего. Ни мягкого жужжания холодильника, ни тиканья часов. И что еще самое главное — ни скрипа сапог по половице, вздоха или низкого ровного дыхания.

Это не означало, что Ханна находилась в доме одна.

И уж точно не значило, что она в безопасности.

Глава 4

ХАННА

День первый

Сердце бешено колотилось в груди. Ханна поползла по полу, балансируя на тыльной стороне ладони искалеченной левой руки, а правую вытянув перед собой, в попытке что-то нащупать.

Колени все еще ныли, как и поясница. Тупая боль в левой руке так и не прошла.

Но Ханна не обращала на это внимания. Она привыкла к боли, к агонии сломанных пальцев и чувствительности медленно заживающих синяков. Так что эта боль не стала исключением.

Она нащупала пальцами тонкую ножку стула, затем более толстую ножку стола. Обогнула стол и проползла еще пару метров, пока не коснулась чего-то гладкого и теплого.

Это оказалось дерево, а не прохладная поверхность нержавеющей стали.

Кухонный шкафчик.

Ханна подняла руку повыше, потянулась и нашла первый ящик. Она исследовала каждую вещь пальцами. Помутненный разум с мучительной медлительностью выдавал названия предметов — холодные металлические ложки, вилки и хлебные ножи.

Она вытаскивала каждый предмет и бросала его на пол, не думая о том, чтобы положить аккуратно обратно, как ему нравилось.

Во втором ящике оказались гладкие цилиндры со специями и травами. В следующем — круглая скалка и широкие разделочные доски. В четвертом ящике лежали мерные ложки, чашки и консервный нож.

Пальцы Ханны сомкнулись на чем-то гладком, прохладном и заостренном.

Ножницы.

Ее омыло облегчение. Она села и прислонилась спиной к шкафу, вытянув ноги перед собой. Затем нащупала нижний край рубашки и приготовилась резать.

Все еще зажмурившись и осторожно двигая пальцами, Ханна отрезала полоску ткани шириной около четырех дюймов и длиной в полметра.

Затем уронила ножницы, сложила полоску в два раза и прикрыла ею глаза, как повязкой. Завязав концы на затылке, поправила повязку так, чтобы можно было видеть из-под нее.

Она медленно открыла свои воспаленные глаза. Темнота принесла неимоверное облегчение. Когда Ханна посмотрела вниз, то смогла разглядеть на полу линолеум в черно-белую клетку.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒