Часть II Лабиринты памяти 8 страница

Однако в последнее время он начал сомневаться. Возможно, потому, что у него вообще появилось больше времени для размышлений над собственной жизнью, и ему пришло в голову, что не все, называемое соглашениями, обязательно таковым является. Напротив, одна из сторон может своевольно добиться чего-то под видом общего решения, а в конечном счете оказывается, что кто-то страдает, несмотря на заверения в обратном. И, честно говоря, звонок Эрики Грегеру накануне поздно вечером был воспринят без бурных аплодисментов. Как знать, возможно, Грегер сейчас тоже лежит без сна…

Микаэль постарался заставить себя подумать о чем-нибудь другом. Даже попробовал немного помечтать. Помогало не слишком хорошо, и под конец он встал, полный решимости сделать что-нибудь путное: почему бы, например, не почитать о промышленном шпионаже или, что еще лучше, набросать альтернативный план финансирования «Миллениума»? Он оделся, уселся за компьютер и стал проверять почту.

Там в основном была, как обычно, разная чушь – правда, несколько писем придали ему немного сил. В них содержались слова поддержки в преддверии битвы с «Сернер» от Кристера, Малин, Андрея Зандера и Харриет Вангер, и он ответил на эти письма с большей жаждой борьбы, чем на самом деле испытывал. Затем Микаэль, без всякой надежды, проверил ящик Лисбет. И просиял: она ответила! Впервые за целую вечность подала признаки жизни:

Интеллект Бальдера вовсе не искусственный. А как в настоящее время обстоит дело с твоим собственным?

И что произойдет, Блумквист, если мы создадим машину, которая будет слегка шустрее нас самих?

Микаэль улыбнулся, вспоминая их последнюю встречу за чашкой кофе в кафе на Сант-Паульсгатан, и поэтому не сразу сообразил, что в ее привете содержится два вопроса, и в первом из них – маленькой научной подколке – присутствует, к сожалению, чуточка правды. В опубликованном им за последнее время в журнале действительно не хватало интеллекта и истинного фактора новизны. Как и многие другие журналисты, он просто работал, используя опробованные приемы и формулировки. Но тут уже ничего не поделаешь, поэтому ему больше захотелось поразмышлять над вторым вопросом Лисбет, над ее маленькой загадкой – и, прежде всего, не потому, что она его особенно заинтересовала, а поскольку ему захотелось написать в ответ что-нибудь остроумное.

«Если мы создадим машину, которая будет шустрее нас самих, – думал Блумквист, – что же произойдет? » Он пошел на кухню, открыл бутылку минеральной воды и сел за кухонный стол. Этажом ниже довольно сильно кашляла фру Гемер, а где-то вдали, посреди городской суеты и бури, завывала сирена «Скорой помощи». «Да, – ответил он сам себе, – тогда мы получим машину, способную делать те же умные штуки, что и мы, плюс еще немного, например…» Микаэль громко захохотал, уловив самую соль вопроса. Такая машина должна также уметь создавать нечто более умное, чем она сама, поскольку ее-то сумели создать мы, – и что же тогда произойдет? Конечно: новая машина сможет делать нечто более умное, то же произойдет со следующей машиной, и следующей, и следующей, и вскоре создатель всего этого – сам человек – станет для последнего компьютера не более интересным, чем маленькие белые мышки. Мы достигнем интеллектуального взрыва, не поддающегося контролю; получится, как в фильмах «Матрица». Микаэль улыбнулся, вернулся к компьютеру и написал:

Если мы создадим такую машину, то получим мир, где даже Лисбет Саландер не сможет быть такой самоуверенной.

Затем он немного посидел, глядя в окно на то, что можно было рассмотреть сквозь пургу, и периодически бросая взгляд через открытую дверь на Эрику, которая спала глубоким сном и ничего не знала о машинах, которые будут умнее людей, – или, во всяком случае, в данный момент не беспокоилась по этому поводу. Через некоторое время он взял телефон.

Ему показалось, будто телефон звякнул, – и действительно, ему пришло новое сообщение. Тут Микаэль немного заволновался, сам не зная почему. За исключением бывших любовниц, которые звонят спьяну, желая заняться сексом, по ночам обычно приходят только плохие новости, поэтому он сразу прослушал сообщение. Голос на автоответчике звучал взволнованно:

Меня зовут Франс Бальдер. Конечно, звонить так поздно неприлично. Прошу меня простить. Но у меня создалась довольно критическая ситуация, во всяком случае, я воспринимаю ее именно так, а я только что узнал, что вы пытались со мной связаться, – удивительное совпадение. Я хотел бы кое о чем рассказать, и, думаю, вас это может заинтересовать. Буду рад, если вы свяжетесь со мною как можно скорее. Чувствую, что дело не терпит отлагательств.

Далее Бальдер сообщал номер телефона и адрес электронной почты, Микаэль записал их и немного посидел, постукивая пальцами по кухонному столу. Затем он позвонил.

Франс лежал в постели, по-прежнему взволнованный и испуганный. Правда, теперь он чувствовал себя немного спокойнее. Машина, подъехавшая к его гаражу, оказалась под конец полицейской охраной. В ней прибыли двое мужчин лет сорока, один очень высокий, а второй довольно маленький; оба выглядели слегка самоуверенно и многозначительно, у обоих были однотипные стильные короткие стрижки, но вели они себя почтительно и с надлежащим уважением попросили прощения за опоздание.

– Нас уже проинформировали о ситуации люди из «Милтон секьюрити» и Габриэлла Гране из СЭПО, – пояснили они.

Следовательно, полицейские знали, что какой-то мужчина в бейсболке и темных очках что-то вынюхивал на участке и что им следует проявлять бдительность. Поэтому они отказались от предложения выпить на кухне по чашке горячего чаю. Им хотелось вести наблюдение за домом, и Франс счел это профессиональным и разумным. У него не создалось о них чересчур приятного впечатления; с другой стороны, слишком плохого впечатления тоже не создалось. Взяв у них номера телефонов, Бальдер вернулся в постель, к Августу, который по-прежнему спал, свернувшись калачиком, с зелеными берушами в ушах.

Но снова заснуть Франс, конечно, не мог. Он прислушивался к звукам бушующей на улице бури и в конце концов сел в постели. Необходимо было что-нибудь предпринять. Иначе можно сойти с ума. Бальдер прослушал свой мобильный телефон. Ему оставил два сообщения Линус Брандель, который явно пребывал в ярости и одновременно оправдывался, и поначалу Франс хотел просто положить трубку. Слушать нытье Линуса сил не было.

Однако он все-таки уловил пару интересных вещей. Линус поговорил с Микаэлем Блумквистом из журнала «Миллениум», и теперь тот хочет с ним связаться.

– Микаэль Блумквист… может, он станет моей связью с миром? – пробормотал Франс, погрузившись в размышления.

Бальдер не особенно хорошо разбирался в шведских журналистах, но о Микаэле Блумквисте слышал, и, насколько он знал, тот был человеком, который всегда глубоко копает в своих статьях и никогда не поддается нажиму. Собственно говоря, это еще не означает, что он подходит для данной работы, и Франс припомнил, что где-то слышал о нем и менее лестные вещи. Поэтому он встал и снова позвонил Габриэлле Гране, знавшей о СМИ почти все и сказавшей, что будет работать всю ночь.

– Алло, – сразу ответила она. – Я как раз собиралась вам позвонить. Я рассматриваю мужчину с камеры наблюдения. Нам все-таки надо немедленно вас переселить.

– Господи, Габриэлла, ведь полицейские наконец прибыли. Они сидят у меня прямо под дверью.

– Мужчина совсем необязательно вернется через главный вход.

– Зачем ему вообще возвращаться? В «Милтоне» сказали, что он выглядит как закоренелый наркоман.

– Я не так в этом уверена. Он держит какой-то ящик, что-то техническое… Все-таки лучше не рисковать.

Франс бросил взгляд на лежащего рядом Августа.

– Я готов переехать завтра. Это, пожалуй, пойдет на пользу моим нервам. Но сегодня ночью я ничего делать не буду – ваши полицейские кажутся мне профессионалами… во всяком случае, достаточно профессиональными.

– Вы опять намерены упорствовать?

– Опять.

– Ладно, тогда я прослежу за тем, чтобы Флинк и Блум не рассиживались, а держали под контролем весь участок.

– Хорошо, хорошо, но звоню я не поэтому. Вы посоветовали мне «go public», помните?

– Да… но… Конечно, не самый обычный совет от СЭПО, хотя я по-прежнему считаю это хорошей идеей. Однако мне хотелось бы, чтобы вы сперва рассказали все, что вам известно, нам. Эта история начинает вызывать у меня недобрые предчувствия.

– Мы поговорим завтра утром, когда выспимся. А пока скажите, что вы думаете о Микаэле Блумквисте из «Миллениума»? Может ли он подойти для такого разговора?

Габриэлла засмеялась.

– Если хотите спровоцировать у моих коллег инсульт, то обязательно поговорите с ним.

– Дело обстоит так плохо?

– Здесь, в СЭПО, от него бегают почти как от чумы. У нас обычно говорят, что если у тебя в подъезде появился Микаэль Блумквист, значит, весь год будет испорчен. Хелена Крафт отсоветовала бы вам самым решительным образом.

– Но я спрашиваю вас.

– Тогда я отвечу, что мысль совершенно правильная. Он чертовски хороший журналист.

– Но разве он не подвергался критике?

– Безусловно, в последнее время заговорили о том, что его время прошло, что он пишет недостаточно позитивно и оптимистично, или что-то в этом духе. Он – старомодный, глубоко копающий репортер в лучшем смысле слова. У вас есть его координаты?

– Мне их сообщил мой бывший ассистент.

– Хорошо, замечательно! Но прежде чем связаться с ним, вы должны все рассказать нам. Обещаете?

– Обещаю, Габриэлла. А сейчас мне надо несколько часов поспать.

– Давайте, а я буду поддерживать контакт с Флинком и Блумом и организую вам завтра надежный адрес.

Положив трубку, Франс снова попытался успокоиться. Однако у него по-прежнему ничего не получалось, и непогода навевала на него навязчивые мысли. Ему казалось, будто по заливу несется что-то недоброе и направляется к нему, и вопреки собственному желанию он напряженно вслушивался в малейшие отклонения в окружавших его звуках, постепенно все больше волнуясь и нервничая.

Конечно, он обещал Габриэлле сперва поговорить с нею. Но вскоре ему стало казаться, что ждать нельзя. Все, что Бальдер так долго носил в себе, рвалось наружу, хоть он и понимал, что это иррационально. Такой срочности ни с чем быть не может. Сейчас середина ночи, и, невзирая на сказанное Габриэллой, нынче он, разумеется, в большей безопасности, чем был все последнее время. У него полицейская охрана и первоклассная сигнализация. Но легче от этого не становилось. Бальдер страшно волновался, поэтому извлек оставленный Линусом номер и позвонил, но Блумквист, естественно, не ответил. Да и почему он должен был ответить? Ведь время слишком позднее…

Наговорив сообщение на автоответчик торопливым шепотом, чтобы не разбудить Августа, Франс встал и зажег лампу на ночном столике со своей стороны. Затем принялся перебирать книги на стеллаже справа от кровати. Здесь стояла литература, не имевшая отношения к его работе, и он, рассеянно и нервно, начал листать старый роман Стивена Кинга «Кладбище домашних животных». Но тут на него с еще большей силой нахлынули мысли о злых личностях, мчащихся сквозь ночную тьму, и он долго просто стоял с книгой в руке. И тут с ним что-то произошло. Ему пришло в голову страшное опасение, которое при дневном свете он, возможно, отверг бы как нонсенс, но сейчас оно казалось в высшей степени реальным, и Франса охватило внезапное желание поговорить с Фарах Шариф или, пожалуй, скорее со Стивеном Уорбертоном из Лос-Анджелеса, который наверняка не спит. Размышляя над этим вопросом и представляя себе всевозможные жуткие сценарии, Бальдер смотрел на залив, ночь и безудержно несущиеся по небу облака.

В это мгновение у него зазвонил телефон, словно услышав его мольбу. Но звонили, конечно, не Фарах или Стивен.

– Меня зовут Микаэль Блумквист, – сказал голос. – Вы меня искали.

– Точно. Прошу прощения за столь поздний звонок.

– Ничего страшного. Я не спал.

– Я тоже. Вы сейчас можете разговаривать?

– Безусловно. Я как раз только что отвечал на сообщение человека, которого, думаю, мы оба знаем. Ее фамилия Саландер.

– Кто?

– Извините, возможно, я все неправильно понял… Но у меня сложилось впечатление, что вы нанимали ее, чтобы проверить ваши компьютеры и отследить возможное вторжение.

Франс усмехнулся.

– Да, Господи, она очень специфическая девушка, – сказал он. – Но она так и не открыла своей фамилии, хотя мы какое-то время довольно много общались. Я предположил, что у нее имеются на то свои причины, и никогда на нее не давил. Я познакомился с нею на одной из своих лекций в Королевском технологическом институте. Когда-нибудь я вам об этом с удовольствием расскажу; это было довольно удивительно. Но я хотел спросить… м-да, вам это наверняка покажется безумной идеей…

– Иногда безумные идеи мне нравятся.

– Вы не хотите приехать сюда, прямо сейчас? Для меня это было бы очень важно. У меня есть материал, который, на мой взгляд, обладает определенной взрывной силой. Я оплачу вам такси, туда и обратно.

– Очень любезно с вашей стороны, но мы всегда берем собственные расходы на себя. А почему нам обязательно разговаривать сейчас, посреди ночи?

– Потому что… – Франс колебался. – Потому что у меня такое ощущение, что надо спешить… или, на самом деле, больше, чем ощущение. Я только что узнал, что мне грозит опасность, а всего с час назад вокруг моего дома кто-то рыскал. По правде говоря, мне страшно, и я хочу выплеснуть из себя эту информацию. Не хочу больше оставаться с нею один на один.

– О’кей.

– О’кей что?

– Я приеду, если сумею поймать машину.

Дав ему адрес и положив трубку, Франс позвонил по зашифрованной линии профессору Стивену Уорбертону в Лос-Анджелес и проговорил с ним, собранно и живо, около двадцати-тридцати минут. Затем он встал, надел джинсы и черный кашемировый джемпер и достал бутылку «Амароне»^[38], на случай, если Микаэль Блумквист склонен к подобным удовольствиям. Но, дойдя до дверного проема, испуганно вздрогнул.

Ему показалось, что он уловил какое-то движение, будто что-то пропорхнуло мимо, и Бальдер стал нервно присматриваться к мосткам и заливу. Но ничего не увидел. Снаружи был все тот же пустынный, охваченный ураганом пейзаж, что и прежде, и Франс посчитал увиденное плодом воображения, результатом своего нервного состояния – по крайней мере, попытался посчитать. Он вышел из спальни и двинулся вдоль панорамного окна, собираясь подняться на верхний этаж. Но тут его опять охватило тревожное ощущение; он вновь поспешно обернулся – и на этот раз действительно различил кое-что возле дома соседа, Седерваля.

Там, под прикрытием деревьев, бежала какая-то фигура, и хотя Франс видел этого человека не очень долго, он все-таки отметил, что тот мощного телосложения, с рюкзаком и в темной одежде. Мужчина бежал пригнувшись, и что-то в его движениях казалось профессиональным, словно он бегал таким образом много раз, возможно, во время какой-то давней войны. В его действиях присутствовали эффективность и заученность, вызвавшие у Франса ассоциации с чем-то киношным и пугающим. Возможно, поэтому он помедлил несколько секунд, прежде чем выхватить из кармана мобильный телефон и попытаться понять, какой из номеров в перечне его разговоров принадлежит полицейским на улице.

Он не записал их в свои контакты – просто позвонил им, чтобы номера зафиксировались у него на дисплее, – и теперь сомневался. Какие номера принадлежат им? Он не знал и дрожащей рукой попробовал номер, казавшийся ему правильным. Поначалу никто не ответил. Прозвучало три, четыре, пять гудков, прежде чем какой-то голос, тяжело дыша, произнес:

– Это Блум, что случилось?

– Я видел, как какой-то мужчина бежал вдоль деревьев около соседского дома. Где он сейчас, я не знаю. Но вполне возможно, что он уже возле дороги, ведущей к вам.

– Ладно, мы посмотрим.

– Он казался… – продолжил Франс.

– Каким?

– Не знаю… шустрым.

Дан Флинк и Петер Блум сидели в полицейской машине, болтая о своей молодой коллеге, Анне Берцелиус, и размерах ее задницы.

Петер и Дан оба недавно развелись. Их разводы были поначалу довольно болезненными. У обоих имелись маленькие дети, жены, чувствовавшие себя преданными, и родители жен, которые на разные лады называли их безответственными подлецами. Но когда все улеглось, когда они получили возможность участвовать в воспитании детей на равных правах с женами и обзавелись новым, пусть и непритязательным, жильем, мужчины внезапно осознали, как соскучились по холостой жизни. И в последнее время, в недели, которые дети проводили у матерей, они гуляли напропалую, как никогда прежде, а затем, прямо как в подростковые годы, обсуждали все детали вечеринок и сверху донизу рассматривали встреченных ими женщин, подробно комментируя их тела и способности в постели. Однако на этот раз они не успели настолько углубиться в задницу Анны Берцелиус, как им того хотелось.

У Петера зазвонил мобильный, и они оба вздрогнули, отчасти потому, что Блум поменял мелодию звонка на довольно экстремальный вариант «Satisfaction»^[39], но, прежде всего, конечно, потому, что ночь, буря и одиночество сделали их пугливыми. Кроме того, телефон лежал у Петера в кармане брюк, а поскольку те сидели очень плотно – живот от разгульной жизни изрядно увеличился, – ему потребовалось некоторое время, чтобы его достать. Разговор он закончил с озабоченным видом.

– В чем дело? – спросил Дан.

– Бальдер увидел мужика, какого-то шустрого гада.

– Где?

– Возле деревьев у соседского дома. Но парень, похоже, направляется к нам.

Петер и Дан вышли из машины и снова поразились холоду. За этот долгий вечер и ночь они оказывались на улице уже много раз. Но настолько, до мозга костей, их еще не пробирало, и в течение нескольких минут они просто стояли, растерянно поглядывая то налево, то направо. Затем Петер – более высокий из них – взял командование на себя и велел Дану оставаться у дороги, пока он сам сходит к воде.

Ему предстояло спуститься с небольшого холма, протянувшегося вдоль деревянного забора и маленькой аллеи, образованной недавно посаженными деревьями. Уже успело нападать довольно много снега, было скользко, а внизу находилось море, залив Баггенсфьерд, решил Петер, и ему показалось странным, что вода еще не замерзла. Возможно, волны били слишком сильно. Шторм был чудовищным, и Петер выругался по этому поводу и по поводу ночных дежурств, изнурявших его и не дававших ему хорошенько выспаться. Тем не менее он попытался выполнить свою работу – возможно, не от всей души, но все-таки.

Он стал прислушиваться к звукам и озираться, но поначалу не замечал ничего особенного. С другой стороны, было темно. На участке горел один-единственный фонарь – прямо перед мостками, и Петер пошел вниз, мимо унесенного ветром то ли серого, то ли зеленого садового кресла. И в следующее мгновение через огромное окно увидел Франса Бальдера.

Тот стоял в глубине дома, склонившись над большой кроватью в напряженной позе. Возможно, он поправлял одеяло – определить было нелегко. Казалось, будто он занят какой-то маленькой деталью в постели, и к Петеру это никакого отношения не имело. Ему следовало наблюдать за участком. Тем не менее что-то в языке жестов Бальдера его восхитило, и он на секунду или две утратил концентрацию. Затем снова вернулся к действительности. И тут у него возникло леденящее ощущение, будто кто-то его рассматривает. Поспешно обернувшись, он принялся метать взгляды из стороны в сторону, но поначалу ничего не увидел и уже начал было успокаиваться, когда уловил сразу две вещи: внезапное движение у блестящих стальных мусорных контейнеров возле забора и звук машины на дороге. Машина остановилась, и у нее открылась дверь.

В принципе, ничего примечательного. Возле мусорных контейнеров вполне могло пробежать какое-нибудь животное, и, естественно, сюда могут приезжать машины, даже поздно ночью. Тем не менее Петер напрягся всем телом и на мгновение застыл на месте, сомневаясь, как ему следует действовать. Тут послышался голос Дана:

– Кто-то идет!

Петер не шевельнулся. Он чувствовал, что за ним наблюдают, и почти бессознательно нащупал у бедра табельное оружие, внезапно подумав о матери, бывшей жене и детях так, будто вот-вот действительно должно произойти нечто серьезное. Но дальше этого он в своих мыслях пойти не успел. Дан снова закричал, теперь уже с отчаянием в голосе:

– Полиция! Стой, черт возьми!

Петер побежал к дороге, хотя даже сейчас не был уверен в правильности своего выбора. Он не мог отделаться от подозрения, что оставил возле мусорных контейнеров нечто угрожающее и неприятное. Но раз его коллега так кричит, значит, выбора нет, и втайне Петер даже испытал облегчение. Он испугался больше, чем хотел признавать, и поэтому рванул вперед и, спотыкаясь, выскочил на дорогу.

Вдали Дан гнался за пошатывающимся мужчиной с широкой спиной и в слишком тонкой одежде, и хотя Петер подумал, что этот персонаж едва ли можно определить как «шустрого гада», он побежал следом, и вскоре они повалили беглеца на землю возле обочины, совсем рядом с двумя почтовыми ящиками и маленьким фонарем, слабо освещавшим все действо.

– Кто ты, черт возьми, такой? – взревел Дан на удивление агрессивно, вероятно, тоже здорово перетрусив.

И тут мужчина посмотрел на них растерянным, испуганным взглядом. Он был без шапки, щетину и волосы покрывал иней, и было видно, что он мерзнет и вообще чувствует себя паршиво. Но главное, в его лице присутствовало нечто невероятно знакомое.

На мгновение Петер подумал, что они поймали известного бандита, находящегося в розыске, и несколько секунд испытывал гордость.

Франс Бальдер вернулся в спальню и подоткнул вокруг Августа одеяло – возможно, чтобы спрятать его на случай, если что-нибудь произойдет. Тут ему пришла в голову безумная мысль, основанная на испытанном только что чувстве опасности и подкрепленная разговором со Стивеном Уорбертоном. Мысль, которую он сперва отверг как величайшую глупость, способную возникнуть только посреди ночи, когда его мозг помутнен от волнения и страха.

Затем Франс сообразил, что идея вообще-то не нова, а напротив, созрела у него в подсознании еще во время бесконечных бессонных ночей в США, и поэтому достал ноутбук, собственный маленький суперкомпьютер, подключенный к целому ряду других машин, чтобы иметь достаточную мощность, и открыл свою AI-программу, которой посвятил всю жизнь, и… просто непостижимо, разве нет?

Бальдер почти не думал. Просто стер файлы и все резервные копии – и почувствовал себя злым богом, уничтожившим жизнь; но, пожалуй, именно это он и сделал. Никому не дано знать, даже ему самому… Он немного посидел, размышляя, будет ли сокрушаться от сожаления и раскаяния. Дело его жизни исчезло в результате всего лишь нескольких ударов по клавишам.

Но, как ни странно, Франс почувствовал себя спокойнее, словно бы защитился хотя бы в одном отношении. Он встал и снова посмотрел на ночь и непогоду за окном.

Зазвонил телефон. Это оказался Дан Флинк, второй полицейский.

– Я только хочу сказать, что мы поймали человека, которого вы видели, – сообщил полицейский. – Иными словами, вы можете успокоиться. Мы держим ситуацию под контролем.

– Кого же вы поймали? – спросил Франс.

– Этого я сказать не могу. Он сильно пьян, и нам надо его успокоить. Я просто хотел поставить вас в известность. Мы перезвоним.

Франс положил трубку на ночной столик, рядом с ноутбуком, и попытался себя поздравить. Теперь мужчина схвачен, и его исследования не смогут попасть в неправильные руки. Однако спокойнее он себя не чувствовал и поначалу не понимал, почему. Потом сообразил: с опьянением что-то не сходится. Бежавший вдоль деревьев был каким угодно, только не пьяным.

Прошло примерно с минуту, прежде чем Петер Блум понял, что они схватили вовсе не известного и разыскиваемого преступника, а артиста Лассе Вестмана, который, правда, играл бандитов и киллеров в телепостановках, но едва ли находился в розыске, и это открытие не прибавило Петеру спокойствия. Во-первых, у него вновь возникло подозрение, что уходить от деревьев и мусорных контейнеров было ошибкой, а во-вторых, он сразу сообразил, что данный инцидент может привести к скандалам и громким газетным публикациям.

Во всяком случае, он знал, что действия Лассе Вестмана слишком часто попадают в вечернюю прессу, а выглядел артист не слишком радостно. Он со стонами и руганью пытался встать на ноги, а Петер пробовал разобраться в том, что ему понадобилось тут посреди ночи.

– Ты здесь живешь? – спросил он.

– С какой стати я должен с тобою объясняться? Ни черта я тебе не скажу, – прошипел Вестман.

Тогда Петер обернулся к Дану, чтобы попытаться понять, с чего началась вся эта драма. Но тот уже стоял поодаль и разговаривал по телефону, явно с Бальдером. Ему, наверное, хотелось продемонстрировать усердие и сообщить о поимке подозреваемого, если это действительно был подозреваемый.

– Ты рыскал по участку профессора Бальдера? – продолжил Петер.

– Ты, что, не слышал? Я вам ни черта не скажу. С какой стати? Я тут мирно прогуливаюсь, и вдруг появляется этот псих, размахивая пистолетом… Это возмутительно! Да вы знаете, кто я?

– Мне известно, кто ты такой, и если мы вели себя некорректно, прошу прощения. Нам наверняка еще представится случай к этому вернуться. Но в данный момент у нас чрезвычайно напряженная ситуация, и я требую, чтобы ты немедленно рассказал, что у тебя за дело к профессору Бальдеру… Нет, нет, даже не пробуй улизнуть!

Лассе Вестману удалось, наконец, подняться, и он явно вовсе не пытался улизнуть. Мужчина явно с трудом держался на ногах. Чуть мелодраматично покашляв, он сплюнул; однако плевок улетел не слишком далеко, его, точно бумеранг, принесло обратно, и он примерз к щеке Лассе.

– Знаешь, что я тебе скажу? – произнес тот, обтирая лицо.

– Нет.

– Мерзавец в этой истории вовсе не я.

Петер с беспокойством посмотрел в сторону воды и аллеи и опять задумался над тем, что же он там видел. Тем не менее полицейский не сдвинулся с места, парализованный абсурдностью ситуации.

– А кто же? – спросил он.

– Бальдер.

– Почему?

– Это вам надо спрашивать не у меня. Спросите там, в доме, у компьютерного гения! Этот гад не имеет никакого права держать его у себя, – сказал Лассе Вестман и полез во внутренний карман, словно что-то ища.

– Ребенка у него в доме нет, если ты это имеешь в виду, – ответил Петер.

– Черт возьми, конечно, есть.

– Действительно?

– Действительно!

– Значит, ты решил прийти сюда посреди ночи, пьяный в стельку, и забрать ребенка, – продолжил Петер, собираясь сказать что-нибудь более убийственное, но его прервал какой-то звук, слабое позвякивание, донесшееся со стороны воды.

– Что это было? – спросил он.

– Ты про что? – отозвался Дан, уже снова стоявший рядом с ним и, похоже, ничего не слышавший – звук действительно прозвучал не особенно громко; по крайней мере, так казалось отсюда.

Тем не менее у Петера по телу пробежала дрожь, напомнившая ему о том, что он испытал возле деревьев и мусорных контейнеров, и он уже было собрался пойти туда и посмотреть, что произошло, но опять засомневался. Возможно, он испугался, или вообще был нерешительным и некомпетентным – как знать? Но Петер с беспокойством огляделся – и тут услышал, что приближается еще одна машина.

Мимо них проехало такси, остановившееся возле ворот Франса Бальдера, и это послужило Петеру оправданием, чтобы остаться на дороге. Пока шофер с пассажиром такси разбирались с оплатой, он бросил еще один встревоженный взгляд в сторону воды, и ему показалось, будто он опять услышал какой-то отнюдь не успокаивающий звук.

Но уверен он не был, а тут открылась дверца машины, и вышел мужчина, в котором Петер после секундной растерянности узнал журналиста Микаэля Блумквиста. Почему, черт подери, всем знаменитостям понадобилось собраться именно здесь, да еще посреди ночи?

Глава 10

Раннее утро 21 ноября

Бальдер стоял в спальне рядом с компьютером и телефоном, глядя на Августа, который беспокойно поскуливал во сне. Франса интересовало, что снится мальчику. Способен ли он вообще понять его мир? Бальдер чувствовал, что ему хочется это знать. Чувствовал, что ему хочется начать жить и больше не хоронить себя в квантовых алгоритмах и исходных кодах – и тем более не бояться и не сходить с ума.

Ему хотелось обрести счастье, не терзаться от постоянной тяжести в теле, а напротив, удариться в какое-нибудь безрассудство – даже в роман, в любовную связь. И в течение нескольких секунд он интенсивно думал о целом ряде нравившихся ему женщин: о Габриэлле, Фарах и всех прочих.

Думал он и о женщине, которую, судя по всему, звали Саландер. В свое время она его словно околдовала, и когда он стал вновь вспоминать о ней, ему показалось, будто он видит в ней нечто новое, хорошо знакомое и чуждое одновременно. Внезапно его осенило: она напоминает ему Августа. Чистое безумие, конечно. Август – маленький мальчик-аутист; Лисбет, конечно, тоже не такая уж великовозрастная, и, пожалуй, в ней есть что-то мальчишеское, но в остальном она его полная противоположность. Носит исключительно черное, похожа на панка и совершенно бескомпромиссна. Тем не менее Франсу пришло в голову, что ее взгляд обладает тем же странным блеском, какой был у Августа, когда тот смотрел на светофор на Хурнсгатан.

Бальдер встретился с Лисбет во время лекции в Королевском технологическом институте, где он рассказывал о технологической сингулярности, о гипотетическом состоянии, когда компьютеры станут умнее человека. Он как раз начал объяснять понятие сингулярности в математическом и физическом значении, когда открылась дверь и в зал вошла одетая в черное худенькая девушка. Первой его мыслью было сожаление о том, что наркоманам больше некуда пойти. Затем он задумался о том, действительно ли эта девушка наркоманка. Она выглядела не такой опустившейся, как они. Зато казалась усталой и недовольной и, похоже, совсем не слушала его лекцию. Просто сидела, бесформенно нависая над столом. В конце концов, посреди рассуждения о сингулярной точке в комплексном математическом анализе, где пределы становятся бесконечными, он прямо спросил ее, что она обо всем этом думает. Это было зло, по-снобистски. Зачем ему понадобилось вколачивать ей в голову собственные фанатичные знания?

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒