Анастасия Чернятьева. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА. ПРОЛОГ

1941 год. Прохладный летний вечер. Ворота во двор деревенского дома растворены, в них вьется белый табачный дымок. На завалинке сидит ОТЕЦ, курит. Рядом присела ТАНЯ. Ей 15 лет. На Тане платье яркое, в красный горошек, но волосы растрепаны и полоска грязи над правой бровью. Она осторожно и неумело точит серп.

ТАНЯ. За травой вчера когда ездили - у берез косы и косы всё, как у женщины. А ты срубил. Пенёк от сока мокренький и сразу муравьи. Жалко. Не руби больше.
ОТЕЦ. Зимой насидишься в стуже, без дров, так узнаешь, как жалко.
ТАНЯ. Жалко, тять.
ОТЕЦ. Ково жалко-то, глупая? На то она и росла, Танька. Падет – сгниет. (пауза) Зимой борова кололи, так ты тож сала неделю не ела, а потом хоть чо тебе: с хлебом да с супом.

Пауза.

ТАНЯ. Мать говорит у тебя глаза заболят, что ты ночью читаешь.
ОТЕЦ. Да шибко хорошо написано. Как люди жили-то, бились…
ТАНЯ. В читальне нашей сказок жалко нет, а в школьной я все прочитала уже. Мифы греческие растрепались совсем, зачитались. Бог моря седой, как ты, а жена у него ужасная и красивая – Фетида которая. Я такую женщину на базаре в городе видела: долговолосая, черная, вся в зеленом блестящем и в кольцах.
ОТЕЦ. Все сказки тебе, глупая. Большуха ты уже. Невеста. (Таня вскидывается, чуть не режется серпом) На гулянья-то пойдешь с матерью? Троица. (помолчал) Раньше с иконами ходили вкруг деревни, а теперь просто пьют.
ТАНЯ. В мифах царство Аида похоже как будто осенью сырой день.
ОТЕЦ. (помолчал) С отрубями пойло коровам теплое дала вчера – мать ругает. Холодное надо. На покос поедем – опять одна с младшими оставаться будешь. Тебя не возьмём.

Пауза.

ТАНЯ. Сегодня на картошке мать с Марфой Деминой поругались. Марфа здоровая самая, и мужа на голову выше, а мать все равно окучивает быстрее. Они силами мерялись, на кошенине топтались, и мать ее чуть через себя не бросила. Хоть и беременная.
ОТЕЦ. Серп-то положь, палец ссекешь.

Молчат. Отец кашляет со свистом.

ТАНЯ. Опять у тебя в груди поёт.
ОТЕЦ. А это ветер поет, как в трубе… От табаку это. Вредный табак попал. (помолчал) Письмо пришло от Алексея.
ТАНЯ. Письмо? Где? Во вторник же должно, всегда во вторник Капа почту приносит?
ОТЕЦ. Кошечек вам, младшим, карандашом всё подрисовывает в письме. Вы их, рисунки, на окна не лепите – места уж нет. Всё в кошках. И про Гальку спрашивает, на проводах пьяненький с которой целовался. Дался она ему? Ни с одной девкой ж не дружил, братец твой. (помолчал) Скучно что ль на Дальнем Востоке ему служится? Не на германской войне, и то хорошо.
ТАНЯ. А листочки дубовые прислал?

Отец давит цигарцу в пальцах, кашляет.

ТАНЯ. Прислал листочки?
ОТЕЦ. Прислал, прислал.

Из дома на крыльцо выходит МАТЬ в нарядной юбке. У неё большой живот.

МАТЬ. Танька, другое пойди надень, которое к первомаю сшили. Расселась чего? (отцу) Нейдешь с нами опять.
ОТЕЦ. Мне, когда бутылка на стол – тогда и праздник, а бутылка тама, в углу стоит. Стало быть и до праздника рукой подать только.
МАТЬ. Ты бы отец, хоть для прилику со мной дошел до соседней-то деревни. Что ж я на сносях, а пойду как вдовая?
ОТЕЦ. А не ходи… Кто велит? Разгул гуляк любит.
МАТЬ. Да поди ты! Слова доброго не скажет – всё с подковыркой.

Мать присаживается рядом с Таней. Слюнявит палец, оттирает ей лицо от грязи.

МАТЬ. Сестра твоя чего там за живот схватилась, Танька?
ТАНЯ. Колотили коноплю. Зернышки вкусные, она наелась, как воробушек. Вот теперь и рвет ее опять.
МАТЬ. Горе мне с вами, девки.
ТАНЯ. Может и не из-за конопли. Мы еще корни полевой морковки ели. И калачики зеленые. И пучки. И свинячьи ягоды. И корни лопухов. И горох еще мышиный.
ОТЕЦ. Пройдет.
МАТЬ. Колдуну вас отдам, дурок таких.
ТАНЯ. Александра Петровича зачем колдуном зовут? Что у него дом за забором и с проволокой колючей? (Таня серпом указывает в сторону соседского дома)
МАТЬ. Дело не твоё. В колхоз не вступил – колдун, конечно! Он жадюга и всё промаландывает, не работает, а денег гора откуда-то. В Петров день – ворота у него настежь и гулянка на всю деревню неделю целую. Раз в десяток лет. А потом опять запирается, и не выйдет никуда. Колдун и есть.
ТАНЯ. Шляпа у него красивая, выгоревшая. Как будто солнышко на него закатное всегда светит.
МАТЬ. Подойди, Танька, токо к колдуну – высеку.
ТАНЯ. Так только отдать меня ему хотела.
МАТЬ. Платье поменяй поди, невеста. И волоса намочи причеши.
ТАНЯ. Дай мне письмо от Алексея.

Мать забирает у Тани серп, начинает разбирать и приглаживать ее волосы.

ТАНЯ. Хорошо бы ненастье. Все дома тогда: мать, отец, младшие. Блины, оладьи, пироги с малиной. Смотрю на тучи радостно – не разведреет, еще и завтра дождь. А маленькая была как-то пошла за полскотины в лес рубить веники. За работай не заметила, что потемнело: туча. Бросила веники, побежала через паровое поле домой, но не успела: дождь обрушился. Страшно. Молнии бьют прямо в землю. Оглохла, ослепла от молний, а там вдруг посреди поля – стоит лошадь. Я к ней залезла прямо под брюхо. Лошадь дрожала, и я дрожала. Как не убило нас? Потом дождь снесло за деревню, я побежала домой. Думала там все за меня испугались. Но мать была на ферме, а отец строгал доски, только сказал: «чо, девка, вымокла? ». Но ты бы меня тогда понял. Где ты был?

ТАНЯ. Я, мамочка, тоже в поле работать хочу.

СЦЕНА 2