22 октября 5 страница

Комплекс размещался вокруг парковочной площадки: ряд низких строений и что-то вроде постмодернистской церкви в центре. Лунный свет

выхватывал ее из тьмы забвения, но безжалостно подчеркивал заброшенность.

Мила остановилась перед коттеджем, где некогда располагалась регистрация. Выключила мотор, вышла. Ее встретила дикая, недружелюбная тишина места, привыкшего обходиться без человеческого присутствия.

Храм Любви был выстроен на холме, откуда открывался вид на озеро. Не самый, правда, живописный – но можно было различить заброшенные отели, рассыпанные по всему побережью.

Мила поднялась на крыльцо коттеджа, где некогда производилась регистрация, и убедилась, что дверь в офис накрепко заколочена. Попасть туда не было никакой возможности. Рядом с дверью виднелось окно, тоже заколоченное досками разного размера. Оставались щели, через которые можно было заглянуть внутрь. Мила вынула фонарик из кармана кожаной куртки, приникла лицом к неровным доскам и посветила в темный зал.

Из темноты вынырнуло улыбающееся лицо.

Мила отпрянула. Придя в себя, поняла, что перед ней – тот же амурчик, что и над въездом. На мгновение ей показалось, будто он переместился сюда специально, чтобы напугать ее, но это был всего лишь картонный силуэт. Мила снова подошла к окну и через собственное отражение в стекле различила стойку, покрытую пылью, и стеллаж с буклетами, которые частично посыпались на пол. На стене висел плакат: под логотипом Храма Любви был приведен перечень услуг, оказываемых клиентам. Из текста следовало, что влюбленные пары могли осуществить свою мечту и сочетаться браком в какой угодно атмосфере, на выбор. Помещение в самом деле могли обставить по-разному, и предложения звучали экзотически, заманчиво. Можно было выбрать Венецию или Париж, но также и обрамление, вдохновленное фильмами, такими, например, как «Унесенные ветром» или даже «Звездные войны». В самом низу плаката были перечислены цены за каждую церемонию; маленькая бутылочка французского шампанского прилагалась за счет заведения.

Ветер задул в спину, заставив Милу вздрогнуть и обернуться.

Внезапный порыв ветра долетел до входа в храм, и дверь заскрипела.

Похоже, ее оставили открытой.

Лунного света было вполне достаточно, чтобы не сбиться с пути, и Мила выключила фонарь. Вышла на площадку. Асфальт, источенный долгими зимами, скрипел под подошвами. Ветер, полный теней, гнался за ней, в дикой пляске путался под ногами. По пути Мила достала пистолет,

стиснула рукоятку. Низкие строения вокруг напоминали руины, оставшиеся после ядерной катастрофы. Двери и окна – словно разверстые входы в сумрачные пещеры, скрывающие тьму тайных миров или всего лишь пустоту, из которой сочится страх. Мила шла вперед, оставляя их за спиной. Черные очи тьмы глядели ей вслед.

Надо было кого-нибудь вызвать, лучше всего Бориса. Я себя веду как героини фильмов ужаса, которые прямо напрашиваются на то, чтобы их убили, подумала Мила. Но она знала, почему так поступает. Это – очередная партия в бесконечном турнире. Идти вперед ей велит монстр, который живет внутри ее и только притворяется спящим. Он же направлял ее руку всякий раз, когда она вонзала лезвие в собственную плоть. Она питала монстра своей болью и страхом в надежде утолить его голод. А иначе – кто знает, что она способна сотворить. Или позволить сотворить с собой.

Дойдя до входа, Мила на мгновение остановилась. Потом по ступенькам начала подниматься к крыльцу. Шагнув внутрь, ощутила, как тьма ей дышит в лицо. И узнала запах. Ведь что хорошо в смерти, так это то, что она не прячется, а сразу заявляет о себе живым. Потом услышала звук. Тихий, как многоголосый шепот, исступленный, как стрекот станка.

Она посветила фонариком, и колышущаяся кишащая масса зверьков рассеялась в мгновение ока. Но не вся: некоторые особи, не обращая на нее внимания, продолжали свое дело.

В центре сцены, вызывающей в памяти Средневековье, лежал заскорузлый матрас, а на нем – человек, связанный по рукам и ногам.

Мила выстрелила в воздух, эхо раскатилось по площадке до самого озера, и крысы наконец отбежали от тела. Только одна медлила и, повернувшись, долгую-долгую секунду смотрела на нее красными глазками, полными ненависти к нахалке, которая вторглась на чужую территорию и не дает спокойно поесть. Потом и она растворилась в потемках.

Мила долго вглядывалась в мертвеца. Мужчина, неопределенного возраста. В майке и синих боксерских трусах.

Ему на голову был надет пластиковый мешок, закрепленный на горле изолентой.

Мила отступила назад, стала шарить по карманам в поисках сотового, и луч фонаря сместился, но на матрасе осталось светлое пятно. Это лунный свет пробрался в капеллу следом за ней, и под его лучом на руке мертвеца что-то блеснуло. Мила подошла ближе, пригляделась.

На безымянном пальце левой руки, обглоданном крысами, сверкнуло

обручальное кольцо.

Всю зону закрыли.

На шоссе поставили временные ограждения и, чтобы окончательно отвадить тех, кто желал бы пробиться к озеру, светящийся знак, предупреждающий об оползне. Только полицейские агенты съезжались в эти заброшенные края.

Ожидая, пока коллеги доберутся до Храма Любви, Мила уселась на ступеньки перед церковью, которая церковью не была. Неся караул возле трупа, она наблюдала, как заря взламывает грань горизонта и изливается в долину. Зеркало воды окрасилось огненно-алым цветом, чуть приглушенным тенью листвы, еще густой и зеленой в эту раннюю осеннюю пору.

Бледный дневной свет безжалостно высветил сцену, которую Мила оставила у себя за спиной. Странное ощущение покоя овладело ею. Будто бы она, устав бояться, перестала вообще что-либо замечать. Не двигаясь с места, слушала вой полицейских сирен, потом смотрела, как из ложбинки выныривают проблесковые маячки: войско освободителей на марше.

В тот момент, когда над сценой преступления загорелись галогенные лампы, ужас съежился и пропал, уступив место холодному анализу.

Эксперты-криминалисты уже огородили периметр и принялись собирать вещдоки, фотографировать все подряд и воссоздавать картину преступления. В обычном балете, который исполняется вокруг трупа, настал черед выйти на сцену судмедэксперту и команде санитаров, которые затем вынесут мертвое тело.

– Вроде бы все ясно, но ничего не ясно. – Чан, склонившись над потерпевшим, выдал такое загадочное заключение.

Снаружи сновали агенты, но внутри капеллы, кроме криминалистов, присутствовали только Мила и Гуревич, которого не совсем удовлетворила брошенная доктором фраза.

– Можно поточнее?

Чан еще раз приподнял с матраса, пропитанного всякой органикой, обмякшее тело мужчины, в одном белье и с пластиковым пакетом на голове.

– Честно говоря, нет. – Чан отвечал уклончиво потому, что побаивался инспектора.

Эта нерешимость выводила Гуревича из себя.

– Нам нужно как можно скорее узнать, когда наступила смерть. Проблема была связана с крысами, которые сильно повредили труп.

Особенно пострадали кисти и ступни, почти полностью обглоданные. Под мышками и в паху зияли глубокие раны. При таком состоянии тела определить время наступления смерти при визуальном осмотре было затруднительно, поэтому приписать преступление Роджеру Валину пока не представлялось возможным.

Но, размышляла Мила, даже если бы массовый убийца и мог его совершить, это означало бы радикальную, неслыханную смену способа действия, того, что зовется в криминалистике modus operandi. Было невозможно объяснить переход от полуавтоматической винтовки

«Бушмастер. 223», стрельба из которой не предполагала никакого физического контакта с жертвами, к тому, что имели они сейчас перед глазами. Вот почему в воздухе витало такое напряжение.

В капеллу вошел Борис и встал в уголке, прислушиваясь к разговору.

– Предположить с большей долей вероятности, сколько времени тело пролежало здесь, можно только после вскрытия, – упорствовал судмедэксперт.

Раздражение Гуревича нарастало.

– Я не требую от вас отчета, а лишь прошу высказать мнение.

Чан задумался: он уже наверняка держал в уме ответ, но боялся сболтнуть лишнее, ведь в случае грубой ошибки на него же и повесят всех собак.

– Я бы сказал, что смерть наступила около суток назад.

Из такого ответа следовало два вывода. Первый, менее значимый, заключался в том, что, если бы даже кто-то и разгадал чуть раньше загадку телефонного номера прачечной самообслуживания, человека, которому надели на голову пластиковый пакет, уже нельзя было спасти. Но более важным следствием было то, что убийство никак не мог совершить Роджер Валин.

Разумеется, Гуревич не был от этого в восторге.

– Второй убийца. Другой почерк. – Он скорбно покачал головой, видя, как усложняется расследование. – Ладно, давайте поглядим, кто убитый.

Теперь наконец они могли открыть лицо потерпевшего. Может быть, подумала Мила, это приблизит их к разгадке новой тайны.

– Приступаю к снятию пакета с головы покойного, – объявил Чан.

Он надел свежие латексные перчатки и налобный фонарь. Вооружившись скальпелем, подошел к телу. Двумя пальцами приподнял

край жуткого савана, прилипшего к лицу, в то время как другой рукой сделал точный разрез по пластику, начиная с уровня теменной кости.

Все присутствующие сосредоточились на операции и с нетерпением ждали ее результата, только Мила не могла отвести взгляд от обручального кольца, блестевшего на безымянном пальце левой руки покойного. Думала о женщине, которая еще не знает, что осталась вдовой.

Чан продолжил разрез до горла и аккуратно отлепил и развел в стороны два получившихся лоскута.

Наконец обнажил лицо.

– Вот дерьмо! – скривился Гуревич.

Все сразу поняли, что инспектор узнал убитого.

– Это Рэнди Филипс, – подтвердил Клаус Борис. Тут же вспомнил, что в кармане пиджака лежит утренняя газета, и протянул ее коллеге. – Третья страница.

Там красовалась фотография мужчины, элегантно одетого, с надменной улыбкой. Хотя сомнений и так не возникло, Гуревич сравнил фотографию с лицом покойного, потом прочел заголовки:

– «Филипс проваливает дело»… «Судья выносит обвиняемому приговор из-за неявки адвоката на заседание».

Пока Чан осматривал голову, Борис просветил присутствующих:

– Рэндалл, Рэнди Филипс, тридцать шесть лет, специализировался на делах о домашнем насилии. Обычно выступал на стороне плохих мужей. Стратегия его защиты заключалась в том, чтобы накопать побольше гадостей о женах и невестах. Если компромата не находилось, он что- нибудь сочинял. Как никто, умел облить несчастных женщин грязью, выставить их в самом дурном свете. Невероятно, но, даже если бедняжка являлась в зал суда, покрытая синяками, или с фонарем под глазом, или даже в инвалидном кресле, Филипс своими россказнями был способен убедить присяжных в том, что она сама напросилась.

Мила заметила, как мужчины из команды Чана обменялись насмешливым взглядом. Привычный дух мужской солидарности, допускающей любые мерзкие домыслы по отношению к женщинам, привел ей на память выступления Рэнди Филипса по телевидению. Девизом адвоката было: «Женщину осудить ничего не стоит… Даже если судят другие женщины». В большинстве случаев он добивался оправдания своих клиентов, а в остальных ему удавалось существенно скостить срок. Он заслужил прозвище Гроза Жен и другое, неласковое, Рэнди Поганец.

– Наверное, уже можно восстановить картину преступления, – объявил

Чан после первичного осмотра. – Сначала его вырубили электрошоковым пистолетом, тазером или стрекалом для крупного рогатого скота. – Он указал на горло, где была видна метка от электрического разряда, пусть несильного и кратковременного. – Потом связали ремнями по рукам и ногам. И наконец, надели на голову пакет. Смерть произошла в результате задержки дыхания.

За этим отчетом последовало глубокомысленное молчание.

– Рэнди Филипс был женат?

Все повернулись к Миле, ошеломленные неожиданным вопросом.

Гуревич покосился на нее с подозрением.

– Я, конечно, могу ошибаться, но что-то не припомню, чтобы у него была супруга, – проговорил Борис.

Без лишних слов Мила приподняла левую руку покойника и предъявила обручальное кольцо, которое заметила благодаря лунному лучу в тот самый момент, когда обнаружила тело.

Все онемели.

Что-то вроде возмездия.

– Рэнди принужден обручиться со смертью в Храме Любви, подумать только! – иронически заметил Чан, покидая сцену преступления, стараясь, правда, чтобы Гуревич не услышал. Этого ему показалось мало, и он добавил в том же ключе: – Приперт к стенке, втиснут в брак, который уже не расторгнешь.

Так и женщины увязают в мечтах о любви, которые оборачиваются кошмаром, подумала Мила. Не имея ренты, не работая, они не могут требовать развода и принуждены терпеть дурное обращение, ибо не так их страшат тумаки, как перспектива потерять все. А если какая-нибудь бедняжка единожды и находит в себе мужество заявить о насилии, то видит, как ее мучитель благодаря Рэнди выходит на свободу.

– Надо установить, действовал ли убийца один или имел сообщников, – заметил Гуревич, а тем временем Крепп и его команда вновь завладели местом преступления, чтобы завершить работу, которую прервали, чтобы предоставить судмедэксперту свободу действий.

– Убийца был один, – заявил эксперт своим обычным безапелляционным тоном, устраняя тем самым всякие сомнения.

– Ты уверен? – спросил Борис.

– Когда мы только что пришли и начали работать над сценой преступления, я велел моим людям снять отпечатки следов с пола – пыль, копившаяся годами, нам в этом очень помогла. Исключая следы агента

Васкес, все прочие принадлежат потерпевшему и еще одному человеку, который носит обувь тридцать восьмого размера.

– Продолжайте. – Гуревич с интересом слушал реконструкцию событий.

– На площадке мы не обнаружили отчетливых отпечатков шин. Еще предстоит разобраться, как Филипс и его убийца добрались сюда. Я бы сказал, не лишне будет направить водолазов обследовать дно озера.

Убийца не хотел, чтобы тот, кто нашел тело, был бы к этому подготовлен, – вот единственная причина, заставившая его избавиться от машины Рэнди Филипса. Ему был важен театральный эффект.

– Наверное, стоит поближе взглянуть на это кольцо. – Крепп указал на палец Филипса.

– Если там остался отпечаток, не пропусти его, – напутствовал Гуревич.

Эксперт-криминалист проворчал что-то, встал на колени перед матрасом и приподнял обглоданную руку покойника грациозным, чуть ли не романтическим жестом. Снял кольцо и понес его в фургон с аппаратурой, припаркованный у входа.

На площадке агент принес два стаканчика кофе, для Гуревича и Бориса. На Милу не обратил никакого внимания. Та держалась на должном расстоянии от старших по званию, но прислушивалась к разговору.

– Об исчезновении Рэнди никто не заявлял.

– Ничего удивительного, коль скоро он жил один. Случалось, наверное, что он подолгу не являлся в контору и не сообщал секретарше, где находится. Скользкий тип, вечно что-то затевал, скрытничал. – Борис взмахнул руками и опустил их в безутешном жесте. – Но если мы исключаем Роджера Валина еще и потому, что, как я понимаю, у него нет мотива, кто же тогда убил адвоката?

У Милы складывалось впечатление, что все происходящее составляет часть какого-то более сложного замысла. Она бы и хотела принять участие в обсуждении, но не стала навязываться. Гуревич сам обратился к ней:

– Что вы об этом думаете, Васкес? Кто-то похитил адвоката, привез его сюда и убил. Как вы это объясните?

Инспектор все время смотрел на нее как на пустое место и вдруг предоставил слово. Она отвечала, начисто забыв про дистанцию:

– Не думаю, что убийца похитил Филипса, это слишком сложно и рискованно. Полагаю, он обманом завлек свою жертву. Потом вырубил, связал и прикончил.

– Но почему Рэнди, человек неглупый, согласился приехать в такое пустынное место? – Своим вопросом Гуревич не пытался опровергнуть слова Милы. Инспектор не отвергал ее версию, скорее пытался лучше понять.

– Мне приходят на ум разные предположения о том, почему адвокат мог поехать сюда: убийца располагал – или делал вид, что располагает, – чем-то таким, что Филипсу было нужно позарез, возможно компрометирующей информацией о жене или подруге одного из своих клиентов. Или они уже были знакомы, и у жертвы не было причин чего- либо опасаться.

Гуревич скривился:

– Смелее, агент Васкес, выкладывайте все.

Гуревич догадался, что Мила пришла к какому-то заключению, но не решается говорить.

– По-моему, это была женщина. Борис удивленно поднял брови:

– Почему ты так решила?

– Филипс нас считал низшими существами, ergo^[2], был уверен, что не выпустит ситуацию из-под контроля: слишком понадеялся на себя. И потом, только у женщины могли быть причины для возмездия.

– Думаешь, она мстила, так же как Валин? – спросил Борис.

– Я пока ничего не думаю, для этого слишком рано. Но то, что Филипс так легко попал впросак, да еще размеры кольца, такого броского – явно модель, предназначенная для женской руки, – все это подкрепляет данную версию.

– Здесь что-то есть.

Голос Креппа донесся из фургона криминалистов, стоявшего неподалеку. Все трое насторожились и как по команде бросились туда.

Эксперт сидел у стойки с различными приборами. Он рассматривал через увеличительную линзу кольцо, снятое с пальца жертвы.

– Отпечатков нет, – сообщил он. – Но на внутренней стороне кольца имеется надпись, и она мне кажется небезынтересной. – Он протянул руку и включил монитор, подсоединенный к прибору. На экране показалось гигантское изображение кольца. – Это число, возможно дата свадьбы… двадцать второе сентября.

– Сегодня! – воскликнул Борис.

– Да, но гравировку явно сделали несколько лет назад, – уточнил Крепп. – Ее покрывает патина.

– С годовщиной вас, – съязвил Гуревич.

– Кроме даты, есть кое-что еще. – Эксперт повернул кольцо под линзой, обнаруживая еще одну надпись, добавленную позже.

В самом деле, она разительно отличалась от предыдущей гравировки: та была аккуратная, эта – топорная. Очевидно, что делал ее не ювелир. В бороздках, скорее, в царапинах металл блестел ярче.

– Ее сделали недавно, – заключил Крепп.

Этот последний факт делал смысл надписи угрожающим.

21 ч.

Гуревич обменялся с Борисом встревоженным взглядом:

– Двадцать второе сентября, двадцать один час. Похоже, кроме двоих убийц, которых еще предстоит поймать, у нас есть ультиматум.

Никто и представить себе не мог, что должно случиться в двадцать один час.

Тем временем, однако, выяснилось, что Рэнди Филипс приехал в Храм Любви на своем «мерседесе». Машину нашли на дне озера, как и предвидел Крепп. Следовательно, у убийцы был собственный автомобиль, на котором он и уехал, совершив преступление.

Исключив возможность похищения, оставалось понять, почему адвокат оказался настолько наивен, чтобы в одиночку отправиться в заброшенное место, где легко попасть в ловушку. Догадка Милы насчет того, что в деле замешана женщина, привилась и нашла много сторонников. Группа полицейских все еще просеивала архив в адвокатской конторе Рэндалла Филипса, ища совпадение с датой, обозначенной на обручальном

кольце.

Оставалось много, даже слишком много темных мест, и 22 сентября было единственной зацепкой, какую они имели.

Во-первых, невозможно объяснить, что общего между бойней на вилле и убийством в Храме Любви. То, что эти два преступления как-то связаны, было обнаружено только благодаря догадке Милы относительно старого телефонного номера. Непохоже, чтобы жертвы были хотя бы знакомы, стало быть что-то объединяло преступников.

Роджер Валин, давно бежавший от всего и от всех, мог за эти годы познакомиться с кем-то – с женщиной? – и они задумали общий план мести.

К такому выводу пришла Мила, пока болталась по коридорам

Управления с толпой других статистов. На вопросы о том, что уже случилось, предстояло ответить коллегам со второго этажа, равно как и на вопросы, касающиеся того, что еще может случиться.

Самая неотложная из проблем – ультиматум.

По мере того как проходили часы, предпринимались различные шаги, чтобы предотвратить преступление или запугать преступника. Многих полицейских вызвали на дежурство, все патрули были усилены. Убийца или убийцы должны были уяснить себе, что город охраняется, с этой целью во многих местах были расставлены посты и увеличено количество патрульных машин. Информаторов, которые обычно сотрудничали с федеральной полицией, предупредили, чтобы они были начеку и хорошенько смотрели и слушали. Массовое присутствие в городе сил правопорядка могло склонить к сотрудничеству и некоторые криминальные структуры, просто чтобы поскорее закончились проверки на дорогах, сильно вредившие нелегальному трафику.

Чтобы СМИ ничего не заподозрили, было объявлено, что проводится широкомасштабная акция по борьбе с организованной преступностью. Газеты, телевидение, Интернет без конца повторяли очередную бездарную пропагандистскую утку, какую выдало Управление, впустую тратя средства налогоплательщиков.

Тем временем в Главном штабе следовали одно за другим совещания в более или менее узком кругу, и на них определялась стратегия действий полиции. Совещания на самом высшем уровне возглавлялись Судьей. Прочие шли по нисходящей, согласно установленной иерархии. Несмотря на вклад, какой Мила внесла в расследование, ее оттеснили на самый край. Складывалось четкое впечатление, что ее роль намеренно преуменьшается, будто кто-то хочет отстранить ее от дела.

К пяти вечера она покинула верхние этажи Управления и вернулась в Лимб. Вечер приближался, и страх перед тем, что должно случиться, возрастал, но Мила слишком долго обходилась без сна и теперь чувствовала, что ей необходимо отдохнуть, иначе потеряется ясность мысли.

Она укрылась в бывшей кладовке, куда поставила раскладушку для тех случаев, когда приходилось задерживаться в Управлении сверхурочно. Сняла кроссовки, укрылась кожаной курткой как одеялом. Тесная каморка, уютная, как тайное убежище, куда никому нет доступа, была погружена во тьму, только желтоватый свет просачивался из-под двери. Этой полоски хватало, чтобы чувствовать себя в безопасности, будто кто-то снаружи бодрствует и стережет ее, пока она здесь, в темноте. Мила улеглась на бок,

обхватив руками колени; сон вначале не шел, но потом уровень адреналина упал, и усталость одолела.

– Нашли.

Мила приоткрыла глаза, не разобрав, прозвучало ли это слово в реальности или выплыло из сна. Произнесли его спокойным тоном, чтобы не напугать спящую. Мила пригляделась: дверь едва приоткрыта, чтобы свет не бил в глаза. В ногах раскладушки сидел капитан Стеф, держа в руках дымящуюся чашку. Протянул ее Миле, но та, не глядя на кофе, тут же стала искать глазами часы.

– Успокойся, всего семь, срок ультиматума еще не истек.

Мила села на постели, приняла наконец чашку, подула на кофе.

– Кого нашли?

– Поиски в адвокатской конторе Филипса принесли ожидаемые плоды: теперь у нас есть имя… Надя Ниверман.

Хотя она первая высказала такое предположение, Мила изумилась, услышав от капитана, что речь идет о женщине.

– Надя Ниверман, – повторила она, так и не поднеся чашку ко рту и даже напрочь забыв о ней.

– Последнее дело об исчезновении, которое вел Эрик Винченти, – напомнил Стеф. – Нам недавно звонили, – похоже, важным шишкам опять что-то нужно от тебя.

Следующие десять минут Мила говорила по телефону с Борисом. Первым делом отправила ему с компьютера Эрика Винченти файл, содержащий материалы расследования по делу об исчезновении женщины, проводившегося пару лет назад.

Надя Ниверман, домохозяйка, тридцать пять лет, рост – метр семьдесят, блондинка. Вышла замуж 22 сентября. Через три года получила развод по причине того, что муж систематически ее избивал.

– Излишне говорить, что супруг был клиентом Рэнди Филипса, – сообщил Борис по телефону. – Вот и прекрасный мотив для мести.

Что-то не складывалось.

– Мила, что же это такое творится? Что, черт возьми, за история с пропавшими без вести, которые возвращаются?

– Понятия не имею, – только и сказала она. И правда, невозможно понять. Тут была какая-то тайна, и это ее пугало.

Роджер Валин и Надя Ниверман исчезли в слишком разное время.

– Если бы СМИ об этом пронюхали, они бы их окрестили

«убийственной парой». Тут все с ума посходили. Судья собирает

чрезвычайное совещание.

– Знаю, Стеф только что поднялся к вам.

– Не могу понять, почему Надя убила не мужа, а адвоката, – признался Борис. – Но, может быть, ультиматум относится к нему, – спохватился он.

– Его предупредили?

– Джона Нивермана отправили в надежное место. Он сейчас под охраной, но видела бы ты его: чуть не обделался со страху.

Как и в случае Валина, фотографию Нади не стали распространять в СМИ. В отличие от счетовода, женщина пропала относительно недавно, было больше шансов выяснить, где она находилась все это время.

– Борис, что я должна сделать? Подняться к вам?

– Нет необходимости. Сейчас мы надавим на этого засранца и постараемся выжать из него все подробности о жизни супруги, какие он утаил в то время, когда она исчезла. Потом, прошерстив ее дело, постараемся понять, могла ли она два года назад, чтобы замести следы, рассчитывать на чью-то помощь – знакомого, подруги. Я хочу, чтобы ты тоже этим занялась. Выясни, пожалуйста, не остались ли у Эрика Винченти какие-то записи, не попавшие в официальный файл.

Повесив трубку, Мила сразу принялась за работу.

Быстро прокрутила документы дела на мониторе компьютера. Коллега по Лимбу расположил их в строго хронологическом порядке. Такой метод применялся только в расследовании дел об исчезновении. В убойном отделе, например, события всегда восстанавливались с конца, то есть со смерти потерпевшего.

Эрик Винченти вкладывал много труда в составление отчетов: они выходили у него похожими на рассказы.

– Чтобы подпитывать память, нужно передавать эмоциональное воздействие, какое оказывают некоторые истории, – всегда говорил он. – Тот, кто будет потом читать материалы дела, должен сочувствовать пропавшему человеку.

Винченти полагал, что только в таком случае сотрудник, который придет ему на смену, станет упорно доискиваться правды. Так же, как делал он сам, подумала Мила.

Я ищу их везде. Ищу всегда.

Мила просмотрела ряд фотографий, приложенных к документам. Они свидетельствовали о том, какой след оставляли годы на лице Нади Ниверман, но глаза поблекли прежде всего остального. Только одно могло оказать такое воздействие.

Кому, как не Миле, знать разъедающие свойства боли.

Когда-то Надя Ниверман была красивой девушкой. Все парни в лицее ухаживали за ней и были бы не прочь жениться. Чемпионка по легкой атлетике, отличница, актриса на первых ролях в школьном любительском театре. На философском факультете университета ей даже на первых курсах прочили блестящую научную карьеру. В двадцать четыре года Надя была уже зрелой, самостоятельной женщиной. Получив диплом, прошла мастер-класс по журналистике, и ее приняли на неполную ставку в редакцию одного телеканала. Она пробила бы себе дорогу. Но однажды встретила на своем пути не того мужчину.

Джон Ниверман по сравнению с ней был никем. Лицей не закончил, в армии не дослужил, первый брак закончился разрывом. Он унаследовал от отца небольшое, но процветающее транспортное предприятие, но и его умудрился угробить.

Деструктивный тип, оценила Мила.

Надя познакомилась с Джоном на вечеринке. Высокий красивый парень с манерами обаятельного плута нравился всем. И Надя тоже купилась. Ухаживание длилось недолго, через пару месяцев они поженились.

Мила могла представить себе, как дальше развивались события. Надя с самого начала знала, что Джон не дурак выпить, но была уверена, что он знает меру, и надеялась, что со временем семейная жизнь его изменит к лучшему.

В этом заключалась самая большая ее ошибка.

Согласно показаниям сотрудницы социальной службы, проблемы начались через несколько месяцев после свадьбы. Ругались они по тем же причинам, что и до брака, но теперь в ходе ссор выявлялось что-то такое, чему Надя не находила определения. Она сама не знала, в чем дело, не могла это выразить в словах. Скорее впечатление, какое производили некоторые черточки в поведении Джона. Например, он стал надвигаться на нее, с каждым разом все ближе. Сантиметр, еще сантиметр. Но в последний момент отступал.

Потом однажды ее ударил.

Но, сказал он впоследствии, нечаянно, сгоряча. И она поверила. Но подметила новый блеск в его глазах, прежде невиданный.

Огонек злобы.

Эрик Винченти собрал массу информации личного, даже интимного

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 7 8 9 10 Следующая ⇒