Часть II. Часть III

Часть II

#np Halestorm – Familiar Taste Of Poison

На следующий день о происшедшем знает вся школа.

Они косятся на него, и их рты раззявлены ухмылками. На его шкафчике намалеван член внутри булок задницы. В кафетерии парочка озорников подкидывают на его поднос огурец и два яйца.

Он старается игнорировать; без толку, всё равно, что не разглядеть розового слона в Антарктиде. Даниэль говорит: «Расслабься, они перебесятся», – она пытается выяснить: «Это правда? » – Гарри не знает, можно ли ей доверять. Дани хорошая подруга, но такая правильная, не воспримет как должное.

Как прежде, в любом случае, уже не отнесётся

Стайлс пожимает плечами и говорит: «Не совсем», – не выдавая Лиама, он говорит: «Да, раньше я думал, что он нравится мне, но оказался не тем, чем выглядит».

Происходит очень странная вещь. Дани обнимает его и шепчет: «Всё хорошо». Дани советует: «Не обращай на них внимания», – заверяет: «Ориентация – как цвет трусов. Не всё ли равно, какое на тебе бельё? Это твоё личное дело».

Гарри благодарен ей. И одного человека на твоей стороне достаточно, чтобы пережить любую травлю.

Лиам Пейн под ручку с Софи. Её взгляд – едкая щёлочь. Его – насмешка; но под ней – нечто скрытое, зарытое так далеко, что не докопаться: напоминает " прости". Всё равно, что ногами пропинать, после чего пожалеть и проводить до медпункта.

Лицемерие – прогибаться под дурацкие стереотипы. Гарри презирает Лиама за приспособленчество, но не сильнее, чем Лиам презирает себя.

Гарри идёт по коридору, когда черноволосый красавчик из параллельного класса лепит ему на спину стикер с подписью " пидор".

Гарри тут же срывает листок и заезжает нахалу в глаз.

Потому что Гарри Стайлс не из тех скромников, что безропотно терпят издевательства. Парень обалдевает от наглости и двигает ему по уху. Завязывается драка. В руках у Стайлса сумка: она падает на пол, учебники рассыпаются по коридору. Он остервенело захватывает обидчика за шею и бьёт по голове (прямо по уложенному начёсу), тот долбит кулаком под дых, но это не страшно. Гарри получал и посильнее, когда отец был не в духе.

Их растаскивают одноклассники, подбегают учителя. Обоих волокут к директору за хулиганство. Звенит звонок.

Хамоватого парня зовут Зейн Малик, он пакистанец, пользуется немалым авторитетом. Волком пялится на Стайлса (из-под длиннющих ресниц), его глаза тёмные и злые; портят впечатление от точёных черт.

Они вызывают родителей. Приходит отец Зейна, суровый мужчина с портфелем.

Мать Гарри прибегает с опозданием в полчаса, пропустив нотации и заявление Малика-старшего: «Ничего крамольного сын не совершил. Всего лишь обычная разборка», – и директорские монотонные отповеди насчёт поведения.

Мать Гарри сорвали с показа. Она не просто встревожена – паника читается в её глазах; она врывается в кабинет с наездом: «Что, чёрт возьми, произошло». Ей объясняют.

«Это правда? – тонкие брови сходятся на переносице, губы плотно прижаты друг к другу, – как ты можешь? – воспринимает молчание согласием, – после всего, что мы с отцом для тебя делаем, как ты смеешь примыкать к этим…»

«Давай дома обсудим, мам, – перебивает Гарри. Она шокирована и в ярости, – сама говорила: нечего вытряхивать сор на люди».

Его больше не страшит отцовский гнев. Рано или поздно это должно было случиться.

«Поехали, – отрезает она, – прямо сейчас».

«Прости, но у меня контрольная по литературе, – с притворной досадой отказывает он, впервые настолько открыто сопротивляясь, – я готовился к ней, а переписать сложнее, чем сдать вместе со всеми».

Малик в квадрате всё это время сверлит его неприязненным взглядом.

Директор поощряет рвение, допустив Гарри до занятий.

«Этим не кончится, ты же знаешь, – выплёвывает Зейн в коридоре, – такие штуки не остаются безнаказанными».

«Какие именно штуки? – Гарри дрожит от злости, но умудряется высокомерно задрать бровь, – то, что я отлупил тебя как котенка? Ох, конечно, твои дружки меня проучат, заранее трепещу».

У Зейна Малика синяк во всю скулу. Глаза сужаются щёлками, становясь узкими, как у Лиама. Стайлс не наблюдал его в толпе; должно быть, Пейн скрылся с отстроязыкой сукой Софи, доказывая себе же свою мужественность.

«Ты пожалеешь о своём выборе, стиляга», – кидает он перед тем, как уйти с отцом. Мама беседует с директором за запертыми дверями.

***

После занятий Гарри едет к Лиаму на работу.

Он даже не знает, его ли смена, но разорвать всё вот так, без объяснений, не может и не хочет. Давит кроссовками в педали, газует и превышает скорость в черте города. Руль задыхается под пальцами.

Пропущенные от матери измеряются двузначными. Даниэль пишет смс: «Надеюсь, ты удержишься от убийства. Я люблю тебя, но не хочу носить передачки. Буду, если что, но не хочу». Гарри неопределённо хмыкает, не набирая ответ. В сознании застрял образ изрезанной руки Луи; он сгорает, пока Гарри тлеет; он не хочет так. Ему нужно нечто большее.

«Лиам, – обращается к крепкой спине коротко стриженного официанта, едва войдя в заведение, хлопает того по плечу, – почему бы тебе ни сказать мне в лицо всё, что думаешь, не устраивая спектакль понятия-не-имею-о-чём-ты? »

Парень оборачивается. Его фасад – не Лиам Пейн (вероятно, им полагается, всем, коротко срезать волосы и ногти, наблюдать отчужденно и холодно).

«Лиам в ночную смену, – без удивления проговаривает молодой человек, – можете подождать его, он придёт около пяти».

Его глаза похожи на осень, они серые, пустые.

«Нет, спасибо, извините, – тараторит Стайлс. Разворачивается и поспешно выходит. Наверное, это можно расценить как своеобразный знак: бесполезно разбираться с Лиамом, лучше никому не станет, только хуже. Гарри медленно и шаркающе (древний старикашка) спускается с лестницы. Щёлкает зиппой и зажигает сигарету.

«Что ты здесь делаешь? » – окликает его знакомый голос.

Лиам стоит внизу, перед подъёмом. На нём светлые джинсы а-ля восьмидесятые, в них заправлена белая футболка, кожаная куртка наброшена поверх, в руках пакет. Стайлсу охота завыть на луну; он затягивается. Говорит: «Когда-нибудь ты об этом пожалеешь». Лиам недоумевающе (не то ирония, не то сарказм) поднимает брови, неряшливые и прямые.

«Угрожаешь? » – переспрашивает он.

«Нет, не так, я не о том, – отзывается Гарри, – когда-нибудь ты пожалеешь, что прячешься. Ты проживёшь чужую жизнь. Закончится школа. Вы с Софи поженитесь и преуспеете, купите загородный домик, настругаете детишек. Всё чинно и " как положено". Но ты никогда не узнаешь, как сложилось бы, останься ты собой. Не подстраивайся под окружение, которому плевать. Они растворятся во времени. А ты останешься: с располневшей женой, внешним благополучием, неудовлетворённостью в теле и душе. Ты сам себя накажешь, Пейн».

«Зачем ты говоришь это? – тихо говорит Лиам, – ты и понятия не имеешь, каково это. Быть старшим в семье, с матерью и тремя сёстрами. Да меня с работы вышвырнут, прознай о чём-то подобном. Проблемы в школе, статус изгоя… тебе оно нужно? Где ты хочешь оказаться потом, Гарри Стайлс, – наращивает громкость, – без денег, без семьи, без уважения… в клубе у шеста? »

«Хотя бы и так, – обрубает Гарри, – я хотя бы не прикидываюсь кем-то другим».

Он выбрасывает окурок в урну, затушив о край, подходит к Лиаму ближе (тот отходит на шаг: отступает или шугается). Внутри щемит что-то горючее. Он говорит: «Твори, как знаешь», – и хочет добавить, что мог бы помочь ему, что он не был бы один, но останавливается, бросив короткое " удачи на работе", и садится в машину.

«Гарри! – Лиам стучит в стекло. Тот опускает его, – мне жаль», – произносит.

Стайлс верит, что это так. Отвечает: «Да, мне тоже», – сдаёт назад, выезжая на дорогу. Домой.

В салоне играет Lifehouse. Вытряхивает диск из проигрывателя, включая The Fray (позднее он узнает, что это любимая группа Луи, но это позднее).

Лиам идёт наверх.

***

Отец молча читает газету. Он не произнес ни слова с тех пор как Гарри пришёл. Похоже, решил не обращать на него внимания, пока вся дурь из башки ни выйдет.

Мать мучается творческим кризисом. Она напрочь позабыла о проблемах с ориентацией сына, вообще о земных делах: перенесла встречи, заперлась в спальне под грустную музыку (порой Гарри кажется, что ей семнадцать лет, а он гораздо старше).

Ни один из них не собирается сказать хоть слово в поддержу. Или напротив… про вариант Б Стайлс думать не желает. Через пару часов он засекает шум снаружи, выглядывает в окно. Видит, как на парковке в дыму и копоти горит его " Астон Мартин". Зловещие языки пламени взмывают вверх, вылизывая небо, обсыпанное звёздами.

Гарри вылетает наружу. И не застает никого, кто мог бы это сотворить.

***

Как ни странно, происшествие с машиной мирит его с родителями. Отец заявляет: «Ладно, гейство перерастет, но это уже покушение! Энн, видишь, что

происходит? Мы вычислим гадов, полиция уже в пути! » – успокаивает, вроде.

Гарри смотрит на обгорелый каркас и представляет, что это кости (то, что станет с ним и Луи: со всеми, кто рискует пылать). Мама обнимает его, говоря, что не даст в обиду. Интернет подключили; новая тачка – не проблема. Диски разве что жалко, крутая была коллекция.

Гарри возвращается домой. Переходит по ссылке. Чат раскрывается перед ним: много окон, сообщений. Пишет: «Привет», – но не добивается реакции, кроме переписки двоих под никами gloomy23 и dlovetoseeyoudying.

Они гадают, как Гарри прорвался в их бункер, кто он такой. Он спрашивает Луи. Не добившись ничего большего, чем лол и переходной ссылки внутри сайта.

«Лу пополняет ряды смертников? – много смайликов, – будто в них нехватка».

Это не тест, но похоже на него (вступительное задание на выбор).

Ему предлагается рассадить запястье на камеру или сфотографировать свою анорексичную худобу или предоставить свидетельство о собственной кончине. Есть ещё варианты, но они столь же абсурдны: лишены всяческого смысла.

«Где deadhouse? – стучит по клаве, – что всё это значит? »

Щёлк. (Пользователь онлайн. )

«Ты должен доказать, что не боишься смерти, – всплывает отклик Луи, – я считал промежутки между твоими ответами: желание жить под сомнением… – Стайлсу мерещится, как невидимый парень скорбно цокает языком, – только тогда тебе откроется доступ в сообщество юных самоубийц».

«Поговори со мной, – просит Гарри, – покажи мне своё лицо».

Страница сайта сворачивается так же внезапно, как раскаталась; экран темнеет.

Следующая картинка на мониторе – видеозапись с искромсанной рукой.

***

Новый день в школе проходит относительно мирно, если не считать жгущих взглядов Малика и Ко. Стайлс подозревает, что автомобиль – их рук дело.

Впечатывает Зейна спиной к стене с шипением: «Сожжёшь ещё одну тачку, окажешься за решёткой. Не дойдёт, подключу связи, ясно? » Тот досадливо сбрасывает его руки: «Не понимаю, о чём ты. Сбрендил совсем, голубок? »

Найл пропустил день икс. Приходится объяснять, что случилось. Чтобы он не услышал версию Софи либо Лиама: лучше пусть узнает от самого Гарри, чем от сплетен о нём.

Найл выдает: «Что собираешься делать? », – пропустив мимо ушей известия о радужном лагере.

Гарри честно отвечает: «Понятия не имею», – на чём разговор заканчивается.

Гарри возвращается пешком, благо недалеко от дома. Он не ожидает, что неизвестные в масках долбанут его по голове и оттащат в тёмный переулок. Не представляет, насколько далеко пойдут последствия.

Стайлс приходит в себя в подвале.

Первое, что он чувствует – давящую боль в заднице. Что-то заталкивают внутрь. Поступательные движения туда-сюда.

Кто- то упорно пыхтит над его ухом. Руки связаны за спиной.

Чей-то голос велит: «Эй, Мэтти, подойди поближе, мне нужен крупный план», – чьи-то шаги приближаются. На глазах повязка, он не видит окружающих.

Шлепок по голой ягодице. Скорость члена, движений бёдер за спиной, увеличивается. Гарри раздет от слова " полностью", камни под грудью мешают дышать, лежать жёстко, а ноги обмотаны верёвкой. Он знает, кто это, и хрипит: «Зейн», – не сообразив, что Малику того и надо. Торжествующий возглас подтверждает догадку. Уже поздно. Внутри разливается липкая, мерзкая сперма. Тело слезает с него. Чья-то рука вцепляется в его волосы, грубо отрывая голову от пола.

Голос Зейна шепчет, словно шёпот сохранит анонимность: «Порнуха с твоим участием попадёт к папочке на стол. Посмей только рыпнуться, – дыхание на лице; сигареты и спирт, – профессиональный монтаж, и мама не догадается, что малыш не был согласен».

«Твое место – в тюряге, Малик, – хрипит он, – там ты и кончишь».

Его прикладывают лбом об пол с такой силой, что он отключается надолго.

Когда Гарри приходит в себя, рядом никого нет. Одежда разбросана по подвалу, на ней следы от подошв. Мышиный нос выглядывает из норы в землистом полу.

Когда Гарри, спотыкаясь как пьяный, добирается до дома, на улице – беспросветный мрак. Предки укатили на очередную вечеринку, горничная храпит и видит десятый сон. Гарри Стайлс, сын одного из известнейших и богатейших людей страны, влезает в ванную, не рыдая – чересчур велико потрясение. Соскребая кожу мочалкой, будто это поможет вычиститься изнутри. Он вынимает лезвие из бритвы и полосует руку немногим ниже локтя.

Ведёт острием поперёк. Кровь неторопливо наполняет углубление пореза, багровеет, темнеет, капая в воду лохматыми кляксами… напоминающими маликовский начес.

Гарри доползает до кровати и открывает ноутбук, чтобы сфотографировать руку на веб-камеру и отправить Луи.

Это не значит, что он хочет умереть. В его голове царит хаос.

Единственное, что он знает – ему зачем-то нужен этот чокнутый парень.

Через несколько секунд всплывает окно скайпа: входящий звонок от deadhouse.

Часть III

#np Evanescence – Lithium

Всё, что Гарри видит – лицо на фоне белой стены.

В нём есть нечто инопланетное, – первая мысль, – пронзительные голубые глаза наблюдают сквозь кожу. Каждая щетинка на подбородке напоказ.

Свет за спиной Луи – яркий и неживой. «Что с тобой случилось? » – спрашивает он, и Гарри вздрагивает от этого голоса.

Тот словно бы ломается: высокий, сиплый, напоминающий об айсбергах и ледниках.

На лбу у Гарри здоровенная шишка и кровоподтёк. Запёкшаяся кровь слепила чёлку в один сплошной колтун; не считая синяков и ссадин по всему телу.

Сколько бы он ни стоял под душем, на лицо вода не попала (он вспомнил об этом теперь, но бежать отмываться поздно). «С лестницы упал, – хмыкает он, – а, если честно, на свете до хрена мудаков. Которые готовы пойти по статье, чтобы трахнуть пидораса. Девки, видимо, в жопу не дают».

Вываливая правду на незнакомого человека, он не освобождается от нее, но ему становится немного легче. Переносицу щиплет: рыдать как-то поздно.

Светлые глаза Луи – слишком светлые – изучают его из-за прозрачных радужек. «Ты желаешь им смерти, – выводит он, – но ты – не убийца… определённо, нет, - склоняет голову набок. У него косая челка русого цвета, рваная и помятая от подушки; как если бы он долго лежал ничком. – Они должны бояться тебя, Гарри, – шелест сухих листьев в микрофон. – Дай им понять, что способен уложить их по гробам, даже если этого не можешь».

По хребту ползут мурашки. Это не нравится ему, но слушать Луи, как слушать музыку: в его словах мерещится ответ, даже когда он зовёт его по имени. «Жестокие люди в большинстве трусливы, – продолжает тот. – При нависшей опасности они будут умолять о пощаде. Если ты дашь им шанс, возможно… они самоустранятся. Так часто бывает после… после осознания».

Стайлс понимает далеко не всё, о чём толкует этот парень, но улавливает суть.

«Заставить дрожать от страха, – повторяет он, – у моего отца пистолет в сейфе».

«Верно мыслишь, – улыбается Луи. У него мелкие зубы и маленький рот, бледный, покусанный, почти сливающейся со светлой кожей, – это легко…» – шум сбоку. Луи дёргается. Обрыв связи. Контакт потерян.

Гарри закрывает ноутбук.

На губах расплывается безумная улыбка, победная, вызывающая, как откровение.

Назавтра он приходит в школу как ни в чем не бывало. Замазав следы маминой косметикой. Волосы уложены, и вместо толстовки – пиджак от " Армани". Во время перерыва Малик и компания (без особых признаков стыда) направляются за школу покурить, где Гарри поджидает их. Ухмылки стираются при виде пистолета.

Он мог бы уложить каждого, не перезаряжая. Дуло смотрит на Зейна.

Непередаваемое чувство контроля над теми, кто еще вчера втрахивал его в грязь. Гарри не перестаёт улыбаться. Велит всем встать на колени.

Кто-то пытается было сбежать, но холостой выстрел по кустам (далеко от здания, никто не слышит) успокаивает буйного мальчишку.

«Что тебе нужно? » – спрашивает Зейн, не теряя лица: оно не искажается ужасом, на нём нет раскаянья, ничего нет.

«Джинсы сними, – приказывает Гарри сотоварищу, – живо! »

Тот медленно расстёгивает молнию, приспуская штаны. «Быстрее, – командует Стайлс, – промедление чревато для всех, прелесть моя, – обращаясь к Малику, – раз уж мы теперь любовники, вели своим слушаться».

«Ты не посмеешь, – восклицает означенный мистер, – кишка тонка».

Гарри простреливает ему ногу. Пуля не застревает: отец научил его стрелять. Зейн стискивает зубы, падая на траву.

Гарри достаёт iPhone, включает камеру. «Возьми в руки член, – велит парню без брюк, – и забацай золотой дождь мистеру Малику. Тот в это время будет делать блаженное лицо и причмокивать. – Зейн лежит на земле, взмокший и скорчившийся от боли. – И без глупостей, ребят, – ласково советует Стайлс, – в следующий раз пуля угодит аккурат промеж глаз: не слишком-то радужное украшение».

«Прости, Зейн, – лепечет бэдбой, – придётся. Иначе псих перестреляет нас, как куропаток».

«Отойди на десять шагов, Смит, – скрипит зубами поверженный демон, – иначе придётся пожалеть».

«Ты что, не видишь? – взвизг фальцетом, – он бесповоротно рехнулся! »

Следующий заряд пролетает в считанных сантиметрах от его лодыжки.

Пока струя мочи льется Зейну на лицо,

пока тот хватает ртом, чтобы не задохнуться

(что выглядит весьма порнографично),

Стайлс снимает видео на телефон. Улыбка не сходит с губ, замороженная и мёртвая.

«Шаг в полицию, и цифры просмотров вашей прелести зашкалят за миллион, – предупреждает Гарри, – не считая встречной заявы на вчерашнее».

И нет зрелища лучше, чем двое с задранными руками, на коленях. Один со спущенными штанами – капля сохнет на конце. И нет картины идеальнее, чем Зейн Малик в ссанье и поту: рыба на суше без возможности умереть до обеда. Для него сейчас – нет.

«Вы представить не можете, насколько влиятелен мой отец, и какие адвокаты (ах, какие адвокаты! ) – мечтательная мина, – будут меня защищать».

«…пустят тебя по кругу вместо оплаты, – сцеживает Малик, не растерявший способности язвить, – шлюха всегда будет шлюхой. Кем бы ни был папаша».

«Лучше замнём по-тихому, мальчики, – усмехается, – не то плохо будет всем», – пропускает мимо ушей оскорбления, упиваясь властью.

Гарри победно засовывает оружие в рюкзак, подхватывает ручки и, насвистывая, удаляется на урок.

Поджилки трясутся, он ликует, пока никто и не догадывается о причине его радости (и не догадаются): он впервые доказал себе, что чего-то стоит, что способен постоять за себя, пусть сорвалась самооборона, пусть это и месть.

Месть – танец кулаков после драки. Участь тех, кто не успел. Стайлс не рассуждает об этом, предвкушая, что расскажет Луи.

Как красиво изогнутся его губы при улыбке – такой же болезненной и сумасшедшей, как у него самого.

Через несколько дней по школе прокатится слух о том, что на Зейна Малика напали бандиты, он связан с преступной группировкой, но отмазался от копов. Услышав это, Гарри притворно вздыхает, роняя фразы: «Я это предвидел», – и добавляет: «Агрессия из него так и прёт».

Лиам Пейн не вмешивается, не обсуждает слухи, не говорит с Гарри.

Лиама Пейна увезли на скорой после падения на футболе. Порвал связки на ноге.

Найл ничего не подозревает. Дани, проницательная – да. Виду она не подаёт.

В клуб самоубийц Гарри принимают с особым почётом.

Луи, основатель и лидер, представляет участников: их имена скрыты, известны только ники. Gloomy23 страдает обсессивно-компульсивным расстройством, не может без систематизации всего, от букв в сообщениях до съеденного за день. dlovetoseeyoudying пережил смерть своей семьи от рук убийцы. deadhouse, он же Луи Томлинсон – поразительное лицо на фоне бесцветной стены, морозно трескающийся голос. И неожиданные сбои связи после тук-тук-тук, будто бы в дверь.

Пистолет вернулся обратно в отцовский сейф, тянущая боль отступила. У Гарри есть Луи и другая семья. Мама улепетнула в командировку, следом уехал и отец.

Гарри мог бы считать себя счастливым, если бы ни вещи, которые нельзя спустить на тормозах. Луи Томлинсон стремится к смерти, и это не пустые угрозы разобиженного подростка.

«Этот мир не для нас, – говорит он, – мы чужие здесь, понимаешь? »

Гарри Стайлс понимает, однако всё же не хочет, чтобы Луи умирал.

Вопрос конца осложняет то, что Луи не выходит из комнаты. Незачем покидать хорошее убежище, – считает он, – снаружи тебя ничто не защитит, ты обнажён перед ними. Они сделают хуже. В тебе самом ответы на все вопросы. Главное, найти их».

На вопрос «Сколько? » Луи издаёт сиплый смешок и называет число три. Не дня. Не недели. Не месяца. Он не покидает бункера три года. Для Гарри это дико; для Луи – единственный способ существования.

Краткосрочного, потому что Луи давно решил поставить точку.

И ему нравится выдумывать новые варианты, пожить под конец.

Смерть – это один миг, затянутый на десятилетия.

Смерть – сгусток красок. Лишь умирая, человек способен поистине жить.

Луи Томлинсон знает, что это так.

Гарри Стайлс не спорит, хотя и не согласен.

Он чувствует его сквозь экран, не погибая. Чем ни сгусток? Порой он мечтает о том, чтобы всего этого не было, и Луи никогда не появлялся в окошке скайпа, его голос не трескался в наушниках – низкочастотный и неживой.

«Самая прекрасная – смерть в огне, – рассказывает Луи. Шрамы Гарри почти зажили. Он лежит на животе перед компьютером, дверь заперта, еда не нужна ему, как и воздух. – И самая болезненная. Самосожжение, представляешь? Ты превращаешься в живой факел, воспламеняешь всё, к чему прикасаешься. Это, пожалуй, лучшее, о чём я когда-либо фантазировал, – расфокусированный взгляд, сонное лицо. Луи лежит рядом с Гарри, читая сказку на ночь. – Но это трудно. Мне не добыть канистру бензина, даже до спичек добраться сложновато».

«Луи, – произносит Гарри, пробует имя на вкус, перекатывая на языке, будто шарик пирсинга. – Луи, не умирай, – умоляет Гарри в полудрёме. – Я не смогу без тебя».

«Давай сгорим вместе, – предлагает тот, и Стайлс уступает. Должно быть, огонь не только соединит их, но и очистит от всего, что было, от всего, что будет; что могло бы быть. Луи принимает литий (сам признался), Гарри берёт из шкафа мамин кокаин. На звонки он не отвечает, смс удаляет, не проглядев. Дверь в его спальню заперта ключом.

Родители приезжают из-за встревоженного звонка горничной, пожилая женщина в ужасе тараторит о криках и выключенном свете, и о том, что мальчик говорит на два голоса.

Низким, с хрипотцой. Высоким, простуженным: хрупким, как хрусталь.

Один начинает фразу, второй заканчивает её.

Один признается другому, что любит его.

«Шизофрения, это шизофрения, мистер Стайлс, – лопочет она, – знаю, я видела такое. Дьявол вселился в него».

Отец просит Гарри выйти. Сын не отвечает.

Отец берёт лом, чтобы выбить замок. Застаёт парня в рваных джинсах, царапинах по всему телу. Ноутбук лежит на боку. Старший не успевает рассмотреть изображение.

Гарри кричит: «Убирайся», – прикрыв крышку бережно, словно его жизнь зависит от этого гаджета. В дверь летит телефон; разбивается о косяк.

Гарри хохочет, когда тот звереет, лупит наотмашь по его щекам, вбивает кулак в живот.

Слава желанной боли! Гарри любит её, потому что Луи без неё не живет. Ему хочется чувствовать то же, что и Томлинсон. Но он не такой. Мать врывается внутрь, вопит: «Оставь ребёнка в покое», – шокер парализует. Дэс падает на пол.

Она не узнает сына, настолько изменился взгляд. Зелёный сойдёт за абсент (пугает и притягивает одновременно). На неё глядит не сын: что-то жуткое, у него взгляд маньяка-психопата.

У Энн замирает сердце, и она садится на пол, как была, в высоких туфлях и деловом костюме. Повторяет: «Ну когда я тебя потеряла? », – Гарри откликается: «Давно, мама, – огромная тень над упавшим отцом, – очень, очень давно, но ты не вспомнишь; это не записано в твоем ежедневнике».

Его улыбка – вспышка безумия. Растерзанная грудь, руки и торс – доказательство. Единственное, что удерживает от звонка психиатру или в скорую – на них повесят клеймо. Испортят жизнь всем троим.

У неё нет сил подняться, она обхватывает себя руками, слезы размывают тушь по щекам, твердит: «Когда, когда, когда», – будто пытаясь вспомнить, а поздно. «Что я могу сделать? – выдавливает, наконец, – как я могу исправить это? »

«Для начала выйди из моей комнаты, – чеканит он, – и этого с собой прихвати, – опрометчиво верить ушам, но она видит, глаза не подводят, и это не ночной кошмар, – я не нуждаюсь во внешнем мире, Энн, – разъясняет Гарри, – у меня есть всё, что я хочу».

Энн не выбегает: она выскакивает наружу.

Тянется за порцией коки… запас кончился.

Хотя она не помнит, чтобы забирала его с собой. Проверки и прочее.

Часть IV

#np Placebo – The Bitter End

Голова Гарри мотается из стороны в сторону, как маятник старых часов.

«Нет, – шепчет он, – нет, Луи, пожалуйста! »

В первый раз он плачет, не таясь, и говорит: никогда.

Глаза Томлинсона сквозят через ткани, кожу, мышцы, ломают ему кости, разбивают нервы на молекулы. «Ты знал, что однажды я попрошу тебя об этом, – мягко говорит он. – Канистра бензина или ты больше никогда меня не услышишь, – властные нотки Стайлс засекает впервые, – передашь моему человеку, и он отведет тебя ко мне. Но заставлять тебя я не буду, можешь просто отдать, остаться здесь – здесь! – если желание жить пересиливает в тебе лучшее, что я знаю».

«Я могу приехать к тебе без посредников, – пытается Гарри, губы дрожат, солёное лицо блестит в окошке скайпа, – мы можем убежать, жить вместе, спрятаться…»

«Это то, о чём ты мечтаешь? – гневно пресекает Луи, – гнить годами, скрываясь от них, когда можешь победить всех, сразу, очнись, парень! Нет необитаемых островов, нет замурованных изнутри клеток, куда никто не ворвётся. Есть только одна свобода и жизнь, и она после смерти. – Он тяжело вздыхает, откидывает челку со лба. – Лондон. Город грёз, погрязший в дерьме, – усмешка кривит аккуратный рот, – представь, мы рядом, по-настоящему, топливо умывает наши тела. Ты подкуриваешь сигарету и это последнее, что ты делаешь мёртвым, потому что потом – мы фениксы, Гарри – мы вспыхнем (наши кости не разделят, они срастутся) и возродимся из пепла.

«Это то, о чём ты мечтаешь? – повторяет Гарри, – умереть рядом со мной? »

«Да», – легко отвечает Луи Томлинсон.

Слёзы высыхают на щеках. Стайлс досадливо стирает их пальцами, неестественная веселость охватывает раньше огня.

«Хорошо, – соглашается он, – к вечеру бензин будет у меня. Говори адрес, где ждёт твой друг».

«Скажу, когда достанешь, – уклоняется Луи с лукавой улыбкой, – скоро встретимся».

Неожиданный обрыв соединения. Гарри успел к нему привыкнуть.

Он выходит из спальни (родители на работе, а то они бы изумились), надевает пиджак и покидает дом. Солнце слепит глаза. Мальчишка жмурится и щурится, отвыкший от естественного света. Флуоресцентные лампы Луи справляются с задачей: он знает каждую его чёрточку; их же любит.

Покупает бензин. Заправка не очень далеко. «Тачка заглохла, – врёт миленькой продавщице, – обидно получилось, я-то на свидание еду», – подмигивает ей, и она заливается краской.

Зажигалка, зиппа, в кармане; канистра в руках. Он идёт в майских лучах, думая, что осталось немного: «Скоро всё будет хорошо. Луи обещал, он знает наверняка». Конечно, ему страшно, но это уже не настолько значительно. У Лу, наверняка, есть болеутоляющее или морфий или он сам.

Гарри заворачивает в переулок, где… сталкивается с дулом пистолета в руках Зейна Малика. Холодное покрытие прижимается ко лбу.

Он не успевает толком испугаться. Пожалеть – да.

Тот следил от заправки: не заметил, дурманясь мыслями о Луи.

Зейн стреляет в упор.

У Зейна глянцевые глаза, шипучие, как кока-кола из банок. Дым туманится из дула, губы корявятся улыбкой, не сдувая его.

На лице Гарри застыло ошеломление, глаза распахнуты совсем по-детски. Последнее, что он думает: «Только не сейчас», – позже. Это неправильно, умирать в одиночестве. А после… после – неизвестность.

Малик затаскивает труп в подвал. Разбрызгивает горючее на дизайнерский костюм, лицо с прожженной дырой в черепе, завитушки волос.

«Ну и кто теперь победитель? » – говорит он вслух. И зажигает сигарету.

«Слишком красивый для проститутки, – шепчет еле слышно, – как и для остального».

Бычок вызывает пламя мгновенно. Гарри горит замертво точно так же, как собирался. Только Луи нет.

Луи в психиатрической больнице с белыми стенами, ждёт звонка, будет ждать столько, сколько потребуется.

Когда безутешная Энн Стайлс набирает его, просмотрев контакты и посещаемость сайтов на ноутбуке сына, подскакивает от радости.

«Он убил его, – хрипит она, – этот мальчик, Зейн, он убил его и сжёг».

Полиция схватила окаменевшего Малика перед входом в подвал. Канистра, пистолет приклеены к рукам. Безразличная маска скрутила черты намертво.

Энн сообщает Луи о случившемся и захлёбывается рыданиями (кокаин обостряет эмоции).

Тот вытаскивает лезвие из-под шарика на кровати. Отточенным жестом вскрывает вены.

«Что же ты, – бормочет он, пачкая ноутбук кровью, – осторожнее, Гарри, они хотят помешать. Убить раньше, чем убьёшь их, но это бесполезно, – разорваны сухожилия, кисти повисли плетьми, – мертвое не убить».

Луи Томлинсон давно разучился жалеть.

Вокруг зеленеет весна.

Шумят фонтаны; на резном мостике над бассейном стоят двое парней.

В руках у каждого – бутылка газированной воды. Жидкость мутная. «Алкоголь», – решил бы случайный прохожий.

Тот, что пониже, напоминает пришельца с другой планеты: тонкая кожа, голубые глаза просвечивают насквозь.

Он встаёт на цыпочки (булыжники молчат под кроссовками), поцеловать другого, кудрявого и озорного – с ямочками на щеках, взглядом под цвет бутылочного стекла. Порослей на сухих поленьях.

Губы встречаются. После чего оба, не сговариваясь, выливают на себя содержимое бутылей.

«Воскреснем вместе, – предлагает Луи, – давай? »

Гарри чиркает спичкой.

⇐ Предыдущая 12