КУЗНЕЦОВ. Не всё, Симонов, хватит. (Смеется).

КУЗНЕЦОВ. Не всё, Симонов, хватит. (Смеется).

СИМОНОВ. Стой! Прибежала эта блядина с трассы, давай тянуть их всех с репкой, ругается матом: «Мать-перемать, ой, как вы меня достали, козлы вонючие, старые! Ты, дед, говнюк, ты, бабка, засранка! Ой, достали! Дайте, потяну! ». А репку тянуть – это ж не на трассе работать плечевой! Ну, вот. Внучка губы давай квасить: «Ой, как вы меня достали, вонючки деревенские! Дайте потяну! Я умею! ». А кого там, у самой полшестого, не тянется, устала работать плечевой, с дальнобойщиками трудиться-то напряжно, еле дышит! Употела вся, а не может. Внучка под городскую молотит, у нее стринги из-под юбки выглядывают, стринги со стразами Сваровски из Китая, вся на цырлах! «Умотейшен с вами! » - говорит! «Полный умотейшен! »

КУЗНЕЦОВ. Хватит. (Хохочет, слезы вытирает).

СИМОНОВ. Стой, слушай, что дальше было! Зовут они жучку. Та бежит от кобелей, к родне, к родным! «А-а, мать вашу так, говорит, никто не работает, одна я роблю и роблю! Никто не умеет, я одна жучусь! ». Ну, давай их тащить. Тащит – не может! Дед на бабку давай орать: «Да ты чё, старая, коза, в Москву не ездят поезда, давай, шевели оковалками, нестроевая! Тащи, мухомор старый! ».

КУЗНЕЦОВ. Хорош. Не смешно. Плакать охота.

СИМОНОВ. Тиха! Ну вот. Тут жучка прибежала, втюхалась между этим сексодромом, дышит тяжко – ха! ха! ха! – давай внучку тянуть, тащит. Ну, будто тащит, а на деле – сексом занимается, прижалась к Внучке и тихонько ее потряхивает эдак вот!

КУЗНЕЦОВ. Симонов, заткнись! (Хохочет).

СИМОНОВ. Тут мышка, серь, пройда, говном питается, репки захотела, прибежала, за жучку дернула и – на тебе! Вот тебе и репка! Вылезла на белый свет, лежит, отдохивается на боку, в борозде, да борону вспоминает …

КУЗНЕЦОВ. А что это она борону вспоминает?

СИМОНОВ. Потому что, когда она росла, знаешь, сколько раз по ней борона проехала? Почву взрыхливала, знаешь, сколько раз?

КУЗНЕЦОВ. Ты же говорил, за ней не ухаживали, что она как гриб за баней выросла?

СИМОНОВ. Ну, немножко ухаживали. Все помаленьку. По ночам. Чтоб не видно было. Возьмут и бороной проедут по ней. На всякий случай. А вдруг вырастет?

Молчание.

КУЗНЕЦОВ. Ты на что намекаешь, Симонов?

СИМОНОВ. Ни на что я не намекаю, Кузнецов.

КУЗНЕЦОВ. То есть, вырасти чтобы, надо, чтоб по тебе борона сто раз проехала?

СИМОНОВ. Ну, может.

КУЗНЕЦОВ. Философ ты, Симонов.

СИМОНОВ. Наверное, Кузнецов.

Молчание.

КУЗНЕЦОВ. Зачем ты такую матерную игру ребенку купил?

СИМОНОВ. С чего она матерная? Это ведь смотря как посмотреть. Смотря как в ней играть, смотря с какой стороны.

КУЗНЕЦОВ. Ну да. Павлику шесть лет, а он какой-то порнофильм купил ему.

СИМОНОВ. Дак я ж тебе взрослый вариант рассказывал.

КУЗНЕЦОВ. Дурак ты, Симонов, идиот. Чешую гонишь.

СИМОНОВ. Я ж тебе настроение поднимаю, веселю тебя.

КУЗНЕЦОВ. Ну, весели дальше.

СИМОНОВ. Пока перерыв, антракт в театре. Можно сходить в буфет и коньячку выпить.

Достал из-за пазухи фляжку с коньяком. Сам выпил, Кузнецову дал. И тот выпил.

КУЗНЕЦОВ. А это у тебя откуда?

СИМОНОВ. Запас не чешет. Вовремя ведь? И бутербродик есть, закуси вот. Правда, только хлеб с маслом, простенький, но всё равно.

Достал из кармана завернутый в бумагу бутерброд, разломил напополам, разделил по-братски. Сидят, жуют.

Молчание. Поют птицы. Светит солнце. Тихо-тихо на дороге.

КУЗНЕЦОВ. Я после армии думал, никогда в жизни не наемся масла. Таким вкусным Вт армии было масло, такое настоящее. Такой маленький кусочек, кругляшочек, его давали утром и вечером. Пришел из армии, две недели масла пожрал вдоволь дома и что-то расхотелось. В армии я был масларем несколько раз. Все хотели. Все хотели работать в хлеборезке. Там – хлеб и масло. Масло привозили большими килограммов по пятьдесят квадратными кусками и нужно было дождаться, когда оно немного растает и потом вонзаться в него таким приборчиком, который делал маленькие круглые пайки. А приборчик этот был похож на такой продолговатый спецпредмет: ударишь в масло, вынешь этот предмет, нажмешь на кнопку и круглый кусочек выпадет. И так – тысячу раз. На весь полк. Да что тебе рассказывать, ты в армии не служил.

СИМОНОВ. Нет, не служил. И слава Богу.

КУЗНЕЦОВ. Пайки надо было занижать, чтоб сержантам оставалось масло, ну вот, и внутрь этого приборчика накручивали такую бечевку, очень тоненькую. И тогда от пайки, которая была, скажем, 20 грамм, забиралось грамма два-три. А иначе нельзя было: заставляли так. Надо было «дедам» масло, они приходили, отрезали ломоть от общего куска и – вперед. И «прапора» некоторые тоже так делали. Однажды надо было ехать на какие-то сборы летние, мы с командиром поехали в город, ночью, прицепили к нашей машине бочку с квасом, она там стояла посреди города и увезли. Квас выпили, бочку перекрасили в зеленый защитный цвет, налили туда воды или каши – уж не помню, и всё – наша бочка теперь, поехали с ней на ученья. Это называлось солдатская смекалка.

СИМОНОВ. Ворьё.

КУЗНЕЦОВ. Что я тебе рассказываю? Самое счастливое время было у меня в армии. Хоть человеком себя считал. Когда стал сержантом, так всех дрючил.

СИМОНОВ. За что?

КУЗНЕЦОВ. Потому что меня дрючили.

СИМОНОВ. Дурак.

КУЗНЕЦОВ. Чего?

СИМОНОВ. Чего слышал.

КУЗНЕЦОВ. Ну, мы же не сами это делали - и с маслом, и с бочкой, и с прочим всем, а нам начальство приказывало. Такие были нравы.

СИМОНОВ. Я ж говорю: дурак.

Молчат. В машине вдруг радио заиграло веселую музыку.

КУЗНЕЦОВ. Что это?

СИМОНОВ. Ну, вот и музыка появилась! Просохло всё, контакты подсохли и песни заигрались! Теперь еще веселее будет! Я тебе сейчас индийский фильм покажу!

Молчание. Разрывает упаковки, какие-то блестящие тряпки на себя напяливает, прыгает по лужам.

КУЗНЕЦОВ. Молодец. А меня дураком называет, Симонов.

СИМОНОВ. А что, не смешно? Нет?

Сел, сидит, дышит тяжело.

Я ему – кукольный театр, я ему – танцую тут.

КУЗНЕЦОВ. А с чего это ты передо мной танцуешь? Думаешь, вину свою загладишь? Нет. Ты, Симонов, тварь, ты, пока я в армии был, у меня девушку увел.

СИМОНОВ. Я ж не виноват, что она меня полюбила.

КУЗНЕЦОВ. Кого?

СИМОНОВ. Тварь ты, Кузнецов.

КУЗНЕЦОВ. И правда, что это я перед тобой прыгаю? Так тебе и надо, твоему сраному бизнесу, Симонов. Столько лет прошло, а он всё камень за пазухой держит. Ну, полюбила она меня, непонятно? Мы с тобой сто раз на эту тему говорили, мы сто бутылок на эту тему выпили и разобрались! Мы с тобой дрались! Мы с тобой мирились! Сколько можно еще? Что тебе опять сызнова да ладом? Раз жизнь так устроилась, что мы живем огород в огород, а по нему борона гоняет туда-сюда? Уехать мне надо? Не уеду! Тебе надо уехать? Уезжай!

СИМОНОВ. Не уеду!

КУЗНЕЦОВ. Ну, а что опять?

СИМОНОВ. Я ж тебе нет-нет да найду приработок, заработок, зову тебя подработать то туда, то сюда...

КУЗНЕЦОВ. Ментяра ты позорный, выгнали тебя из ментовки, запился. Ты давай в купцы переделываться. А не получается!

СИМОНОВ. А тебе завидно?

КУЗНЕЦОВ. Да прямо.

СИМОНОВ. Я из-за нее пил!

КУЗНЕЦОВ. Хватит! Молчать. Я-то с ним как с человеком, думаю – он всё забыл, а он нет, всё зуб точит. У него семья своя, у меня семья своя, а он всё борону держит наготове.

СИМОНОВ. Дай выпью еще.

КУЗНЕЦОВ. Не дам.

СИМОНОВ. Дай. Обсудить надо это дело еще раз.

КУЗНЕЦОВ. Нашел место.

СИМОНОВ. Обсудить надо.

КУЗНЕЦОВ. Вышла она за тебя не по любви, ты же знаешь, что мы с ней по-детски дружили со школы? Чего ты влез, въехал на бороне на своей? Ты и она, как борона по мне прошли, всего меня исполосовали железными зубьями.

СИМОНОВ. У тебя жена новая давно, из армии привез, двое детей, чего ты опять считаешь, вспоминаешь, чего под кожу лезешь?

КУЗНЕЦОВ. Завидуешь?

СИМОНОВ. Немножко – да. Если честно. Немножко. Ты богаче живешь. У тебя машина. Ты торгуешь.

КУЗНЕЦОВ. Слушай, а ты не спецом это всё там некрепко закрепил, нет? Чтоб навредить? А что? Взял и так специально сделал.

СИМОНОВ. А ты докажи.

КУЗНЕЦОВ. И чего доказывать? Так и есть. Это месть, что ли? Ты спецом плохо закрепил, да?

СИМОНОВ. Не помню, как я закрепил. Вместе закрепляли, забыл? Нечего с больной головы на здоровую перекидывать.

КУЗНЕЦОВ. Тварь, гадина ты такая! Куколки мне сует, в тряпки одевается, песни поет, сказки рассказывает про репку рассказывает. Чего ты меня в пропасть толкаешь? Почему меня так ненавидишь? Хочешь, чтобы я на себя руки наложил? Повесился вон там?

СИМОНОВ. Никто не повесится. Нужен ты. Мне ведь больше обижаться надо. Ты ее распаковал? Еще до армии, а? Это ты пролез между нами, бороной пролез, я ее не девочкой взял за себя, это ты, ты, ты виноват, тварь ментовская! Я объедки подобрал, после тебя, после тобой пользованного пользоваться начал, использованное мне выдал! А сейчас кочевряжится, выделывается, палки в колеса ставит, борону на дорогу выкладывает! Это я, я, я должен злиться, затаиться, мстить, я, я! Я же не мщу! Было у вас?

СИМОНОВ. Не было.

КУЗНЕЦОВ. Было.

СИМОНОВ. Дурак какой. Какой идиот.

Молчание.

Люди, вот люди какие, а? Как тут повезет, как тут тебе хорошо будет, когда за каждым углом ненависть, за каждым углом топор, за каждым углом борона лежит и ты на нее наступаешь, насквозь пробиваешь себе ногу, в кровь, до калечества! А ты купил себе маленький цветочек, идешь с ним, радуешься ему, а из всех домов выглядывают и злобятся, ненавидят тебя, что ты радуешься. Аж трясет всех от злобы и ненависти. Смотрят на твой цветок так, что он вянуть начинает. А ноги твои заплетыкиваются и ты падаешь, падаешь в грязь, в грязь. В пыль черную носом, квасишь нос в кровь, и тут всем такая радость становится, такое счастье! Окна открыли, ворота отворили, давай орать, в ладоши хлопать, бегут к тебе, поднимают, отряхивают, а сами счастливы: «В говне, в говне, в говне он, как и мы все, ура, ура, ура! Так тебе и надо, ура, ура, ура! Теперь ты с нами, ты на нас похож, вот и сиди в говне и не высовывайся! Ура! ». Так?

СИМОНОВ. Не так.

КУЗНЕЦОВ. Так. Так. Именно так.

СИМОНОВ. А что ты хочешь? Зависть правит миром. Зависть все вперед двигает. Зависть – двигатель прогресса. У тебя один дом, а у меня будет два. У тебя два дома, а у меня будет три.

КУЗНЕЦОВ. Нет, не так. У тебя два, а у меня один, так не будет у тебя два, потому что я тебе оба сожгу и у меня будет один, а ты сиди на улице – вот как.

СИМОНОВ. Ну и хорошо. Ты мне сжег дом, а мне руководство к действию, раз через меня такая борона переехала – я буду новый строить, лучше!

КУЗНЕЦОВ. А я, только тебе к дому подвезут стройматериалы – сожгу их. Харкай кровью, так будет тебе лучше. Или сворую всё, что ты привез. И вот тебе, сиди и сиди, плачь на пепелище.

СИМОНОВ. Пессимистично. И в корне не верно.

Молчание.

КУЗНЕЦОВ. У меня малина в огороде кустиками растет. У всех уже есть ягоды. А у меня нет. Пройду, траву у корней вырву, пошепчу с веточками, одну ягодку съем, а утром смотрю – вся малинка в ягодках. Краснеет вся. От радости. Что кто-то подошел, ягодку сорвал, сорняки прополол, поговорил с ней. Так и человек. Подойди, траву сорную выкинь от него, он расцветет и тебе так много подарит всего. Подарит много радости. Но никто никому не нужен.

Мимо проехала машина. Симонов и Кузнецов вскочили, давай руками махать, орать, прыгать. Машина проехала, грязью их с ног до головы обдала и скрылась.

Молчание.

СИМОНОВ. Сволочь.

КУЗНЕЦОВ. Ну? Что твои мужички не вышли, не помогли? Русские же люди, помогли бы русским, а? Своим же, а? Ты ж говорил – помогают, нет?

СИМОНОВ. Не заметили, наверное.

КУЗНЕЦОВ. Ну да, не заметили. Еще как заметили. Еще как обрадовались. Едут теперь счастливые. Музыку громче включили: на тебе, так тебе, так вам всем, сидите в говне, в грязи и не вякайте! Едут, кости нам моют …

СИМОНОВ. Это ж хорошо, пусть моют. Кости у нас будут чистенькие-пречистенькие.

КУЗНЕЦОВ. Ты ж говорил: должны броситься, помочь из грязи вылезть, отряхнуть, ну?

СИМОНОВ. Говорил.

КУЗНЕЦОВ. А я говорю – нет. Подбросить грязи, вот святое дело. Закопать – еще лучше. Ну, что делать, а?

СИМОНОВ. Ну кто виноват?

КУЗНЕЦОВ. Ничего не делать.

СИМОНОВ. Никто не виноват.

Молчание.

Никто не виноват! И ничего не надо делать!

Кричит на весь лес, бегает вокруг машины.

Россия-матушка, слышишь меня? Да за что ж ты так не любишь сыновей своих, больных на голову? За что? Пошто ты не жалеешь их, не помогаешь им, пошто колыбельную им не споешь?!

КУЗНЕЦОВ. Пошто, пошто. Исполать, еси ежи, посконь, дратва, пердеж.

СИМОНОВ. Пошто не колыбелишь их?! Пошто?

КУЗНЕЦОВ. Есть ответ? Нету ответа. Мчится дальше.

СИМОНОВ. Не мчится.

КУЗНЕЦОВ. Не мчится, потому что рессоры сломались. Обода треснули. Колеса спустили. Стоим в луже. На борону напоролись.

СИМОНОВ. Потому что за нее и боролись.

КУЗНЕЦОВ. За борону боролись?

СИМОНОВ. Ладно. Надо думать, как репку вытянуть.

Симонов сел на кучу товара, укрывается им, глаза закрыл.

КУЗНЕЦОВ. Спать собрался, Симонов?

СИМОНОВ. Коля меня зовут, Коля, товарищ Кузнецов.

КУЗНЕЦОВ. А меня Ильей, забыл? Выпьем?

СИМОНОВ. Спать буду.

КУЗНЕЦОВ. Ну, я тебе сказку на ночь расскажу.

СИМОНОВ. Пошел на хер.

КУЗНЕЦОВ. Сказка для взрослых.

СИМОНОВ. Порно.

КУЗНЕЦОВ. Нет. Давай мне твоих кукол. Я тебе расскажу другую сказку.

СИМОНОВ. Ага. Спокойной ночи, малыши. Не мне рассказывай. Рассказывай вон медведю, который сейчас из лесу вылезет. Рассказывай тетереву. Или зайцу. Я слушать не буду.

КУЗНЕЦОВ. Ладно. Я им расскажу. Сказка ложь да в ней намек. Пусть подумают, поучатся.

Берет кукол, начинает с ними играть.

Дед посадил репку. Слышите, звери? Выросла репка. Большая-пребольшая. Дед тянет-потянет – вытянуть не может. Он по сотику бабку набрал, а бабка в городе была, возила внучке варенья.

СИМОНОВ. И заодно на панели прирабатывала. Для некоторых, кто любит погорячее.

КУЗНЕЦОВ. Тихо! Ну, бабка как голос деда услышала – ходу, на попутках, автостопом, давай быстрее в деревню …

СИМОНОВ. Нет, у нее своя «Жига» …

КУЗНЕЦОВ. Тихо! Приехала, давай деду помогать тянуть репку … Нету толку. Внучку зовут. А она на «Мерсе» приехала и говорит: «Вы, гадость ваши репки! Ехала и из-за вас на борону наехала. Пусть вам жучки тянут ваши репки, а я в автосервис». А Жучка во саду ли в огороде, бегала собачка, хвост подняла, навоняла, вот и вся задачка! Послала их, короче. Мышка тут бежит. Тоже послала. И не стали тянуть репку. Пришла зима, репка замерзла и сгнила. И не ели репку зимой. А ели-кушали мороженое. Потому что репками давным-давно никто не питается. Вот так.

Плачет Симонов. Плачет и Кузнецов.

Блин, да что за обида такая, что за колдобины такие по жизни, а? И почему так тяжко, кто бы мне сказал? Кто виноват и что сделать? Спишь?

СИМОНОВ. Не сплю. Думаю.

КУЗНЕЦОВ. Не сдадимся! (Орет на весь лес). Люди! Помогите! Помогите, люди! Ну, придите, ну помогите! Вы же не жучки, не собаки какие! Помогите, а?!

Молчание.

Сидят два здоровых мужика на дороге, Симонов и Кузнецов, обложились китайскими тряпками, сидят, плачут, грязь размазывают кулаками, орут.

Темнота.

Занавес.

Конец

август 2012 года

село Логиново

⇐ Предыдущая 12